Актуальные проблемы правоведения

Главной задачей и заботой современной юридической науки в России является становление концептуального теоретического мыш­ления. Отказ от обязательной официальной идеологии резко рас­ширил возможности исследования теоретических и философских проблем права. К сожалению, эти возможности используются еще не в полной мере.

После XIX партийной конференции и Первого съезда народ­ных депутатов СССР произошел краткий всплеск издания конъ­юнктурной литературы о "социалистическом правовом государст­ве". Однако вскоре обнаружилась устарелость существовавших учебников по теории государства и права, невозможность ис­пользовать в учебном процессе книги, многие страницы которых заполнены гроздьями цитат из старых партийных решений и ре­чей бывших руководителей КПСС, а также схоластическими рас­суждениями об этапах перерастания государства диктатуры про­летариата в общенародное государство. Между тем рост престиж­ности профессии правоведа в связи с развитием частноправовых отношений увеличил число юридических вузов. Некоторое время функции учебников по теории государства и права для студентов первого курса выполняли даже учебные пособия "Основы государ­ства и права". Затем было издано много учебников, учебных посо­бий, курсов лекций по теории государства и права. Одновременно стали издаваться и переиздаваться источники по истории право­вой и политической мысли, ранее малодоступные большинству чи­тателей; эти источники использовались и используются в учебном процессе¹. Особенное внимание уделяется переизданию книг по тео-

¹ См., например: Гегель Г. В. Ф. Философия права. М, 1990; Иеринг Р. Борьба за право. М., 1991; Штирнер Макс. Единственный и его собствен­ность. Харьков, 1994; Кант Иммануил. Сочинения на немецком и русском языках. Т. I. М., 1994; Прудон П. Ж. Что такое собственность? М., 1998; Макиавелли Н. Сочинения СПб., 1998; Бакунин М. А. Философия. Социо­логия. Политика. М., 1989; Кропоткин П. А. Хлеб и воля. Современная наука и анархия. М., 1990; Бентам И. Введение в основания нравствен­ности и законодательства. М., 1998.

рии и философии права отечественных юристов¹. Подготовлены и изданы пятитомные антологии мировой политической² и правовой мысли³.

Среди защищенных докторских и кандидатских диссертаций многие отличаются существенной новизной, творческим подходом к разработке и изложению актуальных проблем общей теории права и философии права. Опубликован ряд содержательных монографий по этим проблемам, представляющих значительный вклад в юри­дическую науку.

В целом отечественная теория государства и права как наука и учебная дисциплина преодолевает глубокий кризис, в котором она находилась много лет.

Однако в настоящее время методология общей теории права все еще находится в стадии становления. У нас нет обоснованных концепций права, влиятельных направлений и школ, способных органически соединить достижения юридической мысли развитых стран Запада с российской действительностью, существенно повли­ять на теоретические конструкции в их связи с практикой, ока­зать зримую помощь законодателю и практикующему юристу. Акту­альной проблемой остается определение связей общей теории права с философией права и с практической юриспруденцией. Еще не из­жит ряд болезненных пережитков предыдущего периода существо­вания теории государства и права.

Основную массу литературы по теории государства и права в настоящее время составляют учебники и учебные пособия. В этом нет ничего необычного; как отмечено, многие дореволюционные юристы публиковали свои теоретические труды в форме учебников. Бесспорно также, что от содержания и качества учебной литера­туры зависят теоретические знания специалистов-правоведов, а также уровень и содержание профессионального правосознания. Учебников много, и качество их различно; к сожалению, в после­дние годы прекратилось рецензирование учебников по теории го­сударства и права. Обзорная статья об учебниках опубликована давно⁴ и продолжения не получила.

¹ См., например: Чичерин Б. Н. Философия права. СПб., 1998; Новго­
родцев П. И. Введение в философию права. Кризис современного право­
сознания М., 1996; Трубецкой Е. Н. Энциклопедия права. СПб., 1998; Кис-
гпяковский Б. А. Философия и социология права СПб., 1998; Алексеев Н. Н.
Основы философии права. СПб., 1998 и 1999; История русской правовой
мысли. Биографии, документы, публикации. М., 1998 (биографии и обшир­
ные выдержки из основных трудов Б. Н. Чичерина, Н. М. Коркунова,
С. А. Муромцева, Л. И. Петражицкого и др.).

² Антология мировой политической мысли в пяти томах. Тт. I—V. М.,
1997.

³ Антология мировой правовой мысли в пяти томах. Тт. I—V. М., 1999.

⁴ См.: Глебов А. П. Новое поколение учебников по теории государ­
ства и права // Государство и право. 1997. № 4. С. 63—69.

-яЛ

Сущность права. Проблемы теории и философии права

Глава 7. Изучение права

 

Научные монографии о проблемах общей теории права не­многочисленны и недостаточно рекламируются, поскольку нет ни регулярной общедоступной информации о публикациях, ни сис­тематической и объективной научной критики, охватывающей всю новую литературу. В учебных пособиях и программах студентам нередко рекомендуется изучение явно устаревшей литературы, подобранной не по содержанию, а по названиям. Давно не бы­ло широких дискуссий по теоретическим проблемам юридической науки.

Сохранившиеся с прежних времен политизация теории госу­дарства и права, приоритет государствоведческих тем продолжа­ют существенно тормозить изучение общей теории и философии права будущими юристами. Первое, а потому ведущее, место в кур­сах теории государства и права по-прежнему принадлежит про­блемам государства. Ориентация студента-юриста на государство-ведение начинается с первых же лекций и семинаров. В результа­те будущий правовед знает много разных теорий происхождения государства, но редко в каком учебнике по теории государства и права найдет ясное определение и объяснение особенностей субъек­тов публичного права. В ряде учебников они почему-то отождеств­ляются с юридическими лицами, имеющими гражданско-правовую правоспособность и дееспособность, а о компетенции и правомочиях государственных органов и должностных лиц студент узнает из других учебных дисциплин. В учебных программах и учебниках сохранилось много тем, относящихся к предмету политологии ("го­сударство в политической системе общества", "особенности госу­дарства и права переходного типа", "государство и этнос" и т. п.) либо конституционного права и других отраслевых дисциплин ("го­сударственный аппарат", "конституционный суд в политической системе общества", "стадии законодательного процесса", "государ­ство, право и природа" и др.).

Думается, что будущий правовед в процессе обучения должен получить сумму знаний о государстве и других социокультурных явлениях, но только в связи с проблемами правоведения.

Большинство государствоведческих проблем много проще про­блем права (например, классификация форм государства), легче ус­ваивается и запоминается студентами, и, будучи изученными ра­нее учебных тем, относящихся к праву, в чем-то препятствует ус­воению этих тем, более сложных, но поставленных на последнее место. Немаловажно и то, что, изучая теорию государства перед теорией права, студент неизбежно воспринимает право как след­ствие, результат, продукт деятельности государства. Располагая учебный материал традиционным способом (сначала о государстве, потом о праве), мы неизбежно будем сталкиваться с рассуждения­ми типа: либо право — второстепенный признак, придаток госу­дарства, который произвольно создается и меняется государством,

либо до появления современных представлений о праве государств вообще не существовало, а были только деспотии, тоталитарные организации насилия¹.

Немалые сомнения и возражения порой вызывают способы из­ложения учебного материала и обоснования теоретических поло­жений.

Укоренившаяся привычка мыслить цитатами и готовыми точ­ками зрения иногда ведет к тому, что вместо содержательного из­ложения и решения какой-либо проблемы читатель находит в учеб­ном пособии высказывания различных мыслителей и выдержки из зарубежных или дореволюционных произведений с эпитетами: ве­личайший (знаменитый, выдающийся, гениальный, великий, изве­стный) мыслитель (ученый, философ, государствовед, правовед) писал (утверждал, указывал, учил, отмечал) без определения соб­ственной позиции автора данного учебного пособия. В результате перечень имен, цитат, точек зрения заслоняет изучение самого пред­мета. К тому же плюрализм мнений необходим и хорош в обще­стве, но не в учебнике, если перечисляют различные точки зре­ния, не обосновывая ни одной.

Некоторые специалисты по общей теории права по-прежнему не уделяют необходимого внимания изучению действующего пра­ва. Поэтому в учебной литературе нередки ошибки в примерах. О принципе "закон обратной силы не имеет" часто говорится как о принципе не только частного права, но и права вообще, хотя в пуб­личном праве, как известно, некоторым законам обязательно при­дается обратная сила, иным же законам придавать обратную силу допустимо или даже желательно. В числе государственных орга­нов порой называются муниципалитеты. Иногда утверждается, что юридические лица всегда дееспособны, хотя практике известны про­тивоположные ситуации.

Недопонимание некоторыми авторитетными в свое время юрис­тами соотношения общетеоретических и отраслевых понятий при­вело к тому, что при составлении проекта Конституции Российс­кой Федерации возрастное условие праводееспособности, свойствен­ное гражданскому праву, в окончательной редакции было принято за общеправовое условие (ст. 60 Конституции), что породило про­тиворечия с положениями публично-правового характера (ст. 81, 97, 119).

Многолетнее повторение бессодержательных лозунгов и штам­пов типа "экономика должна быть экономной" не прошло бесслед-

¹ См.: Нерсесянц В. С. Теория права и государства. Краткий курс. М., 2001. С. 29, 30, 47—48 и след.

От перестановки в названии этой книги (как и в ряде книг других авторов) слов "право" и "государство" в содержании мало что изменилось: вначале говорится преимущественно о государстве (формы, функции, ме­ханизм государства), а затем уже только о праве.

Сущность права. Проблемы теории и философии права

Глава 7. Изучение права

 

но для современного юридического мышления. Почти во всех учеб­никах и учебных пособиях часто встречаются тавтологии: "пра­воотношение — это правовое отношение, отношение, имеющее пра­вовой характер", "субъективное право — право субъекта", "пра­вонарушение — нарушение права", "ответственность — необходи­мость отвечать", "государственное принуждение — это принужде­ние, осуществляемое государством", "источник права — то, из чего вытекает право", "правотворчество — деятельность, направленная на создание права", "юридические факты — факты, имеющие юри­дический характер", "всенародная воля — это воля всего народа", "правопорядок — порядок, установленный правом", "объективное право — право, существующее объективно", "правосознание — осоз­нание права", "виды правопонимания — способы понимания пра­ва", "орган государства — часть системы государственных органов" и т. п.

Долгое ограничение логического мышления идеологически­ми установками породило повышенный интерес к терминам, их происхождению и толкованию. В литературе порой больше вни­мания уделялось тому, кто первым придумал и ввел термин "пра­вовое государство", чем раскрытию сущности этого понятия. В результате малозначительный немецкий юрист Р. Моль, использо­вавший термин "Rechtsstaat", ставится чуть ли не на один уро­вень с И. Кантом, разработавшим теорию правового государства и показавшим его отличие от государства деспотического, полицей­ского¹.

В некоторых исследованиях придумыванию новых терминов придается столь большое значение, что в связи с положениями, вынесенными на защиту, в диссертациях утверждается: "введена в научный оборот новая терминология, ...предложены новые фор­мулировки понятий...". Однако эти новые термины и формулиров­ки, носящие, как правило, вычурный характер, в науке не прижи­ваются по той причине, что наука довольствуется привычной, об­щеизвестной терминологией, но ищет и высоко ценит новые идеи.

В теоретической и учебной литературе еще сохранился быто­вавший способ объяснения понятий и категорий общей теории права

¹ См., например: Современная идеологическая борьба: вопросы госу­дарства и демократии. М., 1982. С. 176.

Интерес к аналогичным изысканиям в свое время питал Г. Еллинек, не преувеличивавший, однако, исторического и теоретического значения авторов, впервые использовавших тот или иной термин. Так, высказав предположение, что первым термин "государство (stato)" использовал Н. Макиавелли, Еллинек более не обращался к этому предположению (см.: Еллинек Г. Общее учение о государстве. СПб., 1903. С. 83). В нашей лите­ратуре этому терминологическому новшеству придавалось чуть ли не первостепенное значение // История политических и правовых учений. Средние века и Возрождение. М., 1986. С. 313—315 и др.

и некоторых отраслевых наук при опоре не на исследования зако­нодательства и практики его реализации, а при помощи ссылок на толковые словари.

Так, при исследовании теоретических проблем юридической ответственности за правонарушение выявился тупиковый путь се­мантических изысканий, ведущих к схоластическому теоретизиро­ванию. Известно, что изучение права невозможно без исследова­ния текста нормативных актов; бесспорно, что в юриспруденции особенно важно точное соизмерение слов, терминов, формулиро­вок с выражаемыми ими понятиями; общепризнано, что уточне­ние в случае необходимости этих слов, терминов, формулировок, направленное на совершенствование закона и практики его при­менения, — одна из задач правовой науки. Но столь же известно, бесспорно и общепризнано, что здесь кроется определенная опас­ность: возможность подмены изучения права как социальной ре­альности изучением терминологии закона, в результате чего ста­нут исследоваться не правовые понятия и категории, а различные значения слов, содержащихся в нормативных актах. К сожале­нию, эта возможность (опасность) сказалась при исследовании пра­вовых санкций и ответственности. Оба термина не однозначны. В законодательстве, а также в юридической литературе они исполь­зуются в разных смыслах. Различны и способы сочетания этих терминов. Скажем, в суждении — давший санкцию несет за это ответственность — оба термина используются не в их наиболее распространенных значениях, и тем не менее суждение понятно и верно. Возможны и другие сочетания слов "санкция" и "ответ­ственность", дающие поводы для филологических изысканий. Мно­гообразие значений слова "санкция" не стало таким поводом, по­скольку слишком очевидно различие понятий, обозначаемых этим термином. Никто, насколько известно, не пытался определить со­отношение санкции правовой нормы с санкцией прокурора на обыск, а той и другой — с санкционированием правовых норм. С от­ветственностью случилось иначе: многообразие значений этого тер­мина, которым определяются различные, но иногда связанные по­нятия, стало причиной терминологических упражнений, где ар­гументация строится на доводах, опирающихся не на право, прак­тику его применения и тенденции развития, а на толковые сло­вари. В некоторых исследованиях такой аргументации придается чуть ли не основное, решающее значение, а тексты нормативных актов служат лишь поводом для рассуждений о значениях слова "ответственность" и соотношениях этих значений. Беда не только в том, что подобные изыскания заслоняют изучение права, но и в том, а это еще хуже, что они вступили с ним в радикальное проти­воречие.

Одним из проявлений примитивного мышления в период зас­тоя стало определение ответственности как "обязанности отвечать",

9-6513

Сущность права. Проблемы теории и философии права

Глава 7. Изучение права

 

"дать отчет". Такое определение теоретически несостоятельно и практически бесплодно. Оно логически упречно, ибо определение дается через определяемое¹. Применительно к юридической ответ­ственности за правонарушения оно вообще неверно. Утверждалось, например, что "в конкретных отношениях ответственности госу­дарственные органы и некоторые должностные лица имеют пра­во применять принуждение, а именно — принудительно требовать отчета (разрядка моя. — О. Л.) в совершенном правонарушении". Между тем именно это (выделенное разрядкой) категорически запрещено не только нашим законом, но и Между­народными пактами о правах человека. Иными словами, результа­том семантических упражнений стало определение ответственнос­ти, противоречащее ее кардинальному институту — праву на за­щиту лица, официально обвиняемого в правонарушении.

Особенно тревожно, что противоречащее закону определение "ответственность — обязанность отвечать" чаще других прилага­ется к ответственности уголовной, осуществление которой нераз­рывно связано с обширными институтами права обвиняемого на защиту, практически несовместимого с теоретически (семантичес­ки) конструируемой "обязанностью отвечать". Через обязанность дать ответ, держать отчет не может быть раскрыто и содержание имущественной ответственности, поскольку нарушитель договор­ных обязательств или причинитель имущественного вреда юри­дически обязан возместить вред или ущерб, уплатить неустойку (штраф, пени), а не отчитываться в содеянном перед потерпевшим. В самом деле, неужели нормальна ситуация, если в ответ на обо­снованную претензию нарушитель договора или причинитель вре­да направляет потерпевшему отчет о своей деятельности, дости­жениях, близких и далеких перспективах, трудностях, недостат­ках, об обстоятельствах допущенного нарушения и т. д., а потер­певший тщательно изучает этот отчет, вместо того, чтобы обратить­ся в суд или арбитраж для взыскания убытков или неустоек?

Распространенность семантических определений ответствен­ности не столь безобидна, как может показаться на первый взгляд. Жизненность и обоснованность любой теоретической модели про-

¹ Некоторые авторы поясняли, что в приведенном определении сло­во "отвечать" используется в особом, специальном смысле без раскры­тия содержания этого смысла. Такая оговорка более всего доказывает, что здесь нет ни смысла, ни определения. Суждение "ответственность — это обязанность отвечать" вполне аналогично инфантильным рассуждениям типа: "гражданский кодекс — это закон о гражданстве"; "уголовное пре­следование по делам публичного обвинения осуществляет публика, при­сутствующая в зале судебного заседания"; "свобода совести — способность поступать бессовестно", "голосовать — громко говорить, кричать, вопить, голосить", "ответственность — необходимость отвечать, объяснять, отчи­тываться".

вернется практикой. Для правоведения существенно важны такие критерии истинности теоретического построения, как, во-первых, возможность воплотить его в законодательстве, во-вторых, влия­ние на практику применения закона.

Некоторые философы-социологи даже предлагали изменить действующее законодательство нашей страны в духе инквизици­онного процесса Средних веков, обязав подозреваемого и обвиня­емого в уголовном процессе под страхом принуждения давать прав­дивые показания. "Какое право обвиняемого было бы тем самым нарушено? Никакого, кроме "права" искать всевозможные лазей­ки для уклонения от ответственности. В целом обязанность отчи­таться в содеянном перед государством можно считать компонен­том ответственности..."¹. К сожалению, с поддержкой предложения изменить наше законодательство в духе инквизиционного процес­са выступали даже некоторые юристы. Такие предложения ради­кально противоречат не только принципам отечественного зако­нодательства, выраженным в Конституции Российской Федерации (ст. 49, 51 и др.), но и общепризнанным нормам международного права (например, ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах).

В течение ряда лет студентам и слушателям юридических вузов, а также практическим работникам нередко внушается не­верная мысль, что. сущность ответственности в том и состоит, что лицо, совершившее правонарушение, юридически обязано отвечать, давать отчет. Воспринимаемое в общем контексте понятий и кате­горий общей теории права, где понятие юридической обязанности имеет вполне определенный и точный смысл, предположение о та­ких обязанностях правонарушителя способно направить практику применения закона на неверный путь.

Если лицо, совершившее преступление, обязано отвечать и отчитаться в содеянном, но на вопросы следователя не отвечает или меняет показания, отрицает вину, оспаривает обвинение, заявля­ет ходатайства, то почему бы на одном лишь этом основании не изменить ему меру пресечения на более строгую? К сожалению, такой и другие способы подкрепления незаконной санкцией несу­ществующей обязанности отвечать на практике имеют место (на­пример, допрос подозреваемого как свидетеля, т. е. под угрозой уго­ловной ответственности за дачу ложных показаний). С этими нару­шениями законности ведется борьба, но их трудно искоренить, если приписывать правонарушителю обязанности, не предусмотренные законом.

¹ Обзор соответствующей литературы см.: Лейст О. Э. Санкции и ответственность по советскому праву (теоретические проблемы). М., 1981; Проблемы теории государства и права. М., 2001. С. 631 и след. Там же на­званы цитируемые произведения.

Сущность права. Проблемы теории и философии права

Глава 7. Изучение права

 

Аналогичные ошибки существуют и в судебной практике. Вер­ховные суды не раз отмечали недопустимость расширительного тол­кования судами обстоятельств, отягчающих ответственность, в ча­стности, ссылок отдельных судов при избрании более строгой ме­ры наказания на отрицание подсудимым своей вины или на по­пытку скрыться с места совершения преступления. В то же время порой допускается ограничительное толкование обстоятельств, смяг­чающих ответственность. Верховные суды неоднократно отменяли или изменяли приговоры нижестоящих судов по той причине, что при определении наказания они не учли явку с повинной. Но не коренится ли причина всех этих ошибок в том, что некоторые су­дьи психологически воспринимают явку преступника с повинной лишь как выполнение им элементарной, во многих учебниках на­званной обязанности отвечать, дать отчет в содеянном, что не дол­жно влечь льгот и послаблений, а отрицание вины или попытку скрыться с места преступления, наоборот, как нарушение этой обя­занности, отягчающее ответственность?

Наконец, произвольно выведенное из термина семантическое определение ответственности продолжает негативно влиять на раз­витие науки и подготовку научных кадров. Например, в авторефе­рате одной из недавно защищенных кандидатских диссертаций административная ответственность определяется как "обязанность правонарушителя отвечать за свое противоправное и виновное де­яние, которая реализуется посредством применения мер государ­ственного принуждения, предусмотренного законодательством". Кто кому отвечает и как можно отвечать посредством применения (кем и к кому?) мер государственного принуждения, мы, как ни стара­лись, понять не смогли.

Одним из порождений семантических изысканий стала также идея "правовой позитивной ответственности", под которой понима­ется не ответственность лица, совершившего правонарушение, а, наоборот, правомерное поведение лица, не совершающего право­нарушений. Это понятие появилось и получило распространение в конце 60-х годов; его сторонники ссылались на многозначность слова "ответственность" и на необходимость повышения философской оснащенности общей теории права.

В литературе по философии, социологии, этике социальная ответственность обычно рассматривается в качестве единства внут­ренних побуждений личности и велений долга (перед другими людь­ми, обществом, коллективом), форм внешнего и внутреннего конт­роля или соотношения способности и возможности человека пред­видеть результаты своих действий, признавать их своими. Попытки применить эти понятия в правоведении породили представление о "двухаспектной правовой ответственности", согласно которому кро­ме юридической ответственности за правонарушение существует правовая позитивная ответственность — осознание долга, обязан-

ность совершать действия, соответствующие природе обществен­ного строя.

Идея "двухаспектной юридической ответственности" неодно­кратно подвергалась критике. Указывалось, что в принципе недо­пустимо объединять в одном определении сознательное отношение честного человека к исполнению своего социального долга и про­тивоправное поведение. Справедливо отмечалось также, что пра­воведение, как и все общественные науки, не может просто исполь­зовать в готовом виде философские понятия и категории без учета специфики предмета своей науки. К сожалению, ряд рассуждений сторонников идеи "правовой позитивной ответственности" основан именно на чисто терминологическом использовании философских понятий.

При исследовании проблем позитивной ответственности попыт­ки философского и социологического подхода нередко сводились к переименованию правовых явлений, к произвольному использова­нию философских и иных терминов. Давно замечено, что термино­логическое переодевание хорошо известных явлений в новые сло­весные одежды не может привести к какому-либо приращению научного знания. Много раз указывалось, что большая часть рас­суждений сторонников "правовой позитивной ответственности" ос­нована на смешении и отождествлении обязанности и ответствен­ности.

Наиболее уязвимым звеном идеи "правовой позитивной ответ­ственности" является невозможность определить ее юридические свойства и качества, чем-либо отличающиеся от известных поня­тий "обязанность", "правомерное поведение", "правосубъектность", "деликтоспособность", "выполнение обязательств" и др. Многолет­ние призывы разработать понятие "правовой позитивной ответ­ственности", раскрыв свойственное ей юридическое содержание, не пошли далее декларативных рассуждений, и, наоборот, углублен­ное исследование проблем социальной ответственности с позиций правоведения неизбежно приводит к выводу о том, что ее пози­тивный аспект "не обладает признаками, качествами, особеннос­тями правового явления, характеризующегося связью с государ­ством, с правом... Признание юридического характера позитивной ответственности не только не соответствует природе явления, но и усложняет решение многих проблем в юридической науке, ибо оз­начает ликвидацию юридической ответственности как специфичес­кого правового явления"¹.

¹ Шабуров А. С. Политические и правовые аспекты социальной от­ветственности личности. Автореф. дисс. на соиск. докт. юрид. наук. Екате­ринбург, 1992. С. 15, 16. См. также: Байтин М. И. Сущность права (Совре­менное нормативное правопонимание на грани двух веков). Саратов, 2001. С. 196.

254 Сущность права. Проблемы теории и философии права

При обсуждении проблем юридической ответственности Н. П. Колдаева справедливо отметила, что под натиском теории по­зитивной ответственности, не имеющей правового содержания, про­изошли размывание самого понятия "юридическая ответственность" и отрыв этого понятия от практики, повлиявшие на ряд негатив­ных процессов последнего десятилетия¹.

В большой части рассуждений о "правовой позитивной ответ­ственности" правовые явления терминологически объединяются с такими категориями правосознания и морали, как "осознание не­обходимости правомерного поведения", "добросовестное отношение к своим обязанностям", "чувство ответственности" и т. п. Поэтому сторонники идеи "правовой позитивной ответственности" личнос­ти высказывали предположения о большой воспитательной роли данной идеи. Однако этот оптимистический прогноз на практике не привел к заметным результатам.

Скажем прямо: распространение идеи "правовой позитивной ответственности" пока что не вышло за пределы узкого круга спе­циалистов-теоретиков и практически выглядит как уговаривание одних правоведов другими правоведами относиться к запретам, обязанностям и правопорядку с уважением. В общественном пра­восознании идея "правовой позитивной ответственности", насколько известно, не нашла понимания².

Кроме того, вызывает тревогу, что с распространением идеи "правовой позитивной ответственности" нередко связаны теорети­ческие рекомендации, крайне сомнительные именно с точки зре­ния воздействия юриспруденции на массовое правосознание. Взгляд на "правовую позитивную ответственность" как на "другой аспект", оборотную сторону, зеркальное отражение традиционной ответ­ственности за правонарушение с самого начала основывался на предположениях, что источником правовой позитивной ответствен­ности являются санкции за правонарушения, в том числе уголов­ные наказания. При "двухаспектном" понимании ответственности легкость замены в термине "ответственность" одного смысла (пра­вомерное поведение) другим (наказание за правонарушение) поро­дила соблазн вести правовую пропаганду, угрожая санкциями. Те­оретическим результатом этого явились рассуждения ряда сторон­ников указанной идеи о том, что все граждане несут уголовную ответственность безотносительно к тому, совершают они преступ­ления или нет. Предположение об уголовной ответственности граж-

¹ См.: "Круглый стол" журнала "Государство и право". Проблемы
правовой ответственности государства, его органов и служащих // Госу­
дарство и право. 2000. № 3. С. 30—31.

² "Объясните, пожалуйста — спрашивает читатель Н. И. Василье­
ва, — что такое "нести ответственность"? Можно ли нести хорошо или
плохо?" (Вопросы без ответа // Аргументы и факты. 1992. № 38—39. С. 2).

 

Глава 7. Изучение права

дан, не нарушающих закон, связано с пережитками бытовавших когда-то взглядов о роли принуждения и наказания в регулирова­нии общественных отношений: "Устанавливая уголовную ответ­ственность за определенные виды деяний, — утверждалось в со­ветское время, — уголовное право направляет поведение людей в русло социалистического и коммунистического строительства"¹.

Понятие "правовой позитивной ответственности" тем или иным образом связано с предположением, что правом регулируется не только поведение, но и внутренний духовный мир человека: "По­зитивная правовая ответственность предполагает такое отношение лица к обществу, государству, другим лицам, которое включает эмоционально-психологическое осмысление и рациональное осозна­ние лицом своего гражданского долга перед обществом, государ­ством и другими лицами, а также готовность действовать в соот­ветствии с этой личностной установкой". Очевидно, однако, что эмо­ционально-психологическое осмысление и рациональное осознание своего гражданского долга даже у лиц, лишенных свободы (о кото­рых высказано приведенное суждение), никак не может быть ни обнаружено и проверено, ни отрегулировано с помощью правовых средств. Знаменательно, что сторонники идей "правовой позитив­ной ответственности" никогда не ссылались на противоречащее их идеям известное суждение Маркса: "Помимо своих действий, —, подчеркивал Маркс, — я совершенно не существую для закона, со­вершенно не являюсь его объектом"².

Стремление философски развить правоведение на основе омо­нимии привело к безотрадным выводам, что все мы несем уголов­ную ответственность — одни позитивную, другие негативную³. По­пытки терминологически преобразовать философское понятие сво­боды как познанной необходимости в юридическое понятие свобо­ды как "сознательного подчинения закону" с неизбежностью поро­дили софизм, согласно которому лишенный свободы преступник, добросовестно отбывающий наказание, на самом деле свободен.

Изучение юридической ответственности, в соответствии с объе­мом этого понятия основанное строго на почве права, не состоит в комментировании текстов нормативных актов и практики их при-

¹ Карпушин М. П., Курляндский В. И. Уголовная ответственность и
состав преступления. М., 1974. С. 14.

² Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 14. "Какое же объективное мери­
ло можем мы приложить к намерению, — писал Маркс, — помимо содер­
жания действия и его формы?" (Там же. С. 122).

³ Применительно к проблемам других отраслевых наук идея пози­
тивной ответственности породила рассуждения, что ответственность пло­
хого работника выражается в объявлении ему выговора, а ответственность
хорошего работника — в объявлении благодарности (см.: Методологичес­
кие и теоретические проблемы государства и права развитого социализ­
ма. М., 1983. С. 164).

256 Сущность права. Проблемы теории и философии права

менения. Напротив, именно в сфере абстракций, отвлекающихся от случайного и временного, конструируются понятия и категории, вы­ражающие существенное и необходимое в изучаемой реальности. В юридической науке достаточно много дельных абстракций, от­ражающих действительные качества ответственности как право­вой реальности. Ряд споров о понятии ответственности посвящен соотношению именно таких абстракций, т. е. понятий, основанных на изучении права (а не слов, терминологии других наук и т. п.). Причина этих споров коренится нередко в том, что смежные от­раслевые юридические науки одну и ту же ответственность иног­да видят по-разному. Так, если ряд теоретиков уголовного права усматривает суть уголовной ответственности в обязанности преступ­ника отвечать и подвергнуться наказанию, то процессуалисты еди­нодушно признают право на защиту обвиняемого коренным прин­ципом уголовного процесса, в рамках которого осуществляется та же самая ответственность. С точки зрения общей теории права, эти позиции никак не могут быть суммированы, поскольку предпола­гаемая материально-правовая обязанность теоретически и практи­чески несовместима с процессуальным правом. Такого рода колли­зии для общей теории должны являться не столько предлогом для суждений о каких-либо специфических проблемах отраслевых наук, сколько стимулом для разработки теоретических моделей, снима­ющих выявившиеся противоречия на более высоком уровне обоб­щения. Иными словами — общая теория права может взять на себя роль арбитра, только совершенствуя собственный понятийно-кате­гориальный аппарат, разрабатывая методологию и обращаясь к не­посредственному исследованию действующего права и практики его применения.

Конечно, юридическая наука не может и не должна быть без­различна к терминологии вообще, к терминологии законодатель­ства в особенности. Анализ терминов, формулировок, определений, в необходимых случаях их уточнение существенно важны для пра­воведения в той мере, в какой эти анализ и уточнение направлены на совершенствование формулировок закона, на помощь практике в их единообразном понимании и истолковании. Но столь же оче­видно, что нельзя подменять лингвистическими изысканиями изу­чение права, практики его применения, потребностей и тенденций развития, используя омонимию для теоретически сомнительных, а для практики небезвредных терминологических построений.

Разумеется, тавтологии и семантические изыскания не опре­деляют облик современного правоведения, а остаются пережитка­ми пройденных этапов науки. Но они еще не изжиты и порой суще­ственно мешают развитию общей теории права и ее преподаванию. Переходный период переживает не только теория права, но и философия права.

Глава 7. Изучение права

Некоторые авторы по инерции продолжают публицистическую критику марксизма-ленинизма; большинство теоретиков отверга­ет лишь отдельные стороны марксизма, стремясь сохранить ряд прежних привычных идей. Сейчас вряд ли можно обнаружить среди специалистов по теории государства и права хотя бы одного уче­ного, твердо стоящего на прежних марксистско-ленинских позициях. Но еще труднее найти ученого, сколько-нибудь твердо стоящего на каких-нибудь других философско-идеологических позициях, кото­рые могли бы увенчать здание юридической науки. Если общая те­ория права, освобожденная от обязательной критики буржуазной идеологии и поиска "особенностей социалистического типа право­отношений", получила возможность спокойно разрабатывать свой­ственный ей строй понятий и категорий, то с философией права дело обстоит значительно хуже. Идеологическо-философский ва­куум, возникший в последние годы, ничем сколько-нибудь значи­тельным еще не заполнен. Не случайно высказывается мнение, что философия права вообще не нужна.

В учебниках немало рассуждений об общих закономерностях развития государства и права без объяснений, о чем, собственно, идет речь. "...Признание закономерностей права как предмета об­щей теории права носит чисто формальный характер, — отмечает В. М. Сырых. — Ибо никто еще в процессе изложения данного курса не выделил и даже не предпринимал попыток к тому, чтобы сфор­мулировать и назвать конкретные закономерности права. Априор­но сформулированное определение предмета науки остается не бо­лее чем пустым обещанием, научной мифологией"¹. Отдельные по­пытки конкретизировать закономерности развития права не идут далее многозначительных рассуждений о том, что экономика вли­яет на право (и наоборот) или что государство и право зависят от ряда различных факторов, разных в различное время и в разных странах. Не все авторы, очевидно, осознают, что высокопарные рас­суждения об изучении закономерностей развития государства и права остаются пустозвонством, если не названа ни одна из этих закономерностей.

Общая теория права и философия права по-прежнему объе­динены в одном курсе теории государства и права. В некоторых вузах преподается философия права как отдельная учебная дис­циплина, предмет и содержание которой всеми понимаются по-раз­ному.

Серьезным препятствием на пути становления содержатель­ных философских направлений изучения права в последние годы стала концепция, которая еще недавно называлась ее сторонника-

¹ Сырых В. М. Логические основания общей теории права. Т. 1. М., 2000. С. 40.

Сущность права. Проблемы теории и философии права

Глава 7. Изучение права

 

ми "историко-материалистическая концепция различения и соот­ношения права и закона", а теперь переименована ими в "либер-тарную"¹. Закону, принятому государством, эта концепция проти­вопоставляет право, сущность которого усматривается в свободе, равенстве и справедливости. На этом основано понятие "неправо­вой закон", не соответствующий представлениям о свободе, ра­венстве и справедливости.

Как отмечено, исходя из такой концепции в многовековой ис­тории человечества вообще трудно найти "правовые законы". Если считать право воплощением свободы, равенства, справедливости, то история права начинается только с XVII—XVIII вв., а все пре­дыдущее право (Законы Хаммурапи, Законы Ману, римское рабо­владельческое право, все право Средних веков, в России — Рус­ская правда, все Судебники и Уложения и т. п.) не должно считаться правом. Получается, что "либертарная концепция" как бы упразд­няет большую часть истории права².

Видные ученые и преподаватели сетуют, что под влиянием "либертарной концепции", оперирующей сугубо абстрактными по­нятиями, отвлеченными и от права, и от его истории, теория госу­дарства и права теряет юридический характер. "Теорию государ­ства и права некоторые настолько "либертаризировали", что даже она в определенной мере перестала быть юриспруденческой нау­кой, — пишет профессор Ф. М. Раянов. — Вслед за либертариста-ми некоторые преподаватели юридических вузов настолько увлек­лись этими теоретизированиями, что забыли настоящую юриспру­денцию, оказались беспомощными в мире практикующих юристов. Все это не только наносит ущерб, при подготовке будущих юрис­тов, решению проблем, с которыми они столкнутся на практике, но и дискредитирует юридическую науку..."³

Любая социально-философская конструкция, в том числе тео­ретико-правовая, заслуживает внимания и поддержки, если она имеет выход на практику или, по крайней мере, может быть про­верена ею. Как известно, основным источником (формой) права в

¹ См.: Нерсесянц В. С. Право и закон. М., 1983; Четвернин В. А. По­
нятия права и государства. Введение в курс теории права и государства.
М., 1997 и указанную там литературу.

² Отдавая должное теоретической смелости и последовательности ос­
нователя этой концепции В. С. Нерсесянца, отметим, что недавно он уп­
разднил и большую часть истории государства. Государство, по его мне­
нию, конституируется только на основе "правовых законов", а все осталь­
ное, что до сих пор в истории считалось государством, было различны­
ми видами деспотизма, принципиально отличающимися от государства (см.:
Нерсесянц В. С. Теория права и государства. Краткий учебный курс. М.,
2001. С. 28—30, 46—49 и след.).

³ Раянов Ф. М. Юридическое право: время разобраться по существу.
Уфа, 2001. С. 11—12.

нашей стране являются законы и подзаконные нормативные акты. "Либертарная ("историко-материалистическая") концепция" разли­чения права и закона способна лишь критиковать содержание за­конов на основе субъективных критериев. Однако философия пра­ва и общая теория права должны быть связаны с практической юриспруденцией не только через критику всего, что происходит в области права; в любом случае критика должна быть позитивной, предлагающей осуществимые решения обсуждаемых проблем.

На основе абстрактных рассуждений, противопоставляющих всегда хорошее право нередко плохому закону, трудно сформули­ровать какие-либо конкретные рекомендации современному зако­нодателю, который принципиально признает идеи свободы, равен­ства и справедливости, но не всегда умеет воплотить их в законе.

Кроме того, из поля зрения сторонников критикуемой концеп­ции начисто выпало противоположное соотношение — хорошего закона и зыбкого, необеспеченного и потому плохого права. При­мер такого соотношения — положение ст. 59 Конституции Россий­ской Федерации о праве на замену военной службы альтернатив­ной гражданской службой и невозможность реализовать это право из-за отсутствия законодательного определения порядка его осу­ществления. Сторонники различения права и закона не заметили, что право отличается от закона способностью реализоваться в кон­кретных правоотношениях, в правах и обязанностях членов обще­ства и потому в праве не могут воплотиться чрезмерно общие фор­мулировки (хорошего по замыслу) закона, не имеющие разработан­ного механизма перевода их в конкретные правовые отношения.

Из поля зрения сторонников различения права и закона на­чисто выпал также процесс реализации того и другого, ибо, по их мнению, право — идеи свободы, равенства и справедливости, а за­кон — тексты, которые могут этим идеям противоречить. Однако истории известны неплохие по литературному оформлению законы, тексты которых возвещают свободу, равенство и справедливость для того, чтобы замаскировать бесправие, террор, нарушение эле­ментарных прав и свобод человека. Такова была Конституция СССР 1936 года, демократические положения которой носили деклара­тивный характер и являлись формой коммунистической пропаганды в годы массовых репрессий. Была ли, по мнению сторонников ли­бертарной идеи, эта Конституция "правовым законом"?

Концепция "правовых" и "неправовых" законов не может стать также ориентиром для государственных органов и должностных лиц, применяющих право.

Те сторонники различения права и закона, которые знают законодательство и практику его реализации, справедливо отме­чали, что на практике отличить правовой закон от неправового весь­ма трудно: "Для одних групп людей тот или иной закон олицетво-

Сущность права. Проблемы теории и философии права

Глава 7. Изучение права

 

ряет равенство и справедливость, он правовой, — писал Р. 3. Лив­шиц, — а для других групп — нет. Поэтому общего и однозначного критерия отличия правового закона от неправового не существу­ет... Один и тот же закон может быть правовым и неправовым на разных этапах развития общества... Если право — средство обще­ственного компромисса, то... чем больше людей удовлетворены со­держанием закона (компромисс), тем больше оснований считать такой закон правовым"¹.

С позиций противопоставления права и закона непонятно, что представляет собой действующее право — нормы, установленные (санкционированные) и охраняемые государством, или правовые яв­ления, относящиеся и к этим нормам, и к правосознанию.

Еще во время дискуссии о понятии права высказывались опасе­ния, что противопоставление действующему праву других явлений, связанных с правом, может причинить ущерб законности и право­порядку. Именно по этой проблеме в процессе дискуссии сфор­мировались две основные позиции: одни теоретики считают, что право состоит из норм, изложенных в законах и иных источниках права ("узкое понимание права"), другие — включают в содержание права не только нормы, но и субъективные права, правосознание, практику реализации права, законность и правопорядок и иные пра­вовые, а также моральные явления ("широкое понимание права").

Критически анализируя взгляды сторонников широкого по­нимания права, О. С. Иоффе обоснованно отмечал, что главным яв­ляется "ответ на один важный вопрос — субординированы или толь­ко координированы включаемые ими в право разные элементы? Если субординированы, причем субординированы именно системой норм, тогда нет спора или остается всего лишь спор о словах: пра­во — не только нормы; но все остальное, входящее в право, подчи­нено нормам и производно от них. Если же координированы, и зна­чит, что ни один из элементов не подчинен другому, то отсюда сле­дует, что действие норм может быть парализовано субъективными правами, как и действие прав — нормами, что правосознание и мораль способны помочь не только формированию и применению закона, но и отказу от его действия независимо от воли законода­теля"². Отсюда с непреложностью следует возможность отказа от выполнения или применения любого из действующих законов под тем предлогом, что этот закон не соответствует чьим-то представ-

¹ Лившиц Р. 3. Современная теория права. Краткий очерк М 1992.
С. 34—35.

² О понимании советского права. Круглый стол журнала "Советское
государство и право" // Сов. государство и право. 1979. № 8. С. 67.

Критику идеи противопоставления права и закона см.: Халфина Р. О. Что есть право; понятие и определение // Сов. государство и право 1984. № 11.

лениям о содержании права, нравственности, правосознанию, су­дебной или иной практике и т. п. На основе широкого понимания права, считающего правом неопределенный круг общественных и индивидуальных явлений, имеющих прямое или косвенное отно­шение к праву или близкое к нему терминологическое обозначе­ние, практически невозможно отличить правомерное поведение от неправомерного, юридически значимое от юридически безразлич­ного, обязательное от необязательного и т. п. Эти опасения, что оче­видно, целиком относятся к идее противопоставления права и за­кона.

Названная идея не стала ни ориентиром для законодателя, ни руководством для практической юриспруденции. Мы сомневаемся, что разумно сеять недоверие и неприязнь к закону в стране, где законы и подзаконные нормативные акты являются основной фор­мой (источником) права.

Бессодержательность теории противопоставления права и за­кона и ее чисто критический настрой привели к тому, что, как от­мечено в литературе, "теория "правового и неправового закона" активно использовалась исполнительной властью для обоснования антиконституционных действий в сентябре-октябре 1993 г."¹

По существу идея различения права и закона представляет собой лишь противопоставление одного из вариантов правосознания (идеи свободы, равенства, справедливости, именуемые правом) дей­ствующему праву (именуемому законом). Но эта идея настойчиво излагается в учебной литературе² и усложняет процесс изучения юридических дисциплин. Преподаватели ряда отраслевых дисцип­лин сетуют, что в вузах, в которых студентам внушается мысль о различии и противоречиях права и закона, крайне затруднитель­но приохотить будущих правоведов изучать кодексы и другой за­конодательный материал, так как многие студенты убеждены, что почти все это не является правом.

Усиленное распространение и непомерное возвеличивание идеи различения и соотношения права и закона при отсутствии других

¹ Лисюткин А. Б. Вопросы методологии исследования категории
"ошибка" в правоведении. Саратов, 2001. С. 134. См. также: Алексеев С. С.
Право: азбука — теория — философия. Опыт комплексного исследования.
М., 1999. С. 311.

² Видные ученые и преподаватели теории государства и права выра­
жают обоснованную обеспокоенность тем, что идеи "неправового закона",
раньше излагавшиеся в специальной литературе, рассчитанной на срав­
нительно небольшой круг читателей, в настоящее время проводятся че­
рез издаваемую крупным тиражом учебную литературу, предназначен­
ную для студентов юридических вузов, основной массе которых предсто­
ит работа в правоохранительных органах (см.: Байтин М. И. Сущность
права (Современное нормативное правопонимание на грани двух веков).
Саратов, 2001. С. 6 и др.).

Сущность права. Проблемы теории и философии права

Глава 7. Изучение права

 

широко известных концепций ведет к тому, что она механически воспроизводится в ряде учебников и даже находит приверженцев среди критикующих ее теоретиков¹.

Современная идея различения и противопоставления права и закона не содержит ничего принципиально нового по отношению к теориям естественного права Г. Гроция, Дж Локка и других тео­ретиков XVII—XVIII вв., различавших естественное право (право­сознание) и положительное, волеустановленное право. По существу, идея различения и соотношения права и закона воспроизводит не­которые положения философии права Гегеля, а также российского философа-правоведа Б. Н. Чичерина, развивавшего гегелевские идеи свободы в духе теории естественного права². Новое, что внесено в эти идеи современными сторонниками различения права и закона, состоит в создании новых терминов: "юснатурализм", "позитива-ция права", "либертарно-юридическая концепция", "легистская литература", "цивилитарное право", "постсоциалистический циви-лизм", "правосуждение", "регуляция", "минимизация текста", "аб­страктно-правовое выражение лица" и т. п.³

История повторяется — не всегда одинаково. Почти дословно воспроизводя суждение Б. А. Кистяковского о теории Л. И. Петра-жицкого⁴, можно сказать: было бы несомненным шагом вперед по пути к устранению всяких недоразумений, если бы В. С. Нерсе-сянц и В. А. Четвернин, а равно В. М. Сырых, определенно заяви­ли, что они считают понятие права и понятие правосознания тож­дественными понятиями. Тогда научный мир знал бы, что "теория различения права и закона" В. С. Нерсесянца и В. А. Четвернина,

¹ В. М. Сырых выразил несогласие с этой идеей, не замечая, очевид­
но, что он является ее сторонником. Отказ от свойственного марксизму
классового понимания права привел автора к выводу, что в классово-ан­
тагонистическом обществе каждый класс имеет свое право (меру свобо­
ды), но только господствующий класс имеет возможность возвести свое
право (меру свободы) в закон (см.: Сырых В. М. Логические основания
общей теории права. Том 1. М., 2000. С. 258 и след.). Мы не видим, чем кон­
цепция В. М. Сырых отличается от распространенных идей противопостав­
ления права закону, за исключением того лишь, что К. Марксу и Ф. Эн­
гельсу, в противоречии с их ясными высказываниями (см особенно'
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 322—323; Т. 4. С. 443), приписывается
гегелевский подход к праву как мере свободы (см.: Сырых В. М. Указ. соч.
С. 259). В связи с этим непонятны рассуждения автора о том, что, хотя
"советские юристы были марксистами по преимуществу в собственном во­
ображении", "сползание российских правоведов с марксистских позиций"
началось только в 90-е годы (прошлого века), а также неясно, каковы
место и роль идей самого автора в этом процессе (см. там же. С. 15—17
288 и след.).

² См.: Чичерин Б. Н, Философия права. СПб., 1998.

³ См.: Нерсесянц В. С. Указ. соч.

⁴ См.: Кистяковский Б. А. Философия и социология права. СПб., 1998
С. 172, прим. 2.

а равно В. М. Сырых, есть' теория правосознания с известными вы­водами относительно права.

Сейчас уже ясно, что за несколько лет монотонного повторе­ния и столь же однообразного опровержения идей различения права и закона общая теория права не обогатилась ничем, кроме несколь­ких вычурных терминов. Из-за этих назойливых повторений и опро­вержений внимание многих теоретиков сосредоточилось лишь на одной стороне (соотношение действующего права и части право­сознания) одной из концепций права (естественно-правовой), по существу оставив вне поля зрения и обсуждения другие концеп­ции и понимание права в целом, не создав ничего нового в фило­софском видении права.

Характерной особенностью современной общей теории права В. М. Сырых считает наличие многообразных конкурирующих те­орий и утверждает, что теория права должна стать единой¹. Эти суждения вызывают ряд возражений. Одно дело — различие то­чек зрения по проблемам науки общей теории права, совсем дру­гое дело — идеологическое многообразие представлений о сущно­сти права.

Общая теория права как наука развивается в процессе срав­нения различных точек зрения, их сопоставления с предметом на­уки (действующее право), проверки логичности выводов и т. п. Обо­снованно ли, скажем, деление правоотношений на регулятивные и охранительные, если первые (как все вообще правоотношения) ох­раняются от правонарушений, а вторые (связанные с ответствен­ностью) регулируются значительно тщательней и скрупулезней, чем многие другие? Надо ли различать правоспособность и дее­способность в трудовом праве, если у человека возникает право трудиться только тогда, когда он становится способен собственны­ми действиями реализовать это право? Таких спорных точек зре­ния в общей теории права немало; в процессе обмена мнениями теоретики на основе обобщения практики вырабатывают по ним общее мнение.

В философии права различие мнений неизбежно и неустра­нимо, поскольку оно выражает многообразие мировоззренческих позиций исследователей, отражение их ценностных ориентиров, а также различные общефилософские установки исследователя — его опору либо на социологию, либо на религию, либо на политику, либо на психологию, либо на мораль или иную форму общественного со­знания. В этом нет ничего плохого. История человечества доказы­вает, что именно нестандартность, разнообразие способов мышле­ния были и остаются основой интеллектуального развития, а тем самым и общественного прогресса. И наоборот: единство и однооб-

См.: Сырых В. М. Указ. соч. С. 21, 138—139, 147 и след.

Сущность права. Проблемы теории и философии права

 

разие идеологии в каком-либо обществе — верный признак тота­литаризма, искусственно и насильственно насаждающего единомыс­лие, пресекающего всякое отступление от него. Существование в общественном сознании нескольких идеалов, разновидностей каж­дого из них, а также различных представлений о способах их дос­тижения естественно уже по той причине, что люди по своей при­роде не способны мыслить одинаково. Всегда различными были так­же способы обоснования идеалов, в том числе правовых. В дорево­люционной России существовало много концепций и направлений изучения права: гегельянство, неокантианство, религиозно-фило­софские теории, психологическая теория, социологические и пози­тивистские теории и др. Основные особенности трудов ученых-юри­стов того времени (четкая определенность собственной концепции и уважительное отношение к другим) отмечены выше. Не этим ли многообразием обусловлен расцвет общей теории и философии пра­ва в тогдашней России?

Единство философии права не может стать результатом ни ди­рективного насаждения одной-единственной "научной" идеологии¹, ни так называемой интеграции, т. е. механического суммирова­ния разных точек зрения (см. гл. 1, 8). Оно состоит в творче­ской дискуссии различных правопониманий, концепций, исто­рически сложившихся в странах европейской цивилизации в XIX— XX вв. Эти концепции могут быть сведены к нескольким ос­новным.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ ОСНОВНЫЕ КОНЦЕПЦИИ ПРАВА¹

В процессе становления и развития гражданского общества в странах европейской цивилизации сложились три концепции пра­ва — позитивно-нормативная, естественно-правовая и социологи­ческая². Каждая из них имеет свои обоснования и систему крити­ческих замечаний в адрес других.

Позитивно-нормативное понимание права основано на пред­ставлении, что право — нормы, изложенные в законах и других нормативных актах. Язык — основное средство общения людей; поэтому только словами и выраженными ими понятиями можно определить: что делать, чего не делать, что правильно, что непра­вильно. Через общие, абстрактные, а потому равные для всех субъ­ектов права определения и понятия применяется равный масштаб к неравным людям, присущий праву. Только словами может быть выражена государственная воля (воля класса, общенародная воля), образующая содержание права.

Право — язык, которым государство говорит с народом. Имен­но поэтому законы вступают в силу после их официального опуб­ликования в специально обозначенных законом средствах массо­вой информации. Тексты закона несут большую смысловую нагруз­ку. Порой добавление или исключение одного лишь слова означа­ет существенное изменение государственной политики по какому-либо вопросу. Так, в начале 90-х годов предполагалось возложить на государство обязанность обеспечить жертвам преступлений и злоупотреблений властью "скорейшую компенсацию за причинен­ный ущерб" (см. ст. 64 Конституции (Основного закона) Российской

 

¹ Призыв В. М. Сырых к единству теории на основе диалектического и исторического материализма (см.: Сырых В. М. Указ. соч. Особ. с. 180— 190) вряд ли найдет многих последователей, особенно с учетом того, что автор, защищая пресловутый классовый подход (см. там же. С. 255), от­казывается (вслед за В. Тененбаумом) от свойственного марксизму клас­сового понимания права, заменяя его гегелевским (см. там же. С. 258—259) и присоединяясь к идее различения права и закона (см. там же. С. 262 и след.). Поэтому трудно рассчитывать, что единение теоретиков права произойдет на основе всеобщего признания концепции, основанной на со­зданном В. М. Сырых соединении идей Гегеля, Маркса, Энгельса, Тенен-баума и Нерсесянца.

¹ Впервые опубликовано под заголовком "Три концепции права" в
журнале "Сов. государство и право" (1991. № 12). Печатается с неболь­
шими изменениями.

² Первая из названных концепций нередко именуется нормативной.
Однако все вообще концепции права (кроме, возможно, "реалистическо­
го" правопонимания в США) считают нормативность сущностным качеством
права и потому "нормативны" не менее, чем позитивно-нормативная, или
(иное название) позитивно-правовая, концепция.

Необходимо оговорить также, что в тексте речь идет только об ос­новных, наиболее известных и распространенных концепциях права. О разновидностях этих концепций и о других концепциях см.: Туманов В. А. Буржуазная правовая идеология. М., 1971; Мальцев Г. В. Понимание пра­ва. Подходы и проблемы. М., 1999 и указанную там литературу.

Сущность права. Проблемы теории и философии права

Глава 8. Основные концепции права

 

Федерации — России с изменениями и дополнениями по 21 апре­ля 1992 г.)- В процессе подготовки нормативных актов, определяю­щих основания и порядок "скорейшей компенсации", выяснилось, что в ближайшее время создать государственный фонд для такой компенсации не удастся. Поэтому в Конституции Российской Фе­дерации, принятой в 1993 году (ст. 52), аналогичное положение сфор­мулировано иначе, без слова "скорейшая".

Позитивный подход к понятию права — основа совершенство­вания законодательства, а также разработки правил законодатель­ной техники, учета и систематизации нормативных актов, инфор­мационно-поисковых систем и других перспективных направлений правовой службы. На этом подходе базируются догма права, при­емы толкования и применения правовых норм, правила решения юридических споров. Нормативный подход определяет содержание правового воспитания и правовой пропаганды, ибо нет "права во­обще", а есть только определенные формулировки законов и дру­гих нормативных актов, которые усваиваются массовым правосоз­нанием. Немаловажно и то, что при опоре на достижения юриди­ческого позитивизма XIX века, создавшего "юриспруденцию поня­тий, логику юридических конструкций", сложилась значительная часть тематики современной общей теории права, разработаны при­емы и правила толкования текстов законов, решения юридических споров, порядок применения правовых норм. Наконец, лишь при позитивном понимании права могут быть обеспечены законность, господство права, восходящее к его официальному установлению и единообразному пониманию.

Позитивная концепция права органически связана с современ­ной представительной демократией. Достаточно очевидно, что за­дача законодательной власти, осуществляемой выборными предста­вительными учреждениями, в том и состоит, чтобы создавать, раз­вивать и совершенствовать право посредством законотворческой деятельности. Да и само правовое государство — это государство, в котором обеспечено верховенство закона.

Право, что очевидно, содержится в текстах законов и подза­конных актов, оно выражено как система норм, установленных и охраняемых от нарушений государственной властью.

Позитивно-нормативное понимание права критикуется есте­ственно-правовой школой, согласно которой право — не только тек­сты, но и форма общественного сознания (право = сознание).

Основным доводом теории естественного права против пози­тивно-правового понимания является то, что законы, принятые го­сударственной властью, не свободны от ошибок, нередко выража­ют лишь эгоистические интересы власть имущих, противоречащие общественному правосознанию. Позитивные законы стареют и не всегда своевременно обновляются. Правосознание реагирует на но-