ЭКОНОМИЧЕСКАЯ

В.В. РАДАЕВ

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ

социология

КУРС ЛЕКЦИЙ

ББК 60.5 Р12

Радаев В.В.

ISBN 5–7567–0195–8 Курс лекций посвящен новому, активно формирующемуся сегодня научному… Книга предназначена для студентов старших курсов социологических и экономических факультетов вузов, для аспирантов,…

ВВЕДЕНИЕ

Мы переживаем период активного переоформления междисциплинарных границ и институционализации новых исследовательских направлений. Одним из таких направлений, можно считать, “обреченных на успех”, является экономическая социология. Сегодня она уже, пожалуй, не нуждается в рекламе. Создаются кафедры экономической социологии в ведущих вузах, работают специализированные Советы и крупные исследовательские подразделения. Открываются постоянные рубрики “Экономическая социология” в академических журналах. Наблюдается возрастающий интерес к экономико-социологическим методам в среде не только социологов, но и профессиональных экономистов. Тем не менее мы пока не имеем устоявшихся (конвенциональных) определений предмета, плохо очерчена проблемная область, не проработаны в должной мере методологические подходы, наконец, не обобщен богатейший концептуальный материал, накопленный зарубежной и отечественной научной мыслью. Все это говорит о том, что значительная часть содержательной работы еще впереди.

Подобная ситуация во многом характерна и для западной научной мысли. Вплоть до 90-х годов в исследовательских и учебных программах экономическая социология чаще появлялась под другими названиями, обозначающими более узкие предметные области (“индустриальная социология”, “социология трудовых отношений” и т.п.). Сегодня происходит ее постепенная институционализация как особой дисциплины. Так что речь идет не о “чисто российской” проблеме.

Первая задача данного курса лекций — очертить концептуальные рамки экономической социологии как особого исследовательского направления; вторая — представить систематизированный материал для учебного курса “Экономическая социология”, который вводится сегодня в качестве одного из основных элементов гуманитарного цикла во все большем числе вузов.

Знание многочисленных экономико-социологических подходов, овладение разнообразным методологическим инструментарием необходимо нам в конечном счете для успешного анализа современного российского общества. Именно эти аналитические возможности в первую очередь определяют для нас актуальность экономической социологии. Тем не менее мы не ставим своей непосредственной целью представление развернутых описаний социально-экономической системы России (или какого-либо иного общества), хотя современным российским проблемам и посвящается специальный раздел. Основная цель состоит в обосновании нового исследовательского направления путем систематизации разнообразных подходов, выработанных экономической и социологической мыслью. Книга в целом написана для России, но не о России. Она предлагает набор исследовательских инструментов, которые целесообразно использовать в экономико-социологическом анализе.

Большинство предлагаемых инструментов нацеливает нас на эмпирические изыскания. Однако рассмотрение наработанных в экономической социологии конкретных методик эмпирических исследований выходит за пределы данного издания.

Общий подход к экономической социологии нередко сводится к следующему: берутся базовые экономические категории (“производство”, “распределение”, “рынок”, “прибыль” и т.п.) и наполняются неким неэкономическим содержанием, показывающим ограниченность “чистого экономизма”. Совершенно отказываться от подобной социологической реинтерпретации основных экономических понятий едва ли возможно и вряд ли целесообразно. Однако нужно понимать, что абсолютизация данного подхода способна превратить социологию в “факультативное приложение” к экономической теории, а эконом-социолога — в расплывчатую тень экономиста, пытающуюся “поправить” и превзойти не вполне удачный оригинал. Мы же в большинстве случаев стремимся встать на другой путь: следовать собственно социологической логике, представляя экономическую социологию как процесс развертывания системы социологических понятий в плоскость хозяйственных отношений.

Методологической основой наших построений выступает сложное переплетение ряда научных направлений и отраслей знания, и в первую очередь:

• американская новая экономическая социология и “социо-экономика” (М. Грановеттер, А. Этциони и др.);

• британская индустриальная социология и стратификационные исследования (Дж. Голдторп, Д. Локвуд и др.);

• немецкая классическая социология (К. Маркс, М. Вебер, В. Зомбарт);

• российская экономическая социология и социология труда (Т.И. Заславская, Р.В. Рывкина и др.);

• история экономической социологии (Р. Сведберг, Н. Смелсер, Р. Холтон).

Таким образом, мы стараемся черпать из очень разных источников, чтобы набраться сил для прокладывания собственного пути.

Методической основой предлагаемого курса лекций послужило обобщение опыта работы ряда британских университетов (Кент, Манчестер, Оксфорд, Уорвик, Эссекс и др.).

В книге относительно мало используются материалы советских и российских теоретических и эмпирических исследований. Это ни в коем случае не свидетельствует о пренебрежении автора к отечественной мысли. Напротив, мы считаем, что она заслуживает специальных исследований и особого рассмотрения, которое, к сожалению, выходит за рамки данной работы^1[1]. Дело в том, что российские интеллектуальные традиции (досоветские, советские и постсоветские), при всей своей специфике, очень часто выступают в виде причудливого преломления западных концептуальных схем, перевернутой ипостаси западной традиции (советский марксизм в данном случае не является исключением). Российская мысль сохраняет свой дух и вычерчивает свои планы, но предпочитает строить “подручными” инструментами из “импортного” материала. Вследствие этого логика заставляет начинать с западных течений мысли, чтобы впоследствии успешнее определить собственные координаты.

То, что термин “экономическая социология” в России лишь недавно вошел в активный научный оборот, конечно, не означает, что таковой в советской социологии не существовало вовсе и ее нужно обустраивать на голом месте. При том, что в Советском Союзе социология вообще долго не признавалась официально, экономическая социология, маскируясь другими именами, тем не менее имела какой-то оперативный простор по сравнению со многими другими социологическими дисциплинами. Официальная марксистская концепция, признавая “относительную самостоятельность”
социальных явлений и их “активную обратную связь” с основополагающими производственными отношениями, оставляла определенную нишу для применения социологических подходов.

Разумеется, все направления экономической социологии в тот период не могли развиваться в равной степени. Традиционно были сильны ее отдельные отрасли, в первую очередь, социология труда, а также социально-профессиональные и экономические аспекты социальной структуры общества^2[2]. Такие же, например, “отрасли”, как социология рынка труда, теория конфликтов и социология предпринимательства в лучшем случае оставались на периферии исследовательского пространства или проходили по разделу “критики буржуазных теорий”. Сегодня существующие учебники по социологии труда требуют серьезной переработки. Главное же состоит в том, что до сих пор отсутствует интегральное представление о предмете экономической социологии. Требуются, таким образом, серьезные усилия по концептуальному обобщению и “достраиванию” фундамента экономико-социологического здания.

Первая серьезная попытка категоризации экономической социологии как таковой была предпринята в работах новосибирской школы. Она суммирована в книге Т.И. Заславской и Р.В. Рывкиной “Социология экономической жизни”, вышедшей в 1991 г. (т.е. спустя почти 30 лет после выхода одноименной книги Н. Смелсера). Упор сделан по существу на две темы: “Социальная стратификация” и “Экономическая культура”. В рамках новосибирской школы с 1986 г. было начато преподавание курса “Экономическая социология”, еще находившегося под сильным влиянием традиционной политической экономии, но по тем временам, безусловно, новаторского. Не относясь непосредственно к числу учеников новосибирской школы, на начальной стадии разработки проблем автор был многим обязан ее трудам. Сегодня же предлагаемые в данной книге подход, выбор основных проблем и способы их раскрытия отличаются достаточно сильно.

Структура книги в значительной степени оригинальна по своему построению и в общем не проста. Она включает десять разделов, в каждом из которых освещаются определенная тема или направление экономико-социологических исследований. Каждой теме
отводятся по две-три лекции, в которых раскрываются исходные понятия, сопоставляются классические и современные подходы в соответствующей области.

Первый раздел посвящен определению предмета экономической социологии. Мы подходим к этому определению через спецификацию методологических границ, разделяющих экономическую теорию и экономическую социологию. Первая и вторая лекции раскрывают особенности двух подходов, опирающихся, соответственно, на модели “экономического” и “социологического” человека, в них рассматривается историческая эволюция этих моделей, анализируются попытки экономического и социологического “империализма”. Третья лекция завершает исследование непростых взаимоотношений экономических и социологических подходов, а также анализирует методологические попытки их возможного синтеза. Наконец, раскрывается предмет экономической социологии.

Второй раздел также имеет вводный характер. В четвертой лекции мы погружаемся в один из наиболее важных и сложных методологических вопросов, посвященных структуре хозяйственной мотивации и типам рациональности. Здесь мы показываем несводимость этой мотивации к экономическому интересу и многозначность понятия “рациональное экономическое поведение”. В пятой лекции в серии фрагментов, посвященных социологической интерпретации ключевых экономических понятий (собственность и власть, распределение и справедливость, обмен и самоутверждение, потребление и соучастие и др.) развивается положение о социальной укорененности экономического действия .

Первая роль, в которой выступает хозяйствующий субъект, — это роль предпринимателя, поэтому в третьем разделе раскрывается веер подходов к определению предпринимательства как экономической функции, рисуется психологический портрет классического предпринимателя, “раскапываются” исторические корни предпринимательского духа. Это неизбежно подводит нас к анализу социальных отношений, в рамках которых формируется предпринимательское действие; к исследованию той среды, из которой выходят предпринимательские группы; и наконец, к фиксации той идеологической нагрузки, которую непременно несет на себе идея предпринимательства.

Непосредственным результатом предпринимательской деятельности выступают организационные структуры. Соответственно, четвертый раздел посвящен социологии хозяйственных организаций. В восьмой лекции раскрывается специфика экономических и социологических подходов к теории фирмы, дается общее понятие “организация”, подробно характеризуются ее основные признаки.
Понимание современной организации увязывается с веберовской концепцией бюрократической системы. В девятой лекции рассматриваются исторические типы хозяйственной организации и основные способы утверждения внутрифирменного авторитета (предприниматель, таким образом, превращается в менеджера).

Тема организационных моделей и поведения человека продолжается по существу и в пятом разделе. Здесь речь идет об установлении контроля над трудовым процессом внутри хозяйственной организации: как осуществляются постановка целей и распределение трудовых функций, регулирование ритма труда и оценка выполненных работ. Десятая лекция характеризует эволюцию стратегий управляющих (менеджеров) как доминирующей стороны трудовых отношений. В одиннадцатой лекции мы обращаемся к стратегиям исполнителей — индивидуальным и коллективным, стихийным и организованным.

Для того чтобы начался трудовой процесс, человек должен найти свое место в системе отношений занятости. Анализ проблем создания, распределения и смены рабочих мест находится на пересечении интересов многих дисциплин: экономики труда в ее неоклассическом и институционалистском вариантах, социологии труда и индустриальной социологии, трудовых отношений и социологии профессий. Как происходит поиск работы и рабочей силы, как устанавливается порядок найма и высвобождения работников, что определяет условия и содержание труда, уровень его оплаты и формы сопутствующих льгот — об этом идет речь в шестом разделе. В двенадцатой лекции проблемы рынка труда рассматриваются с позиции работодателя, а в тринадцатой — с позиции тех, кто предлагает свою рабочую силу. Наконец, четырнадцатая лекция посвящена особой сфере занятости — домашнему хозяйству.

Видимость универсальности экономического поведения человека исчезает, когда мы начинаем рассматривать его на фоне отношений дифференцированных социальных групп. В пятнадцатой лекции седьмого раздела раскрываются основные понятия социальной и экономической стратификации, предлагается оригинальная типология стратификационных систем, демонстрируется многоаспектность стратификационного анализа на примере выделения хозяйственной элиты и “средних классов”. Шестнадцатая лекция посвящена трем классическим направлениям стратификационных теорий — марксизму, функционализму и веберианству.

Как бы ни рассматривал экономическое поведение исследователь — неважно, экономист или социолог, — он всегда исходит из неких концептуальных предположений о том, что представляет собой исследуемый мир хозяйства, какое место занимает он в
историческом процессе. И в восьмом разделе курса рассматриваются социологические аспекты истории хозяйства. В семнадцатой лекции дается описание ряда моделей однолинейной эволюции экономики и общества, а в восемнадцатой лекции приводятся модели параллельного и циклического развития.

В девятом разделе поднимается сложная и малоизученная проблема формирования экономических идеологий. В девятнадцатой лекции раскрывается общее понятие идеологических систем и описываются их основные типы. Двадцатая лекция содержит социологический анализ трансформации экономических идеологий на материале России последнего десятилетия.

Наконец, возникает вопрос о применении экономико-социологических подходов к анализу нашего собственного общества. И последний десятый раздел посвящен описанию российской хозяйственной системы, рассматриваемой сквозь призму введенных ранее социологических категорий. Двадцать первая лекция повествует о советском периоде, двадцать вторая — о постсоветском десятилетии.

На протяжении всей книги центральный объект внимания — действие человека. Мы начинаем с моделей его поведения в экономике и побудительных хозяйственных мотивов, переходя далее к рассмотрению конкретных хозяйственных ролей (предпринимателя, менеджера, работника), а также к анализу структурных ограничений, в рамках которых разворачивается деятельность человека. Он выступает как носитель культурных норм, член хозяйственных организаций, представитель социальных групп. Постепенно мы движемся к социетальному уровню, на котором действие индивида становится частью более широких панорамных картин хозяйства и общества. При этом за фигурой хозяйствующего субъекта постоянно незримой тенью следует другая фигура — исследователя, осуществляющего выбор между различными концептуальными схемами. Все наши рассуждения о “реальном поведении” хозяйствующих субъектов ведутся в рамках специфических представлений о человеке и социальных общностях. Именно эти представления и образуют стержень нашей работы.

Поле экономической социологии слишком широко, чтобы его можно было охватить в рамках одной работы. И нетрудно предвидеть закономерные вопросы: почему одни проблемы отражены более, другие менее подробно, а третьих автор вообще не касается. Воистину, “нельзя объять необъятное”. Автором отобраны темы, которые кажутся наиболее важными для раскрытия предмета экономической социологии. Конечно, этот выбор в известной степени субъективен, но он ни в коей степени не произволен. По существу
каждая из выбранных тем представляет целое направление социологической или экономической теории и заслуживает (точнее, уже давно заслужила) отдельных монографических исследований. Практически по каждой теме могут читаться и, за некоторым исключением, действительно читаются специальные лекционные курсы, поэтому наше изложение во многих случаях имеет вводный, обзорный характер. В книге не ставится задача дать детальное изложение отдельных концепций. Мы стремимся скорее к выделению основных идей, систематизации разнородных направлений и расстановке ориентиров, по которым читатель при желании сможет самостоятельно разобраться в интересующем его материале, что, конечно, предполагает наличие известного уровня мотивации и профессиональной подготовки.

Содержащиеся в книге материалы, безусловно, могут использоваться в учебном процессе. В них содержатся многочисленные ссылки на базовую литературу (там где это возможно, с учетом относительной доступности изданий). Собственно и сама книга выросла из лекционного курса, читаемого автором для экономистов и социологов в московских вузах (Высшая школа экономики, Московская Высшая школа социальных и экономических наук и др.).

Книга предназначена для студентов старших курсов социологических и экономических факультетов и вузов, для аспирантов, преподавателей и исследователей в области социологии и экономической теории.

* * *

Представляемая вниманию читателя книга — плод длительной работы. И автор хотел бы выразить свою благодарность сотрудникам Сектора экономической социологии Института экономики РАН к.э.н. Я.М. Рощиной, Г.К. Булычкиной, А.В. Луценко и М.О. Шкаратан, совместно с которыми в 1992–1996 гг. выполнялись конкретные экономико-социологические проекты. Хотя в данной книге фактически не используются данные, полученные в ходе реализации этих проектов, тем не менее совместная эмпирическая работа дала пищу для размышлений над множеством проблем.

Успешным завершением многих начинаний автор обязан поддержке директора Института экономики РАН академика Л. И. Абалкина. Благодаря этой поддержке появилась возможность спокойно работать в не самое легкое для академических исследований время.

Автор чрезвычайно признателен руководству “Российского экономического журнала” (А.Ю. Мелентьев, Ю.А. Жилянский) и всем сотрудникам редакции, способствовавшим подготовке и опубликованию в 1994–1996 гг. цикла из шестнадцати статей, ставших первоначальными материалами книги^3[3].

Автором было получено немало ценных замечаний от коллег при обсуждении рукописи и отдельных первоначальных материалов книги. Я особенно благодарен рецензентам Т.И. Заславской и Р.В. Рывкиной, а также В. Гимпельсону (лекции 12–13), С.Ю. Рощину (лекции 12–13), Т. Шанину (лекция 14) и Р. Швери (лекция 4).

Важное значение имела техническая помощь, которую на разных этапах подготовки издания оказали О.Н. Куликова, О.И. Мельницкая, Д.Р. Назаргалина, Е.Г. Петракова и Т.М. Седова.

I ДВА ПОДХОДА К ЧЕЛОВЕКУ В СОЦИАЛЬНОЙ ТЕОРИИ

Гэри Беккер, “Экономический анализ и человеческое поведение” “Экономический порядок обычно бывает функцией от социального, причем второй… Карл Поланьи, “Великая трансформация”

Лекция 3. О ПРЕДМЕТЕ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ СОЦИОЛОГИИ

О междисциплинарных границах. Известно, что в экономике и медицине специалистами полагают себя все. Подобная участь, думаем, вскоре, постигнет и… Сначала отыскиваются универсальные психофизиологические и морализаторские… В этом пункте необходима изначальная ясность: социология не занимается тем, что называют “человеческой натурой”. Ее…

II СОЦИАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ ЭКОНОМИЧЕСКОГО ДЕЙСТВИЯ

“Значение и цель всех предпринимаемых усилий состоит в том, чтобы прочертить линию, ведущую от поверхности экономических явлений к основным ценностям и вещам, наиболее значимым в человеческой жизни”

Георг Зиммель, “Философия денег”

Лекция 4. ХОЗЯЙСТВЕННАЯ МОТИВАЦИЯ И ТИПЫ РАЦИОНАЛЬНОСТИ

Основы хозяйственной мотивации. Начнем с нескольких вводных определений. Всякая экономическая активность людей осуществляется в конечном счете во… С точки зрения экономиста, хозяйственное действие мотивировано интересом. При… • относительную полезность получаемого блага, настоятельность своей потребности в нем;

Лекция 5. ЧЕЛОВЕК В КУЛЬТУРНЫХ И ВЛАСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ

Хозяйственная культура и хозяйственная власть. Сложный характер хозяйственных мотивов человека вызывается тем, что выполняя, казалось бы, чисто… • когнитивный — приобретаемые знания и навыки; • ценностный — осваиваемые роли, нормы и ценности;

III ЧЕЛОВЕК В РОЛИ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЯ

 

“Вопрос о движущих силах экспансии современного капитализма не сводится к вопросу об источнике используемых капиталистом денежных ресурсов. Это в первую очередь вопрос о развитии капиталистического духа”

Макс Вебер, “Протестантская этика и дух капитализма”

Лекция 6. ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВО КАК ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ И ИСТОРИЧЕСКИЙ ФЕНОМЕН

Предпринимательство как функция. Первоначально проблема предпринимательства была поставлена политической экономией как проблема объяснения… Со временем предпринимателя все реже отождествляют с капиталистом. И во второй… Что же касается содержания предпринимательской функции, то для неоклассиков оно заключено в приспособлении…

Лекция 7. ПРЕДПРИНИМАТЕЛИ КАК СОВОКУПНОСТЬ СОЦИАЛЬНЫХ ГРУПП

Структурный подход. Не станем отрицать существования “природных” (“психологических”) предпринимателей — этих неуемных энтузиастов, постоянно… Экономисты, напомним, как правило определяют предпринимательство достаточно… В противовес функциональному подходу социологи чаще опираются на структурный подход, выделяя предпринимателей как…

IV ЧЕЛОВЕК В ХОЗЯЙСТВЕННОЙ ОРГАНИЗАЦИИ

 

“Если революции восемнадцатого столетия утверждали индивидуализм, то революции девятнадцатого столетия прокладывали путь господству корпораций”

Джон Коммонс, “Экономика коллективного действия”

Лекция 8. ХОЗЯЙСТВЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ: ПОНЯТИЕ И ПРИЗНАКИ

Экономику завершающегосяXX столетия называют по-разному. Очевидно, справедливо назвать ее и “экономикой юридических лиц”. Доля индивидуальных… “Обезличение” собственности и хозяйственного функционирования сильно изменяет… Экономические теории фирмы. Несмотря на важность организационного переустройства экономики, вклад экономистов…

Таблица 2 Основные способы построения организационной иерархии

Способы заполнения позиций
Формальный	Неформальный
Наследование Назначение Выдвижение	Сословно-кастовый Бюрократический Демократический	Дискриминационный Деспотический Лидерский

 

Назначение и снятие сверху при соблюдении формальных процедур, общая строгость иерархической структуры — принципиальные признаки бюрократической системы. Деспотический же тип отражает более традиционный порядок, при котором границы между рангами подвижнее, а высшая власть свободно, следуя своим прихотям и не заботясь о формальных процедурах, приближает или отдаляет подчиненных и подданных. Если сравнивать, например, крупные государственные предприятия и небольшие частные фирмы, то окажется, что первые являют больше бюрократических черт, тогда как вторые дают широкий простор для деспотического регулирования.

Когда происходит выдвижение снизу, то в случае формальных демократических выборов за избранником (например, профсоюзным лидером) закрепляется ряд делегированных ему полномочий. В случае же неформального лидерства выдвиженец (например, делегат от рабочих на собрание трудового коллектива) каждый раз должен узурпировать полномочия заново.

Стремление к подчинению индивида коллективным интересам. Хозяйственные организации (хотя и в неодинаковой степени) тяготеют к возможно более полному подчинению членов своим общим целям. Причем субординация человека или группы начинается порой еще до вступления в организацию. Приходится “заслуживать” членство посредством протекции, через ученичество (хождение в кандидатах и стажерах), отработки за половину оплаты, демонстрацию преданности, дисциплинированности, профессиональной пригодности. И лишь после этого тебя допускают в ряды организации.

Превращение вознаграждений в привилегии. Подчиняя своих членов, организации взамен обеспечивают последним доступ к определенному набору вознаграждений, приобретающих черты привилегий. Под привилегиями имеются в виду не одни только атрибуты
высшей власти (бронированные машины, “кремлевские пайки”). Привилегии в более широком смысле представляют собой специфический способ распределения вознаграждений за сам факт членства в организации, безотносительно к начальному и текущему экономическому или трудовому вкладу. Как бы низок ни был статус члена хозяйственной организации, последний может быть причастен к некоторым благам или приобщен к каналам распределения, недоступным для “человека с улицы”. На советском предприятии перечень таких привилегий простирался от продуктового заказа до бесплатной путевки в “свой” санаторий и приема детей в “свой” детский сад. Любой крупный советский завод был не только производственной единицей, но также и каналом распределения ведомственного жилья и прочих социальных благ, не связанных непосредственно с оплатой труда.

Стратификация индивидов и групп. Практически всякая хозяйственная организация производит ранжирование своих членов. Внутри нее можно обнаружить как минимум три социальных слоя:

1. управляющие, имеющие власть и все доступные для организации привилегии;

2. полноправные исполнители (основная масса работающих), не располагающие формальной властью, но имеющие доступ к какому-то ограниченному кругу привилегий;

3. депривилегированные исполнители, не обладающие ни властью, ни привилегиями.

Для того чтобы стать полноправным исполнителем в хозяйственной организации, нужно отвечать трем необходимым условиям: а) постоянное членство в организации (иногда требуется определенный стаж работы); б) послушание и личная лояльность по отношению к непосредственному руководству; в) выражение лояльности коллективным целям и ценностям. Таким образом, помимо нахождения в штате, следует еще соблюдать трудовую дисциплину, обеспечивать заданную выработку, не вступать в конфликты с начальством, демонстрировать преданность организации. Те, кто не удовлетворяет хотя бы одному из названных требований, вливаются в прослойку депривилегированных исполните-; лей, к которым относятся:

• проходящие предварительную подготовку (ученики, стажеры);

|• нештатные работники (совместители, временно занятые);

• маргиналы (принятые без надлежащих документов или прописки в данной местности, ранее судимые или деквалифицированные).

Все эти “слабые” группы администрация может задействовать в полной мере, но при этом они подвергаются дискриминации в оплате, не имеют многих сопутствующих льгот, их увольнение может быть осуществлено управляющими практически в любое

время и без каких-либо особых хлопот (к этой теме мы вернемся в лекции 12).

Итак, мы видим, что хозяйственная организация тяготеет к закрытости троякого рода — относительно используемых ресурсов, членства и производимых благ. Но достигает ее в разной степени. Например, профсоюз может стремиться к тому, чтобы плоды его усилий доставались только его членам. Если распределение благ удается ограничить именно таким образом, то возникает тенденция регулировать и число членов профсоюза. Если же плоды профсоюзной активности (улучшение условий, оплаты труда) являются коллективным благом, потребляемым независимо от того, вносились ли профсоюзные взносы, то профсоюз скорее откроет свои ряды, но попытается ограничить доступ к ресурсам, требуя, чтобы работа предоставлялась только его официальным членам.

Бюрократическая организация. Историческое значение эволюции хозяйственно-организационных структур чрезвычайно велико. Мы вправе говорить о том, что масштабный экономический рост и быстрый технический прогресс, характерные для современности (modernity), во многом явились продуктом нового типа хозяйственной организации. Резко увеличились ее размеры и усложнилась формально-иерархическая структура. Все более рациональным становилось ее построение, все более эффективным — внутреннее разделение труда, все изощреннее — бухгалтерская отчетность. Новая организация соединила экономическое принуждение к “свободному” труду с техниками надзора и контроля за этим трудом, породив интернализацию норм трудовой дисциплины. Она деперсонифицировала отношения, и человек оказался в подчинении не другому человеку, а безличной системе единых норм и правил. Новая организация сформировала особую культурную среду, в которой господствует анонимность производства и потребления, а также утвердила особую мораль, отвергающую прямую дискриминацию работников, если она непосредственно не связана со статусом члена организации. Все перечисленные черты — суть характеристики бюрократической организации, ставшей одним из главных “локомотивов модернизации”.

В обыденном значении “бюрократизм” прочно ассоциируется с чиновничьей рутиной и волокитой, формализмом и канцелярщиной, неизбежно сопутствующими большинству распорядительских учреждений. Он воспринимается попросту как негодный способ ведения дел. Однако наряду с обыденным значением, для которого в английском языке существует особый термин — “red tape”, существует теория бюрократической организации, разработка которой обычно связывается с именем М. Вебера. Последний и представил бюрократизацию как господствующую тенденцию развития современных организаций^18[240].

В период “перестройки” в России произошло столкновение двух взглядов на природу бюрократизма. Первый исходил из трудов молодого К. Маркса (скорее из общей методологии его ранних работ, нежели из какой-либо особой теории бюрократизма). В соответствии с таким подходом бюрократизм — это форма управления, при которой функции последнего отчуждаются от большинства населения слоем профессиональных чиновников, постепенно подменяющих общественные интересы своими групповыми интересами^19[241]. “Младомарксистское” толкование, весьма популярное на первых порах, впоследствии постепенно вытеснялось классическим пониманием бюрократизма, выработанным М. Вебером^20[242]. Здесь бюрократизм предстает как рациональная форма управления современной иерархической организацией и описывается как чисто научное понятие. Покажем его основные черты.

• Бюрократическая организация имеет строго иерархическую структуру, в которой четко разделены сферы компетенции чиновников.

• Управление осуществляется путем письменных предписаний по общим правилам, освоение которых часто требует особой подготовки. Кандидаты отбираются по профессиональной квалификации и образовательным дипломам, а затем назначаются распоряжением сверху.

• Денежное жалованье и пенсионные права фиксированы и находятся в строгом соответствии с местом чиновника в иерархии. Его продвижение связывается с выслугой лет, но в сильной степени зависит от оценок вышестоящих лиц.

• Чиновники, расположенные на низшей ступени иерархии, подчиняются находящимся на высшей ступени только в рамках предписанных им обязанностей. От них требуется преданность скорее служебному долгу, чем конкретному начальственному лицу.

• Места в аппарате распределяются на свободной контрактной основе с заранее оговоренными условиями, при несоблюдении которых от этой работы в принципе можно отказаться. Существует и право ухода в отставку.

• Офис и частное хозяйство строго разделены. Чиновник не может присвоить как свою частную собственность ни занимаемый пост, ни связанные с ним источники вознаграждений.

• Чиновник подчиняется единой дисциплине и подвержен унифицированной системе контроля путем постоянной отчетности о проделываемой работе.

• Служба в аппарате для чиновника является единственным или, по меньшей мере, основным местом работы^21[243].

Необходимо подчеркнуть, что М. Вебер отнюдь не считал бюрократизм идеальной формой организационного устройства. Напротив, он рассматривал утверждение бюрократизма, его прони­кновение во все важнейшие области жизни с позиций “культурного пессимизма”. Впоследствии выяснилось, что пессимизм Вебера во многом не оправдался. Бюрократизм не сумел утвердить не только
моральное, но и абсолютное техническое превосходство, оставив достаточно места для других организационных тенденций. Он также оказался сопряжен со многими “дисфункциями”. Марксисты связывают их в первую очередь с массовым воспроизводством отчуждения, под которым понимаются обособление от работников условий и результатов их собственной деятельности и порабощение работников этими условиями. Функционалисты указывают на распространение аномии — “выпадение” работников из системы конвенциональных норм и правил. Поверхностными проявлениями “дисфункций” становятся формализация делопроизводства и разбухание чиновничьего аппарата^22[244].

Справедливости ради отметим, что у М. Вебера господствующая тенденция к распространению бюрократизма не превращается в безусловный закон. И в дальнейшем мы будем рассматривать бюрократизм как один из способов построения организации, сопоставляя его с другими способами. Из веберовской теории со временем выросло множество различных концепций бюрократической системы. Иногда под ней понимают правление чиновников, иногда — всякую рациональную организацию; в одних случаях речь идет о государственном управлении, в других — о любой формально-иерархической хозяйственной организации^23[245].

Усложнение организационных границ. Бюрократические порядки нашли отчетливое воплощение в менеджериальной модели корпоративной организации, постулировавшей отделение собственности от управления^24[246]. Эта модель господствовала почти половину двадцатого столетия, начиная с 30-х годов, пока не была поставлена под сомнение новыми теориями финансового капитала. Возникли концепции “переплетенного директората” (interlocking directorships) и “ресурсной зависимости” (resource dependency), указывающие на серьезную зависимость корпоративных стратегий от отношений с банками и другими финансовыми институтами^25[247]. Другим
источником хозяйственной власти стала определенная консолидация акционеров, частично подрывающая гегемонию управляющих^26[248].

Формирование моделей хозяйственной организации в последние десятилетия происходит на фоне преобразования привычных для первой половины XX столетия схем вертикальной организации. Былая иерархическая структура предприятия сегодня становится все более сложной. Крупные корпорации перешли от господствовавшей в начале века централизованной функционально ориентированной структуры (U-форма) к многодивизионной структуре (М-форма)^27[249]. Этот процесс идет и дальше — к образованию горизонтальных сетей как более гибкой системе организации по сравнению с рынком или административной иерархией^28[250]. Хозяйственная организация предстает как все более сложное социальное образование.

Вторая половина 80-х годов ознаменовалась также обсуждением более радикальной проблематики “постмодернистской организации”. Понятие это выглядит несколько парадоксальным, если учесть, что постмодернизм провозглашает всеобщую дезорганизацию и снятие жестких границ. Речь идет о новых типах организационного устройства, о дедифференциации в производстве и потреблении или о “дезорганизованном капитализме”, если пользоваться терминами К. Оффе, С. Лэша и Дж. Урри^29[251] (подробнее см. в лекции 17).

В этот период наблюдаются децентрализация хозяйственного управления и фрагментация крупных организаций; разделение труда становится более гибким, а управленческие модели более эклектичными, размывается однозначность организационных правил^30[252].

При этом хозяйственная организация становится более открытой. Рядом с ее “ядром” расширяется “периферийный пояс”, где экономических агентов объединяет не формальное членство, а сложные сети правовых отношений и социального обмена. Все труднее определить пределы фирмы. В самом деле, где кончается ее собственность в системе перекрестного владения акциями или ее производство при развитой субконтрактной системе и франчайзинге? Размываются строгие границы между “фирмой” и “рынком”, ширятся зоны гибридных взаимодействий^31[253].

Означает ли эта “гибкая специализация” неотвратимое разрушение основ организации в ее традиционном понимании? Если рассматривать “дезорганизацию” как особый этап в развитии социально-экономической системы, то это может привести к печальному исходу — своего рода детерминизму наоборот. Если же определять ее как одну из противоборствующих тенденций, то несомненно удастся зафиксировать немало ценных наблюдений.

Заключение. Экономическая теория проявляет возрастающий интерес к структуре и функционированию хозяйственных организаций, служившим объектом длительных социологических изысканий. При этом над большинством исследователей в стане экономистов и социологов продолжает господствовать классическое понимание хозяйственной организации как бюрократической структуры. Таким образом, основная проблема сегодня состоит в переходе к анализу более сложных и гибких форм, характерных для современной организации. Сосуществованию разнообразных организационных форм будет посвящена наша следующая лекция.

Лекция 9. ОСНОВНЫЕ ТИПЫ ХОЗЯЙСТВЕННЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ

Способы построения организаций. Начнем с общей типологии, предложенной А. Этциони, который выделяет три основных вида организации по способам… • принудительные (coercive); • утилитаристские (utilitarian);

Таблица 3. Основные способы организации внутрифирменных отношений

	Тип иерархии
Сглаженный	Выраженный
Характер отношений	Неформальные	Фратернализм	Патернализм
Формальные	Партнерство	Бюрократизм

 

Идеальные типы, таким образом, только растягивают некий “экран”, на котором высвечиваются системы действия разной конфигурации. Идеальный тип (чистая ориентация) подобен вектору (оси координат), а эмпирический тип (деловая стратегия и практика) образует подобие геометрической фигуры. И нет, скажем, предпринимателей-“бюрократов” или предпринимателей-“фратерналистов”^11[264].

Строительный материал для наших типов черпается из разных теоретических источников. О классических описаниях бюрократической системы мы уже говорили в предыдущей лекции. О патернализме написано, пожалуй, не меньше, например, теоретиками “моральной экономики”^12[265]. Несколько более непривычно понятие фратернализма, введенное в активный оборот исследователями проблем малого и среднего бизнеса Р. Скэйсом и Р. Коффи^13[266]. Партнерство же более других форм напоминает экономическое поведение в духе упоминавшейся ранее теории агентских отношений (см. лекции 1 и 8).

Если речь идет о факторах выбора форм внутрифирменной организации, то к их числу несомненно относятся: размер предприятия, технология производства, сфера деятельности, форма собственности, социальный состав работающих и, наконец, личные предпочтения менеджеров. Что касается размера организаций, то мы вправе ожидать, что, скажем, ориентации на неформальные отношения в большей степени присущи малым и средним предприятиям или локальным (“тесным”) сообществам, и что крупные современные фирмы нуждаются в более интенсивном бюрократическом контроле^14[267]. Но эту связь не стоит абсолютизировать. Не менее важен профиль работы предприятия. Например, сама идея фратернализма выросла из исследования строительных фирм, где трудовые отношения обладают рядом особенностей, проистекающих из самой технологии подрядных работ^15[268]. Относительная автономия квалифицированных исполнителей, кочующих с объекта на объект, затрудненность контроля за текущей деятельностью, разбросанной по строительным площадкам, поощряет “артельный” тип отношений. В сельском хозяйстве с его характерной “земельной зависимостью”, где предприятия зачастую являются прямым продолжением семейного круга, более укоренены патерналистские отношения^16[269]. По контрасту, банковские операции требуют большей бюрократической жесткости и персональной ответственности. А в организации научных коллективов относительно чаще прибегают к партнерским отношениям. Так что “технологические” различия, безусловно, есть, но и здесь железной зависимости не наблюдается. Например, трудно отказаться от конвейерных линий в автомобильной сборке. Но отношения вокруг конвейера могут складываться самые разные (об этом в следующей лекции).

Некоторые различия связаны с формой собственности хозяйств. Государственные организации, при прочих равных условиях, являют больший формализм и насаждают больше иерархических ступеней по сравнению с частными предприятиями, где иерархия имеет меньше ступеней и не столь подчеркивается. Оказывает влияние
социальный состав нанимателей и наемных работников. Отношения с представителями своей статусной или возрастной группы имеют менее формальный характер; с этническими группами они складываются по-разному, в зависимости от “демократичности” культуры.

Остается место и для личных предпочтений управляющих, которые не следует сводить к сугубо психологическим пристрастиям или инстинктам, речь идет прежде всего о культурных ориентациях и традициях разных стран. Если в Японии, например, руководитель печется о внеслужебных делах и моральном облике своих подопечных как заботливый и уважаемый отец, то британская фирма более культивирует бюрократические или партнерские отношения: руководитель напоминает здесь офицера добровольной армии, а рядовые работники — солдат, набранных по срочному индивидуальному контракту^17[270]. Предпочтения управляющих складываются в процессе выработки 'целенаправленных стратегий и в следовании сложившимся практикам хозяйственной жизни. Формируя сценарии своих организующих действий в первом случае, или не задумываясь о них во втором случае, предприниматели переносят в сферу трудовых отношений более широкий социальный опыт, выстраивают своего рода общество в миниатюре^18[271].

О “традиционных” и “современных” организационных формах.В поиске исторических оснований перечисленных моделей утверждения авторитета управляющих допускаются, на наш взгляд, серьезные упрощения, свойственные прямолинейному историцизму. Рассмотрим их на примере патернализма, который нередко представляется своего рода “рудиментом феодализма”, постепенно преодолеваемым индустриальным развитием и присущим, в основном, малоразвитым странам (в первую очередь, странам третьего мира). В такой упрощенной трактовке патерналистские отношения также приписываются Восточной культуре. А Россия видится как некая промежуточная система — “недомодернизированный” социальный организм с не излеченными до конца болезнями “азиатчины”. Патернализм зачастую связывается с доиндустриальными технологиями и идеологиями, сохраняющимися в сравнительно отсталых хозяйственных сферах, прежде всего в сельском
хозяйстве. Речь идет о локальных, относительно замкнутых территориальных общностях, мелких хозяйственных единицах, в частности, семейных предприятиях. Конечная перспектива “традиционных” отношений при такой трактовке ясна: рано или поздно они падут под напором наступающей цивилизации, предстающей в образе крупных рационально-организованных хозяйственных систем.

История, однако, упрямо не укладывается в приведенную схему. Сначала действительно казалось, что патернализм — не более чем отголосок средневекового прошлого, проистекающий из традиционалистской идеи безусловной гарантии прожиточного минимума, возложения на “хозяев” моральных обязанностей по элементарному “страхованию” жизни своих работников и прозябающего простого люда. Затем выяснилось, что многие черты, свойственные, скажем, традиционной сельской общине в Юго-Восточной Азии, проявлялись в относительно сходных формах в становившемся буржуазном английском обществе XVIII в. Во второй половине следующего столетия патерналистская практика заимствовалась промышленными капиталистами. В середине XX в. многие считали, что с распадом большинства семейных фирм и разрушением локальной замкнутости фабричных сообществ патернализм ожидает крах^19[272]. Тем не менее он не только по-прежнему остается стержнем воспроизводства социальных отношений в сельском хозяйстве, но и проникает в “святая святых” — современную хозяйственную корпорацию. На смену “личному” патернализму приходит новый — “менеджерский” — патернализм^20[273]. Роль “хозяина” берет на себя крупная фирма. Происходит своего рода персонификация, одушевление безличного тела корпорации.

Применительно к российскому обществу патернализм чаще всего рассматривается в контексте отношений населения с государством, но подобные отношения на уровне предприятия укоренены у нас, пожалуй, в не меньшей степени. Привязанность людей к своему месту работы весьма высока, и социальный контроль государства реализуется во многом именно через его ячейки — предприятия.

Какие можно сделать выводы? Во-первых, “традиционные”
формы хозяйства и жизни оказались более живучими, нежели это предполагалось теоретиками прогрессизма. Какую бы страну мы ни взяли, везде под модернистскими наслоениями проступают силуэты “устаревших” укладов. Во-вторых, “традиционное” вбирается и осваивается новыми хозяйственными формами. Помимо необходимости легитимации власти и поддержания устойчивости социальной микросреды, патерналистские стратегии используются и в чисто “утилитарных” целях, например, для обеспечения долгосрочных перспектив прибыльного развития предприятия (этот тип отношений иногда называют “патерналистским капитализмом”)^21[274]. В-третьих, понятие “традиционности” многозначно. Корень “старого” патернализма, характерного для феодального манориального хозяйства или семейных компаний раннекапиталистической стадии, — не в следовании “традиции”, а в служении конкретному хозяину. Хозяин же подкрепляет свои позиции безвозмездными дарениями, непременным оказанием помощи своим подопечным “в трудную годину”, одновременно подпитывая их преданность и поддерживая социальную дистанцию^22[275]. А место отдельной личности в роли “хозяина” в принципе могут со временем занять семья, предприятие или государство. В-четвертых, прежние стратегии и практики получают совершенно новые идеологические основания. Современные социал-демократические идеи стали постоянным вызовом технологии хозяйственного управления, основанной на формализме и административной иерархии. Столкновение технократических и социал-демократических идеалов на внутрихозяйственном уровне вряд ли будет преодолено в сколько-нибудь обозримом будущем, и это заставит каждый раз отыскивать новые решения, в том числе, вероятно, и “нерационального” свойства.

Общий вывод заключается в том, что перечисленные нами базовые способы утверждения авторитета представляют собой нечто более устойчивое и фундаментальное, чем технологические способы производства. Управленческие стратегии и практики, относимые к “преодоленному” историческому прошлому, весьма динамичны, активно приспосабливаются к изменяющимся хозяйственным условиям и соседствуют с более “современными” формами
поведения. Причем их нельзя уложить в простые дихотомии типа “традиционное — модернизированное” (первое — со знаком “минус”, второе — со знаком “плюс”).

Заключение. Итак, по сравнению с экономической теорией фирмы социология организаций движется с противоположного конца — от внутренней структуры фирмы к внешним рынкам. В отличие же от делового администрирования, социологическая теория не создает универсальных моделей и не предписывает, что следует считать самым эффективным поведением, а скорее описывает многообразие организационных форм. Мы продолжим далее разговор о моделях организации, переведя его в плоскость трудовых отношений.

V ЧЕЛОВЕК В ТРУДОВЫХ ОТНОШЕНИЯХ

 

“Дисциплина достигается путем комбинации формальных санкций (карательных и исправительных), экономических мотивов, попыток культивировать чувство ответственности и приспособления менеджеров к правилам в том виде, как они определены самими рабочими”

Пол Эдвардс и Комм Уитсон, “Выход на работу”

Лекция 10. КОНТРОЛЬ НАД ТРУДОВЫМ ПРОЦЕССОМ: ДЕЙСТВИЯ УПРАВЛЯЮЩИХ

Трудовой контроль. Целесообразно разделить проблематику трудовых отношений как минимум на два больших блока: проблемы трудового контроля (предмет… • постановка целей; • распределение функций между работниками;

Лекция 11. КОНТРОЛЬ НАД ТРУДОВЫМ ПРОЦЕССОМ: ДЕЙСТВИЯ ИСПОЛНИТЕЛЕЙ

Институционализация индустриального конфликта. Марксизм в доминировавшей у нас в советский период ортодоксальной версии тяготел к двум крайностям:… Утверждение марксистов о том, что конфликт встроен в саму ткань… Однако впоследствии ситуация изменилась. Вопреки ожиданиям, рост реальной организованности рабочего класса приводит к…

VI ЧЕЛОВЕК В СФЕРЕ ЗАНЯТОСТИ

 

“Наниматели и наемные работники не противостоят друг другу как незнакомцы... Они часто многое знают друг о друге перед тем, как вступить в отношения занятости”

Марк Грановеттер, “Социологические и экономические подходы к анализу рынка труда”

Лекция 12. ДЕЙСТВИЯ РАБОТОДАТЕЛЕЙ И СПРОС НА ТРУД

Занятость и рынок труда. Введем несколько исходных определений. В отличие от отношений трудового контроля, связанных с условиями распределения… • поиск работы и рабочей силы; • порядок найма и высвобождения работников;

Лекция 13. ДЕЙСТВИЯ НАЕМНЫХ РАБОТНИКОВ И ПРЕДЛОЖЕНИЕ ТРУДА

Формы занятости и незанятости. Каждый трудоспособный индивид принужден делать ступенчатый выбор, определяющий его место по отношению к рынку труда.… Долгое время в экономической теории господствовало мнение о добровольном… Оказавшиеся в стане безработных не составляют однородной массы. Одно дело, если человек уже имел работу ранее; другое…

Лекция 14. ЧЕЛОВЕК В ДОМАШНЕМ ХОЗЯЙСТВЕ

Понятие домашнего хозяйства. Прежде всего определим, что мы будем понимать под “домашним хозяйством”. Зачастую к нему относят совокупность всех… Для экономистов сфера домашнего хозяйства является “периферией” не первого и… Неоклассическая экономическая теория проводила жесткое различие между сферой производства, в которой действовали…

VII ЧЕЛОВЕК В СОЦИАЛЬНОЙ ИЕРАРХИИ

“Наше общество характеризуется множеством ранговых различий — столь тонких и в то же время столь глубоко укорененных, что заявления об исчезновении всех форм неравенства в результате уравнительных процессов можно воспринимать, по меньшей мере, скептически”

Ральф Дарендорф, “О происхождении неравенства между людьми”

Лекция 15. ПОДХОДЫ К ПРОБЛЕМАМ СОЦИАЛЬНОГО РАССЛОЕНИЯ

Когда мы утверждаем, что все люди одинаковы или, наоборот, что каждый человек отличается от других, фактически мы не говорим ничего, ибо… Классы в экономической теории. Основатели экономической теории внесли свою… Производится и прямая редукция представителей разных классов к некоему среднему индивиду. А. Маршалл осуществляет ее с…

Лекция 16. КЛАССИЧЕСКИЕ НАПРАВЛЕНИЯ СТРАТИФИКАЦИОННОЙ ТЕОРИИ

В течение долгого времени в нашей стране представления о социальной стратификации почти целиком основывались на признанной в качестве официальной версии марксистской теории классов. Освоение западного теоретического арсенала приводит нас сегодня к следующим выводам. Во-первых, современные марксистские (“нео” и “постмарксистские”) трактовки классового общества порою расходятся между собой до взаимоисключения. Во-вторых, существуют десятки немарксистских трактовок самого понятия “класс”. Наконец, в-третьих, проблемы социальной стратификации несводимы к различиям между классами, и существует еще масса других членений общества. В данной лекции речь пойдет о трех классических направлениях стратификационных теорий — марксизме, функционализме и веберианстве. Начать оправданно с наследия К. Маркса уже хотя бы в силу той совершенно особой роли, которая ему отводилась в советском обществе.

Марксизм. Прежде всего попытаюсь показать принципиальные особенности исходной марксовой теории классов^1[402]:

1. В основе этой теории лежит позиция экономического детерминизма, за которым скрывается несколько “приглушенный” технологический детерминизм: утверждается, что базис общества образуют производственные отношения, а они в конечном счете определяются уровнем и характером развития производительных сил, в первую очередь средств труда.

2. Ядром производственных отношений являются отношения собственности на средства производства, служащие основным критерием выделения классов. Прочие критерии значимы для выделения групп и страт уже внутри зафиксированных классов.

3. Классы есть нечто большее, нежели номинальные статистические группы; класс — это отношение. Ввиду того, что непосредственные производители отчуждены как от собственности, так и от получаемого продукта, классовые отношения суть отношения эксплуатации — присвоения чужого неоплаченного труда.

4. В каждом обществе существуют классы основные и неосновные. Классовая борьба является основополагающим фактом мировой истории, а главной движущей силой общественного развития и прогресса — борьба основных классов. Все прочие социальные группы находятся в орбите этого классового противостояния.

5. В капиталистическом обществе основными классами являются буржуазия и пролетариат. Воспроизводство капитала сопровождается дифференциацией собственности и доходов, углубляющейся поляризацией общества в целом.

6. Положение класса в структуре общества определяет его объективные интересы. Их осознание пролетариатом как классом, наиболее передовым из эксплуатируемых, превращает его, вслед за буржуазией, из “класса в себе” в “класс для себя”. Процесс этого превращения хотя и противоречив, но в принципе неизбежен.

7. Осознание интересов приводит к мобилизации пролетариата и руководимых им нижних слоев в коллективном действии, направленном на революционное преобразование общественного базиса, а с ним — и всей системы общественных отношений.

Схема эта, конечно, не сообщает ничего нового людям, получившим советское образование. Но далеко не каждый из них осведомлен о том, как эта теория развивалась впоследствии: неомарксизм неортодоксального толка у нас фактически попросту замалчивался (кстати сказать, рецидив подобного подхода мы обнаруживаем и сейчас, но на этот раз склонны замалчивать уже учение самого К. Маркса). Между тем марксизм XX столетия удивительно разнолик. Здесь и ленинская линия, и вариации от сталинизма до маоизма, и социал-демократические концепции, и взгляды таких несколько особняком стоящих крупных фигур как Д. Лукач и А. Грамши. На интересе к “молодому” К. Марксу сформировался австромарксизм с двумя поколениями Франкфуртской школы, давшей в итоге целый ряд известных имен (М. Хоркхаймер, Т. Адорно, Г. Маркузе, Э. Фромм), а также экзистенциальный марксизм во Франции (Ж.-П. Сартр, М. Мерло-Понти). Марксизм “спровоцировал” появление и ярких ревизионистов в странах “социалистического лагеря” (в первую очередь, в Югославии, Венгрии и Польше)^2[403].

С течением времени и накоплением исторического опыта охарактеризованная выше марксова теория классов многосторонне критиковалась и пересматривалась по следующим пунктам.

1. Экономический, а тем более технологический, детерминизм — лишь один из возможных подходов к общественному развитию.

2. В результате корпорирования экономики, “революции управляющих” и возникновения элементов “народного капитализма” произошла своеобразная “диффузия собственности”. В результате последняя утратила свою роль основы противостояния классов.

3. Аргументы экономистов-маржиналистов против трудовой теории стоимости суть и аргументы против теории прибавочной стоимости, а следовательно, и тезиса о том, что неимущие классы обязательно подвержены эксплуатации.

4. Анализ фактических данных не подтвердил предположения о неизбежном усилении социальной и экономической поляризации в ведущих западных обществах. Напротив, в них зафиксировано расширение средних слоев.

5. Подверглась ревизии посылка о чуть ли не прямой причинно-следственной связи между положением классов, их групповым сознанием и совершаемым коллективным действием.

6. Зафиксировано снижение организованности и революционности рабочего класса, позволившее поставить вопрос об историческом уничтожении пролетариата в процессе его “обуржуазивания”.

7. Явные затруднения возникли у ортодоксальных марксистов с объяснением социальной структуры общества советского типа, применительно к которому отрицалось существование как принципиальных различий в отношениях собственности между классами, так и серьезных социальных конфликтов.

Такого рода критика, низводящая “экономический класс” в ранг только одной из ряда объясняющих общественное развитие переменных, побудила новые поколения марксистов искать ответные ходы. Важнейшие из них, на наш взгляд, таковы.

1. Отказ от экономического детерминизма. В работах марксистов-структуралистов, среди которых выделяется Н. Пуланцас (последователь Л. Альтюссера), общественный процесс предстает в первую очередь как воспроизводство определенной структуры социальных мест, ячейки которой могут заниматься разными социальными агентами. Принципиально важно, что структурные рамки не ограничиваются у данного автора одними только экономическими отношениями, но включают также отношения политического
и идеологического господства и подчинения (здесь не обошлось без влияния А. Грамши)^3[404].

В конце 70-х годов эта позиция подверглась радикализации. Основной тезис неомарксистов П. Хирста и Б. Хиндесса состоит в принципиальной невозможности редуцировать многообразие социально-политической реальности к классовым отношениям. Политика и идеология представляются им вполне самостоятельными аренами социального действия и классовой борьбы^4[405]. Таким образом, если основоположники марксизма указывали на две важнейшие движущие силы общественного развития (прогресс производительных сил и борьба классов), то теперь в этом качестве выступает лишь второй из них. На политико-идеологическом “классообразовании” акцентирует внимание, в частности, А. Пржеворски. Классы, по его убеждению, образуются никак не до, а лишь в процессе самой этой борьбы как результат коллективного организованного действия, прежде всего действия политических партий^5[406].

2. Отказ от собственности в пользу управления. Теория “менеджерской революции”, перекроившей ряды “капитанов бизнеса” и поставившей вопрос о том, сохранилась ли вообще капиталистическая система, марксистами воспринималась не слишком благосклонно. Они заявляли, что отделение собственности от управления коснулось в большей степени юридической стороны хозяйственных отношений. Посредством тщательного анализа институциональных связей внутри и между хозяйственными корпорациями неомарксисты стремились показать: отделение собственности от управления не размывает эффективного контроля класса капиталистических собственников^6[407]. При обсуждении же концепции “народного капитализма” подчеркивалось: увы, “однофунтовая” акция никак не делает владеющего ею рабочего реальным собственником.

В целом центр тяжести явно смещается с вопроса “кто имеет?” на вопрос “кто контролирует?” И закономерно все большее внимание уделяется содержанию и организации трудового процесса. В лекции 10 уже упоминалась нашумевшая на Западе в середине 70-х годов работа X. Бравермана. Современные технологии, по его мнению, не столько обогащают труд, сколько способствуют поляризации квалификационных групп. Причем большинство “синих” и “белых” воротничков подвергается деквалификации (“deskilling thesis”) и все более подпадают под власть монополистического капитала^7[408].

3. “Прощание с пролетариатом”. Исследование содержания и организации трудового процесса привело одного из французских последователей Г. Маркузе С. Малле — к выводу о возникновении в послевоенный период “нового рабочего класса”, включающего мастеров, технический и лаборантский персонал, а также наиболее квалифицированных рабочих, в первую очередь в новейших автоматизированных отраслях^8[409]. “Новый рабочий класс” отличается как от “рабочей аристократии” в терминах Ф. Энгельса или В.И. Ленина, так и от полулюмпенских массовых пролетарских слоев. Он обладает более высокой производительностью по сравнению с пролетарскими слоями традиционных отраслей и наибольшими потенциями к реформированию существующих базисных отношений.

Более радикален его соотечественник А. Горц, просто поставивший крест на “исторической миссии пролетариата” и вообще “попрощавшийся с рабочим классом”, который, по его убеждению, превращается в “не-класс не-рабочих” (“non-class of non-workers”). Горц утверждает, что сегодня рабочий класс лишен и власти, и каких-либо перспектив ее завоевания^9[410]. Задача этого класса, таким образом, состоит не в завоевании власти, а в освобождении в труде, а еще более — от труда. Из этой позиции и утверждений типа “труд сейчас существует вне рабочих” не вполне, однако, понятно, как произойдет это освобождение практически.

4. Отказ от теории стоимости. Многие неомарксисты отвергли классическую теорию стоимости и прибавочной стоимости, не
отказываясь при этом от общей теории эксплуатации. Так, представитель “аналитического марксизма” Дж. Ремер, почерпнув ряд понятий из арсенала теории игр, вводит в оборот “правила изъятия” (“rules of withdrawal”). “Сухой остаток” его рассуждений таков: эксплуатация одних групп другими реальна в том случае, если при условном выходе из данной экономической системы кто-то относительно выигрывает, а кто-то проигрывает. Наличие эксплуатации как основы классовых отношений, таким образом, определяется самой возможностью лучшего удела^10[411].

Это “растягивание” понятия эксплуатации до рамок чуть ли не всякого потенциально устранимого неравенства, пополнение Дж. Ремером теоретического арсенала понятиями “квалификационной” и “статусной” эксплуатации расширяет, конечно, и возможности конструирования новых классов. Пример творческого применения “правил изъятия” дает впоследствии Ф. Ван Парийс. Он выводит так называемую трудовую эксплуатацию: она осуществляется работающими по отношению ко всем безработным, которые, безусловно, выиграли бы при уравнительном распределении работы. При этом не исключается и возможность формирования класса безработных как “класса для себя”^11[412].

5. Отказ от грубого объективизма. В фундаментальном историко-социологическом труде “Становление английского рабочего класса” представитель “исторического марксизма” Э.П. Томпсон указывает на историческую неоднородность как господствующих, так и угнетаемых классов, неоднозначность и разнонаправленность их коллективных действий, на сохранение сильных элементов традиционного (в том числе морального) сознания. Он пытается уйти от объективизма, характерного для марксистского анализа. “Класс возникает тогда, — пишет он, — когда какие-то люди в результате унаследованного или заимствованного общего социального опыта ощущают общность своих интересов и выражают ее как в отношениях между собой, так и в отношениях с теми, чьи интересы отличны или, часто, противоположны”^12[413]. Связь экономического положения с групповыми интересами оказывается здесь намного более сложной.

6. Поиск средних классов. Американский социолог Э.О. Райт встраивает в теоретическую конструкцию марксизма категорию средних слоев. С этой целью он вырабатывает исходную концепцию “противоречивых классовых расположений” (contradictory class locations). Если традиционный марксизм обычно придерживается принципа “одно место в структуре — один класс”, то Райт размещает свой “средний класс” сразу в нескольких позициях. Между классами рабочих и капиталистов оказываются менеджеры разного уровня, между крупной и мелкой буржуазией занимают место мелкие наниматели, а между последней и рабочими находятся “полуавтономные работники” (специалисты, ремесленники). Противоречивое положение этих групп обусловливает и противоречивость их интересов, хозяйственных и политических стратегий^13[414].

7. Рассуждения по поводу “нового класса”. Что касается общества “реального социализма”, то самая известная попытка его объяснения в классовой терминологии была предпринята югославским ревизионистом М. Джиласом в его концепции “нового класса”. По мнению этого автора, социалистические революции привели к утверждению власти особого класса, использующего в качестве своей базы коммунистическую партию и состоящего из части вчерашних революционеров и “наростов бюрократии”^14[415]. Получив монопольную политическую власть и используя государство как аппарат насилия, этот класс распоряжается всей национальной собственностью (включая, косвенно, и собственностью на рабочую силу), обращая ее в источник собственных привилегий. Все же прочие виды собственности попросту уничтожаются. Продолжателем идей Джиласа стал М. Восленский, также исходящий из базовой посылки, согласно которой социалистическая собственность — это собственность нового класса, называемого “номенклатурой”^15[416].

Функционализм. Функционалистское направление стратификационных теорий продвигалось параллельно марксизму и получило
наибольшее теоретическое и эмпирическое развитие в 40–60-х годах нашего столетия в американской социологии. Последняя дала множество разных побегов, но в целом сложилась на почве функционализма, переносящего аспект с конфликта групповых интересов на проблемы нормативной интеграции общества. Стратификационные исследования местных сообществ (“community studies”) с помощью репутационного метода проводятся еще с 20-х годов (Р. Линд, У. Уорнер и др.)^16[417]. Однако они еще не отличаются особой теоретической строгостью. Фундаментальной основой данного направления становится аналитический подход Т. Парсон-са^17[418]. А в наиболее концентрированном виде стратификационная теория функционалистов изложена К. Дэвисом и У. Муром в 1945 г.^18[419]

Общая логика рассуждений функционалистов такова.

1. Социальная дифференциация, во-первых, является неотъемлемой чертой всякого общества, а во-вторых, она функционально необходима, ибо выполняет в обществе функции стимулирования и социального контроля.

2. В результате развивающегося разделения труда индивиды реализуют в данном обществе какие-то полезные функции и, соответственно, занимают разные социально-профессиональные позиции. Это одновременно и разделяет, и связывает их воедино.

3. Людям свойственно ранжировать социально-профессиональные позиции, давая им моральную оценку. Почему одни профессии кажутся нам престижнее других? В основе ранжирования лежат два фактора: функциональная важность для общества (степень содействия общественному благу) и дефицитность выполняемой роли. Дефицитность же профессии, в свою очередь, определяется необходимостью получения особой квалификации. Например, профессия шофера куда менее дефицитна, чем профессия врача, поскольку получение последней сопряжено со значительно более длительным периодом обучения.

4. Те позиции, которым приписывается более высокий ранг в соответствии с их важностью и дефицитностью, обеспечивают их обладателям в среднем и более значительные вознаграждения: доходы, власть и престиж.

5. Существует конкуренция за более престижные места, в результате которой их занимают наиболее дееспособные члены данного общества. Таким путем и достигается функциональность общественного организма.

В итоге функционалистская стратификационная схема принимает форму длинной непрерывной статусной шкалы, которая складывается из множества профессиональных групп и наверху которой находятся министры и менеджеры, а внизу — неквалифицированные рабочие. На этой шкале нет разрывов, деления на какие-то более или менее четкие классы. Нет здесь места и классовой борьбе. А то, что функционалисты повсеместно называют “классами”, есть ни что иное, как статусно-престижные группы.

В дальнейшем наиболее сильным направлением функционалистских исследований становятся “высокотехнологичные” (математически оснащенные) исследования факторов социальной мобильности. Строятся стратификационные модели и индексы, увязывающие основные переменные, к которым относятся, как правило, профессия, образование и доход. С помощью этих моделей описывается осуществление в обществе стабилизирующих функций^19[420]. И делается это во многом в противовес марксистам, которые чаще всего не затрагивают проблемы социальной мобильности и интересуются скорее структурой классовых позиций, нежели распределением по ним индивидов. К тому же признание широкой мобильности означало бы возможность снятия классовых противоречий посредством простого передвижения по социальной лестнице без “революционного низвержения эксплуататорского строя”.

Сама по себе функционалистская система достаточно логична. Однако она базируется на ряде отнюдь не бесспорных предпосылок. Явно или неявно предполагается следующее:

• люди придают основное значение социально-профессиональным позициям и стремятся повысить именно этот социальный статус;

• они обладают способностью рационально оценивать такие позиции;

• общество интегрировано в силу наличия в нем консенсуса по поводу основных ценностей (существует “общепризнанная система оценивания”), что позволяет людям достаточно устойчиво относить одни профессиональные позиции к верхним ступеням иерархии, другие — к нижним;

• общество “открыто”, т.е. отсутствуют какие-либо устойчивые монопольные привилегии, напротив, в условиях более или менее явного равенства возможностей происходит реальная конкуренция за лучшие места.

Впоследствии эти предпосылки многократно подвергались критике, основные доводы которой сводились к следующему. Не существует неизменной человеческой природы, тем более сводимой к рациональному действию. В обществе нет единой стратификационной системы, и в основу ранжирования, в зависимости от типа культуры, могут закладываться различные ценности. Неравномерное распределение власти и авторитета постоянно нарушает интегративные порядки. Наконец, конкуренция за престижные места сплошь и рядом ограничивается относительной закрытостью статусных групп.

И марксизм, и функционализм, всегда претендовавшие на универсальность, несомненно были продуктом конкретных исторических условий. “В то время как марксистская теория безошибочно отразила характер социальных и политических конфликтов в Европе XIX века, функционалистская теория не менее ясно отразила социальную обстановку в США, где никогда не возникало ни политического движения рабочего класса, ни идеологии рабочего класса, и где социальная иерархия громадным большинством понимается как система свободно организованных статусных групп, членство в которых зависит от индивидуальных способностей”^20[421].

Веберианство. Основные работы М. Вебера были написаны еще в начале нашего столетия. Однако долгое время поле стратификационных теорий оставалось ареной борьбы между марксистскими И функционалистскими концепциями. И лишь 70-е годы были отмечены печатью “веберовского ренессанса”, давшего, помимо прочего, и множество трудов по социальной стратификации и мобильности. Ренессанс был вызван отчасти переводом и переизданием основных трудов М. Вебера, а отчасти — разочарованием ученой публики в традиционных направлениях социологической
мысли. Для многих “открытие” этих трудов стало своеобразным лекарством от марксистской и функционалистской односторонности. Принципиальные подходы к анализу социальной структуры, которые были продемонстрированы М. Вебером и его последователями, можно сформулировать следующим образом.

1. В основе любой стратификации (отнюдь не только в политической сфере) лежит распределение власти и авторитета. Вопреки мнению марксистов, властные отношения не увязываются жестко с отношениями собственности, а вопреки представлениям функционалистов — несут в себе явные элементы конфликтных начал.

2. Центр тяжести переносится со сформировавшихся структур на системы социального действия, на становящуюся структуру. При этом внимание фокусируется на типологических характеристиках индивидуального действия.

3. Утверждается плюралистический подход к анализу социальной структуры. Понятиями “класс”, “статус” и “партия” обозначаются три относительно самостоятельные плоскости экономической, социокультурной и политической стратификации.

4. Изменяется понимание “экономического класса”. Отношение к собственности становится частным критерием. Акцент же делается на рыночные позиции групп. Принадлежность к классу определяется жизненными шансами (life-chances) на рынках товаров и рынке труда.

5. Жизненные шансы социальных групп не только определяются их текущим положением на разных рынках, но и рассматриваются как продукт специфических карьерных возможностей. Перспективы социальной мобильности являются важным внутренним моментом, конституирующим сравнительные позиции разных групп.

6. Наиболее интересными и сложными моментами становятся, во-первых, анализ статусных позиций, определяемых престижем образования и профессии, стилем жизни, социокультурными ориентациями и нормами поведения, во-вторых, выявление связи статусных позиций с рыночными позициями. В статусных группах видят реальные общности, осуществляющие коллективное действие, — в противоположность классам, представляющим лишь возможную основу подобного действия^21[422].

К преимуществам веберовского подхода можно отнести его разностороннюю сбалансированность, позволяющую включать
конфликтные и функциональные элементы; выявлять социальных акторов, не теряя при этом структурных рамок, в которых они действуют; вносить в стратификационный анализ динамические элементы. Посмотрим, как развивалось данное направление в последние десятилетия.

Позиция, в соответствии с которой классы формируются в процессе коллективного действия, была основательно проработана британским социологом Ф. Паркиным. Коллективное действие нацелено на монополизацию ключевых ресурсов, к которым, помимо собственности относятся образовательно-квалификационные дипломы, а также расовые, языковые, религиозные атрибуты, словом, все, что может быть использовано для улучшения жизненных шансов данной группы^22[423]. Это коллективное действие принимает форму социального “ограждения” (closure) от других претендентов на ресурсы и вознаграждения. Ограждение выступает в двух основных формах:

• “исключение” (exclusion), под которым понимается “попытка одной группы сохранить и защитить свою привилегированную позицию за счет какой-то другой группы через процесс ее субординации”;

• “узурпация” (usurpation), подразумевающая, напротив, “использование власти в отношении вышестоящих групп”^23[424].

Большинство классов в одно и то же время осуществляет разнонаправленные действия. Так, определенная группа рабочих (белые, протестанты, мужчины) может выступать в роли “узурпаторов” (“солидаристов”) в отношении к своим нанимателям и одновременно монополизировать свои позиции на рынке труда, проводя политику исключения в отношении других групп рабочих (черных, цветных, католиков, женщин и т.д.)^24[425]. Важно отметить, что класс здесь начинает рассматриваться не как нечто жестко детерминированное структурой, но как процесс выработки и реализации стратегий по заявлению и отстаиванию своих экономических и политических прав.

Веберовский плюралистический подход к анализу социальной структуры последовательно отстаивается У.Г. Рансименом, считающим,
что класс, статус и политическая власть являются основами для трех отдельных общественных иерархий. Иногда они могут сходиться очень близко, но в принципе всегда остаются относительно самостоятельными стратификационными системами. Более того, между их категориями даже нет особо тесной связи^25[426]. Рансимен воюет с однокритериальным членением общества и в рамках собственно классовой теории, утверждая, что ни профессионально-должностное положение, ни размеры дохода не могут служить достаточным основанием для выделения классов. Этот автор отстаивает позицию, основанную на многокритериальности, на единстве трех критериев наличия или отсутствия экономической власти, включающих:

• возможности контроля (распоряжение экономическими ресурсами);

• размеры собственности (юридическое владение ресурсами);

• рыночные позиции (marketability) (обладание необходимыми способностями или квалификацией)^26[427].

У. Рансимен широко использует понятие “власти” не в узком “партийно-политическом”, а в широком, социологическом значении — как основу любого структурного процесса: образования класса, статуса или партии^27[428]. Но значительно раньше эта универсальная роль властных отношений была показана немецким социологом Р. Дарендорфом, у которого классы становятся аналитической категорией, отражающей распределение власти и авторитета между социальными группами. Отношения групп неизбежно имеют дихотомический характер господства и подчинения. Коль скоро власть и авторитет всегда остаются дефицитными ресурсами, борьба за такие ресурсы принимает форму конфликта. В результате классы оказываются ничем иным, как конфликтными группами. Этим они собственно и отличаются от страт как описательной категории, обозначающей множественные ранговые позиции, занимаемые квазигруппами на иерархических шкалах^28[429].

Проводя классовые различия, сторонники веберианской методологии уделяют особое внимание классам как траекториям социального движения^29[430]. “Траекторный” подход используется, в частности, “новой кэмбриджской группой” в лице Р. Блэкберна, К. Прэнди и А. Стюарта. Они выбирают профессию как традиционный исходный элемент стратификационного членения, но определяют таковую с учетом характерной для нее внутрипрофессиональной траектории (например, рядовые клерки по многим показателям их нынешнего положения ниже квалифицированных рабочих, тем не менее они, клерки, выше с точки зрения перспектив социального продвижения)^30[431].

Отказ от прямолинейных классовых схем требуется, в частности, при анализе таких “стесненных групп”, как “мелкая буржуазия”, например, владельцы небольших магазинов (small shopkeepers). Это на редкость “неудобный” слой. Подобно буржуазии, лавочники владеют собственностью и привлекают (хотя и в крайне ограниченных размерах) наемный труд. По своей независимости и организации трудового процесса они близки к ремесленникам; по доходам и обеспеченности предметами длительного пользования — к квалифицированным специалистам. Но при всем том работать собственными руками они вынуждены не меньше, чем рабочий класс. По уровню образования они близки нижним социальным слоям, а по политическим пристрастиям — скорее верхним^31[432].

В результате эмпирических исследований (Д. Локвуда — на примере клерков, Дж. Голдторпа и его коллег — на примере преуспевающих рабочих, Х. Ньюби с его коллегами — на примере фермеров) было показано, как положение любой социальной группы раскрывается через характеристику их рыночной, трудовой и статусной ситуации^32[433].

Интересно посмотреть, как проявляются методологические пристрастия в выборе исследовательского объекта. Если неомарксистов более всего заботят судьбы рабочего класса и прочих нижних слоев, то внимание неовеберианцев приковывается к разного рода “срединным”, “промежуточным” группам. Именно на примере таких групп, очевидно, и можно показать, что только рассмотрение совокупности ситуационных характеристик (рыночных и трудовых, социальных и политических), дополняемое анализом укорененных ценностей и устойчивых экспектаций, может служить основой для выделения социальных слоев и страт с присущей им спецификой идеологии, хозяйственного поведения и политических установок.

Заключение. Неовеберианцы в целом противостоят сразу двум структуралистским подходам — марксистскому, выстраивающему жесткие позиционные структуры, и либеральному, акцентирующему проблемы нормативного регулирования. Вместе с марксистами веберианцы оказываются в конфликте с функционализмом своим конкретно-историческом подходом, вниманием к властным основам отношений, выделением дискретных экономических классов. Объединяет же их с функционалистами против марксистов осознание принципиальной важности статусных различий и социальной мобильности. В то же время в своем стремлении к монизму марксисты и функционалисты предлагают более стройные логически и более влиятельные в идеологическом отношении модели социального порядка.

У марксистов, напомним, традиционная схема выглядела так: отношение двух основных классов образует основную ось; прочие слои тяготеют к тому или другому полюсу. Функционалистами конструируются более или менее длинные непрерывные шкалы социально-профессиональных позиций, обладающих различным престижем. А у веберианцев появляется множество относительно самостоятельных иерархий. И каждая социальная группа занимает сложные, комбинированные классовые и статусные позиции.

К сожалению, приходится оставить за пределами данной книги новейшие подходы к стратификационным исследованиям. Ограничимся здесь лишь перечислением тех аспектов, на которых сосредоточен основной интерес:

• сегментация рынка труда и группы занятых;

• дифференциация домашней и жилищной собственности;

• различия потребительских ориентации и стилей жизни;

• этническая и гендерная дискриминация в социально-экономической сфере;

• стратифицирующая роль социальной политики государства^33[434].

Итак, позиции в социальной структуре — это не просто “ограниченный ресурс”, влияющий на уровень производительности, и не только рамка, ограничивающая выбор индивида, но и способ получения привилегий (или, говоря экономическим языком, рентных вознаграждений), не зависящих от деловых качеств, затраченных трудовых усилий или вложенного капитала^34[435]. В целом же принадлежность человека к различным социальным группам является важной самостоятельной характеристикой, определяющей многие аспекты его хозяйственного поведения.

VIII ЧЕЛОВЕК В МИРЕ ХОЗЯЙСТВА

“Прогресс состоит не в том, чтобы все идти в одном направлении, а в том, чтобы все поле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, исходить в разных направлениях”

Н.Я. Данилевский, “Россия и Европа”

Лекция 17. МИР ХОЗЯЙСТВА: МОДЕЛИ ОДНОЛИНЕЙНОГО РАЗВИТИЯ

Социология истории хозяйства. Каким бы конкретным вопросом не занимался исследователь, не важно, экономист или социолог, он волей-неволей всегда… Российский кризис второй половины 80-х годов захватил не только экономическую… Нашим предметом, таким образом, будет не мир хозяйства как таковой, а серия альтернатив, по-разному представляющих его…

Лекция 18. МИР ХОЗЯЙСТВА: МОДЕЛИ ПАРАЛЛЕЛЬНОГО И ЦИКЛИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ

Внесистемные формы хозяйства. Множество явлений в принципе не укладывается в схемы однолинейного развития. Мощный критический аргумент выдвигают… О существовании множества таких “внесистемных” форм хозяйства писал еще в… Итак, прогресс хозяйства уже не связывается однозначно с его растущим обобществлением. Напротив, в наше время даже…

IX ЧЕЛОВЕК В МИРЕ ХОЗЯЙСТВЕННЫХ ИДЕОЛОГИЙ

 

“Экономическая наука должна осознать себя самое не только как аналитическую дисциплину, но и как идеологию”.

Роберт Хайлбронер, “Экономикс как универсальная наука”

Лекция 19. СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ХОЗЯЙСТВЕННЫХ ИДЕОЛОГИЙ

Понятие идеологии. Под идеологией мы понимаем не партийную доктрину, не набор политических инструментов по обработке сознания непросвещенных масс и… Соответственно хозяйственная идеология рассматривается нами как более или… • более или менее целостное (завершенное) описание хозяйственной системы;

Х ЧЕЛОВЕК В ХОЗЯЙСТВЕННОЙ СИСТЕМЕ РОССИИ

 

“Смена государственных структур и, тем более, “вывесок”, не ликвидирует основ существования советского человека — как социально-психологических, так и социально-экономических”.

Ю.А. Левада и др., “Советский простой человек”

Лекция 21. ХОЗЯЙСТВЕННЫЙ МИР РОССИИ: СОВЕТСКОЕ ОБЩЕСТВО

Социально-экономическая структура. Хозяйственный мир России еще менее, чем хозяйство любого западного общества, можно ограничить узкими рамками… В советский период это подчинение экономики интересам партийного государства… Важным рычагом воздействия на хозяйствующих субъектов, помимо централизации материальных и денежных ресурсов,…

Лекция 22. ХОЗЯЙСТВЕННЫЙ МИР РОССИИ: ПОСТСОВЕТСКОЕ ОБЩЕСТВО

Изменение социально-экономической структуры. Принято считать, что необходимость перестройки и последующих реформ была вызвана замедлением темпов… Полагаем, что помимо экономических причин, осуществленные преобразования… Впрочем, одного прилива активности средних слоев недостаточно. Почему же именно на рубеже 90-х годов он увенчался…

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Экономическая социология не является чем-то совершенно новым. Однако происходящее сегодня ее выдвижение на роль самостоятельного исследовательского… более явные связи с достижениями классической и новейшей экономической… Исходя из приведенного в книге материала, можно предложить примерный список основных предметных областей, образующих…

ВЫБОРОЧНАЯ БИБЛИОГРАФИЯ

Автономов В. С. Человек в зеркале экономической теории. М.: Наука, 1993. Беккер Г. Экономический анализ и человеческое поведение // Thesis, 1993. Т. 1.… Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв. Т. 3. Время мира. М.: Прогресс, 1992.

ПРИЛОЖЕНИЕ

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ
(Программа учебного курса)

Предлагаем вариант методического пособия по курсу “Экономическая социология”, опирающийся на материалы данной книги. В различных вариантах курс читался автором для бакалавров и магистров в следующих вузах:

• Независимый Институт развития предпринимательства (1993–1995)

• Высшая школа экономики (1994–1995)

• Московская Высшая школа социальных и экономических наук (1995–1997)

• Институт социологического образования при Российском Центре гуманитарного образования (1997)

Данный учебный курс включен также в Магистерскую программу “Экономическая теория” экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова^1[565].

ОСНОВНЫЕ ТЕМЫ КУРСА

3. Предмет экономической социологии. 4. Хозяйственная мотивация и типы рациональности. 5. Социальные основы экономического действия.

Тема 1–2. ДВА ПОДХОДА К ЧЕЛОВЕКУ В СОЦИАЛЬНОЙ ТЕОРИИ

Модель “социологического человека” и ее эволюция. Социологические элементы нелиберальных экономических теорий (социалисты, немецкие исторические… ОСНОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА: Беккер Г. Экономический анализ и человеческое поведение // Thesis, 1993. Т. 1. Вып. 1. С. 24–40.

Тема 3. ПРЕДМЕТ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ СОЦИОЛОГИИ

ОСНОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА: Бруннер К. Представление о человеке и концепция социума: два подхода к… Ваше П. Homo economicus и homo sociologicus: монстры социальных наук //

Тема 4. ХОЗЯЙСТВЕННАЯ МОТИВАЦИЯ И ТИПЫ РАЦИОНАЛЬНОСТИ

ОСНОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА: Вебер М. Основные социологические понятия / Вебер М. Избранные произведения.… Мизес Л. Социализм. Экономический и социологический анализ. М.: Catalaxy, 1994. С. 76–86.

Тема 5. СОЦИАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ ЭКОНОМИЧЕСКОГО ДЕЙСТВИЯ

ОСНОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА: Радаев В.В. Экономическая социология: курс лекций. М.: Аспект Пресс, 1997. Гл.… DiMaggio P. Culture and Economy/Smelser N., Swedberg R. (eds.). The Handbook of Economic Sociology. Princeton,…

Тема 6–7. СОЦИОЛОГИЯ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА

Социологический подход к проблеме предпринимательства. Социальный портрет современного предпринимателя. Маргинальность предпринимательских групп.… ОСНОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА: Вебер М. Развитие капиталистического мировоззрения // Вопросы экономики, 1993. № 8. С. 153–159.

Тема 8–9. СОЦИОЛОГИЯ ХОЗЯЙСТВЕННЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ

Основные виды организаций. Община, корпорация и ассоциация как идеальные типы хозяйственной организации. Стратегии построения внутрифирменных… ОСНОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА: Пригожий А.И. Современная социология организаций. М.: Интерпракс, 1995. С. 27–46.

Тема 10–11. ТРУДОВЫЕ ОТНОШЕНИЯ И ТРУДОВОЙ КОНТРОЛЬ

Контроль исполнителей над трудовым процессом. От классовой борьбы к институционализации индустриального конфликта. Профсоюзные организации и…   ОСНОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА:

Тема 12–13. СОЦИОЛОГИЯ РЫНКА ТРУДА

Формирование предложения труда. Теория “человеческого капитала” (Г. Беккер). Поиск работы и трудовая мобильность. Самостоятельная занятость. Понятие… ОСНОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА: Радаев В.В. Экономическая социология: курс лекций. М.: Аспект Пресс, 1997. Гл. 12–13.

Тема 14. ДОМАШНЕЕ ХОЗЯЙСТВО И НЕФОРМАЛЬНАЯ ЭКОНОМИКА

ОСНОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА: Радаев В.В. Экономическая социология: курс лекций. М.: Аспект Пресс, 1997. Гл.… Скотт Дж. Моральная экономика крестьянства как этика выживания / Шанин Т. (ред.) Великий незнакомец: крестьяне и…

Тема 15–16. СОЦИАЛЬНАЯ И ЭКОНОМИЧЕСКАЯ СТРАТИФИКАЦИЯ

Основные направления стратификационной теории. Классовая теория (К. Маркс и неомарксисты). Функционалистская теория социальной стратификации (К.… ОСНОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА: Вебер М. Основные понятия стратификации//Социологические исследования, 1994. № 5. С. 147–156.

Тема 17–18. МИР ХОЗЯЙСТВА: МОДЕЛИ ИСТОРИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ

Параллельное развитие хозяйственных укладов. “Эксполярные” формы хозяйства. Концепция “азиатского деспотизма” (К. Витфогель). Модель матричного… ОСНОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА: Бродель Ф. Динамика капитализма. Смоленск: Полиграмма, 1993. С. 85–109. Радаев В.В. Экономическая социология: курс…

Тема 19–20. ФОРМИРОВАНИЕ И СМЕНА ХОЗЯЙСТВЕННЫХ ИДЕОЛОГИЙ

Парадигмальные сдвиги в описании хозяйственной системы России. Социалистическое направление. Демократическое направление. Либеральное направление.… ОСНОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА: Манхейм К. Идеология и утопия/Манхейм К. Диагноз нашего времени. М.: Юрист, 1994. С. 52–94.

Тема 21–22. ХОЗЯЙСТВЕННАЯ СИСТЕМА СОВЕТСКОЙ И ПОСТСОВЕТСКОЙ РОССИИ

Основные тенденции развития хозяйственной системы в постсоветский период. “Обуржуазивание” и обновление элиты. Реструктурирование средних слоев.… ОСНОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА: Радаев В.В. Экономическая социология: курс лекций. М.: Аспект Пресс, 1997. Гл. 21–22.

Вадим Валерьевич Радаев

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ

Ведущий редакторЛ.Н. ШиловаРедакторА.Г. ГридчинаТехнический редакторН.К. ПетроваКорректорыБ.Б. Кузнецова, Л.П. Калайда ЛР № 090102 от 14.10.94 Подписано к печати 16.07.98. Формат 60х901/16. Бумага офсетная. Гарнитура Тайме. Печать офсетная. Усл. печ. л. 23.…