XI. ПРЕВРАЩЕНИЯ КЛЕПТОМАНИИ

Не так давно в Базеле состоялся судебный процесс, который привлек внимание. Речь шла о 47­летнем мужчине, который до тех пор имел репутацию не просто безупречного, но даже образцового гражданина. Теперь же обнаружилось, что он в течение последних трех лет стащил в книжном магазине около 100 книг, а также в других магазинах “собирал” предметы домашнего обихода. Без особых усилий составили список этих предметов, так как они все до единого находились у него дома в шкафу, ключ от которого имел только он один. В книги он не заглядывал и вещами не пользовался. Так что все это было без ущерба возвращено собственникам и к тому же он все это оплатил. Суд встал перед загадкой. На вопрос: как же он все­таки к этому пришел - присвоить все эти вещи? - он ответил так: когда он выходил в город, особенно зимой и особенно перед Рождеством, когда магазины празднично освещены и перед ним сияли цветные переплеты книг, им овладевало состояние возбуждения, охватывала дрожь и совершенно непреодолимое стремление присваивать предметы. Когда он покидал магазин, он испытывал чудесное успокоение, которое позднее сменялось родом похмелья с мучительными самообвинениями. Свои походы в город он предпринимал без предварительного намерения чтолибо присвоить, и лишь пост­фактум отмечал, что это снова с ним произошло. Эти странные состояния, в которых обвиняемый становился “вором”, начались у него после автокатастрофы, в которой он получил сотрясение мозга. Лечащий врач был убежден, что причина в этом, тогда как судебно­медицинский эксперт­психиатр не был в этом уверен и скорее склонялся к тому, что причина в известном психопатическом синдроме в связи с семейными неурядицами.

Мы привели этот случай клептомании, так как взрослый может лучше дать справку о том, что в нем происходит, чем это могут дети. Но далее мы намерены заниматься преимущественно клептоманией детского возраста. Для примера можно привести случай 10­летнего юноши, приведенного на медосмотр, о котором мать рассказала, что он присваивает без разбора всевозможные вещи. При более подробном опросе оказалось, однако, что он поступает вовсе не без разбора. Он предпочитает маленькие коробки, перчатки, особенно черные, также деньги, но особенное пристрастие он питает ко всякого рода бланкам. При уборке обнаруживаются кипы платежных поручений - под кроватью, за мебелью и в погребе. При обследовании он оказался развитым соответственно возрасту юношей с мягкими чертами, круглыми щеками и полными губами. Органические особенности отсутствуют, кроме одного симптома, который нельзя было бы заметить без особых указаний. Рудольф Штайнер назвал это “узкоголовостью”: височная область в противоположность полному лицу - несколько сужена, так что возникает приблизительно следующее очертание лица:

Рис.24. очертание лица “узкоголового” ребенка

Этот симптом, до этого никем не описанный, был здесь весьма ярко выражен. Однако, при достаточном внимании то и дело обнаруживается, более или менее ярко выраженным, этот симптом, так что - мы можем это подтвердить из опыта - можно с успехом ставить мгновенный диагноз.

Следующий пример ­ 7­летняя ученица, которая дома и в школе неоднократно присваивает вещи и небольшие суммы денег. При опросе сначала все отрицает, затем признает свой поступок и приносит взятые вещи обратно. С правдивостью у нее вообще не все ладно; речь не всегда об умышленной лжи, но, например, о фантастически построенных рассказах на тему каникулярных переживаний.

Беременность и роды без особенностей. Ходить начала в 16 мес., говорить - в 2 года, с некоторым опозданием. Из детских болезней перенесла корь и ветрянку. Сон и аппетит хорошие. Сосет большой палец и обкусывает ногти.

В классе тиха и прилежна и крепко держится учительницы, в то время, как контакт с соучениками находит очень тяжело.

Осмотр: рост - 129 см, вес - 23 кг. Длинная, тонкая, бледная девочка с лордозом и наружной косолапостью. Внутренние органы без особенностей. Взгляд неуверенный. Шепелявит. Дистальная постановка зубов.

Ребенок как в общем, так и в отношении формы головы - построен узко. Несмотря на специфическое сужение височной области, собственно “узкоголовость” - бросается в глаза также то, что, в противоречии с этим сужением корень носа широк и глаза относительно далеко отстоят друг от друга (почти гипертелоризм), из-за чего возникает весьма своеобразный облик. Ее весьма понятливой матери было рекомендовано по вечерам, после укладывания в кровать, ретроспектировать с ней ход прошедшего дня и, по возможности чаще, рассказывать ей “моральные истории” (см. указания ниже). Учитель также - по возможности чаще, насколько это возможно в классе, рассказывал относящиеся к ее ошибкам моральные истории. Он, кроме того, давал ей речевые упражнения - в позднее описанном смысле - в которых она должна пересказывать небольшие предложения вперед и назад. Кроме того, она получала специальную лечебную эвритмию и медицинский уход. Через 3 года от матери и учителя пришло сообщение, что никаких симптомов клептомании больше не наблюдалось.

Что лежит в основе всего этого? Если заглянуть в новый учебник лечебной педагогики, там можно найти такое определение: “О клептомании говорят тогда, когда воровство принимает совсем анормальные формы и не связано с какой­либо целью. Часто у клептомана находят целый склад украденных без надобности предметов47.” Это - в точности соответствует описанным здесь случаям. Но возникает вопрос: если здесь речь идет о ненормальной форме воровства, что же тогда - его нормальная форма? На это можно ответить приблизительно следующее: нормальным образом, если можно так выразиться, кто-либо совершил кражу, если он имеет определенную потребность, которую он иным образом не может или не хочет удовлетворить. Тогда он составляет определенный план, следует ему, и, если потребность удовлетворена (т.е. ему повезло) - больше нет никаких дальнейших поводов для воровства. У клептомана все обстоит наоборот. Путь идет не изнутри наружу, а - снаружи вовнутрь. Определенный предмет, который воспринимается, вызывает такое очарование, что воспринимающий не может ничего иного, кроме как взять его себе; встречая снова подобный предмет - он опять берет его себе и так возникает товарный склад. Здесь имеет место нечто инстинктивное, маниакальное; при этом важно, что эта деятельность часто протекает в значительной мере при выключенном сознании. Этому кажется противоречащим то, что иногда при этом проявляется изощренность и хитрость. Но ведь из достижений новейшей психологии следует, что так называемое подсознательное часто превосходит в хитрости верхнее сознание.

Итак, существует некоторая “предрасположенность”, которая при благоприятном случае вступает в действие. Говорят, “счастливый случай - делает вора”. Собственно, счастливый случай - делает клептомана. Но - есть текучие переходы. Именно в нашей современной цивилизации существует множество тенденций, которые и людей, не имеющих безусловно вышеназванной предрасположенности - также побуждают к клептоманоподобным действиям. Представьте, например, момент дешевой распродажи. Многие, вернувшись домой и обозревая содержимое сумки с покупками, могут констатировать, что во многом из приобретенного они вовсе не нуждались. Но ведь был такой благоприятный случай! Такой человек становится клептоманом, конечно - легальным клептоманом, так как он за все заплатил. Но ведь человек, о котором говорилось вначале, в конце концов тоже так поступил. Это - вовсе не решающий момент.

Следующий пример: несколько учеников 4­го класса - не устояли перед соблазнами универмага и взяли себе маленькие пластиковые автомобильчики и еще что­то в этом роде. Когда это обнаружилось, классный учитель пошел вместе с грешниками к директору универмага. Ученики должны были повиниться и вернуть вещи. После того, как ученики ушли, учитель выразил перед директором свое разочарование, как, мол, такое могло произойти в его классе. Директор лишь рассмеялся и сказал: “Что же вы хотите? Это вовсе не так ужасно, все это - уже учтено и для нас это - подтверждение того, что мы все это правильно выставили”. Говорят о “характере с потребностями”, который должен обладать товарами. Здесь мы имеем дело с клептоманогенными тенденциями в современной цивилизации, которые для детей - особенно опасны.

Однако, что же все­таки лежит в основе клептомании? Просмотрев медицинскую, психологическую, педагогическую и юридическую литературу, можно найти точные описания типа приведенных выше, но - нигде ни единого объяснения. В лучшем случае будут даны неспецифические указания на имеющиеся неврозы, влияние окружающей среды, мозговые травмы и т.п., которые ведь могут приводить и к совсем другим нарушениям... И это как вспышкой молнии освещается тем, что говорит Рудольф Штайнер о причине клептомании в “Лечебно­педагогическом курсе”. Он исходит из полярности верхней и нижней организации в человеке. Что в верхней организации хорошо и правильно, в нижней - не на месте; и наоборот. Мы знаем эту противоположность как полярность покоя и движения, распада и построения, устойчивости форм и преобразующих сил, как она определяет отношение нервночувственной организации к системе обмена веществ. Теперь эта противоположность описывается с другой стороны: верхняя организация - мозга и представлений - должна быть организована так, чтобы она была ужасным вором. Она должна простираться во все стороны, должна собирать информацию, иначе она - больна. Она должна иметь чувство всеприсвоения. Но наша нижняя организация, в противоположность верхней, должна иметь стремление - держаться себя, не разбегаться во все стороны, она должна развивать чувство различения - твое и мое. Существо клептомании заключается в том, что то, что является правильным для верхней организации, на несколько ступеней глубже, чем нормально, опускается в организацию воли и выступает теперь как материальная тенденция присвоения чего­либо.

Итак, в верхней организации мы должны иметь стремление видеть, испытывать, переживать, познавать все, что нам встречается на пути. Мы должны накапливать опыт; все, что в книгах - мы должны читать, должны присваивать, но - не сами книги. Случается, что кто-либо, одолжив книгу, связывается с ее содержанием, связывается так сильно, что у него, в конце концов, возникает ощущение, что книга, собственно, принадлежит ему. И первоначальный владелец, ведь ­ совсем в ней не нуждается. И он забывает ее отдать. Это так широко распространено, что большинство людей активно или пассивно впадают в это зло. Анатоль Франс должен был признаться: “Я больше никому не одалживаю книг, никто мне их не возвращает. Единственные книги, которые еще стоят в моем книжном шкафу, это те, которые я одолжил у других!” Всегда, когда тенденция к собиранию углубляется в материальное ­ мы уже близки к клептомании. Библиофилы, к примеру - люди, достойные всяческого уважения, но они собирают книги меньше из­за их содержания, чем из­за их определенной древности, редкости или их переплета. Мы и здесь входим в область материальной тенденции к собиранию. Это касается также таких безобидных вещей, как собирание почтовых марок, открыток, насекомых и т.д. Против таких интересов и занятий, очевидно, не может быть возражений. Но мы ведь знаем, какие приходы и проблемы могут возникать у страстных собирателей, если конкурент владеет редким экземпляром, который уникален и т.п.

Мы уже упоминали об “узкоголовости”, сужении в височной области головы, как о характерном телесном симптоме. Что выражается в нем? Опять - некоторый сдвиг между верхней и нижней организациями человека. У Гете есть высказывание, что он чувствует себя способным к любым злодеяниям и порокам, за исключением зависти. Но мы все в этом положении, аморальные склонности латентно присутствуют в каждом человеке. Только они в здоровом равновесном состоянии человека не проявляются, так как им противостоит столько же соответствующих противовесов. Дурные наклонности ­ обитают в области инстинктов в нижнем организме; тормозящие их воздействия ­ исходят из верхнего организма, от мозга. Поэтому моральные дефекты выражаются прежде всего в деформациях черепного региона1. Эти деформации черепа свидетельствуют о соответствующих деформациях мозга. Рассудочная френология, ощупывание форм черепа при моральных дефектах - вполне уместна. Только взаимосвязи здесь иные, чем те, которые представляла старая френология школы Галля. В возвышениях и углублениях форм черепа мы находим не местонахождение жестокости, насилия, воровского чувства и т.п., как считал Галль, но указание на выпадение торможений, которые противостоят этим инстинктам. Соответствие между формой черепа и формой мозга - известно, например, из судейской антропологии. Fanconi говорит: “Дискраниальные дети - часто дизэнцефальны”48. Указания на такое соответствие встречаются также у Gєllnitz49.

Итак, если, по Рудольфу Штайнеру ­ сужение височной области является характерным для детей­клептоманов (и опыт подтверждает это), мы должны тогда принять, что торможение “стремления что­либо присвоить” - локализуется в височных долях или в соседних с ними областях, и что эта тормозная функция нарушается из­за сужения черепа. И вполне возможно, что существует отношение этой функции к лежащему в этой области центру речи (указание на чувство речи). Вспомним, что проявления клептомании у упомянутого вначале взрослого пациента начались после перенесенного им сотрясения мозга.

При обсуждении одного случая клептомании50Рудольф Штайнер говорит о “редукции височных долей”. Сравнительно недавно получены данные из экспериментальых исследований на животных, которые также могут указывать по меньшей мере на значение височных долей для клептомании: “К наиболее бросающимся в глаза нарушениям поведения, которые наступают после удаления определенных формаций височных долей мозга у обезьян, принадлежит тяга ... хватать все, что попало и вводить в оральную сферу.” 51Экспериментальное повреждение височных долей развязывает, таким образом, тягу все присваивать, при этом ­ также совершенно ненужные или даже вредные вещи. То, что обезьяны схваченные предметы суют в рот (“вводят в оральную сферу”) - связано с тем, что у них нет карманов, как у человека. Впрочем, уже Gall локализирует “жажду присваивания” в височных долях.

Животные не ведают различия - мое и твое; они умирают с голоду, если постоянно все не усваивают. Мы вообще не можем говорить о морали в отношении животных; не существуют кроткие львы в противоположность кровожадным львам. Можно сказать, что у всех животных череп, по сравнению с человеческим округлым черепом - деформирован.

Маленький ребенок ­ также, прежде всего - аморальное существо, не имеющее понятия о собственности; моральные суждения он должен приобрести лишь в подростковом возрасте. И здесь может быть так, что ребенок - морально слеп. Он не развивает никакого чувства, чтобы воспринимать мораль. Рудольф Штайнер употребил здесь сравнение с цветовой слепотой. При цветовой слепоте - нарушено чувство зрения. Но где искать “чувство морали”? Так как здесь Рудольф Штайнер говорит о том, что ребенок воспринимает моральные импульсы, обучаясь речи, мы можем предположить, что “чувство морали” происходит из области чувства речи и соседних чувств - чувства мысли и чувства Я.

Во всем, до сих пор сказанном, мы имеем до некоторой степени завершенный образ клептомании. Ее основополагающий процесс заключается в том, что тенденция, принадлежащая области представлений, погружается в волевую сферу. Вследствие этого возникает как бы некий дополнительный инстинкт. В дальнейшем ­ тормозящая функция верхней организации ослабевает (узкоголовость). И наконец, сохраняется неспособность к восприятию моральных суждений (моральная слепота).

Из этого образа следует, в чем тут дело. Правильный диагноз определяет терапию. Но прежде, чем переходить к целенаправленным мероприятиям, нужно учесть нечто необходимое, имеющее значение для каждого общения воспитателя с детьми, особенно с патологическими детьми. Рудольф Штайнер выразил это следующим образом1: “Самым действенным средством является доверие, которое данный ребенок питает к тому, кто является его воспитателем. В случае этих детей это показано совершенно особо. Сделать это предпосылкой - совершенно необходимо.” В своей автобиографии “Мой жизненный путь”11он говорит о ребенке­гидроцефале, которого он воспитывал: “Вскоре я добился того, что простое общение с ним пробуждало дремлющие в нем душевные способности”. В настоящее время говорят о “контакте”, который требуется между воспитателем и ребенком. Но такие простые слова, как “доверие”, “нежная привязанность” - лучше обозначают то, о чем здесь идет речь, чем вызывающее технические ассоциации слово “контакт”.

Первое и важнейшее мероприятие, прямо направленное на лечение клептомании, заключается в рассказывании “моральных историй”. “С внутренней живостью придумывать истории, посредством которых то, что творит ребенок ­ приводится в жизни к абсурду. Рассказывать ему о случаях кражи, делать это снова и снова. Рассказывать ему о том, что есть люди, которые так поступают, но они сами себе роют яму, в которую затем попадают. Если это драматическое действие развивать с внутренним энтузиазмом, это - уже нечто, могущее вести к цели, если не ослаблять драматизма. Здесь мы действуем на пути лечебно­педагогического, которое может останавливаться на моральном, если мы действительно полностью пребываем в этом, если вполне индивидуально интересуемся этими вещами. Каждый клептоман - чрезвычайно интересен. Качества, особенности его представлений соскользнули у него в конечности, вплоть до кончиков пальцев. Естественно, это должен знать тот, кто хочет его воспитывать, и он должен вплетать в свои рассказы жесты, которые клептоман охотно делает1.” Можно себе представить, как это действует при постоянном повторении. Клептоману демонстрируется его собственное поведение в образах и благодаря этому у него снова поднимается в сознание то, что было погружено в область подсознательного. Такие, переживаемые с большим интересом образы действуют на ребенка намного сильнее, чем простое увещевание, которое потом, позднее - будет уже уместным. Нужно подчеркнуть: речь идет о том, что истории должны быть придуманы самим воспитателем. Во­первых - выдуманные истории действуют всегда лучше и живее, чем пересказанные или даже прочитанные - даже если они, объективно, хуже - ибо воспитатель, благодаря придумыванию, связал себя лично с историей. Во-вторых, он движется в “придумывании, отыскивании, нахождении” - т.е. в элементе, родственном клептоману, который, ведь ­ также фраппирован “отысканием, нахождением” предметов. Кроме того, при выслушивании таких историй упражняются чувства речи, мысли и чувство Я.

В других мероприятиях, которые дает Рудольф Штайнер - также заложена тенденция проделывания в обратном направлении, вновь поднятия в сознание того, что из него выпало. Нужно побудить детей несколько припомнить то, что они пережили в прежние годы. Они должны представить события, лежащие в прошедших годах. Видно, как вновь встает “выпавшее”. Одному юному клептоману был дан совет вести дневник. Благодаря этому дневные переживания в большей мере поднимаются в сознание. Это можно советовать и взрослым клептоманам, особенно страдающих из­за своего состояния. Далее - речевые упражнения - туда и обратно:

“Отец читает книгу” -

“книгу читает отец”,

всегда - тенденция проделывания в обратном порядке. Можно также предлагать счет - туда и обратно: 3426 - 6243; или - шкалу твердостей и т.п. - туда и обратно.

Дальнейшее мероприятие было бы без развитого здесь образа клептомании - загадочным и непонятным: нужно оставлять ребенка сидеть четверть часа, захватив собственные ноги руками ­ как в наказание. Дети делают это очень неохотно и воспринимают это действительно как наказание. Благодаря этому мероприятию вызывается торможение того, что хотело бы съехать в конечности. Руки и ноги - взаимно сковываются; ребенок полностью становится головой - т.е. замкнутым в себе единством, от которого исходят тормозящие импульсы. Но, во­вторых, ребенок при этом должен становиться сознательным в своих конечностях, деятельность которых обычно сопровождается недостаточным сознанием. И отпавшее ­ снова переводится в сознание. Сюда же относится и то, что Рудольф Штайнер указал для одного 16­летнего клептомана: он должен был учиться шить сапоги и при этом ему предлагалось делать небольшие технические приспособления, например - как устроить железнодорожную дверь, чтобы она открывалась сама при наступании ногой на подножку1. Здесь также - сознательная представляющая деятельность направляется на конечности, в области которых у клептомана часть “представляющей” деятельности опущена в подсознательное. Бессознательные мысле­желания, которые хотели бы пользоваться конечностями, приводятся обратно в сознание.

Этими мероприятиями, подкрепленными медицинской и лечебно­эвритмической терапией - можно успешно лечить такую склонность, как клептомания, коренящуюся столь глубоко, что это ведет к телесным деформациям. Особенно успешно лечение, начатое уже в раннем детском возрасте. Клептоманию необходимо профилактически лечить еще до того, как она разразится в своей собственной форме, ибо она выступает сперва в маскированной форме. У совсем маленьких детей в период обучения речи установка к клептомании проявляется уже в том, что они испытывают известное сладострастие при каждом новом слове, которому они научаются. “Дети, которые позднее становятся склонными к клептомании людьми, развивают эгоизм в нежном детском возрасте, например, в том, как они щелкают языком, усвоив новое слово1.” Обычно ребенок переживает обучение речи как объективно­самоочевидный процесс; но в этом особом случае ребенок переживает этот процесс как относящийся к нему лично. Страсть присвоить нечто выступает еще в относительно невинной сфере, но все же - в сфере речи, которая лежит уже ступенью ниже, чем мысль. Так маскируется клептомания уже в первой жизненной эпохе, в первом семилетии. После смены зубов замаскированнная склонность к клептомании выступает в виде тщеславия, обычно чуждого этому возрасту. Ребенок развивает жадность, особенно - к одеванию. Вторая жизненная эпоха проходит под девизом: мир - прекрасен. У ребенка­клептомана это искажается в девиз: я должен быть прекрасным. Скрытая тенденция к клептомании - опускается до сферы чувств. В дальнейшем могут выступить пока еще безобидные склонности к собирательству - вплоть до свойственной клептомании тенденции что­либо присваивать, которая окончательно сползает в волевую сферу.

Но теперь это может дать основание тому, что клептомания и в дальнейшем будет маскироваться, и несмотря на имеющуюся склонность, так и не проявится, как таковая, в течение всей жизни. То, что Рудольф Штайнер говорит об этом в “Лечебнопедагогическом курсе” - ведет к далеко идущим жизненным взаимосвязям судьбообразующей и социологической природы. Он говорит, например, о том, что ребенок может расти в среде, где люди привыкли жить непринужденно, погруженными в себя, где армия рассматривается как необходимое, но тягостное зло. И если предрасположенный к клептомании ребенок живет в такой атмосфере “вседозволенности”, он становится клептоманом.

Но если ребенок живет в местности, где царит некоторый дух пруссачества, где не только армия, как таковая, но также и строгий военизированный образ жизни становится определяющим, тогда под влиянием этого строгого образа жизни клептомания не развивается. Ребенка, вероятно, определяют в гимназию, позднее - в высшую школу. Он изживает свою установку на клептоманию в том, что становится естествоиспытателем, устремляется во все стороны, чтобы принести препарат под микроскоп. Этот ребенок становится в зрелые годы известнейшим физиологом нашего времени. Он становится великим оратором, если в его речах остается клептоманная тяга к военному воодушевлению. Он охотно использует в своих речах военные образы. Обнаруживается также известное тщеславие, проявляющееся, например, в том, что особенно элегантная фигура речи заключается прищелкиванием языком. Поскольку это детальное описание метит в определенную личность, имя ее не называется, вероятно потому, что Рудольф Штайнер рассчитывал при лечении клептомании на находчивость своих слушателей. Для каждого, однако, кто читал широко распространенную книгу Карла Людвига Шлейха “Солнечное прошлое”, ясно, что речь здесь идет об известном физиологе Эмиле Дю Буа­Реймоне. Весьма характерно, что в личной судьбе Эмиля Дю Буа­Реймона отыскиваются все гипотетически описанные здесь вещи. Его отец был часовщиком в церкви св. Сульпиции в кантоне Нойенбург, который в те времена был еще прусским. Если бы сын родился здесь, он стал бы, по описаниям Рудольфа Штайнера, клептоманом. Но отец в 1804 году, будучи совсем без средств, направляется в Берлин, проделывает там грандиозный взлет в американском духе и наконец - заведует делами кантона Нойенбург в министерстве, будучи уже тайным советником. Сын родился 7 ноября 1818 года; рос, говоря по­французски; посещал французскую гимназию в Берлине и стал горячим прусским патриотом, профессором Белинского университета, который называли научной лейб­гвардией Гогенцоллернов. Насколько мне известна его биография, там не было ничего такого, что можно было бы принять во внимание в плане наличия в детстве чего­либо, свидетельствующего о клептомании. Примечательным образом все его биографии начинают с посещения университета, как если бы он родился уже студентом. Интересны письма, написанные им во время студенческого путешествия. Там он сообщает, например, как он во время короткой остановки в пути собрал и классифицировал около 80 растений. В этом путешествии он также посетил Веймар. Эккерман был еще жив и показал ему Гётевские исследования к учению о красках. Дюбуа, однако в своем рассказе посмеялся над Эккерманом и Гётевским учением о красках. За всю свою жизнь он не много взял от Гёте. Одна его известная речь называлась: “Гёте и никакого конца.” В ней он говорил, что хотя Гёте и открыл межчелюстную кость, метаморфоз растений и позвоночную теорию черепа, но наука рано или поздно открыла бы все это и без Гёте. “И без участия Гёте наука была бы сегодня так же продвинута, как она продвинута сегодня.” Фауст - не является достойным внимания примером для университетского профессора. Вместо того, чтобы ходить ко двору, выпускать необеспеченные бумажные деньги и подниматься в четвертое измерение к матерям, ему бы лучше жениться на Гретхен, честно наделать ей детей и в приличных научных трудах заниматься изобретением электрической машины или воздушного насоса.

Примером элегантного стиля речи Дю Буа­Реймона может служить его известная речь “О границах познания природы” от 14 августа 1872 года, на которую Рудольф Штайнер часто ссылался. Эта речь начинается следующим образом: “Как завоеватель мира древних времен в день отдыха среди своих триумфальных шествий мог пожелать уточнить границы своих владений ­ обложить ли данью еще свободный от налогов народ, не наткнулся ли в водной пустыне на непреодолимые трудности его отряд - и узнать таким образом действительные пределы своему могуществу: так для сегодняшнего победителя мира, естествознания - не будет неуместным начинанием, если оно при твердой установке к работе спокойно попытается однажды ясно очертить границы своего царства.” Видно, как радость завоевания, тенденция нечто присвоить, находит выражение в военно­агрессивных образах.

В этом, приведенном здесь примере известного физиолога - клептомания не проявляется, как таковая, но образует известным образом основание для способностей, сделавших его знаменитым. Однако о собственно исцелении здесь говорить нельзя. Рудольф Штайнер описывает также случай излеченной клептомании, приводя снова в качестве примера историческую личность. Он описывает в “Лечебнопедагогическом курсе”, как известный немецкий поэт дал однажды френологу ощупать свой череп. Когда френолог, исследуя, подошел к одному определенному месту на черепе, он слегка побледнел и не осмелился говорить дальше. Поэт рассмеялся и сказал: Я уже заметил - вы открыли у меня воровское чувство, которое было у меня очень сильным. “Он открыл, что обследуемый должен был стать клептоманом. Но он преобразовал клептоманию в поэзию.” Кто был этот немецкий поэт? Многократно подозревали, что речь здесь о Гете. Гете также однажды позволил д­ру Галлю себя френологизировать. Но Галль установил у него нечто совсем иное, а именно - что Гете, собственно, был рожден народным трибуном. Этой характеристикой Гете остался вполне удовлетворен. Как он вспоминает в одном месте своего “Путешествия по Италии”, на обратном пути из Сицилии вся судовая команда была охвачена паникой, и он своей речью снова привел ее в чувство, так что можно было убедиться, что он действительно обладал способностями народного трибуна.

Описанный Рудольфом Штайнером эпизод есть в биографии Иоганна Петера Гебеля, но только в более ранней биографии. В новейшую он уже не включен; его сочли или незначительным, или задевающим честь поэта. В отрывке “Жизнь И. П. Гебеля” в трехтомном издании его трудов541847 года есть следующее место: “Еще перед своим последним путешествием в Маннгейм он поведал своему одному другу, что д­р Галль обнаружил у него врожденную дурную наклонность. Когда знаменитый френолог побывал в Карлсруэ, где он, как и в других местах, читал лекции, и Гебель числился среди его адептов, его в одном более узком кругу попросили проверить черепа присутствующих. “Необычно сильно развито” - или другие слова - пробормотал он с выражением удивления и очевидного смущения после того, как почувствовал определенное место на голове Гебеля, затем, однако, замолчал и двинулся дальше. Присутствовавшие настоятельно спрашивали, что это он нашел столь развитым, но он молчал, пока Гебель не выкрикнул: “Конечно, вы имеете в виду орган воровства!” Он теперь с чистой совестью мог дать г­ну Галлю утешительное заверение, что новое учение не потерпело поражения в случае с головой церковного советника; но разумеется, это учение - не должно отменять свободу воли.” В дальнейшем Гебель пишет, что у него в детские годы была необычайно сильная склонность присваивать определенные вещи, однако его верной благочестивой матери с Божьей помощью удалось обуздать эту дурную наклонность. Но отзвук этой склонности остался. Еще на вершине своей теологической карьеры - он стал прелатом и вступил на вершину баденской церкви - он, по его собственным рассказам, коротал бессонные ночи за измышлением всевозможных плутовских проделок.

Нам понятна теперь еще одна, совсем иная сторона пристрастия Гебеля к описанию плутовских проделок, историй о Гайнере, о Цундельфридере, о рыжем Дитере и т.д. Но даже если в этих плутовских историях заметно, что они писаны с наслаждением, они все же имеют подлинно моральное содержание. Многие из этих рассказов являются образцовыми примерами тех моральных историй, которые Рудольф Штайнер рекомендовал рассказывать клептоманам. Это особенно относится к великолепной истории “Серебряные ложки”, которую стоит здесь привести:

“Один офицер, в Вене, подумал: “не пообедать ли мне разок в Красном Быке”, и ­ отправился в Красный Бык. Там были знакомые и незнакомые, знатные и среднего класса, честные люди и мошенники, как везде. Ели и пили, одни много, другие мало. Говорили и дискутировали о том, о сем, например - о каменном дожде в Моравии, о машине во Франции, которая боролась с большим волком и т.д. Все это - вещи, благосклонному читателю знакомые, он узнал все это годом раньше, чем другие люди (из “Рейнского друга дома”). - Еда была уже почти закончена; кто­то пил еще свои полстакана венгерского с остротами, кто - катал хлебные шарики, как если бы он был аптекарь и взялся приготовить пилюли, кто играл ножом или вилкой, или серебряной ложкой; тут офицер случайно увидел, как некто в зеленом сюртуке играл серебряной ложкой, и как она вдруг скользнула ему в рукав сюртука и больше оттуда не появлялась.

Иной бы мог подумать: “Что мне до того?” и промолчать, или - поднять шум. Офицер думал: “Я не знаю, кто этот зеленый охотник за ложками, и что за неприятность может возникнуть”, и сидел тихо, как мышь, пока не подошел хозяин, чтобы получить деньги. Когда подошел хозяин и получил деньги, офицер тоже взял серебряную ложку и воткнул ее между двумя петлицами мундира, частью вовнутрь, частью наружу, как это делают солдаты на войне, когда придут с ложкой, а супа ­ нет. Пока офицер оплачивал свой счет, хозяин взглянул на его мундир и думал: “весьма курьезный орден повесил этот господин. То ли он отличился в борьбе с раковым супом, за что награжден серебряной ложкой, то ли - это одна из моих собственных...” Когда же офицер оплатил свой счет, он сказал с серьезной миной: “Ложка ведь тоже входит сюда, не правда ли? Счет - достаточно достаточно большой.” Хозяин сказал: “Мне так не кажется. Но если у Вас дома нет ложек, я подарю Вам патентованную, но мою серебряную - оставьте.” Тогда офицер встал, похлопал хозяина по плечу и рассмеялся. “Мы сейчас сделаем фокус,” сказал он, “я и вон тот господин в зеленом сюртуке. Если вы вернете вашу ложку из рукава, зеленый господин, то я верну также и свою.” Когда охотник за ложками понял, что его выдали, и что честное око наблюдает за его нечестной рукой, он подумал: “лучше в шутку, чем всерьез” и тоже отдал свою ложку. Так что хозяин снова обрел свою собственность, и ложечный вор - тоже смеялся, но недолго. Ибо, когда остальные гости это увидели, они с позором вытолкали вора за дверь, а хозяин послал ему вслед слугу, так что не обошлось без тумаков. А храброго офицера - угостил еще бутылкой доброго венгерского за здравие всех честных людей.

Мораль: нельзя воровать серебряные ложки.

Мораль: право - находит своего защитника.”

В предложении “честное око наблюдает за нечестной рукой” - вся тайна клептомании: что в глазу (в верхнем человеке) “честно”, т.е. уместно, то становится в руке (в конечностях) - “нечестным”, т.е. ведет к неправомерным действиям. Весьма наглядно - как ложка исчезает во тьме рукава, т.е. в подсознании, и как этот процесс делается обратным благодаря тому, что противник воткнул ложку в свой мундир видимым для всех образом. Когда рассказывают, как “некто в зеленом сюртуке играл серебряной ложкой и ложка вдруг соскользнула ему в рукав и больше оттуда не появлялась”, это - удобный случай сопроводить это соответствующим жестом руки и, по возможности, впечатляющим образом. В остальном история рассказывается с присущим ей юмором, несколько смягчающим очевидную в ней мораль. Склонность алеманнов* к народнопедагогическим поучениям, столь отчетливо выступающая у Песталоцци или у Иеремии Готтхельфа, у Гебеля, становится благодаря юмору еще более доброжелательной и действенной.

Рудольф Штайнер говорит об этом поэте, что он клептоманию преобразовал в поэтическое искусство. Он ее не просто победил и изгнал, он ее преобразовал. Как это понять? Гебель - также был большой собиратель. Истории, которые выходили затем собранными в “Сундучок сокровищ” (тоже характерное название) - были первоначально историями из календаря. Этот календарь, “Рейнский друг дома”, для читателей того времени, преимущественно крестьян, должен был во многих отношениях заменять газету и он приносил новости со всего света. Здесь описывалась ужасающая борьба человека с волком в одной французской деревне, бомбардировка Копенгагена, сила французской армии, новая комета, кое-что о ящерицах и змеях, искусство изготовления красных чернил, и прежде всего - чудесные анекдоты. Эти истории он большей частью не сочинял сам, а собирал повсюду. В издании Гебеля первоначальная история и Гебелева форма - всегда видны рядом друг с другом, газетная ли это статья или тот или иной художественно­юмористический рассказ. Откуда у Гебеля были эти преобразованные силы, которые проявлялись в его поэтическом искусстве? Мы видели, что лечение клептомании основывается на том, что силы, погруженные в область обмена веществ и воли - снова поднимаются в организацию представлений. Что было выпавшим - снова поднимается. Однако, нечто от преобразованных сил, которые органически присутствуют в обмене веществ и душевно - в воле, это ­ поднимается наверх. И это выступает затем как творческие способности в верхнем человеке. Исцеленный клептоман имеет возможность не только снова стать нормальным гражданином, но и сверх того, благодаря преобразованию своих ошибок ­ приобрести новые способности. Здесь в определенной степени видна работа мастерской судьбы; она работает так, что развиваются гениальные способности. Поэтому на небесах больше радости от одного раскаявшегося грешника, чем от 99 праведников: грешник должен предпринять намного больше усилий, прежде чем окажется на верной дороге, но исцеленный грешник может приобрести нечто такое, чего лишен остающийся лишь “праведным”.

В случае знаменитых физиологов клептомания не обнаруживается; благодаря жизненным обстоятельствам она сдерживается извне. Процес останавливается, так сказать, на ветхозаветной стадии: не укради. Но страсть к захвату, тенденция что­либо приобретать - остается, хотя и в сублимированной форме. У Гебеля - дело идет ступенью дальше. У него мы можем сказать: давать - более душевно, чем брать. Направление изменилось на обратное. Тенденция тянуть на себя - преобразована в способность давать человечеству нечто, а именно - эти изысканные истории и другие дары его поэтического искусства.

Понятно, что не каждый исцеленный клептоман может и должен становиться поэтом. Но преобразовать исцеленные недостатки, исцеленные слабости в позитивные способности - возможно в каждом случае. Кем стал юноша, описанный в “Лечебно­педагогическом курсе”? О нем сообщается, что он склонность к клептомании полностью преодолел и стал позднее сильным, исполненным ответственности учителем. Для педагога небольшая толика преобразованной клептомании, которая проявилась бы потом в в таланте рассказчика, в находчивости - является весьма полезной.

Обозрение взаимосвязей клептомании ведет не только к мероприятиям, которые могут исцелить эти недостатки, но также и к тому, чтобы видеть позитивный смысл этого явления, которое ведет прежде всего к моральному падению. Вечная человеческая тема - падение и восстание вновь - является здесь в известной вариации.