Формирование: преемственных научных школ в первые две трети XIX в.

ФОРМИРОВАНИЕ ПРЕЕМСТВЕННЫХ НАУЧНЫХ ШКОЛ В ПЕРВЫЕ ДВЕ ТРЕТИ XIX В. 1. Русское общество и античность в первые десятилетия ХIХ в. Явление неоклассицизма 2. Начало археологических изысканий в Северном Причерноморье 3. Академическая кафедра классической филологии 4. Университетская наука об античности. М.С.Куторга и его школа 1. Русское общество и античность в первые десятилетия XIX в. Явление неоклассицизма 112 Окончательное оформление русского антиковедения в науку происходит в 1-й половине XIX в. Этот процесс совершался под воздействием целого ряда факторов, важнейшими из которых были во-первых, археологические открытия на юге России, доставившие исследователям классической древности новый обширный материал во-вторых, продолжающееся перенесение на русскую почву и усвоение русскими учеными приемов и методов западной, главным образом немецкой, классической филологии в-третьих, знакомство с новейшей европейской философией, чьи идеи оплодотворили науку об античности и спасли ее от омертвения.

Однако быстрым и, как мы увидим, значительным успехам русского антиковедения в первые десятилетия XIX в. способствовали не только эти частные моменты, но и исключительно благоприятная общая обстановка.

Освежающее дыхание Французской революции, мощный патриотический подъем 1812 г выступление декабристов - все это породило в начале века совершенно особую общественную атмосферу, всю пронизанную высокими гражданскими стремлениями и героическими настроениями.

Отсюда - увлечение античностью, особенно античной героикой, столь характерное для русского общества начала XIX в. Замечательным было то, что это было увлечение совсем иного рода, чем в предшествующее столетие иные идеалы воодушевляли теперь людей, иными интересами обусловливалось и их обращение к античности. Идеологов просвещенного абсолютизма, с их рационалистическим и несколько абстрактным культом государства, и в античности интересовала прежде всего государственная проблема.

При этом идеальной формой оказывалась монархия Александра или Юлия Цезаря, а образцовым героем - сильный и просвещенный 113 правитель. Иных идеалов искало для себя в античности новое поколение, предчувствовавшее и понимавшее необходимость дальнейших преобразований в стране абстрактный интерес к античному государству сменился более живым и внимательным отношением к древнему обществу, от монархии взоры обратились к древним республикам, а образ сильного властителя должен был уступить место более привлекательной фигуре свободного гражданина.

В литературе и в искусстве на смену холодному, подчас жеманному любованию классическими формами пришло горячее и искреннее преклонение перед гражданской доблестью древних, пробудился интерес к жизни и быту свободных городских общин древности. Ближайшим образом эти изменения в отношении к античности были связаны с вытеснением традиционного классицизма новыми литературными и художественными направлениями - сентиментализмом и романтизмом.

Именно в них, если мы возьмем культурную часть общества, нашел свое выражение на рубеже XVIII и XIX вв. протест против идеологического гнета феодально-абсолютистского государства. Сначала сентиментализм с его лирикой чувств, с его исключительным вниманием к душевным переживаниям человека, выразил, в мягких еще и неопределенных формах, несогласие с давящими нормами классицизма. Романтизм, подхватив эти лирические настроения, дополнил их стремлениями, впрочем тоже еще неопределенными, к светлым гражданским идеалам, пылкими мечтаниями о свободном и гармонически развитом обществе.

Таким образом был осуществлен разрыв с основными принципами классицизма, требовавшего полного и безусловного подчинения личности абсолютистскому государству. Однако это расхождение в области этики вовсе не означало такого же полного разрыва и с эстетическою основою классицизма, т. е. с античностью. Напротив, переход от классицизма к романтизму свершился вполне на почве античности, только по-новому воспринятой и интерпретированной.

Разумеется, это новое, т. е. более живое, более непосредственное и в конечном счете более полное восприятие античности обнаружилось не сразу же, и не везде оно проявилось одинаковым образом в архитектуре это обозначилось иначе, чем в изобразительном искусстве, а в художественной литературе не так, как в публицистике. Однако самый факт нового восприятия античности не подлежит сомнению достаточно будет нескольких примеров, чтобы показать 114 существенный характер происшедших перемен.

Русская архитектура - начнем с нее, ибо где как не в монументальном искусстве должен найти свое конечное выражение общий стиль эпохи русская архитектура XIX века на первых порах продолжала оставаться на почве классицизма, столь же широко используя античные формы, как и в предшествующее столетие. Однако знакомые уже элементы классики были привлечены теперь для воплощения новых идей и новых настроений. С особой отчетливостью эти новые веяния отразились в архитектуре Петербурга общественный пафос первых десятилетий XIX в. нашел здесь свое выражение и в мощном разлете крыльев Казанского собора, построенного по проекту А. Н. Воронихина, и в стройных, величественных композициях А. Д. Захарова Адмиралтейство и Тома де Томона Биржа, и в изящных, романтически приподнятых ансамблях К. И. Росси здание Главного штаба с его знаменитой аркой, Михайловский дворец, Александринский театр и др Одновременно в теплых тонах воронихинского интерьера в Павловском дворце, в задумчиво-грустном облике мавзолея Супругу Благдетелю, возведенного Тома де Томоном там же, в Павловске, чувствуется новое отношение к духовной жизни человека, возросшее внимание к миру его личных переживаний.

Этот же процесс переосмысления классических традиций можно проследить и в изобразительном искусстве.

В скульптуре, наряду с традиционными отвлеченно-аллегорическими композициями В. И. Демут-Малиновского и С. С. Пименова скульптурное оформление Горного института, отчасти Адмиралтейства, а также многих ансамблей Росси, появляются новые произведения, более непосредственно передающие чувства и настроения людей.

Гражданский пафос эпохи нашел отражение в замечательном творении И. П. Мартоса - памятнике Минину и Пожарскому в Москве условная символика античных форм здесь использована для выражения современной героической идеи. Темам народно-освободительной борьбы посвящены и такие, например, связанные с Отечественной войной 1812 года, произведения, как статуя Русский Сцевола того же Демут-Малиновского или серия медальонов Ф. П. Толстого, каждый из которых представляет подлинный шедевр скульптуры малых форм. В то же время в произведениях ряда мастеров отчетливо звучит и другая тема - лирическая силу и глубину человеческой скорби стремится передать в аллегорических фигурах своих надгробий 115 Мартос, мягким лиризмом овеяны некоторые из античных композиций Б. И. Орловского Фавн с цевницей , Сатир и вакханка. В живописи новые веяния сказались, в частности, в обращении художников академической школы к большим историческим темам, связанным с критическими, переломными моментами в жизни народов.

Эпоху в этом отношении составила знаменитая картина К. П. Брюллова Последний день Помпеи 1830 - 1833 гг Впервые в русской исторической живописи объектом изображения стала не отдельная, пусть даже знаменитая личность, а судьба целого города, судьба народа.

Трагический колорит этой картины был близок тем настроениям, которые охватили русское общество в конце 20-х и в начале 30-х годов XIX в. Вместе с тем современники вполне оценили ту близкую их сердцам романтическую одухотворенность, которая пронизывала это классическое произведение. В известном стихотворном отклике, который приписывается Е. А. Баратынскому, с картиною Брюллова прямо связывалось рождение новой русской живописи И был последний день Помпеи Для русской кисти первый день Впрочем, дыхание нового времени ощущается не только у Брюллова, но и у других представителей академической школы, даже у такого, казалось бы, консервативного художника, как Ф. А. Бруни его раннее произведение Смерть Камиллы, очевидно, в какой-то степени навеяно героическими настроениями начала века, и даже Медный змий - при всей реакционности основной идеи - характерен именно обращением к проблеме великих народных потрясений.

Но, бесспорно, наиболее замечательным является пример А. А. Иванова.

В творчестве этого художника мы наблюдаем последовательную смену этапов чистый, парадный классицизм ученических картин, таких, например, как Приам, испрашивающий у Ахиллеса тело Гектора, уступает место сознательным стремлениям оживить академическое полотно, вдохнуть в него подлинное тепло человеческой души. Так появляется лирическая композиция Аполлон, Гиацинт и Кипарис, занимающиеся музыкой. И наконец, завершающий этап - монументальное творение Явление Христа народу 1837 - 1857 гг где традиционный классический сюжет послужил основой для развития большой философской темы о нравственном обновлении народа, темы тем более значительной, 116 что она перекликалась с вопросами, которые ставила, но еще не могла решить русская интеллигенция середины прошлого века. Заметное в искусстве, это переосмысление классических традиций выступает еще более ярко в литературе.

С утверждением здесь нового, сентиментального направления особенно в лице Н. М. Карамзина были заложены основы и для нового восприятия античности.

Много сделали в этом отношении - в смысле практического истолкования античности с новых позиций - поэт Михаил Никитич Муравьев 1757 - 1807 гг. и ученый археолог Алексей Николаевич Оленин 1763 - 1843 гг оба большие любители и знатоки классической древности.1 Занимая высокое положение в обществе Муравьев был воспитателем будущего императора Александра I, затем товарищем министра народного просвещения и попечителем Московского университета, Оленин - директором Публичной библиотеки и президентом Академии художеств, они всячески содействовали занятиям классической древностью, пропагандируя античное искусство и литературу, покровительствуя начинающим ученым, писателям и художникам.

Дом Оленина был в начале XIX в. одним из самых крупных литературных салонов в России.

Хозяин отличался широтою взглядов и терпимостью, и потому здесь можно было встретить писателей самых различных направлений и ревнителей старины типа А. С. Шишкова, и зачинателей новейшей литературы - Н. М. Карамзина и В. А. Жуковского.

Однако среди разнобоя господствовавших здесь настроений отчетливо выделялось одно, которое и определяло собою лицо оленинского кружка это - преклонение перед античностью, понятою вслед за Винкельманом и Лессингом.2 Неоклассицизм, спаянный с элементами сентиментализма, стал основой творчества таких замечательных поэтов - друзей Оленина, как В. А. Озеров, чьи драмы пользовались тогда огромным успехом, и более молодой К. Н. Батюшков из оленинского же кружка вышел и переводчик Гомера - Н. И. Гнедич.

Особый интерес и симпатии вызывает творчество Батюшкова, 117 который, по блеску своего изящного и тонкого таланта прямо стоит во главе поэтов промежуточного периода между Державиным и Пушкиным .3 Как и поэты предшествующего столетия, Батюшков широко заимствует формы и образы для своей поэзии из арсенала классической древности, однако это заимствование совершается им в иных целях и выражается в иных формах, чем у его предшественников. Батюшков внес в условный мир поэзии классицизма новые, лирические мотивы темы любви, дружбы, поэтических мечтаний становятся главными в творчестве этого поэта они находят свое выражение в задумчивых элегиях, в изящно составленных дружеских посланиях.

Разработка этих новых жанров - большая заслуга Батюшкова. Посвятив себя легкой поэзии, он убил вкус к высокопарности, а русский стих освободил от цепей державинской тяжеловесности, придав ему грацию и простоту .4 В этом смысле Батюшков наравне с Жуковским - необходимое звено между державинскою и пушкинскою эпохами. Вместе с тем Батюшков познакомил русских читателей с новыми сторонами античной поэзии - не только через свои оригинальные стихотворения, но и более непосредственно, своими переводами элегий Тибулла и стихотворений из греческой антологии.

От Батюшкова в значительной степени унаследовал свое увлечение античностью и Пушкин.5 Впрочем, знакомство Пушкина с классической литературой началось очень рано еще в доме своего отца, до поступления в Лицей, он прочитал во французском переводе биографии Плутарха и обе поэмы Гомера.

В Лицее, под руководством ученого классика Н. Ф. Кошанского, Пушкин сильно расширил свои знания об античном мире и его литературе. Не без влияния Батюшкова он увлекается легкой поэзией древних певцы любви, веселия и наслаждений - Гораций, Овидий и особенно Анакреонт 118 разумеется, не настоящий, а в позднегреческой интерпретации становятся любимыми поэтами молодого Пушкина. Позднее, в годы вынужденного пребывания на юге, он зачитывается печальными элегиями Овидия, в судьбе которого находит много общего с собственною.

В ссылке в Михайловском, под впечатлением общественной обстановки в России, он обращается к истории Римской империи и внимательно изучает труды Тацита - этого, по его словам, бича тиранов .6 В последующие годы Пушкин неоднократно обращается к античности, черпая оттуда сюжеты, образы, источники вдохновения. Верный своим прежним симпатиям, он выполняет в начале 30-х годов целую серию замечательных переводов из Анакреонта Узнают коней ретивых , Поредели, побелели , Что же сухо в чаше дно , Катулла Мальчику , Горация Царей потомок, Меценат , Кто из богов мне возвратил, из греческой антологии Подражания древним Ксенофану - Чистый лоснится пол стеклянные чаши блистают и Гедилу - Славная флейта, Феон, здесь лежит. Тогда же, в дополнение к прежним своим поэтическим опытам на темы античности, таким, например, как лицейские Леда , Гроб Анакреона , Фиал Анакреона , Фавн и пастушка или позднейшие Торжество Вакха , Прозерпина , Клеопатра и пр Пушкин задумал написать большую повесть из римской жизни, в которой прозаический рассказ о последних днях Петрония перемежался бы стихотворными отрывками - переводами из древних и собственными оригинальными композициями например, о тех же египетских ночах Клеопатры. Это произведение, навеянное чтением Тацита и Аврелия Виктора, осталось, к сожалению, незаконченным.

Вообще увлечение классической древностью наложило сильнейший отпечаток на творчество Пушкина.

Однако, говоря об этих увлечениях поэта, мы не должны забывать, что античность доставляла ему не только пищу для эстетических наслаждений часто обращение к античному сюжету служило лишь поводом для выражения вполне современной идеи. Достаточно напомнить о таких, полных политического смысла стихотворениях, как Лицинию и Арион. Классическое оформление этих произведений в такой же степени обусловлено традицией, как и цензурными соображениями. 119 Но чаще мы наблюдаем органическое вхождение элементов классики в творчество Пушкина знаменитый тому пример - пушкинский Памятник, продолжающий собою ряд свободных переложений Горациевой оды. Отражение интереса, который общество испытывало тогда к античности, можно обнаружить не только в художественной литературе, но и в публицистике.

В журналах и отдельными изданиями беспрестанно публиковались всевозможные взгляды и рассуждения на темы классической древности, как правило, весьма популярного характера.

Часто эти обзоры принадлежали перу известных писателей, которые таким образом, апеллируя к античности, стремились дать обоснование своим художественным и политическим симпатиям.

Значение лучших из этих сочинений состояло не в их конкретных оценках, чаще своего почерпнутых из работ новейших западных ученых, а в общем, более живом и непосредственном, чем в предшествующее столетие, отношении к античности. С этой точки зрения симптоматичными являются художественные обзоры Батюшкова в его статье Прогулка в Академию художеств 1814 , в некоторых из заграничных писем не холодным любованием, но искренним и глубоким чувством продиктованы его восторженные отзывы об античном искусстве.

Тесно связана с общим отходом от эстетических позиций классицизма литературная полемика 1813 - 1818 гг. о способах перевода древних эпических поэтов Я. А. Галинковский, С. С. Уваров и Н. И. Гнедич своими статьями, а Гнедич также и своими переводами, обосновали полную возможность и желательность замены александрийского стиха, воспринятого от французов, русским гекзаметром, близко передающим ритмическое течение подлинника.7 Наконец, в высшей степени показателен возросший интерес к гражданской истории древних.

В качестве примера можно указать на статью И. М. Муравьева- Апостола о заговоре Катилины. Автор - известный литератор и государственный деятель, отец будущих декабристов - вполне разделяет отрицательное отношение своих источников к Катилине, видя в нем врага, а в Цицероне - защитника республиканских свобод.8 Сколь сильным было в ту пору в передовых кругах русского 120 общества увлечение античностью, сколь велико было преклонение перед гражданской доблестью древних, показывает пример декабристов.9 Политические убеждения первых русских революционеров во многом складывались под влиянием античной литературы Плутарх, Корнелий Непот, Тит Ливий и Тацит, в чьих произведениях можно было найти немало прекрасных рассказов о мужестве древних республиканцев, с детства были любимыми писателями декабристов.

П. И. Борисов, один из руководителей Общества соединенных славян, признавал на следствии Чтение греческой и римской истории и жизнеописания великих мужей Плутарха и Корнелия Непота поселили во мне с детства любовь к вольности и народодержавию .10 Об этом же увлечении античностью вспоминал позднее И. Д. Якушкин мы страстно любили древних.

Плутарх, Тит Ливий, Цицерон, Тацит и другие были у каждого из нас почти настольными книгами .11 Эти увлечения наложили яркий отпечаток на все творчество писателей-декабристов. В их поэзии идеальный герой - тираноборец нередко заимствован из мира классической литературы.

Цицерон, спасший Рим от Катилины, враг царей Катон, неукротимые республиканцы Брут и Кассий - любимые образы К. Ф. Рылеева см. его стихотворения К временщику , Гражданское мужество , Гражданин. Подвигу коринфянина Тимолеонта, освободившего сограждан от тирании собственного брата - Тимофана, посвятил свою трагедию Аргивяне В. К. Кюхельбекер.

В публицистике декабристов примеры и сравнения, почерпнутые из греческой и римской жизни, фигурируют не менее часто, чем в поэзии. При этом встречаются целые рассуждения на темы древней истории, подчас не лишенные оригинальности. Замечательны, по глубине и основательности, мысли, высказанные Н. М. Муравьевым в его записке об историческом труде Н. М. Карамзина. Возражая Карамзину, который не видел разности между политическими распрями древних греков - этих полутигров, единственное преимущество которых состояло в том, что они изъяснялись языком Гомера - и усобицами русских князей, Муравьев писал Я нахожу некоторую разность.

Там граждане сражались за власть, в которой они участвовали здесь слуги дрались по прихотям господ 121 своих. Мы не можем забыть, что полутигры Греции наслаждались всеми благами земли, свободою и славою просвещения .12 Равным образом, в противоположность Карамзину, который приписывал падение Рима одной лишь причине - нашествию варваров, Муравьев обращал внимание на внутренние обстоятельства, указывая, что гибель Римского государства была исподволь подготовлена постепенным внутренним разложением, в особенности после того, как хитрый деспот Август навеки потушил пламенник свободы .13 Для некоторых декабристов античность становилась иногда предметом и более специальных занятий.

Так, еще в конце 10-х годов занимался переводами древних авторов Ф. Н. Глинка им было опубликовано несколько характерно подобранных отрывков из Тита Ливия и Фукидида на военно-патриотические темы 14 и из Лукана о Катоне Младшем .15 В чтении античных авторов, в занятиях древней историей часто искали для себя утешения ссыльные декабристы А. Ф. Бригген, например. переводил записки Цезаря, Д. И. Завалишин - Фукидида и Тацита, А. О. Корнилович - Тита Ливия и того же Тацита, М. С. Лунин работал над сочинением о религиозных верованиях греков по Гомеру. Из этих трудов ссыльных декабристов сохранился только один - перевод Цезаря, выполненный А. Ф. Бриггеном, но, к сожалению, и он остался неопубликованным рукопись хранится в Публичной библиотеке, в Петербурге .16 Сказанного в общем вполне достаточно, чтобы судить о литературных вкусах эпохи, о том, насколько сильным было в ту пору у русских поэтов и публицистов увлечение античностью.

Тем не менее картина будет неполной, если мы не упомянем о деятельности тех литераторов - страстных любителей древней словесности, для которых переложение греческих или латинских авторов на русский язык становилось предметом особых забот, иногда - главным делом жизни. Здесь прежде всего надо назвать имя Ивана Ивановича Мартынова 1771 - 1833 гг видного деятеля в области просвещения, издателя и переводчика, чья литературная карьера началась 122 еще в 90-х годах XVIII в.17 Большой знаток древних языков, энтузиаст и неутомимый труженик, Мартынов в 20-х годах XIX в. задумал и осуществил, не взирая ни на какие трудности, грандиозное предприятие с 1823 по 1829 г. он издал 26 томов своих переводов с греческого в виде единой коллекции Греческих классиков. В эту коллекцию вошли Эзоп, Каллимах, Софокл, Гомер Илиада и Одиссея , Геродот, Лонгин приписываемый Лонгину трактат О возвышенном, или, как значится у Мартынова, О высоком , Пиндар и Анакреонт - все переведенные прозой, снабженные комментариями, подчас весьма подробными, и изданные вместе с греческим текстом. Мартынов - писатель старого поколения его переводы, обильно уснащенные славянизмами, полные архаических выражений и оборотов, были сурово оценены литературными критиками - современниками Жуковского, Батюшкова и Пушкина однако для среднего читателя, особенно в провинции, издания Мартынова без сомнения явились важным пособием для ознакомления с литературою и историей древнего мира. Много сделали для популяризации классического наследия в России и такие известные в свое время литераторы из числа ученых словесников, как профессор Московского университет Алексей Федорович Мерзляков 1778 - 1830 гг. и его ученик, лицейский наставник Пушкина, Николай Федорович Кошанский 1781 - 1831 гг. .18 Оба обладали не только знаниями, но и поэтическим дарованием и охотно переводили древних поэтов.19 Кошанский, кроме того, известен 123 как составитель популярных пособий по латинскому языку и как издатель переводных руководств по греческим и римским древностям и классической литературе.20 Но особое значение имела деятельность другого ученика Мерзлякова - Николая Ивановича Гнедича 1784 - 1833 гг выдающегося поэта, обессмертившего свое имя переводом гомеровской Илиады .21 Обращение Гнедича к героическому эпосу древних не было случайностью оно стояло в тесной связи с общественными настроениями 1-й четверти XIX в. Над своим переводом Гнедич работал свыше 20 лет, с 1808 по 1829 г. По мере того, как дело подвигалось вперед и в печати появлялись очередные песни Илиады, труд Гнедича приобретал общественное значение, особенно в преддекабристский период 20-х годов.

Но, конечно, это значение определялось не только героическим характером переводимой поэмы, но и мастерским выполнением перевода.

Вначале, по примеру Кострова, Гнедич переводил Гомера рифмованными александрийскими стихами, однако, недовольный тем, что у него получалось, он после долгих поисков обратился, наконец, к гекзаметру и здесь добился замечательного успеха.

Основания этого успеха коренились, однако, не только в искусном применении гекзаметра этот размер сам по себе, в виде голой ритмической схемы, еще не был гарантией удачной передачи Гомера или иных древних авторов ,22 - но и в особом, приподнято-торжественном стиле, специально выработанном Гнедичем для перевода Гомера.

Все это - и напевный размер стиха, и своеобразный архаизирующий стиль - как нельзя лучше передавало величавую простоту древней эпической поэмы.

Прекрасный в художественном отношении, перевод Гнедича отличался в то же время большой точностью, глубоким проникновением в сокровенный 124 смысл подлинника.

Историческое значение труда Гнедича бесспорно своей Илиадой Гнедич приоткрыл русскому читателю подлинное, неприкрашенное лицо Гомера .23 Не все современники поэта оценили огромность совершенного им подвига, однако истинные ценители поэзии почувствовали это сразу же Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи Старца великого тень чую смущенной душой так выразил свое впечатление Пушкин по прочтении гнедичевского перевода Гомера. Гнедич умел сохранить в своем переводе отражение красок и аромата подлинника писал В. Г. Белинский.

Перевод Гнедича - копия с древней статуи, сделанная даровитым художником нового времени, а это великий подвиг, бессмертная заслуга! 24 Гнедич собирался также заново перевести и другую гомеровскую поэму - Одиссею, однако не успел эту задачу выполнил уже в 40-х годах другой русский поэт - Василий Андреевич Жуковский 1783 - 1852 гг. .25 Его перевод - также гекзаметрический, но не столь точный, как у Гнедича Жуковский не знал греческого языка и переводил с немецкого подстрочника к тому же на всем переводе лежит сильнейший отпечаток поэтической манеры самого переводчика, который часто стилизует текст подлинника в собственном романтическом вкусе.

Все же Одиссея Жуковского - великолепное произведение хотя с тех пор появились и другие переводы Одиссеи, миллионы русских читателей именно по этому высокохудожественному, хотя и несколько вольному переложению Жуковского продолжают знакомиться с увлекательными странствиями царя Одиссея.

Новый перевод Гомера, осуществленный Гнедичем и Жуковским в 1-й половине XIX в явился важным событием в литературной жизни России вместе с тем он означал огромное достижение в 125 освоении культурного наследия античности.

Новая версия Гомера - в особенности гнедичевский перевод Илиады - воочию показала, сколь сильно изменилось восприятие античности по сравнению с предшествующим столетием.

Прежнее приукрашенное, искусственно рационализированное толкование классической древности более не удовлетворяло на смену этому традиционному, первоначально выработанному в абсолютистской Франции, а затем развившемуся и в России, классицизму, или, как его стали позднее называть, ложноклассицизму, явилось новое направление - неоклассицизм.

Программа этого направления, сводившаяся к требованию прямого, непосредственного, нефальсифицированного т. е. свободного от классицистической интерпретации изучения античности, была сформулирована в 10-х годах XIX в. в статьях И. М. Муравьева-Апостола, Н. И. Гнедича, С. С. Уварова и др. Разумеется, нельзя отрицать, что в известном отношении русский неоклассицизм был всего лишь отголоском европейских настроений, выразившихся в деятельности Лессинга, Винкельмана и Вольфа, во Франции - в работах Академии надписей и изящных искусств и в творчестве Андре Шенье .26 Однако возможности для развития этого нового направления в России были подготовлены, как мы уже указывали, самою русскою действительностью.

Окутанное первоначально пышным плащом романтических увлечений, это новое направление было залогом будущего критического изучения античности.

Но и на первых порах это изменившееся отношение к античности имело существенные последствия для истории нашей науки под его влиянием началось усиленное археологическое обследование Северного Причерноморья - области, когда-то освоенной древними греками оно же привело к возрождению пришедших было в упадок античных штудий в Академии наук и наконец, им же было обусловлено создание первых оригинальных курсов по древней истории в наших университетах. 2.

Начало археологических изысканий в Северном Причерноморье

Во время приготовлений к этому путешествию в Петербурге вышла в свет н... Стемпковский и П. Стемпковский лелеял широкие планы проведения правильно организованных ... Кёлеру, который живо интересовался причерноморскими 132 древностями и ... до н.

Академическая кафедра классической филологии

был принят новый академический регламент, который положил конец одност... Б. Грефе греческий язык и даже написал несколько небольших сочинений на т... 66 в 1797 г. .67 В Россию Грефе прибыл в 1810 г.

литература, значительно меньше - собственно история. Из его крупных работ выделяется комментированное издание поэмы О Дионисе Dionusiakav позднегреческого поэта Нонна из Панополя в Египте .68 Грефе также издал с подробными комментариями ряд греческих надписей, найденных в Северном Причерноморье.69 В России Грефе был одним из первых, кто всерьез занялся разработкою проблем сравнительного языкознания.

Им было написано сочинение по сравнительной грамматике греческого, латинского и славянских языков 70 уже в зрелые годы он обратился к исследованию санскрита. В отличие от Кёлера Грефе был не только академиком, но и профессором. В Петербургском университете он примыкал к группе либерально настроенных профессоров и за свою принципиальность, в частности за смелое поведение во время пресловутого дела профессоров в 1821 г за свои глубокие знания и искреннюю любовь к науке пользовался большим уважением среди коллег и студентов.

Более чем 30-летняя преподавательская деятельность Грефе оставила заметный след в истории нашего университетского образования этому ученому немцу было обязано своими знаниями целое поколение русских филологов-классиков. От Кёлера и Грефе перейдем к обзору ученой деятельности академиков младшего поколения - Стефани и Наука. Лудольф Эдуардович Стефани 1816 - 1887 гг. был крупным для своего времени 141 филологом-классиком.71 Его любимыми предметами были античное искусство и археология в этом отношении он напоминает Кёлера. В 1846 г по инициативе Уварова, Стефани был приглашен в Дерптский университет профессором по кафедре классической филологии и эстетики.

Через четыре года он переехал в Петербург и здесь был избран в Академию наук по кафедре греческих и римских древностей.

В годы пребывания в Дерпте Стефани предпринял издание греческих надписей, собранных им во время своих путешествий по Греции.72 Позднее, в Петербурге, н обратился к изучению произведений античного искусства, хранившихся в русских музеях, а также материалов, добытых во время археологических раскопок в Северном Причерноморье. Плодом этой работы явился ряд исследований, посвященных античному изобразительному искусству, вазам Эрмитажа, боспорским древностям, а также общие описания античных коллекций Эрмитажа и Павловска.73 Долгие годы Стефани состоял членом Археологической комиссии, и его обзоры и исследования, посвященные археологическим и эпиграфическим находкам на юге России, постоянно печатались в Отчетах Комиссии и в Бюллетенях Академии наук. Особенно значительным был вклад Стефани в северопричерноморскую эпиграфику вплоть до Латышева никто в такой степени не занимался изданием и восстановлением античных надписей Причерноморья, как Стефани.74 Выдающимся филологом-классиком XIX в. был Август Карлович Наук 1822 - 1892 гг. .75 Воспитанник университета в Галле, Наук уже в 40-е годы обратил на себя внимание критическим изданием фрагментов знаменитого греческого грамматика Аристофана Византийского 2-я половина III - начало II в. до н. э. .76 Но особую 142 славу в ученом мире он приобрел своими изданиями Эврипида и фрагментов греческих трагиков этими изданиями мы пользуемся до сих пор.77 Тогда же Науком было опубликовано несколько статей, преимущественно критического характера, посвященных Гесиоду, Софоклу, Феофрасту, баснописцу Бабрию и др. В 1858 г. Наук избирается экстраординарным академиком Петербургской Академии наук. Он переезжает в Петербург, и с этого времени его имя оказывается столь же тесно связанным с русской наукой, как и с немецкой.

С 1861 г. Наук - ординарный академик по кафедре классической филологии.

В России он с успехом продолжает свои исследования и публикует целый ряд статей, касающихся текста Гомера, Софокла, Эврипида, Филодема, Гезихия, а также множество рецензий на труды западно-европейских и русских филологов.

Им был также составлен небольшой, но очень содержательный курс античной метрики.

Заслуги Наука особенно велики по части критики и восстановления текстов древних авторов здесь он дал ряд ценных исследований, сохраняющих свое научное значение и в наше время. Впрочем, как и Грефе, Наук не был только академиком долгие годы с 1869 по 1883 г. он состоял профессором греческого языка и литературы в Петербургском Историко-филологическом институте и таким образом принимал деятельное участие в подготовке отечественных кадров филологов-классиков.

У него прошли высшую школу в классической филологии такие в будущем светила русского антиковедения, как П. В. Никитин и В. В. Латышев. 4. Университетская наука об античности. М.С.Куторга и его школа Наряду с Академией наук важными центрами изучения древней истории стали к концу рассматриваемого периода университеты.

Их было теперь несколько к основанному еще в предшествующем столетии Московскому университету прибавились в самом начале XIX в. университеты в Дерпте 1802 г Казани 1804 г. и Харькове 1805 г Тогда же предполагалось открыть университет и в Петербурге, однако по ряду причин, главным образом из-за недостатка преподавателей, это оказалось невозможным, и ограничились устройством 143 лишь Учительской гимназии 1803 г которая вскоре была переименована в Педагогический институт. Последний в 1816 г. получил новое устройство, сходное с устройством тогдашних университетов в связи с этим он получил новое название - Главный педагогический институт, а в 1819 г. окончательно был преобразован в университет.

Несколько позднее, в 1834 г был открыт еще один университет - в Киеве, а еще позже, на исходе рассматриваемого периода в Одессе 1865 г Надо заметить, что на первых порах университетское преподавание древней истории не отличалось высоким уровнем. В то время на историко-филологических факультетах не читалось специальных курсов древневосточной, античной, средневековой и новой истории существовал единый курс всеобщей истории, который весь должен был читаться одним и тем же профессором.

Последний либо излагал подряд все части курса, либо выбирал себе для чтения какой-нибудь один период, более ему знакомый, а с остальными просил своих слушателей ознакомиться самостоятельно, по каким-либо пособиям. Очевидно, что при такой постановке дела профессора всеобщей истории должны были быть специалистами очень широкого профиля, однако на практике тех, кто преподавал тогда всеобщую историю в русских университетах, менее всего можно было назвать специалистами.

В ту пору из-за недостатка преподавателей кафедры всеобщей истории замещались людьми самыми разнообразными здесь были и иностранцы, как правило, второстепенные французские или немецкие профессора, переселившиеся в Россию по политическим эмигранты или финансовым соображениям и собственные, наспех подготовленные преподаватели - всеобщие историки столь же неопределенного профиля, как и их иностранные коллеги, но еще менее знающие и образованные и, наконец, вовсе случайные люди - чиновники или литераторы, не имевшие ничего общего с наукой.

По той же причине, из-за нехватки профессоров, а также ввиду недостаточной еще дифференцированности нашей науки, профессорам всеобщей истории нередко вменялось в обязанность читать лекции и по истории России и, наоборот, бывали случаи, когда кафедры всеобщей истории замещались людьми, о которых было известно, что предметом их занятий является, собственно, русская история.

Разумеется, от большинства подобранных таким образом преподавателей всеобщей истории трудно было ожидать научного 144 изложения их лекции оказывались бледными, поверхностными обзорами, часто - скучными переложениями каких-нибудь общих трудов типа Всемирной истории А Л. Шлёцера 78 или еще более популярных учебников например, И. К. Кайданова .79 Для того чтобы картина стала более ясной, скажем несколько слов о том, кто и как преподавал всеобщую историю в столичных университетах в первые десятилетия XIX в. В Московском университете на протяжении ряда лет с 1799 по 1823 г. курс всеобщей истории читал профессор Н. Е. Черепанов, которого один из его слушателей именует в своих воспоминаниях бичом студенческого рода. Ибо, продолжает автор, он умервщлял в нас всякое умственное стремление к исторической любознательности, будучи сам воплощенною скукою и бездарностью .80 После Черепанова лекции по всеобщей истории читали одно время М. Т. Каченовский в 1832 - 1833 гг. и М. П. Погодин с 1833 по 1839 гг оба известные ученые, однако в области русской, а не всеобщей истории.

Впрочем, если пребывание Черепанова на кафедре всеобщей истории не оставило почти никаких следов, то этого нельзя сказать о Каченовском и Погодине.

Первый, явившись у нас основоположником так называемой скептической школы, несомненно должен был знакомить своих слушателей с новейшими критическими направлениями в западной историографии, в особ