VIII. ИСТЕРИЧЕСКИЕ ДЕТИ

Эпилептические дети часто отличаются грубым, атлетоидным строением тела (“иктопическая конституция”) и в своих припадках - также обнаруживают тенденцию самоутверждения и преодоления трудностей. Почти противоположность этому представляют истерические дети. В типичных случаях это - нежные, грациозные, робкие, чувствительные, легко утомляемые дети, которые охотно отступают, чтобы смягчить наступающие трудности.

Точному понятию детской истерии, образованному Рудольфом Штайнером, противостоят два предрассудка, связанные в ходячем мнении со словом “истерия”. Во-первых, само обозначение “истерический” подверглось девальвации и стало даже использоваться как оскорбление. При этом имеют в виду фальшивую самоинсценировку, самопредставление, умышленное вымогательство, бегство в болезнь и др. Но имеется в виду не все это, но - объективная форма заболевания, которая может порождать состояния, внешне ­ весьма подобные упомянутым28. Во-вторых, в основном имеют в виду лишь проявления у взрослых, тогда как специфическая детская форма истерии ­ остается вне рассмотрения.

Рудольф Штайнер говорил о “душевной ранимости” истерических детей. Это - ключевое понятие, из которого можно понять почти все симптомы. Когда у человека повреждена кожа на руке, скажем ­ ссадина, он весьма опасается прикасаться к чему-либо рукой, так как это причиняет ему боль. Точно также ребенок, у которого имеется эта душевная ранимость, отступает перед каждым требованием, поскольку принятие задачи причиняет ему душевную боль.

Чтобы понять, что здесь имеется в виду под “душевной ранимостью”, мы должны пойти в наших размышлениях несколько дальше. Для человеческого развития, в противоположность растительному и животному - существенно то, что оно не объяснимо одними лишь биологическими данностями. Человек растет не только снизу вверх, но и сверху вниз. В растущую телесность опускается его духовно­душевное существо, все больше охватывая, пронизывая и формируя эту телесность. Благодаря телесному инструменту в ходе детского развития все сильнее открывается духовно­душевная индивидуальность. Мы называем это процессом инкарнации*. Уже при рассмотрении эпилепсии мы говорили о том, что к полноценной инкарнации принадлежит не только пронизание собственной телесности, но также, благодаря этому - еще и связь своего существа с физико­эфирными силами окружающего мира. В то время, как эпилептики этот второй шаг инкарнации, связь с окружением - совершают не вполне, истерические дети на этом втором шаге заходят слишком далеко. Они слишком интенсивно ощущают своим существом силы окружения и в известной мере теряют себя в этом. Это - как если бы кожа недостаточно отделяла их от окружения, как если бы кожа была именно “изранена” и не могла бы совершенным образом исполнять свою функцию границы тела. Правда, здесь имеется в виду душевная ранимость и слишком “тонкая кожа” - это прежде всего образ душевного своеобразия. Но так же обстоит и на физическом плане: у этих детей - нежная, мягкая, тонкая кожа, склонная к потливости и их слишком большая проницаемость ­ раскрывается также и в этом телесном симптоме.

В душевной области ­ внутренняя связь с окружением сказывается в способности детей к отслеживанию тончайших душевных движений других людей. Это может вести как к чуткому и тактичному поведению, так и к тому, чтобы овладеть столь тонко изученным окружением и установить над ним тиранию. В припадках крика и плача, обычных для большинства таких детей, очень ясно выступает “выход из себя”, потеря себя в окружающем мире. Эти припадки при недостаточном педагогическом руководстве ­ также могут становиться средством, которым ребенок навязывает свою волю окружению.

С другой стороны, эти дети бывают глубоко опечалены и шокированы при самом незначительном порицании или безобидном происшествии. В процессах восприятия, прежде всего, в восприятия запахов они также часто сверхчувствительны, так что, например, неприятные запахи зачастую они едва ли могут переносить. Прекрасное выражение находят “душевные чувствительные нити”, которыми такой ребенок осязает свое окружение, в рисунке цветным карандашом (рис.14) одной шестилетней истерической девочки. Видна лишь схематично намеченная телесность с обильной ткущей вокруг нее штриховкой, и, прежде всего ­ длинные тонкие руки, которые как чувствительные усики насекомого простираются в окружение.

Сравните это с образом (рис.15), который постоянно чертил с незначительными вариациями восьмилетний эпилептический мальчик. Он не мог объяснить, что должны были представлять эти спонтанно возникающие рисунки. Видна замкнутость, жесткие контуры и как бы плененные в черепе или в некоем кожухе лучистые, солнцеподобные образования. Едва ли можно вернее выразить ситуацию плена эпилептика.

В следующей истории болезни восьмилетней второклассницы находит выражение многое из существа истерического ребенка:

Роды с наложением щипцов, после родов - судороги. Ребенок слабый, боялись, что не выживет, два месяца в детской больнице. Три месяца - искусственное вскармливание. Ходить и говорить начала в 16 месяцев.

Из детских болезней перенесла краснуху, свинку, коклюш, ветрянку. Аппетит плохой, сон хороший.

Данные осмотра: крайне жалкий воробышек, предельно тощий, вес 22 кг, рост 124 см, бледный цвет лица, выпученные глаза. Застенчивое, боязливое, меланхоличное, чувствительное существо. Внутренние органы без особенностей; лордоз крестцового отдела позвоночника, плоскостопие. Тонкие конечности, холодные и синие. Выражение лица - робкое, надутое, часто - болезненный смех. Говорит тихим, нерешительным голосом. Текучие длинные волосы.

Мать характеризует ее как застенчивого, чувствительного ребенка. Кожа настолько чувствительна, что не выносит малейшего давления. Ступни были бы тотчас изранены обувью, если бы не были защищены лейкопластырем. Душевно - заторможена и боязлива, среди других детей чувствует себя угнетенной. Фактически страдает от своих товарищей по играм, так как она - другая, не столь грубая, как они; поэтому она не могла защищаться. Но будучи дома одна, она может быть иногда совсем дикой, бушевать вокруг, взбираться на самые высокие деревья и т.д.

Обо всем она прежде всего думает, что ­ она этого не может. Притом, она может, например, прекрасно рисовать. Мать, однако, замечала, что это “я этого не могу” выступает тогда, когда она чего-либо не хочет. Тогда она уклоняется под всякими предлогами - ей плохо, она устала и т.д.

Рис. 14. Рисунок истерического ребенка (цветной карандаш)

Другие дети, несмотря на ее старческое, искушенное выражение лица, за ее робкое поведение называют ее “бэби”. Она - также охотно уединяется ради игры с младшими детьми.

Эта история болезни демонстрирует ряд характерных симптомов, говорящих сами за себя; некоторые из них, однако, надо подчеркнуть особо. То, что ребенок после рождения заболел так тяжело, что сомневались в том, что он выживет, может иметь самые разнообразные причины. У этих детей при каждом таком событии тотчас начинает действовать жизненный мотив “отступления”; ребенок совсем не хочет приступать к этой своей земной жизни. Рудольф Штайнер сравнил происходящие при детской истерии события с процессом умирания1. В самом деле, эти дети со своей слабой телесностью и бледными острыми лицами могут своими внешними проявлениями напоминать умирающих. Холодный, липкий пот, к которому склонны (не в вышеописанном случае!) эти дети, напоминает смертный пот.

Рис.15. Рисунок эпилептического ребенка (цветной карандаш)

В ребячливом поведении и склонности играть с младшими детьми выражается отступление перед собственным возрастом. Весьма характерен также тихий голос, которым ребенок едва достигает другого человека. В истерическом мутизме (тупости) - этот симптом усиливается до полного ухода в себя. В болезненном смехе “душевная ранимость” находит физиономическое выражение. Появление (также при хорошей одаренности) у всех этих детей постоянно негативного заявления: “я этого не могу” - позволяет почти с достоверностью поставить диагноз. Мы понимаем такие заявления как наличие “душевной ранимости” и связанного с ней отпрядывания от задач школы и жизни.

Но если ребенок не натыкается на препятствия внешнего мира, он может позволить проявиться своей собственной тенденции, дать ей беспрепятственно изживаться. В нашей истории болезни это проявляется в беспорядочной шаловливости и буйстве, когда девочка дома одна. Склонность истерических детей устремляться в свое окружение отражается и в телесных симптомах; в нашем случае, например, это - пристрастие к текучим длинным волосам. Два еще почти обязательных симптома, свидетельствующих об “истечении”, потливость и энурез, здесь отсутствуют.

Энурез - классический симптом. После всех переживаний, душевных ранений и болей, которые принес день, ребенок может, наконец, беспрепятственно устремиться в приятное тепло кровати. Это устремление иногда подготавливается уже в вечерней шаловливости ребенка перед отходом ко сну. При этом говорится также об истерическом ретардансе, ибо энурез в раннем детстве ­ физиологичен. Наблюдается также, что дети на нежелательные или шокирующие переживания дня, например, на нового воспитателя - реагируют повышенным энурезом. Однако, меньше всего это нужно понимать как “месть” (хотя возможно и такое), но, в значительно большей мере ­ как то, что они тем сильнее “изливаются” наружу, чем сильнее перед тем уходили в себя от шокирующих переживаний.

Среди энуретиков четко различаются три распространенных типа. Первый - это уже описанные дети с аденоидными разрастаниями (стр. 52), у которых имеет место аномалия среднего человека, системы дыхания. Очень распространен тип притупленных детей, которые кажутся утонувшими в своем обмене веществ. У последних энурез бывает столь чрезмерным, что они буквально “уплывают”, как выражаются их родители. Эти дети выделяются жалким, “виноватым” выражением лица, сильно выпученными глазами и грязным цветом кожи. И, наконец, в редких случаях находят холодно­уравновешенный тип, в большинстве своем это - девочки мальчишеского сложения, у которых энурез выступает лишь случайно и в слабой степени. Первый описанный тип иллюстрируется сообщением на стр. 52. Для второго типа характерен следующий случай:

Восьмилетняя второклассница. Беременность, роды и младенчество без особенностей. Ходить начала в 11 мес., говорить - в год. Из детских болезней перенесла ветрянку, краснуху и коклюш. Нормальное мочеиспускание маленького ребенка без перерыва перешло в энурез. Она никогда не была вполне сухой. Энурез - от 1 до 3 раз в неделю и притом в форме “потопа”. Аппетит и сон - очень хорошие, даже слишком.

Осмотр: рост 128 см., вес 27 кг. Флегматичная кругловатая девочка с круглым, плоским лицом и щеками, как у хомяка. Желтоватый цвет лица при пепельных волосах. Глубокие тени под глазами. Руки и ноги - легко потеют. Лордоз и плоскостопие.

Дома задает тон в играх, что весьма неожиданно, так как на занятиях никогда не выступает и действует усыпляюще.

Во влиянии, которое оказывает этот ребенок на школьных товарищей, проявляется нечто такое, что вообще впервые полностью обнаруживается лишь у взрослых истериков, а именно способность овладевать отдельными людьми или группами. Уже указывалось (стр. 95), что эта способность базируется на внутренней связи с окружающим миром. Кругловатый габитус - также расходится с типичным грациозным строением телесности истерического ребенка и тяготеет уже больше к разбухшей, бесформенной телесности взрослого истерика.

Примером третьего типа энуретика может служить случай четырнадцатилетней ученицы:

Роды протекали без осложнений. Кормление грудью - недолгое. Раннее детство без особенностей. Ходить и говорить начала в 15 мес.

После поступления в школу была постоянно утомлена, бледна и много потела. Но подозрение на туберкулез рентгенологически подтверждено не было. Аппетит умереннный, сон “жутко глубокий”.

Осмотр: рост 163 см., вес 48 кг. Нежная девушка с тонкими конечностями, с длинными прямыми белыми волосами, еще в пубертате. Светлая кожа, легко потеет. Внутренние органы здоровы. Плоскостопие.

Выражение лица чаще всего отсутствующее, замкнутое, и кажется, она к другим людям равнодушна, несмотря на то, что она внутренне очень чувствительно реагирует на свое человеческое окружение. Эта чувствительность простирается также и на телесную область. Она не выносит, например, испарений других людей. Она пригрозила, что выбросится из окна, если ей отрежут волосы. Энурез выступает часто, но лишь в незначительных количествах. Одеяло натягивает до ушей. Спит в одной комнате с сестрой, но с самого начала отгородила себе ширмой отдельный угол с ночным столиком.

Глубокий сон энуретика - известен. Чрезвычайно характерно также стремление прятаться под одеяло, в котором выражается потребность создать оболочку, как бы для компенсации тонкости кожи. Эта потребность может выражаться и в различных других симптомах. Дети охотно одевают пальто или другие одежки, вообще плотно одеваются; или они устраивают, как в нашем случае - в углу, где стоит их кровать, отдельный закрытый сектор. Также и в душевном плане - особенно сильна потребность чувствовать себя в безопасности.

Мы говорили о грубом (“атлетическом”, “иктопическом”) строении тела эпилептика, о ситуации плена, в которой находится его духовно-душевное.

У истерического ребенка мы видим, в полярной противоположности к этому, скорее слабую телесность и отсюда - склонность к “излиянию” духовно­душевного. При этом душевно вскрывается многое из того, что должно было бы оставаться скрытым в его внутреннем. “Такой ребенок выступает передо мной таким образом, что в каждом деле, которым он занимается, я вижу его душу открытой. Его душа изливается во все то, чем ребенок вокруг меня занимается1.”

У истерического ребенка границы с внешним миром ­ слишком проницаемы. Он находится в целом в ситуации, которая, по крайней мере до известной степени - правомерна лишь для организации обмена веществ и конечностей, действие которой постоянно распространяется на внешний мир. Для целостного человека эта ситуация выступает впервые лишь в момент смерти, когда сверхчувственная часть существа человека выходит наружу. Мы снова приходим к сродству истерических явлений и процесса смерти.

И наоборот, в незавершенной инкарнации эпилептика, в известной мере застревающего в процессе рождения, лежит поведение, которое определяется сверхчувственной и анатомической структурой нашей организации головы, которая “инкарнирована” как обычный зритель мировых событий.

У взрослых истериков происходит дальнейший переход границы: граница между сознанием и подсознанием снимается, оба перемешиваются нездоровым образом. Подсознание берет на себя руководство теми действиями, которые должны быть направляемы лишь бодрствующим сознанием. На сей счет имеется бесчисленное множество примеров в современной психологической литературе, исследование которых, однако, завело бы нас слишком далеко от нашей темы.

Эту взаимосвязь нужно было бы, однако, продолжить далее, так как благодаря ей проливается свет на своеобразное сродство смерти и истерии. Kretschmer29указал на то, что под влиянием страха смерти, в ситуациях паники - истероидными становятся также те люди, которые вообще истериками не являются.

Во время одного землетрясения, при пожаре театра многие люди реагировали на происходящее таким образом, что эту реакцию нужно назвать истерической: одни были как в параличе, другие - “безголово” носились, подвергая опасности себя и других; из страха смерти - они стремились к смерти. Когда во время футбольных матчей нежелательное удаление судьи приводит к подобным сценам, также приводившим к смертным случаям, происшествия подобного рода проливают свет на многие современные переживания живущей внутри тенденции.

Истерию характеризует “неправомерный переход границы”, является ли это, в детской форме - прорывом границы окружающего мира, или же у взрослых - снятием границы бессознательного. Оба случая выходят за пределы возможного для дневного сознания отношения к внешнему или внутреннему окружающему миру и тем самым являются попытками изменения сознания. Стремление к такого рода переходу границы и изменениям сознания ­ имеет место в современном человечестве. Отсюда страсть к таким медикаментам, как мескалин или ЛСД, которые открывают сознанию новые переживания. Если бы эти средства распространились повсеместно, это должно было бы привести к некоего рода истеризации человечества. Но ориентацию в том, как правомерным образом удовлетворить эту тоску, как точным и безопасным образом вступить на путь к следующим ступеням сознания - может дать современная духовная наука Рудольфа Штайнера.

Возвратимся к истерии детского возраста и обратим взгляд на выводы, которые вытекают из развитого здесь воззрения для лечения. Речь идет о том, чтобы, с одной стороны - ненавязчивым образом давать детям ощутить внутреннее сочувствие, отвечая тем самым их потребности в душевной защищенности, с другой стороны - их ободрять и внутренне укреплять. Благодаря обоим мероприятиям - непрерывно добиваются того, чтобы дети опирались сами на себя, здоровым образом уединялись и становились более независимыми от реакций окружения. При достаточном терпении можно уже в детском возрасте исцелить душевную ранимость и перевести ее в укрепленную конституцию. При этом желательно избежать двух ложных путей, на которые обратил внимание Asperger30. Не надо детям “подыгрывать”; нас не должно соблазнять участие, в котором сочувствие переливается через край. Это - ошибка, в которую впадают родители, особенно матери. С другой стороны, открытие, что дети избегают трудностей, что они “только делают так”, как если бы они не могли этого делать - не должно приводить к внутренне их отвергающему поведению воспитателя. Оба ложных пути усилили бы истерию. В первом случае - поскольку движутся в одном элементе с ребенком; во втором - поскольку в отшатывании перед тотчас же испытываемым отверганием ребенок только лишь еще сильнее переживал бы свою душевную ранимость.

Рудольф Штайнер в лечебно-педагогическом курсе дал вполне конкретные дидактические мероприятия, помогающие истерическим детям. Одно такое мероприятие заключается в том, что в ход школьных уроков вводится изменение темпа. Когда ребенок занят письмом, чтением или рисованием, нужно в определенный момент попросить его, чтобы он выполнял эту работу быстрее, чем раньше. Ребенок первым делом пугается и отпрядывает перед этим требованием, как и перед всякой новой трудностью. Поскольку воспитатель все же стоит перед ним, он должен себя преодолеть и, несмотря на свою пугливость, подойти несколько иным образом к своему заданию. Благодаря этому укрепляется и консолидируется его разливающаяся конституция. Если “перегрузки” занятий проводить систематически и методически подготовленным образом, улучшение все более распространяется на всю совокупность истерических симптомов.

За типичным заявлением истерического ребенка “я этого не могу” - лежит комплекс представлений, который Рудольф Штайнер охарактеризовал следующим образом1: “Я хочу сделать нечто; я этого, собственно, не могу; но я должен это сделать; поэтому это становится иным, чем оно должно быть”. Этот комплекс представлений постепенно разлагается, если воспитатель, как защитник, поставлен рядом с ребенком и внутренне сотрудничает с его деятельностью, сопровождая ее “душевной лаской”. “Естественно, ребенок ничего не будет иметь из этого, если вы сами будете делать все, что должен делать ребенок. Вы предоставляете ребенку рисовать, но рисовать не самому, а незаметно направляя его кисть сбоку, сопровождая каждое движение. Вы представляете ребенка таким образом, что вы, в то время, как ребенок образует свои представления, мягко направляете его, по возможности доброжелательно и четко с ним сотрудничая.”

В заключение своих указаний об истерических детях Рудольф Штайнер сказал: “Каждый, кто хочет стать воспитателем анормальных детей - никогда не готов, каждый ребенок для него - новая проблема, новая загадка. Но чрезвычайно важно то, что его ведет сущностное в ребенке, указывая ему, как он должен поступать в каждом отдельном случае; это - неудобная работа, но эта работа - единственно реальна. Поэтому столь настоятельно в смысле духовной науки идет речь о том, что именно как воспитатели - мы в самом выдающемся смысле занимаемся самовоспитанием. Мы упражняемся в высшем самовоспитании, когда мы с интересом исследуем симптомы болезни.”

Это “исследование с интересом болезненных симптомов” - и есть то, что ставится задачей данной работы. Этим не только добываются определенные познания, но живой интерес охватывает также эмоциональную жизнь и волю воспитателя и делает его пригодным для великих задач, которые общество отставших детей ставит перед ним каждый день.