Дэвид Карной Музыка ножей

Дэвид Карной Музыка ножей

 

 

Scan: UTC; OCR&ReadCheck: golma1

 

«Музыка ножей»:

Фантом Пресс; Москва; 2012; ISBN 978-5-86471-630-4

Перевод: Екатерина Шабуцкая Сергей Шабуцкий

 

Аннотация

 

Кристен было 16 лет, когда она попала в автокатастрофу, а доктор Коган спас ей жизнь. Спустя полгода ее уже никто не мог спасти – Кристен покончила с собой. Или кто-то помог ей уйти из жизни? У полиции немало вопросов к харизматичному хирургу, и вопросы эти скоро превращаются в серьезное подозрение. Так кто же повинен в смерти девушки? И удастся ли хирургу объяснить случившееся?

В этом стильном и энергичном детективе смешались медицина и психология. Автор предлагает читателю не только разгадать криминальную головоломку, но ставит серьезные этические вопросы. Имеет ли право лечащий врач на личные отношения со своим пациентом вне стен операционной? И всегда ли стоит верить очевидным вещам? Роман определенно понравится всем, кто в один присест прочел «Гения» и «Философа» Джесси Келлермана. Дэвид Карной – еще одно новое имя в детективном жанре, и его изощренный медицинский детектив скальпелем вспарывает скуку.

Дэвид Карной Музыка ножей

 

Часть первая Наглость – второе счастье

 

На всех парах

9 ноября 2006 года, 23.16 В приемном отделении медицинского центра Парквью завыла сирена. Километров за… – Женщина, шестнадцать лет. ДТП, – передал по рации дежурной сестре врач «скорой помощи». – В сознании, возбуждена.…

Ну почему сегодня?

31 марта 2007 года, 16.25 Инспектору Хэнку Мэддену ужасно жарко. Он стоит на самом солнцепеке перед… Мальчишка с битой встает на свое место. А походка-то какая! Небось думает, что он Берри Бондс. Ага, и такой же…

Раздели воды Красного моря

 

10 ноября 2006 года, 12.34

Коган вышел из операционной.

– Доктор Ким, позвольте вас поздравить, – сказал он. – Если из вас не выйдет толкового хирурга, вы вполне можете податься в портные.

– Вы не поверите, – ответил Ким, который зашивал разрез, – я сам об этом подумываю.

Коган подошел к раковине, снял маску, с трудом стащил резиновые перчатки и сбросил хирургический халат. Руки и лицо нужно было помыть сначала горячей, а потом холодной водой. Закончив, Коган внимательно изучил свои туфли и оттер оставшиеся на них капельки крови бумажным полотенцем. Он всегда так делал, если предстояла встреча с родственниками пациента.

– Они в коридоре ждут, – сказала ему дежурная сестра Джули, женщина лет тридцати, необыкновенно красивая, но унаследовавшая от отца короткие, «страхолюдные», как она сама выражалась, ноги. – Оба, отец и мать.

В такой поздний час на этаже почти никого не было. Только основной костяк команды.

– Страховка у нее есть? – спросил Коган.

– Да, ее страховку компания отца оплачивает.

– Слушай, а у тебя случайно этих твоих пакетиков травяного чая не осталось?

Джули улыбнулась:

– А что мне за это будет?

– У меня печенье есть.

– Какое?

– Домашнее. С шоколадной крошкой. Помнишь О’Даера? Ну, того, что подрался вчера ночью? Это меня его жена подкупить пыталась.

Джули задумалась, потом заглянула в ящик стола и сказала:

– Повезло тебе, Коган. Абрикосовый будешь?

– Буду. Я сейчас.

Он нажал на кнопку, открывающую дверь операционного блока, вышел в коридор и подошел к паре, сидевшей на ободранном диванчике с виниловой обивкой.

– Мистер и миссис Кройтер?

Они взволнованно вскочили.

– Это мы.

– Здравствуйте, я доктор Тед Коган. Хирург. Давайте присядем.

Эти двое, наверное, могли бы и стоя поговорить, но вот Когану очень хотелось сесть. Последние два с половиной часа он провел на ногах.

– Ваша дочь попала в аварию. Почему, мы, к сожалению, точно не знаем. Врачи «скорой помощи» сообщили нам, что ее машина налетела на бордюр и врезалась в телефонную будку. – Коган помолчал пару секунд, давая им время переварить эту информацию. – Когда ее привезли, мы поняли, что у нее внутреннее кровотечение, и отвезли ее в операционную. У Кристен разрыв селезенки, нам пришлось ее удалить. Операция прошла успешно, состояние стабильное. Несколько трещин в ребрах, есть ушибы и порезы, но это ерунда. В целом все неплохо. Ее уже сейчас переводят в палату.

– То есть с ней все хорошо? – спросила мать девушки.

Чем дальше, тем больше Коган судил о людях не по их внешности, а по темпераменту. Да, разумеется, он замечал красивых женщин, но главный вопрос, который он себе задавал, – будут ли проблемы?

С этой парой, похоже, проблем не будет. На женщине был нейлоновый теплый костюм в сиреневую и зеленую полоску. Найковские кроссовки. Так можно одеться, когда едешь за покупками. Муж в костюме и в галстуке. Бизнесмен, наверное. Одет тускло. «Надо же, – подумал Коган, – он, видать, без привычной брони на людях вообще не появляется. Даже в два часа ночи». Миссис Кройтер была стройна и подтянута. Короткая стрижка, темные брови, красные, опухшие от слез глаза. На вид лет сорок, как и мужу. Мистер Кройтер был лыс, но это его не портило – в нем чувствовалась выправка военного. Правильные черты лица, голубые, как и у жены, глаза, только более яркие, более взволнованные. И терпения в этих глазах побольше. «Из тех, что в детстве играют в футбол просто потому, что так надо», – подумал Коган.

– Миссис Кройтер, ваша дочь получила очень серьезную травму. Однако, если все пойдет по плану, Кристен должна поправиться.

– То есть все будет хорошо?

– Вашу дочь только что забрали из операционной. Нам пришлось удалить селезенку. Операция прошла удачно. И пациентка чувствует себя удовлетворительно.

Муж перегнулся через жену, сидевшую ближе к врачу, и протянул руку:

– Билл Кройтер. – Голос у него был низкий и уверенный.

Коган ответил на рукопожатие.

– Вы сказали, вас зовут Коган?

– Именно так.

– Вы сами оперировали?

– Да.

– Селезенка – это важный орган?

– Да, она фильтрует кровь и защищает организм от бактериальной инфекции. Человеческое тело, в особенности тело взрослого человека, может функционировать и без нее. Однако риск всегда есть. Мы ввели вашей дочери лекарства, которые защитят ее, пока организм ослаблен. Самую большую опасность сейчас представляет стрептококковая пневмония. Придется принимать антибиотики до двадцати одного года. И серьезно относиться к простудам и гриппам.

Они еще немного поговорили. Родители задавали вопросы, Коган старался отвечать как можно более подробно и доходчиво. Постоянно приходилось повторять уже сказанное. Обычная история, когда говоришь с родственниками. Они не доверяют врачам вообще и тому, с кем говорят, в частности, но если все время твердить одно и то же, они начинают верить услышанному. А в конце, понятное дело, самый главный вопрос: к ней можно?

– Конечно, – ответил Коган. – Но только на минутку, ладно?

Он объяснил, что посторонним людям находиться в послеоперационной палате не рекомендуется. Утром Кристен переведут в обычную палату, и там они смогут быть рядом с ней сколько угодно.

– Подождите минуточку, я посмотрю, как там ее устроили. Если у вас возникнут вопросы завтра, сестры помогут вам со мной связаться.

Коган снова ушел в операционный блок. Над кнопкой, открывавшей автоматические двери, висела большая красная табличка: «Посторонним вход воспрещен. Без халатов не входить».

– Проснулась? – спросил он Джули.

– Нет пока. На, – она протянула ему чашку с чаем, – не обожгись.

– Спасибо!

Он сел в кресло рядом с ее столом и уставился в пол, прихлебывая чай. Интересно, сколько еще удастся поспать? Если быстро закруглиться с родителями и лечь минут через пятнадцать, то часа три, может, даже три с половиной.

– Тед, ты когда-нибудь в спа-салонах был?

Он поднял голову:

– Чего?

– В спа-салоны ходил когда-нибудь?

– А, да. С бывшей. Она свято верила в то, что деньги надо вкладывать в себя, любимую.

– А один никогда не ходил?

– Нет.

– А если бы ты хотел с кем-нибудь познакомиться?

– И что, для этого надо в спа идти?

– Ну да.

Коган пожал плечами:

– Сходи лучше в наш клуб.

– Там все на тебя глазеют. Как в мясном отделе.

– Зато шансов больше.

– Не хочу я идти туда, где все друг на друга пялятся. Это…

– Неромантично.

– Вот-вот.

Коган сказал, что ей придется как-то это пережить. Потому что после свадьбы место, в котором Джули нашла себе мужа, уже не будет иметь никакого значения. Где бы встреча ни состоялась, со временем она покажется романтической. Или не покажется. Все зависит от того, чем дело кончится.

– Я со своей бывшей познакомился на подъемнике на горнолыжном курорте. Очень романтично. И что? На фига это теперь надо?

Она сочувственно кивнула и спросила:

– Короче, в спа ходить не стоит?

Коган рассмеялся. Она уже и без него все решила.

– Да ладно, почему бы и нет? – сказал он, вставая. – Слушай, а что это у нас в пятой творится?

Оба посмотрели на окошко в двери пятой операционной. За окошком шумели и суетились.

– Кто там? – спросил Коган.

– Доктор Беклер. У нее пациентка по «скорой», желчный пузырь.

– Да ты что? Свирепствует?

– Ага. Во всяком случае, свирепствовала, когда я туда последний раз заглядывала.

– Пойду посмотрю.

– Осторожней там. Не нарывайся.

Коган отхлебнул чаю, надел маску и вошел в операционную. В комнате было пять человек: хирург Энн Беклер, врач-стажер, анестезиолог, медсестра и пациентка, женщина необъятных размеров. Тело пациентки было распростерто на операционном столе, в животе справа зияла большущая дыра – Беклер сделала пятнадцатисантиметровый разрез.

– Ты че, края удержать не можешь? – орала на своего стажера Беклер.

Стажер пытался удержать края разреза, чтобы Беклер могла ощупать внутренности и при этом видеть, что именно она щупает. Вернее, стажер пытался вернуть на место ранорасширитель, слетевший с хитроумного изобретения под названием ретрактор Букволтера – железного круга, нависавшего над пациенткой. К кругу крепились несколько небольших расширителей, разводящих края раны и позволяющих заглянуть внутрь.

Когда Коган был студентом, такого приспособления еще не придумали. Края приходилось удерживать «вручную», то есть самому тянуть «крючки» в разные стороны. Сейчас это было бы очень некстати, поскольку размеры пациентки предполагали недюжинную силу того, кто тянет хотя бы пару минут без передышки. А стажер Эван Розенбаум по прозвищу «Будудоктором», надо сказать, недюжинной силой не обладал. Двадцатидевятилетний худенький парень с Лонг-Айленда ростом 165 сантиметров был известен тем, что родители на день рождения подарили ему машину с надписью на номере «будудоктором». Розенбаум все свободное время посвящал игре в гольф, стараясь, по всей видимости, тем самым восполнить недостаток хирургического мастерства. Эван искалечил уже человек двадцать, зато на поле для гольфа ему не было равных. Многих коллег-хирургов спортивные достижения Розенбаума впечатляли куда больше, чем его успехи в операционной.

– Все, готово, – ответил начальнице Эван-Будудоктором.

Ему наконец удалось установить ретрактор в правильное положение. Раздвинуть края раны он собирался вручную. Коган прикинул вес пациентки. По самым приближенным расчетам выходило никак не меньше 150 килограмм. Каждая складка жира была толщиной сантиметров тридцать. С тем же успехом бедный Розенбаум мог бы попытаться разделить воды Красного моря и заставить его расступиться. Море, правда, в этом случае было скорее белым, чем красным.

– Чего тебе надо, Коган? – Беклер даже не оглянулась на Теда.

– Спасибо, Энн, мне ничего не нужно. У меня и так все отлично. А ты как поживаешь?

– Слышь, галерка, вали отсюда. Тут и без тебя трындец полный.

Энн Беклер всегда пребывала в состоянии «трындец полный». Коган полагал, что это для нее – единственный способ комфортного существования. Ей просто необходимо было затерроризировать окружающих до такой степени, чтобы их трындец стал еще полнее, чем ее собственный. С подчиненными, то есть медсестрами и стажерами-подхалимами вроде Розенбаума, это получалось легко. На хирургов же ее тактика действовала значительно хуже, поэтому приходилось использовать более продвинутые методы, причем женское обаяние стояло в этом списке на последнем месте.

«Интересно, – часто думал Коган, – стал бы я мириться с ее поведением, будь она посимпатичнее?» Высокая, стройная, с большими зелеными глазами и нежной кожей – нет, уродиной ее назвать было нельзя. Но в нерабочее время одевалась Беклер подчеркнуто асексуально, напяливая на себя какое-то почти мужское барахло. Чем дольше она общалась с другими хирургами – практически все они были мужчинами, – тем более мужским становилось ее поведение и манера говорить. Однако в душе она по-прежнему считала себя женщиной и яростно отстаивала свои феминистические убеждения. И потому Когана, выпускника Гарварда и приверженца старомодных взглядов на отношения полов, она считала воплощением вселенского зла.

Разумеется, он с этой оценкой согласиться был не готов.

– А что происходит? – спросил Коган.

– Твою мать! – Беклер его вопрос просто проигнорировала. – Да посвети же ты сюда! Ты точно уверен, что ей его не удаляли?

– Доктор, я сам проверял, – ответил анестезиолог. – В карте об этом ни слова.

– Так проверь еще раз! Тут же кругом швы! Хрень какая-то.

Коган взял у анестезиолога карту. Понятно, чего Беклер так бесится. У пациентки на пузе уже четыре шрама от предыдущих операций. Два после кесарева, один после удаления аппендикса. Происхождение последнего было туманным.

– И что не так, Энн?

– Дай карту, я сама посмотрю.

Коган протянул ей бумаги:

– Здесь ни слова об удалении желчного пузыря.

– Бля.

– Она что, пузырь найти не может? – шепнул Коган медсестре.

– Ага.

– Энн, взяла бы ты лапароскоп.

– Если бы Розенбаум не был таким задохликом, никакая камера бы не понадобилась.

– И что теперь? Розенбаум задохлик, а я тебе помогать не собираюсь. Бери лапароскоп.

Беклер злобно глянула на него, потом на остальных, тех, что ждали ее решения. Другого выхода не было, и она это уже поняла.

С виду лапароскоп похож на железную трубочку. С его помощью можно свести операционное вмешательство к минимуму. В брюшной полости проделываются четыре дырочки. В одну просовывают камеру лапароскопа, в остальные три – хирургические инструменты. Хирург проводит операцию, глядя на экран телевизора, и, чисто теоретически, больного можно выписывать через два дня после операции, а не через пять, как обычно.

– Левее, – скомандовала Беклер.

Все посмотрели на экран. Розенбаум водил камерой в области под печенью, там, где полагалось быть желчному пузырю. Он трижды прошелся взад-вперед. Коган не видел пузыря. Но если карта говорит, что должен быть пузырь, значит, он на месте. Наконец Коган его увидел и ткнул пальцем в экран:

– Вот он.

– Где? – спросила Беклер.

– На стенке печени.

Розенбаум подвел камеру поближе к тому месту, на которое указывал Коган, приподнял лапароскопом печень и немного сдвинул ее в сторону. И действительно, пузырь обнаружился. К стенке печени прилепилась коричневая масса жутковатого вида.

– Вот это да! Офигеть! Он прям приклеился! – сказал Розенбаум.

– Дрянь какая, – прошипела Беклер.

Улыбки Когана под маской никто не заметил, но глаза его светились от удовольствия.

– Ну вот и ладушки, а мне пора на боковую. Благодарю за прекрасно проведенный вечер. Энн, ты, как всегда, обворожительна. Всем доброй ночи.

– Доброй ночи, Тед, – отозвалась медсестра.

– Доброй ночи, Энн.

Беклер не ответила, лишь велела:

– Келли, давай зажим.

Коган подумал, не пожелать ли Беклер доброй ночи еще раз, но решил, что не стоит. Хватит с него на сегодня развлечений. Да и Беклер его игры явно не доставляли удовольствия.

 

Выяснение отношений

31 марта 2007 года, 16.30 Дом находится совсем рядом с Мидлфилд-роуд, в районе, который называется… Менло-парк расположен точнехонько посередине между Сан-Франциско и Сан-Хосе. В 60-е и 70-е этот пригород рос довольно…

Харизма Киану Ривза

10 ноября 2006 года, 5.45 Утро началось не с рассвета, а с телефонного звонка. В комнате было всегда… – Который час?

Роковой порыв

31 марта 2007 года, 16.57 Девушка висела на кожаном ремне, спиной касаясь кафеля. Пасторини поразило,… Пасторини поначалу ничего этого не видел. Он смотрел на пальцы, почти достававшие до поддона, и единственной его…

Игрок добегает до базы

Лето 1973 года В первый раз Когана привели в больницу, когда ему было девять лет. Что-то… Мама умерла в 1983-м. Ему тогда было девятнадцать. Последние шесть лет она провела в доме престарелых еврейской…

Дженга

 

1 апреля 2007 года, 8.09

С самого начала Мэддену это дело не нравилось. И не только потому, что в нем замешан медик, и не потому, что отец девочки уверен: в смерти дочери виноват именно этот врач, а не он сам. Мэдден сочувствует Кройтерам, у него ведь тоже есть дочь. Ей всего десять, но Хэнку легко представить ее ровесницей Кристен. И уж конечно, он бы точно так же отреагировал, если бы узнал, что его девочка переспала с врачом, сорокатрехлетним мужиком. Даже если бы она утверждала, что у них все по любви. Он бы тоже этого парня прибил.

Нет, Мэдден беспокоится не поэтому. Что-то в этом деле есть тонкое, эфемерное. Похоже на игру в дженгу, они дома с семьей иногда так вечера проводят. Сначала складываешь из кусочков дерева красивую устойчивую башню. Потом вытаскиваешь из башни кусочек за кусочком, стараясь не нарушить равновесия. Поначалу-то кусочки легко вытаскивать. Но после шестого или седьмого круга уже не знаешь, что тянуть. Потянешь не за то или недостаточно аккуратно – и вся башня обрушится. Кто обрушил, тот и проиграл.

Вот так и с этим делом. Мэддену кажется, что семь кругов уже прошло. Мэдден с самого утра уселся за столом домашнего кабинета и разложил перед собой бумаги. Вчера, когда тело девушки увезли, он еще часа два провел в доме, обыскивая ее комнату и перетряхивая содержимое «мака», пока его не утащили на экспертизу компьютерщики. А потом еще говорил с родителями. Вот это – вообще жуть. Они рассказывали про свою старшую дочь, студентку Калифорнийского университета, и про сына, который в этом году колледж заканчивает. И про то, что Кристен вроде хотела после школы поехать на Восточное побережье учиться. Показывали ему фотографии: вот последнее Рождество, вся семья в сборе, вот Кристен на больничной койке, выздоравливает после аварии, а вот маленькая Кристен на пляже.

Кристен на фотографиях больше похожа на мать, ухоженную и сдержанную, с тонкой, мальчишеской фигурой. Миссис Кройтер выглядит моложе своих сорока с хвостиком. Она работает учительницей на замену, преподает французский, а еще увлекается дизайном интерьеров. Одета просто и элегантно: шелковые бермуды цвета хаки, шелковая же синяя блузка, нитка жемчуга на шее, короткая модная стрижка «под мальчика». Поначалу Элиза Кройтер молча разглядывала журнальный столик, словно пациентка после инсульта, которую медсестры красиво одели перед воскресным визитом родственников. Но потом, когда ее муж начал рассказывать о событиях, приведших к сегодняшней трагедии, она словно очнулась и четко изложила свою позицию. Элиза говорила, не отрывая от мужа сердитого, вызывающего взгляда, словно отстаивая свое право голоса. Похоже, он свое право голоса утратил навсегда.

– Нет, мне кажется. У Кристен не было никакой депрессии. Бывали приступы плохого настроения, как и у всех подростков, и нахальства немного прибавилось.

Вот что их насторожило, так это ее успеваемость в школе. Им позвонили сразу две учительницы и предупредили, что их дочь чуть не провалила экзамены и несколько письменных работ сдала гораздо позже назначенного срока. И вообще она как будто изменилась, так они сказали. Поэтому Элиза и решилась пошарить в комнате девочки. Думала, может, дело в наркотиках. А вместо этого обнаружила дневник.

А что Мэдден? Нашел он что-нибудь во время обыска? Кроме диска, номеров, по которым она звонила, и упаковки активированного угля, выписанного Коганом, ничего. Да, еще пара белых штанов с логотипом больницы. Вот это и правда улика – она связывает девочку с врачом. Кристен спрятала их в ящике комода. Спереди небольшое пятно, предположительно семенная жидкость. И все же Мэддену не хотелось давать им надежду свалить вину на другого. Даже если окажется, что это и правда семенная жидкость, и анализ ДНК покажет, что это жидкость доктора Когана, это все равно ничего не доказывает. Нужны доказательства повесомей.

И тут папаша говорит:

– Инспектор, я вас очень прошу, сообщите, если нужна будет наша помощь. Мы в отчаянии, но этот гад должен быть наказан. Он же ее убил!

Мэдден насторожился. Очень уж спокойно, безо всяких эмоций это было сказано. В том, что Кройтер во всем винит врача, не было ничего удивительного. Уж очень жуткой была альтернатива. Но вот этот уверенный тон Хэнка удивил.

– Мистер Кройтер, мы пока еще не установили, что это убийство.

– Ничего, скоро установите.

Мэдден снова оглядывает разложенные бумаги, вздыхает, снимает очки и трет глаза. Он встал часа два назад и все эти два часа пытается сочинить отчет с места происшествия. Дети прозвали маленькую спальню, которую он переоборудовал под кабинет, «компьютерной комнатой». Все из-за того, что Хэнк установил тут дорогой компьютер – свою единственную и любимую игрушку, – а еще цветной принтер и сканер. Больше в комнате почти ничего и нет, только раскладной диван, шкаф со всякими серьезными книжками (ну не любит Мэдден беллетристику, он и в кино-то ходит только с детьми) и семейные фотографии на подоконнике. На стене снимок в рамочке: Хэнк и еще три полицейских из его отдела – Биллингс, Бернс и Фернандес. Плюс диплом и награды. Жена Мария подарила ему на день рождения рамку с вырезкой из газетной статьи, но ее он поставил в угол у шкафа. Сразу и не разглядишь.

Только если подойти поближе и повернуться лицом к двери, можно прочитать заголовок: «Увечье не помешало инспектору полиции настигнуть преступников». Спроси его, почему он не повесил вырезку на стену, Хэнк пробурчит, что хвастаться некрасиво, что он бы вообще ее в шкаф засунул, но ведь это подарок жены… Мария родилась в Никарагуа. Они познакомились, когда она нанялась к Пасторини прибираться и готовить. Казалось, у этой пары нет ничего общего, она едва говорила по-английски, он едва обращал внимание на женщин. И все же они поженились, и с течением времени, по мере того как она учила английский, а он испанский, их брак становился крепче день ото дня. С тех пор прошло тринадцать лет, и Мэдден любит повторять, что секрет их успеха прост: она считает себя недостойной его, а он себя – недостойным ее.

На самом деле статью он спрятал по другой причине. Там, в этой заметке, рассказывалось о сексуальном насилии. Хэнк однажды решил, что его будут больше жалеть, если он обнародует эту историю. Дело-то, о котором говорилось в газете, было совсем простое, но Мэддену нужно было повышение, и он посчитал, что так заработает дополнительные очки. А теперь ему стыдно за свой поступок. Глядя на заголовок, он мысленно добавляет: «Двойное увечье не помешало инспектору…»

Врач, лечивший его в детстве от полиомиелита, изнасиловал его. Журналистке, которая брала интервью, Хэнк сказал, что не понимал тогда сути происходящего. Врач хорошо знал, как добиться своего, и был, как это ни странно, очень терпелив. Маме Хэнка нравилось читать журналы в приемной. После первого же визита доктор предложил ей всегда ждать мальчика там, в особенности потому, что мальчик, казалось, стеснялся, если осмотр происходил в ее присутствии.

«Мне было девять лет, – рассказывал Мэдден репортерше. – Я не знал, что должно происходить на осмотре, а что – нет. Но меня и раньше осматривали врачи, и я решил, что так и надо». Например, доктор брал его за яички и просил покашлять. Или проводил ректальный осмотр, потому что у мальчика «постоянно были запоры». Вскоре врач внес изменения в привычный ход приема. Он задерживал руку на гениталиях чуть дольше. Засовывал уже не один палец в ректальный проход. А потом уже и не палец.

«Будет немного больно, – так он сказал. Обычно доктор говорил это перед тем, как уколоть Хэнка иголкой. – Но недолго».

Хэнк услышал, как расстегивается ширинка, и внезапно с ужасом осознал, что его предали, что и до этого осмотр был вовсе не осмотр. Мальчик попытался закричать, но врач зажал ему рот и изнасиловал.

Закончив, доктор повел себя так, словно ничего не случилось, словно он провел обычный осмотр. Только в этот раз, закончив писать в карте, он протянул Мэддену коробку с бумажными салфетками и сказал: «Генри, там, за дверью, туалет. Иди помойся. Тут нечего стесняться, просто включи горячую воду». Мэдден молча взял салфетки. Он двигался словно в тумане. Мальчик знал, что произошло, но не мог в это поверить. Он пошел к двери, но врач остановил его, легонько взяв за руку. «Генри, ты же знаешь, все, что происходит в кабинете врача, нельзя обсуждать ни врачу, ни пациенту. Даже с родителями. Это закон такой».

Мэдден никому ничего не сказал. И не попытался выяснить, есть ли и вправду такой закон. Закон или не закон, а отец все равно посчитал бы, что это он, Хэнк, во всем виноват, что он это заслужил. «Идиот, сам напросился» – так его отец отзывался о людях, с которыми случалось какое-нибудь несчастье. Мэддену было стыдно: мог бы и раньше сообразить или хотя бы шевелиться побыстрее, когда услышал, как расстегивается ширинка. Надо было ткнуть его локтем под ребра или весы перевернуть, может, он бы испугался и перестал. Вот этого его отец никогда бы не понял – Хэнк не сопротивлялся. Так что он долго никому ничего не рассказывал. Через много лет Мэдден понял свою ошибку. Надо было все рассказать, чтобы с другими такого не случилось.

Репортерша оказалась умницей, ничего лишнего не написала. Вроде все, как было, но никаких жутких подробностей.

– Почему вы решили пойти работать в полицию? – спросила я его.

Мэдден признался, что у него для этого были личные причины. В детстве он болел полиомиелитом, и лечащий врач изнасиловал его. Мэдден долго не мог решиться даже осознать произошедшее. И лишь спустя много лет он рассказал о случившемся коллеге, который работал над похожим делом. Мэдден и сейчас сожалеет, что не поговорил с родителями, ведь это могло бы спасти других мальчиков. Врача призвали к ответу, лишь когда Хэнк уже учился в колледже.

– Однажды он выбрал не ту жертву, пацан оказался смелый, и все кончилось. Жалко, что тем пацаном был не я. Вот я и стараюсь больше такого не допустить.

Статья вышла, и Хэнк заметил, что люди начали относиться к нему по-другому. Иногда старались быть осторожнее в выражениях. Как только речь заходила о насилии, он переставал быть для них полицейским и воспринимался как жертва. Хэнку это совсем не нравилось. Он поговорил с Пасторини, потребовал, чтобы коллеги «перестали маяться дурью» и начали вести себя как «бессердечные скоты». То есть потребовал, чтобы все стало по-прежнему. Пасторини охотно исполнил его просьбу. Правда, теперь они время от времени шутили как-то уж чересчур мерзко. Биллингс, и напарник Хэнка, Фернандес, и даже сам Пасторини позволяли себе лишнее, просто ради того, чтобы показать: ничего не изменилось. Биллингс и Фернандес были у них в отделе записными шутами. Вечно кого-нибудь подкалывали. Придумывали и разыгрывали в лицах ссоры между людьми. Например, «Мэдден ругается с продавцом в продуктовом на углу». И разворачивали целую историю, а потом ходили и всех спрашивали, кто какие делает ставки: Мэдден победит или продавец? Какие у каждого сильные и слабые стороны? Каждую неделю они придумывали новое состязание. И каждую неделю объявляли победителя. Народу почему-то эта игра ужасно нравилась.

Но Мэдден сейчас не об этом думает. Он надевает очки и начинает печатать. Выделяет цветом все самое важное. Отдельно составляет список вопросов, которые собирается задать подруге Кристен, Керри Пинклоу. Это ей Кристен звонила незадолго до смерти. Рапорт основан исключительно на дневниковых записях девочки и рассказах родителей. Мэдден прикладывает к делу выписки из дневника. Те записи, в которых содержится важная для расследования информация. Двадцать пять страничек, исписанных аккуратным девчачьим почерком.

Двадцать пять страниц, пять месяцев. Начинается все с операции в ноябре и заканчивается в последних числах марта. Примерно за месяц до этого, в феврале, Кристен переспала с врачом, который ее оперировал. Странная история. Со дня операции прошло довольно много времени, и вдруг Кристен оказывается у хирурга дома. После вечеринки, пьяная, почти ничего не соображающая. Ее туда притащила подруга, Керри. Не хотела везти Кристен к себе в таком состоянии – боялась родительского гнева. А состояние было не очень. Коган согласился оставить девочку на ночь в спальне для гостей. А потом переспал с ней, несмотря на то что в гостиной осталась ночевать Керри.

Мэдден смотрит на фотографии Когана. Одна с водительских прав, другая из газетной заметки шестилетней давности, сообщающей, что он женится на Дженнифер Макфедден. Первую Мэдден раздобыл в своей базе данных, вторую выловил из Интернета.

Теодор Чарльз Коган. Родился в Чикаго 10 декабря 1963 года. Бакалавриат в Йеле. Диплом врача в Гарварде. Практикующий хирург-травматолог в медицинском центре Парквью.

Симпатичный, думает Мэдден. Глаза внимательные, и улыбка хорошая. Врач, особенно хирург, всегда пользуется у женщин большой популярностью. Зачем ему еще и малолетка?

Нет, поправляет себя Мэдден. Тут вопрос не «зачем?», а «почему бы и не?..». «Зачем?» – это вопрос из области логики. А вот «почему бы и не?..» – это порыв. Девяносто процентов неправильных решений принимаются под влиянием сиюминутного порыва.

Мэдден представляет, как это было. Девушка лежит на кровати в квартире Когана. Тот присаживается на краешек кровати, говорит с Кристен. Слегка касается ее. Может, случайно, а может, на реакцию смотрит. Он дотрагивается, и девушка не возражает. Рука доктора забирается к ней под рубашку. Он не спрашивает себя, зачем он это делает. Просто делает, и все. Делает, потому что это возможно. Чего же еще?

– Пап, а ты что делаешь?

Мэдден оборачивается. В комнату вошла дочка и остановилась за его спиной.

– Папа делает домашнюю работу, – отвечает он.

Она забирается к нему на колени.

– А это кто? – она тычет пальчиком в фотографию Когана.

– Это врач.

– Он что-то натворил?

– Может быть. Пока не известно.

– А что?

– Ты еще маленькая, тебе такое знать не положено.

– Что-то запрещенное? Как в кино, детям до восемнадцати?

– Вот-вот.

– А ты его поймаешь?

– Не знаю. Трудно будет доказать его вину. Я не уверен, что у меня получится.

– И поэтому ты делаешь домашнюю работу?

– Конечно. Все правильно, – улыбается он.

Дочка молчит. Папу она умаслила, пора приступать к главному.

– А можно я на компьютере поиграю?

– А ты уже завтракала?

– Ага.

– Точно?

– Спроси у мамы.

Мэдден смотрит на часы. Четверть девятого.

– Давай через десять минут, ладно? Папа еще поработает. А потом ты поиграешь. Только недолго, полчасика. Тебе пора в церковь собираться.

– Не, я на следующий уровень за полчаса не перейду, – вздыхает девочка.

– Еще как перейдешь.

– В прошлый раз я не успела.

– Ничего не знаю. Я тут ни при чем.

– А нельзя в церковь попозже сходить?

– Чем дольше ты будешь папу отвлекать, тем меньше времени останется на игру. Минуту ты уже потеряла.

Она спрыгивает с колен:

– Так нечестно! Что ж ты сразу не сказал?

Мэдден смотрит на часы. Двадцать девять минут.

– Вредина! – Она выбегает из комнаты.

 

Танец трех шариков

10 ноября 2006 года, 6.57 Когану нужно было делать обход, и первой он решил осмотреть девушку. В… Еще Когану надо было осмотреть О’Двайера, здоровенного мужика, которого в баре боднул в спину стул, и бедняга чуть не…

Оттенки красного

1 апреля 2007 года, 12.05 Керри Пинклоу ведет гостя на задний двор к металлическому столику со… Усевшись, Мэдден достает из внутреннего кармана спортивной куртки блокнот и кладет его рядом с кофейной кружкой. Потом…

Обратный отсчет

10 ноября 2006 года, 7.30 Закончив обход, Коган пошел завтракать в столовую. Взял себе овсяную кашу, два… – Что, ночка была бурная? – спросил Боб, откладывая газету.

Скорая помощь

1 апреля 2007 года, 12.12 Мэдден нажимает на кнопку «запись». Вот уже второй раз ему приходится… – Расскажи мне про тот вечер. Вы пошли к кому-то на вечеринку. Это студенты устраивали?

Антикозлятор

10 ноября 2006 года, 10.04 После завтрака Коган вернулся в операционный блок. На сегодня были назначены… Начался совершенно обычный рабочий день. Как-то раз для школьников старших классов устроили экскурсию по приемному…

Скажи мне

1 апреля 2007 года, 12.16 Мэдден ждет. Проходит пять секунд, но Керри не отвечает. – Керри, Кристен занималась сексом с доктором Коганом? – повторяет Хэнк.

Доктор тоже человек

10 ноября 2006 года, 16.49 Коган начал дневной обход около четырех. Дневные обходы давались ему легче,… Девушку в тот день он осмотрел последней. Коган не любил оканчивать день в плохом настроении, поэтому сначала он…

Часть вторая Преступить черту

 

Сердцеед поневоле

1 апреля 2007 года, 14.18 Общежитие выглядит просто и незатейливо. Белый камень, крыльцо, три этажа, на… Росту Джим небольшого, довольно плотный, как и его сестра, но лицо приятное. Волосы подстрижены аккуратно, глаза…

Шире ширинку

1 апреля 2007 года, 18.22 Мэдден сидит в помещении, которое они в участке называют кухней, и… – Тебе чего-нибудь взять? – спрашивает Пасторини.

Посетители

2 апреля 2007 года, 14.52 В понедельник утром Коган вместе с доктором Кимом сидит на улице перед… – Пальпирую я, значит, ей живот, а у ее приятеля такой вид, словно еще пара сантиметров вниз – и от меня даже мокрого…

Совет специалиста

2 апреля 2007 года, 15.35 Первым Коган звонит Кляйну. Вернее, шлет сообщение на пейджер. Минуты не… – Здорово! Ты к нам едешь? – спрашивает он.

Достаточное основание

3 апреля 2007 года, 10.06 Назавтра Коган встает совершенно разбитым и перевозбужденным. Он почти не… В восемь начинается дождь. Серая слякоть очень подходит нынешнему состоянию Теда. Ему только и остается, что глядеть в…

Часть третья Открытие

 

Социологичный эксперимент

Из дневника Кристен Кройтер.   16 янв.

Типа, нравится

1 мая 2007 года, 14.46 – Ладно. Значит, ты стоишь за дверью ванной на третьем этаже. Давай вернемся… – Давайте, – отвечает Джим.

Слюнявые поцелуи

1 мая 2007 года Короче, такое дело. За пару недель до вечеринки в общаге он подцепил девчонку… Ее звали Бекки Гофман. Так, ничего себе, толстовата, но симпатичная. Он, конечно, не первый красавец, но вообще-то при…

Что за частный детектив?

7 мая 2007 года, 13.30 Через неделю после того совещания из прокуратуры приходит посылка. Внутри… Многое Хэнк уже слышал, и не раз. Естественно, часть свидетелей рассказывала все чуть по-другому, а Джим так вообще…

Сочинение

5 мая 2007 года (за два дня до этого), 15.56 Что первым приходит в голову, когда обвиняемый является в центр планирования… а) У обвиняемого нет денег на частного детектива.

Сцены, не вошедшие в фильм

5 мая 2007 года, 10.56 «Она хотела вам сказать, вам надо обязательно к врачу сходить», – крутится в… Что же она имела в виду? Керри собиралась передать ему эту фразу уже давно, почти месяц назад. Собиралась – и забыла.…

Кинг-Конг

5 мая 2007 года, 10.15 В радиусе пятнадцати миль от дома Кристен только две бесплатные клиники, куда… Клиника в Пало-Альто ближе и удобнее, но Коган решил, что Кристен не рискнула бы ехать туда и отправилась сразу в…

И получится вкусняшка

1 марта 2007 года, 13.45 Воткинс убил бы его, если бы узнал. Через две недели после вечеринки Джим… – Привет, Кристен.

Часть четвертая Оправданный

 

Милость Беклер

9 мая 2007 года, 16.56 Доктор Энн Беклер всегда парковалась на одном и том же месте. Таблички с ее… Коган устраивается рядом с любимым парковочным местом Беклер и усмехается, вспоминая, как сестры втихую смеются над…

Ничего, кроме правды

10 мая 2007 года, 12.33 На следующий день в кафе, оформленном в стиле кухни загородного дома, Тед и… Бейсболку инспектор надел козырьком назад, а большие солнечные очки время от времени снимает, чтобы посмотреть в…

Как вышло, так вышло

11 мая 2007 года, 17.28 Лежа в постели, как сейчас, например, или занимаясь в качалке, или переходя из… Не то чтобы эти картинки его преследовали. Нет, особенного груза вины Джим не ощущает. Когда человек кончает жизнь…

Вырезанные эпизоды

11 мая 2007 года, 16.58 Коган приезжает в библиотеку Майерс, которую студенты насмешливо называют… Неловко перекинувшись парой слов, они направляются к корпусам общежития. Семь или восемь зданий рассыпано по соседним…

Красные сердечки и лепестки роз

11 мая 2007 года, 17.45 Джиму никогда не угрожали оружием. Никаким. Ни пистолетом, ни ножом, ни… – Ну-ка, Пенек, скажи мне, тебе когда-нибудь пушку к башке приставляли?

Пицца

 

11 мая 2007 года, 21.24

Телефон звонит поздно, около половины десятого. Мэдден вместе с сыном собирает в подвале модель американских горок. И тут в дверь стучит жена и сообщает, что у Хэнка разрывается мобильник. Хэнк выходит, жена протягивает ему телефон.

– Инспектор Мэдден? – Голос женский, напряженный.

– Слушаю.

– Это Саманта Пинклоу, мама Керри. Простите, что так поздно, но вы сказали, если что-нибудь случится, чтобы я вам сразу позвонила.

У Мэддена от предчувствия сжимается сердце.

– Я вас слушаю, миссис Пинклоу.

– Кто-то доставил нам пиццу минут пять назад.

– Так… – Мэдден не знает, что и думать.

– Ну, во-первых, мы пиццу не заказывали.

– А кто доставил, вы не знаете?

– Нет. Она просто… ну… появилась.

Керри выглянула во двор посмотреть, почему так лает собака. И на коврике перед дверью обнаружила большую коробку с пиццей. Ни записки, ни счета. Только коробка. Они сначала подумали, может, им ее по ошибке доставили.

– А пицца-то внутри есть? – спрашивает Мэдден.

– Есть. Вот только странная какая-то.

– Простите?

– Вы не могли бы приехать? Мы ее не трогали. Керри вообще в истерике.

– Миссис Пинклоу, что там с этой пиццей?

– Там кошмар. Пожалуйста, приезжайте. И поскорее.

 

* * *

 

Минут через десять Мэдден, сидя на корточках, изучает пиццу. Рядом стоит Билл Кройтер, приехавший чуть раньше. Его Саманта тоже вызвала. Мэдден приподнимает крышку шариковой ручкой и заглядывает внутрь. Он много всякого в жизни повидал, но эта штука бьет все рекорды. Действительно пицца, сыр и помидоры, тут спору нет. Только вместо колбасы, грибов или чего там еще кладут поверху, на ней набор предметов из скобяной лавки. Два перочинных ножа, один напротив другого, плоские свечки с воткнутыми в них скрепками, пять осколков стекла разных размеров, розовые лепестки, несколько кучек белого порошка, – скорее всего, моющего средства – и какие-то запчасти компьютера, похоже чипы памяти. Чипы эти взломаны, и содержимое высыпано на пиццу. На коробке название: «Круглый стол». Большая сеть пиццерий.

Идея понятна и ему, и Биллу: забудь.

– Она не сказала, пицца теплая была, когда ее открыли?

– Да нет, ничего такого, – отвечает Билл. – Спорим, ее купили несколько часов назад.

Мэдден кивает. Смотрит на пиццу и снова на Кройтера. Вид у мужика взвинченный и одновременно измученный. Под темными глазами огромные мешки. До того как Когана арестовали, он названивал Мэддену каждый день. Все спрашивал, как продвигается дело. После ареста звонить перестал, и Мэдден его уже недели три не видел, если не больше. Ожидание развязки, по всей видимости, тяжело на нем сказалось. Наверное, Билл почти не спит, да и брак его тоже разваливается. Когда брак крепкий, трагедия не разрушает, а только укрепляет семью. Но если в цепочке есть слабые звенья, а похоже, что они есть, брак развалится, и года не пройдет. Тем более все оставшиеся дети уже разъехались из дома. Мэддену его жаль.

– Я это заберу, – говорит Хэнк, – и пошлю парней по окрестным пиццериям. Может, мы найдем того, кто ее доставил.

– Что-то мне подсказывает, что он платил не кредиткой, – говорит Билл.

В дверях появляется Саманта, рядом с нею Керри. Взбудораженная, и глаза припухли от слез.

– Привет! – говорит Мэдден. – Перепугалась, да? Ты как вообще?

– Ничего, – тихо отвечает она.

– Не знаешь, кто бы мог такое сделать?

Она качает головой.

– Тебя в школе не обижали? Ничего такого не было?

Она по-прежнему молчит и качает головой.

– Ладно. Мы попробуем найти того, кто ее заказал и доставил.

– Я его видела, – внезапно говорит Керри.

Все смотрят на нее.

– Кого?

– Доктора Когана. Несколько дней назад. В книжном возле университета.

– Ты его видела? – удивленно повторяет Мэдден. – И он тебе что-нибудь сказал?

– Да, мы поговорили.

– Поговорили? – у Мэддена глаза на лоб лезут. А он почему ничего не знает?

– Ну да, просто побеседовали.

– О чем?

– Ну, много о чем. О Кристен. О фильме «Афера Томаса Крауна». О том, почему он развелся. И все такое.

Она говорит равнодушно, но прекрасно знает, какое впечатление производят ее слова.

– Он угрожал тебе?

– Нет.

– Точно?

– Да. Мы совершенно случайно там столкнулись. Он даже сказал, что ему не положено со мной говорить.

– Вы считаете, это он? – Кройтер озвучивает то, о чем думают все в комнате.

Мэдден отвечает не сразу. Он устал и совсем запутался. Странная какая-то ситуация. Конечно, люди, когда крепко прижмет, еще и не на такое способны. То есть Коган вполне мог бы послать эту пиццу. Только с тем же успехом это могут оказаться школьные приятели Кристен, решившие вот так по-дурацки пошутить. Или, что вероятнее всего, кто-то хотел заставить их думать, будто Коган прислал эту пиццу.

– Не знаю, Билл. Но у кого-то мозги набекрень, и это мне жутко не нравится.

– Согласен, – отвечает Билл.

 

Не хакер, а мать Тереза

12 мая 2007 года, 14.06 На следующий день Мэдден звонит Бернсу и сообщает, что забрал жуткую пиццу в… – Что за херня? – выслушав Хэнка, говорит Бернс. – Думаешь, это он сделал?

Орать шепотом

17 февраля 2007 года, 23.12 Может, его имя и было в списке первым, но трахнул-то он ее вторым. Воткинс… Больше всего ему запомнился голос Воткинса. Сразу после того, как Джим кончил. Воткинс не кричал. Он орал шепотом.

Как правильно подавать мяч

13 мая 2007 года, 12.05 Воскресенье. Полдень. Мэдден поначалу не замечает посетителя, занявшего место… – Держи левый локоть и плечо повыше.

Паршивое дело

13 мая 2007 года, 21.30 Во время футбольных матчей в «Гусе» по воскресеньям полно народу. Если же игры… – Я вообще-то не часто хожу в кино, – растягивая слова, громко говорит Хэнк, – но вот сегодня мне один фильм…

Ради победы команды

15 мая 2007 года, 9.40 Перед зданием торгового центра «Шерон Хайтс», а точнее, перед входом в банк… – Солнце жарит, – говорит Мэдден, ожидая заключения техника. – Значит, пусть идет в темных очках с микрофоном в…

Бизнес-класс

 

18 мая 2007 года

Если пуля попала в шею и полностью разорвала сонную артерию, шансов выжить у тебя немного. Джиму повезло: артерия была рассечена лишь частично. Пуля вырвала небольшой кусочек стенки артерии, общей площадью миллиметров в пять. И слегка задела гортань. Для того чтобы добраться до повреждений, хирургу пришлось вскрыть горло двумя идущими под прямым углом надрезами, удерживая скальпель параллельно внешней границе грудино-ключично-сосцевидной мышцы. Он постепенно обнажал область мышцы, потом сместился чуть в сторону, к общей, внутренней и внешней, сонной артерии и яремной вене. После чего зашил общую сонную артерию специальной нитью.

Вся операция заняла полчаса, но Коган по-прежнему беспокоился: такие повреждения часто приводят к инсульту. Поэтому, когда Ким сообщил ему, что Джим выжил, но у него случился левосторонний инсульт, Тед не удивился. Тяжесть последствий инсульта можно будет установить лишь через несколько дней, а то и недель. Джим очнулся через два дня. От семидесяти до восьмидесяти процентов мышц по правой стороне было парализовано. Кроме того, у него отмечалась частичная потеря памяти.

В мозгу есть участки, отвечающие за разные виды памяти: кратковременная, долговременная, непроцедурная и процедурная. У Джима в особенности пострадали долговременные и непроцедурные типы памяти. Там содержится информация о конкретных событиях. (Процедурная память – это умение, навык, такой, например, как езда на велосипеде и способность водить машину. Раз выучившись, ты уже не забудешь, как это делается.) Очнувшись, Джим не узнал своих близких.

– Джим, ты меня помнишь? – спросила его мать.

Из-за повреждения гортани и паралича мышц лица Джим не мог ей ответить, но сумел отрицательно покачать головой. Через несколько дней она задала тот же вопрос, и он нацарапал на листке в блокноте левой рукой слово «мама». Но лишь потому, что она ему рассказала, что она его мать.

Врачи пообещали, что со временем при правильном лечении ему станет лучше. Какие-то воспоминания исчезли навсегда, правая сторона, возможно, никогда до конца не восстановится, и его личность тоже может пострадать. Однако мозг всегда находит обходные пути, чтобы послать нужный сигнал, и пациенты, пережившие инсульт, в особенности молодые и сильные, возвращаются постепенно к нормальной, здоровой жизни.

 

* * *

 

Через пять дней.

– Нам очень повезло, что Джим выжил. – Отец Джима зачитывает заявление, подготовленное для толпы репортеров, собравшихся перед входом в больницу. – С каждым днем его состояние улучшается. К сожалению, в данный момент он не помнит ни самого происшествия, ни предшествующих событий. Поэтому никаких комментариев по поводу обвинений в его адрес не будет.

На импровизированную трибуну забирается мрачный Кроули и тоже зачитывает короткое заявление:

– Обвинения, выдвинутые против доктора Когана, сняты. Пока мы не произвели никаких арестов, и назвать других потенциальных обвиняемых прокуратура не готова. Расследование продолжается. Все вопросы по поводу смерти мистера Воткинса вы можете задавать начальнику управления Джилиан Хартвик.

Слово берет Джилиан Хартвик:

– Расследование показало, что инспектор Генри Мэдден использовал табельное оружие в целях самозащиты. Нападающий, Кристофер Джеймс Воткинс, направил на него пистолет. Должна добавить, что инспектор Мэдден впервые за все время службы использовал табельное оружие, находясь при исполнении обязанностей. Несмотря на то что инспектор поступил правильно и действия его были оправданны, он сожалеет о том, что в результате этих действий погиб человек.

Коган почти не разговаривает с прессой. Он победил, а победителю лучше не бить себя кулаком в грудь и не обвинять своих гонителей, пытающихся укрыться от помоев, которые на них выливаются ведрами. Коган и сам в курсе, что так не делается, но Кэролин все равно ему об этом напоминает.

– Скромность, сострадание – и никаких имен, – советует она.

Заявление у Когана получается самым длинным. Но он никого не клянет – ни полицию, ни прокуратуру, ни больничное начальство, ни Джима, ни Керри или Кристен и ее отца. Тед говорит на языке, который понятен полиции. Он говорит просто и ясно, но при этом речь его выходит куда более интеллектуальной.

– Меня обвинили в преступлении, которого я не совершал. – Коган иногда заглядывает в бумажку, лежащую на трибуне. – Глупо говорить, что я верил: справедливость восторжествует. Тем из вас, кто поддерживал меня в этот трудный период, я хочу сказать: вы были правы, справедливость действительно восторжествовала. Однако мне очень жаль, что история закончилась так печально.

До того, как это случилось, я работал заведующим отделением травматологии. Некоторые из моих пациентов были хорошими людьми, некоторые – плохими, в большинстве было понемногу того и другого. В нашем деле есть свои правила. Мы следуем этим правилам очень жестко, чтобы по возможности минимизировать риски. Однако лучшие из нас в кризисной ситуации полагаются на интуицию, и иногда нам приходится наплевать на правила.

Я с самого начала был уверен в том, что Кристен – хорошая девочка. Я спрашивал себя, почему она написала в дневнике неправду, и находил единственный ответ: она считала, что писала правду. Она верила в то, что придумала сама. Она придумала красивую историю, чтобы никто не мог у нее эту сказку отнять. Мне очень жаль, что я не мог вмешаться. Не мог убедить ее жить дальше. Не мог убедить, что все не так страшно. И за это мне хотелось бы извиниться перед ее семьей, пережившей за последние несколько недель куда больший кошмар, чем я.

Полиция рассказала, конечно, Когану об их основной версии. Два студента изнасиловали Кристен. Однако это еще предстоит доказать. Одно дело – секс на вечеринке. Изнасилование – куда более серьезный зверь. А теперь один молодой человек мертв, а другой едва помнит, кто он вообще такой, уж не говоря о том, кто такая Кристен. И разобраться в этом деле будет очень сложно. Даже несмотря на то, что в компьютере Джима они нашли его неотправленные любовные письма, адресованные Кристен.

Даже Кройтера пресса уже достала. Его охватило отчаяние. Число преследователей множилось прямо на глазах. Этим утром он вышел из дверей собственного дома и напустился на репортеров.

– Убирайтесь вон с моего газона! – заорал Билл на съемочную бригаду новостного канала. – Нам с женой нечего вам сказать. Пошли вон!

 

* * *

 

Через неделю начинаются аресты. Джозефа Грина и Дуайта Джонсона, владельцев салона красоты в Ист-Пало-Альто, обвиняют в сутенерстве и содержании подпольного публичного дома, предлагающего услуги как совершеннолетних, так и несовершеннолетних проституток. Заодно с ними арестованы еще двенадцать женщин. В тот же день задержаны за незаконное хранение и продажу оружия и наркотиков Линкольн Баркли и Джейми Пулидо.

Все эти аресты тщательно срежиссированы отделениями полиции Менло-парка и Ист-Пало-Альто для того, чтобы показать, как оперативно они работают, как борются с преступностью в своих районах. И заодно подчеркнуть, что Воткинс был трудным подростком. Однако имидж чуть ли не члена банды, который они попытались создать сразу после происшествия, плохо сочетается с фотографиями чистенького, ухоженного мальчика, появившимися в прессе. И характеристиками друзей-студентов: умный, обаятельный, всеми любимый. Для того чтобы доказать его вину публике, нужны аргументы повесомее, и Мэддена уже начинают обвинять в том, что он застрелил мальчика ни за что ни про что. И тогда полиция решается на следующий шаг. Они безыскусно сливают в прессу доказательства того, что Воткинс занимался сексом с проститутками, покупал и продавал амфетамины и другие наркотики и был на короткой ноге с поставщиками оружия.

Всего этого не потребовалось бы, согласись Мэдден позволить прессе представить его героем. Поскольку Керри, доктор, а также жертва и подозреваемый хранили молчание, от Мэддена ждали, что хромой инспектор приделает в петличку микрофон и станет раздавать интервью направо и налево. Самые голодные и нахальные обещают ему «представить его в выигрышном свете», написать о нем новый, еще больший материал, «который он мог бы потом с гордостью показывать детям, а те – внукам».

Но неожиданно оказалось, что Мэдден не желает в этом участвовать. Он сообщает Пасторини и Хартвик, что последнее, чего бы ему хотелось, – прочитать о себе еще одну дурацкую статью, восхваляющую его за мужественное преодоление собственного увечья.

– Мне есть что сказать, Пит, но им это не понравится, – объясняет старшему инспектору Хэнк. – И нашему начальству тоже. Ничего хорошего и доброго в моих словах не будет.

– И что же ты хотел бы сказать? – спрашивает Пасторини.

Мэдден колеблется и все-таки продолжает:

– Между нами, Пит, то, что я застрелил пацана, и… – Он смущенно замолкает.

– Ну? – торопит его Пасторини.

– Знаешь, когда я в парке дока спасал, а потом Джима вез в больницу, короче, вся эта кутерьма… В общем, что-то у меня в душе перевернулось. Я все думал о том, как Коган себя повел. Этот сопляк чуть ему всю жизнь не загубил, а он ни секунды не колеблясь делает все, чтобы спасти его. И переживает, да еще как! Не знаю, Пит. Вот так живешь-живешь, надеясь отомстить, а оказывается, что жить-то надо было по-другому. Совсем по-другому. Меня эта история аж до печенок пробрала.

Пасторини изумленно смотрит на Хэнка:

– Ты перед ним что, извинился, что ли?

– Нет. Но поблагодарил.

– За что?

– За то, что он – хороший врач.

– Как трогательно!

Мэдден улыбается:

– А кстати, Пит!

– Чего тебе?

– А ну-ка скажи «шире ширинку».

– Зачем это?

– Ну скажи!

– «Шире ширинку», – говорит Пасторини.

Мэдден снова улыбается:

– Еще раз.

– «Шире ширинку».

Мэдден ухмыляется от уха до уха.

– Офигеть! Эй, Биллингс, – кричит Пит в полуоткрытую дверь, – иди сюда скорее. Я тебе такое покажу!

 

* * *

 

На следующий день Коган открывает газету и читает небольшую статью с заголовком «Инспектор по-прежнему хранит молчание». Полстатьи автор опять пережевывает уже давно всем известную информацию о Мэддене – о его увечье, об изнасиловании, дальше идет интервью начальника отдела Хартвика.

«Инспектор – человек скромный, – говорит Джил Хартвик, – однако хранит молчание в этой истории со стрельбой он по иной причине. Мэдден считает, что доктор Коган, а также другие врачи и медсестры больницы Парквью, спасшие жизнь Джиму Пинклоу, и есть настоящие герои. Они и вправду совершили подвиг. А он всего лишь нажал на курок».

Какое-то время Коган и сам верит в то, что сделал хорошее дело. Он знает, что это ощущение скоро пройдет, однако сейчас, пока оно еще тут, он доволен собой, как не был доволен с той самой игры, когда провел лучшую подачу в своей жизни. На последнем курсе университета. В единственном матче, который ему удалось отыграть от начала до конца.

Как-то утром раздается звонок. Больничное начальство интересуется, когда он готов снова приступить к работе. Не готов ли он вообще, а когда.

– В понедельник, наверное, – отвечает Коган. – Если можно, поставьте мне обычный график дежурств.

– Разумеется. Но, может, вам не стоит перенапрягаться в первые несколько недель? Знаете, надо спокойно вработаться, снова включиться в ритм.

Начальница разговаривает с ним скорее как стюардесса, а не как задерганная, вечно недовольная своей зарплатой грымза.

– Да, вы правы. Давайте, пожалуй, оставим на первые пару недель всего три дежурства. А там посмотрим, как дело пойдет.

Вот оно как! Сколько времени он кипел, воображал свое триумфальное возвращение, изводил себя рассуждениями о том, где ему дальше работать. И в одну секунду все это обратилось в пыль от одного-единственного, неправильно сформулированного вопроса и доброжелательного тона бюрократической крысы. «Когда?» Не «хотите ли вы выйти», а «когда».

– Как-то это показалось правильным, – говорит он Кэролин по телефону. Тед звонит ей из своего старого кабинета, в котором ничего не изменилось с момента его увольнения.

– Ну и каково это, снова вернуться к работе? – спрашивает она.

– Самолет тот же самый, только я теперь лечу бизнес-классом. Примерно так.

– Вот она – главная радость в жизни.

 

* * *

 

Проходит месяц, потом второй. Вскоре все возвращается на круги своя. Заканчивается август, наступает сентябрь. От Керри ничего не слышно. Коган разочарован немного. Не то чтобы он так уж страстно желал ее увидеть, но ему кажется, что девчонка могла бы и объяснить свое поведение. А заодно извиниться. Мэдден же извинился. Ну, не прямо извинился, но все-таки. Они вместе выпили в «Гусе», и между двумя кружками пива Коган согласился стать помощником тренера в команде «Моури», той самой, в которой играл Чико.

Мэдден считал, что Тед о Керри больше не услышит.

– Ее родители куда-то отослали. Нам не сказали куда. Вроде в какую-то школу с религиозным уклоном.

Оказалось, Мэдден был прав только наполовину.

Джош звонит Теду на работу и сообщает:

– Керри приходила! Часа в четыре. Хотела попрощаться. Выглядит ничего. Она вам посылку оставила. Сказала, что переезжает на восток.

Коган возвращается домой и находит в почтовом ящике перевязанный бечевкой сверток. Внутри записка.

 

Дорогой доктор Коган!

Надеюсь, у Вас все хорошо. Я читала в газете, что Вы снова работаете в больнице. Рада за Вас! Меня отправляют в частный пансион в Коннектикуте. Отец поднажал на кого-то, и меня приняли прямо с осеннего семестра. Место не суперкрутое, но там здорово. И ребята мне понравились, я с ними познакомилась, когда ездила туда летом. Вы всегда говорили, что Кристен надо учиться на востоке, и в каком-то смысле я последовала Вашему совету.

Я иногда думаю о том, что случилось. На бумаге мне трудно сформулировать свои чувства. Я совсем запуталась. Поэтому предки и решили меня отправить в другую школу – чтобы я могла начать жизнь с чистого листа. Я благодарна Вам за то, что Вы спасли Джима, но, знаете, Вам не пришлось бы его спасать, если бы Вы не переспали с Кристен. Правда, про брата я могу сказать то же самое. Ужасно тяжело, когда не знаешь, кого винить. Особенно если виноваты все сразу. Но я точно знаю, что я видела. Поэтому посылаю Вам диск, который нашли в компьютере Кристен в тот день. Она его для Вас записала, хотя не знаю, собиралась ли она его Вам отдавать. Ниже Вы найдете список треков. Не уверена, что Вы захотите ставить этот диск в операционной, но, по-моему, стоило бы. Вам понравится. Мне, во всяком случае, понравилось.

1. Плач над разбитым экраном. John Mayer.

2. Во всем виноваты индейцы. Modest Mouse.

3. Прости меня. Sinead O’Connor.

4. Хоралы семнадцатилетней. Broken Social Scene.

5. Открой глаза. Snow Patrol.

6. Честно. Zwan.

7. Карты. Yeah, Yeah, Yeahs.

8. Смертельный поцелуй. Lita Ford.

9. Верь мне, Натали. The Killers.

10. Мы станем силуэтами. The Postal Service.

11. Плыви. Modest Mouse.

12. Давай останемся друзьями. Todd Rundgren.

 

И еще я приложила то, что хотели передать Вам родители Кристен. На днях им наконец отдали дневник. Хранить его дома они не могут – слишком больно. Сначала они хотели его порвать и сжечь, а потом решили отдать его Вам. Прочитайте дневник, и Вы поймете, почему они мне верят. Я знаю, что я видела, доктор Коган, и я никогда этого не забуду.

 

Искренне Ваша

Керри Пинклоу

 

 

Под «Водяными лилиями» Клода Моне

7 сентября 2007 года, 7.38 – А, вот ты где! – кричит Кляйн, завидев Когана в кафетерии через пару дней.… – Я спал шесть часов кряду.