ТРОЙНАЯ ПОЛЯРНОСТЬ ДЕТСКИХ АНОМАЛИЙ РАЗВИТИЯ

Иэ множества форм явлений у детей, нуждающихся в душевном уходе, выделяются, в силу их принципиального значения ­ шесть форм. Рудольф Штайнер в общей части своего Лечебно-педагогического курса противопоставил их друг другу в тройной полярности:

 

	А	Б
I	Бедные серой дети (железо)	Богатые серой дети
II	Эпилептические дети	Истерические дети
III	Слабоумные дети	Маниакальные дети

 

Эти шесть возможностей детских аномалий развития представляются совершенно общими болезненными тенденциями, под которыми имеются в виду не только определенные этим образы болезней в узком смысле, но они настолько широки, что позволяют лечащим педагогам ориентироваться с их помощью во всей полноте явлений, встречающихся у доверенных им детей. Это почти так же, как все уже имеющиеся или вновь возникающие пространственные образы могут быть размещены внутри шести пространственных направлений (вверх-вниз, вправо-влево, вперед-назад).

Изложения Рудольфом Штайнером этих шести основных направлений частью ­ лишь схематичны. Лечебно-педагогический курс возник уже в заключение его жизненных трудов. Если бы он смог прочесть дальнейший курс также для лечащих педагогов (как это было, например, сделано для педагогов), были бы, конечно, сделаны более точные пояснения. Все же основания, на которых можно строить дальнейшую работу, заложены.

Указанные образы болезней были в отдельности уже описаны в предыдущих главах (эпилепсия и истерия в т.I). Речь здесь пойдет о том, чтобы установить их взаимные соотношения и исследовать, в чем заключается полярность, которая объединяет столь различного рода состояния на одной (А) и на другой (Б) стороне.

Образам болезней, стоящим на левой стороне (А) свойственна стягивающая тенденция. Это вытекает уже из предшествующих представлений, становясь, однако, в дальнейшем еще отчетливее. На другую сторону (Б) склоняются дети, чье состояние подчиняется образам болезни, обобщенным справа ­ излиться в окружающий мир и, в известной мере ­ распространиться за пределы своей телесности. Это понятия “стягивания” и “расширения”, в основу которых положены гетевские идеи прарастения и метаморфозы растений60, которые мы здесь снова открываем. И как для Гете было возможным ­ преобразовывать с помощью этой идеи отдельные растительные формы друг в друга и “изобретать” новые растения, так же расширение и стягивание при соответствующем изменении ­ могут становиться понятиями также и лечебной педагогики, благодаря чему удается установить отношение отдельных форм болезней друг к другу и так их преобразовать, что становится видимым и путь их лечения.

Рис.4. Выворачивание круга

Чтобы действительно проникнуть в лечебную педагогику, эти понятия, конечно, следует осмыслить в их самом крайнем развитии. Рудольф Штайнер обозначает их в этой форме как “точку” и “круг”. Точка ­ это стягивание в его самой концентрированной форме. Каждая в какой-либо мере воспринимаемая точка, чтобы достигнуть собственной природы, должна становиться все более малой и концентрированной, пока не станет математической точкой, уже не воспринимаемой чувственно и доступной лишь мышлению. Круг ­ наоборот, как нечто воспринимаемое, согласно своей идее ­ стремится к все большему расширению, пока не станет бесконечно большим кругом. Здесь, по гетевскому учению о метаморфозе, мысленное образование идет наружу, присоединяя к понятиям “расширения” и “сжатия” “выворачивание”: доведенное до конца расширение снова опрокидывается в стягивание и наоборот.

Рис.5. Точка и круг

Когда круг увеличивается, окружность все более выпрямляется, и, наконец, у бесконечно большого круга становится прямой (рис. 4).

Если движение продолжить, прямая линия снова изгибается в другую сторону, круг замыкается и при дальнейшем уменьшении возвращается в точку: круг становится точкой. Но этот круг и эта точка ­ не те же самые, из которых мы исходили. Между ними произошло выворачивание: что было внутри, стало вовне; что было вовне, стало внутри. И наоборот, я могу концентрацию точки продлить так далеко, что я в известной мере пробиваюсь на другую сторону и доведенная до крайности точка снова преобразуется в круг. Точка становится кругом, круг становится точкой.

Такое, преобразующее полярности движение, которое мы провели чисто мысленно, обнаруживается также в основной структуре человеческой организации. Полярность выступает здесь перед нами, когда мы скелетное образование в верхнем человеке сравниваем с таковым в нижнем человеке. В черепе ­ кости лежат вовне, под кожей (экзоскелет); они имеют окутывающую, защитную функцию; это указывает на тенденцию, образующую круг (в данном случае шар). Конечности имеют поддерживающую функцию; в центральном положении их костей (эндоскелет) находит выражение тенденция точки. Тем самым основная структура знаменует в человеке постоянные физические соотношения. Если мы пройдем теперь во внутреннейшее человека, к его Я, к способу, каким это Я открывается внутри физической телесности, соотношения перевернутся. Мы должны представлять Я в верхней организации ­ как действующее из центральной точки, наружу. Образом для этого является исходящий из центра глаза, из зрачка взгляд, в котором Я человека выступает перед нами совершенно обнаженным. Такой центральной встречи с Я система конечностей нам передать не может, но зато предоставляет столь же интенсивное в своем роде соприкосновение с периферией, с поверхностью тела. Как безошибочно высказывает себя внутреннее существо человека, его характер ­ в пожатии руки: холодное оно или теплое, твердое или мягкое, сухое или влажное, энергичное или вялое!

Полярное расположение точки и круга в человеческой организации наглядно иллюстрируется следующей схемой (рис. 5).

Преобразование круга в точку ­ также происходит внутри человеческой организации. Конечно, мы должны учесть при этом временной ход человеческого существования вообще, в частности ­ переход от одной земной жизни к следующей. Мы знаем из духовнонаучных исследований Рудольфа Штайнера, что организация обмена веществ и конечностей одной жизни ­ преобразуется в головную организацию следующей жизни. При этом происходит выворачивание: периферически действующее в конечностях Я (круг) становится центральным в головной организации новой земной жизни: распространяющееся в бесконечность послесмертного универсума периферическое Я ­ переходит бесконечно большой круг и стремится назад, к точке, и тем самым ­ к головной организации.

С этим преобразованным родом размышления, которое мы сначала провели чисто умозрительно ­ точка есть круг, круг есть точка ­ и затем применили это к человеческой организации, становится возможным подойти также и к детским аномалиям развития и так понять их, чтобы из этого воззрения уже вытекали возможности лечения и тем самым ­ направление лечебных мероприятий.

Начнем с противопоставления эпилепсии и истерии. Эпилептический ребенок как бы скован в точке своей организации, его высшие сущностные члены пленены в своем органе, они уже не могут пробиться вовне, к силам окружности. Концентративная и упрочняющая тенденция точки часто сказывается в грубой, атлетической, не вполне проницаемой телесности (“иктопической”); однако, она может также проявляться в некоторой неподвижности и педантичности душевной жизни (“энехетичность”). Дети имеют “слишком толстую кожу”, иногда ­ даже физически (ч. I, гл. VI).

В противоположность этому, истерический ребенок ­ нежный, грациозный, слабый, легко потеющий, текучий и струящийся, (в тенденции к энурезу ­ также), полностью раскрывающийся в переживании круга, ощущающий окружность как бы тонким органом осязания и благодаря этому ­ высокочувствительный, легко ранимый событиями окружения. Кожа, граница окружающего мира ­ тонкая и проницаемая, легко ранимая физически. Чувственно-ощутимые истечения в потливости и энурезе являются выражениями того, что происходит в сверхчувственном существе ребенка: самоизлияние в мировое окружение. Потливость и энурез ­ сами по себе не очень значительные явления, но могут обратить внимание на нечто великое и значительное, а именно на соотношение сущностных членов. Дух и душа таким образом вытягиваются из организации ребенка вовне, поэтому Рудольф Штайнер сравнивает этот процесс со смертью. Это ­ процесс экскарнации, который можно обозначить тенденцией к засыпанию, в то время, как эпилептик, наоборот ­ не полностью пронизан процессом инкарнации; он застревает в процессе пробуждения. Можно сказать, что он остается в процессе рождения, никогда не доходящем до конца.

В полярности железо-сера железный ребенок ­ фиксирован на точке, но на этот раз ­ не в физической организации, а в сознании. Ребенок не может отделаться от представлений, которые он не может забыть. Как выглядит такой, склонный к навязчивым представлениям, ребенок? “Прежде всего я смотрю на ребенка и беру один из поверхностных симптомов: цвет волос... Черные волосы ­ следствие слишком богатого содержания железа в человеческом организме. Так мы можем проследить вовнутрь так называемую духовно-душевную аномальность, вплоть до физической субстанциальности1”. Как раз именно в случае того, что разыгрывается в сознании как навязчивые представления ­ велико искушение выдвинуть в качестве объяснения хорошо продуманную психологическую теорию. Какие переживания могли привести ребенка к тому, что в нем укоренилась именно эта сверхценная идея? Ведь этому могло нечто предшествовать, например ­ громогласный учитель мог вызвать навязчивое представление у такого рода предрасположенного ученика. Но это ­ не первично. Первична предрасположенность, и мы опознаем это на физически установленном симптоме цвета волос.

В противоположность этому ­ серный ребенок пышет активностью “как огнедышащая гора”. Представления исчезают, они становятся все более тихими, забываются.

И откуда мы узнаем, что речь здесь о серном ребенке? Опять-таки ­ из внешне видимого симптома цвета волос: такие дети ­ блондины или рыжие. Как полярность эпилепсия-истерия приводит к противоположности пробуждения и засыпания, так эту вторую полярность мы можем выразить как воспоминание и забывание.

Наконец, в слабоумном ребенке, как это имеется в виду в Лечебно-педагогическом курсе, уплотняющая тенденция точки действует столь сильно, что телесность становится затвердевшей, тяжелой, неподвижной. В противоположность этому, маниакальный ребенок ­ родственен окружности, всего касается, пребывает в постоянном движении.

Как мы в случае эпилептического и истерического ребенка обращаем внимание на всю конституцию в целом ­ грубо он сложен или нежно, толстокожий он или чуткий, у железного или серного ребенка ­ на цвет волос, так в случае слабоумного или маниакального ребенка мы обращаем внимание на конечности: в покое ли они, висят ли, или он кладет их везде, или же они постоянно в движении. Покой и движение ­ такова здесь полярность.

Охарактеризовав три противопоставления точки и круга, мы получили нечто для понимания этих направлений заболевания. Поскольку это ­ полярности, они объяснимы взаимно. Если мы охарактеризовали одну сторону полярности, скажем ­ эпилепсию, мы должны сказать тогда и о противоположности, о другой стороне ­ истерии.

Если мы, с одной стороны, говорим: плененный, опирающийся на себя, стянутый, тенденция точки, то, с другой стороны ­ мы говорим: разбегающийся, растекающийся, потерявший себя, тенденция круга.

Если это ­ односторонность, то это болезнь. Здоровье должно лежать между этим. Если я содействую выздоровлению, если я хочу лечить, я должен передвинуть болезненный процесс на противоположную сторону, но не полностью, иначе я привел бы к противоположной болезни.

Каждый больной уже имеет в себе процесс самоисцеления, но процесс этот слишком слаб, чтобы вести к выздоровлению. Обнаружив процесс самоисцеления, могут у него подслушать, как должно происходить лечение. Легче всего выйти на след такого процесса самоисцеления, имея дело с болезнью, которая меняется между двумя различными состояниями, как в случае эпилепсии: припадок и интервал между припадками.

Сегодня можно иногда слышать: “Эпилептик ­ совершенно обычный человек, с которым лишь иногда случается что-то необычное”. Эта формулировка возникла из достойного признания стремления противодействовать распространенному предубеждению против эпилептиков, мешающему их вчленению в социальность. Эпилепсия как таковая имеет место также и при отсутствии припадков, и она заключается в описанной ситуации плена эпилептика.

Перед припадком эпилептическая тенденция возрастает. У детей, как известно, иногда можно заметить известные предвестники, продромы. Один неприпадочный ребенок мог, например, среди урока вдруг стать несконцентрированным и мешающим. В одном специальном случае у девочки был несомненный признак приближающегося припадка, когда она на прогулке начала сбивать шляпы с голов у других детей. И затем начинается припадок. Он сопровождается явлениями, которые совершенно ясно показывают, что прогрессирующие усиления в припадке настолько уплотняются, что вдруг переворачиваются в противоположность: происходит выворачивание. Происходят явления, принадлежащие к истерической стороне: излияние, слюнотечение, мочеиспускание и другие опорожнения. Насильственные действия, тенденция что-либо разбить, поджечь, страсть к бродяжничеству ­ все это явления, выступающие как эквивалент припадка и показывающие тенденцию прорыва, преодоления плена.

“Истерический характер” припадка иногда может становиться видимым и в окружении, которое может быть как бы охвачено заразой. Именно дети, которые еще никогда не переживали припадок и неподготовлены, например, захвачены этим врасплох в классе ­ могут быть охвачены паникой и подвергнуться такой же опасности, как и эпилептические дети ­ из-за своего припадка. Паника ­ недвусмысленная истерическая массовая реакция.

С полным правом припадок сравнивают с грозой. Здесь также усиливается напряжение и тяжесть атмосферы в клубящихся облаках и т.д., затем ­ молния, гром и разражается ливень. Как результат, мы имеем после грозы чистую атмосферу. Но гроза может также натворить разрушений молнией и ливнем.

Все, что мы видим в припадке ­ моментальная переработка в истерическое течение, прорыв в окружение ­ это попытка самоисцеления, конечно, в таком виде ­ жесткая и грубая, подвергающая жизнь опасности. Попытаться достичь исцеления ­ это то, чего хочет припадок, только за вычетом его припадочного характера: восстановить отношение к окружению. В этом ­ смысл упражнений, которые даются для лечения эпилепсии: восстановить связь с силами окружения, которые действуют в силе тяжести, в воде, в воздухе и в тепле (ч. I, гл. VI).

Эпилептик, благодаря этим специальным упражнениям ­ должен учиться прямо связываться с элементом, к которому до сих пор не мог проникнуть, поскольку был прикован к определенному органу. Он должен учиться активным усилием прорываться от точки к кругу.

Этот принцип упражнений, введенный Рудольфом Штайнером в лечение эпилепсии, рекомендует сейчас Форстер (Висконсин), прежде всего ­ для лечения тех форм эпилепсии, припадки которой вызываются световыми и звуковыми воздействиями. Пациент “приучается” к свету и другим силам окружения тем, что ему назначают в ежедневном повторении соответствующие световые или звуковые раздражители. Этим его можно постепенно “отучить” от эпилепсии.

В то время, как эпилептик должен путем упражнений активно вживаться в свое окружение ­ от точки к кругу, лечение истерии начинается с человеческого окружения ребенка, т.е. воспитателя, чье лечебно-педагогическое поведение оказывает на ребенка влияние ­ от круга к точке.

Воспитатель добивается этого, как описано в Лечебно-педагогическом курсе, благодаря “неправильному” проведению занятий, на которых он при письме, чтении, рисовании и т.д. переходит от более медленного темпа к более быстрому и наоборот. Этим изменением темпа ребенка приводят в легкий шок (не из темперамента, но сознательно и целенаправленно), под влиянием которого он внутренне собирается. Но он не может настолько уединиться в себе, как хотел бы (“я этого не могу”); он должен быть поддержан изменившимися обстоятельствами, так как лечащий педагог стоит рядом, и работа идет дальше. “Сопровождая душевной лаской” деятельность ребенка, воспитатель создает ему внутреннюю поддержку.

У истерического ребенка ­ также можно наблюдать тенденцию самоисцеления. Эти дети склонны искусственно образовывать отсутствующие у них границы, натягивая одеяло до ушей или ограничивая угол комнаты ширмой, пытаясь удержать себя в этих границах.

При лечении железного и серного типов ­ также действенно побуждение ребенка в направлении противоположного типа.

Серному ребенку, чьи представления тяготеют к тому, чтобы становиться все более неясными и расплывчатыми и, наконец, забытыми, мы назначаем в известной мере искусственно вызываемые навязчивые представления, предлагая его вниманию одни и те же представления снова и снова. В лечебнопедагогическом курсе приводится как пример предложение “солнце озарило гору”, которое каждое утро произносили ребенку для повторения. Таким образом ему создают опорную точку, которую он уже не забывает. Но уже одно и то же утреннее изречение перед занятиями ­ действует в этом направлении. “Итак, речь идет преимущественно о том, что у детей, у которых впечатления исчезают, путем ритмического повторения вызывают определенные впечатления, которые можно в течение трех или четырех недель почти все менять, так что снова и снова вносят извне такие впечатления и обнажают внутреннее таким образом, что и белок ­ также постепенно отвыкает от своего высокого содержания серы1”. Диетические мероприятия ­ крепче солить пищу ­ оказывают концентрирующее влияние. Соль возникла из процесса уплотнения, она обнаруживает центростремительную тенденцию в своей склонности притягивать воду.

И напротив, железного ребенка с его навязчивыми представлениями ­ мы должны направлять в сторону серного ребенка, у которого представления становятся все слабее, все менее отчетливыми и, наконец, исчезают. Это происходит путем “отрицания шопотом”: ребенку, который не может отделаться от представления “часы красивые”, мы совсем тихо проговариваем противопредставление “часы забыты”, и повторяем это все тише и тише. Представления, так сказать ­ распускаются из точки в круг. Тот же принцип заключен в предлагаемой диете ­ “фрукты с ароматом”. В аромате плод выходит из себя наружу, он не только в точке, в которой он физически видим, но он, все более утончаясь, распускается в ароматическом веществе в окружность.

У слабоумных и маниакальных детей необходимо воздействовать на способность движения. Лучшим средством для этого является эвритмия.

Сверхподвижный маниакальный ребенок (“гиперкинетик”, “эретический”) приводится к самообладанию успокаивающим эвритмическим упражнением M N B P A U. Все входящие сюда согласные ­ это ударные звуки, оказывающие укрепляющее влияние и дающие ребенку толчок в “направлении к слабоумию”.

Неподвижный ребенок благодаря возбуждающему упражнению R L S I с сильнодвижущими согласными ­ получает “маниакальную” тенденцию.

Выравнивающее влияние оказывают также сами дети друг на друга. Поэтому в лечебной педагогике полезно совместное воспитание детей с противоположными отклонениями. В этом заключается известное противоречие с педагогикой. Там, в силу одного из воспитательных принципов, однородные дети, дети с одинаковым темпераментом ­ должны собираться вместе. Обычная педагогика направлена на предшествующее рождению ребенка прошлое. Она хочет раскрыть то, что ребенок принес из этого прошлого в эту земную жизнь. Лучше всего это происходит тогда, когда однородные дети шлифуются односторонне. Лечебная же педагогика ­ ориентирована на будущее. Она может работать не только с тем, что дети принесли; она должна придать развитию новое направление. Она должна противопоставить отклонению развития ребенка ­ полярную силу, которая так преобразует односторонность, что развитие может продолжаться в будущее.

Односторонность приводится в равновесие противопоставлением ей другой полярности. Здоровый человек также обязан своим здоровьем тому факту, что полярности в нем уравновешивают друг друга. Эти односторонности имеются также и в нем. Мы все носим в себе эпилептика и истерика, железный и серный типы, слабоумного и маниакального человека. Но как происходит выравнивание? Не потому, что полярности нейтрализуются. Это было бы лишенное характера среднее состояние. Но это происходит потому, что они чередуются и преобладает то одна, то другая полярность, так как возникает ритм.

Нам нужна совокупность этих полярностей, ибо это человекообразующие процессы. Нам нужны покой и движение, воспоминание и забывание, пробуждение и засыпание.

Утром ­ мы инкарнируем. Пробуждение ­ нечто вроде малого рождения. Утром мы имеем эпилептоидную тенденцию. Многие люди, прежде чем действительно проснуться, должны пережить утром род припадка всяческих вытягиваний, который обозначают как потягивание. Рудольф Штайнер характеризовал эпилепсию как неудачный процесс пробуждения, так как она, по своему праобразу ­ принадлежит к утреннему времени дня.

Утром мы снова воспринимаем то, о чем должны были забыть ночью. Мы снова принимаем то, что отложили вечером. Мы несколько идем в направлении железного типа. Это идет так далеко, что тонкое содержание железа в человеческой крови (серум-железо) утром ­ заметно выше, чем вечером.

Утром мы склонны к спокойной созерцательной работе, сидя в одной точке, скажем, за письменным столом. Поэтому Рудольф Штайнер советовал в расписании уроков вальдорфской школы ­ спокойные, созерцательные предметы (требующие понимания и памяти) отнести к предобеденному времени.

Вечером (и после обеда) ­ противоположный случай. Мы утомлены, мы начинаем экскарнировать. Засыпание ­ это малая смерть. Мы приобретаем истероидную тенденцию ­ течь вместе с окружением. Поэтому вечер ­ полезен для душевности. Мы начинаем забывать и слагаем с себя дневные тяготы. Связанные с движением занятия ­ физкультура, эвритмия, ручной труд, занятия искусством ­ должны быть, по возможности, отнесены на послеобеденное время.

Утром преобладает тенденция точки: пробуждение, воспоминание, покой ­ все это принадлежит утру.

Вечером (и в послеобеденное время) ­ мы уходим в тенденцию окружности: заснуть, забыть; движение ­ принадлежит вечеру. Движение принадлежит стороне “сна”, потому что оно происходит из воли; и собственную природу воли мы просыпаем.

Если человек здоров, он колеблется между этими полярностями. В ритме ­ здоровье. Если человек болен ­ он застревает в одной из этих односторонностей. Если мы хотим его вылечить, мы вносим ему в ритмическом повторении отсутствующую полярность.

Из предыдущего вытекает, что лечебные мероприятия, которые направлены к тенденции окружности ­ нашептывание, упражнения с окружением для эпилептических детей, лечебно-эвритмические движения для слабоумных детей ­ могут с пользой проводиться в послеобеденное время, так как в это время ребенок и без того подвергается тенденции окружности. Маятник качнулся в том направлении, которое мы усилили лечебным мероприятием. Мы сотрудничаем с колебаниями и тем самым усиливаем действие.

И наоборот ­ все то, что нацелено на концентрацию в точке ­ ежедневное повторение тех же предложений (Рудольф Штайнер здесь сам указывает утреннее изречение, сопровождающее занятия), лечебно-педагогические мероприятия для истерических детей, успокаивающую эвритмию для маниакальных детей ­ лучше всего проводить до обеда, когда тенденция точки у детей (головная тенденция) ­ и без того преобладает.

Отклонения маятника утром и вечером ­ всегда взаимно требуются друг другу. Чем дальше отклонится маятник в одну сторону, тем дальше он пойдет в другую. Чем лучше удастся инкарнировать утром, быть полностью бодрствующим и деятельным, тем лучше удастся вечером расслабиться и уснуть.

Мы рассмотрели три пары заболеваний в их противопоставлении в горизонтальном протекании в повторяемой здесь еще раз схеме:

I. Железные дети Серные дети

II. Эпилептические дети Истерические дети

III. Слабоумные дети Маниакальные дети

Выступающие при этом противоположности мы характеризовали, как:

I. Воспоминание и забывание

II. Пробуждение и засыпание

III. Покой и движение

Если обозначенные так полярности рассмотреть теперь в их нисходящей (вертикальной) последовательности, получится соответствие трехчленности человека (гл. XIII) в нервно-чувственной системе, ритмической системе и системе обмена веществ и конечностей.

Прежде всего мы имеем дело с явлениями, которые разыгрываются в бодрственно-сознательной области нервно-чувственной системы (I). Жизнь представлений либо занята одним представлением (навязчивость), либо повреждается тем, что ее содержания постоянно выпадают. Отчетливый симптом для этой полярности находится в головном регионе, в цвете волос.

Вторая полярность (II) характеризуется ритмической сменой пробуждения и засыпания (рождение и смерть). Эпилепсия и истерия ­ являют свою ритмическую природу также и в других явлениях: эпилепсия ­ в смене интервала и припадка, истерия ­ в колебаниях между депрессией и шаловливостью, между само-собиранием и излиянием. Эта вторая полярность (II) становится телесно зримой во внешнем виде ребенка, в том, какого он сложения ­ крепкого, грубого, атлетического (“иктопия”) или нежного, грациозного.

В явлениях третьей полярности мы снова приходим к системе обмена веществ и конечностей. Эта полярность проявляется в замедленных или усиленных процессах движения. Неполное или неуправляемое течение обмена веществ играет при этом решающую роль. Здесь нужно обратить внимание на конечности: имеет ли ребенок склонность раскладывать или развешивать везде руки и ноги, или же они ­ в постоянном неконтролируемом движении.

То, что всеобщность трехчленной человеческой организации освещается тремя парами противоположностей, еще раз охватывает эти шесть понятий заболевания с другой стороны. Их надо понимать не как специальные узко ограниченные термины, но как пронизывающие все регионы человека болезненные тенденции. Понимаемые таким образом, они создают ориентированную структуру в потоке явлений, с которыми мы имеем дело в лечебной педагогике. Можно так охарактеризовать и понять выступающий перед нами облик болезни, что при этом становится ясным ­ в какой степени в нем обнаруживается истероидное или эпилептоидное течение, навязчивые состояния или маниакальные тенденции, или смешанные и т.д.; в какой мере имеет место опережение или запаздывание и т.д. Такая ориентированная интерпретация облика болезни уже содержит указание о направлении эффективных лечебных мероприятий.

В заключение Лечебно-педагогического курса Рудольф Штайнер говорит о том, что известные представления о внутренней взаимосвязи заболеваний существовали уже в первой половине 19-го столетия. Болезни в соответствии с их сродством располагали в виде карты местности и пытались затем образ болезни, с которым имели дело, разместить на том месте этой карты, на котором он принадлежал бы к своей природе. Сегодня мы имеем в понятиях Лечебно-педагогического курса инструмент, пригодный для того, чтобы в современной форме выработать ориентированную структуру лечебнопедагогических образов болезней в соответствии с их полярностями и родством.