ПСИХОДРАМА С ДЕТЬМИ, ПРОТИВОПОСТАВЛЕННАЯ ПСИХОАНАЛИЗУ ДЕТЕЙ

Дж.Л.Морено

Социометрия. Экспериментальный метод и наука об обществе.

Издательство «Иностранной литературы», М., 1958. 137- 173с.

 

ПСИХОДРАМА С ДЕТЬМИ, ПРОТИВОПОСТАВЛЕННАЯ ПСИХОАНАЛИЗУ ДЕТЕЙ (1945)

В игровых ситуациях с детьми психоаналисты действительно создают структуру и помогают постановке экспе­римента. Они, конечно, не только наблюдают и анализи­руют материал, но также действуют в качестве «вспомога­тельных ego» для детей. Следовательно, с интеллектуальной точки зрения было бы нечестным заявлять, как это делают некоторые психоаналисты, что ребенка не следует толкать, что игровая ситуация не должна «строиться», потому что в реальных условиях детской они действительно подталкивают, влияют и строят. В чем же преимущество не подвергать анализу и рассматривать как бессознательные те важные процессы, которые происходят между аналистом и ребенком, или преподавателем и ребенком, или между детьми. По-видимому, психоаналисты настаивают на приме­нении строгого анализа только в тех областях, концепции которых им известны. Но как только они вступают в новую область, для которой еще не разработали концепции, они или автоматически применяют концепции других областей, или преуменьшают динамическое значение нового. Психо­аналисты в этом случае противоречат своему собственному положению «анализировать». Но в ситуации со взрослыми существует параллель этому переносу. В игровой ситуации аналист становится контррежиссером, сорежиссером. Это означает, конечно, что в большей или меньшей степени про­исходит создание структуры. Как только этот факт признан, вместо тайного использования новых факторов, входящих в игровую ситуацию: а) другие лица — терапевт, преподава­тель и другие дети — в качестве необученных вспомогатель­ных ego, б) их межличные отношения, в) динамическая групповая структура, возникающая из их отношений, их спонтанность и творчество и возникающие постановки,— все они могут быть систематически развиты и контролируе­мы.

Игрушки, куклы и неодушевленные предметы старомод­ной детской являются весьма желательными в психодрама­тической детской. Но при бессознательной игре аналисту приходится стать «сознательным психодраматистом, для того чтобы устранять постоянную угрозу здоровому разви­тию детей; мир игрушек и кукол является плохой заменой широкому внешнему миру и тем живым людям, с которыми им предстоит встречаться». Игрушки, куклы и предметы должны, следовательно, быть «оживлены реальностью при помощи вспомогательных ego, их представляющих».

Сопротивление психоаналистов, как «ортодоксальных», так и «неортодоксальных», игровой психотерапии, и в осо­бенности ее наиболее полной и определенной форме — пси­ходраме,— является все еще преобладающим положением: просто смотрите на детей и анализируйте их на расстоянии, оставьте игровую ситуацию аморфной, такой, какая она имеется у детей, не стимулируйте спонтанность детей, поз­воляя им отнюдь не больше того, что позволяет им та культурная среда, в которой они выросли, направляйте возмож­но меньше, что часто просто означает быть необщительным и безответственным. Это сопротивление коренится в такой теории психоанализа; это сопротивление, которое я особен­но ощутил между 1911 и 1914 годами, когда я начал при­менять игровую технику к детям, и снова, когда я открыл Stegreiftheater в 1921 году в Вене. Тогда принцип игры рас­сматривался как. противоположность, как антитеза психо­анализа. Хотя много лет спустя после того, как я предло­жил яркую форму применения игрового принципа в теории и практике в виде спектакля, аналисты, подобно Мелании Клейн (1926) и Анне Фрейд, начали возражать против его применения в качестве психоаналитической техники. По­требовались значительные усилия в конце двадцатых и на­чале тридцатых годов, чтобы идее игры было уделено соот­ветствующее внимание на собраниях психоаналистов, и даже теперь, в 1955 году, она далеко не полностью признается «ветеранами». Причина ясна: игра является чужеродным телом в психоанализе, ее полное признание означает капи­туляцию всех психоаналитических концепций и их смену новыми. Это означает замену теории анализа теорией игры, или, более точно, теории психоанализа теорией психодра­мы. С самого начала в моих работах игровой метод был тесно связан с «экспериментальным методом». С самого начала психоанализ противился экспериментальным методам, он держался только анализа. Игра, спонтанность, творчество, постановка, игровой катарсис, психодрама, социодрама, играние ролей — суть части естественного континуума, они являются ветвями того же дерева, у них общие корни. Пси­хоанализ и все аналитические производные принадлежат к другому континууму, и у них другие цели.

 

Дж.Л.Морено

Социометрия. Экспериментальный метод и наука об обществе.

Издательство «Иностранной литературы», М., 1958.

ИГРАНИЕ РОЛЕЙ В СОЦИОМЕТРИЧЕСКОМ ИССЛЕДОВАНИИ (1934)

Когда наша попытка помочь Эльзе приспособиться к группе, в которой она жила, путем лечения внушением, анализа ее поведения, изменения ее функции в общежитии и функции ее подруг внутри группы не привела к измене­нию ее поведения, мы задумали создать для нее совершенно новое окружение. Вопросом являлось, где и с кем ее поме­стить. В этом случае социометрический тест являлся полез­ным методическим путеводителем, указывающим нам тех индивидуумов в коллективе воспитательниц, преподава­телей и других девушек, на которых было направлено ее спонтанное чувство. Когда мы обнаружили, что ее интерес более или менее сосредоточивался на некоторых лицах в трех разных коттеджах, мы обратили внимание на этих лиц, особенно на мотивы, побуждавшие Эльзу искать с ними общение, и то, как они реагировали на ее чувство. Поскольку объем ее знакомств в коллективе был мал, мы полагали, что, помимо этих лиц, могут быть многие другие лица, которые могли бы оказать благотворное влияние на нее, и мы пыта­лись увеличить круг ее знакомств, заставив ее встречаться с ними в группах, играющих роли.

Эльза участвовала в одной из импровизированных игро­вых групп, ей часто предоставлялась возможность играть различные роли — роли дочери или матери, подруги или возлюбленной, горничной или богатой дамы, воровки или судьи. Она играла эти роли в многочисленных стандартных жизненных ситуациях, таких, какими они представляются подростку, растущему в трущобах большого индустриаль­ного города. В этих ситуациях она имела дело с семейным конфликтом: отец и мать, занятые ожесточенными спорами, в конечном счете ведущими к разводу; с трудовым конфлик­том, когда ее увольняют с работы, потому что она поздно возвращается в общежитие; с любовным конфликтом, в ко­тором она любит юношу, такого же бедного и отверженного, как она сама. Анализ текста и жестов, используемых в этих импровизированных ситуациях, дал нам ключ к лучшему пониманию ее ранней жизни в семье и тому эмоциональному напряжению, которое постепенно довело ее до настоящего состояния.

При этой технике мы имели возможность видеть ее играющей vis-a-vis тех индивидуумов, которых она выбрала в социометрическом тесте, а также vis-a-vis других девушек, которых она не знала раньше, а также в ролях, выбранных ею самой или нами. Когда социометрический тест был повто­рен через четыре недели, она прибавила трех других дево­чек к тем, с которыми хотела жить совместно, и в свою оче­редь была выбрана четырьмя. Девочки, к которым она чув­ствовала влечение, делились на тех, которые в свою очередь выказывали влечение к ней, тех, которые отвергали ее, и тех, которые были безразличны к ней. Для того чтобы по­нять, какие связи обещали быть более длительными и бла­готворными, мы заставили ее играть в стандартных жизненных ситуациях с различными лицами, как отвергающими ее, так и чувствующими к ней влечение, для того чтобы мож­но было представить, каково будет их поведение по отно­шению к ней в жизни. Нашим принципом было дать девуш­кам возможность самим найти любую ситуацию, которая может случиться в жизни и с которой они могут встретиться в один прекрасный день. Сравнение серии записей 82 си­туаций показывает, что только две из семи девушек, выб­ранных Эльзой, вызвали у них спонтанное выражение, ко­торое находилось в благоприятном контрасте в отношении эмоции и суждения с ее повседневным поведением и в которых не было обычных мелких тенденций, которые проявля­лись в ее речи и действиях, когда она играла с другими девочками. Казалось, ей хотелось завоевать симпатию Жа­нетты и Флоренс, когда она играла с ними. После постепен­ного исключения коттеджей, не подходящих для Эльзы, и тщательного рассмотрения ее отношения к этим двум девушкам, а также к воспитательнице коттеджа II этот коттедж, по-видимому, оказался наиболее подходящим для Эльзы.

 

 

Дж.Л.Морено

Социометрия. Экспериментальный метод и наука об обществе.Издательство «Иностранной литературы», М., 1958.

СТРАТЕГИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ ЭЛЕКТРОЗАПИСИ ДЛЯ КЛИНИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ И ПСИХОТЕРАПИИ (1944)

Теперь, когда электрозапись терапевтических сеансов повсеместно признана и используется психотерапевтами всех направлений, может быть, стоит рассказать, как эта идея возникла у меня. Каждая новая идея имеет свой соб­ственный генезис, обычно в лице мыслителя, ни одна идея не возникает из ничего, хотя несведущему, которому не «известны муки первооткрывателя, и может так показаться.

Между 1921 и 1925 годами я был занят двумя параллель­ными исследованиями: во-первых, изучением электромаг­нитных полей и изобретением записывающего инструмента и, во-вторых, изучением спонтанности — творчества, а также инструментов прогресса «исследования спонтанно­сти» (см. «Stegreiftheater», 1923). Хотя эти две идеи кажутся несовместимыми, именно благодаря их комбинации возник­ла идея электрозаписи терапевтических сеансов.

В сотрудничестве с Франком Лерницем мы начали с того, на чем кончил датский инженер Паульсен. Мы предложили следующие улучшения: а) замена стальным диском тесьмы Паульсена; б) использование обеих сторон диска — одной для слуховых, а другой для зрительных впечатлений;

в) помимо этого, его использование в качестве «электромаг­нитного фонографа», чтобы связать инструмент с радио и телевидением и таким образом создать теле- и радиоконсерв. Вот почему изобретение было названо «радиофильмом». Новость об этом изобретении была сообщена из Вены агент­ством Ассошиэйтед Пресс, а «Нью-Йорк тайме» впервые ознакомила с ней американского читателя («Нью-Йорк тайме», пятница, 3 июля 1925 г.):

«Изобретение радиозаписи: венские ученые записывают диктора на диск фонографа.

Сегодня венская пресса сообщила о нововведении в ра­диовещании. Таковым является изобретение австрийского ученого Морено и инженера Лерница, которое, по их сло­вам, делает возможным фиксирование звуков радиовеща­ния так же, как на граммофонной пластинке, и их после­дующее воспроизведение любое количество раз. Главная часть аппарата состоит из дисков, на которые записываются звуки радиовещания при помощи спирали, состоящей не из более глубоких или более мелких нарезов, как на грам­мофонной пластинке, а из непрерывного ряда более или менее сильно намагниченных точек, согласно силе или объе­му звука. Также возможно записать только некоторые части, пропуская другие. Диски размагничиваются путем простого процесса и могут быть снова использованы. Изобретатели не заявляют, что они открыли какой-либо новый принцип, но что они просто объединили известные элементы в нечто определенно новое».

Американский концерн финансировал это изобрете­ние и вместе с моделью доставил нас в Соединенные Штаты в октябре 1925 года. Следовательно, я приехал в США не из-за социометрии или психодрамы, но благодаря нашему изобретению инструмента для электрозаписи. Идея созда­ния записей терапевтических сеансов представилась мне весьма важной возможностью сделать терапевтическое ис­следование более точным и объективным и наиболее полез­ным для психических больных. Вначале я упорно отвергал эту идею по следующим причинам: она противоречила гиппократову правилу — не опубликовывать истории болезни больных, особенно сведений интимного характера. Электро­запись терапевтических процессов и их последующее воспро­изведение казались неэтичными, полностью противоречащими духу гиппократовой клятвы. Помимо этого, во многих местах превалировала и все еще превалирует идея, что пациенты, обращающиеся за советом к психотера­певту, будут весьма обеспокоены, если они будут знать, что произведена запись их слов, и это даже может помешать их выздоровлению. Полагали, что это может помешать спон­танности их высказывания и, таким образом, снизит те­рапевтический эффект врачебного совета. Также выясни­лось, что у пациента будет справедливая причина возбудить дело о клевете против врача за опорочивание его частной жизни и подрыв его положения в обществе благодаря демон­страции таких записей. Поэтому моей первой реакцией на эту идею было: «Нет, этого нельзя делать». Между тем, ког­да я организовывал лабораторию для исследования спон­танности в Спонтанном театре (Stegreift heater) в Вене, я независимо от этого пришел к проблеме, которая являлась в известной степени параллельной. В театре спонтанности не существует какого-либо писаного текста. На самом деле, в старом драматическом исследовании проблема записи дей­ствий не существовала, потому что рукопись пьесы и режис­серские указания были даны заранее. Предполагалось, что каждое представление являлось стопроцентным повторе­нием записи, уже сделанной драматургом и режиссером. Не требовалось дополнительной записи развивающегося .действия. Но в театре спонтанности стали необходимыми .какие-то средства записи, так чтобы была возможность со-. хранить для студентов и пациентов то, что было создано в этот момент. Шагом в этом направлении являлась моя запись межличных постановок при помощи межличных и по­зиционных, диаграмм. Хотя они являлись хорошим прие­мом измерения, они были слишком неполными и безжизненными. Электрозапись допускает воспроизведение не толь­ко подлинных слов и диалога, но и подлинного голоса участ­ников.

Кроме того, поскольку сохраняется полная акустиче­ская картина сеанса, у исследователя-клинициста возни­кают возможности анализа, возможности, возникающие не так легко, если имеются только отрывочные записи происходящего, сделанные по окончании сеанса. Идеи, возник­шие у меня позднее, являлись логическим следствием за­писи: а) анализ содержания словарного объема каждого участника; я выдвинул гипотезу, что количество слов, произ­несенных в данной ситуации, является показателем агрессивности или неагрессивности данного индивидуума; б) ко­личественный анализ эмоционального и идеологического со­держания постановки (см. «Кто выживет?», стр. 186—190);

в) длительность сеанса и отношение действии к паузам.

Поэтому я предложил, чтобы «говорящая машина фото­графировала процесс» и «чтобы мы систематически поль­зовались этой машиной при записи личных данных». И да­лее, что «любые реакции, наблюдаемые психологом, и данные, сообщаемые индивидууму во время случайного или заплани­рованного интервью, малоценны, по крайней мере, с точки зрения совместного, поддающегося контролю исследования, поскольку они являются просто впечатлениями, оставшими­ся в памяти наблюдателя. Многообразные интерпретации, предлагаемые сторонниками субъективизма в психологии, не являются соответствующей демонстрацией и рассмот­рением совершившегося, поскольку в них не сохранен момент».

Также «.изучение применения электрозаписи привело ав­тора и его сотрудников к подчеркиванию значения записи спонтанного поведения в специально выбранных ситуациях, которые являлись неподготовленными и неожиданными для испытуемого»[1]¹.

Я также предложил, чтобы «запись мимического выраже­ния реакции, которую можно недооценить в спешке представ­ления, стала доступной для изучения. Знаки, предпочитае­мые психологом и, следовательно, подчеркиваемые им, присут­ствуют здесь совместно со знаками, которые он мог просмо­треть.

Умственная одаренность, которая сказывается в боль­шой способности к мимическому выражению, может тог­да наблюдаться одновременно со сравнительно малой способ­ностью к вербальному выражению, или наоборот, и, таким об­разом, может быть соответственно оценена. Это несоответ­ствие вербального выражения другим выражениям субъекта ведет к выводу, что свободная ассоциация слов сама по себе часто является обманчивой основой изучения. Многие жесты и движения, непроизвольные или произвольные, остаются незамеченными испытателями во время теста благодаря то­му, что сам процесс поглощает все их внимание. Эти действия часто имеют определенное влияние на субъекта. Во время последующего просмотра фильма каждое малейшее отклонение поведения может стать значимым наряду с ключом к противоречащим тенденциям в действующих лицах»¹.

 

Дж.Л.Морено

Социометрия. Экспериментальный метод и наука об обществе.

Издательство «Иностранной литературы», М., 1958.

ОБСУЖДЕНИЕ РАБОТЫ СНАЙДЕРА «СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ПСИХОТЕРАПИИ» ² (1947)

Психиатры часто утверждали, что психологи не «способ­ны» заниматься психотерапией, но за последние годы их точка зрения постепенно менялась. Психологи в свою оче­редь часто утверждают, что они обладают преимуществом перед психиатрами в использовании научных методов. Однако объективный подход и взаимопонимание чрезвы­чайно важны, если мы хотим иметь единый фронт психоте­рапевтов. Благодаря таким статьям, как статья Снайдера, еще больше увеличится существующий хаос в психотера­пии, а также пропасть между психиатрами и психологами. Автор постоянно подчеркивает, что психиатры часто склон-ны к ненаучному, субъективному, интуитивному подходу, в то время как психологи верят в экспериментальный метод и в научное утверждение; психиатры широко пользуются эзотерической терминологией, а психологи используют тер­мины, которые являются универсальными, то есть приняты­ми повсеместно учеными. Такой предрассудок, который про­низывает всю статью, сильнее всего выражен в заявлении, направленном против Фрейда и Морено. В главе о психо­анализе автор говорит:

«Одной из трудностей для читателя, не искушенного в психоанализе, является то, что словарь психоаналистов иастолько эзотеричен, что часто мало что значит... Боль­шинство психиатров в этой стране и почти каждый психо­лог скорее согласятся с Бланшетт, что психоанализ — это медицинская психология, не имеющая достаточных корней или связей с научной медициной и научной психологией».

В главе о психодраме он говорит: «Сам Морено ненаучен и интуитивен в своем подходе... Морено постулирует отношения и модели поведения, кото­рые можно объяснить только в терминах его эзотерической системы. В этом отношении его метод подобен психоанали­зу Фрейда» (стр. 333). Общеизвестно, что психоанализ име­ет свои корни во французской психиатрической школе Шарко. Если он даже внес несколько оригинальных идей в медицинскую психологию, это само по себе не делает его ненаучным. В статье по психотерапии обращаться с Фрей­дом так, как будто он мертвая собака, просто смешно. Он был великим эмпиристом, он тщательно формулировал свои гипотезы и отбрасывал их, когда новые наблюдения, по-видимому, требовали этого. То, что он был доэкспериментален, не означает, что он был ненаучен, ибо психология индивидуума не вышла еще из своего детского возраста, когда Фрейд занялся ею; он был настолько научным, насколь­ко это допускала данная стадия развития. К несчастью, сло­ва «научный» и «эзотерический» употребляются Снайдером в морализующем, почти поучительном тоне. Все научные тер­мины когда-то были эзотерическими, и многие из них явля­ются теперь повсеместно принятыми. Нужно ли бояться вводить новые идеи или создавать их только из-за того, что наши современники сочтут их эзотерическими? Не нужно позволять, чтобы боязнь новых идей и нелюбовь к ориги­нальности подняли голову под прикрытием ограниченной концепции науки и возникновения новых идей.

В руках Снайдера психодрама и социометрия становят­ся интуитивными и эзотерическими, пользуясь его собствен­ной терминологией. Если бы он захотел более тщательно изу­чить предмет, он узнал бы, что выдающиеся достижения психотерапии за последние годы тесно связаны с социометрическими и психодраматическими методами. Это не имеет ни­чего общего со спорами о «направляемом-ненаправляемом» поведении, которые психиатры ведут в течение более пяти­десяти лет. При «социометрической консультации» консуль­тант может быть анонимным; он не только не направляет поведения, но он может совершенно не присутствовать, когда происходит процесс терапевтического выбора. Социограмма, отражающая эмоциональные течения, действую­щие среди членов группы, становится объективным доку­ментом, на котором основаны его рекомендации в качестве советчика. В принципе процесс соучастия перенесен из отношения консультанта к клиенту в отношения клиента к кли­енту.

Психодраматическая консультация более сложна; прак­тически все проблемы, которые появляются отдельно в жаждой из текущих психотерапий, вновь возникают в уве­личенном виде или в новых комбинациях во время психо­драматического сеанса. Благодаря разнообразию проблем, с которыми клиенты приходят к нам, имеется много версий психодрамы. Единый метод, который может быть применен повсеместно, еще не найден. Наиболее старой и популярной формой психодрамы является самонаправляемая форма, в которой Я клиента является единственным режис­сером-постановщиком, причем, если он этого пожелает, ему помогают в этом режиссер и вспомогательные ego. В другой версии психодрамы режиссер находится вне ситуации и терапевтический процесс имеет место между двумя и более .клиентами, участвующими в конфликте.

Не может быть большего контраста, чем тот, который существует между нережиссируемым интервью и саморежиссируемой постановкой психодрамы. Отсутствие режис­суры требует минимального самовыражения консультанта; психодрама требует максимального самовыражения клиента. Слово «нережиссируемый» часто вводит в заблуждение. Это негативный термин, подразумевающий, что нужно позво­лить спонтанности клиента выразить себя без какого-либо вмешательства извне. Авторы— сторонники отсутствия ре­жиссуры часто пользуются языком спонтанности в об­ратном смысле; они озабочены тем, чтобы консультант воз­можно менее стимулировал клиента, но не заботятся о том, насколько силен стимул субъекта быть самим собой. На практике наблюдаются различные типы интервью; было, однако, обнаружено, что как бы ни осторожен был интервьюи­рующий в своих вопросах на уровне действия, они играют различные роли, которые воздействуют на субъекта не под­дающимся контролю путем. Один консультант может иг­рать отцовскую роль, одобрительно улыбаясь, у другого деловой подход, третий может быть холоден и безразличен;

?• -Все они могут пользоваться той же ^амой техникой опроса, Но впечатление, произведенное на клиента, будет разным. Очевидно, что сам внешний облик консультанта обязатель­но влияет на клиента; он обладает, как мы, социометристы, говорим, телеэффектом.

Господин Снайдер ссылается на одну из моих работ—«Научные основания групповой психотерапии». Ему не извест­но, что эта статья — просто подведение итогов, что за ней стоят пятнадцать лет исследовательской работы, в которых принимало участие несколько сот сотрудников и которая была изложена в девяти томах «Социометрии», в книгах, подобных «Кто выживет?», и приблизительно в пя­тидесяти монографиях. Верх невежества в отношении зна­чения психодрамы и групповой психотерапии проявляется в заявлении Снайдера: «При оценке психодрамы, пожалуй, стоит отметить, что сам Морено проводит в Нью-Йорке дважды в неделю платные сеансы для публики» (стр. 334)1'. Это явно осуждающее замечание. Снайдер, по-видимому, полагает, что недостаточно для психотерапевта, а, может быть, также и ненаучно и неприлично проводить публичные сеансы. Дело в том, что наиболее революционные изменения со времени психоанализа в психотерапии связаны с откры­тыми сеансами для публики. Мои открытые сеансы имели огромное значение, поскольку они разрушили два канони­ческих шаблона, в первую очередь тот, что консультант запирался с клиентом в отдельную комнату и никакой дру­гой клиент или консультант не разделяли опыта данного сеанса: он был и должен был оставаться строго секретным. Публичный сеанс широко открыл дверь для участия боль­ших и малых групп в общем терапевтическом опыте. Во-вторых, не проводилось записей во время сеанса, который должен был оставаться священным и секретным в интере­сах клиента. Но как только была нарушена интимность терапевтического отношения один на один, стало само со­бой разумеющимся, что позволительно одновременно на­блюдать и записывать терапевтический процесс. Это про­ложило путь к объективизации интервью. Клинические достижения, полученные благодаря публичному сеансу, автоматически вызвали также достижения в объективной записи и анализе его операций. Принцип электрозаписи, производимой одновременно с терапевтическим процес­сом, был провозглашен мною семнадцать лет назад и с тех пор присутствовал во всех моих работах и часто применялся на практике; поэтому любопытно, что Снайдер приписыва­ет приоритет в этом нережиссирующему советчику:

«Реакции, наблюдаемые психологом, и откровения инди­видуума в течение интервью, случайного или планируемого, являются малоценными, по крайней мере с точки зрения совместного поддающегося контролю исследования, посколь­ку после сеанса они становятся просто тем, что запечат­лелось в памяти наблюдателя. Многообразные интерпрета­ции, предлагаемые сторонниками субъективизма в психоло­гии, не являются соответствующей демонстрацией и рас­смотрением совершившегося, поскольку в них не сохранен момент. Я часто предлагал поэтому, чтобы «говорящая ма­шина фотографировала процесс» и чтобы мы систематически пользовались этой машиной при записи личных данных»2.

Психодраматическая процедура, будучи отпрыском социометрии, должна рассматриваться и оцениваться на осно­ве социометрической методологии и эксперимента. Кон­цепции, подобно социодинамическому эффекту, социальному атому и теле, могут показаться эзотерическими и интуи­тивными только тому, кто сам не знаком с методами, при по­мощи которых они исследовались.

 

Дж.Л.Морено

Социометрия. Экспериментальный метод и наука об обществе.

Издательство «Иностранной литературы», М., 1958.

ПСИХОДРАМА И ГРУППОВАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ 1 (1946)

Так же как и сегодня, две тысячи лет назад человечество переживало кризис, имеющий величайшее значение. Для широких масс катарсис пришел из христианства благодаря универсальности его методов и практичности его средств — любви и исповеди, милосердию и надежде,— вместо того чтобы прийти из философских школ Египта и Греции. В наше время социальные и духовные науки стремятся к 'Шгому, что некогда было достигнуто религией. Человеческие массы страдают от социального и духовного беспокойства. Вероятно, катарсис будет снова принесен средствами, ко­торые объединяют универсальность метода с большой пра­ктичностью. Одним из наиболее обещающих методов, развив­шихся за последние двадцать пять лет и отвечающих этим требованиям, является психодраматический метод.

Драма является транслитерацией греческого слова «драма», которое означает действие или нечто совершенное. Поэтому психодраму можно определить как науку, которая исследует «истину» драматическими методами.

Психодраматический метод в основном пользуется пятью инструментами: сценой, субъектом или пациентом, режис­сером, штатом терапевтических помощников или вспомо­гательными ego и публикой. Первым инструментом являет­ся сцена. Почему сцена? Она дает пациенту жизненное пространство, максимально гибкое и обладающее многими измерениями. Жизненное пространство реальности бывает часто узким и ограничивающим, и пациент может легко утратить свое равновесие. Он его сможет обрести на сцене благодаря ее методологии свободы — свободы от невыноси­мого напряжения и свободы для опыта и выражения. Про­странство сцены является расширением жизни за пределы тестов реальности самой жизни. Реальность и фантазия не находятся в конфликте, но обе являются функциями в пределах более широкой сферы — психодраматического мира предметов, лиц и событий. Логически тень отца Гамле­та так же реальна и имеет такое же право на существование, как сам Гамлет. Иллюзии и галлюцинации оделись плотью, воплощены на сцене и обрели статус, равный нормальным чувственным восприятиям. Архитектурный проект сцены соответствует терапевтическим требованиям. Ее округлые формы и различные уровни, уровни вдохновения, подчер­кивающие вертикальный размер, стимулируют освобожде­ние от напряжения и допускают мобильность и гибкость действия. Локус психодрамы, если это необходимо, может находиться повсюду, где бы ни находились пациенты, а по­ле битвы — в классной комнате или частном доме. Но окон­чательное разрешение глубоких душевных конфликтов тре­бует объективной обстановки терапевтического театра. Так же как в религии, хотя верующий и может молиться богу в своей собственной комнате, только в церкви община ве­рующих достигает наиболее полного подтверждения их веры.

Вторым инструментом является субъект, или пациент. Его просят быть самим собой на сцене, отобразить его соб­ственный частный мир. Ему велят быть самим собой, а не актером, ибо актер принужден пожертвовать своим собствен­ные частным ради роли, налагаемой на него драматур­гом. После того как пациент произвел разминку перед предстоящей задачей, для него сравнительно легко отобразить свою повседневную жизнь в действии, ибо никто не явля­ется большим авторитетом в отношении его самого, чем он сам. Ему приходится действовать свободно, по мере того как в его уме возникают вещи. Вот почему ему нужно дать сво­боду выражения, спонтанность. Следующим по значению за спонтанностью идет процесс самой игры. Процесс здесь выходит за пределы вербального уровня и переходит в уро­вень действия. Имеется несколько форм играния: делать вид, что исполняешь такую-то роль, играние сцены, имев­шей место в прошлом, переживание проблемы, довлеющей над нами в настоящее время, воплощение жизни на сцене или проба самого себя в отношении будущих действий. Следующим является принцип участия. Нас воспитали на идее, что в пробных ситуациях, так же как и в лечебных, наибольшей желательной вещью для пациента является ми­нимальное участие других лиц и предметов. Иллюстраци­ей этого является «Роршах». Роршаховская ситуация сво­дится к чернильным пятнам. При Роршахе меняются субъ­екты, но ситуация остается всегда неизменной. Ее вели­чайшим достоинством считается то, что она чистая и, сле­довательно, является «объективным» тестом. Психоанали­тическое интервью в своей ортодоксальной форме пыталось быть чистым и объективным, сводя к минимуму участие аналистов. В психодраматической ситуации максимальное уча­стие других лиц и вещей не только возможно, оно предпола­гается. Реальности не только не боятся, но ее вызывают. На самом деле психодраматическая ситуация включает участие всех степеней от минимума до максимума. Помимо этого, существует принцип реализации. Пациенту дают воз­можность не только встретиться лицом к лицу с разными сторонами своего я, но также и с другими лицами, которые участвуют в его душевных конфликтах. Это могут быть ре­альные действия или иллюзии. Тест реальности, который является просто термином в других видах терапии, на сцене действительно приобретает свою актуальность. Процесс раз­минки субъекта в отношении психодраматического отображе­ния стимулируется многочисленными приемами, из которых здесь упомянуты только некоторые: знакомство с самим со­бой, монолог, проекция, интерполяция сопротивления, игра­ние противоположной роли, двойное ego, прием отражения, вспомогательный мир, техника реализации и психохимическая техника. Цель всех этих приемов — не превратить пациентов в актеров, но скорее побудить их стать на сцене тем, чем они в действительности являются, более глубоко и полно, чем это, по-видимому, происходит в реальной жизни. В качестве действующих лиц пациент имеет или ре­альных людей из его личного мира — жену, отца, ребен­ка и т. д.,— или актеров, изображающих их, вспомогатель­ных ego.

Третьим инструментом является режиссер. У него три функции: постановщика, терапевта и аналиста. В качестве постановщика он должен быть все время начеку, чтобы пре­вратить каждый намек, предлагаемый субъектом, в драма­тическое действие, объединить линию постановки с жизнен­ной линией субъекта и никогда не позволять постановке терять контакты с публикой. В качестве терапевта ему дозволяется по временам нападать на субъекта и шокиро­вать его, так же как и смеяться и шутить, иногда он может устраниться от непосредственного вмешательства и быть пассивным, и кажется, что практически весь сеанс направ­ляется пациентом. В качестве аналиста он может дополнять свою собственную интерпретацию реакциями, исходящими от информаторов в публике: мужа, родителей, детей, дру­зей или соседей.

Четвертым инструментом является штат вспомогатель­ных ego. Эти вспомогательные ego, или терапевтические ак­теры, имеют двойное значение. Они являются дополнениями к режиссеру, исследующими и терапевтическими, они так­же являются дополнениями к пациенту, отображающими действительных или воображаемых участников его жизнен­ной драмы. У вспомогательного ego три функции: функция актера, играющего роли, необходимые в мире пациента, функция терапевтического агента, направляющего субъек­та, и функция социального исследователя.

Пятым инструментом является публика. Сама публика имеет двойную задачу. Она может служить для того, что­бы помогать пациенту, или субъект на сцене может помо­гать ей, и, таким образом, публика становится в свою оче­редь пациентом. Когда публика помогает пациенту, она яв­ляется выражением общественного мнения. Ее реакции и комментарии являются неподготовленными, так же как и реакции пациента, они могут варьировать от смеха до рез­кого протеста. Чем более изолирован пациент, например, потому, что его драма на сцене обусловливается иллюзиями и галлюцинациями, тем важнее для него присутствие публики, которая готова принять и понять его. Ситуация ме­няется, когда субъект помогает публике, которая, таким об­разом, становится в свою очередь пациентом. Публика ви­дит самое себя, то есть одну из своих коллективных синд­ром, изображаемых на сцене.

Сцена психодраматического сеанса открыла путь к ис­следованию действием и терапии действием, тесту роли и тренировке роли, ситуационным тестам и ситуационным ин­тервью, и в то же время публика стала общепризнанной почвой для наиболее известных форм групповой психоте­рапии, таких, как лекции, драма и фильмы. Научные осно­вы групповой психотерапии нуждаются в качестве предпо­сылки в основной науке о человеческих отношениях, широко известной под названием «социометрия». Именно из «социометрии», патологического соответствия такой науке, можно получить знание ненормальной организации групп, диаг­ноза и прогноза, профилактики ненормального группового поведения.

Теперь, когда мы описали пять основных инструментов, необходимых для проведения психодраматического сеанса, мы можем задать себе вопрос: каковы же результаты? Мы ограничимся здесь описанием только одного явления — душевного катарсиса (происходит из греческого, означает очищение). Брейер и Фрейд пребывали в неведении относи­тельно психотерапевтических выводов из драматической среды, которую упоминает Аристотель. На долю психодра­мы выпало вновь открыть и развить идею катарсиса в его свя­зи с психотерапией. Мы продолжали эту мысль там, где ос­тановился Аристотель. Мы также начали с драмы, но про­вели процедуру в обратном порядке. Мы направили наше внимание не на конечную, а на начальную фазу драмы. Душевный катарсис наступил, когда мы выступили на сце­ну с нашими исследованиями, которые можно найти только в драматической литературе в смутных воспоминаниях о старом определении Аристотеля,—термин, который практи­чески вышел из употребления. После того как этот термин вновь широко употреблялся в начале 90-х годов прошлого столетия, психоаналисты вывели его из употребления. Прак­тически всякая человеческая деятельность может являть­ся источником некоторого катарсиса; проблемой является определить то, из чего состоит катарсис, чем он, например, отличается от счастья, удовлетворения, экстаза, удовлетво­рения нужд и т. д. и является ли один источник более мощным в вызывании катарсиса, чем другой; имеется ли общий элемент для всех источников, которые действуют при вызы­вании катарсиса. Следовательно, моей целью было опреде­лить катарсис таким образом, чтобы все виды влияния, об­ладающие заметным катартическим эффектом, могли рас­сматриваться как положительные ступени в едином общем процессе действия. Я открыл общий принцип, вызывающий катарсис,— спонтанность.

Благодаря универсальности акта и его первобытной при­роде он поглощает все другие формы выражения. Они все, естественно, вытекают из него, или можно способство­вать их возникновению через словарные ассоциации, му­зыкальные ассоциации, цветные ассоциации, ритмические и танцевальные ассоциации или при помощи любого дру­гого стимула, который может вызывать или затормаживать тот или иной фактор. Например, использование психохи­мических стимуляторов, подобно успокаивающим, таким, как препараты барбитуровой кислоты, амиталовый натрий и натрий пентатал; или методами тока, такими, как инсулин, метразол или электричество; или эндокринологическими препаратами, как тиреоидин,— все они входят в схему об­щего катарсиса. Они могут обусловливать и подготовлять организм к психодраматической интеграции. Потребность в драме может быть временно заглушена, например лечением сном или шок-терапией. Но основную потребность в реали­зации некоторых фантастических образов нельзя «устра­нить шоком». Если только субъект не превратился в ум­ственного инвалида вследствие хирургического вмешатель­ства и длительного лечения шок-терапией, напуганный на время пациент обязательно снова рецидивирует и воспроиз­ведет тот же самый тип душевного синдрома, который суще­ствовал до лечения. Именно в этот поток катартического действия текут все ручейки частичного катарсиса.

Лечение публики является важной альтернативой инди­видуального лечения. Отношение публики самой к себе во время психодраматического сеанса, когда ее лечит ее соб­ственный представитель на сцене, дает нам ключ к причинам катартического эффекта психодрамы. Согласно историкам греческой драмы, первой появилась публика, а хор размыш­лял об общем синдроме. В хоре были солисты, но они не выходили за рамки хора. Эсхилу приписывают помещение первого актера в социальное пространство вне хора — на сцену. Актер не говорил с хором, но отображал злоключения собственного героя. Эврипиду приписывают помещение второго актера на сцену, и таким образом стали возможны­ми диалог и взаимодействие ролей. Нам можно приписать помещение самой психики на сцену. Психика первоначаль­но исходила из группы, после процесса реконверсии на сце­не, воплощаемая актером, она возвращается в группу в ви­де психодрамы. То, что наблюдается и ощущается как неч­то вызывающее удивление, как новое и пышное, на сцене выглядит для участников после тщательного выявления обычным и хорошо известным им процессом, их собственным я. Психодрама, как в зеркале, отражает их личность.

Дж.Л.Морено

Социометрия. Экспериментальный метод и наука об обществе.

Издательство «Иностранной литературы», М., 1958.

ПСИХОДРАМА И ГРУППОВАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ II (1948)

За последние два столетия в области психотерапии про­изошли три революции. Каждая характеризовалась специ­фическим изменением процедуры. В каждой из них новая практика постепенно заставляла пересмотреть теорию, но в каждой последующей революции новый метод, включая предыдущую форму, был больше по размаху и выше по сте­пени.

Первая революция в середине XVIII столетия связана с ' именем венского врача Месмера. Действие, гипноз, состояло в приведении пациента в состояние транса. Месмер полагал, что гипнотизер вызывает состояние «гипнотизируемого», и разработал теорию животного магнетизма, согласно ко­торой флюид истекает от врача к субъекту.

В конце XIX столетия другой житель Вены Фрейд выз­вал новую революцию, отвергнув гипнотический сон как, лечебное средство и введя новый вид действия. Пациент и врач встречаются вполне сознательно, пациенту говорят, чтобы он рассказал доктору все, что ему приходит на ум. При помощи этого метода, названного психоанализом, врач надеялся достичь всех тех результатов, которые раньше достигались при помощи гипноза, и еще много большего результата, чему преграждало путь гипнотиче­ское состояние пациента. Психоаналитический метод привел к тому, что месмеровская теория животного магнетизма и ее рационалистические модификации Шарко, Бернгейма и других вышли из употребления и были заменены хорошо из­вестной системой психоаналитических теорий.

Во время решающих лет между 1900 и 1925 годами, когда развивались теория и практика психоанализа, суще­ствовало много широко обсуждаемых различий между пси­хоаналитическими школами. Хотя конфликт между Фрей­дом, Юнгом и Адлером был вызван различными взглядами на анализ и интерпретацию, но между ними не было кон­фликта в отношении процедуры. Фрейдисты делали упор на либидо и его кахексис в качестве основной детерминанты человеческого поведения. В то же время Адлер предпочи­тал в качестве основы своего анализа неполноценные орга­ны и неполноценные чувства. Что касается Юнга, для него, по-видимому, имели значение коллективное бессознатель­ное и экстровертный-интровертный типы личности. Но если бы мы смогли зайти в кабинет фрейдиста, адлерианца пли последователя Юнга в период между 1910 и 1930 года­ми, процедура всюду была той же самой. Врач и пациент находятся одни в совершенно изолированном кабинете вра­ча, полностью недоступном для наблюдателя. Имелись не­большие модификации. В одном случае пациент лежал на кушетке, в другом случае сидел перед врачом, в третьем слу­чае процедура была менее формальной и сеанс короче. Но во всех случаях пациент свободно говорил о самом себе, а врач давал анализ полученного материала. Как бы ни был велик контраст между методом и глубиной интерпретации, процедура оставалась неизменной.

В наше время, за последние двадцать пять лет, произо­шла новая революция, когда первый терапевтический театр был открыт в Вене. Она была опять вызвана радикальным изменением процедуры. Метод стал известен под названием психодрамы, социодрамы, и состояла игрании ролей и вы­полнении действия. Пациент стал теперь актером на сцене, играющим перед более или менее многочисленной аудитори­ей других пациентов. Отношения между врачом и пациентом стали второстепенными. Мы снова оказались в центре пе­ресмотра теории. С новой процедурой возникают новые кон­цепции и теории. Эти процедуры состоят из двух частей:

а) лечение аудитории (групповая психотерапия); б) пред­ставители группы отображают на сцене проблемы, от ко­торых страдает аудитория (терапия действием). Группы ви­дят отражение самих себя во многих версиях на сцене. Они смотрят на это отражение и видят себя. Систематически прослеживаются реакции, происходящие от шока, audio ego (лица, составляющие публику) и вспомогательных ego (актеры на сцене).

Резюме

«Психоанализ... начался только тогда, когда я отверг технику гипноза» (Фрейд, «Автобиография», 1935). Я мог бы перефразировать это, сказав: психодрама началась, когда я отказался от кушетки и приема свободной ассоциации и заменил их открытым пространством многих измерений (сцена или любое другое открытое место), а также психодра­матическими приемами.

 

 

Дж.Л.Морено

Социометрия. Экспериментальный метод и наука об обществе.

Издательство «Иностранной литературы», М., 1958.

 

ГРУППОВАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ И СОЦИАЛЬНАЯ СПЛОЧЕННОСТЬ (1948)

Я часто поднимал вопрос относительно сплоченности группы и возможного отношения сплоченности к терапев­тическому успеху. Но для того, чтобы определить, что такое сплоченность группы, нужно ответить на более общий воп­рос, как образуются группы. Какие факторы входят в образование группы in st at u nascendi и какие факторы пре­вращают группу с примитивной структурой в группу высо­коорганизованной структуры? За последние два десяти­летия социометристами было проведено большое количество экспериментов в различных коллективах. Нашей предпо­сылкой было то, что группы имеют свою собственную струк­туру и что надо создать специальные инструменты для про­ведения эффективного исследования в этой новой области. Психологические, психиатрические, психоаналитические и социологические инструменты, которые обычно применя­лись в то время, когда наша работа была начата, оказались совершенно неподходящими. Новые групповые процедуры теперь обычно известны под названием социометрических:

социометрический тест, тест знакомства, тест спонтанности, тест действия, ситуационный тест, психодраматический и социодраматический подходы — вот только некоторые из них. При помощи этих способов стали возможными эмпи­рическое изучение групповой структуры и изолирование факторов, которые участвуют в их формировании. Наибо­лее важный фактор, который мы пытались установить, был назван «теле», греческое слово, означающее «проекция во вне».

Предполагалось, что теле — причина сплоченности внутри группы. Телегипотеза проверялась следующим экспериментом. Семь групп, состоящих из действительно связанных между собой лиц, подвергались социометрическому тестированию и сравнивались с семью случайными группами, состоявшими из случайных лиц. Обнаружилось, что группы, состоящие из реальных людей, постоянно обна­руживали специфические социальные конфигурации взаи­модействия между ними — большое количество взаимных вле­чений или взаимной враждебности и более сложную струк­туру в виде треугольников, четырехугольников и цепей. В то же время в случайных группах имелось большое ко­личество неудовлетворенных влечений и небольшое число взаимных отношений, как позитивных, так и негативных. Разница в структуре действительных групп и случайных групп и переход от групп с примитивной структурой к груп­пам с высокой структурой должны быть приписаны специаль­ному фактору — теле. Сплоченность группы С является, следовательно, функцией f от теле Т; С= f(T).

Был проведен ряд экспериментов, для того чтобы устано­вить, когда и как происходит изменение в групповой струк­туре, переход группы с низкой сплоченностью в группу высокой сплоченности. Сплоченность определялась струк­турой данной группы, которая обнаруживалась, когда группы подвергали социометрическому тестированию и устанавливали количество изолированных пар, треуголь­ников, цепей, сетей, звезд, позитивных или негативных. При изъятии лиц с низким социометрическим статусом из группы и включении в нее лиц с высокой степенью социометрического статуса улучшалась сплоченность группы, как это показали социометрические тесты, проведенные до и после первого и второго распределений. Используя социо­метрические тесты в двух временных пунктах развития груп­пы, можно было измерить изменение ее сплоченности. Но динамические изменения в структуре могут быть спонтан­ными, то есть происходящими в группе автономно и без какого-либо вмешательства извне, а также без какой-либо сознательной манипуляции. Поэтому был проведен допол­нительный эксперимент, в котором спонтанное развитие груп­пы сравнивалось с социометрически планируемой группи­ровкой. Эксперимент убедительно доказал, чтопри помощи социометрической групповой техники сплоченность группы развивается скорее, если не ставятся никакие препятст­вия спонтанным условиям группы.

Группы пациентов, участвующих в лечебной ситуации должны подвергаться диагностическому тесту каждый раз, когда они собираются для лечения. Тест покажет структуру группы в данный момент, изменения в структуре, которые произошли со времени последнего теста. На основе данных можно произвести рекомендации: а) в отношении размера группы (устраняя некоторых пациентов и прибавляя новых); б) в отношении частоты сеансов (если лечебные сеансы происходят через слишком большие промежутки времени, сплочение группы может быть замедлено; если они слишком часты, точка насыщения оптимальной пользы может остаться незамеченной); в) в отношении наи­более полезной и наиболее подходящей среды для терапев­тического эффекта лекции и их типа дискуссии и темы, пред­ставления проблемы пациента группе, психодрамы и т. д.; г) также об отношении участников к условиям in situ, то есть за пределами лечебных сеансов, в тех местах, где они живут и работают.

Таким образом можно установить потребность в группо­вой психотерапии. Затем можно тщательно измерить неуда­чу, а также успех групповой психотерапии, можно также установить показания и противопоказания относительно типа групповой психотерапии и определить длительность лечения.

 

 

ПРЕДСКАЗАНИЕ И ПЛАНИРОВАНИЕ УСПЕХА В БРАКЕ1

Психодрама и ее союзница социометрия открывают для исследования действия широкое поле, которое должно быть весьма привлекательным для молодого… Фактор спонтанности является весьма важным. Встре­чаясь с жизненной ситуацией,… можно сказать, что фактически большая часть успеха и неудачи в браке зависит от принятого решения и от легко­сти и…

ПРОГРЕСС В СОЦИОМЕТРИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ И ЕЕ НЕДОСТАТКИ

Социометрические методы и поверхностно-глубинный разрыв внутри групповой структуры

«Личная причина», упомянутая выше, не является чем-то таинственным. Она является перемещением социального чувства, проецированного в неподходящую… Одна из трудностей, с которой мы встретились в социометрической работе, это… Частой ошибкой является представление, будто при на­блюдении за деятельностью неофициальных групп, как например за…

Психо- и социодраматические методы и психо-социо-расщепление внутри групповой структуры

в семейных так же, как и в рабочих группах, в школьных так же, как и в группах отдыха, в официальных так же, как и в неофициальных группах. Влияние…   Элен Дженингс1 в докладе относительно различия меж­ду социометрической структурой психики и социо говорит следующее:…