Бизнес‑план неземной любви

Лариса П. Соболева

Бизнес‑план неземной любви

 

 

Лариса Соболева

Бизнес‑план неземной любви

 

Глава 1

 

У ресторана затормозило желтое такси. Дверь приоткрылась, за ее верхний край схватились пальцы с неопрятно накрашенными ногтями, после чего женская нога нетвердо ступила на асфальт. Нога подвернулась, женщина, делавшая попытки выйти, ойкнула и плюхнулась назад. Взглянув на водителя, она чему‑то рассмеялась, наверное, смешно ей стало от собственной неловкости, но он в ответ послал ей взгляд красноречивее слов: мол, выметайся, пьяная дура. И Виктория Яковлевна вымелась, держась за ручку, потому что боялась упасть. Она осмотрелась, увидела вход, лихо захлопнула дверь машины и при этом едва не рухнула наземь. Удержавшись на ногах, она удовлетворенно крякнула, провела ладонью по волосам и наметила маршрут – точно к входу в ресторан. Слегка растрепанная, в вечернем платье, горящем стразами, Виктория Яковлевна шла нетвердым шагом, ступни на высоких шпильках подворачивались, но она мужественно справлялась с ватными ногами и легким головокружением. Столкнувшись с охранником, Виктория Яковлевна пьяно пробормотала:

– Отойди, мальчик.

– Ваше приглашение? – не пускал ее вышибала.

Виктория Яковлевна хохотнула: ну и порядки тут у вас. Затем недолго рылась в сумочке, бросила это занятие, повесила ремешок на плечо, забыв защелкнуть замок, и оттолкнула амбала:

– Брысь с дороги!

Войдя внутрь, она остановилась у входа в зал, спрятавшись за шторой, внимательно рассматривала столы и плотно сидящих друг к другу людей. Здесь отмечают юбилей, она тоже решила сделать ба‑альшой подарок юбиляру…

 

Юбилей дело противное. Потому что цифра прожитых лет складывается из двух пятерок, и это значит, что осталось совсем немного активной жизни, потом начнется существование.

Юбилей дело нудное. Потому что длительные поздравления и пожелания одних и тех же благ действуют как снотворное. А бестактность гостей умиляла – все, как сговорились, желали здоровья, здоровья и здоровья, будто пожелать больше нечего. И вообще, что за намеки? Здоровьем Даниил Олегович не обделен, следовательно, это ехидные намеки.

Юбилей дело суетливое. Потому что подготовка заняла массу времени, которое можно было использовать на более важные проблемы, не говоря о потраченных нервах.

Наконец, юбилей дело дорогое. Вывалил на торжество Даниил Олегович… таких сумм не рисуют ни на одном официальном документе, иначе налоговые ищейки, которым известны все события в этом благословенном городе, начнут алчно клацать зубами, мол, откуда доходы, то да се. И никакие подарки не окупят чудовищных затрат. Но на юбилее настояла жена, ей отказать Даниил Олегович не мог. А если серьезно, то его огорчало одно обстоятельство – ни сын, ни дочь не пришли поздравить отца.

Стоя, он выслушал очередной панегирик (с обязательным пожеланием здоровья), улыбался, как болван, лишь пригубил рюмку и поставил ее на стол – обильные возлияния уж точно приведут к полной потере того, о чем говорит тостующий. Юбиляр снял пиджак и галстук, закатывая рукава рубашки, покосился на пустой стул рядом. Куда делась жена? За весь вечер она не выпила и бокала шампанского, а Ева его обожает, и не какой‑нибудь газированный компот за сто рублей, а настоящее. Странно. Минут сорок назад она исчезла. То хоть развлекала его, комментируя на ухо поздравления, теперь одна тоска. Он взял двумя пальцами оливку, кинул в рот, ведь заняться нечем, кроме как жевать, а челюсти уже устали, потому двигались с трудом. Гости ели, переговариваясь друг с другом, часто обращались к нему с какой‑нибудь пошлой шуткой. Слышимость отвратная, зал забит, словно братская могила, танцевать практически негде, хотя это самый большой ресторан в городе.

– Который час? – подавила зевок Агния, женщина вне возраста.

– Без пятнадцати десять, – взглянув на часики, ответила Елизавета Ивановна, педагог по образованию, сплетница по призванию. Среди бизнес‑сброда она, пожалуй, единственная представительница обнищавшего народа, однако не так все просто. Муж у нее коммерсант, и Елизавета Ивановна пользуется всеми правами состоятельной жены.

– Скучища, – все же зевнула, прикрывая рот пальчиками с длинными ногтями Агния. А вот она собственным горбом завоевала право считаться преуспевающей дамой – шутка ли, пять магазинов модной одежды. Начинала она с челночного бизнеса, до сих пор за шмотками по странам и континентам мотается сама.

– Я до двенадцати подохну, а раньше уйти неудобно.

– Потанцуй, время незаметно и пролетит.

– Никто не приглашает, – вздохнула Агния. – Что‑то не вижу большого кента юбиляра – Хусаинова.

– Ты не знаешь? – подняла брови Елизавета Ивановна. – Его же грохнули.

– Да?! – в свою очередь изогнула дугой брови Агния. – Когда?

– Ну, ты даешь. Неделю тому назад.

– Сколько новостей в нашем королевстве, жизнь кипит! Я приехала вчера, мне никто не сообщил.

– Потому что это уже не кипящая новость…

– О!..

Агния перевела на эстраду сонный взгляд, который заметно оживился. Туда выплыла принцесса в алом облаке шифона с гитарой в руках. Музыкант поставил стул на середину, принес два микрофона на штативах, один направил на гитару, другой на очаровательный и красный ротик принцессы. Тамада взял третий микрофон:

– Минутку внимания!

Мало‑помалу в зале наступила тишина, разумеется, всем стало безумно интересно, зачем это юная жена достопочтенного юбиляра вылезла на эстраду. Уж ей бы – думали многие – сидеть тихонечко рядом и делать вид, что она только родственница.

– Юбиляра хочет поздравить жена, ей слово, – объявил тамада.

– Милый, родной, любимый Нил, – заговорила принцесса с шокирующей откровенностью. Почему шокирующей? Да потому что трудно поверить, что это воздушное и юное создание безумно любит мужа, старше ее более чем вдвое. – Я долго думала, что подарить, ведь у тебя есть все. Я дарю тебе то, что нельзя взять в руки, нельзя оценить, я дарю тебе песню, а вместе с ней мою любовь.

Струны гитары дрогнули, мелодичные переливы заполнили зал, а потом зазвучал старинный русский романс о любви и страсти. Голос Евы, глубокий и пронзительный, достойный большой сцены, проникал в души даже заядлых циников, настолько красиво она пела. И все слова предназначались ему одному – мужу. Слова и взгляд, светившийся счастьем и радостью, преданной любовью, – тоже ему. Правда, мелодия несколько грустная, а откровенное и восторженное чувство смущало присутствующих, гости переглядывались. Но Ева не видела всех этих уличающих, порицающих, обличающих лиц, иначе не смогла бы петь. Она смотрела только на мужа, пела только ему.

– Красивенькая девочка, – сказала Елизавета Ивановна тоном, каким говорят об увечьях, но никак не о достоинствах. Вторая фраза прозвучала не лучше: – Любит его.

– За такие бабки и я б его любил, – сострил молодой человек, сидевший рядом с Лидией Ивановной, тут же внес уточнение: – Если б он мне их давал.

– У вас, миленький, нет смазливого личика, – облила его ядом Елизавета Ивановна. – Нет таких пышных волос и испепеляющих глазок, такой безупречной юной фигурки. У вас, друг мой, нет никаких шансов.

Иногда Ева тянула высокую ноту, одновременно прикрывала глаза, и между бровей пролегала едва уловимая складка, но затем вновь голос набирал силу и облетал зал, а взгляд устремлялся на него, мужа. Конечно, возрастная разница между Евой и Даниилом Олеговичем наводила на определенные мысли, мол, брак по обоюдному расчету: она дает ему молодость, а он ей обеспечивает материальную базу, в общем‑то, тоже бизнес и довольно‑таки распространенный. Но Даниил Олегович словно выпил эликсира живительной силы, он переменился, женившись на Еве, стал приятней в общении, энергичнее, веселее смотрит на жизнь, а раньше слыл пессимистом и брюзгой. Гости исподволь наблюдали то за юной женой, жадно ловя каждое ее движение, способное передать истинные чувства, то не сводили глаз с юбиляра. Да, его не узнать, разумеется, перемены приписывали Еве, это она превратила занудливого Даниила Олеговича в человека, переживающего вторую молодость… или, пожалуй, третью. Кстати, супруги везде бывают вместе, никто никогда не слышал, чтобы между ними происходили сцены, короче, идеальнейшая пара.

– А знаешь, я завидую ей, – сказала Агния. – Девочке не пришлось вкалывать до кровавого пота, рисковать, гробить здоровье и нервы. В юном возрасте она получила от судьбы блюдо с удачей.

– Интересно, что чувствует молодая дева, когда на нее лезет… папуля? – задумчиво и цинично произнесла Елизавета Ивановна.

– Посмотри на нее и поймешь. Ева просто тащится от него.

– Пока она воспринимает замужество как манную кашу с неба, – скептически заметила Елизавета Ивановна. – А что будет через пяток лет?

– Тогда и увидим, – ухмыльнулась Агния. – За пять лет она его доконает и станет молодой, обеспеченной вдовой.

– Ой, без «увидим» ясно, – слегка махнула рукой Елизавета Ивановна в знак отрицания. – Через пять лет… нет, много раньше она взвоет. Привыкнет к деньгам, ей будет казаться, что они у нее всегда были, и задумается: зачем же я слушаю по ночам храп старого вонючего козла? Захочется молодого, как она сама, кобеля, который неустанно будет трудиться в постели. У Нила сейчас переходный возраст, ему бессознательно хочется доказать всему свету, что он еще скакун, а не заморенный конь. Мужчины, особенно богатые, тяжело переживают старение. В этом смысле секс с молодой лошадкой как раз и поддерживает уверенность, что старость далеко‑далеко. Но переходный возраст обычно быстро кончается, когда он завершится, наш юбиляр начнет считать рожки. Все же я в восторге от нее, ловко она надела ему хомут. Сколько ей? Лет двадцать пять? Сильна.

– Я что‑то не слышала, чтоб бабы нашего возраста хомутали богатых мужиков, да еще женатых.

– И не услышишь, милая, – заверила ее Елизавета Ивановна. – Потому что такого в природе не существует. И не женится богатый на серенькой девушке, даже в любовницы не возьмет. А почему? Потому что красота – товар, который имеет спрос. Ты не задавалась вопросом, почему красивые женщины часто страшно злые? Не все, конечно, но подавляющее большинство. Потому что не всем удается продать красоту за ту цену, которую себе назначили. Тут конкуренция почище, чем в бизнесе. Выдерживают те, кто получил классическое воспитание, у кого родители живут по установленным тысячелетиями традициям. Это мое наблюдение, поэтому я категорична. Кстати, ты, дорогая, тоже можешь купить… хотя бы моего соседа. И он будет тебя любить, как ты пожелаешь, будет с упоением ласкать твое дряблое тело и целовать целлюлит на всех конечностях. Верно, Лешенька?

Лешенька хотел оскорбиться, но передумал, ушел танцевать.

– А ведь даже не возразил, – расхохоталась Елизавета Ивановна.

 

Ева закончила песню под шквал аплодисментов, вернулась к мужу, который поцеловал ей руку и прильнул к губам. Послышался новый взрыв аплодисментов и одобрительные возгласы, словно здесь отмечали не юбилей, а свадьбу.

– Тебе понравилось? – заглянула в лицо мужу Ева.

– Конечно! – сиял он, как золотая монета.

– Но это еще не все, мой главный подарок впереди. – Ева прижалась к нему, затем села на свое место. – А я проголодалась.

Музыканты заиграли и запели, гости танцевали, Даниил Олегович не сводил влюбленных глаз с Евы, которая с большим аппетитом поедала блюда. Это чудо послано ему свыше, вся его жизнь с появлением Евы преобразилась. И пусть злые языки болтают что угодно, это от зависти. Когда он познакомился с Евой, она даже не знала, что он один из самых состоятельных людей города. Сначала встречались тайком, потом плюнули на пересуды и виделись открыто, нездоровый интерес к ним рос с космической скоростью, сплетни и помогли соединиться. Если поначалу Даниил Олегович сомневался, стоит ли круто менять свою жизнь, то после женитьбы сомнения улетучились, он стал счастливейшим из смертных.

Закончился танец, все рассаживались, официанты начали носить горячие блюда, и вдруг…

Да, всегда в момент взлета, пика удачи, в миг счастья надо ждать этого коварного «вдруг». Потому что нет постоянства на этом свете, и когда ты стоишь, расправив крылья, налетает оно, бьет под дых, а дальше ты несешься с высоты на острые камни. Даниил Олегович заледенел, услышав в микрофон до омерзения знакомый голос. На эстраде в длинном вечернем туалете стояла его бывшая, держа микрофон:

– Господа, минутку внимания! Вы слушали поздравление от нынешней жены Нила, а теперь послушайте от экс‑жены… то есть от жены в отставке… В общем, от меня!

В зале наступила гробовая тишина, а большое скопление подвыпившего народа не так‑то просто заставить умолкнуть. Ясно же как божий день, что дело пахнет скандальчиком, какого в городе не видывали со времен его основания. Все замерли, у кого‑то даже кусок застрял между ртом и желудком.

– Наступил кульминационный момент вечера, – ядовитым шепотом сказала Елизавета Ивановна. – А я, дура, не хотела идти.

– Перестань, – осадила ее Агния. – По‑моему, это не смешно. Зачем она притащилась сюда? С дуба упала, что ли?

– С очень высокого, – подтвердила Елизавета Ивановна.

– Налейте, господа, в бокалы! – улыбаясь, говорила Виктория Яковлевна, широким жестом обведя зал. – Ну же, наливайте! Я произнесу тост. А мне кто‑нибудь подаст бокал?

С ближайшего столика ей любезно поднесли бокальчик с шампанским, она поблагодарила, взяла и покачнулась, однако на ногах устояла, рассмеявшись от неловкости.

– Она пьяна, – в ужасе прошептала Ева, съежившись.

Даниил Олегович метнул молнии в сторону вышибал ресторана, один из которых протискивался к нему с видом напроказившего школьника.

– Итак, Нил, тебе стукнуло пятьдесят пять! – злорадно произнесла Виктория Яковлевна. Даниил Олегович набирал на мобиле номер, глядя на бывшую с лютой ненавистью. А она… О, боже, что она несла, да еще в микрофон! – Ты растолстел, полысел, обрюзг, вид у тебя далеко не здоровый – мешки под глазами, кожа коричневого оттенка, наверное, печень барахлит. Но это ничего. Все пройдет, когда помрешь. Так вот, милый…

Охранник в это время протиснулся к Даниилу Олеговичу.

– Как она прошла? – прошипел, не раскрывая рта, юбиляр.

– Оттолкнула охрану, – оправдывался тот. – Не драться же с ней.

– Вы не имели права пускать в зал без приглашения.

– …хочу тебе пожелать от всей души, чтоб ты не подох раньше времени, – с коварным оскалом, как показалось юбиляру, продолжала бывшая. – С молодой‑то женой сил надо мно‑ого, а мне страшно хочется посмотреть, как она тебя орогатит. И вообще, хочется увидеть, на что способна наша… матрешка. Что там она прячет внутри?

– Какого черта стоите? – зарычал Даниил Олегович на охранника. – Уберите ее! В холл выведите! Я следом приду.

Вышибала кинулся к эстраде. В это время в мобильнике послышалось «Алло!», Даниил Олегович отвернулся от публики, жаждавшей продолжения спектакля, заговорил с сыном:

– Срочно забери мать из кабака.

– Я не слышу, – сказал сын. – Повтори.

Не орать же! Даниил Олегович метнулся к выходу, но проход между стеной и стульями был слишком узок, чтоб проскочить быстро, пришлось ему крикнуть:

– Мать забери из ресторана!

– Буду через пять минут, я недалеко, – сообщил сын.

А Виктория Яковлевна подняла бокал выше головы и торжественно произнесла пожелания:

– За твое здоровье! Оно тебе пригодится. И за крепкие нервы! Пошел вон! – бросила она охраннику, пытавшемуся стащить ее с эстрады. – Я тебя прощаю, Нил, потому что ждет тебя нелегкая старость в одиночестве. Правда, при одном условии: если тебя не отравят, не придушат или не утопят в ванне. Да катись, болван! – отбрыкивалась она от охранника, хватавшего ее за платье. – И еще скажу: будешь ты локти кусать…

Охранник вскочил на эстраду, отнял у нее микрофон и отдал музыканту, затем забросил даму на плечо и пошел с ней к выходу. Она хохотала и била кулаками по его спине, слетели туфли, второй вышибала их подобрал. Впрочем, без микрофона гости слышали ядовитые выкрики жены в отставке:

– Ты еще не раз вспомнишь меня, погоди! Заодно запомни: это будет расплата…

Ее вынесли, наступила леденящая душу пауза в полнейшей тишине.

– Извините за инцидент, – громко сказал Даниил Олегович.

– Ребята, музыку! – встрепенулся тамада, внезапно вспомнивший о своих обязанностях.

Разумеется, в пляс никто не пустился, все сидели, как прибитые, не зная, что делать и как реагировать на выходку. Кое‑кто незаметно переговаривался шепотом, пожимая в недоумении плечами. Некоторые низко опускали головы, очевидно, пряча гомерический смех, который так и рвался наружу. Но были и такие, кому инцидент не пролился бальзамом на душу. Эти сидели нахмуренные, не зная, куда деться.

А Даниил Олегович поспешил выйти из зала. В фойе Виктория Яковлевна порывалась встать из кресла, над ней стояли два парня, опуская ее за плечи назад. Даниил Олегович подошел к ней, зло процедил:

– Довольна? Осрамилась на весь город.

– И тебе праздник изгадила, – самодовольно рассмеялась она, не испытывая ни капли угрызений совести и стыда за выходку.

– Ты истеричка и дура. Пьяная дура.

– Посмотрим, кто из нас дурак, – выкрикнула она агрессивно, после чего заговорила смирно, будто не о себе: – Моя жизнь прошла рядом с тобой. Лучшие годы, лучшие! Я жила с тобой в коммуналке, подыхала от жары в Туркмении, когда ты работал вторым секретарем, родила тебе двоих детей, взяла на себя всю заботу о них и плюнула на свое призвание, когда ты делал карьеру. Я обеспечивала тебе покой и уют. Я сделала тебя, я! А потом ты меня выбросил, оставил тлеть в одиночестве. У меня нет больших денег, чтоб купить мужика и скоротать с ним старость, а ты купил себе сучку. Посмотри на себя в зеркало, разве может тебя любить молодая кобыла? Был бы хоть Домогаровым, я б поверила, что ты способен увлечь юную особу. Но ты же заурядный, с брюхом нажитых накоплений, без шеи, с лысиной, ни кожей ни рожей не удался. Повторяю: ты купил эту дрянь. А я не могу. Мы не в равном положении, поэтому я бешусь. А не потому, что страдаю по тебе. Много чести. Даже если б ты одумался, я б не приняла тебя, потому что презираю и брезгую, как брезгуют, наступая в дерьмо. Верни мне потраченные годы, тогда я оставлю тебя в покое. А сейчас хорошенько запомни: покоя тебе не видать…

– Мама! – окликнул ее Роман, монолог он слышал весь, так как зашел в фойе на словах отца «пьяная дура». – Перестань унижаться.

– Сынок? – удивилась она. – Как ты здесь оказался?

– За тобой приехал. Иди в машину.

Виктория Яковлевна взяла в руки туфли, тяжело поднялась и поплелась к выходу, но вдруг остановилась, не оборачиваясь, отчетливо выговорила бывшему мужу абсолютно трезвым языком:

– Ты не все у меня отнял. Дети мои. Не твои! Запомни это: мои! Будь ты проклят вместе со своей тварью. Думаю, я попраздную твое бесчестье. Должна же я получить компенсацию за то, что так обманулась в тебе.

Она гордо вышла из ресторана, а Роман колюче уставился на отца. Ему тридцать четыре года, в пику отцу он открыл свое предприятие, создающее серьезную конкуренцию, и преуспевает ого‑го как. Впрочем, Даниил Олегович радуется его успехам, а конкуренции не боится, так как создал достаточно мощное дело.

– Доволен? – хлестко спросил Роман.

В лице и позе сына явственно читался немой укор, одновременно он отгородился от отца невидимой стеной отчуждения.

– По‑моему, сейчас жалости достоин я, – мрачно сказал Даниил Олегович. – Она испортила мой юбилей, выставила себя и меня на посмешище…

– Ты давно выставил себя на посмешище, – отчеканил Роман без жалости. – Извини, я на стороне матери.

– Знаю, – вздохнул Даниил Олегович. – И не осуждаю. Думаю, пройдет время, и ты меня поймешь, сын.

– Не пойму, – не оставил ему надежды он и пошел к выходу.

– Ты забыл меня поздравить с праздником.

– Поздравляю, – бросил Роман через плечо и ушел.

Остаток вечера прошел в натянутой атмосфере.

 

Глава 2

 

Он обрадовался окончанию банкета, равнодушно следил за погрузкой подарков и букетов в две машины, прощался с гостями, которые делали вид, будто ничего не стряслось. Мда, разговоров теперь хватит на месяц. Домой вернулись в половине второго ночи, шоферы помогли перенести дары в дом, наконец‑то Даниил Олегович дал волю возмущению:

– Нет, какая идиотка! С кем я жил столько лет?! Опозорила меня, детей, себя на весь город! Завтра об этом только и будут языками месить!

– Нил, умоляю тебя, не кипятись, – обняла его Ева. – Ну, поговорят, через два дня потеряют интерес, через неделю вообще забудут.

– Да нет, моя бывшая пообещала, что покоя мне не видать. Не пойму, что ей надо? Квартира отличная, машина есть, я положил на ее имя деньги, если не будет транжирить, надолго хватит. Что еще ей нужно от меня?!

– Разве не понял? Ты ей нужен. Но я тебя не отдам, теперь нет.

Лицо Даниила Олеговича смягчилось, руки обняли тонкий стан Евы, губы поцеловали сначала в нос…

– Погоди, – уперлась ладонями в его грудь она, загадочно улыбаясь. – Вечер еще не окончен. Мои подарки подарены не все.

– Что еще придумала? – протянул он капризно. – После сегодняшнего безобразия у меня оскомина на сюрпризы.

– Ничего не хочу слышать, – топнула ножкой Ева, сбросила туфли на высокой шпильке и побежала наверх, крикнув: – Зайдешь, когда я скажу! И не подглядывать!

Он вздохнул, сунул руки в карманы, постоял некоторое время, качая головой. Изгадила юбилей Виктоша, ух, как изгадила, стыдно людям в глаза смотреть.

– Жертва паршивая! – бубнил он, негодуя. – Ей хочется, чтоб ее жалели, а над ней смеются. Хохочут! Идиотка! Это я в ней ошибся, а не она.

А ведь пропасть между ними пролегла много раньше, когда Евы близко не было на горизонте. Он всю жизнь рос, а жена превращалась в рыхлую бабищу, интересы которой – поспать, пожрать, деток облизать. И пилила его сутками, и болезнями своими доставала, тогда как он не имел права заболеть даже на пару дней. Да с какой радости он обязан сносить каторгу и жить с женщиной, ставшей ему посторонней?

Но Виктоша это забыла или не хочет помнить, ей подошел бы вариант совместных мучений и обоюдный поворот на старость, согласилась бы она и на измены с его стороны, лишь бы все осталось, как было. А он не хочет мучений, не хочет думать о предстоящей старости, которая не за горами. У него осталось каких‑то пятнадцать лет активной жизни, так почему же он должен следовать морали? Разве не аморален сам факт – жить с нелюбимой, осточертевшей женщиной? Не аморально было встречаться с Евой тайком? Та не настаивала на женитьбе, напротив, соглашалась на редкие встречи.

Да и сам Даниил Олегович не так прост, как кажется. Прежде чем жениться, нанял детектива, тот докладывал, где и с кем она бывает без него. Так вот порочащих связей сыщик не заметил, хотя следил за Евой два месяца! Бабок Даниил Олегович вывалил за это – жуть, зато получил доказательство, что эта женщина – верная и любящая. Ну что ей мешало в перерывах проводить время с молодыми людьми? Даниил Олегович и Ева встречались в основном в гостиницах, он долго скрывал истинное положение вещей. Светятся перед женщинами только кретины, а умные стараются не выставлять напоказ свое состояние. Потом он спешно развелся и сразу же сделал предложение, поставив перед фактом: я свободен. За два месяца Даниил Олегович закончил строительство дома под ключ, перед женитьбой привез Еву показать, где она будет жить. Женщина расстроилась:

– Это же огромные деньги… Ты что, богач?

– Ну, как тебе сказать… – улыбнулся он. – Не бедствую.

– А как же теперь я выйду за тебя замуж? Все будут думать, что из‑за денег… Почему же мне так не повезло?

Он хохотал минут десять, потом обнял ее:

– А мне повезло. Хочу тебя успокоить, я грохнул на строительство почти все свои деньги. – Врал безбожно, дабы успокоить любимую.

– Тем более этот дом нам не подходит, за него же платить придется бешеные деньги. А обстановка? Ведь в комнаты нужна какая‑то мебель, это тоже… Лучше продай его, а мы съездим в свадебное путешествие, это будет дешевле.

– Вот ты и займешься приятными хлопотами. Съездим и в круиз, раз тебе хочется. А я намерен начать новую жизнь, для этого нужен новый дом.

– Ну почему не подойдет квартира? Да я загнусь! Тут одной уборки…

– Эту проблему как‑нибудь решим.

После пышной свадьбы Ева быстро привыкла к своему новому положению. Правда, когда Даниил Олегович привозил ее в дорогие магазины, она шарахалась от цен, а накупив всего, ехала домой, радуясь, как ребенок.

– Так как, – крутил он руль, ухмыляясь, – ты до сих пор недовольна, что вышла замуж за богатенького?

– Я похожа на ненормальную? – откровенно признавалась она, чем смешила его еще больше. – Господи! Как мне повезло! Я люблю тебя – раз, ношу дорогие вещи, о которых не мечтала, – два, живу во дворце – три, путешествую с тобой – четыре… За что мне все это? Я не заслужила. Как думаешь, боги не рассердятся на меня?

– За что?

– Нельзя быть слишком счастливой, я боюсь.

– Не бойся, отобьемся. От богов тоже.

Да нет, это ему повезло. И тоже, как Еве, немного страшновато, всегда есть в положительном доля отрицательного, например, испортились отношения с детьми. А сегодняшний инцидент – это вообще…

– Нил! Нил! – звала его из спальни Ева.

Даниил Олегович поднялся по лестнице, гадая, что она приготовила и почему так долго продержала его. У двери он все же спросил:

– Можно зайти?

– Входи! – торжественно сообщила она.

Даниил Олегович вошел и… вытаращил глаза, открыл рот. Посреди спальни стояла обнаженная Ева, полностью запакованная в прозрачный целлофан, в какой заворачивают цветы. Над ее макушкой красовался огромный синий бант, а над ним веер из целлофана. Ева лукаво посмеивалась, глядя на столбняк мужа.

– Как подарок? – наконец спросила она.

– Ничего подобного я и представить не мог, – сознался он и выглядел при этом дураком. – Как тебе в голову пришло?

– Я не сама придумала. Фильм «Игрушка» помнишь? Там мальчику принесли человека в коробке. Я подумала: почему бы и мне не соорудить нечто подобное? – Он подошел к ней и поцеловал ее через целлофан. – А целоваться лучше без обертки. Распакуй меня, хотя я могу и вылезти, но не хочу.

– Ты меня убила, – сдирая обертку, произнес он. – Мне ни за что не придумать равноценный подарок.

– Добью тебя чуть позже, а сейчас целуй свой подарок.

Не дожидаясь, когда он ее обнимет, Ева обхватила шею Даниила Олеговича, прильнула губами к его губам. Большее счастье трудно представить. Он любил ее так, как никогда не любил никого на свете. А злопыхатели ему пророчат импотенцию! У, злодеи! С Евой импотенция не наступит до ста лет. Это было прекрасное завершение испорченного вечера, а чуть позже, прижавшись к нему, Ева сказала:

– Ты способен принять еще один подарок?

– Еще?!! – вышел он из состояния неги. – Кажется, нет.

– Но мой последний подарок не вытерпит до твоего следующего дня рождения. Так что, хочешь или не хочешь, а придется его принять. Ты готов?

– Ну, давай, неси, раз это последний подарок.

– Нести не придется. Я беременная. Вот!

– Что?! – приподнялся он.

– Уже семь недель.

Чем он заслужил столько чудес? К ним, правда, можно отнести и явление пьяной Виктоши – из разряда ужасов.

 

…Неделю спустя Ева вышла из парикмахерской слегка расстроенной: зонт не взяла, а накрапывал дождик. Понадеявшись, что обгонит близившийся ливень и успеет добежать до троллейбусной остановки, она ринулась бегом по тротуару. На середине пути дождь приударил, будто специально готовился вымочить Еву до нитки. Забежав под навес, она отерла воду с лица платком и выглянула на проезжую часть – не едет ли троллейбус или такси. Сверкнула молния, Ева отпрянула от дороги, вдруг остановился автомобиль, открылась дверца:

– Садись.

Это был Роман, сын мужа. Поколебавшись, Ева все‑таки села в машину:

– Спасибо. Я не сообразила вызвать такси.

– Куда доставить?

– Домой, конечно.

Колеса взвизгнули, автомобиль помчался по улицам.

– Что же тебе папочка машину не купит? – спросил Роман, не окрашивая фразу.

Ева насторожилась, только сейчас подумала: а зачем он пригласил ее? Роман относится к ней с открытой неприязнью, попросту терпеть не может. Так почему? Он старше Евы, похож на отца, слегка полноват, но и черты матери в нем заметны. Особенно характером Роман пошел в мать, такой же непримиримый.

– Ты какого папочку имеешь в виду? – опасливо развернулась к нему Ева. – Своего или моего?

– Разумеется, моего, – мельком взглянув на нее, ответил он и переключился на дорогу. – У твоего бабок не хватит даже на приличный велосипед.

– Ты и это выяснил?

– А как же! Должен же я знать, в какие руки попал мой отец.

– Ну и в какие? – заводилась Ева.

– В хитрые, – благодушно улыбнулся Роман, будто сделал комплимент. – Хотя о тебе и твоих родителях соседи, знакомые, одноклассники и однокурсники отзываются неплохо, но это мало что меняет. Ты умная, хотя канаешь под простушку, а это наводит на негативные мысли.

– Мне чихать, кто и что обо мне думает. Я люблю Нила, для меня это главное, а не ваше злопыхательство.

– Стоп, Ева, не заливай про страстную любовь, я тебе не верю, и никто не верит. Мой отец не тот мужчина, которого может полюбить молодая женщина просто так, потому что он это он.

– Почему ты так плохо думаешь о своем отце? – разгорячилась Ева. – Почему ты решил, что любят за внешность?

– Что ты, – усмехнулся он, – любят не только за внешность. Например, за ум, за выдающийся талант. Был бы мой отец писателем, научным светилом, известным артистом, я бы понял тебя. Но и тогда ты не имела бы права вползать в его семью, потому что достижения одного человека всегда обеспечиваются другим – в данном случае его женой, моей матерью. Кто‑то создает условия, при которых достойный любви человек взлетает до заоблачных высот.

– Почему ты не ценишь в нем доброту, мягкость, великодушие, щедрость? Разве этого недостаточно, чтобы любить?

– Пустой базар. Ты любишь его бабки, это понятно даже кретину. Согласен, ты честно выполняешь правила, что достойно уважения. Но это пока.

– Чего ты хочешь? К чему твои словесные выкрутасы?

– Отвечу. – Он остановился у ворот дома, развернулся к ней корпусом. – Отец счастлив, пусть будет так, как он хочет, остальное рассудят небеса. Но должен тебя предупредить, Ева: если он ляжет в гроб по какой‑то нелепой случайности, например, оторвется шасси от самолета и случайно упадет ему на голову, я тебя порву на британский флаг. Вот тогда припомню, что ты разрушила нашу семью, отлучила его от меня, сестры, сделала несчастной маму. Ты расплатишься по полной программе, я буду безжалостным.

– Бред! – нервно хохотнула Ева, закатив глаза. – Вы сами отлучили себя от него. Кстати, Нил переживает. И раз ты желаешь отцу счастья, почему не помиришься с ним?

– А мы не ссорились. Мы разошлись в морально‑этических вопросах. Прости, я не умею жить под девизом «плюй на все и береги здоровье», потому что не бездушен. Я вижу гораздо больше, чем тебе хотелось бы, и принимать твою фальшь – уволь, дорогая.

– А если я скажу, что беременна? – запальчиво спросила она с долей обиды. – Ты и сейчас будешь считать, что я фальшивлю?

– Молодец, – неопределенно высказался Роман. Неопределенно, потому что Еве было непонятно, как он отнесся к новости. Уточнять не пришлось, он сам пояснил свое отношение: – Это умный ход, отец, наверно, на седьмом небе. Понимаешь, Ева, мне не жаль отцовских денег, я самостоятельный парень, хватка у меня – отцу не снилось, дела мои идут в гору и очень быстро. Так что его уровня я достигну скоро. У меня есть только одно, но страстное желание: посмотреть на тебя, когда он разорится. А он разорится, мне недавно приснился вещий сон.

– Ничего, поживем в шалаше.

– Дай‑то бог. Но не забывай, это молодые быстро подскакивают и несутся вскачь, пожилые люди ломаются. Да не в том суть. Ребенок… правильный ход. Потом отец напишет завещание, а потом… не берусь прогнозировать.

– Потом я сдам его в дом престарелых, – взорвалась Ева.

– Не исключаю. Мои предупреждения ты слышала, мотай на ус.

– Спасибо за доставку, – вылетела из машины Ева, но слезы сдержать уже не смогла и не могла уйти без последнего слова, чему не помешал ливень. – Вы можете сколько угодно злобствовать, но внести разлад между мной и Нилом вам не удастся. Все твои угрозы направлены на одно: хочешь запугать меня, чтоб я ушла от Нила. Этого не будет. И твое радение о счастье отца – фальшь, которую ты якобы не любишь. Причина как раз в деньгах, вы уже делите наследство, хотя ваш отец здоров и полон сил. Прости, это мерзко.

Захлопнув дверцу авто, она рванула к воротам под издевательский хохот Романа и пляску дождя на асфальте.

 

Даниил Олегович вернулся вечером, стряхнув зонт в прихожей, крикнул:

– Ау‑у! Я пришел! Почему меня не встречают? – Впервые за совместную жизнь молодая жена вышла к нему невеселой, чем удивила. – Что такое? Что‑нибудь случилось?

– Нет, все нормально, – кисло улыбнулась она. – Ты голоден?

– Как зверь, – проходя в дом, сказал он. – Специально не перекусывал… Нет, мне не нравится твое настроение. У тебя глаза мокрые! Ну‑ка, рассказывай.

Даниил Олегович увлек жену на диван, усадил рядом, как ни порывалась она встать и сначала подать ему ужин, он не позволил:

– Сначала объяснения, потом ужин, я потерплю. Итак, кто тебя обидел до слез?

– Никто не обидел!

– Ты не умеешь лгать, Ева, выкладывай.

– Просто у меня состоялся неприятный разговор… мне он не понравился… я хочу его забыть.

– Но не можешь, – вывел он. – Ева, я бы не хотел, чтоб у тебя были от меня секреты. С кем ты разговаривала?

– С Романом. Начался дождь, он подвез меня… – И со слезами вперемежку она пересказала дословно диалог в машине. Даниил Олегович обнял жену за плечи, а сам задумался. – Ну вот, теперь и ты расстроился.

– Нет‑нет, цыпленок, я не расстроился. Я озадачился. Понимаешь, всему есть предел, нельзя попустительствовать хамству. Ну‑ка, принеси телефон.

– Ты хочешь звонить Роману? – ужаснулась она. – Не делай этого, не обостряй отношения, к хорошему обоюдные колкости не приведут. И потом, Нил, разве он не говорил тебе то же, что сказал сегодня мне?

– Раз ты не хочешь, не буду звонить, – легко отказался он.

– Не хочу, очень не хочу, – обрадовалась Ева и вдруг подозрительно сощурилась. – Что‑то ты быстро согласился со мной… Нил, ты надумал поговорить с ним без меня?

– Я действительно передумал. Понимаешь, человек, который решил сделать гадость, не станет предупреждать.

– О чем ты?

– Хотя бы о том, что якобы я разорюсь. Его уверенность смешна, Роман решил тебя напугать, это ему удалось.

– Я не разорением напугана, – завелась Ева, щеки ее запылали от негодования. – Не смей так думать обо мне.

– Не буду, не буду, – поднял он слегка вверх руки и улыбнулся. – Что там у нас на ужин?

– Утка и салаты. Лично я бедности не боюсь, мне не привыкать к скромной жизни. Я о другом: нас не оставят в покое. Мы раздражаем. Это в Москве, в Питере и очень больших городах разрешено жить вместе людям разного возраста, а у нас не принято. Я не о Романе говорю, его‑то как раз могу понять, это твой сын, я отняла тебя, как он считает. А другие… Я неосмотрительно поступила, когда пела на банкете, на меня так смотрели… Нельзя выставлять свое счастье напоказ, люди этого не любят. Не любят и не прощают.

– Да ладно, не бери в голову.

Он обнял Еву, повел на кухню, воркуя на ушко, что не стоит никого слушать, иначе нервная система начнет трещать по швам.

 

Глава 3

 

Несомненно, Даниила Олеговича задело, что родной сын вмешивается в его жизнь, к тому же угрожает. Этому пора положить конец раз и навсегда. Недолго думая, он с утра поехал к сыну на комбинат. Секретарша попросила подождать, мол, Роман Даниилович контролирует запуск нового оборудования, просил не отвлекать. Даниил Олегович уселся на стул в приемной, закинул ногу на ногу, руки скрестил на груди, огляделся. Не богато, не респектабельно, а приемная и кабинет должны быть идеальны, это лицо фирмы.

Долгое время Роман работал у отца, Даниил Олегович неплохо платил ему, даже слишком хорошо. Когда папа ушел от матери, сын занял денег на свое предприятие, занял и у отца, причем дал расписку, когда обязуется вернуть долг, и вернул. Конечно, сам факт написания расписки родному отцу выглядел не лучшим образом, ведь Даниил Олегович не требовал этого, но оправдался сын тем, что жесткие условия подстегнут его к действиям. Помощь нужна временно, он хочет проверить, способен ли создать дело собственными силами. В общем‑то, похвальное рвение, сейчас сотни молодых людей висят на шеях родителей и ни к чему не стремятся, совесть их не мучит, а все равно было неприятно. Роман купил здание, причем не выгнал прачечную, мастерскую по ремонту обуви и еще парочку мелких предприятий, а сдал им помещения в аренду. Затем приобрел оборудование, начал работать… Это было неожиданностью: он наладил выпуск той же продукции, что и отец – полуфабрикатов.

Надо сказать, товар сына пользуется спросом. На чем делаются деньги? Безусловно, на обмане. Вместо положенных норм мяса и чего другого кладется меньше, зачастую и заменители сойдут – не масло, а маргарин, не мясо, а большая часть сои. Специями засыпал, присолил – в результате затраты окупаются с лихвой, прибыль получается аховая. Вкус, конечно, страдает, но студентам, занятым людям, у которых нет времени на приготовление пищи, а также ленивым и одиноким достаточно. Роман грубо нарушил заповедь пищевой продукции – чем меньше, тем лучше. У него блинчики с клубничным джемом – так с клубничным джемом, а не в пропорции одна штучка клубники на килограмм яблок. Его полуфабрикаты дороже, но их раскупали, а папины товары залеживались. Скрепя сердце Даниил Олегович раскошелился и чуть‑чуть улучшил качество.

Тем временем Роман обскакал его в ассортименте. Объявил по телевидению конкурс на лучшее изделие, годное к замораживанию, получил несколько оригинальных рецептов. Победителей наградил призами – кухонным комбайном, электрической мясорубкой, миксером, выдал поощрительные призы. Вручение показывали по телевидению, помпезно, победители радовались. Реклама – двигатель торговли, продукция сына стала пользоваться бешеной популярностью, а папа терпел убытки, ведь срок годности продуктов ограничен.

Будь кто другой, наверняка захотелось бы пришить изворотливого конкурента, но Даниил Олегович взял голову в руки и нашел новые точки сбыта – близлежащие районные центры и деревни. Ну и? Сынуля туда протянул щупальца раньше папы! Даниил Олегович бесился недолго, потом признал, что мальчик – талантливый предприниматель, вынужден был потратить дополнительные деньги на рекламу, упаковку – сделать ее более привлекательной и… снизить цены.

Вот что такое честная конкуренция, о которой раньше Даниил Олегович понятия не имел: конкурентов убирал, конечно, не физически, а путем интриг и натравливания всяческих инспекций. С родным сыном он так поступить не мог, Даниил Олегович не разозлился, а завелся. Теперь его управляющие под страхом увольнения ломают ночами голову, что сделать для процветания фирмы. А сынок продолжил папину деятельность: открыл колбасный цех в деревне, где выращивают скот, арендовал несколько точек на рынке, там всегда очередь, остальные прилавки, папины в том числе, простаивают. Ходят слухи, будто Роман увлекся коневодством, но поскольку сын об этом не говорил ни слова, даже ни разу не упоминал о страсти к лошадям, Даниил Олегович решил, что слухи пустые. Вот так и живут. У Даниила Олеговича есть основания опасаться сына, и его «сон», который Роман рассказал жене, он рассматривал как угрозу не Еве, а конкретно ему. Но об этом он не будет с ним говорить.

Роман в белом халате влетел в приемную, как с пожара сорвался:

– Отец?! Проходи. – Когда папа вошел в кабинет, с брезгливостью рассматривая скромную и непрезентабельную обстановку, Роман направил ход его мыслей на деловую ноту: – Что у тебя? Извини, времени в обрез, не успеваю за всем уследить.

– Я не отниму у тебя много времени, – сказал, усаживаясь, Даниил Олегович. – Объясни, что значат твои вчерашние угрозы?

– Она еще и ябеда? – хмыкнул сын, но остался доволен, что угрозы дошли до отца.

– Ева очень расстроена, я из нее клещами вырвал…

– И все же вырвал, – подытожил Роман на самодовольной ухмылке.

– Перестань! – вскочил Даниил Олегович, в возбуждении заходил по кабинету. – Дайте спокойно жить, черт возьми!

– Кто ж тебе мешает? – закурил Роман.

– Вы! – бросил гневное обвинение папа. – Твоя мать. Ты. Все, кому наш союз с Евой стал поперек горла. Что вы от нас хотите? Я люблю ее, понимаешь? И хочу быть с ней, потому что с Евой у меня каждый день праздник.

– Любишь, – посерьезнел сын. – Нормально. И хочешь жить в празднике. Тоже понимаю. Но почему остальные должны страдать из‑за твоего желания праздновать? Почему мама должна чувствовать себя несчастной, обиженной, стыдиться, что ты ее бросил? Каково ей, ты хоть раз задумался? Она же пьет. Раньше за ней пристрастия к алкоголю я не замечал, к тому же у нее слабое сердце. Каково Лельке? Ты забыл, что у тебя есть еще дочь, которая совсем немного отстала от возраста твоей бесценной новой жены. И Лельке стыдно из‑за тебя, она стала неуправляемой. Но это же ты показал достойный пример, как отстаивать свободу. Мама пьет, Лелька бесится, а ты хочешь праздника? Ну, даешь…

– С мамой мы разошлись…

– …когда у тебя появилась Ева, – закончил фразу сын. – Ты провоцировал мать на скандалы, я тому свидетель и твоя дочь, потому что делал это грубо. В тайне от нас начал строительство дома, кстати, о разводе тогда речи не шло. Ты методично шел к цели, не считаясь с нами. Знаешь, отец, есть еще обязательства перед теми, с кем провел многие годы. Не мать тебя предала, а ты ее. Все твои россказни о безумной любви… у тебя обычный мужской климакс. Да‑да, климакс, когда у мужиков сворачивает мозги набекрень, и перемещаются они в пах при виде смазливой, хитрой киски.

– Пошляк, – с чувством оскорбленного достоинства произнес Даниил Олегович. – И это мой сын? Я думал, ты станешь мне опорой, последователем…

– Я и так последователь, научился у тебя многому, за что благодарен. Но поощрять твою похоть не обязан, у меня есть принципы. И потом, папа, что ты хочешь от меня? Чтоб я признал Еву… кем? Твоей женой? Своей родственницей? Мачехой? При живой маме?

– Я прошу тебя не делать ей больно. – Даниил Олегович плюхнулся на стул, подался корпусом к сыну. – Годы я провел в бессмысленной борьбе за место под солнцем. Меня топили, я выплывал, прошел через заговоры, коварство, подхалимство. А все оказалось зря, вдруг раз – и в государстве переворот. Я вовремя отошел от власти, потому что понял: мое прошлое – это мутное болото, настоящее – зыбко и не устроено. Тогда я занялся конкретным делом и преуспел. Но за гонкой я превратился в мумию, почти в неживого. Думал, ничего по‑настоящему радостного уже не будет. И вдруг Ева… все вокруг осветилось…

– Климакс, папа, – с сочувствием вздохнул сын. – Самый натуральный. Это любой доктор тебе скажет.

Даниил Олегович застыл на миг, потом покачал с сожалением головой:

– Нет, сейчас ты не поймешь меня. Когда тебе стукнет столько же, сколько мне сейчас, когда останется немного деятельной жизни, когда ты оглянешься назад и оценишь себя со стороны, тогда поймешь, почему я так поступил. Жаль, что у нас расхождения.

– У нас с тобой конкуренция, и более ничего.

– До свидания, сын.

В дверях он столкнулся с мужчиной, тот поздоровался, пропустил Даниила Олеговича и вошел в кабинет. Роман поднялся ему навстречу, пожал руку:

– Присаживайтесь, Евгений Устинович. Мариночка, кофе! – крикнул секретарше и вернулся на свое законное место руководителя. – Чем порадуете?

– Я проверил точки… – начал доверительно посетитель. – В общем, придраться есть к чему. Ну, для начала штрафы за санитарное состояние. Далее – внезапная проверка предприятий. Вы же знаете, сколько существует нарушений при выпуске продукции…

– Э, нет, – хохотнул Роман. – Я не нарушаю, чтоб с вами не ссориться.

– Нарушения всегда можно найти, – доверительно сказал Евгений Устинович. – Идеала нет и быть не может, особенно в сфере пищевой промышленности. Но есть загвоздка. О санитарных проверках ему обязательно сообщат, у нас есть стукачи.

– Неужели? – наигранно огорчился Роман. – И никак нельзя, э…

– Знаете, как делают некоторые негодяи? Приносят тараканов в коробочке или обычную мышь, при проверке предприятия выпускают живность…

– Ай‑яй‑яй, как нехорошо. А штрафы крупные, да?

– Штрафы? Разные, но если постараться, то взятка будет дешевле. Я не уверен, что наши сотрудники откажутся от вознаграждения.

– Пусть дает, – согласился Роман. – Надо же людям как‑то жить? А мы сделаем так: какую б взятку он ни предложил, я дам столько же и еще, скажем, двадцать процентов сверху. Гулять – так гулять.

– Ну и последнее – калькуляция. Нормы пропорций наверняка не соблюдаются, это известный факт. Есть одна дама, калькуляция на ней, но она неподкупная, ему не удастся с ней договориться.

– Ей просто мало давали, он даст много, – заверил Роман.

– Как скажете. Вам не жаль денег?

– Я умею их зарабатывать. И сейчас озабочен только этим, поэтому хочу заставить отца работать на качество. Пока его продукция мешает лично мне развернуться. Согласитесь, если потребитель не доверяет отцу, то как он будет доверять сыну?

– Насколько мне известно, дела у вас неплохи, а ваш отец потерпит огромные убытки.

– Ничего, у папы денег много. Кстати, о деньгах… – Роман открыл сейф, достал пачку тысячных купюр. – Сто штук, это вам.

– Но я пока ничего не сделал. – А глаза его загорелись – страсть как ярко. – Только план набросал.

– Это стимул. Не стесняйтесь, берите. Остальное заработаете, если, конечно, постараетесь.

Когда главное лицо санитарии ушло, Роман, допивая кофе, усмехнулся:

– Конкуренция, папа, вещь жестокая, ты меня этому научил собственными примерами. Я постараюсь предоставить твоей Еве эдемский шалаш, раз она о нем мечтает.

 

Альбина давно не виделась с Евой, поэтому слушала ее, ловя каждое слово и почти не раскрывая рта. А подруга перемежала рассказ то воспоминаниями о банкете и выходке бывшей обезумевшей жены мужа, то перескакивала на его сына Романа, перед которым у нее панический ужас, то возвращалась к мужу, рассказывая, какой он потрясающий человек. Из вороха восторгов и обид трудно было вычленить что‑нибудь главное, кроме того, что у подружки жизнь бьет фонтаном, хорошо хоть не обухом по голове.

Пили мартини на кухне Альбины. Родители купили ей однокомнатную квартиру, она давно стремилась жить самостоятельно, а зарабатывала на хлеб с маслом уже сама. Альбина художник, расписывает платки, шторы, даже платья, картины пишет на ткани, и называется сие творчество – батик. Этой техникой в городе никто не владеет, впрочем, и в профессиональной области специалистов по батику единицы. Альбина получает заказы, потому что у Катьки есть расписанный шелковый шарф, а у Зинки нет; Зинка несется к Альбине: раскрась мне платок величиной с покрывало, но чтоб был лучше, чем у Катьки. Таковы традиции в городе, и Альбина молит бога, чтоб они жили вечно. Многие ее работы побывали на выставках, были успешно проданы, правда, приходится крутиться самой, пробивать выставки, заявлять о себе. На вопрос, почему она не пишет картины маслом, как все нормальные художники, Альбина категорично отвечает:

– Назовите хоть одну женщину‑художницу, к имени которой приписывают слово «великая». Нет такой. Масло любит мужчин, а батик их не выносит. Разве способен мужчина соединить душу изысканной ткани с танцем ковыля в степи под ветром? Нет, художнику‑мужчине нужен задубевший холст и обилие жира на нем, в то время как батик можно написать одним цветом и передать все его градации.

Она не бросила работу, когда пришла Ева, соединяла краски, добиваясь определенного колорита, пробовала их на ткани, рисовала эскизы, слушая подругу, и курила. Ева выдохлась, ибо трещала три часа подряд.

– Да‑а‑а… – протянула Альбина. – С родственниками тебе не повезло, зато повезло с мужем. Ничего, что он старый, сейчас молодняк примитивный, невоспитанный, вульгарный…

– Кто старый? – возмутилась Ева. – Нил? Ты его не знаешь. Когда он говорит, становится юным и безумно красивым.

Альбина так и не познакомилась с мужем подруги, все недосуг. Когда Ева выходила замуж, она была в отъезде, потом молодые уехали в круиз, потом то работа, то другие дела. А если честно, Альбина не рвалась посмотреть на мужа Евы, боялась, он не понравится ей, пришлось бы врать из жалости, от чего было бы стыдно перед Евой и собой.

– Говорит? – улыбнулась Альбина. – Это хорошо, но… надо, чтоб и в постели он был энергичным. Красивым необязательно, все равно темно, а вот энергичным, что свойственно молодости, желательно. Иначе не успеешь ахнуть, как всю тебя облепят неврозы.

Хотя она не намного старше Евы, всего на пять лет, но создавалось впечатление, будто ее возраст превышает паспортный. А все потому, что Альбина страшно умная, как считает Ева, поэтому к словам подруги она всегда прислушивалась. Но сейчас ей хотелось возражать и возражать:

– Выходит, ты у нас особенная, не такая, как все?

– В каком смысле? – озадачилась Альбина.

– Ты же вообще живешь без мужчины и, как вижу, тебя не облепили неврозы.

– Я другое дело. Мою сексуальную энергию кушает творчество. Иной раз сил хватает принять душ и постелить постель, а падаю я на нее уже спящей. Как ни хорошо тебе, но я думаю, народ прав, когда критически относится к неравным бракам.

– Мы с Нилом занимаемся любовью при свете, – сказала Ева, потупившись. – И он… у меня же были до него два парня… знаешь, они по сравнению с Нилом нолики.

– Тогда порядок. – Альбина уложила чистый лист ватмана на мольберт, принялась делать новые эскизы будущих шедевров. – Лучше пять лет провести в облаках, чем всю жизнь ползать по земле. А родственников его пошли подальше.

– Хочешь, познакомлю тебя с Романом? – вдруг предложила Ева. – Он не женат, преуспевает, немножко хам, но только по отношению ко мне.

– Нет, дорогая, мне бы тоже подошел старичок, вроде твоего мужа, – пошутила Альбина. – Хочется, чтоб меня любили, лелеяли, баловали, как тебя. И не обязательно богатый, не хочу попадать в зависимость.

– Тебе‑то должно повезти больше, чем мне. Я по сравнению с тобой моль.

Это правда, природа поставила на Альбине жирный знак качества. Еву многие считают красивой, но сколько усилий надо приложить, чтоб создать такое мнение! А Альбина яркая даже без косметики, и статная, и смелая. Смелость проявляется во всем: в поведении, причем в наглость ее повадки не перерастают, и в умении одеваться – вкус отличный, и в манере общаться – в карман за словом не полезет, притом никакого амикошонства не позволяет.

– Жаль, что ты не хочешь познакомиться с Романом, думаю, ты бы его отвлекла от нас с Нилом.

– А, так ты хочешь использовать меня в корыстных целях? – шутливо нахмурилась Альбина. – Не стыдно?

– Стыдно, – простодушно призналась Ева. – Но я так хочу мира. И мне кажется, Роман неплохой, просто ревнует меня к отцу.

– Сколько лет Роману?

– Тридцать четыре.

– И он ревнует папочку? – прыснула Альбина. – Значит, задержался в подростковом возрасте, мне такой мальчик не подойдет.

– Ой! Сколько времени?

– Восемь. Чего всполошилась? Муж устроит скандал?

– Он уже давно дома, а меня нет, – бросилась к телефону Ева, набрала номер. – Нил? Это я. Не ругайся, я у подруги… У Альбины! Сто раз рассказывала о ней, она художник… Все, все, еду домой… Не надо, я на такси приеду, дом Альбины стоит возле проезжей дороги. Уже выхожу, жди. Целую. – Положив трубку, Ева засуетилась, собираясь. – Где моя сумочка?

– На тумбочке в прихожей. – Альбина вышла из кухни. – Тебя проводить?

– Нет‑нет, ты вся в краске, пока переоденешься… Я понеслась. Пока.

Чмокнув Альбину, Ева сбежала по ступенькам, очутилась на улице. Свежий воздух ударил в голову, как вино, у подруги она угорела от сигаретного дыма.

 

Прошло два часа, стрелки показывали десять минут одиннадцатого, на его звонки Ева не отвечала – недоступна, возможно, разрядилась батарейка, или она сама отключила трубку. Даниил Олегович то и дело выходил под навес дома, прислушивался к звукам машин – не к воротам ли они подъезжают. Нет, очередная проехала мимо. Даниил Олегович нервно курил, ибо дрянные мысли просачивались под череп – измена!

Нет, Ева же позвонила, сказала, что возвращается домой. Тогда почему ее до сих пор нет? Встретила знакомых и пошла с ними в кабак? У нее есть мобильный телефон, какого черта она не звонит? Зачем отключила телефон?

Измена! Это слово просачивалось в кровь, давило в груди, уничтожало все разумные доводы. Ева молоденькая, ей наверняка надоело коротать вечера с пожилым мужем, хочется шумных компаний, танцев, прогулок с такими же молодыми людьми. Она старалась быть верной и преданной, однако молодость берет свое. Значит, измена!

Даниил Олегович сатанел, посматривал на часы и всеми силами пытался вникнуть в то, что нашептывал разум. Ева же беременна, а он заподозрил ее в измене. Да она ни разу не подавала повода к подозрениям в неверности, никогда он не видел ее в плохом настроении, разве что после разговора с Романом. Так может, сын и явился причиной? Он обошелся с Евой грубо, бестактно, угрожал ей. Что, если девочка испугалась угроз, решила уйти от греха подальше? Нет, тоже не убедительно.

Это становилось невыносимым. Куда же она делась? Главное, он не знал ни телефона, ни адреса Альбины, не мог ни поехать к ней, ни позвонить. Не рискнул справиться у родителей Евы, ночь ведь, они сразу ударятся в панику. Чушь! Если б она заехала к ним, обязательно позвонила б ему. Что могло случиться? Авария! Даниил Олегович похолодел и кинулся к телефону…

 

Леля вышла из молодежного клуба, где проходила дискотека, размахивая сумочкой и держа джинсовую курточку в другой руке, вприпрыжку сбежала по ступенькам. После душного помещения разгоряченное тело мгновенно остыло. Июнь в этом году холодненький, и ветерок летним не назовешь. Она зажала сумку между коленей, надевая курточку, как вдруг услышала:

– Лелька! – Оглянулась. К ней подбежал юноша. – Ты куда одна?

– Домой, – огрызнулась девушка. – Иди к своей Светке.

– При чем тут Светка?! – вознегодовал он. – Пригласила меня она, не отказывать же!

– А я должна стоять как столб? – распалялась Леля, поставив руки на худенькие бедра. – Ты со мной пришел или со Светкой? Вот и катись к ней!

– Кто стоял? Ты?! А кто с Пестиком танцевал, когда я со Светкой…

– Гарик, – вдруг утихла Леля, но ее курносый носик сморщился на переносице, а ногой она угрожающе постукивала по асфальту. – Когда ты с ней танцевал, рожа у тебя была, как… как… растаявшее масло. – И Леля мстительно замолчала, проверяя реакцию друга. Затишье недолго длилось, вслед за ним последовала буря: – Ты знаешь, что я терпеть ее не могу, знаешь или нет? Значит, ты танцевал с ней мне назло.

– Да чего ты прицепилась ко мне с этой Светкой? – психанул Гарик, которого вообще‑то зовут Лева. – Мне она до фонаря!

– Ребята, вы что, ссоритесь?

Не заметили, как к ним подошел Гошка, получивший кличку Пестик из‑за длинной шеи. Он ходит в строгих костюмах, и тонкая шея, затянутая галстуком, выглядит вставленным в крахмальный воротничок пестиком.

– Я хочу домой, а этот… – высокомерно указала подбородком на Гарика Леля. – Этот меня не пускает. Права качает!

– Кто из нас права качает, – невесело хмыкнул Гарик. – Она из‑за Светки взбесилась. Мне от тебя на шаг нельзя отойти, да?

– Надо было меня выбрать на должность друга, – сказал Пестик Леле. – Я б от тебя не отходил и со Светкой не танцевал бы.

– Потому что тебя она не пригласила б, – поддел его Гарик.

– Идите оба к черту, – буркнула Леля, отвернув от неверных мужчин личико. – Все вы одинаковые, я теперь точно это знаю.

– Ладно, Леля, не психуй, мы тебя проводим, – предложил Пестик.

– Только до такси! – поставила условие она.

Стоянка машин находилась за клубом, троица двинула прямо по дороге с односторонним движением. Не прошли и десяти метров, как сзади раздался рев мощного двигателя, в спину ударил свет фар, ребята шарахнулись в сторону. И вовремя это сделали. Секундой спустя автомобиль, пружиня на колесах и шипя шинами, оказался на том самом месте, где они только что стояли, и стал возле.

– Самоликвидаторы чертовы, – ругнулась Леля.

Не успела она договорить, из машины выпрыгнули двое. Леля всего два раза хлопнула глазами, ничего не понимая, только слыша удары. Гарик и Пестик упали на тротуар, а ее со спины подхватили стальные руки, оторвали от земли.

– Пусти, урод! – брыкалась она и хотела закричать, но ладонь закрыла рот. Ее тащили к машине. Леля мычала, отбиваясь изо всех возможных сил. Второй схватил за ноги, вдвоем они затолкали ее в автомобиль, сели сами и…

– Ммм… – застонал Пестик, сев. Пощупал скулу – болит.

– Че такое? – стал на четвереньки Гарик, слегка потряс головой. – Кто меня?.. Чуть все мозги не вышиб…

– А мне, кажется, скулу свернули. Кто это был?

– Где Лелька?

Пестик забыл про скулу, огляделся. Лельки не было.

 

Глава 4

 

Полпервого. Даниил Олегович обзвонил все больницы. Нет, сегодня пострадавших в результате аварии не поступало. А милиция? Каких только не случается курьезов! Он снова начал нажимать на клавиши аппарата, глядя в телефонную книгу, выискивая номера отделений, но Даниила Олеговича ждало очередное разочарование.

Час ночи. Он курил, не зная, куда обратиться и что предпринять. За свои пятьдесят пять впервые попал в ситуацию полной растерянности и беспомощности. Надеялся, что произошел нелепый случай и Ева вот‑вот объявится, поэтому постоянно выходил под навес и ждал, высматривая в темноте ее фигуру…

 

Виктория Яковлевна тоже не спала, тоже смотрела на часы. Лелька клялась вернуться до двенадцати, а уже час ночи. Конечно, последнее время дочь невыносима, дерзит, болтается черт знает где, но домой возвращалась минута в минуту, как того требовала мать. Виктория Яковлевна не дозвонилась на мобильный – та не отвечала. Совсем отбилась от рук, и этого следовало ожидать. В какой‑то момент, призналась себе Виктория Яковлевна, контроль был упущен. Наливая очередную рюмку коньяка, она ворчала с обидой:

– А всему виной папочка! Таким правильным прикидывался, таким честным, таким порядочным… Порядочная скотина. Господи! Не у него ли Лелька? – Выпила. Позвонила сыну: – Ромик, извини, что разбудила. Ты не скажешь номер телефона твоего папашки?

– Мама! – недовольно и сонно промямлил он. – Зачем? Зачем ты хочешь звонить ему? Не хватало, чтоб тебя привлекли за хулиганство.

– Да остановись, в конце‑то концов, – огрызнулась Виктория Яковлевна. – Лелька до сих пор не вернулась домой.

– Гуляет. У нее кавалеров куча…

– Ты спятил? Какие кавалеры ночью? Хочешь сказать, что она… спит с мальчиками?! Ей нет еще восемнадцати лет!

– Мама, девственность сейчас теряют значительно раньше. Или ты думаешь, она к отцу поехала? Зря, Лелька папу видеть не может, жену его тем более. На мобилу ей звонила?

– Звонила! – разревелась мать. – Она не отвечает. Дай телефон, хочу убедиться, что ее нет у отца. Не бойся, материть его не буду, мне сейчас не до него.

Роман продиктовал номер телефона.

 

…Часы в гостиной били по мозгам, отсчитывая удары маятником и усиливая панику. Даниил Олегович понял: случилось что‑то страшное, но что именно? Куда делась Ева? Она же беременна! Вдруг выкидыш? Снова нажимал на клавиши телефонного аппарата, обзванивая больницы. С таким именем и фамилией женщин не поступало ни в сознании, ни без. Без сознания беременных вообще не поступало. Он ничего не понимал, выпил полстакана водки, вдруг раздался звонок, Даниил Олегович кинулся к телефону:

– Слушаю! Ева, ты?

– Это я, твоя совесть, – сказала Виктория Яковлевна.

– Чего надо? – взял он грубый тон.

– Не хами, парниша. Дочь у тебя?

– Какая дочь? – сразу не въехал он.

– А у тебя две дочери? – расхохоталась Виктория Яковлевна, потом заговорила желчно: – Да‑да, у тебя теперь две дочери, вторая выполняет функцию наложницы. Я спрашиваю про мою дочь! – гаркнула в трубку так, что в ухе Даниила Олеговича едва не лопнула барабанная перепонка. – Мою дочь зовут Леля! Она у тебя?

– У меня ее нет. Она не приходит ко мне, ты разве не знаешь?

– Знаю. И правильно делает. Я просто проверяю.

– А что случилось? – спохватился он.

– Очнулся, папочка! Ничего! – и положила трубку.

Даниил Олегович потер лицо ладонями, избавляясь от усталости. Затем выпил еще, сел на диван в гостиной рядом с телефоном, сцепил пальцы в замок и закинул руки за голову. Он смотрел прямо перед собой на циферблат напольных часов, и откуда‑то выплыла уверенность, что Ева сегодня не придет, возможно, никогда не придет. Он не знал причин, но внутри трубило: не придет… никогда… не придет… никогда…

 

…В два часа ночи раздался звонок, Виктория Яковлевна бросилась открывать, по ходу ругаясь вслух, чтоб непутевая дочь слышала слово в слово:

– Ну, я тебе покажу, мерзавка! Ты у меня сейчас получишь! Я так ремнем отделаю твою самостоятельную задницу, что надолго запомнишь, как не являться вовре…

Распахнув дверь, она осеклась на полуслове, видя нескольких человек. В первый момент испугалась бандитов, потом разглядела:

– Гарик? Пестик… то есть Гоша? А это кто?

– Это милиция, Виктория Яковлевна, – сказал Гарик.

Мальчики какие‑то не такие… Ах, вон в чем дело: у Гарика заплыл глаз, у Пестика припухла скула. Нехорошие мысли посетили несчастную мать: Леля связалась с плохой компанией, ее забрали в милицию и приехали сообщить об этом. Наркотики! – ударила мысль. Молодые люди попадают в милицию из‑за наркотиков. Неужели Леля связалась с наркоманами?

– Милиция?! – панически выговорила Виктория Яковлевна, едва не падая.

– Разрешите войти? – спросил один из двух милиционеров.

 

Четыре утра. На старую квартиру, которую Даниил Олегович благородно оставил старой жене, сбежалась почти вся семья, то есть все, кроме Лели. Бывший глава семейства примчался по требованию Романа, сидел в напряженной позе на диване и курил, держа пепельницу в руке. Виктория Яковлевна рыдала в кресле, периодически запивая слезы коньяком, Роман ходил из угла в угол. Милиция и друзья дочери ушли до приезда Даниила Олеговича, так что выслушать, как увезли его дочь, пришлось из вторых уст. Семейство минут пятнадцать молчало, самые страшные подозрения никто не решался высказать.

– Может, это ухажер Лельки, которого она отставила? – предположил Роман. – Решил припугнуть ее и…

– Я почему‑то думаю о худшем, – захлебывалась слезами Виктория Яковлевна. – Только бы они оставили ее живой…

– Мама, вариант с изнасилованием тоже не лучший. Некоторые девушки попадают после этого в психушку и становятся неполноценными.

– Боже мой! – ужаснулась мама. – Боже мой! Моя девочка…

– Мальчики вообще ничего не заметили? – робко спросил Даниил Олегович. Он чувствовал себя чужим, хотя его и позвали на совет, переживал за дочь не меньше, чем Роман и бывшая жена. – Например, номер машины или марку…

– Они не видели ни тех парней, ни номера, ни цвета, ни марки машины, – отчеканил Роман. С отцом он общался отстраненно, словно с посторонним. – Все случилось слишком быстро, парни получили по удару в лицо и попадали. Когда пришли в себя, Лельку увезли, ребята обратились в милицию.

– Вдвоем не смогли защитить Лелю? – недоумевал папа.

– Да парни опомниться не успели, как их свалили, – защитил ребят Роман. – Те ублюдки ни слова не сказали, выскочили из машины и напали. Тактика внезапности, отец, поражает и без кулака, достаточно создать условия, затем огорошить и – человек в нокауте.

Шпилька, разумеется, в адрес отца, мол, он отправил мать в нокаут, когда ушел из дома, но Даниил Олегович разумно пропустил слова сына. Сейчас не это главное, а Лелька.

– Надо что‑то делать, – простонала Виктория Яковлевна и потянулась к бутылке. – Ну что вы сидите?

Роман подошел к ней, отнял бутылку, поставил ее в шкаф. Мать упала на массивный подлокотник кресла и залилась очередным потоком слез, впрочем, слезы она выплакала, это была истерика.

– К сожалению, мы ничего не можем сделать, – опустил голову Даниил Олегович. Он думал и о Еве, только не решался заговорить о ней. – Сегодня же я обращусь к Щеглову, чтоб он снарядил ребят на поиски.

– Странная штука, – задумчиво сказал Роман, не обращаясь ни к кому. – Столько раз слышал о похищениях и пропажах людей, а воспринимал эти новости как легенду. Мне казалось, газеты стращают народ, зарабатывая на этом деньги, в то же время похищения уже перестали быть сенсацией.

– Роман, я сейчас в затруднительном положении… – бросил из кресла Даниил Олегович.

– Что такое? – без интереса спросил тот.

– Выйдем?

– Говори при маме.

Даниил Олегович поднял глаза на сына – холод получил в ответ. Но к тому времени он созрел окончательно, поэтому сказал:

– В восемь позвонила Ева, сказала, что возвращается от подруги… – Виктоша однозначно хмыкнула, дескать, не от подруги твоя Ева возвращалась, а от кое‑кого поприятней. – Она не вернулась.

Тут уж Виктория Яковлевна сдержаться была не в состоянии, она вскочила с кресла, встала перед бывшим мужем и, выстреливая из тигриных глаз искрами, начала оглушительно орать:

– Ты думаешь о какой‑то шлюшке, когда твою дочь украли?!! Да знаешь, кто ты после этого? Дерьмо! Скажите, пожалуйста, Евочка не пришла домой. А на что ты рассчитывал? Уж не молодой кобель, силенки‑то поубавились. В твоем возрасте только и остается – ждать рогов до небес. И если ты еще раз упомянешь имя своей сучки в моем доме, я тебе глаза выцарапаю, понял? Это из‑за тебя Лелька стала шляться по дискотекам, раньше ее интересовала одна учеба. Ты ей подал пример.

Кто способен вынести оскорбления и обвинения? Только Даниил Олегович. А руки аж свело судорогой – так сильно было желание врезать ей по физиономии. Не врезал, потому что в чем‑то бывшая жена права, однако он не допускал мысли, что она права во всем. Даниил Олегович давно отвык от чувства вины, жизненный путь складывался так, что приходилось выжигать в себе вину, щепетильность, сомнения, совесть тоже. А как иначе достигнуть успеха? Не сложилась карьера преуспевающего чиновника как раз по причинам морали, хотя еще в те знаменательные годы он избавился от многих принципов. Есть я, мои интересы, мои желания и моя жизнь, которая проносится, как вихрь. Если следовать теологическим учениям о душе, грехе и покаянии, то когда же тогда жить? Даниил Олегович прошел тернистый путь, достигая высот, которые виделись ему в цифрах и нулях, какая уж тут совесть и вина? Достиг. Глядь – на носу‑то старость, подкрадывается, сволочь, и ты знаешь: ее не обойти, от нее не убежать, ее не убить или убьешь вместе с собой. А чего‑то не хватало, что‑то прошло мимо, где и что? Вдруг появилось трепетное, нежное создание – Ева. Так вот же оно – счастье. А раньше не было у него счастья. И то, что люди называют душой, ожило внутри Даниила Олеговича, расцвело. Он забыл про годы, да и какие это годы – пятьдесят с хвостиком? Он забыл про опыт, познавал мир, как юноша, вместе с Евой. Но именно сегодня, когда украли дочь и неизвестно где Ева, вина защекотала нервы. Вина и сомнения – прав ли он был, когда подминал под свои интересы тех, кто был ему близок столько лет, не считаясь с ними? В семье он потерял право голоса.

– По‑моему, ей пора отдохнуть, – только и вымолвил Даниил Олегович.

На этот раз сын не противоречил отцу, обнял мать за плечи и повел в спальню. Виктория Яковлевна действительно обессилела, шла вяло, сбросив руки, болтавшиеся, как плети, по бокам. Роман уложил ее, накрыл пледом и вернулся к отцу. Заложив руки в карманы брюк, он пристально уставился на папочку, которого, вероятно, бросила молоденькая половинка, а он в это не хочет верить. Поделом ему.

– Значит, Ева не вернулась? – спросил Роман, так как папа трагически молчал. – И что ты предполагаешь?

– Понимаешь, она позвонила, что едет домой, то есть предупредила меня. И не приехала. Больше не звонила, у нее есть трубка. Я звонил, телефон, видимо, отключен. Вдруг выясняется, Лелю увезли какие‑то подонки… Не связано ли исчезновение Евы с кражей Лели? Как думаешь?

– Что я думаю по этому поводу, лучше не говорить.

– И ты как мать! – заскрежетал зубами Даниил Олегович. – Почему вы все считаете Еву дешевкой?

– Ну, не нравится мне она, не нравится, что тут поделаешь? Я не люблю шоколадненьких и пушистеньких, не люблю женщин‑разрушительниц. В общем‑то, вы с ней похожи, вам только – дай. Вы не умеете говорить – на, не умеете дарить, только отнимать. В этом, папа, и есть проблема. А знаешь, что рождают ваши неуемные желания?

– Опять читаешь мне морали? – На ссору у Даниила Олеговича не хватило сил, ночь подходила к концу, он не сомкнул глаз.

– И правду слушать не хочешь по той же причине. Но я все равно скажу. Ваши неуемные желания порождают такие же неуемные желания у других. Это я говорю, чтоб ты не удивлялся в будущем. А сейчас поехали, уже светает. Не знаю, где твоя Ева, меня она не колышет, а Лельку поищем за городом, может, те подонки бросили ее.

 

Глупо было надеяться найти Лельку на огромном загородном пространстве. Были случаи, когда девушек увозили, потом… о том, что с ними делали, отец и брат не хотели думать. Девушек чаще всего находили за городом в жутком состоянии. Да поди найди то место, где, возможно, лежит Леля. В таких случаях приходит понимание, что ты есть букашка, ни на что не способная. После бесплодных поисков Роман поехал на работу к двенадцати часам, а Даниил Олегович вернулся домой. Бродил по комнатам, выпил холодного чаю стоя, съел кусок буженины с хлебом. В холодильнике еда, приготовленная Евой, да разогревать было лень. Потом он прилег на диван у телефона и, сам того не желая, отключился. Видимо, Виктоша права – возраст уж не тот, длительное бодрствование ему не под силу.

Проснулся внезапно, будто чья‑то невидимая рука беспардонно толкнула его в грудь. Время… Сколько времени? Пять вечера! Как же он столько проспал? А Ева так и не вернулась. Даниил Олегович позвонил Виктоше, спросил, не слышно ли что о дочери, та ответила тусклым голосом:

– Нет. А твоя тварь вернулась?

– Виктория! – скрипнул он зубами, обуздывая ярость. – Не смей так говорить о Еве, тем более, она беременна.

Новость о беременности преподнес исключительно в качестве контрибуции за все ее выпады. Он представил Виктошу, застывшую с трубкой, представил ее вытянутую злобную физиономию, получая заочное наслаждение. Однако! Она быстро нашлась, голос ее не дрогнул, яда имелось в словах предостаточно:

– От тебя? Или кто там поработал?

– Потому‑то я и бросил тебя. – Подначки бывшей жены его не задели, уж слишком хорошо он знал Виктошу, знал, как задето ее самолюбие. – Ты циничная и злая, когда дело доходило до секса, у тебя то голова, то радикулит, то настроение не то…

– Потому что ты плохо этим занимался, – получил пощечину от нее.

– К тому же ты постарела, – понесло его. – Да, именно ты постарела, а не я. Мне хочется молодого тела, юных губ и страстного секса, чего с тобой никогда не случалось. Говоришь, я купил Еву? Ну и купил! Кому какое дело? Купил и доволен. Я все могу купить, а ты будешь сидеть со своей злобой одна.

Слова его были подлыми, он, конечно, понимал это, но накипело. В течение полутора лет (с того дня, как он ушел из прошлой семьи, прошло именно столько времени) Виктоша доставала его и Еву, звонила даже среди ночи, говорила гадости, угрожала. Однажды кинулась на мужа драться, еле отбился от нее, апогей безобразия – юбилей. Стоило только припомнить банкет, как сводило скулы от ярости, наконец, и он отомстил. Отомстил больно, непорядочно, так ведь и она не считалась с ним, а он предлагал разойтись мирно. Это Виктоша превратила их отношения в войну, пусть не думает, что он тля бессловесная.

– Получила по соплям? – довольствовался он паузой.

– Знаешь, – абсолютно спокойно сказала отставная жена, – я получила кайф, слушая, как ты сам себя убеждаешь в том, чего нет. Не все у тебя гладко, это меня радует. Не забудь сделать анализы и установить отцовство, когда родится ребеночек, думаю, тебя будет ждать неприятный сюрприз…

– Полагаю, тебя тоже будет ждать сюрприз, потому что ребенок мой, – парировал Даниил Олегович.

– Жизнь покажет. И не звони больше, меня выворачивает от твоего голоса. Желаю не разочароваться, рогоносец.

В трубке послышались гудки. Вот змея подколодная, зомбирует его даже по телефону: рогоносец, рогоносец. Идиотка! Не удастся ей посеять раздор между ним и Евой.

Ева… Леля… Они же обе пропали, а он сводил счеты с Виктошей, упивался жалкой местью! Несолидно. Все, больше не поймается на удочку бывшей жены. Пора действовать решительно, поднимать на ноги милицию, ФСБ, прокуратуру, хоть всю страну с армией и флотом. Даниил Олегович спешно побрился, переоделся и помчался к Валерию Викторовичу Щеглову, который занимается криминальными элементами, ко всему прочему приятель, следовательно, не оставит друга в беде.

Остановившись около управы, он открыл дверцу, спустил ногу на тротуар, но тут зазвонил мобильник. Даниил Олегович, выбираясь из автомобиля, достал трубу, интуиция подсказала посмотреть на дисплей… И вдруг застыл в полусогнутом состоянии возле открытой дверцы, сердце тревожно забилось, руки затряслись. Окошечко на мобильнике высвечивало… Лелька? Даниил Олегович поднес трубку к уху, срывающимся от волнения голосом произнес:

– Леля? Леля, говори, я слушаю…

– Папаша, не ходи туда.

Это была не Лелька, а мужчина. Молодой и незнакомый голос. Прилив крови к голове чуть не свалил Даниила Олеговича, затем отлив крови и – появилась слабость в ногах. Чувствуя, что сейчас рухнет наземь, он осторожно опустился на сиденье и хрипло выговорил:

– Кто вы?

– Позже узнаешь. Ни слова, папаша. Никому.

– О чем? – нашелся он, рассчитывая, что ему скажут о дочери.

– Сам догадываешься. Поворачивай домой.

Даниил Олегович беспокойно огляделся по сторонам. Вокруг машин полно, но ни в одной не заметил мужчину с мобильником. То, что за ним в данную минуту наблюдают, он догадался. Кто и где? Зря искал мужчину с трубкой, Лелькин телефон навороченный, с громкой связью, можно держать его на коленях и разговаривать. Все же кто и где? Пережил Даниил Олегович гадостные ощущения, словно находился на мушке. Также понял, что дочь у этого человека в руках, следовательно, он преследует некую цель.

– Папаша, домой! – вторично приказал голос в трубке.

– Не отключайтесь, – попросил он.

Из здания управы вышел Валерий Викторович Щеглов, направился к своему автомобилю, который стоял недалеко. Первый порыв Даниила Олеговича был броситься к нему, кричать: оцепи место, найди негодяя, который украл мою дочь, а может, и жену тоже, он где‑то здесь, следит за мной! От глупого поступка удержала одна‑единственная вещь: пока Даниил Олегович будет все объяснять Щеглову, негодяй уйдет. И что он тогда сделает с Лелькой? Нет, надо выполнить условие звонившего. Даниил Олегович завел мотор, торопливо выехал с места стоянки и снова поднес мобильник к уху, управляя одной рукой:

– Где моя дочь? У вас? А жена?

– Молчи, папаша, и все будет хорошо. А то твой треп будет дорого стоить.

– Где моя дочь и?..

Звонивший отключился от связи. Даниил Олегович поехал, куда ему приказали, то есть домой. Спутником его был совершенно дикий страх, доселе незнакомый ему. Даниил Олегович ощущал физически присутствие страха, плотную и невидимую массу, заполнившую салон и вытеснившую кислород. Он задыхался, машинально включил кондиционер. А страх не отпустил, продолжал сжигать воздух, тогда Даниил Олегович открыл окно… стало немного легче, но совсем чуть‑чуть, будто появился узкий и длинный тоннель, куда он сможет нырнуть в случае опасности, однако это был обман. Даниил Олегович хотел сорвать галстук и расстегнуть верхние пуговицы рубашки, полагая, что душит его туго затянутый узел и ворот, а галстук вообще не надел и пуговицы были расстегнуты. Этот чертов страх уселся на грудную клетку, как мерзкая жаба, и давил, и душил…

Даниил Олегович резко остановился и заглушил мотор, после чего оглянулся – никого. Если за ним следили, то обязательно на машине. Район, в котором он жил и в котором возвел маленький дворец, глухой, дома здесь частные, одно– и двухэтажные, у него же терем из трех этажей. Улицы узкие и почти всегда безлюдные. Не увидев ни одной машины и ни одного человека, Даниил Олегович распахнул дверцу и откинулся на спинку сиденья. Так, полулежа, провел много времени. Поза была расслабленной, а мозг сконцентрировался на поиске выхода. Тщетно. Должен же быть какой‑то выход! Почему его нет, почему? А какой выход, в чем он?

– Надо сначала определиться с целью, – пробормотал он вслух. – А цель – найти Лельку… Как же это сделать? Где искать? Кто звонил?

Даниил Олегович так и не выпустил из руки телефон, крутил руль, а трубку держал в руке. Вот‑вот, надо позвонить. А кому? Кто способен помочь в том, чего он не понимает? Сын!

– Роман, – сказал он шепотом, почему‑то казалось, что за ним и здесь следят, но невидимки. – Роман, срочно приезжай ко мне… срочно. Есть новости о Лельке.

– Еду, – отозвался Роман.

– Погоди! Я жду тебя недалеко от дома… в машине… то есть на параллельной улице.

– Не понимаю…

– Потом объясню. Выезжай! Срочно!

Переговорив с сыном, Даниил Олегович упал головой на руль и ждал. Изредка он нервически оглядывался, но, не заметив никого из людей, снова падал на руль. Вечерело. Роман приехал через сорок минут, остановил автомобиль напротив, Даниил Олегович ринулся к нему, сел в машину:

– Не будем разговаривать в моей машине.

– Папа, ты не того?..

– Я не идиот! – прошипел папа. – За мной следят.

Рассказав о странном звонке, Даниил Олегович ждал, что скажет Роман, ждал идеи, от сына должно поступить дельное предложение, как быть дальше. Не бросит же Рома родную сестру на произвол судьбы, а у самого Даниила Олеговича идей не имелось, лишь паника и страх охватили всего. Довольно скоро он понял, что Роман в том же состоянии шока, потому и молчал так долго.

– Как думаешь, – не выдержал напряжения Даниил Олегович, – зачем он увез Лелю? Что он хочет?

– Во‑первых, не он, а они, – натужно начал сын. – Их как минимум трое. Двое вырубили ребят и втолкнули Лельку в машину. Уехали мгновенно, значит, за рулем сидел третий. Во‑вторых, я не знаю, чего они хотят. Обязательно скажут, уж поверь, раз затеяли похищение. Ну, первое, что приходит в голову… потребуют выкуп.

– Выкуп?! – обалдел Даниил Олегович, затем беспомощно хохотнул. – Нет, это… бред. Украли Лельку с целью получить выкуп? Веришь в такие сказки?

– Отец, где живешь? – покосился на папу сын, изобразив лицом сочувствие, какое выражают смертельно больному. – Ты телевизор смотришь, газеты читаешь? Похищение ребенка – один из способов отнятия денег.

– Нет, но обычно похитителей находят, судят…

– Кто тебе сказал? – хмыкнул Роман. – По статистике достаточно большая часть преступлений не раскрывается. Ну, если даже десять процентов, или, к примеру, двадцать, да хоть тридцать. Ты хочешь попасть в эти проценты? И никто не хочет. Может, они по другой причине украли Лельку?

– По какой? – встрепенулся Даниил Олегович.

– Второе, что приходит в голову, – месть. Но в этом случае опасность для Лельки увеличивается вдвое. Кого ты нагрел? Вспоминай.

– Так сразу не припомнишь… – растерялся Даниил Олегович.

– Значит, такие люди есть?

– Да откуда я знаю! – взорвался папа. – Бизнес не гладильная доска, по которой легко скользить утюгом. Ну, приходилось иногда идти на крайние меры…

– Ты, отец, кидал людей?

– А ты никого не кидал?

– Видишь ли, папа… – назидательно начал сын: он явно испытывал удовольствие, поучая отца. – Я дорожу своей бесценной жизнью, это ты думаешь, что родился бессмертным. А по последним данным в нашем регионе убивают чаще тех, кто кидал своих партнеров. Вспомни плиточника, его убили по этой причине, вспомни директора рынка, своего друга Хусаинова. С ходу могу назвать человек пять‑шесть. Поэтому я, папа, стараюсь нагреть только одного товарища – любимое государство. Да и то, когда на сто процентов уверен, что меня оно не поймает. А с людьми, папа, надо осторожно обращаться, иначе пулю заработаешь.

– Хорошо, но почему тогда украли мою дочь, а не меня… – Не повернулся язык сказать: «Почему меня не прихлопнули?»

– Этого я не знаю. Наверное, чтоб больней было.

– Третье что приходит в голову? – с надеждой спросил Даниил Олегович, которому два первых варианта очень не понравились.

– Больше версий нет. Кстати, Ева вернулась? – Папа лишь отрицательно покачал головой. – И что ты думаешь по этому поводу?

– Ничего, – хмуро сказал Даниил Олегович.

– М‑да… – протянул Роман, уставившись в лобовое стекло. – Дело дрянь. Придется ждать, что они нам приготовили.

– Ждать? – расстроился папа. – Сколько ждать? Это невозможно! Представляешь, что творится с Лелькой? Она ведь совсем юная! Ей страшно. Я не знаю, где Ева, может, тоже у них… Ведь обе пропали вчера вечером. Давай подумаем, что мы можем сделать?

– Ничего, – обрубил надежду Роман. – Нам найти похитителей Лельки и отнять ее у них не под силу, ты должен это понимать. Надо обратиться в милицию, прокуратуру…

– Ни за что! – воскликнул Даниил Олегович. – Он мне приказал: не ходи туда. А я собрался идти к Валерию Викторовичу. И еще он сказал, чтоб я молчал.

– А ты и не ходи, пригласи его домой…

– С ума сошел?! Они следят за мной, возможно, прослушивают дом…

– Папа, – протянул Роман. – Это обычные бандюги, а не разведывательный центр. Нет у них прослушивающих устройств, пеленгаторов и прочей атрибутики шпионов.

– Думаешь? – с сомнением спросил Даниил Олегович, тот кивнул, мол, уверен. – Все равно мне не по себе. Как же встретиться со Щегловым?

– Ну, раз ты так боишься…

– Я перестраховываюсь, – уточнил Даниил Олегович.

– Давай съездим к нему домой. Или сделаем так: я сам к нему съезжу, а ты жди моего звонка. И запомни, матери ни слова.

– Идет, маме не скажу, – согласился он. – Но я поеду с тобой.

Даниил Олегович поставил свою машину в гараж, выждал время, за которое переоделся до неузнаваемости, и созвонился с соседями:

– Меня атакуют неизвестные выродки, а я хочу выяснить, кто это. Могу ли воспользоваться вашим выходом? Я перелезу через ограду и выйду от вас.

– Разумеется, всегда рады помочь.

По‑другому и не должно быть, соседи обязаны помогать друг другу. Оставив в доме свет, он вышел через соседний двор в надвинутой на лоб кепке, в куртке с поднятым воротником и быстро зашагал, ссутулившись, вдоль тротуара. Да, меры предосторожности сейчас наиглавнейшая вещь.

 

Щеглов выслушал все о похищении Лели, о странной, необъяснимой пропаже Евы и предупреждении «не ходить туда». Его грузное тело находилось в покое, а лицо в напряжении – он грозно хмурил брови, поджав губы. На столике стояла водка и закуски, но никто не притронулся ни к еде, ни к выпивке.

– У нас в год несколько случаев увоза девчат, – сказал Щеглов. – Дела заводили по факту изнасилования, в основном их отпускали…

– Что значит «в основном»? – насторожился Даниил Олегович.

– Это значит, что были случаи… убийств. Не пугайся, – поспешил он успокоить Даниила Олеговича, – ни в одном из происшествий в нашем городе родственникам похитители не звонили. О вчерашнем похищении я в курсе, а Ева, говоришь, тоже вчера пропала?

– Да.

– Ее родителям звонил?

– Ой, нет, боялся, – встрепенулся он и кинулся к телефону. – Алло… Это Даниил Олегович, здравствуйте. Ева к вам не заезжала?.. Да нет, просто жду ее, она к подруге поехала, пока не вернулась… Что вы, еще не поздно, девяти нет. Извините, пойду, выкачу машину из гаража, думаю, придется ехать за ней.

Даниил Олегович положил трубку на телефонный аппарат и сник, повесив голову. Дополнительных слов не нужно было, Евы у родителей нет.

– Заявление о пропаже принимают только через три дня, – сказал Щеглов. – Так что в любом случае придется ждать.

– Чего? – понуро спросил Даниил Олегович.

– И трех дней, и звонка тех, кто требовал от тебя, чтоб ты не ходил в управу, – объяснил Валерий Викторович. – Теперь о том, что я могу сделать. Во‑первых, поставим на прослушивание твои телефоны, во‑вторых, подготовимся к условиям.

– К каким условиям? – Даниил Олегович выглядел болваном, задавая примитивные вопросы, даже сын поморщился.

– Нил, те парни, что увезли Лелю, не насильники, понял? – сказал Щеглов. – Нет, я не исключаю подобный вариант, в то же время, думаю, у них какая‑то другая цель, иначе не звонили бы тебе. Позвонят еще, будь уверен, им что‑то нужно, проклюнутся в ближайшее время. Работаем тихо, завтра я переговорю с Мокрицкой и попрошу ее взяться за поиски…

– С кем? – в самом вопросе Романа звучал протест. – С бабой? Да что она смыслит в этих делах?

– Не руби с ходу, – осадил его Щеглов. – Работала она в крупном городе аналитиком при уголовном розыске, соображает неплохо. Это не женщина, а… сам узнаешь. К тому же в милиции она новенькая, ее мало кто знает, перелетела сюда случайно, потому что замуж вышла. Вот так любовь ломает карьеру. Сейчас Мокрицкая на должности дознавателя, у нас ведь нет ставки аналитика, но занимается уголовными делами вместе с сыщиками. Подстегнешь ее рублем, Нил, и ребятам, которые с ней будут работать, кинь сколько‑нибудь, чтоб стимулировать. Один человек с таким делом не справится, к тому же время не терпит. Надеюсь, она скоро выйдет на похитителей, ну а потом мы бросим все силы, чтобы забрать Лелю. Теперь давайте выпьем.

В десять Даниил Олегович и Роман вышли от Щеглова.

– Ты сейчас куда? – спросил отец сына.

– К маме. Она одна, ей нужна поддержка.

Даниил Олегович покивал, не смея сказать сыну, что ему тоже нужна поддержка, что он боится возвращаться домой. Еще поднимет на смех: жениться на молоденькой девушке не побоялся, а в доме находиться один боишься. К сожалению, между ними образовалась широкая и глубокая пропасть. Даниил Олегович прилагал старания, дабы вернуть расположение сына, сблизиться с ним, как было раньше, но… Роман при каждом новом шаге отца навстречу делает два шага назад, не подпуская его к себе. Проводив тоскливым взглядом авто сына, Даниил Олегович вошел в пустоту.

Дом, в котором было так уютно и мило, показался не только пустым, но и опасным. Никак не мог избавиться Даниил Олегович от ощущения, что не один в своей крепости. Не один! От этой мысли кидало в пот. Не один! А оружия он не имел, завтра же надо купить хотя бы пистолет. И автомат! Дома держать автомат, а при себе всегда иметь пистолет. Охрану бы неплохо нанять, нормальные люди давно живут с охраной. Фу, как противно одному!

Даниил Олегович взял в кладовой топор – все же оборонительное средство – и обошел все комнаты, заглянул в каждый угол… Звонок мобильника.

– Слушаю…

– Где ж ты был, папаша? – услышал тот же мужской голос, а определитель не показал номер звонившего.

– Вы?! Это вы?.. Где моя дочь?

– Если вякнешь кому, то найдешь свою дочь с перерезанной глоткой.

– Значит, она у вас? Дайте ей тру…

Гудки. Даниил Олегович стремглав кинулся вниз, намереваясь убраться из дома, но на лестнице замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Нет, сначала он позвонит сыну.

– Роман, ты?

– Конечно, я, – раздраженно сказал тот в трубку. – Что стряслось?

– Он звонил мне! Мужчина, который звонил днем.

– И что? Что сказал?

– Чтоб я не вякал, иначе Леле… глотку перережут.

– И все?

– Все. Они следят за моим домом.

– Давай переспим с этим, я чертовски устал, а думать будем завтра. Не бойся, если они и следят, то где‑то снаружи, в твой дом просто так не пробраться.

– Кто тебе сказал, что я боюсь? Или ты считаешь отца трусом? – В следующий миг Даниил Олегович перешел на шепот: – А если у них Ева? У нее есть ключи.

– Поставь замки на предохранители, – рявкнул родной сын в трубку, не проявляя никакого сочувствия.

Попрощались. Только Даниил Олегович двинул к двери, как вдруг снова поступил звонок на мобильник, который он держал в руке.

– Папаша, сынка я тебе прощаю. А больше никому ни слова.

И все. Что это значит? Даниил Олегович действительно не один в доме? Но ведь проверил все комнаты, углы, щели… А если они изобретательны, как фокусники? Если умеют отвлечь внимание, переключить его, например, на гвоздь в стене, а сами тем временем к нему подбираются? Вдруг они уже в доме?

Не в состоянии больше оставаться в любимом гнезде, Даниил Олегович сел в машину и помчался в офис – там и сторож есть, и диван мягкий, и замки с сигнализациями. Туда мышь не проскочит – сто пудов. В конце концов, ему тоже надо выспаться, а то дуба даст запросто.

 

Глава 5

 

На следующий день в одиннадцать утра в кабинет дознавателя Мокрицкой заглянул Тимофей, улыбнулся:

– Мадама, вызывали‑с?

Он один из немногих, кто по‑настоящему уважал ее за ум, за бойцовский характер, за умение выглядеть стопроцентной леди, а шутливое «мадама» лишь подчеркивало дружеское отношение.

– Приглашала, – пропела Кристина, улыбаясь приветливо, можно подумать, она с нетерпением ждала свидания с ним. – Заходи, не стесняйся, располагайся.

Тимофей уселся напротив и поднял брови, мол, чего изволите? Кристина некоторое время рассматривала его круглое симпатичное лицо простака, наконец спросила:

– Как дела? Как Алька? Почему на свадьбу не приглашаешь, мерзавец?

– Ты оборзела? Позвала, чтоб это спросить?

– Нет, конечно, – полушутя ответила она. – Не хочешь поучаствовать в одном, думаю, интересном и негласном деле?

– Кого пришили? – заинтересовался Тимофей, подался корпусом к ней, положил на стол руки. А руки у него далеко не интеллигента, пальцы короткие и толстенькие, да и сам не худенький, крепкий, как кокосовый орех.

– Пока никого, – сказала Кристина. – Украли дочь одного мясника…

– Не, это неинтересно, – откинулся на спинку стула Тимофей. – Я люблю горы трупов, загадки и удары по нервам. Трупов нет? Значит, мне делать нечего.

– Тимочка, я тебя уже заказала.

– Шутишь? И когда намерена кончать?

– Прямо сейчас. Это личная просьба Щеглова, ну а я выдвинула ультиматум: работать буду только с тобой, если понадобится, то второго оперативника подберешь ты. Так что придется без трупов обойтись, хотя они не исключены. Не дай бог, тьфу, тьфу, тьфу, – постучала она по столу.

– Без меня меня женили, – вздохнул Тимофей.

– Как же, тебя женишь! Раз на свадьбу не позвал, значит, до сих пор не женился. Я б давно тебя бросила.

– Давай по существу, – кисло сказал Тимофей. – Что там есть?

– Да пока ничего. Позавчера, то есть второго июня, примерно в половине двенадцатого ночи семнадцатилетняя Леля Жало…

– Это что, у нее фамилия такая? – сморщился Тимофей.

– Фамилия, – кивнула Кристина. – Фамилию сменит, когда выйдет замуж, если доживет до этого счастливого дня. Девочка вышла из клуба, ну, что в сосновом бору.

– Знаю, знаю, там ни одной сосны нет.

– Есть две чахлых елки, как раз перед входом в клуб растут. С нею были два паренька. Подъехал автомобиль, из него выскочили двое и врезали мальчикам по физиономиям. Девушку затащили в автомобиль и укатили. Это мне из протокола известно.

– Знаешь, я пару раз сталкивался с подобным похищением. Один раз насильников нам не удалось найти, во втором случае девушка забрала заявление и переселилась в квартиру со всеми удобствами, я имею в виду и мебель. По слухам, от нее откупились родители насильников, а я как пес гонял, не ел и не спал.

– Да ознакомилась я, только факта изнасилования в нашем случае пока нет. Отца предупредили по телефону, чтоб он молчал. Да, кстати! У этого же гражданина пропала жена в тот же вечер, когда увезли дочь, о местонахождении жены ничего не известно. Между прочим, с Даниилом Олеговичем Жало у меня назначена встреча, поэтому я вызвала тебя, поедем вместе. Придут два жала – Жало‑отец и Жало‑сын, от них узнаем подробности. Встреча назначена в кафе, потому что за Жалами следят и не разрешают к нам заглядывать даже на чай. Выметайся, едем.

Кристина закрыла кабинет на ключ, указала подбородком на выход. Она села за руль, рядом устроился Тимофей, тронулись в путь, ибо свидание назначено на окраине. В управе Кристину многие, особенно женщины, считали мужиком в юбке. Да, она строга, часто резка, иногда врежет языком – лучше б по роже съездила. Но Тимофей отлично ладил с ней, потому что Кристина свойский парень, никогда не продаст, не подложит подлянку. Как это другие не видят – он недоумевал, зато остальные недоумевали, как он с ней может сотрудничать.

– Значит, папа у нас мясник, – сказал Тимофей. – Мясом торгует?

– Торгуют другие, а он заправляет, – прекрасно управляя автомобилем, ответила Кристина. – Сын тоже мясник, очевидно, на паях с папой, потому что выпускают они одну и ту же продукцию: полуфабрикаты, колбасы, копчености, торгуют и сырым мясом на рынке, короче, клан Жало.

– Не любишь предпринимателей, – констатировал он.

– Не люблю, – созналась она. – Там, где бешеные бабки, идет дешевая и грязная война. Мясо дает колоссальные прибыли, значит, пострадавшие граждане далеко не бедные люди, отсюда напрашивается известный вывод. И вообще, Тимочка, с нормальными людьми ничего экстремального не случается, а с жировиками через одного что‑нибудь да происходит. Девочку жалко. Нехорошо, когда во взрослые игры вовлекают детей.

В кафе они прибыли раньше Жал, что с неудовольствием отметила Кристина, садясь за столик:

– Опаздывают. Ты голоден? Можешь заказать.

– За чей счет банкет? – схватил он меню со столика.

– Разумеется, не за наш. Кстати, нам обещано вознаграждение.

– Тогда я готов, а то у меня бабок мало. Так‑с, посмотрим, чем тут травят…

Он сделал заказ – мясо и чай, Кристина заказала только кофе, его успели принести, а тут и два Жала нарисовались.

– Можно? – взявшись за спинку стула, спросил Даниил Олегович, которому Мокрицкую описал Щеглов.

– Садитесь, – указала жестом на стулья Кристина.

Пока два Жала рассаживались, Тимофей изучал обоих: сын удивительно похож на папу, просто клон какой‑то, только молодой. Переведя взгляд на Кристину, он ужаснулся: она тоже изучала отца с сыном, но взгляд… ничего хорошего не сулил, начала она с замечания в резкой форме:

– Вы опоздали на двадцать минут.

– Извините, – сказал Роман, – мы специально кружили по городу, чтоб проверить, едут за нами или нет.

– В следующий раз будьте добры выезжать на двадцать минут раньше, – отчеканила Кристина. – Так. Обстоятельства нам известны, вы захватили фотографии?

– Конечно, – полез во внутренний карман пиджака Даниил Олегович, положил на стол несколько фотографий.

Кристина взяла снимки, разложила их, при этом лицо ее ничего не выражало. Подняв глаза на Даниила Олеговича, спросила:

– Кто из них кто?

– Вот, вот и вот… это дочь, – сказал тот смущенно. – А на этих жена.

Кристина никак не отреагировала на его слова, только рассматривала снимки, затем выбрала два и передала их Тимофею. Ну, а тот, едва увидев разные, но близкие по возрасту личики, выразил удивление, опустив углы губ вниз и вытаращив глаза. Потом взглянул на отца‑мужа, его молчаливый вопрос гласил: вы не ошиблись, одна из этих девочек точно ваша жена? Кристина наступила ему на ногу, мол, ведешь ты себя хуже некуда.

– Моему отцу вчера звонили два раза, – доложил Роман. Кристина вскинула на него глаза цвета болотной тины, лишенные каких‑либо признаков жизни, это не глаза, а протезы. Роман намеревался подробно рассказать о вчерашнем дне, но, когда на тебя смотрит инквизитор, всякое желание пропадает. – После первого звонка отец позвонил мне, а как только переговорил со мной, они ему опять позвонили.

– Еще раз и подробнее, – сухо сказала она.

Никаких расшаркиваний, мол, извините, я не совсем поняла, кто и зачем звонил. На этот раз Тимофей слегка надавил краем кроссовки на носок туфли Кристины, намекнув: будь с клиентами понежнее. Лично он бы на месте мужиков бежал от такой следовательницы, ну совсем нет у барышни обаяния. Впрочем, Тимофей не прав, с ним она очень даже обаятельная, просто сейчас играет роль неприступной амазонки. К сожалению, люди не всегда правильно воспринимают участие и бесхитростное отношение, случается (и не редко) так: стоит им почувствовать себя на равных, как они тут же начинают демонстрировать право первой дуды в оркестре.

– Вчера я приехал домой от Валерия Викторовича Щеглова, – вступил Даниил Олегович, видя нежелание сына продолжать. – Мне позвонил парень, который запретил идти в милицию еще днем. Он спросил, где я пропадал. Мне стало понятно, что он ведет наблюдение за моим домом. Естественно, я сразу же позвонил сыну, рассказал о звонке. И тут парень опять позвонил, сказал: «Сынка я тебе прощаю, а больше никому ни слова». У меня сложилось мнение, что я не один в доме, после этого уехал и ночевал в офисе.

– В таком случае, мы поедем с вами, проверим дом на предмет прослушивающих устройств. И проверим, откуда вам поступали звонки.

– Знаете, я, честно говоря, боюсь, – признался Даниил Олегович. – Он угрожал, если расскажу кому‑нибудь, то есть органам, он… перережет горло моей дочери.

– Ему от вас что‑то нужно, поэтому звонит и запугивает, – сказала Кристина. – Думаю, будет шантажировать, точнее – вымогать деньги, следовательно, вреда не должен ей причинить. Допустим, он следит за вашим домом, а у нас на лбу не написано, кто мы есть. Поезжайте первыми, чтоб не вызывать подозрений у похитителей, а мы приедем чуть позже, так сказать, в гости пожалуем.

Отец и сын расплатились и удалились, оставив фотографии. Тимофей, перебирая снимки, произнес, стараясь не обидеть Кристину:

– Ты бы хоть немножко проявила сочувствие к отцу и брату.

– Обойдутся. Почему‑то с ними эта история приключилась, значит, неспроста. Как тебе девочки? Ты понял, кто дочь, а кто жена?

– Да обе вроде одного возраста.

– Недавно у папы Жало был юбилей, полтинник с пятаком стукнул, и произошел там курьезный инцидент. На праздник прибыла бывшая жена и устроила скандал в ресторане.

– Откуда знаешь?

– Ой, Тимофей, ваш город – большая коммунальная квартира, все становится известным. Ну, если честно, Щеглов сегодня поведал, когда просил заняться этим делом, он был удостоен чести присутствовать на банкете. Короче, папа Жало развелся с женой, чтобы жениться на этой куколке, – ткнула Кристина пальцем в один из снимков.

– Что она в нем нашла? – поднял плечи Тимофей.

– Большую и красивую душу, – съязвила Кристина. – И маленький кошелек.

– Уж не думаешь ли ты, что первая жена, мечтая досадить бывшему мужу, наняла парней, а те выкрали дочь? Жену – да, могла заказать, раз бесится. А дочь…

– Для того чтобы думать, надо знать цель похитителей, а цели мы не знаем, – покусывая чайную ложку, сказала Кристина. – Давай‑ка сначала изобразим гостей и обшарим дом, а потом будем думать, что и как. Кого берем в помощники?

– Зураб подойдет? Он молодой, но ответственный и исполнительный.

– Отлично. Звони ему, пусть прихватит «щуп», но обязательно замаскирует, мы заедем за ним.

 

Давно не случалось, чтоб отец и сын ехали в одной машине, казалось, похищение Лельки вернуло человечность их отношениям. Это было бы неплохо, так как Даниил Олегович жаждал если не идиллии, то хотя бы призрачной гармонии. Роман, выкручивая руль, постоянно смотрел, едут ли за ними, но машин, преследующих его «девятку», как будто не было. Он успокоился, поехал неторопливо, все же не забывая смотреть назад, и ворчливо заявил:

– Не нравится мне эта Мокрицкая. Тоже мне, аналитик‑дознаватель.

– Валерий Викторович рекомендовал ее как лучшего специалиста, – возразил отец. Настроение Даниила Олеговича после посещения кафе ухудшилось, оттого казалось, он сам не верил в то, что говорил. – Ты же сам слышал.

– Лучший специалист и следователь – это все мужской род. А Мокрицкая баба. Ты заметил, какие у нее глаза? Желтые! Как у крокодила. И повадки кобры. Сомневаюсь, что она поможет, не навредила б. А что за пацан был с ней?

– Наверно, следователь.

– Непредставительный и молодой. Тем не менее он хотя бы мужчина, значит, что‑то смыслит в подобных делах, раз работает по этой части.

– А ведь я был против обращения в органы, ты настаивал, – не сдержал упрек Даниил Олегович, честно говоря, ему тоже не пришлись по душе ни Мокрицкая, ни ее пацан, да теперь назад дороги нет. – Если нас пасли, то… не знаю, что они сделают с Лелей.

– Тогда я их сам найду и сделаю из них антрекоты, – зло процедил Роман. – Только знать бы, с чего начинать и кого искать.

В доме почти не разговаривали, объяснялись больше жестами и мимикой. У обоих сидело в мозжечке: подслушивают! Как – вопрос десятый, потому что наличие «жучка» в доме Даниила Олеговича обоим представлялось нереальным. Но перестраховка – лучший друг успеха, посему отец и сын молча пили кофе, ожидая Мокрицкую. В этом смысле от нее польза будет – проверят дом.

Снаружи громко и непрерывно сигналил автомобильный гудок, Даниил Олегович выглянул в окно. У ворот остановилась легковая, он выбежал навстречу «гостям», пригласил в дом. По пути во двор Кристина предупредила:

– Разговаривать только на отвлеченные темы, пока не обследуем помещения. – Войдя внутрь, она издала возглас восхищения и затрещала: – О, как здесь чудесно! Знакомьтесь, мои бойфренды, как сейчас говорят. Этого зовут Зураб, а этого Тимофей. Прекрасные парни. Вас не смущает, что я приехала не одна?

– Нет, что вы… – растерянно пробормотал Даниил Олегович.

– Не покажете ли ваш дворец? Всю жизнь мечтала о таком.

– Конечно, Кристина…

Даниил Олегович предложил начать осмотр сверху. Тимофей остался внизу, а Зураб со «щупом» двинул за Кристиной и хозяином дома.

– Роман, приготовь выпить и закусить, – сообразил бросить сыну отец.

Кристина подолгу задерживалась в каждой комнате на третьем этаже, их всего три, спрашивала, для чего они предназначены, оказалось, для гостей. Зураб не обнаружил подслушивающих устройств, собственно, искал он «жучки», так как обычно желающие знать чужие тайны ставят именно их. Батареи осматривала и ощупывала Кристина, треща, как сорока:

– Ах, какая мебель… Роскошно! А какой интерьер…

– Все жена, она занималась подбором мебели.

И тому подобное. Перешли на второй этаж. В кабинете хозяина, пока Кристина рассматривала полки с книгами, Зураб сделал знак пальцами – есть. Под бюро и был прилеплен «жучок». Кристина тоже сделала ему знак, мол, не трогай. Еще один был найден в спальне, что уже забавляло Мокрицкую, она повеселела, а хозяин заметно побледнел.

Если говорить точнее, Даниил Олегович пребывал в совершеннейшем потрясении. Мой дом – моя крепость? В данном случае это выражение теряло всякий смысл. Вдобавок его поражало поведение Мокрицкой, она несла полный вздор, производила впечатление набитой дуры, которая восторгается пустяками, то есть обратное тому, которое он составил о ней в кафе. Каждый раз, когда Зураб поднимал руку и показывал сложенный указательный и большой пальцы, означавшие «есть», Даниил Олегович вздрагивал, словно у него обнаружили бомбу. «Бомбы» нашли в гостиной, бильярдной и на кухне.

– Шикарно, – упала на диван Кристина. – Изумительно. Супер! Ой, какие фотографии! – Она подскочила и ринулась к стене, указав на одну, где Даниил Олегович с Евой на лыжах. – Это где?

– В Швейцарии, – ответил он, с опаской покосившись на Романа, но тот словно не слышал ни его, ни Мокрицкую. – Мы с женой ездили туда этой зимой.

– Изумительно. Сколько снега! У нас снега бывает мало… – Она перешла к следующим фотографиям в рамочках.

– Это в Таиланде, – комментировал он. – Это снимки, сделанные в круизе.

– А почему вы такой грустный, Даниил Олегович? Может, мы не вовремя?

– Нет, что вы, – подыграл он, однако бездарно. – Просто у меня небольшие неприятности. Что будете пить, Кристина?

– Шампанское. Обожаю шипучие напитки. А мальчики водку.

– Не, я не пью, – попятился Тимофей. Роман с бутылкой в руке недоверчиво покосился на него: как это не пьешь? Пришлось соврать, так как он действительно непьющий: – Я перепил недавно. Вчера.

– Давайте выпьем за нашу дружбу, Даниил Олегович? – предложила Кристина, взяв фужер. – Я обдумала ваше предложение и согласна на деловой союз. Полагаю, наше предприятие принесет результаты. Завтра жду вас в одиннадцать. А с Романом созвонюсь и переговорю чуть позже. У вас в доме столько вкуса… Покажите двор и гараж. Я собираюсь начать строительство, а проекты не нравятся, может, почерпну идеи от вас. Кстати, кто цветы сажал во дворе?

– Жена, – направляясь с «гостями» к выходу, более органично включился в игру Даниил Олегович, хотя его потряхивало из‑за находок.

– Где же она? – осведомилась Кристина.

– Уехала. Я обязательно вас с ней познакомлю. Роман, захвати шампанское и бокалы, продолжим на воздухе, сегодня отличная погода.

Погода дрянь, серо‑сизое небо висело низко, нагоняя мысли о скором дожде, который надоел за май. Даниил Олегович предложил расположиться под тентом за небольшим столиком, но шепотом выразил опасение, что и здесь их подслушают.

– Уверяю вас, «жучков» во дворе нет, – сказала Кристина, усаживаясь в плетеное кресло. – Проблемы обсуждаются там, где никто из посторонних не услышит, то есть в доме, поэтому там и приладили. А здесь ограда каменная, высокая, за нами не смогут наблюдать, тем более подслушивать. А кто ваши соседи, кто живет напротив?

– Соседи справа и слева прекрасные люди, а напротив никого не знаю, – ответил Даниил Олегович, несколько успокоившись. – Я здесь поселился год назад, не со всеми познакомился.

– Понятно. – Что ей «понятно», было непонятно всем остальным. – Меня сейчас интересует, как пропала ваша жена.

– Позвонила в восемь и сказала, что возвращается. Я предложил приехать за ней, но она отказалась, собралась вернуться на такси. И не вернулась. Я звонил ей, но Ева ни разу не ответила.

– А где была ваша жена?

– У подруги.

– Имя, фамилия, адрес подруги.

– В том‑то и дело… я не знаю, – беспомощно взмахнул руками Даниил Олегович. – Зовут ее Альбина. Она художник… кажется, расписывает ткани. Мне о ней немного рассказывала Ева. Скажите, как попали… «жучки» в дом?

– Их поставил тот, кто бывает у вас.

Выражение лица Даниила Олеговича не нуждалось в комментариях, он был ошеломлен. Примитивная логика подсказывала, что сделал это кто‑то из друзей‑приятелей, других‑то людей в доме не бывает. «Жучки», загадочное исчезновение Евы и похищение Лели связывались в одно: у Даниила Олеговича есть тайный и смертельно опасный враг.

– Не делайте пока выводов, не подозревайте всех подряд, – прочла его мысли Мокрицкая, чем немало смутила хозяина, да что там – испугала проницательностью. – Это мог сделать, например, сантехник, электрик, вернее, люди, которые прикинулись данными работниками. У вас ведь случаются домашние аварии? Кран течет или проводка не в ладу с электричеством?

– Пока не было, дом‑то новый.

– Ну, а кто убирает? Домработница?

– Да, конечно. Дом большой, жене трудно за ним ухаживать…

Даниил Олегович почувствовал на себе тяжелый взгляд сына. Он робко посмотрел на Романа и по лицу прочел то, что для него не стало новостью и задело за живое: уничижение, насмешку, презрение – полный набор негатива по поводу заботы о молодой жене. Забывшись, Даниил Олегович ему, а не Мокрицкой нервно бросил:

– А готовит Ева сама, готовит потрясающе, хотя я предлагал нанять и кухарку. Жена категорически отказалась, она любит колдовать у плиты. Если что‑то и случалось в доме, то Ева вызывала мастеров, я к этому касательств не имел. Я не знаю, где у нас стиральная машина находится и пылесос.

– Кто домработница? – задала следующий вопрос Кристина. – Где живет?

– Честно говоря, не знаю, – перевел на нее глаза Даниил Олегович. – Ее нанимала Ева, она убирала днем, когда меня не было дома. Кстати! К нам раз в неделю приходит женщина убирать двор.

– В дом заходит?

– Понятия не имею, она тоже не при мне убирает. Скажите, Кристина, а как быть с этими… «жучками»?

– Да пусть себе стоят.

– У меня в доме? Прослушивающие аппараты?!

– Вы хотите, чтоб мы сняли их? – усмехнулась Кристина. – Тогда похитители вашей дочери обо всем догадаются.

– Хорошо, не надо! – поднял он ладони. – Но что делать?

– Ждать, когда они выдвинут условия, а мы подумаем, как их взять. И вспомните, кто домработница, нам необходимо ее найти.

– Кажется, она приходила в понедельник и пятницу, а пятница завтра.

– В таком случае, на сегодня достаточно, до свидания.

Даниил Олегович растерянно глядел вслед Кристине и ее «бойфрендам», когда те выходили за ограду.

 

Глава 6

 

В машине Кристина полдороги молчала, но было видно, что ее не столько занимает движение, сколько отвлеченные мысли. Тимофей ерзал‑ерзал, оглядывался на Зураба, тот дремал на заднем сиденье, пришлось самому начать:

– Мадама, ну и что бум делать? Ничего нет. С чего начнем?

– Не видишь – я думаю? – буркнула Кристина.

– Ты лучше в кабинете думай, а за рулем не надо, а то на столб наедешь, – промямлил Зураб с мягким грузинским акцентом, не открывая глаз.

– Во‑первых, подождем до завтрашнего дня, когда придет домработница, – стала делиться планом Кристина.

– Думаешь, она придет за «жучками»? – хмыкнул Тимофей.

– Если не придет, то поставила их она. Во‑вторых, действительно надо подождать, когда похитители выдвинут условия. В‑третьих, ты будешь звонить на трубки девочек, попробуем определить их местонахождение. В‑четвертых, Зураб выяснит, кто живет в домах напротив. Если узнали, что папа Жало незаметно смылся из дома, то следили откуда‑то поблизости. А чтобы следить, надо замаскироваться, в конце концов, не на дереве же сидеть.

– Может, по тишине в доме догадались? – предположил Тимофей.

– И это тоже, но не только. Кстати, ты заметил, у двух Жал нет единства. Как только речь зашла о Еве, Жало‑сына аж перекосило, а папа перекос заметил. Кстати, завтра познакомимся с бывшей женой – это в‑пятых, и в‑шестых… попытаемся найти подругу‑художницу.

– Как? – спросил Зураб.

– По имени. Полагаю, художники знают друг друга.

 

…Даниил Олегович потирал затылок, расхаживая по двору и глядя себе под ноги. Он шумно сопел и кряхтел, в то время как сын отнес в дом посуду, вышел и направился к воротам.

– Уезжаешь? – бросился наперерез ему отец.

– Хочешь, чтоб я караулил тебя? Извини, у меня производство, я обязан заботиться и о нем. Моим работникам глубоко плевать на наши проблемы, так что побеспокойся о себе сам.

Желчи в интонации не прозвучало, а топорный намек, что папа трус, Даниил Олегович понял. Это перебор, хотя он на самом деле боялся остаться один в пустом и большом доме, но намекать на страхи в данных обстоятельствах бестактно и жестоко. Даниил Олегович обиделся, только вот в чем проблема: выказать ничего не мог, потому что в свое время он тоже задел, а дошло это только сейчас. Впрочем, обида сына глупая, детская, Даниил Олегович имеет право жить, как ему нравится, такое же право есть у всех людей.

– Меня не надо караулить, – миролюбиво, хотя внутри кипя, сказал он. – Считаю, нам тоже следует подумать вместе и решить, что делать. Я намерен искать похитителей.

– Ищи, – равнодушно шевельнул плечами Роман. Вторую фразу он не закончил, но отношение к Еве выразил именно недосказанностью: – А я поищу Альбину, подружку твоей…

– Как ты ее найдешь? – не стал обострять и без того хлипкие отношения Даниил Олегович. – Ни фамилии, ни адреса.

– У нас, как в цивильном городе, есть союз художников. Дамочек с именем Альбина, рисующих картинки, полагаю, считаные единицы. К вечеру я получу ее адрес и поеду к ней.

– Я с тобой поеду…

– Нет, – заявил Роман твердо, категорично. И снова от него веяло отторгающим холодом. – Я один переговорю с Альбиной.

И уехал. Даниил Олегович в сердцах пнул плетеное кресло ногой, оно отлетело к стене гаража. Он остался один на один с пустотой, неизвестностью и тревожностью. Некому послушать его, проявить участие, дать совет, да и просто пожалеть по‑дружески, или хотя бы выпить водки. Он перетасовывал в уме знакомых, пытаясь ответить себе на вопрос: кто из них друг, а друзей‑то и нет. Были, конечно, пусть не близкие друзья, но приятели были. Когда он порвал с Виктошей, приятели почему‑то взяли сторону бывшей жены, даже не осведомившись, в чем суть. Нет, они общались с ним, только отстраненно, многие на юбилей пожаловали, а к себе на празднества не звали, надо полагать, из‑за Евы, других объяснений не имеется.

– Потому что глухая провинция, – зло процедил Даниил Олегович. – Ханжество кругом. Втихаря изменяют друг другу, а выйти из порочного круга не решаются и другим не дают. Лицемеры. Фарисеи хреновы.

Тщательно заперев дом, затем гараж и ворота, он поехал в офис, задыхаясь от обиды на тех, кого когда‑то считал друзьями.

 

Обе трубки не принимали сигнала, но Зураб продолжал звонить через каждые десять минут. За это время выяснили, что два вчерашних звонка поступили Даниилу Олеговичу из разных таксофонов, которые расположены в центре города. Наконец под вечер Зураб сообщил:

– Есть. Трубка жены принимает сигнал.

– Ждем, сейчас сообщат, в каком районе она находится, – сказала Кристина, а через минуту раздался звонок, она сняла трубку с аппарата: – Мокрицкая… Угу… Понятно. Мы будем звонить на этот номер, когда подъедем на точку. – Кинув трубку, Кристина поднялась. – Мальчики, место определено, поехали. Тима, карту Октябрьского района захвати.

Спальный район – это бывший пустырь. Растительности здесь мало, оттого, подъезжая к городу, еще издали видится ровный ландшафт, утыканный высотками, прозванными в народе «свечками». По вечерам гулять по улицам опасно, это самое неспокойное место в городе, где разбойные нападения, пьяные драки и тому подобное случаются чаще, чем хотелось бы жителям, да и правоохранительным службам.

Примчались туда через тридцать минут, сделали еще один звонок на мобильник Евы, после чего Кристина выяснила по телефону, откуда шел сигнал. Так звонили несколько раз, подбираясь к месту нахождения трубки, сверяясь с картой. Пришли к огромным мусорным бакам, которые стояли во дворе «свечек» прямо посередине. Еще раз позвонили и услышали слабый мелодичный звук.

– Трубка в мусорном баке, – сказал Тимофей.

– А тогда там же и хозяйка трубки, – сделал пессимистичный прогноз Зураб.

Предположение о наличии трупа в мусоре вздернуло всех троих, Кристина подошла к баку, заглянула в него – полон.

– Мальчики, перебрасываем мусор в соседний бак, – приказала она.

– Мадама, не пачкай свои ручки, – снимая джинсовую куртку, произнес Тимофей. – Мы сами, верно, Зураб?

– Надо возить перчатки, – буркнул тот, закатывая рукава.

Началась работа. Пренеприятная, надо сказать. Зураб перебрасывал мусор двумя пальцами и с брезгливой миной; Тимофей подгонял его, активно работая обеими руками, ибо омерзительное дело желательно выполнить быстро. Кристина стояла рядом, заглядывая в бак и периодически названивая на трубку Евы, иногда подсказывала, что выбросить в первую очередь.

– Интересно, в мусорном баке трупы находили? – поинтересовался Зураб.

– Трупы находили везде, – ответила Кристина. – Даже там, где их по логике не должно быть.

– Например? – не унимался Зураб.

– Потом примеры, блин! – возмутился Тимофей. – Быстрей давай, а то у меня аллергия разовьется.

– Что за люди? – ворчал Зураб, уже загребая все, что попадалось, обеими руками. – Мешки же есть. Собрал в мешок и выкинул. Никакой гигиены, честное слово.

– Ребята, звук четкий, он уже близко, – сказала Кристина, хотя без нее было слышно.

С другой стороны стало труднее брать мусор – бак наполовину опустошили, приходилось наклоняться, упираясь грудью в грязные края.

– Может, мне запрыгнуть туда? – предложил Тимофей.

– А если там труп? – возразила Кристина и огляделась. Во дворах чего только не валяется, она без труда нашла палку длиною сантиметров шестьдесят и принесла ее. – Тима, поддевай этим первобытным орудием.

Еще минут пять и – телефон оказался завернут в тонкий слой целлофана, сверху был перетянут резинкой. Тимофей показал мобильник Кристине, но та не взяла его, а хмурилась, словно что‑то вычисляла, затем бросила:

– Ищи труп.

А сама принялась осматривать окна. Но что в них увидишь? Двенадцатиэтажные и шестнадцатиэтажные «свечки», окружившие неопрятный двор, нависали, как исполины, зияя хищными проемами окон. Кто, в каком окне наблюдает за ними – определить невозможно, но создалось впечатление, что трубка в мусорном баке – некий трюк, на который купилась Кристина с ребятами. Впрочем, ей упрекать себя не в чем, однако она уже догадывалась, почему труба лежала в мусорном баке.

– Трупов нет, к счастью, – сообщил Тимофей.

– Ты хорошо смотрел? – осведомилась Кристина, все еще осматривая окна.

– Обижаешь, мадама.

– Брось трубку назад, – вдруг приказала она.

– Ты того? Вдруг на ней отпечатки пальцев?

– Нет там отпечатков, ее подбросили для нас, а чтоб она не испортилась от потеков, предусмотрительно завернули в целлофан. Умные ребята.

У Тимофея вытянулось лицо:

– Хочешь сказать, мы тут рылись, а за нами наблюдали?

– Похоже. Но я не ясновидящая, могу и ошибаться. Давайте оставим трубку, вдруг те, кто ее бросил в бак, придут проверить, здесь ли она. Зураб, останься, через час тебя сменят. Если кто‑нибудь будет у бака звонить, задерживай без объяснений и разговоров.

Руки вымыли, попросившись в квартиру на первом этаже, слава богу, пустили, правда, пришлось Кристине, у которой руки остались чистыми, показать удостоверение. В машине Тимофей высказал свою версию:

– Слушай, тебе не кажется, что Ева там же, где и дочь папы Жало?

– Ее мобильник именно об этом говорит, а там… как знать.

 

За дверью низкий женский голос спросил:

– Кто?

– Мне нужна Альбина, подруга Евы, – сказал Роман. – Не бойтесь, я ничего плохого не сделаю. Меня зовут Роман, я сын ее мужа Даниила Олеговича, думаю, Ева рассказывала вам обо мне.

Щелкнули замки, дверь приоткрылась, на него с откровенным интересом уставилась потрясающе красивая молодая женщина. Конечно, глаза, губы, нос, брови – это важно, но ее одежда испортила впечатление. Роман плохо знал профессию художников, поэтому был шокирован обтягивающим комбинезоном в жутких пятнах, потеках и разводах всех цветов радуги, короче, перед ним предстала типичная неряха. Видимо, на его лице отразились мысли, что заставило Альбину усмехнуться и оправдаться:

– Извините за вид, я работаю дома, чтоб не тратить деньги на мастерскую. Что вам нужно?

– Вот мой паспорт, – протянул Роман раскрытую книжечку. – Мне надо поговорить с вами. Я не маньяк и не грабитель.

– Ну, ладно, заходите, – шире распахнула она дверь и отступила.

С непривычки Роману сложно было воспринять жилое помещение с исключительно рабочей атмосферой. Половина комнаты выглядела как обычное жилье с минимумом мебели, а вторая половина захламлена баночками, кисточками, утюгами, фенами (обычными, для волос), тканями и рамами. Вдобавок на полках лежали молотки, пассатижи, гвозди, зубные щетки, выкрашенные в разные цвета… Одним словом, редкостный бардак.

– Присаживайтесь, – разрешила Альбина. – Может, чаю или кофе?

Взглянув на ее руки и представив, что этими грязными пальцами она будет заваривать чай, он отказался:

– Не стоит.

– Ну, как хотите. У меня в субботу выставка, я с вашего позволения продолжу работать.

Альбина подошла к столу, на котором лежала рама с натянутой тканью, включила лампу и начала размазывать (иначе не скажешь) краски.

– Вы хорошо знаете Еву? – спросил Роман.

Взглянув на него исподлобья, Альбина, знающая по рассказам подруги обо всех перипетиях, связанных с бывшей семейкой мужа Евы, едва удержала улыбку. Ясно же, зачем приперся сынок и с порога задал такой дубовый вопрос.

– Прекрасно, – ответила она и тоже кинула провокационный вопрос, но тон избрала насмешливый: – А что такое?

– Она пропала.

– Как это? – Будто искусно нарисованные, брови Альбины взлетели вверх, тем не менее, судя по улыбке, она не поверила сказанному.

– Ну как пропадают люди? – хмыкнул Роман. – Так и пропала. Позавчера Ева была у вас?

– Да, – растерялась Альбина, постепенно осмысливая слово «пропала». – Мы часа три болтали, потом она позвонила мужу… то есть вашему отцу, сказала, что едет. И убежала.

– К моему отцу она не вернулась. Вы знаете, где она может быть?

– Странный вопрос, скажу я вам…

Альбина разволновалась, не понимая, куда могла деться Ева. Однако волнение показать этому прохвосту, прессующему подругу, которая постоять за себя не умеет, – много чести. Бросив работу, она оседлала стул напротив него, сложив руки на спинке:

– Что значит – где она может быть? Вы подозреваете ее в нечестных поступках?

А Роман был чертовски спокоен и смотрел на нее, как на соучастницу неизвестно чего, что стало раздражать Альбину.

– Я этого не говорил, – сказал он. – А спросил: где еще она может быть? Если вы что‑то знаете, то прошу вас, скажите…

– Вы, кажется, намекаете, что Ева убежала с бойфрендом, не поставив в известность вашего отца и вас?

От бредовой идеи, высказанной вслух, Альбина расхохоталась. Он же отметил про себя, что она умна, понимает с полуслова, вместе с тем ее интонация была окрашена ехидным намеком, мол, папа и вы – два болвана, а смех издевательским. Самолюбие у Романа выше его роста, смешки над собой он не выносил, отсюда начал потихоньку заводиться, сдерживало его одно обстоятельство – чужая территория.

Поскольку нежданный гость молчал, что, в сущности, подтверждало высказанную догадку, к тому же и желваки на его скулах ходили, как механизмы, и глаза побелели, Альбина приступила отчитывать его скороговоркой, не постеснявшись произвести плохое впечатление:

– Как вам не стыдно? Чего вы лезете в чужую постель? Ваш отец встретил свое счастье, Ева тоже, а вам бы все разрушить. Какого черта неймется? Зачем ко мне пришли? Чтоб выставить Еву дрянью? Вы считаете, она выскочила за вашего отца по расчету, а сейчас сбежала с любовником, так? (Но разве он мог слово вставить?) Тогда, если следовать вашей логике, скажите, в чем этот самый расчет? Расчетливый человек не убежит от денег, а Ева почему‑то убежала.

– Да остановитесь, черт возьми, – не напирая, беззлобно, даже слегка прося, произнес он.

Но какова Альбина! Дерзкие глаза горели, как угли в мангале, щеки пылали, руки взлетали, прикованное к стулу тело двигалось, будто в ритуальном танце. Невольно Роман раздел ее и подумал: «Если она и в постели выдает такой же темперамент, тогда ой».

– С какой стати я должна останавливаться? – тем временем несло Альбину. – Вы пришли уличить Еву, а я хочу уличить вас, это мое полное право в моем доме. Вы затравили девчонку, обложили со всех сторон…

– Кто – мы?

– Вы и это ваше общественное мнение. Подумаешь, младше мужа на тридцать лет! Да будет вам известно, Гёте влюбился в восемнадцатилетнюю девчонку, когда ему исполнилось семьдесят пять…

– И не умер?

– Кто? – За доли секунды Альбина, готовясь к дальнейшей обвинительной речи, успела позабыть о великом поэте и его возлюбленной, поэтому не поняла, про кого спросил гость.

– Гёте.

– Конечно, умер, – в ажиотаже воскликнула Альбина и вдруг въехала в смысл, ведь до этого диалог она вела в одностороннем порядке, главное было защитить подругу. – То есть… он потом умер… То есть… Не морочьте мне голову! Где Ева?

Если б до этой встречи ему показали портрет Альбины, ну и фигуру в другом одеянье, а не в грязном комбинезоне и спросили, что он думает по поводу нее, Роман ответил бы: ого! И дополнил бы: эта шикарная женщина ездит в дорогих автомобилях и летает на тусовки в Европу, а портреты ее печатают в журналах, обязательно в разделе светской хроники. Но что данная модель из журнала не умеет себя вести, тараторит, как базарная баба, и не умеет слушать – ему не пришло бы в голову. А раз Альбина задала тон, то чего церемониться?

– Я спрашиваю: где Ева? – повторила она.

– Ваша Ева исчезла, – сказал он еще спокойно.

– Исчезла, ха! – взмахнула руками Альбина. – Может, это вы устроили ей исчезновение?

Кажется, она решила вывести его окончательно, Роман набычился:

– В каком смысле?

– В самом прямом. Держите ее где‑нибудь взаперти, желая убедить отца, что она сволочь последняя…

– Вы перебираете. Ваша Ева меня интересует лишь постольку, поскольку украли мою сестру. Сейчас я хочу выяснить, связано ли похищение моей сестры с пропажей Евы. А что касается обвинений, то… Да, я не люблю жену моего отца, – с удовольствием сказал он, предполагая, как взбесится подруга. – Потому что не верю ей…

– И зря, – перебила Альбина. – Это в вас говорит эгоцентризм, а Ева любит вашего отца и переживает, что вы его бросили.

– Стоп, стоп, вы далеко зашли. Прежде всего, мой отец бросил мать, с которой прожил десятки лет. Теперь она стала ему не нужна, потому что он вдруг влюбился как мальчик. Но Даниил Олегович не мальчик, а, простите, почти дедушка, обязан отвечать за свои поступки. Он хотел получить все, а так не бывает. Выбор, простите, сделал он. По‑вашему, я и моя сестра должны были радоваться его счастью и добить мать, чтоб она слегла в гроб? Поставьте себя на место брошенной женщины, вы же художница, воображением обладаете. Как бы вы чувствовали себя? Но что бы вы ни сказали, я знаю реакцию, потому что боль и оскорбление все переживают одинаково. Хорошо, согласен пересмотреть свои взгляды, если только покажете мне дедушку, которого полюбила юная девочка просто так, потому что он – это он. Но чтоб дедушка был без денег, огромного дома, предприятий, машин, положения, а имел бы скромную квартиру, нуждающуюся в ремонте, и главное богатство – он сам с багажом прожитых лет и болезнями. Покажете? Хотя бы одного? Да не ройтесь в памяти, потому что примеров не найдете. Поэтому я не верю вашей Еве.

После монолога он пошел к выходу, но остановился, не все сказав:

– Что касается вас, то так рассуждать может либо совершенно бездушный человек, либо абсолютная дура без шансов поумнеть в ближайшее десятилетие. Кто вы есть – выбирайте сами.

– Являетесь в чужой дом и оскорбляете? – понеслась за ним Альбина.

– Прием был на изумление «теплым», – бросил через плечо он. – Кстати, если Ева объявится, срочно сообщите мне…

– Да катитесь к черту, ничего я не буду вам сообщать.

– Значит, вы то и другое вместе, – выходя из квартиры, сказал он. – Хуже будет, если я найду ее сам и удостоверюсь в обмане, ей лучше не прятаться.

– Это угрозы? – взвилась оскорбленная Альбина, выскочив за ним на площадку. – Да как вы смеете?

– Я не вам угрожаю, а ей. – Спускаясь, Роман поднял голову. – Так и передайте Еве: в порошок сотру. А если и вы скрываете ее местонахождение, вас тоже сотру.

– Псих! – крикнула Альбина, перегнувшись через перила, после чего ушла в квартиру, плюхнулась на диван. – У него точно не все дома.

Но, провернув в уме диалог с Романом, она вынужденно признала, что действительно малость перебрала. Так ведь Еву жалко, в свое время намучилась она достаточно, чтобы получить право на счастье. Тем не менее монолог психа про папу с мамой был убедительным, не дураки же придумали пословицу «на чужом горе счастья не построишь». Но так уж повелось: своя рубашка ближе к телу, Ева не виновата.

– Куда же она делась? – проговорила Альбина в растерянности. – Уж мне‑то Ева сказала бы, если б надумала сбежать от мужа. Вздор. Никуда она не сбежала… В таком случае, где она?

 

Глава 7

 

Прошла еще одна страшная ночь. Нет‑нет, ничего не случилось, но утром Даниил Олегович понял, что в его возрасте переживания и бессонные ночи действуют губительно. С постели он поднялся вялым, разбитым, уставшим, будто всю ночь разгружал вагоны, хотя понятия не имел, как это – разгружать вагоны. А когда посмотрелся в зеркало перед бритьем, испугался и раскис: на него взирала пятидесятипятилетняя рожа, если не старше, на которой отразилось и количество выпитого. Раньше многие уверяли, будто выглядит он на сорок пять, да и чувствовал себя Даниил Олегович превосходно. Ну, случалось, давление подскакивало, мотор в груди сбивался с привычного ритма, а в общем срок годности не вышел. И вот здрасьте вам: всего‑то двое суток потраченных нервов, а налицо та самая старость, которой он не признавал и панически боялся.

Приняв бодрящий душ, побрившись и тщательно одевшись, Даниил Олегович снова посмотрелся в зеркало – сойдет. Выпил растворимого кофе, который не разрешала пить Ева, но держала на экстренный случай. Она покупала зерна, размалывала в кофемолке и обязательно варила по всем правилам. Бутербродами Даниил Олегович давился, но понимал, что надо поесть. И все в тишине, которая была ничем не лучше физических пыток, просто доканывала нервную систему, а он не догадался включить радио или телевизор. Возникло не новое желание бежать отсюда, да нельзя, надо ждать домработницу. Он вышел во двор и позвонил сыну.

– Есть новости? – спросил Роман.

– Нет. Я звоню… – Чуть не сказал, что ему плохо одному, что он нуждается в родном лице и поддержке. Разве Роману это интересно? – Я звоню спросить: как там подруга Евы?

– Никак.

– Не хочешь говорить?

– Нечего говорить. Она подтвердила, что твоя Ева была у нее, потом позвонила тебе и убежала. Все.

– А я жду домработницу, – сказал Даниил Олегович, чтобы только продолжить диалог с сыном.

– Это правильно. Извини, отец, у меня нет времени, позвони позже.

Вот как: не я тебе позвоню позже, когда освобожусь, а ты звони. Сын в нем не нуждается. Одновременно в душе отца стихийно поднималась справедливая волна негодования против Романа, даже скулы свело от злости. Сын, которого он кормил, одевал, учил, которого любил, платит черной неблагодарностью. Пусть он будет на стороне матери, но к отцу, которому сейчас трудно, не имеет права относиться равнодушно. У Даниила Олеговича защемило внутри, будто что‑то там отрывалось с болью. Удручающий вывод напросился сам собой:

– Дети – это цветы на наших могилах.

Он постарался отбросить мысли о бессердечном сыне, а заняться нечем, иногда Даниил Олегович вел с Романом виртуальный диалог, доказывая его неправоту. Так пролетело несколько часов, около часа дня ему позвонил зав полуфабрикатным цехом:

– Даниил Олегович, срочно приезжайте! У нас инспекторы по правонарушениям в сфере потребительского рынка бушуют.

– Скажите, я не могу приехать, пускай выберут другой день.

– Но они закрывают цех.

– Что?!! – взвился Даниил Олегович. – На каком основании?

– Приезжайте, это не телефонный разговор.

– Только этого не хватало! – Даниил Олегович кинулся к гаражу, выкатил машину на улицу, но, когда закрывал гараж, вспомнил и позвонил Мокрицкой: – Извините за беспокойство, меня срочно вызывают на работу, я должен покинуть дом.

– Домработница пришла? – осведомилась она.

– Поэтому и звоню, что не пришла. Как мне быть?

– Я пришлю Зураба, вы уж дождитесь его, мы должны точно знать, придет она или не придет.

Пришлось ждать, сидя в автомобиле как на иголках. К чему придрались инспекторы, чего они нагрянули? Никогда он не испытывал ничего подобного, одновременно не проходило ощущение, будто внутри что‑то отрывается, да никак не может оторваться.

 

К бывшей жене Даниила Олеговича Кристина отправилась одна, решив не светить помощников, а то ведь всякое случается. Брошенные жены способны горы свернуть ради мести, недаром существует миф о Медее, а страшные сказки реальны. Правда, с первого же взгляда на Викторию Яковлевну у нее по‑бабьи сжалось сердце. Видно же, что женщина недурна даже в этом возрасте, однако запустила себя – дальше некуда. Нечесаная, с глубокого похмелья и как побитая собака, Виктория Яковлевна проводила ее в комнату, обвела рукой, дескать, выбирайте место. Кристина села в кресло и, признаться, не знала, с чего начать, хотя вопросы продумала. Да, жалость не самое лучшее чувство в данной ситуации. Она продолжила изучать бывшую жену Даниила Олеговича, отметив, что сдала та много раньше, а не в результате двух последних суток, когда стало известно о похищении дочери. Значит, подрубил ее муж.

– Чего молчите? – спросила Виктория Яковлевна с оттенком фальшивой бравады. – Не нравлюсь?

Угадала. Следовательно, ее состояние не мешает ей мыслить, оценивать и анализировать, что свойственно сильным и неглупым людям. Данное обстоятельство сопряжено с трудностями психологического характера, таких людей нелегко вытянуть на откровенность, ибо они умеют концентрировать внимание и не поддаваться на провокации. Но вид бывшей жены указывал на слабое место, и как ни бесчеловечно, а этим следовало воспользоваться.

– Виктория Яковлевна, я понимаю ваше состояние, поверьте, искренне хочу помочь вам и вашему бывшему мужу…

Реакция последовала незамедлительно:

– Про бывшего не надо. Да пусть хоть сдохнет, мне все равно.

– Зря вы так. Даниил Олегович переживает за дочь не меньше вашего, – нарочно взяла сухой тон с долей упрека Кристина. И очень кстати ввернула про жену: – Вы, наверное, не знаете, но его жена тоже пропала в тот же день…

– Знаю! – ощерилась Виктория Яковлевна. – Какое мне дело до его твари? Мою дочь украли, он обязан думать только о ней, потому что это и его дочь. Сучек Нил приобретет за деньги сколько угодно, а второй Лельки у него не будет.

– Конечно, не будет, – мягко согласилась Кристина, – поэтому он прилагает все силы, чтобы найти ее и тех, кто увез девочку. Виктория Яковлевна, пока похитители молчат. Думаю, они потребуют деньги в обмен на дочь, и это было бы неплохо, так как в этом случае у нас появится надежда получить Лелю в сохранности. Но меня интересует, есть ли еще причины, на ваш взгляд, которые подвигнули преступников пойти на такой шаг?

– Хотите знать, есть ли люди, имеющие зуб на Нила? – уточнила та.

– Да, вы правильно меня поняли. К сожалению, мы не можем исключить месть.

Виктория Яковлевна опустила голову, подперла кулаком лоб и тихо завыла, раскачиваясь. На столе стояла бутылка минеральной воды, Кристина подхватилась и взяла бутылку, поискала глазами, куда налить, только в шкафу стояли бокалы. Она позволила себе взять один и, поднеся воду несчастной матери, отбросив жалость, строго сказала:

– Выпейте воды. – Виктория Яковлевна взглянула на нее заплаканными и затравленными глазами, взяла бокал, отпила половину. – Простите, если я вас огорчила, но мне кажется, лучше осознавать всю опасность положения. Поймите, я хочу помочь вам и вашей дочери, поэтому мне надо знать как можно больше о вашем муже, с кем у него были или есть конфликты, чтобы проверить тех людей. Чем быстрее мы будем действовать, тем больше шансов вытащить Лелю.

– Я понимаю, – закивала та, утирая ладонью со щек катившиеся слезы. – Нил мало рассказывал о делах, а что у него было за последние полтора года, я вообще не знаю. Этот удар, когда раз – и все, для меня оказался едва не смертельным. А я ведь уже лет десять назад поняла, какой он гаденький, но… Что мне было делать? Нет, не то. Я не решилась бросить его, перемены всегда пугают… В результате он меня опустил ниже некуда.

– А враги? Враги у него есть? – гнула свою линию Кристина.

– Думаю, да. Он ведь подленький. Ну зачем ему было вставлять палки в колеса мелкому предпринимателю, выпускающему копчености? Между прочим, качественную продукцию выпускал, не то что Нил: гонит полуфабрикаты, которые есть нельзя. Так нет же! Через подставных лиц он загнал ему негодное оборудование, тот влез в долги, потом судился и разорился. Нил радовался, как дурак. Зачем ему это надо было?

– Деньги, – без труда догадалась Кристина. – Конкурентов убирают.

– А вот и нет. Нил первый в городе начал выпускать полуфабрикаты, потому и взлетел на финансовый олимп. Позже появились конкуренты, их он не трогал, часто они сами горели, а этот из любой западни выгребет, еще выгоду получит. И не жадность причина. Проблема в самом Ниле: могущество свое показать ему хотелось, причем не на общественное мнение работал, не запугивал, а для себя старался. Себе доказывал, что он способен скрутить кого угодно. Коптильню забрал и не знал, что с ней делать, не нужна она ему оказалась.

– А еще были такие, кому он помог уйти с рынка?

– Конечно.

– Вы знаете, кто эти люди?

– Нет. Для меня его мелкие пакости не представляли интереса. Врагов, думаю, у него предостаточно, но кто из них… Только Лелька при чем? Вы не знаете, какой шок она пережила, когда наш папочка обзавелся новой женой и кинул нас. Она в школу не ходила и ревела от стыда.

Если до этого Виктория Яковлевна вела диалог в общем‑то пассивно, то стоило ей вспомнить о страданиях дочери, как в тоне появилась агрессивность.

– Дети – это способ достать родителей, – сказала Кристина. – Прием распространенный.

– Вот с ним и разбирались бы, – вскипела Виктория Яковлевна. – Пусть его рвут на части, четвертуют, убивают – мне не жалко. Что заработал, то пускай и получит сполна, гаденыш…

И в таком духе еще час.

 

– Откуда взялись тараканы?! – рычал Даниил Олегович на работников цеха, выстроенных в ряд, как на смотринах. – Я спрашиваю: как попали тараканы в цех? Мы же недавно делали санитарную обработку!

– Приползли, – приподняла плечи атлета толстуха.

Лучше б она молчала, так как Даниил Олегович кинулся к ней и едва не прибил на месте, ограничился замечанием в грубой форме:

– Почему халат грязный?

– Ну, я ж ловила…

– Кого?! – побагровел он.

– Ну, тараканов, когда они разбегались…

– Дура! – процедил, стиснув зубы, Даниил Олегович. – Не могла сделать вид, что не заметила?

– Их все заметили, – всхлипнула толстуха, которой очень не хотелось терять неплохую работу, а к тому шло. – Инспекция в первую очередь.

– Сколько штук? – спросил он.

– Чего? – хлопнула она веками без ресниц, туго соображая.

– Тараканов сколько было? – заорал Даниил Олегович, сжав кулаки, которыми хотелось отметелить всех этих придурков.

– Штук пять точно было, – сказал заведующий цехом.

– Больше, – всхлипнула толстуха.

– Значит, до этого вы их не видели, а пришла инспекция, тараканы выползли? – двинул к заведующему хозяин.

– Нет, – произнес тот хмуро. – Двое из инспекции сначала осмотрели все, а потом вдруг по полу бегут тараканы. В разные стороны. Инспекторша взвизгнула и запрыгала, будто это мыши, мы кинулись их ловить… то есть давить… Был скандал. Всю продукцию приказано уничтожить. В общем, приедут уничтожать… И дезинфекцию предстоит провести, несколько дней продукцию не сможем выпускать… И штрафы начислят…

– Ммм! – взревел Даниил Олегович, закатив глаза к потолку. Оглядев еще раз испуганные и растерянные лица, он бросил: – Катитесь все к чертовой матери.

И отчалил в кабинет, ибо видеть работников не в состоянии, точнее, за себя боялся, потому что ярость чувство слепое. Кабинеты на всех точках у Даниила Олеговича – шедевры дизайнерского мастерства, а не паршивенький уголок с обшарпанной мебелью, как у сына. Здесь все блестит новьем, в глаза бросается дороговизна и современность, ничего лишнего и в то же время комфортно. Только сегодня ничто не радовало. Даниил Олегович упал в кресло, обхватил руками голову, ибо она кружилась, того и гляди отлетит. Сейчас его беспокоили аховые убытки, с этим надо что‑то делать и срочно, то есть идти по горячим следам. Ну, первое и действенное средство – подмазать. Жаль денег, ведь ни за что придется отдать, потому что Даниил Олегович уверен: тараканов в цехе быть не может. Но они были! Откуда?

– Ааа… – догадался он, откидываясь на спинку кресла. – Принесли. Подбросили. Кто же этот гад? Неужто из своих? Ладно, потом разберусь. Разберусь и покараю.

Долго не рассиживаясь, Даниил Олегович помчался искать санитаров, чтоб подмазать их загребущие лапы. Новая напасть вытеснила из головы дочь и жену, ведь убытки бешеные!

 

Тимофей отыскал художницу, но она ничего нового не сказала, кроме того, что вчера приходил Роман по тому же вопросу.

– Он ее раньше нас нашел? – удивилась Кристина.

– Или знал, где она живет, – предположил Тимофей.

– Ладно, поехали к папе Жало, в его доме Зураб караулит домработницу.

 

Зураб скучал один, развалившись в плетеном кресле во дворе и уложив ноги на другое. Домработница не объявилась, папа Жало тоже отсутствовал. Кристина позвонила Даниилу Олеговичу, переговорив с ним, сообщила:

– Сейчас приедет. Хм, голос у него странный…

– В каком смысле? – полюбопытствовал Тимофей.

– Потухший, нервный. Мальчики, чует мое сердце, домработница не придет сюда. Значит, она работала до тех пор, пока не пропала Ева… Очень может быть, что она соучастница. Придется искать ее, только вот как?

– Как? Как? Как? – в задумчивости потирая подбородок, бубнил Тимофей, расхаживая по двору. – Ева нанимала домработницу сама, папа Жало ни разу не видел ее, не знает, как зовут, потому что приходила она, когда он добывал бабки на хлеб с маслом.

– Какое масло! – возмутился Зураб. – Здесь, наверное, икру ложками едят.

– У родителей спросить надо, – подал идею Тимофей. – Может, они знают, кто у дочери ишачил?

– Неплохая идея, – улыбнулась Кристина. – Такой большой и богатый дом, сюда не приведешь кого ни попадя, только тех, в ком уверен. Тем более девочка‑жена оставалась в доме одна…

– Но «жучки» не поставит свой человек, – сказал Тимофей.

– Почему? – поднял плечи Зураб. – За бабки поставит.

У ворот остановилась машина, вскоре и Даниил Олегович вошел во двор какой‑то не такой – взбудораженный, неопрятный, всклокоченный.

– У вас неприятности? – поинтересовалась Кристина.

– Так, мелочи по работе, – отмахнулся он.

Хотя было видно, что на него упали не мелочи, а проблемы, Кристина не стала уточнять, какие именно, а сразу за дело:

– Нам нужна домработница.

– Не пришла? – вспомнил Даниил Олегович, растерянно замигав веками. – А сегодня пятница… А сейчас вечер…

– Проигнорировала она вашу пятницу, – хмыкнул Тимофей.

Кристина медленно и бесцельно ходила по двору, она думала. Вдруг подошла к Даниилу Олеговичу:

– Ценности в доме есть? Деньги, украшения?

– Конечно, – ответил он. – Деньги я храню в сейфе, а украшения жены в спальне.

– Ну‑ка, посмотрите, на месте ли они.

Он умчался в дом, пробыл там минут пять, вернулся потерянный.

– Что? – озаботилась Кристина его состоянием. – Что с вами? Неужели вы обнаружили пропажу?

– Нет украшений жены, – выдавил он. – Их немного: браслет, три пары серег, две цепочки, одна с черным жемчугом, четыре кольца. Ева держала их в шкатулке на туалетном столике. Ничего нет… Конечно, что‑то было на ней в день исчезновения… но не все же.

– Мы тут подумали, – сказала Кристина, – ваша жена вряд ли взяла в помощницы женщину с улицы без рекомендаций, возможно, ей помогли родители. Давайте поедем к ним?

– А что я скажу матери с отцом? – испугался Даниил Олегович. – Куда делась Ева? И почему мы у них спрашиваем про домработницу?

– Скажете, Ева уехала к подруге срочно, потому что несчастье случилось, – дал совет Зураб из кресла.

– Да, именно так, – согласилась Кристина. – И еще скажете, что я ищу домработницу, ваша мне подойдет, так как она проверенная, порядочная и тому подобное. Поехали?

 

Стемнело, когда Даниил Олегович и Кристина остановились во дворе, окруженном старыми панельными домами. Как только она попала в квартиру родителей Евы, поняла, чего боялся как черт ладана папа Жало – тестя и тещи. Оба явно младше зятя и не обрадовались его визиту, встретили его с ярко выраженной прохладцей, очевидно, им не по душе выбор дочери. И деньги не сделали привлекательным зятя, для папы с мамой дочь немножко сошла с ума.

– Ева просила передать, – начал зять скороговоркой, – что она уедет на несколько дней к подруге в деревню, у которой случилось несчастье.

– Почему она не позвонила? – холодно спросила мама, женщина лет сорока пяти, выглядевшая значительно моложе, ухоженная и красивая.

– Мобильник потеряла, – смущенно врал Даниил Олегович. – Я не успел купить новый, лишь заблокировал номер. Ева мне звонила из дому, очень торопилась, я не успел повидаться с ней, она уехала…

Папе максимум пятьдесят, даже с натяжкой. Он неотрывно смотрел на Кристину, смотрел с определенной мыслью, которая читалась, как строки в книге: не успела девочка уехать, а этот престарелый гамадрил обзавелся бабой. Его красноречивый взгляд заметил и Даниил Олегович, поспешил объяснить присутствие посторонней женщины, излишне волнуясь:

– Я забыл представить, это моя коллега… тоже бизнесом занимается. Ей срочно нужна домработница. Ева хвалила нашу, я предложил нанять ее, но адреса у меня нет, а связаться с женой невозможно. Вы не знаете, кто к нам приходил убирать?

– Я помогла дочери подыскать домработницу, – сказала мама.

– Не могли бы вы дать ее адрес? – на этот раз открыла рот Кристина, опасаясь, что Даниил Олегович нечаянно выболтает правду. – Она, если согласится работать, очень выручит меня и хорошо заработает, ведь у вашей дочери убирает всего два раза в неделю.

Мама написала адрес, протянула лист не зятю, а Кристине:

– Зовут ее Фрида Арнольдовна, она год как на пенсии, – и кинула многоговорящий взгляд в зятя, мол, вот на ком тебе следовало бы жениться, а не на нашей Еве. – Живет одна тут неподалеку, на нашей же улице. Пенсии сейчас вы знаете какие, на них не разгуляешься, а она к тому же из Казахстана приехала, еле хватило денег квартиру купить. Скажете, что вы от меня.

– Огромное вам спасибо, – промурлыкала Кристина и двинула к выходу. – Извините за вторжение.

Спускаясь по ступенькам, Даниил Олегович взорвался:

– Видали? Игнорируют меня! А ведут себя… Будто герцоги, а я так, крестьянский сын без роду без племени.

– Трудно вам, – согласилась Кристина, про себя потешаясь над отношениями родственников. – Но их тоже можно понять. Как бы вы отнеслись, если б ваша Леля вышла замуж за человека на тридцать лет старше?

Он остановился, повернулся к ней и поднял голову. По его лицу стало видно, что неосторожно брошенный вопрос, надо сказать, бестактный, глубоко оскорбил Даниила Олеговича. Глядя в упор и недружелюбно на Кристину, он честно признался:

– Я б ее и его по стенке размазал.

– Вот видите…

– Но есть маленькая разница, – перебил Кристину Даниил Олегович. – Я человек состоятельный, моя дочь получит хорошее приданое, следовательно, ее выбор должен соответствовать возрасту. Уверяю вас, так и будет. А Ева ходила в одних туфлях всю весну и часть лета, потом бегала в китайских кроссовках, покупала те, что уценили. Как, думаете, чувствует себя молодая и красивая девушка в кроссовках за триста рублей? Я дал Еве достойную жизнь, ей ни о чем не надо заботиться, у нее теперь есть все, а они злятся, – кивком указал наверх.

– Выходит, вы… купили ее? – Не могла придержать язык!

– Ну и что? – с вызовом сказал Даниил Олегович. – И ни разу не пожалел об этом. Хотя не то говорю. Поначалу я прикинулся человеком со средним достатком, Ева не развернулась ко мне спиной, ей было со мной интересно. Да, я делал ей подарки, потому что мне было приятно их делать. А потом, когда она узнала истинное положение вещей… в общем, неважно. Это я обманул ее, потому что проверял, а она не стала в позу обиженной и оскорбленной, дала мне больше, чем я заслуживаю. Каждый день меня встречали счастливые глаза и улыбка, столько заботы и любви я сроду не видел. Пусть из благодарности, зато честно, и мне было хорошо. А сейчас, когда Ева беременна, мне вообще плевать, по каким соображениям она вышла за меня.

Что на это скажешь? Кристина промолчала, она спускалась за ним, глядя на это чудо эпохи денег, противопоставившее себя тем, у кого пусты кошельки. Невольно перед глазами возникло лицо его бывшей жены, стала понятна ее ненависть к нему. Только Даниилу Олеговичу позволено все, потому что он платит купюрами, а за купюры имеет право получать желаемое, избавив себя от ответственности. Да, имеет, и бог бы с ним, но той же дочери Даниил Олегович не позволит поступать, как ей заблагорассудится, потому что опять‑таки купюры дает он, значит, желания девочки не должны противоречить папиным прихотям. А это уже насилие.

 

Глава 8

 

Фрида Арнольдовна не откликалась, а звонили в ее квартиру на первом этаже с полчаса. Потеряв терпение, Даниил Олегович позвонил в соседнюю квартиру, вышла пожилая женщина:

– Вам кого?

– Не знаете, Фрида Арнольдовна когда бывает дома? – спросил он. – Она работает у меня, срочно нужна.

– По вечерам всегда, – ответила соседка, разглядывая четверых человек на площадке. – Вы постучите, у нее звонок слабый, иногда она не слышит, когда звонят.

Соседка не уходила, на стук Фрида Арнольдовна тоже не откликнулась, хотя Зураб не стучал, а барабанил кулаком.

– Вы давно ее видели? – спросил Тимофей.

– Пару дней назад.

– Может, она уехала?

– Не думаю. Она обязательно попросила б цветы поливать, у нее все заставлено цветами. И рыбок надо кормить. Погодите, сейчас узнаю. – Она позвонила в дверь напротив, вскоре в проеме появилась дородная женщина в цветастом халате. – Кира, ты Фриду видела? Тут люди не могут достучаться к ней.

– Видела. Дня два назад мусор выносили вместе.

– Не уехала?

– Вроде не собиралась.

Позвонили в четвертую квартиру, вышел мужчина, за ним женщина. Задали им те же вопросы, ответ был тот же.

– Ой, – схватилась за щеку одна из женщин, – а вдруг с ней приступ? Как же я раньше не подумала?

– Она больна? – осведомилась Кристина.

– Что вы, – сказала вторая соседка. – Здоровьем Фрида не обижена. Но приступы когда‑то случаются со всеми, возраст ведь.

– Да что вы всполошились, – проворчал сосед. – Вышла в магазин, скоро вернется.

– Магазин‑то рядом, – возразила первая соседка. – А достучаться к ней не могут уже час…

– Тима, Зураб, загляните в окно, – попросила Кристина.

Те отсутствовали минут пять, вернулись.

– Ни фига не видно, занавески и шторы задернуты, – сказал Тимофей. – Граждане, а как часто вы виделись с ней?

Оказалось, каждый день, но последние дня два не встречались. Соседи все как один сошлись на том, что Фриде стало плохо, живет‑то одна, надо открыть дверь и посмотреть, там ли она.

– Мы не имеем права открывать без соответствующих разрешений, – огорченно сказала Кристина.

– А зачем разрешение? – подняла плечи первая соседка. – У меня ключи есть. Зайдем тихонечко и посмотрим, а потом закроем. Мы все друг дружке ключи запасные отдали, а то знаете, как бывает? Выйдешь без ключей, дверь захлопнешь, потом ломай замок, дверь новую ставь, а это такие деньги…

– Несите! – процедил Тимофей.

Как тут не разозлиться? Столько времени выясняли, почему не откликается Фрида, а дверца просто открывается! Как будто нельзя было сразу принести ключи. Соседка вернулась, сама открыла дверь, и первая ринулась в комнату:

– Фрида! Фри… Ааа!!!

Бедняжка закричала, застопорившись в дверном проеме. Ее оттеснили Зураб и Тимофей, из‑за их спин выглянула Кристина. На полу у софы лежала женщина без признаков жизни.

– Вот и причина, почему она не явилась сегодня на работу, – вздохнул Зураб и повернулся к соседям, делая взмахи руками. – Граждане, прошу на выход. Живенько, живенько!

А Кристина осматривала комнату, ступая, как по минному полю. У трупа она присела, внимательно изучала положение тела, рук, ног…

 

…Безумно устав, Альбина прямиком из выставочного зала, где полдня готовилась к завтрашнему вернисажу, побежала к проезжей части ловить такси. Но когда стремишься домой, чтобы расслабиться и отдохнуть, машина назло не едет, поэтому, не теряя зря времени, Альбина пошла вдоль обочины к остановке, без конца оглядываясь назад. Внезапно затормозила «девятка», перегородив носом дорогу Альбине, изнутри кто‑то открыл дверцу:

– Садитесь.

Альбина хотела сказать, что к незнакомым в машины не садится, да вдруг узнала недавнего гостя.

– Это вы? – настороженно произнесла она.

– Я, я.

– В порошок хотите меня стереть?

– Всего лишь подвезти. Садитесь. Если б я был маньяк, то расчленил бы ваше тело еще вчера. Кстати, к психам, как вы меня обозвали, тоже не имею отношения.

– Извините за вчерашнее, я нервничаю перед выставками.

– Хорошо хоть извинились. Да садитесь же!

Альбина колебалась. А ехать черт знает куда, ноги отваливались, спина требовала кровати, голова покоя, а желудок обеда и ужина вместе. В конце концов, этот тип действительно не столь уж страшен, всего‑то неприятен, но данное обстоятельство перетерпеть легко, когда тебя везут с комфортом. Она плюхнулась рядом с ним, натянула подобие улыбки:

– Спасибо, вы меня очень выручите. Я безумно устала, к тому же переругалась с половиной коллег.

Роман тронул авто с места, тоже улыбаясь, но улыбкой захватчика. Он покосился на ее руки, сложенные на коленях, – чистые, ногти покрыты лаком. И одета неплохо, значит, со своим комбинезоном в разводах она изредка расстается – уже хорошо. Альбина смотрела на него с кислым выражением, догадалась:

– Скажите, что вы случайно здесь оказались.

– Совершенно верно: не случайно.

– Ага, поджидали меня!

– Извините: ждал.

– Тогда не тяните резину, говорите, что еще вам от меня нужно?

– Ева, – повернул к ней Роман свое улыбающееся лицо.

Ну и наглая у него рожа! С самодовольством в чертах, а самоуверенности на троих хватит.

– Где я вам Еву возьму? – процедила Альбина, злясь, так как пожалела, что села к нему в машину. – Или думаете, я прячу ее под кроватью? Надо было вчера проверить, впрочем, можете сегодня заглянуть во все шкафы и даже под ванну, разрешаю.

– Вы очень плохо обо мне думаете, – констатировал Роман с сожалением. – И неправильно поняли. Я хочу знать о ней все, что известно вам, ведь она бесследно пропала. Если мы точно знаем, что мою сестру увезли, тому есть свидетели, которые видели, как ее увозили, то о Еве ничего не известно. Пропала, и все. Вам же не безразлична судьба подруги?

– Конечно, нет, – фыркнула Альбина, потом задумалась. – Значит, Ева вышла от меня и…

– Ее нигде нет. Не исключено, тоже увезли, возможно, те же подонки.

– А я чем могу помочь?

– Просто расскажите о ней. Вы давно ее знаете?

– Лет пять. Да, пять будет зимой. Мы познакомились у меня дома, Ева пришла с подругой, которая заказывала парео, это большой платок для пляжа, в него можно завернуться, как в платье, а можно завязать на бедрах.

– Вы еще и шьете? – изумился он.

– Нет, расписываю, ткань она принесла. В то время у нас не продавались парео, а подруга Евы ехала с другом отдыхать на какой‑то остров, где растут бананы с кокосами, увидела в журнале пляжный ансамбль и надумала расписать шифон. Да все ей было не так, хотела непонятно чего, в общем, девушка из этих: гонор до небес, а на самом деле примитивна, как шар. Ева, наоборот, искренне восхищалась моими работами…

– А вам это льстило? – усмехнулся Роман.

– Покажите мне человека, которому льстит, когда его разносят в клочья, критикуя работу. Кстати, знаете, кто любит покритиковать? Кто ничего не умеет. Да, мне было приятно, потому что в нашем городе мало настоящих ценителей. К тому же Ева дала парочку советов, интуитивно подсказала, что бы она сделала, если б умела обращаться с красками. И попала в точку, всего‑то следовало провести несколько ломаных линий с каплями, чтобы платье заиграло. Я тут же надела платье на Еву, начала расписывать прямо на ней, а ее подружка ушла. Получился потрясающий вечерний наряд, я потом с этой коллекцией ездила в Питер и Москву. А мы подружились.

– И какая она?

– Ева? Разная, как все люди. Эмоциональная, иногда вспыльчивая, но искренняя всегда и беззлобная, на нее нельзя обижаться.

– А с молодыми людьми она встречалась?

– Разумеется. Почему вы спрашиваете? Это было до вашего отца.

– Я спрашиваю потому, что, может быть, кто‑то из бывших ее обожателей решил отомстить. Разве такое не случается?

– Это уж совсем из области племенных распрей, – отвергла идею Альбина.

– Она знакомила вас со своими ухажерами?

– С одним. Их всего‑то было двое.

– Как его зовут? Кто он? Сколько ему лет? Где сейчас находится? И почему Ева рассталась с ним? Из‑за моего отца?

Роман выпалил, как из пулемета, на что Альбина заливисто рассмеялась, откинув назад голову:

– Ну и скорость! Думаете, я запомнила ваши вопросы?

– У вас неплохо с логикой, пляшите от первого вопроса, дальше логика вас вывезет, – кинул он комплимент, немного смутившись. Действительно, мужчине не пристало проявлять интерес столь активно, будто он женат на Еве и до чертиков ревнует ее.

– Его звали Эдгар…

– Красиво. Эдгар и Ева… Звучит.

– Не издевайтесь, а то замолчу.

– Тогда я завезу вас в лес и буду пытать.

– Ого! – хохотнула Альбина. – У меня неважные перспективы. Ну, ладно, ваша взяла. Звали его Эдгар, было ему в то время… кажется, двадцать семь лет. С детства занимался спортом, бегал‑прыгал, потом серьезно увлекся плаванием и делал успехи. Но подвело здоровье, врачи запретили серьезные нагрузки, Эдгар остался не у дел, пробовал себя в бизнесе, тоже не совсем удачно получалось.

– А именно? Каким делом он занимался?

– Да мне как‑то неинтересно было… Не помню.

– Хорошо, отставим пока бизнес. Что еще о нем знаете?

– Ева влюблена была в него, а он… по нему не скажешь, насколько сильно он любил ее, вел себя, как помещик. Она понимала его с полуслова, была услужлива и покорна. Я спрашивала, неужели ей нравятся такие отношения, а Ева… виновато улыбалась и пожимала плечами. Мне кажется, она надеялась, что он когда‑нибудь оценит ее, поймет, как она нужна ему, что другой такой – преданной, любящей и верной – не найдет. Мечтала о домашнем очаге, как это ни банально звучит…

– И успешно отняла очаг у моей матери, – заметил Роман.

На этот раз Альбина не разозлилась, по сути‑то он прав, и его нужно понять. Да и кто хотел бы оказаться на месте матери Романа? Молодые страдают от предательства, а люди в возрасте переживают больнее, некоторые умирают, потому что им начинает казаться, что жизнь была не только обманом, но и прошла вхолостую, надеяться не на что. От безысходности люди и умирают.

– Да, отняла, – сказала Альбина. – Но она не думала, что отнимает. Никто не думает, что причиняет кому‑то боль, тем более когда причиняют ее незнакомым людям. А вы любили?

– Увлекался.

– Тогда вам не понять ни Еву, ни отца.

– Ну и что Эдгар? – вернулся к теме Роман.

– Эдгар умел ценить лишь собственную персону и, как все недалекие люди, считал себя незаслуженно обойденным судьбой. Иногда я заставала Еву плачущей, объясняла ей, что люди встречаются или живут вместе, когда им хорошо вдвоем. Должно же быть и взаимное уважение. А если одна сторона поставила себя на пьедестал, а вторая распростерлась у ног, то из этого ничего путного не выйдет. В конце концов, Ева рассталась с ним, переживала…

– Трогательная история, – саркастически сказал Роман.

– Вы черствый человек, – вздохнула Альбина. – Зато когда она встретила Даниила Олеговича, ожила. Слишком очевидной была разница между ним и Эдгаром.

Роман остановил автомобиль у подъезда Альбины, однако задержал ее очередным вопросом:

– Эдгар не пытался наладить с Евой отношения?

– Не из тех он людей, которые стелются перед кем бы то ни было. Но если думаете, что пропажа Евы и похищение вашей сестры его рук дело, то ошибаетесь. Эдгар слишком любит себя, чтоб подвергнуть риску.

– Фамилию знаете?

– Ева говорила, но я не запомнила. Мне он неприятен был, хотя внешность у него завидная, я просила Еву не приходить с ним.

– Чем же неприятен он был вам?

– По‑моему, я достаточно рассказала, чтобы вы могли составить о нем мнение.

– Вы с ним встречались после их разрыва?

– Несколько раз случайно, но не общались, наверное, у нас взаимная неприязнь. Все? Тогда я пойду домой, завтра у меня еще один тяжелый день.

И не выходила. И не сводила глаз с задумавшегося Романа, который будто не услышал ее, а может, забыл, что в салоне сидит пассажирка. Она открыла дверцу, одной ногой ступила на землю, затем снова повернулась к нему:

– А что вы думаете? Куда, по‑вашему, делась Ева? Признаюсь, похищение звучит как‑то неправдоподобно.

– Я тоже так думал. Недавно. Но теперь сам столкнулся с похищением. Главное, мы не знаем, чего они хотят, не знаем, что с Лелькой.

– Мне очень жаль. Но и вы пожалейте Еву, она спешила домой, никого не собиралась обманывать, поверьте. А до этого говорила только о вашем отце, Ева любит его, очень сильно любит.

– Эдгара любила сильно, отца любит сильно, – пробубнил Роман ворчливо, глядя в лобовое стекло. – Она очень любвеобильная.

– А вы жестокий и черствый.

– Вы это уже говорили, – улыбнулся он, взглянув на нее.

Некоторые мужчины обладают пронизывающим до костей взором, как будто прицеливаются или прицениваются. При этом вряд ли у них имеется тайный умысел, но гипнотический посыл идет настолько мощный, что невольно начинаешь ощущать себя марионеткой в их руках. Нелепо, ведь тот же Роман воображение не поражает, он обыкновенный, можно сказать, стандартный, однако… Альбина нашла самый простой выход – сбежать:

– До свидания.

Дома, несмотря на адский голод, она упала на диван и, провернув в уме диалог в машине, произнесла с чувством досады:

– Терпеть не могу таких, как этот Роман.

 

Труп домработницы подействовал на Даниила Олеговича, словно убойная доза алкоголя. Он был не в состоянии находиться в квартире убитой, прекрасно понимая, что ее смерть каким‑то образом связана с похищением дочери и пропажей жены. Ко всем прочим неприятностям при обыске в шкафу с постельным бельем были найдены бриллиантовые серьги Евы, которые пропали из дома, а может, жена надела их, когда шла к подруге. Остальных украшений не нашли, но Даниил Олегович был уверен: все украла домработница, следовательно, она в одной банде с похитителями. Он почувствовал упадок сил, голова кружилась, кое‑как на автопилоте приехал домой, въехал в гараж и мечтал принять горизонтальное положение, поспать. Казалось бы, человек в данных обстоятельствах обречен на круглосуточное бодрствование, но Даниил Олегович не железный. Трудно. Столько навалилось всего, что невозможно умом охватить, тем более сердцем, которое подскакивало до самого горла, мешая дышать. Нужен элементарный отдых.

Он очутился во дворе и внезапно застыл на месте. В кресле у плетеного стола под зонтом‑грибком кто‑то сидел! Света было слишком мало, падал он со стороны соседей, но Даниил Олегович определил, что это мужчина, и очень большой. Как он здесь очутился, зачем?

– Вы кто? – вымолвил Даниил Олегович, обливаясь липким и холодным потом страха.

– Присаживайся, папаша, потолкуем, – сказал незнакомец, отодвигая ногой кресло.

Даниил Олегович непроизвольно дернулся, услышав обращение «папаша». Вон кто пожаловал… Не хотел идти к нему, нет. Он его боялся, боялся за собственную жизнь, страшась той боли, с которой единственная жизнь уходит насильно. Однако ноги под воздействием повеления самостоятельно двинули к незнакомцу. Даниил Олегович присел на край кресла, но, черт возьми, лица мужчины так и не увидел – один силуэт. О, как жутко сидеть напротив человека, окутанного угрозой, и не видеть его глаз, не знать, каков он. Страх, до всех этих событий казавшийся выдумкой киношников, засел в каждой клеточке. Только сейчас Даниил Олегович понял, почему страх называют животным или безумным. Это когда ты не руководишь собой, когда не только нутро, но и тело сжалось до невиданно малых размеров, ты кажешься себе букашкой, а тот, кто сидит напротив – гигантом, способным одной левой пяткой раздавить. Страх – это когда в маленьком теле тесно душе и ощущаешь, как она трепещет внутри, хочет вырваться.

– Что ж ты делаешь, папаша? – явно с ухмылкой, чувствуя свое превосходство, заговорил незнакомец. – Мы тебе говорили, чтоб никому ни слова…

– Я никому… – выдавил из себя Даниил Олегович, дальше слова не выдавливались, ибо врать, когда твой враг знает правду, глупо, это может разозлить его.

– Что за баба и два пацана рылись в мусорке?

– В мусорке? – туго доходило до него. – В какой?

– Не свисти, папаша, сам знаешь, в какой. В общем, так. Хочешь дочку получить?

– Д‑да…

– Тогда держи свой хавальник на замке, – грозно зарычал гость. – Иначе мы продадим ее в бордель, но далеко‑далеко, откуда она никогда не вернется. До этого сами поучим ее, че надо делать с клиентами, понял?

– Что вы хотите? – сообразил спросить Даниил Олегович.

– Деловой ты, папаша. Это скажем, когда будем уверены, что ты с ментами не дружишь. Но ты задружил с ними. А теперь, папаша, пошел в дом!

Даниил Олегович поднялся и, как послушный баран, поплелся к двери.

– Ева у вас? – с трудом выговорил он, не оборачиваясь. И замер, ибо за спиной раздались неясные шорохи. Затем настала тишина. – Где Ева, моя жена?

Ему никто не ответил. Даниил Олегович несмело и медленно начал разворачиваться. Он безумно боялся услышать выстрел, почувствовать пулю, врезающуюся в тело. А двор был пуст. Незнакомец успел убежать, то ли через ограду перемахнул, то ли дверью воспользовался, но его и след простыл. Даниил Олегович трясущимися руками открыл замок, вошел в дом и схватился за телефон. Пальцы не попадали на кнопки, мобильник показался маленьким и неудобным, непонятно, как он им раньше пользовался. Даниил Олегович бросился в гостиную, схватил стационарную трубку. Его остановила мысль: здесь же подслушивающие «жучки». Тогда он снова достал мобильник и вышел во двор, но и там звонить небезопасно. Даниил Олегович ринулся в гараж, тщательно закрыл дверь, забрался в машину и только тогда позвонил Роману.

 

– Где ты была так долго? – пропустив жену в квартиру, спросил Толик.

Сбросив туфли, Кристина обняла его за шею, чмокнула в щеку:

– Женщину убили, мы нашли ее в квартире. Что поесть?

– Отбивные, успевшие остыть. Убийства разве по твоей части?

– По моей. Просто сейчас я занимаюсь не своим делом, а все из‑за тебя. – Она шутливо стукнула его по лбу ладонью и помчалась в ванную. – Ты разогрей мясо, а я в душ.

Кристина недолго торчала в душе, ведь голод не тетка, прибежала, на ходу завязывая халат, плюхнулась на стул и повела носом, принюхиваясь. А на столе картошечка жареная, аппетитные отбивные и огурцы с зеленью.

– Мне самую большую, – заявила Кристина, когда Толик взял тарелку с мясом, намереваясь положить жене кусок.

– Да ешь хоть все, – сказал он. – Вино будешь?

– Буду. – Кристина наколола на вилку отбивную, откусила.

– Вообще‑то, нож есть, – заметил Толик, разливая вино.

– А так вкусней, – чокаясь бокалом о его бокал, улыбнулась Кристина. Отпив, похвалила мужа: – Ты умеешь выбирать вино.

– Потому что не скряга, как ты, – похвастал он. – Кого убили?

– Домработницу. Одинокую пенсионерку.

– Да ну! – изумился Толик. – Простую домработницу? Да еще пенсионерку? У кого она служила?

– У Жало. Ты знаешь такого?

– Знаю. А тебя кто из Жал интересует?

– Папа. То есть Даниил Олегович. Я тебе не говорила, похитили его дочь, ему похитители приказали молчать, а он и наш начальник большие кенты. Начальник меня попросил поработать подпольно. Что можешь рассказать про Даниила Олеговича? Ты же вертишься в местных бизнес‑кругах, а я человек в городе новый. Как бы ты его охарактеризовал?

– Козел приличный.

– Ты бизнес имеешь в виду или его как личность?

– И то и другое. Непорядочный он мужик. Дело даже не в его полуфабрикатах, а в отношении ко всем. Мой приятель работал у него, потом нашел более интересную работу, а Нил Олегович не заплатил ему за последний месяц, так сказать, обиделся. Считает себя самым умным, а есть просто умные, но Нил Олегович к ним тоже не относится. Долгое время никому не давал хода на рынок, интриговал, подмазывал, чтоб предпринимателей душили. У него же качество снижалось, на фиг реализаторам выслушивать жалобы? На готовой продукции люди зарабатывают, а с его пельменями и чебуреками дохода не получишь. Но самое интересное, жестокую конкуренцию ему составил сын, этого ведь не задвинешь, кровь родная. Нил Олегович втихомолку бесится.

– Говоришь, конкуренция у папы с сыном? – задумалась Кристина. – Я считала, бизнес у них один на двоих.

– Нет, – рассмеялся Толик. – Ромка в пику отцу занялся тем же, что и папенька, к тому же удачно, потому что народ не дурит.

– У них разногласия? Из‑за чего?

– Из‑за новой отцовской жены, все так думают. Нил Олегович вдруг почувствовал себя юнцом, бросил старую жену, женился на девчонке.

– Да‑да, я знаю. Кстати, юная жена Жало тоже бесследно исчезла в тот же вечер, когда увезли дочь.

– Ничего себе! Знаешь, а мне его не жалко. Девчонок – да, потому что заложников, случается, убивают, а этого нет.

– Так что там с сыном?

– Мать Романа в больнице лежала с сердечным приступом, врачам доставила хлопот, но выкарабкалась. Правда, до сих пор в себя не пришла от шока, отколола номер на юбилее бывшего мужа…

– Слышала, – махнула рукой Кристина. – На такой шаг я бы не решилась.

– Смело поступила, но стала посмешищем. У нас гордость уважают, а не отчаяние. Так вот сын и дочь отвернулись от отца, приняли сторону матери, это естественно. А Роман как‑то обмолвился по пьяни, что обскачет папу и вынудит его уйти на пенсию. И тогда посмотрит, чего стоит страстная любовь.

– Он Еву имел в виду?

– В первую очередь ее. Всем известно: когда у человека дела идут сикось‑накось, у него портится характер, становится не до страсти. А Нил Олегович самолюбивый, тщеславный, амбициозный, преждевременная «пенсия» ему не понравится, это и отразится на новых семейных отношениях.

– То есть Роман хочет выгнать его из бизнеса, тем самым разбить союз Евы с отцом?

– Это ты уж сама додумывай. Слушай, какого черта мы посвящаем вечер Жалам? Пусть жалят друг друга, это их проблемы.

– К сожалению, и мои.

Но Кристина улыбнулась, говоря о чужих проблемах, как о своих, потому что когда‑то пообещала себе: дома ни слова о работе, а при первом же тяжелом случае не сдержала слова. Толик прекрасный человек и муж, кстати, бизнес его связан с интеллектом – у него два книжных магазина, один из них самый крупный в городе. Незачем высокий интеллект забивать трупами, негодяями и прочим. Ее работа грязная, не для всех, хотя в какой‑то степени тоже интеллектуальная, ведь приходится работать головой, однако пока голова Кристины ничего не понимала.

 

Глава 9

 

Встреча состоялась на нейтральной территории, словно у диверсантов, засланных во враждебную страну, а именно – в офисе Романа. Даниилу Олеговичу с его манией преследования показалось, что у сына безопасней устроить экстренное совещание. Это же не контора, а проходной двор, приезжает масса народу, причем вход в предприятие со двора, двор в глубине квартала, где расположена прачечная в подвальном помещении и кафе‑столовая. Похитителям будет сложно отследить, кто приехал именно к Роману. Даниил Олегович изложил вчерашний разговор с незнакомцем, ждал, что скажут сыщики и Мокрицкая, а они выслушали и собрались уходить.

– Вы куда?! – вознегодовал Даниил Олегович.

– Работать, – ответила Кристина.

– А проанализировать? – вскипел тот, багровея.

– Мы и пойдем анализировать, – сказала она.

– Но я хочу участвовать в процессе…

– Участвовать вы будете в соревнованиях, дебатах, заговорах и так далее, – отрезала Кристина, превратившись из милой женщины в глыбу льда с глазами королевской кобры. – А наша работа не предусматривает участие третьих лиц, тем более пострадавших.

От подобной наглости Даниил Олегович обалдел, в первый момент не нашелся, что ответить, а когда опомнился, троица убралась.

– Нет, ты видел? – размахался он руками, заходив по кабинету. – Ты слышал? Я, выходит, третье лицо! Я?! Она забывается! Я плачу ей немалые деньги, она обязана держать меня в курсе!

– Успокойся, – произнес Роман индифферентно. – Может, у них свои соображения, а нам не хотят говорить, потому что опасаются с нашей стороны нечаянной глупости.

– Какой глупости?! – взревел Даниил Олегович, затем навис над сыном в кресле. – Я что, кретин? Я способен навредить собственной дочери? Да Мокрицкая возомнила о себе слишком много! А кто она такая? Дознавальщица! Первый раз от Щеглова услышал это слово: дознавальщик! Разве есть такие должности? Наверное, для нее же и придумали, чтоб зарплату платить. Да она никто и ничто! И не смеет разговаривать со мной, как с отбросом…

– Отец, мне Мокрицкая тоже не нравится, я считаю, бабам не место в милиции. Но с ней два нормальных парня, на них и надеюсь.

– Нет, но как‑то они должны позаботиться о моей безопасности? Эдак кто угодно проникнет ко мне в дом и…

– Страшно?

Роман усмехнулся, узрев ту сторону характера отца, о которой не подозревал – Даниил Олегович трусил, как заяц под прицелом охотничьего ружья. А ведь еще недавно папа излучал сияние удачи, победоносно взирал на «людишек», купался в собственной значимости, короче, плевал на все и всех. Он был смел и нагл не меньше Мокрицкой, нет, много больше, потому что думал: равных ему нет. Но в чем это неравенство, вряд ли объяснил бы сам. Неуважение к окружающим бросалось в глаза, и как следствие – его не любили, а то и вовсе презирали. Где же теперь кураж, самоуверенность и значимость, где победоносный оптимизм? Стерлись тяжелыми обстоятельствами? Сейчас это беспомощный и жалкий человек, ищущий сочувствия и моральной поддержки, как юнец, делающий первые шаги во взрослой жизни. Роман, к своему неудовольствию, чувствовал себя не сыном, а незадачливым отцом этого по сути слабого и недалекого человека. Он опустил глаза, потому что смотреть на папу стыдно, и произнес с пренебрежительным оттенком:

– Не бойся, тебе ничего не сделают. Судя по вчерашнему визиту, ты им нужен. А теперь извини, мне надо работать.

Сын словно ударил: видите ли, ему работать надо! Это когда родная сестра, несовершеннолетняя девчонка, находится у негодяев? Даниил Олегович скрипнул зубами и ушел, хлопнув дверью. Все его попытки сблизиться с Романом заканчивались крахом, сын словно от чужого дяди рожден и к отцу никаких чувств не испытывает.

– Ладно, ладно, – с угрозой бурчал Даниил Олегович, сходя вниз и наблюдая типично рабочую суету, когда люди трудятся с удовольствием, чего не скажешь о его поденных работниках. – Посмотрим, сынок, кто в ком будет нуждаться.

 

Кристина, Тимофей и Зураб обсуждали в машине сложившуюся ситуацию, а она, как оказалось, непроста.

– Ну и купили нас! – качал головой Тимофей. – Классно! Мы, как дураки, рылись в мусорке, а телефончик подбросили, чтоб выяснить, обращался ли папа Жало к нам. Это не дубины, а умнейшие головы.

– Да, хорошо подкованы, в курсе современных технологий поисков, – с неудовольствием согласилась Кристина. – Телефон означает, что Ева тоже у них. Но знаете, мальчики, что меня настораживает?

– Когда поделишься, тогда узнаем, – сказал Зураб.

– Почему до сих пор не выдвинуты условия?

– Папа Жало сказал же, – возмущенным тоном начал Зураб, ибо ему все было понятно. – Вчерашний козел хочет убедиться, что Жало не дружит с ментами. А менты это мы.

– Не понимаю, зачем тянуть? – пожала плечами Кристина. – Хоть убейте, не понимаю. Обычно сразу же выдвигают условия, требуют выполнить их в кратчайший срок, потому что с каждым днем уменьшаются шансы избежать уголовного наказания. Сейчас даже школьнику понятно, что родственники заложников будут просить помощи у милиции, не надеясь на благополучный финал.

– А эти тянут, – задумался Тимофей. – Судя по телефону в мусорке, они придумали нестандартный ход.

– Что ты такое говоришь! – Зураб взметнул руки вверх, которые стукнулись о крышу автомобиля. – Откуда нестандартный ход? Людей крадут из‑за бабок. Отомстить еще. Если б мстили, труп дочери подбросили б папе давно.

– Я считаю, Тимофей прав, – сказала Кристина. – Они заготовили фишку, поэтому не сообщают, что Ева у них. Это должно как‑то сработать.

– Нервы папе Жало натягивают, чтоб сделать его сговорчивей, – пояснил действия преступников Зураб. – Хуже нет неизвестности.

– Ладно, отставили пока эту часть, – отмахнулась Кристина. – Второе: наглость. Смотрите: они поняли, что телефоны под нашим контролем, и больше не звонят, даже не пользуются таксофоном, что относительно безопасно, а дерзко являются прямо в дом, просто на рожон лезут.

– Не лезут, – возразил Зураб. – Вчерашний гость знал, что папа Жало прибыл домой один.

– Надо сесть папе на хвост, – поступило предложение от Тимофея. – Они опять будут искать с ним прямой контакт, но вряд ли появятся в его доме, раз осторожные. Папа Жало должен быть постоянно на глазах, тогда мы получим шанс взять хотя бы одного преступника.

– Я поговорю со Щегловым, чтоб дал еще парочку ребят, – приняла предложение Кристина. – Третье: домработница. Какие соображения?

– Задушили свидетельницу, – высказался Зураб. – Лично я уверен: ее уговорили поставить «жучки», а в ночь похищения Лели и Евы пришли вечером к ней и задушили, чтоб не проболталась. Чужих она не пустила б в квартиру, тем более ночью.

– Разумеется, не пустила б, – согласилась Кристина. – Странность есть одна, мне не дает она покоя.

– Какая? – полюбопытствовал Тимофей.

– Серьги Евы. Если Фрида украла драгоценности, то где остальное? Допустим, забрали убийцы, серьги не заметили, потому что они лежали в другом месте…

– Почему сережки лежали в шкафу, а не с остальными украшениями? – озадачился Тимофей. – Кристинка, ты бы разложила украденное по квартире?

– Я бы положила украшения в коробочку, а коробочку в ящик и закрыла б на ключ, – шутливо ответила она. – Не знаю, Тима, почему она выбрала сережки и положила в постельное белье. Папа Жало говорил, что браслетик стоит баснословные деньги, Ева его надевала в особо торжественных случаях. Надеть к подруге и ехать в общественном транспорте она не могла. Почему же не браслетик как особо ценную вещь положила Фрида в постельное белье?

– Ответа нет, – развел руками Тимофей. – Женскую логику трудно понять, но выходит, Фрида знала, что похитят Еву и Лелю, поэтому безбоязненно сперла украшения.

– А я про что! – хмыкнул Зураб. – Фрида соучастница.

– Давайте на досуге поищем еще мотивы? – предложила Кристина. – Мало ли что у этих умников на уме, пока они действуют нестандартно. Зураб, ты выяснил, кто живет напротив дома папы Жало?

– Когда? – протянул тот.

– Не выясняй. А займись соседями домработницы, узнай о ней подробно, какая она, с кем дружила, с кем ссорилась. Опроси всех в подъезде и тех, кто на лавочках семечки грызет. Может, кто‑то и видел преступников. А мы с Тимочкой прощупаем соседей папы Жало, ведь откуда‑то они ведут наблюдение, знают о нем больше, чем ему и нам хотелось бы. И последнее: Роман.

– А что Роман? – насторожился Тимофей.

– У него с отцом неприязненные отношения, латентная война на почве бизнеса, муж вчера рассказал. Однажды Роман пообещал, что вынудит отца уйти на пенсию.

– А причина войны? – спросил Зураб.

– Ева, конечно. Вернее, женитьба отца на ней, в результате чего пострадала мать – еле выкарабкалась после сердечного приступа.

– Нет, Кристина, причина не в маме, а в деньгах, – выдвинул свою версию Тимофей. – Многие современные деточки считают себя хозяевами родителей, а все, что те имеют, своей личной собственностью. Наверное, каждый из нас сталкивался с таким фактом: одинокий родитель решает жениться. Что детки делают?

– На дыбы становятся, – сказала Кристина.

– Не просто становятся, а запрещают. Их не волнует, что родитель тяготится одиночеством, хочет скоротать старость с хорошим человеком. Они боятся, что папа или мама умрут раньше второй половины и денежки с квартирой уплывут. Наш случай из этой же серии: вдруг появляется девчонка, взявшая папу в оборот. Ева – законная жена, в случае смерти папочки часть наследства наверняка отойдет ей.

– И большая, – согласно кивнула Кристина. – Ева беременна, следовательно, ее ребенок будет иметь полное право на свою долю в состоянии папы. А если папа Жало напишет завещание и все оставит третьему ребеночку?

– Понял, куда ты клонишь, – сказал Тимофей. – Роману невыгодно, чтоб этот ребенок родился?

– Как один из вариантов, – вздохнула Кристина. – К сожалению, проблема наследства и вытекающие отсюда последствия стоят на одном из первых мест, от них и не отмахнешься. В этом случае Еве не позавидуешь: ее попросту могут убить или уже убили. Но останавливаться ни на чем не будем, только наметим версии, мы должны быть ко всему готовы. Вы исключаете маму? А она могла по тем же причинам устроить против мужа заговор, в конце концов, Виктория Яковлевна, прожив с мужем столько лет, вправе считать себя совладелицей его состояния.

– Кстати! – вспомнил Тимофей. – На раздел имущества она не подавала, при разводе удовлетворилась тем, что он ей отвалил, я узнавал.

– А имела полное право, – сказала Кристина. – Кто знает, почему она это не сделала. Может, рассчитывала, что муж опомнится и вернется, а может, у нее были далеко идущие планы заполучить все. Стоило мне произнести имена мужа и Евы, она становилась жутко агрессивной.

– Я слышал, на юбилее она открыто угрожала мужу, – поддержал ее Зураб. – Виктория Яковлевна знает, что Ева беременна?

– Я не спросила ее вчера, надо будет выяснить у папы Жало.

– Думаешь, доложил бывшей жене о беременности новой? – с сомнением произнес Тимофей. – Тогда он полное дерьмо.

– Ну, почему же, – пожала плечами Кристина. – Она устроила невероятный скандал на банкете, он мог отыграться, мол, вот какой я молодец, а ты старая развалина. Но есть и третья версия: это совершенно посторонние люди, выбравшие самый, на их взгляд, удачный способ обогащения. Поехали, забросим Зураба, потом сделаем запрос о домовладельцах напротив папы Жало.

Кристина завела мотор.

 

Около семи вечера выставочный зал в Союзе художников сиял огнями, по небольшим залам ходили люди разных возрастов, рассматривая картины. Подобные мероприятия никогда не начинаются вовремя, ведь ждали представителей местной власти, те, как всегда, не явились, тянуть с открытием не имело смысла. Только минут двадцать восьмого пожилой мужчина с нимбом гениальности над головой произнес длинную речь, после которой стало ясно, что выставка, где представлены исключительно женские работы, открыта.

Роман попал на середину речи, не решился сразу же подойти к Альбине. А она в безупречном брючном костюме цвета фуксии, модно причесанная, хотя стрижку преобразить наверняка сложно, улыбчивая и сияющая, его не замечала. Альбина разговаривала то с неким дедушкой, то с какими‑то бабушками – ее тянули в разные стороны. Но Роман не скучал, так как он, помимо стен с полотнами, изучал и разнообразную публику. Особенно его внимание притягивала женщина в открытом вечернем платье, с облезлым песцом на плечах и неопрятной прической. Наряд был нелепым, как и ридикюль со стразами в ее руках, обтянутых красными перчатками до плеч (в тон платью), и Роман то и дело невольно принимался хихикать. Когда же на него косились, он с трудом надевал серьезную мину и отводил взгляд от «роковой» женщины.

Перед толпой выступали те, кто хотел сказать несколько ненужных слов по поводу местных талантов и живописи. Большое старание проявили бабушки интеллигентного вида, привнося дикую скуку в мероприятие, ибо речи их были длинными и непонятными (для Романа). Потом все ринулись к столу с шампанским и конфетами в коробках – в общем, фуршет небогатый. Роман пошел бродить по залам, держа за спиной букет роз и выжидая, когда освободится Альбина, вскоре она сама подошла к нему:

– Вы любите живопись?

– Нет, – ответил он и отдал букет. – Это вам. А то хожу с ним как дурак.

– Ого, – улыбнулась она, принимая огромный букет. Безусловно, Альбина была польщена, в таком количестве роз ни от кого не получала, но и озадачена: в честь чего это Роман расщедрился? – Очень красиво, спасибо. А глоток шампанского за открытие выставки?

– Во‑первых, я за рулем, во‑вторых, не люблю шампанское. Вы идите к столу, я подожду вас и отвезу домой, если пожелаете.

– А я тоже не люблю шампанское.

Во время мимолетной паузы, когда по неизвестным причинам возникает неловкость, Альбина коварно улыбалась, опустив нос в розы. Роман вдруг подумал, что это была глупая идея притащиться сюда, да еще с букетом, будто намек сделал: я тебе букет, а ты мне себя. Как ни парадоксально, но так и есть, он как отец: все лучшее должно принадлежать ему. Если б Роман немного раньше это понял, вряд ли примчался в храм живописи, потому что на отца походить не желал ничем. Он отвел глаза от Альбины, но уткнулся ими в женский портрет на стене – будто малевал ребенок.

– У модели тоже лицо перекошено? – спросил он.

– Думаю, нет, – рассмеялась она. – Полагаю, художница вытащила наружу то, что прячется внутри, то есть душу.

– Мда, должно быть, душа этой женщины безобразна. Я бы повесился, если б меня так изобразили.

– Идемте, покажу свои работы, если обещаете не критиковать их так жестоко.

– Постараюсь.

В дальнем зале не было ни одного человека, впрочем, все собрались вокруг бутылок с шампанским, наверное, там же и продолжили делиться впечатлениями. Однако картин в этом зале не висело, лишь разной величины ткани – узкие, широкие, длинные и короткие, но зато какое обилие красок и оттенков.

– Простите, а где же картины? – поинтересовался Роман.

– Идите сюда, – позвала его Альбина к фанерной стойке, разделяющей зал. – Вот. Правда, место мне выделили неудачное, из‑за этого я ругалась. Нравится?

– Своеобразно, – сделал заключение Роман.

– Это роспись по ткани. Там вы видели шторы, шарфы, платки, почти все я верну после выставки заказчикам, а здесь для души.

Роман еще раз обошел зал, заложив руки за спину. Ну ни фига он не понимает в живописи. Шторы, платки еще куда ни шло, а картины слишком заумные – какие‑то фантастические пейзажи, не имеющие ничего общего с натурой. Роман остановился напротив Альбины и, не умея ухаживать за красивыми женщинами, предложил с вызовом, рассчитывая в общем‑то на отказ:

– А не поужинать ли нам?

Зря предложил. Не то время выбрал. Сестра у подонков, а он флирт затеял. Но язык оказался непослушным, понесся впереди мозгов. Вон и Альбина закусила губу, наверное, чтоб не расхохотаться в голос, ибо в ее арсенале поклонников, без сомнения, тьма и еще один добавился. Однако Роман не хотел числиться в арсенале, только быть в единственном числе, поэтому нахмурился, ожидая приговора: скажет – нет, он больше не появится на ее горизонте.

– Так как насчет ужина? – спросил, не дождавшись ответа.

– Вообще‑то я бы поела… – вдруг потерялась Альбина, хотя вряд ли она относится к женщинам, которые легко теряются.

– А в чем проблема?

– Неудобно уйти.

– А долго эта бодяга продолжится?

– Пока не выпьют шампанское. Но они же поговорить любят.

– Не беда. Идемте, я с удовольствием послушаю, о чем говорят сведущие в искусстве люди.

К счастью, шампанское почти выпили, к несчастью, Роман стал объектом интереса, на него нацелилось множество глаз – любопытных и не очень, плутовских и высокомерных. Дама с облезлым песцом теперь уже на одном плече (второе оголилось) заворковала:

– Куда ты пропала, Альбина? Боже, какие розы! А кто твой спутник?

– Это мой знакомый, зовут Роман, – представила его Альбина, не распространяясь, кто и что он.

– Роман, подходите ближе, – заиграла порочными глазками дама. С чего бы это? Он же не какой‑то там мальчик с обложки журнала.

– Спасибо, – приблизился Роман, дама с песцом оттеснила Альбину, протянула ему стакан. – Я не пью, за рулем.

– Наконец вижу мужчину, который не пьет за рулем! – Она жеманно дотронулась до его плеча, вроде как намек сделала, одновременно бросила шепотом комплимент: – А еще реже встречаются люди, умеющие носить костюм.

Вон в чем дело – в костюме. Определила стоимость, прикинула, сколько он потратил на букет, и решила, что болван в дорогом костюме ей подойдет в качестве банкира. Красная бретелька сползла с ее плеча, но она не поправляла ее, вероятно, думала, что так сексуальней выглядит.

– Альбина, – раздался дребезжащий голосок старушки в очках с толстыми стеклами. – Я хочу поднять этот бокал за тебя. – А подняла пластиковый стакан, в который наливают всяческую бурду в забегаловках, Роману богемный банкет был в диковинку. – Изумительное чувство цвета отличает твои работы, ты владеешь полутонами, через них читается мысль…

В шторах и платках мысли Роман не прочел, просто красиво, и все, но вполне возможно, он не умеет читать краски. Зато неплохо – мысли дамы с песцом.

 

Глава 10

 

Прежде чем разбежаться по домам, заехали к Даниилу Олеговичу в офис, он предпочел очередной раз ночевать на диване в приемной, очень удивился позднему визиту:

– Что такое? Вам удалось выяснить местонахождение дочери?

– Полагаете, это так просто сделать?

Встречным вопросом Мокрицкая разбила его надежду, а Даниил Олегович втайне мечтал, чтоб все разрешилось внезапно, как началось, разрешилось без усилий и потерь. Но чудеса вещь несбыточная, переживания в одиночестве оказались непосильным грузом, жизнь выбилась из привычного русла, на смену пришла неуверенность, нестабильность, растерянность. Достаточно было неласковой интонации, как у Мокрицкой, чтобы внутри Даниила Олеговича созрел сплав из негодования и протеста. Понимая, что взрыв обострит отношения, а Мокрицкая может стать в позу и отказаться работать, он с огромным трудом сдержался, сказав:

– Моя дочь четыре дня находится у мерзавцев. То они обещают перерезать ей глотку, то продать в бордель. А она ведь еще ребенок… И жена… Где она? Что с ней? Я надеялся, вы порадуете меня…

– По нашим расчетам, ваша жена там же, где дочь, – сказала Кристина.

– Вы уверены? – Радоваться нечему, но Даниил Олегович хотя бы будет знать точно, где Ева. – Почему же они не говорят о ней? О Леле сказали…

– Полагаем, у них некий план насчет вашей жены. Вы сказали, она беременна…

– Да. Два месяца. Значит, они обе там…

– Даниил Олегович, – переключала его внимание на себя Кристина, так как несчастный отец и муж отвлекался, задумываясь.

– Что? – очнулся он. – Я слушаю.

– Кто знал о беременности Евы? – спросила Кристина.

– Почти никто… Роман только. Я не знаю, кому еще говорила Ева, а я – никому… То есть бывшей жене сказал, чтоб досадить ей. Она оскорбляла меня и Еву, я не выдержал…

– А когда сказали: до похищения дочери или после?

– После. Да‑да, после.

– При каких обстоятельствах?

– Ночью мы уже знали, что Лелю увезли, ездили с Романом за город, искали ее. Потом я приехал домой и вырубился, проспал до пяти вечера, позвонила Виктоша… наговорила кучу гадостей, я ей и врезал… по телефону.

– Понятно. А Роман когда узнал о беременности Евы?

– Ему Ева сама сказала. Однажды он подвозил ее во время дождя…

– Почему она сказала вашему сыну, тоже хотела досадить ему?

– Нет, что вы, Ева не я. Видите ли, моя бывшая семья Еву не жалует, что в общем‑то объяснимо. При случае тот же Роман ставил ей в вину, будто она вышла за меня из‑за денег, ну и пытался попугать ее.

– Как именно?

Под ее крокодильим взглядом и под пристальным наблюдением Зураба с Тимофеем Даниил Олегович чувствовал себя, как на допросе с применением детектора лжи, поэтому раздражения уже не смог скрыть:

– Сказал, что ему вещий сон приснился, будто я разорился. Предупредил ее: если со мной приключится несчастье, он порвет ее – заметьте – на британский флаг, то есть на мелкие кусочки. Каково, а?

– Ева испугалась? – спросила Кристина.

– Да нет… Расстроилась.

– А когда состоялся этот разговор?

– Примерно за неделю до пропажи Евы и похищения Лели. А почему вы так подробно выспрашиваете?

Кристина готова была к этому вопросу, посему выкрутилась:

– Мы хотим понять, знают ли похитители о беременности вашей жены.

– И как? – Даниил Олегович уже всего боялся, занервничал, предполагая, что беременность Евы ухудшит ее и его положение. – Что вы поняли?

– Думаю, знают. Ведь «жучки» уже стояли в вашем доме, когда звонила Виктория Яковлевна, мы их еще не нашли.

– Что же теперь будет?

– Отдохните, Даниил Олегович, – сказала Мокрицкая, поднимаясь со стула. – Вы неважно выглядите. А что будет – покажет будущее. До свидания.

Никаких обещаний! Зря деньги платит, что ли? После их ухода Даниил Олегович ринулся к шкафчику за транквилизатором, успокоительным и сосудорасширяющим в одном пол‑литровом пузырьке. Водка всегда спасала русского человека в стрессовых ситуациях, выпьешь – и чувства со страхами притупляются. Мда, столько он давно не пил, лишь в юности, но ради удовольствия – это разница.

 

Альбина помогала убрать последствия скромного банкета, а Роман отправился поставить машину в гараж, затем вернулся к выставочному залу на такси, попросил водителя подождать.

– Быстро вы управились, – заметила Альбина.

– Живу недалеко, – сказал он. – Ну что, поехали?

– Учтите, я прожорливая.

– А по фигуре не скажешь.

Она подхватила сумку и букет, попрощалась с теми, кто остался, и… Честно сказать, не ожидала от себя, что отправится в ресторан с человеком, о котором заранее составила нелестное мнение. Что‑то изменилось в ее отношении? Наверное. По рассказам подруги Альбина представляла великовозрастного инфантила, слегка глуповатого и невежественного. На деле Роман серьезен, как профессор, открыт и закрыт одновременно. Под открытостью Альбина подразумевала откровенность в высказываниях, что не всякий человек себе позволяет. А закрытость во всем, он непонятный и непредсказуемый. Что еще изменилось? Ничего. Просто чертовски приятно получать букеты в подарок, приятно внимание, к тому же Альбину давно никто никуда не приглашал. В общепринятом смысле на работу она не ходит, изредка вертится в узких профессиональных кругах, успевших надоесть до смерти, бойфрендами обзавестись было негде. О замужестве не думала, потому что некогда, вся энергия тратилась на производство батика, Альбина не страдала из‑за отсутствия мужчины… разве что иногда хотелось бы видеть рядом человека, который если не боготворит, то хотя бы делает вид. Роман воспринимался не как перспектива на будущее, как небольшое приключение перед новой дистанцией – до следующей выставки.

Он привез ее в очень маленький ресторан с шестом посередине, столы стояли по кругу, почти все были заняты. Оказалось, столик Роман забронировал по телефону, как только Альбина согласилась поужинать с ним.

– Мне кажется, я способна съесть все, – изучая меню, призналась она.

– Попробуйте. А я закажу мясо по‑мексикански, здесь отлично его готовят.

– Тогда и мне мексиканское блюдо.

– Предупреждаю: очень острое.

– А я не люблю преснятину.

Разумеется, салаты и бутылку вина тоже заказали, еще Роман попросил принести рыбное ассорти. Выпили за открытие вернисажа, Альбина поначалу увлеклась только едой, чуть позже заметила, что он не ест, а разглядывает ее, будто на выставке. Про себя она рассмеялась, так как впервые столкнулась с подобным явлением: обычно люди изучают объект украдкой.

– Что вы так смотрите? – сказала она, посмеиваясь. – Не видели голодную женщину?

– Вы ведь знаете, что красивая, зачем же спрашивать?

– Наверное, я должна смутиться.

– Не стоит. А кто дама в песце?

– Художник. Очень востребованная. Пишет маслом, делает интерьеры в домах. Она вам понравилась?

– Нет. Младшая сестра Бабы‑Яги.

– Как‑как?! – хохотнула Альбина, вытаращив глаза. – Вы, Роман, несправедливы. У нее огромное количество обожателей, доказательство тому – три развода за плечами.

– Три развода доказывают, что она сумела обмануть мужиков. Альбина… – Роман подался к ней корпусом, уложив локти на стол. – Вы хорошо помните Эдгара? Я имею в виду его внешность.

– Ах, вот в чем дело, – рассмеялась она. – Так бы сразу и сказали, а я уж подумала…

– Вы правильно подумали, но об этом позже.

Ничего себе намек. Она‑то пошутила, а он всерьез и сразу в лоб… почти в лоб. Альбина решила вернуться к заданной теме, а то неизвестно куда приведет ее шутливость и его серьезность:

– Я хорошо помню Эдгара.

– Нарисовать сможете?

– Вообще‑то, я не портретист, но, думаю, смогу. Вам прямо сейчас? К сожалению, не на чем.

Роман жестом подозвал официанта:

– Лист бумаги и карандаш.

– Достаточно бумаги, карандаш у меня есть, – сказала Альбина.

Пока официант нес бумагу, она рассматривала, точнее – анализировала своего спутника. Как иногда интересно замечать в человеке нюансы поведения и выстраивать по ним его характер. Жест, каким Роман подозвал официанта, повелительный, без права отказа. Он сначала поднял руку, глядя в сторону официанта, когда мальчик его заметил, опустил указательный палец вниз, мол, ступай сюда и немедленно. Это характерный жест для тех, кто привык к беспрекословному подчинению, не дающих поблажки никому, жест уверенных в себе людей. Вот что сокрыто в Романе Данииловиче, а на первый взгляд простак простаком, эдакий Ванька или Емеля.

Тем временем на площадку посередине вышла танцовщица в шальварах, плотненькая, хорошенькая. Арабская мелодия зазвучала диссонансом атмосфере, ибо ресторан без восточного налета, а танец живота предоставили.

– О, здесь и развлечения подаются, – изумилась Альбина.

– Главное веселье впереди, если повезет, – сказал Роман. – Поэтому я и привез вас сюда.

– А что за веселье? И почему должно повезти?

– Если скажу, то не получится неожиданности.

Принесли бумагу, Альбина достала из сумочки карандаш и взяла его в зубы. Отодвинув тарелки к Роману, она приподняла край скатерти, освободив от нее стол, уложила лист и начала черкать карандашом. Роман невольно вытянул шею, желая видеть, что получается, но и Альбина, сосредоточенная на бумаге, наклонившая голову слегка набок и закусившая нижнюю губу, его интересовала не меньше. Азарт, появившийся в ее лице, от которого запылали щеки и засверкали глаза, приворожил Романа.

– Чего сидите? – усмехнулась Альбина, взглянув на него. – Наливайте.

Он очнулся, налил в бокалы, она не чокнулась с ним, а, отпив глоток, продолжила черкать по листу. Наконец Альбина взяла лист и протянула его Роману, который тут же углубился в рисунок:

– Анфас и профиль. Но прошло два года, возможно, он изменился. – Роман не реагировал на ее комментарий. Она опустила скатерть, вернула тарелки. – Я могу продолжить ужин?

– Угу, – только и сказал он.

Принесли мясо, первый же кусок обжег рот, Альбина часто задышала, помахивая ладошкой.

– Что такое? – не понял Роман, но она была не в состоянии сказать ни слова. Он схватил бутылку минеральной, налил воды и протянул ей. – Выпейте. Я же предупреждал.

– Вы не сказали, что к этому блюду надо требовать огнетушитель, – выговорила раскрасневшаяся Альбина, запивая жжение во рту водой. Роман расхохотался. – Вам смешно?

– Извините, мне действительно смешно. У вас слезы катятся…

Тем же жестом он подозвал официанта и попросил принести фирменное мясо, после чего снова увлекся рисунком, тогда как она вытирала платочком размазавшуюся тушь. Длинный арабский танец со всеми положенными качаниями бедер и попрошайничеством, когда в лиф или трусики танцорки совали купюры, закончился. Зазвучала обычная ресторанная музыка, к Альбине подошел мужчина и пригласил на танец. Не взглянув на него, Роман вяло бросил:

– Она не танцует.

Несолоно хлебавши, мужчина вернулся за свой столик, Альбина задохнулась от возмущения:

– Это почему же я не танцую? Тогда сами приглашайте. А то сидите, уперлись в портрет и командуете.

– Я могу наступить на ногу, – предупредил Роман, вставая.

Он подошел к ней, протянул руку, Альбина выдохнула злость и приняла приглашение. Ростом она вровень с Романом, так что их лица оказались нос к носу. Ванька Ванькой, а глаза у него умные и просто рентгеновские, так и просвечивали Альбину насквозь, до неловкости, которую она обратила в шутку:

– Вы ищете изъяны на моем лице?

– Присматриваюсь.

Не спросила – зачем, еще скажет правду, а ей она, возможно, не понравится, и впечатление от вечера будет испорчено. Пока Альбину Роман забавлял: третий раз его видит, и третий раз он новый, но при том довольно естественный, даже слишком. Непосредственность хороша, да только не в его возрасте. Она спросила, чтоб заполнить паузу:

– А зачем вам потрет Эдгара?

– Попробую найти его.

– Как? – изумилась Альбина. – Это невозможно.

– Но вас же я нашел.

– Зачем вы хотите его найти? Я же говорила, он не станет похищать людей. Вы мне не верите?

– Хочу проверить.

– Ну, найдете, что потом?

– Еще не решил. Сейчас моя первейшая задача – найти сестру и забрать у тех, кто увез ее. Поскольку Ева тоже пропала, я буду просеивать всех, кто имел к ней близкое отношение. Не исключено, что они обе в одном месте.

– Не разумнее ли обратиться в милицию?

– Не доверяю милиции.

Музыка закончилась, танцевавшие пары разошлись. Альбине принесли новое блюдо, она с удовольствием поглощала кусок за куском, посматривая на площадку, где та же танцовщица исполняла стриптиз, пользуясь шестом. И очень даже неплохо подавала себя, получая удовольствие от демонстрации своего тела без изъянов.

– У нее красивая грудь, – подметила Альбина.

– Грудь красивая, а сама она пошлая. Посмотрите, в ее задачу входит привлечь не просто внимание мужчин, а заставить выбрать ее. Она продает себя.

– Вы правы. Это и есть неожиданность?

– Чуть позже. Вы не вспомнили, чем занимался Эдгар?

– Честно скажу: не вспоминала. Ну, до того, как заняться бизнесом, Эдгар учил плавать мальчишек, возил их на соревнования. Только не помню, в каком бассейне он работал.

– Наверняка в одном из дворцов спорта, – заключил Роман, держа рисунок в руке. – Только там набирают группы из детей для последующих соревнований.

– Верно. – В который раз Альбина изумилась: Роман неплохо соображает, главное, быстро, а это не каждому дано. – Что ж, попытайтесь.

– Да он просто красавец. – Роман отложил лист и уставился на Альбину с новым выражением: то ли съесть хотел, то ли приласкать. – Как же Ева отказалась от такого мужчины? Мой отец ему полная противоположность.

– Вероятно, по этим причинам и отказалась…

– Кажется, сейчас начнется, – усмехнулся Роман.

– Что именно?

– Смотрите.

Подогретая спиртным и стриптизом публика жаждала показать себя. Сначала в пляс под ритмичную музыку пустилась молодая пара, имитируя секс. Зрелище было еще то, но их прогнала тетка лет пятидесяти, заняв площадку.

– О, боже… – только и вымолвила Альбина, когда тетка, сотрясая телесами, на глазах знакомых и незнакомых людей раздевалась. – Она до основания обнажится?

– Смотря сколько выпила, – ответил Роман, закуривая.

Альбина тоже попросила сигарету, раз курить здесь разрешалось, и не могла оторваться от безобразного зрелища. Небольшой зал гудел, как стадион: тетка разделась до пояса, показав увесистые груди, прыгала и скакала, рискуя получить удар и надолго слечь на больничную койку. Она махала юбкой, показывая, что у нее под ней, снять данную часть туалета и все остальное ей не позволили друзья, хотя она была не прочь, рвалась назад, околдованная шумным успехом у публики.

– Представление окончено, – сказал Роман. – Идемте?

В такси Альбину накрыл смех, она хохотала до слез, вспоминая престарелую «стриптизершу»:

– Боже мой, это не смешно, а грустно… но я не могу…

Роман закинул локоть на спинку сиденья, подался корпусом к Альбине и, почесывая подбородок пальцем, уставился на нее, будто раздумывал, когда удобней приставать – прямо в такси или когда выйдут. Стало не до смеха, ибо приставания в ее планы не входили, самое время попрощаться и убежать, но до дома, к сожалению, далеко. В таком случае, надо упредить натиск со стороны Романа хотя бы тем, что отодвинуться от него, он поймет. Вместо этого Альбина сказала, впрочем, ее слова и означали точку:

– Спасибо за прекрасный вечер.

– Не хочется, чтоб он кончался, – сказал Роман, дотронулся до ее щеки. – Поехали ко мне?

Вот‑те на! Так сразу и без предварительных приставаний? Конечно, Альбина обалдела от наглого предложения, набрала в грудь воздуха, чтоб выпалить тираду возмущения, послать Романа к черту, после чего попросить таксиста остановиться и выйти… Собралась и произнесла:

– Поехали.

Это она сказала?! Нет, не может быть. Значит, кто‑то другой сказал вместо нее, и это существо внутри знает лучше, чего на данный момент она хочет, в то же время не желает идти на поводу временных капризов. Не хватало заболеть раздвоением личности, тогда выстелется прямая дорожка в дурдом. Не успела Альбина опомниться от шока, как Роман поцеловал ее в губы, да так хорошо, что осталась только одна личность.

 

Кристина приехала домой с Тимофеем и Зурабом, а расстаться никак не могли, все спорили, это вошло в привычку – совещаться в машине. Разговаривали на повышенных тонах, будто напор способствовал убеждению. Кристина с Тимофеем чуть не побили друг друга – тот уцепился за одну версию:

– Как только он поймет, что мы его подхватили, Еве будет амба. Не знаю, что сделает с сестрой…

– Это только предположение, – перебила Кристина.

– Но мотив у него железный, – тут же возразил Тимофей.

– А я на маму думаю, – встрял Зураб, принимавший наименьшее участие в споре.

– Какая мама? – повернулся к нему корпусом Тимофей. – Она в алкоголе завязла, у нее глаза не просыхают от слез, так, Кристина?

– Так‑то оно так, – но тоном она выразила несогласие. – Тем не менее о беременности Евы Роман узнал за неделю до похищения, не исключено, что сообщил об этом событии матери. Та пришла в ярость, изобрела способ не просто досадить бывшему мужу, а избавиться от Евы и ее ребенка ради своих детей, а также заставить папу Жало страдать по поводу дочери. Таким образом она убьет двух зайцев: Даниил Олегович потеряет жену с ребенком и за дочь отвалит выкуп. А позже, не исключено, папа Жало «нечаянно» упадет на ровном месте и неожиданно умрет. Как тебе версия, Тимочка? Разве не убедительна?

– А дочь зачем подвергать стрессу? – взревел Тимофей.

– Ты уверен, что Леля содержится в высокой башне? – выдвинула Кристина контрдовод. – Не на Багамах нежится?

– А состояние мамы Жало? Ты же сама рассказывала: она раздавлена. Неужели играет роль?

– Нет. Состояние базируется на страхе: вдруг раскусят.

– Не любишь ты женщин, Кристина.

– Глупости, – пыхнула она. – Просто был в моей практике случай, когда женщина решила покарать своего мужа, правда, она была значительно моложе Виктории Яковлевны. Выйдя замуж за богатого, не подумала, что муж выбрал ее в качестве пробирки для вынашивания потомства. Ее свободу он ограничил, а свою – ни боже мой. Она родила двух детей, а он менял любовниц, жена узнала, в отместку тоже завела любовника. Так ведь и он узнал, вынес вердикт: «Чтоб тебя не было в моем доме завтра же». Выгнал ее, детей забрал. Она выкрала детей, потом он выкрал их, она еще раз выкрала…

– Их укусила бешеная собака, честное слово, – бросил Зураб.

– Вот именно. Кончилось тем, что она устроила на себя покушение, обставила так, будто это муж сделал. Подложила на кухню маленькую бомбочку с дистанционным управлением и ночью нажала на кнопку. А дети в это время прибежали на кухню попить, в результате один ребенок погиб, второй получил тяжелые травмы. Несмотря на горе, она упорно добивалась, чтоб посадили мужа, спекулируя на гибели ребенка. Разумеется, он попал в подозреваемые, потом все же разобрались, но с большими трудностями. Вот такая история.

– У народа сносит крышу, – резюмировал Тимофей.

– Я поэтому тебе и говорю, чтоб ты не упирался в одну версию. Да, у Романа есть мотив, но он имеется и у Виктории Яковлевны. Единственное, в чем ты меня убедил – похищение устроили не посторонние люди. Все у них продумано, работают слаженно и дерзко, они прекрасно осведомлены, и дело не в «жучках», а в том, что хорошо знают папу Жало, знают, на что давить…

– На психику, – дополнил Зураб.

– Поэтому и еще одна версия имеет право на существование: похитителем может оказаться человек, которого папа Жало жестоко обидел.

– В этом случае, обе девчонки под топором живут, – вздохнул Зураб.

– И нам во избежание неожиданностей следует все версии держать в уме..

Внезапно в окно автомобиля постучали.

– Ой! – вскрикнула Кристина, содрогнувшись всем телом.

Дверца водителя открылась, в салон заглянул Толик:

– Долго вы тут сидеть будете, заговорщики?

– Как ты меня напугал! – Кристина выбралась из автомобиля и наехала на мужа: – У меня сердце заходится. Подкрался и стучишь! Не мог просто подойти?

– Я и подошел, – оправдывался Толик. – Но вы же ничего вокруг не видите и не слышите. Идем домой, Кристина, я почти умер от голода.

– Мог бы сам поужинать, – садясь за руль, сказал Тимофей, завел мотор.

– Эй, граждане, вам не кажется, что это машина моей жены? – опешил Толик.

– Не шуми, – сказала Кристина. – Мотор стучит, Тимофей завтра посмотрит и заедет за мной. Мальчики, план такой: с утра Зураб продолжит опрос соседей Фриды, а мы с Тимой прощупаем соседей папы Жало.

– А завтра, между прочим, выходной, законный, – подал голос Зураб. – Как и сегодня.

– Обойдетесь, – бросила ему Кристина.

– Толик, она и дома командир в юбке? – спросил Тимофей.

– Дома она у меня во где, – показал тот кулак, но Кристина, смеясь, мягко опустила его руку вниз и развернула мужа лицом к подъезду:

– Идем, голодающий, я тоже умираю.

Тимофей выехал со двора, рассмеялся:

– А Кристина‑то наша трусиха.

– Женщина! – развел руками Зураб, мол, чего ты от нее хочешь?

 

Глава 11

 

Проснувшись и еще не открыв глаз, Альбина по чужеродной атмосфере определила: она не дома. Глаза мгновенно распахнулись: конечно же, не дома! Со сна не сразу вспомнила. Альбина огляделась – шторы плотно закрыты, сквозь щели просачивался яркий свет, значит, уже не утро, а день. Романа не было, и, судя по тишине в квартире, его вообще здесь нет. Она позвала его по имени, но, как и предполагала, он не ответил. Альбина задумалась: почему, собственно, его нет? Убежал, чтоб не встречаться? Ну и прекрасно! Вчера в голову спонтанно ударило нечто необъяснимое, вино разгорячило, ночью оторвались по полной программе, а утро вносит коррективы: все, что казалось необыкновенным и прекрасным, с наступлением утра видится в противоположном ракурсе – так бывает. Лучше разбежаться без обязательств, взаимного замешательства и прощаний, быстренько забыть приключение и продолжать жить в обычном режиме.

– Что ж я лежу? – проговорила Альбина, отбросила одеяло и села.

Вдруг ей на глаза попал лист бумаги, вертикально стоявший на стуле, а стул плотно придвинут к кровати. Альбина взяла лист, прочла: «Надеюсь, ты не сбежишь до моего прихода. Скоро буду. Роман». Она рассмеялась, ведь минуту назад плохо думала о нем, упала на подушки, потянулась. А если серьезно – как она представляет их дальнейшие отношения? Записка означает, что Роман хочет продолжения, нужно ли ей это – Альбина затруднялась сказать. И стоит ли задумываться о том, что будет? Наверное, будущее покажет, а время расставит точки, пока все получилось хотя бы не пресно. Но пора привести себя в порядок.

Альбина приняла душ, завернулась в полотенце и притопала на кухню. Чем бы поживиться? Для начала не помешает чашка кофе, кстати, банка стояла на столе. Альбина поставила чайник, упала на стул и посмотрела на часы. Полпервого! Фактически половина дня пропала, впрочем, надо изредка и выходной устраивать, за работу примется завтра…

Хлопнула входная дверь, Альбина пошла в прихожую.

– Давно проснулась? – спросил Роман, снимая летнюю куртку.

– С полчаса назад. А где ты был?

Он сначала обнял ее и поцеловал, потом взял за плечи, слегка отстранил и осмотрел:

– Почему ты в полотенце? В шкафу три халата висят.

– У меня нет привычки рыться в чужих вещах.

– Когда люди спят вместе, они перестают быть чужими.

– Как сказать… Часто люди живут вместе десятки лет и остаются чужими.

– Верно, но неправильно. Иди на кухню, а я принесу тебе халат.

Вскипел чайник, Альбина приготовила две чашки кофе, набросила халат, полотенце отнесла в ванную комнату, вернулась и подняла брови: Роман возился с пароваркой.

– Что это будет? – поинтересовалась она, садясь.

– Котлеты на пару. Мои полуфабрикаты.

– Ты ешь полуфабрикаты? Там же сплошная соя.

– В этих сои нет.

– Хочешь сказать, там одно мясо? – не поверила она.

– В них все, что положено класть в котлетный фарш. Это дорогая продукция, есть дешевле, куда мы кладем и сою, но обязательно на упаковке об этом уведомляем потребителя. Я своим клиентам предоставляю право выбора. Если человек занятой, но у него есть деньги и хочет он качественную продукцию, почему же должен платить за сою, а?

– Ой, неправдоподобно звучит, – покачала головой Альбина. – Предприниматели хотят прибыли, а прибыль состоит… из экономии.

– Ты хотела сказать: из обмана, – рассмеялся Роман, выкладывая на тарелки котлеты. – Да, есть такое: вместо свинины – сало, вместо говядины – жилы, половина и больше сои. Только долго на обмане не протянешь и ожидаемую прибыль не получают те, кто думает, что вокруг дураки, их продукция залеживается и гибнет. К сожалению, никто не верит, что можно без лишней сои и сала добиться прибыли. Мой принцип примитивен, как тот же обман, тем не менее моя продукция не залеживается, потому что спрос растет на качество, что пока не все понимают. Я буду первым, мне доверится потребитель, когда многие одумаются.

– Твоя продукция? – озадачилась Альбина. – Ты не с отцом выпускаешь полуфабрикаты?

– Я сам по себе, к отцу не имею отношения. Разве тебе не говорила Ева?

– Да она много чего говорила, я не всегда слышала ее, потому что не люблю запоминать ненужное. Куда же ты умчался с утра в выходной?

Он поставил тарелку перед ней:

– Пробуй.

Альбина положила в рот кусочек, пожевала:

– Есть можно. Не хочешь говорить, где был?

– Ездил по дворцам спорта. В сущности, дворец у нас один, а спортивных комплексов при заводах два. В одном мне рассказали об Эдгаре, кстати, твой портрет схож с оригиналом.

– Ты нашел его?!

– Пока нет, но мне дали его адрес. Правда, этому адресу лет пять, но до увольнения Эдгар жил там, может быть, и сейчас живет. Главное, я получил его фамилию, по ней проще найти человека, если только он прописан в городе.

– Поразительная оперативность и находчивость, – не лукавила Альбина, польстив ему.

– Просто я всегда знаю, чего хочу.

Ого! Давление на фразе четко давало понять, что этот человек ни перед чем не останавливается, когда ставит цель. И взгляд в упор на Альбину был гипнотизирующий, с повелительным посылом, дескать, ты тоже входишь в мои планы. Она стушевалась, якобы допивая кофе, потом поставила чашку и сказала:

– Я пойду одеваться.

– Иди. Поедем к тебе, соберешь вещи.

– А? – Честно говоря, она испугалась: похоже на приказ. Кажется, Роман покушается на ее свободу, что не входило в ее программу. – Вещи? Зачем?

– Переедешь ко мне, – вдруг мягко, вместе с тем недоуменно, будто они уже договорились, сказал он. – Твоя квартира временно побудет мастерской, потом я подыщу тебе более подходящее помещение.

– Но подожди… – плюхнулась на стул она. – Так подобные дела не решаются…

– А чего тянуть? И как они должны решаться?

– Не знаю… Роман, мы не знаем друг друга…

– Главное мое качество – я очень хороший, – приступил знакомить ее с собой он, на что Альбина скептически фыркнула. – Да‑да! Я не бегунок в поисках приключений, не прохиндей, не мерзавец. Много работаю, часто и в выходные, это смысл жизни, который не променяю ни на что, поэтому глупых клятв давать не буду, а покажу свое детище, оно заслуживает внимания. Я хочу видеть тебя каждый день, а когда нам видеться, живя порознь? Только вечером и ночью, еще утром.

– Но я не знаю, хочу ли того же, – возразила Альбина, правда, неуверенно.

– Хочешь, только признаться боишься, тебя пугают резкие перемены. – Видя, что Альбина в замешательстве, растеряна и потрясена, вместе с тем не заявила категорично «нет», что явилось сигналом к новым убеждениям, Роман подошел к ней, притянул, чмокнул в нос, в губы. – Мы взрослые люди, Альбина, зачем же играть в игры? На это уходит много времени, а его надо беречь. Мне еще заниматься похищением сестры надо, так что конфетно‑букетные отношения продолжим прямо здесь. Одевайся. Все будет отлично, я знаю, ты тоже знаешь.

Она оделась машинально, а по дороге терзалась сомнениями, стоит ли отдавать власть над собой малознакомому человеку? Хотя вопрос поставлен неверно, а вот как надо: Роман ей нравится? Если быть честной перед собой, то да, нравится, иначе не легла бы с ним в постель. Так что она теряет? Приобретает – это да, ведь без семьи личность неполноценная, да и возраст уж не тот, чтоб перебирать. В чем же дело? Если что‑то не сложится, то кто помешает ей уйти? Хотя от такого попробуй уйди – не пустит ведь. Тем не менее, проанализировав ситуацию, Альбина повеселела:

– Ты не знаешь моих недостатков. Я плохо готовлю…

– Научишься, – не испугался Роман. – Пока обойдемся полуфабрикатами.

– Характер у меня упрямый…

– И скандальный, я заметил, – улыбнулся он.

– Мы оба похожи на сумасшедших.

– Вылечимся. Тебе двадцати минут хватит? Я хочу отвезти тебя к себе, потом поеду по адресу искать Эдгара.

– Я поеду с тобой, – заявила Альбина. – Ты его не видел живьем, можешь ошибиться. Если даже он изменился, я все равно его узнаю.

– Но тебе же надо освоиться…

– Я уже освоилась, – усмехнулась Альбина. – Когда два сумасшедших соединяются…

– Получается один большой ум на двоих, – пошутил Роман.

 

Кристина и Тимофей вышли из очередного дома, двинули к соседнему.

– Наш народ меня удивляет, – сказал Тимофей. – Никто не потребовал документы показать! Во дают!

– Стереотипное мышление. Такими делами в основном занимаются женщины, поэтому мне верят на слово.

– Ну и дураки. Будто сейчас мало преступниц.

Кнопки звонка не нашли, Тимофей постучал в ворота:

– Э‑эй! Кто‑нибудь, отзовись!

Ему пришлось стучаться несколько раз, думали, никого нет дома, как вдруг вышел молодой человек лет двадцати семи:

– Чего надо?

– Водоканал, – официальным тоном представилась Кристина, к груди она прижимала большую тетрадь для солидности. – Нам нужно счетчик на воду посмотреть, если есть.

– Счетчика нет, – сказал молодой человек.

– Тогда мы хотим знать точное количество жильцов.

– У вас в компьютере должны быть данные.

– Информация частично стерлась, поэтому мы ходим по домам, так как пора готовить платежки за этот месяц, – выдала заготовку Кристина. – Нам нужна домовая книга и место, где можно переписать жильцов.

– А чего это вы в воскресенье ходите? – сообразил неприветливый молодой человек. – У вас выходных не бывает?

– У нас, – взял слово Тимофей, – все, как у людей. Но застать хозяев в будний день практически невозможно, остаются выходные.

– Может, вы все же пустите нас? – сказала Кристина.

– Ну, заходите, – нехотя пригласил он.

Кристина и Тимофей шли за ним вдоль дома, присматриваясь к обстановке. Ничего особенного: стандартный одноэтажный дом устаревшей архитектуры, дорожка вдоль стены посыпана галькой, отечественная старая машина стояла под открытым небом. Молодой человек привел их во времянку, так называемую летнюю кухню без отопления, но из двух смежных и маленьких комнат. Кристина села за стол, достала авторучку и напомнила:

– Домовую книгу принесите.

– А я не знаю, где она, – сказал хозяин.

– Как это? Вы живете здесь?

– Я снимаю этот флигель.

– А хозяева? Пригласите их.

– Нет сейчас хозяев. Они уехали в санаторий, я тут и за сторожа.

– Так, – задумалась Кристина, будто бы расстроившись. – Ну, хорошо, скажите, дом со всеми удобствами?

– Да.

– Может, счетчик в доме?

– Его нет в доме, я точно знаю. Да и закрыт он, ключа мне не оставили, я туда не захожу, только деньги отдать.

– Тогда такой вопрос: сколько человек прописано в доме?

– Сколько прописано точно, не знаю, но постоянно живут здесь двое: муж и жена, обоим под шестьдесят. У них есть сын… но я не знаю, где он живет.

– А вы кем доводитесь хозяевам?

– Никем. Я просто снимаю флигель, а работаю сдельно в бригаде, мы ремонтами занимаемся.

– Простите, как вас зовут?

– Семен.

– У нас просьба, Семен: как только появятся хозяева, скажите им, чтоб сразу же приехали в водоканал для сверки данных.

Кристина и Тимофей шли к выходу, за ними семенил молодой человек, упрашивая:

– Слушайте, вы хоть не говорите никому про меня, а то хозяева налогов не платят за дополнительный доход, представляют меня родственником. Такую хату я больше не найду: дешево и отдельно от хозяев.

– Без счетчика кубатура воды распределяется по количеству прописанных жильцов, вам нечего волноваться, – осведомила его Кристина, выходя за пределы частной собственности.

Очутившись на улице, она направила взгляд на дом Даниила Олеговича, находившийся чуть‑чуть наискосок, затем пошла к следующему владению, но обернулась:

– Тимочка, а ведь наблюдение вести за дворцом папы Жало отсюда удобно.

– Низко, ни фига не увидишь. У господина Жало ограда высокая.

– А ты посмотри на крышу.

– Ну да, окошко есть на чердаке.

– А хозяев нет. Очень удобное обстоятельство, не находишь? И прослушивать хорошо – близко, всего лишь через дорогу. И следить удобно, что тут делается, кто к папе Жало приезжает.

– С обыском не нагрянем. На каком основании делать обыск? Представь последствия: трясем этого Семена, открываем дом, ничего не находим. Нас погребут заживо те же хозяева, когда приедут.

– Да, оснований нет. Но это пока их нет, надеюсь, появятся.

– Значит, берем на мушку? – спросил Тимофей.

– Берем обязательно, но обойдем еще два дома. Те, что стоят дальше, не подходят под смотровую вышку – далеко расположены.

В соседнем доме хозяева были на месте, домовые книжки им показали, счетчики тоже. Ненавязчиво Кристина поинтересовалась о соседях справа, выслушала положительные отзывы, о «родственнике» ничего толком не рассказали, лишь то, что поселился он примерно полгода назад. В общем, из всех домов только один взяли на учет, но как в него попасть – большой вопрос. По дороге к Даниилу Олеговичу Кристина достала звонивший мобильник, а Тимофей высказал опасения:

– Не стоит нам идти к папе Жало.

– Мы же представители водоканала, – возразила она.

– Если из чердака напротив постоянно ведут наблюдения, то нас видел Семен, когда мы приезжали первый раз.

– Ой, правда, я не подумала… Но теперь уже поздно биться головой о стенку. Слушаю, Зураб.

– Есть свидетель! – радовался тот. – Свидетельница. Бабка.

– Сейчас едем. – Кристина положила в сумочку трубку, прищелкнула пальцами. – А нам повезло, Зураб добыл свидетельницу.

– Так поехали! – воскликнул Тимофей и готов был нестись к машине, которую оставили за углом.

– Погоди, мне все же надо увидеться с Жалом, есть план.

– А как же пацан напротив?

– Похитителей как минимум трое, слежка дело утомительное, наверняка они меняются, значит, остается пятьдесят процентов, что нас не видели. Второе: если б он нас видел и запомнил, то не вышел бы, а сделал вид, будто его нет.

– А я бы вышел, – возразил Тимофей. – Разведать, чего тебе надо. Ты забыла еще один момент: трубку в мусорке. Нас и там видели.

– И прекрасно. Почуяв опасность, они начнут нервничать и делать глупости, – нашлась она. – А мы возьмем их на контроль.

Даниила Олеговича дома не оказалось, Тимофей ехидно хихикнул:

– Он же боится дома спать, в офисе торчит сутками.

– Я думала, днем он возвращается домой. Ладно, поехали.

 

В это же время невыспавшийся Даниил Олегович пил кофе в кабинете (чай не пошел, тошноту вызывал) и ел бутерброды. От переживаний он осунулся, что в первую очередь сказалось на лице: щеки у скул опустились вниз и болтались, в результате истинный возраст обозначился еще явственней. Да и припухшие нижние веки говорили о неладах со здоровьем, но это от водки. О, сколько пил эти дни Даниил Олегович! Страшно много. При том спал плохо, наутро чувствовал себя отвратно, именно как после дикой попойки. Всего‑то пошел пятый день, а Даниил Олегович ощущал себя полной развалиной. Главное, все в себе хоронил, не с кем словом обмолвиться, пожаловаться там, сочувствие услышать – так легче, должно быть. И вот, пожалуйста: зеркало в приемной отражает омерзительного типа, хоть не смотрись.

– Ничего, верну девочек и поеду с Евой развеяться. Я восстановлюсь. Мне пятьдесят пять, я в хорошей форме, на свалку рановато. Только бы вызволить…

Однако не очень он верил, что увидит Еву и дочь, его преследовали самые скверные мысли, от которых хотелось волком выть.

Позвонил Роман:

– Новости есть?

– Какие новости… – хмыкнул Даниил Олегович.

– И у меня нет. Ладно…

– Погоди, Роман… – И не знал, о чем с ним поговорить.

– Что? – нетерпеливо спросил тот.

– Да нет, ничего. Меня беспокоит молчание негодяев. Чего они добиваются, как думаешь?

– Ты задаешь один и тот же вопрос, а у меня нет ответа. Извини, мне некогда.

Слушая гудки, Даниил Олегович ругнулся в адрес сына, этого показалось мало, он швырнул в стену стопкой документов, те рассыпались по полу. Не успокоился. Зазвонил телефон. Даниил Олегович снял трубку с аппарата на столе:

– Алло!

– Папаша, дочку хочешь послушать?

Он подскочил, будто стоя слушать удобней.

– Папа… Папа… Я здесь… Папа, мне страшно, они говорят, что продадут меня. Папа, сделай что‑нибудь, я у них из‑за тебя…

– Леля! – закричал он в трубку. – Леля, где ты?

– Папаша, это запись, ее рядом со мной нет, – сказал тот же голос, что всегда с ним говорил.

– Ты ведь чего‑то хочешь! – зарычал в трубку Даниил Олегович. – Почему тянешь? Скажи… я все сделаю, выполню все твои условия…

– Твоя дочь жива, ты убедился?

– Д‑да. Мою жизнь возьми, но отпусти…

– На хрен мне твоя жизнь? – перебил тот. – Ты, папаша, прав, я хочу… Позже скажу. Папаша, ты получишь дочь, но охоту на меня прекрати.

– Я согласен… На все согласен… Моя жена у тебя?

Говоривший расхохотался, видимо, представив папу и мужа в одном лице, хохот резко оборвался, в трубке слышались короткие гудки. Даниил Олегович рухнул в кресло, его прошиб пот, он дрожал, как от лихорадки, кажется, поднялась температура или давление подскочило до критической отметки.

– Они знают… – сглотнув плотный ком в пересохшем горле, произнес Даниил Олегович. – Знают про Мокрицкую и… Пятый день, пятый! А Мокрицкая с мальчишками топчутся на месте! Может, в милиции работает их человек и доносит тем… Так! Больше ничего им не скажу. Хватит! Буду ждать условий.

 

Глава 12

 

Как выяснилось, Эдгар не поменял место жительства, в другой город не переехал. Роман припарковался в уголке двора около его дома среди других автомобилей.

– Ну, появится он, что ты будешь делать? – полюбопытствовала Альбина. – Подойдешь к нему и спросишь, не он ли увез Еву и Лелю?

Как ей, вроде бы неглупой, пришла в голову глупая мысль? Роман повернулся к ней, добродушно улыбнулся:

– Такие губы не стоит портить помадой.

– Я заметила, ты ловко уходишь от темы.

– Хорошо, отвечу. Я хочу посмотреть на него живого и сравнить с твоим рисунком.

– Зачем? – приподняла она плечи. – Соседи тебе ясно сказали, что Эдгар живет один в прежней квартире.

Поглаживая руль, Роман смотрел прямо перед собой. Его слова можно было бы принять за бред, если б не были они сказаны предельно серьезно:

– Я доверяю своему чутью. Это очень просто, надо лишь поймать первое впечатление и закрепить его вот здесь, – постучал он пальцем по лбу, – а не поддаться колебаниям. Видишь ли, мы устроены совершенно, но нам зачастую мешает разум. Стоит увидеть незнакомого человека, сразу, я подчеркиваю – сразу, мы знаем о нем все… или почти все. Точнее, понимаем его суть. Это как слабый удар тока, но поскольку он слабый, секунду спустя разум дает новые толчки, воздействующие сильнее. И мы замечаем одежду, манеры, речь – что отдаляет от первого впечатления, распыляет его. Человек нам уже кажется другим, а не таким, каким мы почувствовали его в первую секунду. Дальше вступает в силу непосредственный контакт, но мы забываем, что при знакомстве люди, как правило, показывают нам лучшие стороны. И вот уже новый знакомый становится другом или приятелем, мы начинаем доверять ему. Значительно позже, когда мы уже обманулись и увидели его истинное лицо, к нам возвращается первое мгновение, тогда говорим: он мне сразу не показался.

– Значит, ты выбрал меня по первому впечатлению?

– Совершенно верно. Меня как ударило, только не слабым током, а ощутимым. Я запомнил этот удар, помешать ему было уже невозможно, несмотря на то что ты ругалась, как торговка.

Чем не объяснение в любви? Альбина рассмеялась:

– Да, теория ошеломляющая. Жаль, ее нельзя взять за основу, потому что самая ненадежная вещь на свете – интуиция.

– Ненадежной она становится, когда мы давим в себе природу.

– Если честно, ты не похож на человека, живущего сердцем и неземными чувствами.

– Разве с тобой так не случалось? – возразил Роман. – Вспомни хорошенько, ты наверняка возвращалась к первому впечатлению. Думаю, не раз.

Альбина задумалась, припоминая свои очарования и разочарования, а их было достаточно, чтобы признать правоту Романа. Только она хотела ему сказать об этом, как вдруг увидела…

– Это он!

– Где? – У Романа изменилось лицо, сосредоточилось, напряглось.

– Идет по дороге. В синей спортивной куртке.

Роман что‑то хотел предпринять, Альбина тронула его за плечо:

– Сиди, я сама с ним поговорю.

– О чем?

– Просто так. Надеюсь, моя женская интуиция не хуже твоей.

Она вышла из машины и пошла навстречу Эдгару, а Роман завершил то, чего Альбина не дала сделать: достал фотоаппарат.

 

А она не такая уж старая, лет шестидесяти, но для Зураба женщины старше тридцати пяти все до единой бабки. Имя у нее Афродита Леонидовна, манеры богини (не меньше), несмотря на полнотелую комплекцию, вся она какая‑то эфемерная, трепетно возвышенная. Осталось непонятным, как возвышенная натура обходилась без апартаментов, а проживала в тесном муравейнике, с соседями по этажу, в малогабаритной квартире. Муж ее человек земной, начальственного вида, явно под каблуком у богини. Афродита Леонидовна накрыла чайный стол, причем даже Кристина не знала, что делать с количеством салфеток, которые предоставила гостеприимная хозяйка. Приготовления к чаепитию заняли уйму времени, Кристина пожалела, что согласилась выпить чашечку чая, поглядывала на Зураба и Тимофея, те закивали: давай, начинай. Как только хозяйка уселась и стало ясно, что больше она не побежит за вареньем‑печеньем, Кристина ей задала первый вопрос:

– Вы с Фридой Арнольдовной хорошо были знакомы?

– Если б вы спросили меня о ком‑то другом, то вряд ли я вам ответила бы, что знаю этого человека хорошо, – особо подчеркнула последнее слово Афродита Леонидовна. – А с Фридой мы прекрасно знакомы, она была образованна, интеллигентная, умная. С ней было о чем поговорить, ведь у нас подавляющая часть женщин довольствуется сплетнями. То, что случилось, не поддается разуму, это такая жестокость, главное, не понять ради чего. У Фриды не было денег и дорогих вещей, все, что получала, она тратила на квартиру и еду. Иногда покупала одежду.

– А бриллиантовые серьги у нее были?

Разумеется, Даниил Олегович опознал серьги жены, но почему он решил, что похожих больше нет? В единственном экземпляре украшения не выпускаются, кроме эксклюзивных. Эти серьги не относятся к эксклюзивным, следовательно, их может иметь кто угодно, та же Фрида, ведь остальных украшений Евы в квартире не найдено.

– О чем вы говорите? – трагическим голосом сказала Афродита Леонидовна. – Фрида фактически беженка, еле‑еле наскребла на однокомнатную квартиру. Мебель покупала подержанную, ради чего продала золотые вещи. Но на необходимое не хватило, мы с Бобиком отдали ей старую мебель, верно, Бобик?

– Совершенно верно, – отхлебывая чай, подтвердил муж, предпочитавший молча коситься в работающий телевизор, как и Зураб, ведь транслировали футбол.

– Что же, у Фриды Арнольдовны не было недостатков? – поинтересовался Тимофей, внимательно слушавший диалог.

– Недостатки недостаткам рознь, – назидательно ответила Афродита Леонидовна. – Например, обо мне что только не говорят, будто я мелочная и зазнайка. Это тоже недостатки, но на чем базируется такая характеристика? Если я не желаю общаться с некоторыми вульгарными людьми, то по отношению к ним я, наверное, такая и есть, хотя это не значит, что они правы.

– А Фрида Арнольдовна? – добивался четкого ответа Тимофей. – О ней что говорили? Я имею в виду недостатки, которые не недостатки на ваш взгляд.

– Меня не интересовало общественное мнение. Фрида жила, никому не мешая, я и сошлась с ней потому, что она выше уровнем остальных.

– А мне говорили, Фрида Арнольдовна скандалистка, – бросил Зураб.

– Живя в этом доме, к тому же на первом этаже, невозможно не поскандалить, – заявила Афродита Леонидовна. – У нее подточенная нервная система, а под окнами шумно. То дети, то подростки, то на скамейке соседи сидят, разговаривают громко – никакой культуры.

Этак до утра можно проторчать с хозяйкой, у которой дефицит общения. Кристина, чтоб та не вдавалась в мелочи, спросила прямо:

– А бывала она нечиста на руку?

– В смысле – воровала? – уточнила Афродита Леонидовна, в следующий миг всплеснула руками. – Оболгали! Нечестные, подлые люди! Сами воруют… Я повесила в общем дворе подушки просушить, места на балконе не хватило, а их украли! Бобик, скажи! – Бобик утвердительно кивнул.

– Значит, ваша подруга не могла взять чужое?

– Интеллигентный человек никогда не украдет.

Распространенное заблуждение насчет интеллигенции, но переубеждать ее Кристина не стала:

– Когда вы видели ее последний раз?

– Во вторник. Она зашла ко мне примерно в полседьмого, мы выпили чаю, поболтали немного.

– Наш сотрудник сказал, будто вы видели тех, кто входил в квартиру Фриды Арнольдовны в десять вечера.

– Не в десять, а в десять часов пятнадцать минут, – поразила педантичной точностью Афродита Леонидовна. – Да, видела. Я вышла на площадку положить коврик перед дверью, который постирала в стиральной машине. – Видимо, для нее это важно: в чем она стирала, подробности вызывали смех у Тимофея, он опустил голову, пряча его. – В это время я услышала звонок внизу и глянула туда. Мы ведь живем этажом выше, мне прекрасно было видно четверых человек.

– Их было четверо? – уточнила Кристина.

– Четверо, – кивнула Афродита Леонидовна. – Трое мужчин и одна женщина. Я очень удивилась, что столько молодых людей пришли к Фриде, к ней мало кто заходил. Я стелила коврик, в это время слышала, как Фрида открыла дверь, молодые люди поздоровались и вошли к ней, а я пошла к себе.

– Как они выглядели?

– Не могу сказать, видела их сверху. Но… у одного волосы гладко зачесаны и скреплены резинкой на затылке. Длинные волосы.

– А женщина как выглядела? Она блондинка, брюнетка, шатенка? – закидала ее вопросами Кристина.

– Не видела. На ее голове был повязан платок… косынка, кажется. Черная с белыми разводами, а сверху, на макушке, солнцезащитные очки.

– Во что они были одеты?

– Честно скажу, не заостряла внимания. По‑моему, на всех четверых были джинсы и легкие куртки. Погода вон какая дождливая этим летом, в мою память врезались сине‑черные тона на молодых людях.

– Не скажете их возраст?

– Затрудняюсь ответить, я же не видела их лиц, но все они молодые люди… до тридцати пяти, я думаю. Да, это максимум. Если б я знала, что после посещения молодых людей Фриду найдут задушенной, сразу позвонила бы в милицию.

– А почему вы утром не зашли к Фриде или днем? – полюбопытствовал Тимофей.

– Рано утром мы с Бобиком уехали на дачу на своей машине, – как всегда подробно, ответила Афродита Леонидовна. – С весны мы живем там, приезжаем на пару дней за продуктами и назад едем.

– Вы узнаете кого‑нибудь? – задала вопрос Кристина.

– Вряд ли…

– А женщину?

– Ну, если только посмотреть на нее сверху в косынке… Не знаю.

– Они вас не видели? – осторожно спросил Тимофей, не желая напугать Афродиту Леонидовну. Ведь если ее увидели убийцы, то обязательно найдут и на даче.

– Даже не слышали – на мне были мягкие тапочки. Вверх никто не смотрел.

Вскоре гости поблагодарили за угощение, попрощались, в машине Кристина сложила ладони и приставила пальцы к губам:

– Значит, среди убийц была женщина…

– Целая банда, – сказал Зураб.

– Смотри, Кристина! – осенило Тимофея, потому он воскликнул излишне громко. – Ева ушла от Альбины в восемь, убийство Фриды совершено где‑то в половине одиннадцатого, а Лелю увезли в половине двенадцатого.

– И что? – не поняла она.

– А то! – заерзал Тимофей, ему просто не сиделось на месте. – Кому открыла бы Фрида?

– Естественно, знакомым. То есть ты хочешь сказать…

– Что, если убийцы притащили сюда Еву именно ради того, чтоб та позвонила и назвала себя, а Фрида открыла дверь?

– У тебя есть мобильный телефон Альбины?

– Есть, я записал.

– Звони, узнай, во что была одета Ева.

 

К сожалению, ракурс, неподходящий для снимков, спина Эдгара вовсе не нужна, однако Роман щелкнул несколько раз спину, перекрывшую Альбину. Потом опустил фотоаппарат и ждал более удачного момента. Но вот Эдгар начал поворачиваться… Профиль – щелк, щелк. Анфас Роман запечатлел несчетное количество раз, пока объект шел вперед, а когда Эдгар свернул в подъезд, сделал еще несколько снимков в профиль. Просматривая кадры, Роман остался доволен:

– Отлично.

Прибежала Альбина, упала на сиденье.

– Поехали! – Роман кинул ей на колени фотоаппарат, завел мотор и выехал со двора. – Разведчик из меня неважный, но адрес его работы и номер телефона я выудила… – Она взяла в руки фотоаппарат. – Ты приехал сфотографировать его?

– Угу.

– Ха! А мне заливал про удары тока…

– Я никогда не заливаю, а говорю то, что думаю. Иногда мне это вредит, но близкие люди понимают: лучше правда в глаза, чем за спиной козни. Где же работает Эдгар?

– Ремонтирует автомобили.

– Ну, давай, рассказывай, о чем шел треп. И подробно.

– Я намеренно прошла мимо, надеясь, что Эдгар сам остановится и заговорит…

 

То ли он сделал вид, будто не заметил ее, хотя Альбина чуть не столкнулась с ним, то ли действительно не заметил, задумавшись.

– Эдгар? – окликнула его Альбина.

Он повернулся, явно не ожидал ее увидеть, выпятил губу, потому что Альбина никогда не заговаривала с ним первой, приблизился:

– Привет. Что ты здесь делаешь?

– Клиентка живет в этом доме, я заезжала уточнить, на каких оттенках она предпочла остановиться, а то у нее семь пятниц на неделе. Как живешь?

– Барахтаюсь. Отлично выглядишь, прям сияешь. Влюбилась, что ли?

– Немножко.

– Ого, – вяло произнес Эдгар, не радуясь за подругу Евы. – Мне казалось, на сентиментальные чувства ты не способна.

– У тебя неверное обо мне мнение…

И застопорилась, почувствовав фальшивые нотки в своих интонациях. Ну, с чего бы ей радоваться встрече с ним? Не те у них были отношения, Альбина всегда обливала его холодом, а то и ядом, он ее попросту не замечал. У него была – наверняка никуда и не делась – завышенная самооценка, которую Эдгар выпячивал, возвышаясь над окружающими, чем отталкивал. Впрочем, недалеким женщинам манеры Нарцисса не мешали, они вешались ему на шею пачками, покупаясь на внешность. Рост, атлетическое тело, каштановые кудри, обманчиво мужественное лицо, взгляд, направленный в себя, отчего Эдгар представлялся загадочным – разве могли женщины пропускать это явление? А что бы сейчас Альбина сказала о нем? Какое первое впечатление от встречи, если основываться на теории Романа? Малость протух. Вряд ли он пьет, но печать неудачника закрепилась на лице, отчего оно стало менее красивым, с ярко выписанной неудовлетворенностью. Однако праздник жизни обрушивается далеко не на каждого человека, и не каждый достойно принимает серые будни, находя в них свое очарование. А опустить лапки – удел слабых людей.

– Чем занимаешься? – осведомилась Альбина, ибо пауза и обоюдное разглядывание с заметным равнодушием друг к другу ведут к простым словам – до свидания.

– Пока в свободном полете.

– То есть без работы?

– Ну, без работы не будет денег, а они нужны, чтоб существовать. – Он не сказал «жить», а сказал «существовать», Альбина это отметила про себя. – Пока не определился с постоянной работой, занимаюсь ремонтом автомобилей. Тоже прибыльно, ведь транспорт имеет привычку ломаться.

– Неужели? – наигранно обрадовалась Альбина. – Правда, ремонтом? И без дураков, не мошенничаете? Цены мародерские небось.

– Средние. А что такое?

– По старой дружбе порекомендую твою мастерскую. У моих приятелей проблема с иномаркой, в одной мастерской заменили запчасти, снова была поломка. В другой сказали, что запчасти поставили старые, в общем, дурят, как хотят, но деньги дерут. Давай адрес.

Альбина достала записную книжку из сумочки, Эдгар продиктовал адрес и телефон, записывая, она проговорила, будто невзначай:

– Еву давно видел?

– Давно.

– А я недавно. Ты хоть знаешь, что она замуж вышла?

– В курсе. – И презрительно хмыкнул: – За старого, но богатого.

– Она счастлива, я ей завидую. По‑хорошему завидую.

– А я нет.

– Это ж почему? – Не в ударе она сегодня. Фальшиво удивляется, фальшиво радуется, да и то, что остановила его, тоже фальшью пропитано. Надо немного и себя настоящую показать, какую он хорошо знал. Альбина повесила сумку на плечо, скрестила на груди руки и вздернула нос. – Считаешь, она обязана была всю жизнь терпеть унижения от тебя?

– Кто, я заставлял ее терпеть? – засмеялся Эдгар. – Ошибаешься. Это мне приходилось терпеть истерики, ревность и прочие выверты.

– Она любила тебя, а ревновала… ты же давал повод.

– Зато теперь она будет давать повод. Думаю, поймет, как противно, когда тебя ревнуют. Ладно, пока, а то поссоримся…

 

– И мы расстались, – закончила Альбина.

Роман надолго задумался, вместе с тем, казалось, ничто не отвлекало его от дороги, а полученные сведения мало занимали. За короткое время Альбина поняла: он концентрированный человек – не делает лишних движений, не говорит лишних слов, в определенные моменты не стесняется выражать чувства, вместе с тем не распыляется на мелочи, целеустремленный, собранный. И что еще успела заметить она – это отношение к быту как к попутной необходимости. С такими людьми трудно, потому что они подчиняют личным интересам свою жизнь и жизнь партнера, с другой стороны, с ними легко, если понять их и не навязывать свой устав, не предъявлять претензий.

– Я думал, он снимается в кино или на худой конец демонстрирует одежду, – сказал Роман.

– Ты наивный, – рассмеялась Альбина. – Покажи, где тут у нас кино снимается? И в модельных агентствах только девочки тусуются, мальчиков подбирают на разовый показ, они туда не идут, потому что перспектив не видят.

– А как он тебе показался?

– Изменился, конечно. Нет былой самоуверенности, хотя внешняя оболочка осталась. Эдгар немного притух. Куда мы едем?

– К моему приятелю, это ненадолго. Скажи, Альбина, ты ведь его знаешь, чего он хотел, к чему стремился?

– Мне Эдгар об этом не говорил, не в тех мы были с ним отношениях. Но, по моим наблюдениям, он хотел славы, восхищения, всеобщей любви. Хотел быть кумиром, неподражаемым и обожаемым. Знаешь, он мог при своих амбициях сделать карьеру альфонса даже в нашем захолустье, если б мечтал о деньгах, но быть в чужих руках игрушкой… Нет, роль прилипалы его не устроит, ему надо залезть на первую ступень, правда, для этого Эдгар ничего не делал.

Альбина вынуждена была отвлечься на звонок мобильника, послушав трубку, сказала:

– В брючный костюм лимонного цвета, белые туфли, сумочка тоже белая… Украшения? Цепочка с крестиком и обручальное кольцо. – Кинув мобилу в сумку, она с недоумением уставилась на Романа, который не спросил, кто ей звонил. Как правило, мужчины желают знать абсолютно все о своих женщинах, по этой причине зачастую становятся невыносимыми. Нетипичное отношение Романа ее озадачило, она и спросила: – Почему ты не интересуешься, кто звонил?

– Я не собираюсь контролировать каждый твой шаг, потому что верю тебе.

– А звонили из милиции, спрашивали, во что была одета Ева.

– Не сказали, зачем им это надо?

– Нет. Может, она нашлась? – Роман пожал плечами, мол, не знаю. – Тогда какая разница, во что она была одета? А вдруг с ней беда приключилась, вдруг ее нашли где‑нибудь?..

Альбина осеклась, закусив губу, заметно помрачнела. Роман догадался, о чем она не договорила, понял, какие жуткие картины видит: Ева убита. Он поспешил успокоить ее:

– Не переживай, отец сообщил бы мне тотчас, если б она нашлась.

Подтекстом прозвучало: сегодня на Еве точка. Альбина диву давалась: взрослый человек, неглупый, а терпимости имеет мизер, брак отца не принимает с детским максимализмом.

 

Глава 13

 

Тройка засела в тесном кабинете Кристины, столовая к этому времени закрылась, а приступ голода был волчий. Купив сдобные булки с молоком в ближайшем магазине, поедая все это жадно, словно на соревновании «кто больше съест», вертелись вокруг одной темы.

– Возраст преступников примерно до тридцати пяти… – рассуждала Кристина. – В таком случае, нам не стоит уповать на ошибки, это осознанный проступок, продуманное преступление…

– Ты взяла третью булку, – подметил Тимофей.

– Тебе жалко?

– Нет, но они же кончаются.

– Ему фигуру твою жалко, – сказал Зураб. – А по мне, так хорошего человека должно быть много.

– Оставьте мою фигуру в покое! – отмахнулась Кристина и вдруг перестала жевать, задумалась, нахмурив брови. – Что за манера отвлекать? О чем я говорила?

– О продуманном преступлении, – напомнил Зураб. – И ошибках.

– А, да! – вспомнила она. – Мне кажется, преступники, не веря папе Жало и удостоверившись, что похищением занимается милиция…

– Это когда мы как дураки рылись в мусорке? – уточнил Тимофей.

– Именно. Я закончу: преступники решили увести нас в сторону, то есть убить домработницу. Телефон они подбросили, заметьте: не трубку Лели кинули в мусорный бак, а мобилу жены, о которой ничего не сообщают. До этого в день похищения убивают домработницу, у которой мы нашли серьги Евы. Таким образом – они думают, – мы получили подтверждение, что Фрида сообщница четверки бандитов. Это своеобразная психическая атака, когда нет точной уверенности ни в чем, улики противоречат логике…

– Не понял, к чему ты так долго вела? – спросил Тимофей.

– К тому, что нас сознательно запутывают.

Он допил молоко, поставил стакан и сложил руки на столе. Теперь Тимофей думал, тогда как Кристина собрала стаканы и отправилась мыть их в туалетную комнату. Зураб смел крошки со стола в корзину для бумаг, уселся у окна и закурил. К моменту возвращения Кристины, стоило ей открыть дверь, у Тимофея готов был вопрос:

– Хочешь сказать, домработница отвлекающий маневр?

– Я уже это сказала, ты невнимателен.

– Нет, – возразил он.

– Да, да, – уверенно произнесла Кристина, хотя неоспоримых фактов, подтверждающих ее домыслы, не имела. – Они хотят, чтоб мы занимались убийством Фриды. Пока переберем всех ее знакомых, опросим соседей, наметим подозреваемых и будем их просеивать, преступники осуществят свой план, во всяком случае, уведут нас от поисков девочек.

Тимофей скреб скулу, переваривая сказанное, Зураб выбросил окурок в окно, спрыгнул с подоконника со словами:

– Телефон и убийство Фриды – ошибки преступников.

– Вот! – указал на него пальцем Тимофей. – Устами грузина глаголет истина, а ты утверждала, преступники не допускают ошибок.

– Я рассуждала в их логике, – возразила она.

– Выкрутилась! – прыснул Тимофей. – Значит, домработница не ставила «жучков» и не крала украшений Евы? На основании чего ты решила?

– Серьги, Тимочка. Они выдали четверку убийц. Серьги намеренно подбросили, чтоб сделать женщину воровкой и якобы сообщницей преступников.

– Но «жучки» кто‑то поставил.

Кивнув, Кристина взяла мобилу, нажала на вызов, связь включила громкую:

– Даниил Олегович?

– Да, я.

– Скажите, вы знаете друзей Евы? Кто из них приходил к вам домой?

– Видите ли… – замялся тот.

– Пока ничего не вижу, включая вас, – отрезала она безжалостно. – Говорите по существу.

– Когда я женился на Еве, она поначалу приводила друзей, а потом заметила… зависть, знаете ли.

– В чем выражалась зависть?

– Это всегда видно невооруженным глазом, Ева неглупая, поняла по насмешкам, намекам разного рода. Жена переживала, в какой‑то степени обиделась, ведь друг не может завидовать, потом прекратила с ними всяческое общение.

– У нее совсем не осталось друзей? – не поверила Кристина.

– Только Альбина… возможно, еще кто‑то, но я не в курсе.

– Альбина приходила к вам домой?

– Если и навещала Еву, то меня при этом не было, я домой приходил вечером, иногда поздно. А вечера моя жена посвящала только мне.

– Спасибо. – Отключив трубку, Кристина желчно подчеркнула: – Она ему посвящала вечера! А он принимал ее посвящения, не удосужившись хотя бы посмотреть на друзей жены.

– У папы Жало любовь, – с сочувствием к Даниилу Олеговичу произнес Зураб. – Опасная штука в этом возрасте.

– Любовь, дорогой, – окрысилась Кристина, – не должна сносить крышу взрослому дяде. Взял девчонку в свой дом, так поинтересуйся, кто ее окружал и окружает, чем примечательны друзья‑знакомые, как выглядят. Кого нам искать? Кроме Альбины, никого не знаем. А так не может быть, чтоб молодая девушка сидела взаперти и не виделась с подругами. Есть у нее друзья, есть.

– У мамы с папой надо спросить про друзей, – сказал Тимофей.

– Уф! – закатила глаза кверху Кристина. – Как спросишь, если папа Жало панически боится тещу с тестем, просил не говорить им о пропаже Евы?

– Ладно, не кипятись, – остудил ее Тимофей. – Но Фриду убивать пришла женщина. Я думал, похитители использовали Еву, чтобы войти в квартиру, но она была одета в костюм лимонного цвета, а женщина в темную одежду. Зачем похитители взяли с собой женщину?

– Фрида трем мужикам не открыла бы, – краток был Зураб.

– Ага, – слегка наклонил голову вбок Тимофей, согласившись с ним. – В таком случае, их женщина неплохо знала домработницу. Какие соображения на этот счет?

– Никаких, – буркнула Кристина. – Моя голова пуста, как бочка. Об этом я и долдонила весь вечер: нас путают, чтоб мы расползлись. Мне кажется, нам вообще следует отбросить убийство домработницы, пусть им занимается уголовный розыск.

– А мы что будем делать? – задал законный вопрос Зураб.

– Не знаю, – раздраженно бросила она. – Подумать надо.

– Тогда по домам, – развел руками Тимофей. – Обмозгуем ночью, а завтра поделимся идеями.

– Если они придут, – пессимистично вздохнул Зураб.

 

Опираясь на спинку стула, на котором сидел Марат и «листал» снимки на компьютере, Роман низко склонился к нему, отбирая лучшие фото. Кадры, что на его взгляд были вполне приемлемыми, Марат увеличивал, переносил в отдельную папку. Альбина ходила вдоль стен с фотографиями, правда, это далеко не художественные снимки, не семейный альбом на стене, а странные: след от автомобильного колеса, серия отпечатков пальцев с изъянами. Висели и фотографии людей – от бомжей до красоток, за работой и во время безделья, в общем, документальные моменты. Чем они дороги Марату, а ведь по стенам развешивают любимые фото, Альбина затруднилась бы ответить, однако сделаны профессионально.

Марат примерно того же роста, что Роман, но младше лет на семь, неухоженный, сухощавый, с бледной кожей, торчащими как пакля светлыми волосами и, что несвойственно для худых людей, медлительный. Очевидно, он знал, зачем приехал к нему Роман, потому что не задавал вопросов, а взял фотоаппарат, вытащил флэшку и перекачал снимки на компьютер. К тому же оба понимали, о чем говорили, в отличие от Альбины.

– Срок какой? – спросил Марат.

– Чем раньше, тем лучше, – ответил Роман. – Если вдруг что‑то тебе покажется не то, сразу звони мне, сам ничего не предпринимай.

– Хорошо. Адрес есть?

– Да, конечно. – Роман взял лист из стопки бумаг, быстро настрочил авторучкой несколько слов, выпрямился. – Будь осторожен. Это я так предупреждаю, на всякий случай.

– Понял. – Марат взглянул на Альбину, вдруг ему пришла некая мысль, он достал свой аппарат, отличающийся от бытовых цифровых камер величиной. – Ромка, можно поснимать твою подругу?

– Давай, если карточки отдашь.

– Может, вы у меня спросите разрешения? – запротестовала Альбина, но поздно, ее ослепили вспышки.

Марат приседал перед ней на корточки, вставал в полный рост, фотографировал сбоку, причем работал быстро, не заставляя позировать:

– Не обращайте на меня внимания, Альбина… У вас отличное лицо… ни на кого не похожее… Прекрасное лицо, так и просится в кадр… – Несколько снимков он сделал без фотовспышки и удовлетворенно крякнул: – Ништяк. А вы боялись. Посмотрите, что за кадры, так классно вас не снимет ни один папарацци.

Альбина посмотрела в окошко аппарата, действительно, получилось удачно, наверное, потому, что не позировала. Марат пообещал выбрать лучшие снимки и сделать фотографии сегодня же. Прощаясь, Роман вспомнил:

– Ой, чуть не забыл! Машина! Держи ключи, она на ходу, а стоит во дворе моего комбината. Цвет зеленый.

Спускаясь по ступенькам, Альбина осведомилась:

– Он кто?

– Работает в частном охранном предприятии, при котором есть детективный отдел, а хобби у него фотография. Между прочим, коллекционирует фотоаппараты, у него имеются редкие экземпляры.

– Ты его нанял, я правильно поняла? Зачем?

– Чтоб последил пару дней за Эдгаром. Думаю, этого времени хватит, чтоб понять, кто он есть.

– Все‑таки думаешь, Еву и Лелю держит Эдгар? – приостановилась Альбина уже на улице, поражаясь упрямству Романа.

– Почему нет? Но не уверен, поэтому нанял Марата. Он разнюхает, чем Эдгар занимается помимо работы. И если моя сестра с твоей Евой у него, даст мне знать. Садись.

– А что потом? – залезая в автомобиль, спросила она.

– Потом? – Роман завел мотор, усмехнулся. – Потом подниму все службы в городе, чтоб взяли уродов, выкравших мою Лельку.

– Слава богу, а то я подумала, ты схватишь пистолет и помчишься мстить.

– Я похож на кретина? – И рассмеялся, видно, представив себя с пистолетом. – Ну какой из меня боевик? В морду с удовольствием дал бы, думаю, у меня будет такая возможность, а стрелять… Каждый должен свое дело делать. Устала?

– Немного.

– А я говорил: устраивайся. Кстати, мы целый день не ели… Сейчас заедем в магазин, потом навестим маму, у нее и поужинаем.

Короче, с места в карьер. Альбина не ждала столь крутых поворотов, ведь знакомство с родителями обязывает ко многому, по сути, это те же смотрины. А какие могут быть смотрины, когда ничего толком не решено? Она растерялась, если не ужаснулась:

– Ты хочешь познакомить меня с мамой?

– Чего ты испугалась?

– Я не испугалась… – стушевалась Альбина. – Просто неожиданно… Тебе не кажется, что сейчас не самое удачное время для знакомства?

– Маме сейчас плохо, она одна. И я не могу с ней находиться ежеминутно, честно скажу, не хочу видеть ее слезы, страдания, боль. Наверное, я плохой сын, а она очень хорошая мать. Не волнуйся, тебе мама обрадуется, вот увидишь.

– Говоришь так, будто она привыкла знакомиться с твоими женщинами.

– Потому и везу тебя, что не знакомил еще ни разу. Надеюсь, ты отвлечешь ее, дашь повод к позитивным мыслям. Мама пилит несколько лет за мою холостяцкую жизнь.

– Кандидатур не нашлось? – поддела его Альбина.

Роман уловил смысл: мол, слишком велики у вас претензии. Оказалось, так и есть, потому что он озвучил ее мысль:

– Кандидатуры были, мне не подошли. Только у меня к тебе единственная просьба: не говори, что Ева твоя подруга, иначе нам обоим придет конец.

– Хорошо, не скажу.

Альбина считала себя умеющей руководить собой, но предстоящее знакомство с мамой Романа сильно вздернуло ее, почва уплывала из‑под ног. В известных обстоятельствах это лишнее, к тому же Альбина не в той форме, чтобы производить впечатление. Когда Роман остановил машину у супермаркета и заскочил в магазин, она все же достала косметичку и чуточку подправила лицо, причесалась, повздыхала.

 

Пропустив сына и девушку в прихожую, Виктория Яковлевна в первый миг опешила, мяла пальцы, хлопая глазами и понимая: это что‑то значит. Машинально она провела по волосам – не расчесаны, растерянно промямлила:

– Мог бы позвонить, что едешь не один, я бы подготовилась и… привела себя в порядок…

– Ничего, ты все равно лучше всех, – поцеловал ее Роман в щеку и, разумеется, представил женщин друг другу: – Это моя мама Виктория Яковлевна, а это Альбина. Мама, мы голодные, продукты привезли.

Мать взяла пакеты, но не помчалась стремглав на кухню готовить ужин, а робко, не желая перед незнакомой девушкой обнажать семейные проблемы, спросила его:

– Ничего не слышно?

– Я бы позвонил, – не утешил он. – Да не стесняйся ты, Альбина все знает. Ну, идем, попробуем из моего набора соорудить стол.

– Я помогу, – предложила Альбина.

– Нет‑нет, мы сами, – потянул ее Роман в комнаты. Усадив на диван и сунув в руки альбом с фотографиями, шепнул: – Ты же готовить не умеешь, зачем же маму сразу ставить перед этим фактом?

– Но нарезать‑то я могу, – оскорбилась Альбина. – И картошку жарю.

– Завтра нажаришь, а сейчас посмотри семейный альбом.

Опять фотографии, но… Он знал, что подсунуть ей: мать, отец, Леля и Роман. Счастливые лица, курьезные эпизоды, торжественные моменты – все это было, имело смысл, особенно для Виктории Яковлевны, судя по снимкам. Потом Даниил Олегович приобрел новый смысл, и сейчас Альбина познакомилась с другой женщиной, имевшей мало сходства с той, которая смотрела на нее со страниц альбома. Только в том, что Даниил Олегович потерял голову из‑за Евы, вряд ли вина его одного, наверняка корабль дал течь давно, оба не старались залатать его, в результате он затонул. Так думала Альбина.

В то же самое время на кухне Виктория Яковлевна, механически управляясь с курицей, допрашивала сына:

– Кто тебе Альбина?

– Жена.

– Как! – вяло изумилась она. – Ты женился, а мне ни слова?

– Пока у нас гражданский брак.

– И давно?

– С сегодняшнего дня она переехала ко мне. Когда вернем Лельку, обещаю тебе все положенные торжества.

– Что ж, Роман, я рада, хотя не знаю ее. Но она очень красивая. Надеюсь, твой выбор удачен, иначе быть не может, только не тяните с детьми.

– Мама, обещаю: через год ты станешь бабушкой.

– Вот и славно. А как думаешь, Лелю вернем? – дрогнул ее голос, непроизвольно выкатились слезы. – Прошло столько дней…

– Пять. Сегодня заканчивается пятый день. Но я с уверенностью могу сказать: вернем.

– Я все время думаю о ней… Как она там? Что с ней делают? Знаешь, Ромик, даже ночью, когда сплю, вижу страшные сны, словно наяву.

– Наберись терпения и не проецируй негатив. Думай о хорошем финале нашей печальной истории, говорят, мысли материализуются. Лично я отношусь к этому скептически, но в мире слишком много необъяснимого, чтобы отмахиваться от этой данности.

– Стараюсь думать о хорошем, но у меня не получается, – извиняющимся тоном сказала она. – Кто по профессии Альбина?

– Художник. Ткани расписывает.

Виктория Яковлевна поставила в духовку курицу, помогла сыну нарезать свежие овощи и колбасы, взяла тарелки:

– Идем, а то гостья заждалась. – Увидев альбом в руках невестки, кинула на стол тарелки и забрала его. – Нет‑нет, не стоит… Извини, Альбина, я позже отберу фотографии и покажу тебе, хорошо?

– Хорошо, – не возражала та.

Роман открыл бутылку вина, однако мать застенчиво попросила:

– Налей мне чего‑нибудь покрепче, сынок.

Вопреки ее ожиданиям, ведь пить Роман запрещал, ругался, он достал из бара бутылку коньяка, налил. Взяв рюмку, мать оживилась, произнесла короткий тост:

– За знакомство? И чтоб у вас все сложилось. За ваше счастье.

Виктория Яковлевна старалась поддержать беседу, но застолье все равно прошло в натянутой атмосфере, над этим домом и хозяйкой довлело несчастье, оно ни на миг не давало возможности отвлечься. От наблюдательной Альбины не ускользнули очень теплые отношения и взаимопонимание матери с сыном, возникшие не сиюминутно под гнетом известных событий, а сложившиеся в результате длительного времени. Роман не пил, развлекал мать рассказами о работе и знакомых, следил, чтоб она меньше прикладывалась к рюмке. Но кто ж уследит за ней, когда она останется одна? Видимо, поэтому, собираясь уходить, он вдруг предложил:

– Хочешь, мы останемся у тебя?

– Ну, что ты, Ромик, – улыбнулась мама, погладив сына по щеке. – Вам хочется побыть вдвоем, к тому же у вас есть свой дом, к нему надо привыкать Альбине. А я в порядке. Правда, правда.

Настаивать он не стал, скорей всего потому, что она все равно отказалась бы. Наверное, ей комфортней одной, решила Альбина.

– Как тебе мама? – поинтересовался Роман в машине.

– Раздавлена. Может, не стоило оставлять ее одну?

– Да, она не выносит одиночества, но, знаешь, почему не захотела оставить нас? Потому что без меня она получит свободу и опустошит бутылку коньяка. Пить мама начала, когда отец ее бросил, вернее, после того, как побывала в больнице и едва не отдала богу душу. Казалось бы, после больничной встряски она должна была взять себя в руки, но нет. У меня не проходило ощущение, что она пьет не только, чтоб забыться сном, а мечтает однажды не проснуться. Вот чего стоит счастье нашего отца, которого ты уговаривала меня понять.

– Он же твой отец, – слабо возразила Альбина.

Слабо, потому что нет ничего более убедительного, чем пострадавшая сторона, то есть Виктория Яковлевна. Знакомство с матерью Романа расставило другие акценты. Еще недавно Альбина была на стороне Евы и ее мужа, теперь вряд ли она сказала бы подруге: плюнь на всех. Оказывается, за свои слова и советы может быть стыдно.

– Да, он мой отец, к сожалению, – тем временем нехотя согласился Роман. – Но рожал меня не он, грудью кормил не он, уроки со мной делал не он, не его жизнь висела на волоске еще совсем недавно. И мне пришлось возвращать ее к жизни, нет, заставлять жить, одновременно заботиться о Лельке, а наш папа в это время сыграл пышную свадьбу, поехал в круиз с новой женой. Этого я ему никогда не прощу. – Он притянул Альбину, у самых губ прошептал: – Устала?

– Немножко. – Она обрадовалась перемене темы, а после поцелуя, когда голова крутанулась, произнесла, смеясь: – Я, кажется, пьяная.

– За дорогу пройдет. – Он завел мотор, выехал на шоссе. – Кстати, я обещал маме, что через год она станет бабушкой. Обязательства надо выполнять, чем и займемся, когда приедем.

– Ты не даешь мне опомниться, – ахнула Альбина.

– И не дам, – пообещал Роман, подмигнув.

Перспективный план обескуражил ее, противоречил установленным правилам, когда отношения должны развиваться постепенно. Трудно поверить, что спонтанное влечение закрепится и останется надолго, обычно все заканчивается так же внезапно, как началось. Пройдет романтический флер, что потом будет? Альбина взглянула на человека, перевернувшего ее представления о жизни, главное, не возникло мысли, что он пошутил насчет обязательств перед будущей бабушкой. Чертовые сомнения с неуверенностью и страхами! А если принимать то, что сейчас есть? Разве плохо с Романом? А лет‑то ей сколько? Мать Альбины обязательно сказала бы: «Ты еще харчами перебираешь?! Дура, что ли? С мужчиной надо спать, а не с батиком». И она была бы права.

Но сомнения вещь самая нестабильная, они закончились, когда Роман обнимал и целовал ее, когда их дыхания встречались, становясь общим.

 

Глава 14

 

Шестой день начался с пятничного кошмара. Даниил Олегович успел позабыть, что в его царстве полуфабрикатов толпами бегали тараканы, но в понедельник с утра об этом ему напомнили. Он сам забегал, как таракан, умасливал, упрашивал, подмазывал, чуть ли не на коленях ползал перед каждым членом комиссии в отдельности, приехавшей закрыть предприятие, – не помогло. Правда, временно закрыть, после санитарной обработки, которую он должен оплатить, выплаты штрафов и еще одной проверки работа возобновится, но это же простой. Чудовищные убытки. К тому же всегда найдется мерзопакость, обеспечивающая новостями весь свет: мол, у Даниила Олеговича мясо‑то ненастоящее, крысами и тараканами кормит народ. Тогда бизнесу в прямом смысле наступит амба, ибо тупой потребитель верит всему, что вольют в его уши.

В полном отчаянии, с головной болью Даниил Олегович плюхнулся в кресло, попросил секретаршу принести таблетку. Только выпил ее, не успел отдышаться, как притащилась крокодил в юбке с двумя крокодилятами. Отчего‑то сегодня Даниилу Олеговичу особенно не нравилась Мокрицкая, не нравились и ее мальчики.

– Мне нужно, чтоб вы поездили по городу, – заявила с порога она.

– Зачем? – нахохлился он.

– Мы хотим понять, каким образом за вами осуществляют слежку. Можете возвращаться домой, теперь в вашем доме будет постоянно находиться наш сотрудник.

И ни слова: а как прошел вчерашний день, не звонили ли похитители, да и вообще, как вы себя чувствуете? Даниилу Олеговичу необходимо участие, пусть формальное, но доброе слово, которое даже кошкам приятно. Так то ведь кошки, а он человек с душой, и душа болит, между прочим.

– Это лишнее, – произнес Даниил Олегович, вспомнив, как вчера дал себе слово с ментами больше не дружить. И не откажешься от их услуг, сразу заподозрят черт знает в чем.

– Разрешите нам решать, что лишнее, а что насущное, – отчеканила она.

Даниил Олегович поднял на нее глаза: и это женщина? Внешне, конечно, да, но не более. Он еще раз попытался мирно урегулировать проблему:

– Я не могу сейчас ездить по городу, нет времени.

– Как это – нет времени? – подняла она одну бровь.

Одну! Вторая осталась в покое, отчего ее мимика показалась мнительному Даниилу Олеговичу надменной, оскорбительной и унизительной. Он сжал челюсти до судороги, только слова все равно вылетели злобные:

– Да поймите вы, черт возьми! Закрывают мое предприятие, потому что какой‑то подлец подбросил тараканов в цех! Да такого сроду у меня не было даже в лучшие времена, когда контроля не существовало! А знаете, чем это грозит? Убытками, какие вам не снились! Меня задались целью разорить!..

Внезапно он осекся, хотя мог бы еще много сказать, ведь когда нервы рвутся, человек не управляет собой. Жалобы Даниила Олеговича обрубил взгляд Мокрицкой, так, наверное, смотрит сестра дьявола перед тем, как выпотрошить жертву – без жизни, без эмоций. Тон ее был еще хуже:

– В таком случае, вы сначала решите, что для вас главнее: дочь с женой или предприятие. До свидания.

Даниил Олегович остался один, потер подбородок, запыхтел:

– Тоже мне, Медуза Горгона! Меня в камень не обратишь. Убралась и – слава богу, мешать не будет.

 

– Осел, – усаживаясь в машину, высказалась Кристина в адрес Даниила Олеговича.

– Да ладно тебе, – заворчал Тимофей. – Мужику и так погано, а тут ты наехала…

– В том, что с ним произошло, виноват он и никто другой, – теперь от нее досталось Тимофею, который слушал взвинченный монолог с флегматичным спокойствием. – Ему все можно было – подличать, выставляться перед всеми магнатом, кидать, жениться на девчонке, вот его и взяли за слабое место: женушку вместе с дочерью выкрали. Но сейчас папу Жало больше волнуют убытки, разорение…

– Вот‑вот! – подхватил Зураб с заднего сиденья. – А Роман грозился папу на пенсию отправить.

– Не его ли рук дело – тараканы? – поддержал его Тимофей.

– Как ты докажешь? – фыркнул Зураб.

– И мотив у него есть, – согласилась Кристина, немного успокоившись. – И деньги есть, чтоб воплотить мечту. Но доказать заговор против отца мы действительно не сможем, потому что ни один человек не признается, что специально принес тараканов в цех по просьбе Романа.

– М‑да, хотя бы одного свидетеля заполучить – и бери Рому тепленьким, – посетовал Тимофей. – А коль мечта несбыточна, то пора с него глаз не спускать.

– Зураб, – кинула через плечо Кристина, – возьми под свой патронаж Романа.

– Есть, – отозвался тот.

– А мы, Тимочка, еще подумаем и посчитаем.

 

В цех ее Роман не пустил, она наблюдала за ним через большое застекленное окно, и, должна была признать, имелось на что посмотреть. Он увлекся, к нему подходили люди, о чем‑то говорили, он думал, кивал, осматривал аппараты неизвестного назначения, отдавал распоряжения. Все, что сопутствует людям творческих профессий, а это вдохновение, азарт, наслаждение самим процессом (далеко не творческим, хотя как знать), отразилось на лице Романа и в его поведении. Казалось, он забыл, что привез Альбину показать свое детище, но нет, изредка Роман оборачивался и улыбался ей или махал рукой. Не ускользнуло от нее и то, что его здесь любят, работники стараются, видно, дорожат работой, значит, Роман неплохой руководитель.

Он снова привел ее в кабинет, попросил секретаршу принести кофе, закурил:

– Как тебе мой комбинат?

– Впечатляет. А ты хвастун.

– Немножко. Так ведь есть чем хвастать, все создано с нуля и за короткий срок. Но я очень хотел этого, работал по двадцать четыре часа в сутки, а бог мне помог.

– Деньги не играют роли? – поддела его Альбина.

– Играют. Но не ту, о которой много говорят. Есть предложение: покажу тебе еще одну авантюру, здесь недалеко, несколько километров от города. Я – за, ты, надеюсь, тоже. Сейчас выпьем кофе и поедем. У тебя загадочная улыбка, это что‑то означает?

– Абсолютно ничего. Приятно видеть увлеченного делом человека.

Альбина чувствовала, как увязает в нем без всяких раскачиваний, но об этом не расскажешь, да и не стоит.

 

Ничего не лезло в голову, оттого возникали длинные паузы, которые заполняли тем, что молча пили чай.

– Мадама, у тебя кислая мина, – констатировал Тимофей.

– Ну и что? – не расстроилась Кристина, собственно, она без его замечания расстроена. – Меня беспокоит одна вещь: если до сегодняшнего дня мы хоть как‑то двигались вперед, то сейчас у нас полнейший простой. Это плохо.

– Это закономерно, – поправил он. – Не выдвинуты требования, а без них попробуй, найди девчонок.

– Да, Зураб, – поднесла к уху трубку Кристина. Вдруг ее личико из кислого преобразилось в заинтересованное. Тимофей подскочил к ней, наклонился, чтоб послушать. – Так… Понятно… А ты?.. Такси поймал бы! Теперь жди там же.

Она положила трубку на стол, взглянула на Тимофея с коварной усмешкой, словно заготовила бомбу, тот выпалил на взводе:

– Громкую связь включать надо, я ни хрена не слышал. Чего там стряслось?

Не сразу Кристина ответила, видно, новости от Зураба ее саму ошеломили, она думала, как преподнести их Тимофею. Наконец созрела:

– Альбина и Роман вышли из офиса, сели в машину и уехали.

– И все? – недоверчиво спросил он, так как прекрасно понимал, что одного выезда мало для такой реакции.

– Они целовались в машине, – сказала Кристина.

– И что? – Однако Тимофей осекся, ибо поцелуи означают связь, а связь у кого с кем? – Целовались, значит… То есть они…

– Безусловно, Тимочка, взрослые люди целуются, когда между ними близкие отношения. Очень близкие. Когда терпеть нет сил, а страсть накрывает прямо в машине, фактически на работе.

– Альбина не работает у него, ее рабочее место дома, – недоуменно пожимал плечами Тимофей.

– Тем более!

И ткнула его в грудь указательным пальцем, Тимофей слегка согнулся:

– Осторожно, проткнешь. Но как они целовались, если Альбина отзывалась о Романе неважно: пришел, требовал сказать, где Ева, наговорил кучу гадостей. Выходит что?..

– Либо они заодно, либо один из них использует другого, не исключено, что и подставляет.

– Роман подставляет. У Альбины нет мотива, – уверенно сказал он, правда, тут же сдал назад. – Хотя мотив, может, и есть, только мы его не знаем. Но Ева была у нее в тот вечер, когда пропала. Ушла в восемь часов, и больше ее никто не видел… Слушай, Кристина, а если Альбина позвонила похитителям, то есть сообщила, что Ева вышла от нее? И наверняка она бывала в доме подруги, значит, поставила «жучки».

– Их мог поставить и Роман.

– Он не приходил к отцу, из‑за Евы они были в ссоре, немного сошлись, когда выкрали Лелю.

– Ты уверен?

– Я выспрашивал у папы Жало.

– А мне кажется, для Романа не составит труда проникнуть в дом отца.

– И к домработнице приходила женщина… Не Альбина ли?

– Пока у нас на нее ничего нет, как и на Романа, мы только предполагаем.

На этот раз Тимофей возразил, повысив голос:

– Посторонний человек не сможет зайти в дом папы Жало – это раз! Два: надо знать дом, чтоб расставить «жучки» в местах, где хозяин бывает часто. Например, на третьем этаже их нет. Это сделал только близкий человек. А кто может быть ближе подруги или сына?

– У нас на них ничего нет, – повторила Кристина.

– Так надо добыть улики.

– Давай думать, как это сделать.

 

На деревенском просторе ветер гулял вовсю, Альбина куталась в шерстяную кофту, пока Роман седлал с конюхом лошадь. Холмистый ландшафт просматривался далеко, внизу извивалась узкая речка, порывы ветра расчесывали длинные плети высоких ив, которые почему‑то плавно взбрасывали ветки и так же плавно их опускали. У берега стояло несколько автомобилей, люди либо приехали отдыхать, либо удить рыбу. Да, здесь хорошо, а провести несколько часов на природе – прекрасная релаксация, как сейчас убеждают.

Роман вывел из конюшни рыжего и поджарого жеребца на тонких ногах, но неоседланного, подвел к Альбине:

– Смотри, какой красавец. И умница, поэтому кличку дали ему Фауст. Лошади как собаки, если уж любят, то навсегда.

– Ты же хотел преподать урок верховой езды, – напомнила Альбина, протянув руку к длинной морде Фауста, но тот отдернул ее, испуганно убрала руку и она.

– Он не в духе сегодня, – похлопывая по крупу Фауста, сказал Роман. – Я не сторонник насильственных методов, когда дело касается лошадей. Знаешь, их можно заставить слушаться, не причиняя боль, а договориться, они отлично понимают человека. И как у человека, у лошади бывает плохое и хорошее настроение.

– Зачем тебе лошади? Ради денег или удовольствия?

– Пока ради удовольствия, но планы наши простираются дальше. Хорошая лошадь может уйти на аукционе за бешеные деньги.

Невольно она рассмеялась: Роман вообразил, что ему любое дело по плечу? Уверенность хороша, но когда она зиждется на базе знаний, Альбина не удержалась от сомнений:

– Это же целая наука – выращивать лошадей, им посвящают всю жизнь высококвалифицированные специалисты.

– А здесь есть два настоящих специалиста, которые осели в этой деревне случайно. Они вышли ко мне с предложением, я нашел пайщиков‑дольщиков, и начали работать. Кстати, в этих краях когда‑то занимались выращиванием лошадей, люди, которые могут помочь, еще живы. Пойдем, поставлю его в стойло, а то он нервничает. И покажу других, правда, попроще. А знаешь, сколько нашлось добровольцев ухаживать за лошадьми?

– Неужели? – идя рядом с ним и Фаустом, не поверила Альбина.

– Деревенские мальчишки и девчонки тут целыми днями болтаются, убирают, чистят конюшни и лошадей. Это же лучше, чем бездельничать?

– Конечно.

Как ни сопротивлялась она, а Роман усадил ее на смирную, по его словам, лошадь и провел, держа под уздцы, вдоль загона. Непривычные ощущения, когда сидишь в седле и чувствуешь, как под тобой играет живое тело. Кажется, недолго и свалиться, а падать достаточно высоко, наверняка будет больно. Изредка Роман кому‑то звонил, но ему не отвечали. Потом еще час провозились в конюшне, помогали по мелочам, потом перекусили, потом Роману продиктовал коневод, что необходимо приобрести, тот записал и махнул Альбине:

– Поехали. Хочу еще на комбинат заскочить.

В машине он еще раз сделал звонок, да неудачно.

– Кому ты все время звонишь? – спросила Альбина.

– Марату. Видимо, он не может говорить.

– Я совсем расслабилась от впечатлений, второй день бездельничаю. Мои батики меркнут в сравнении с твоими масштабами.

– Ты не бездельничаешь, а знакомишься со мной, – возразил Роман, выезжая на прямую дорогу, ведущую к городу. – А масштабы у тебя свои. Мне, к примеру, не нарисовать даже яблока, если и нарисую, то вряд ли оно будет похоже на яблоко.

Ветер… Альбина подставила ему лицо, глубоко вдыхая прохладу. Ветер врывался в окно, предвещая сказочную феерию обязательно с прекрасным концом. Стоп, стоп. О каком конце может идти речь, когда все только начинается? Впрочем, начало и есть конец тому, что было и отодвинулось назад, теперь не имело ни смысла, ни значения. Ветер… Приходилось щуриться от непрерывного потока, бьющего в лицо и вызывающего восторг. А хотелось заглянуть туда, вперед, что там будет и как? Но в будущее не шагнуть, его лишь можно угадывать, чувствовать, что‑то подсказывало Альбине: не бойся. Наверное, это ветер…

 

Даниил Олегович рылся в ящиках: где‑то должен лежать валидол. Создав редкий беспорядок, он плюхнулся в кресло и закричал, словно у него вырывали сердце вживую:

– Рая! Райка! Черт, никого не дозовешься!

– Что, Даниил Олегович? – появилась Раиса, работающая у него со дня основания, естественно, пользующаяся доверием шефа.

– Валидол! – бросил он гневно.

Несмотря на тучную комплекцию, Раиса носилась, как пропеллер. Не прошло и минуты, а она поставила перед ним блюдце с таблеткой и стакан с водой:

– Вот, Даниил Олегович.

– Воду зачем? – бросив таблетку в рот, спросил он.

– Запить…

– Валидол сосут, дура.

О, шеф в скверном настроении, давно такого с ним не случалось – года полтора. Женившись на девочке Еве, он переродился в общительного и добродушного, заметно помолодел, стал подтянут. Раиса нарадоваться на него не могла, ведь приятней работать с человеком, а не с монстром. Теперь она не узнавала шефа, за несколько дней он сдал, вернулся к себе прежнему, то есть хаму. Попятившись от стола, Раиса пролепетала извиняющимся тоном:

– Тогда… вдруг вам захочется пить.

– А веревку чего не принесла? Может, мне повеситься захочется, – прорычал он, став красным, будто из парилки выскочил, где окатили его кипятком.

– Бог с вами, Даниил Олегович, – панически замахала она пухлыми ручонками, в глазах блеснули слезы. – Не расстраивайтесь так, все образуется…

– Что образуется, что? – был вне себя шеф. – Сволочи!

– Вы о…

– Да! – рявкнул Даниил Олегович. Но при чем тут она? Райка предана, как рабыня, всегда на его стороне. Даже когда он трудно разводился, а потом с блеском и шиком женился, она поддерживала в нем боевой дух. В общем, действительно подруга. – Сядь.

Она устроила зад на стуле, замерла, готовясь исполнить любой приказ шефа, который обхватил руками голову и двигал челюстями – валидол сосал.

– Ты когда‑нибудь видела паразитов, не берущих взяток?

– Нет, – мотнула она головой и снова замерла, даже пышная грудь десятого размера не двигалась, будто секретарша не дышала.

– А они не взяли! Уроды.

– Странно. Всегда же брали.

– А сегодня не взяли. По миру пойдем, Раиса, если так дальше пойдет.

– Бог с вами, – снова замахала она ручонками. – Возьмут, вы попросите их…

– Ммм… – застонал он.

– Еще валидола? – подскочила Раиса.

– Давай… Упаковку.

 

Досматривали фильм, лежа на диване, правда, Кристину кино не увлекло, потому что не отпускали мысли. Зато муж умудрялся фильм смотреть и журнал читать. Звонок раздался в одиннадцать. Кристина поднялась, вытрясла сумочку, нашла телефон:

– Да, Зураб?

– Альбина не вышла от него, – сообщил он.

– То есть осталась ночевать?

– Угу. Свет выключили, а она не поехала домой.

– Понятно. Отправляйся и ты спать.

Она вернулась на диван, а кино закончилось.

– Кто победил в фильме? – спросила Кристина Толика.

– Наши. А кто и у кого остался ночевать?

– Ну, ты даешь, – приподнялась Кристина. – Журнал читаешь, одновременно кино смотришь и слушаешь мои переговоры?

– Я же уникум, как Юлий Цезарь.

– От скромности не умрешь… Ой!

Толик уложил Кристину на лопатки, шутливо прорычал:

– Да, я нескромный! И сейчас докажу это! А всего себя целиком посвящаю только одному делу…

Поцелуй… и еще… и еще…

 

Глава 15

 

Две подружки, забросив детей в садик, успели съездить на рынок и опаздывали на работу. Чтобы сократить путь, двинули не по лестнице вниз, а через дикие заросли по протоптанной и узкой тропинке, предназначенной больше для прогулок. По дороге обе строили планы на день, а надо: сбегать в школу желательно в перерыв, после работы заскочить в сберкассу, в садик за младшими и попутно в магазины, дома приготовить ужин и обед на завтра, погладить, уроки старших проверить и, если сил хватит, телик посмотреть. Понедельник день тяжелый, после выходных трудно входить в рабочий ритм, но вторник не легче. Вторник – это острая приправа на всю неделю, во всяком случае, для слабой половины человечества. Приходится успевать везде и переделать массу дел, чтобы хоть немного высвободить себя в среду.

Из‑за частых дождей тропинка оказалась рыхлой, в ней вязли каблуки, на полпути стало ясно: лучше б по лестнице шли, ибо время не выиграют, но поворачивать назад уже не имело смысла. Оставалось прибавить шаг или перейти на бег, как вдруг почти у цели…

– Что это? – остановилась пучеглазая блондинка.

Вторая, маленькая и похожая на мальчика‑подростка, тоже увидела:

– Не что, а кто. Мужик валяется. Алкаш, наверное.

– Как же мы пройдем? Он на дороге валяется.

– Обойдем.

Обе осторожно приблизились к его ногам, а лежал он вдоль тропинки, и опять остановились. До того неудобное место – никак не обойдешь, только переступая через него. С одной стороны тропинки земляной вал почти отвесный и весь в зарослях, с другой – крутизна, уходящая вниз, тоже в зарослях – джунгли, не меньше.

– Знаешь, а он не алкаш, – сказала пучеглазая. – Одет слишком хорошо для алкаша. Кроссовки погляди: дорогущие. И джинсы фирменные…

– Чего ж ты боишься? – спросила маленькая.

– А не схватит нас за ноги?

– Да он в нулях, даже не шевелится.

– Тогда иди первая.

Малышка передернула плечами, но, держась за толстые ветки высоких кустарников и выбирая место, куда ступить, несмело поставила ногу возле колен мужчины, протянула руку подруге:

– Держись.

Та взялась за руку, однако через секунду, когда малышка поставила ногу на следующий пятачок возле живота мужчины, блондинка замерла от вскрика подружки.

– Что там? – панически спросила она.

– Кровь, – выговорила малышка. – Голова у него в кровище…

– О‑ой… Пусти, я хочу назад…

– Он без сознания! – огрызнулась малышка. – Идем вперед…

– Не могу… Не хочу… – вырывалась блондинка, а подруга словно приклеилась к ее руке, сама не шла ни вперед ни назад и ее не пускала. – Отцепись, меня тошнит…

– Заткнись! – тявкнула маленькая подруга, оказавшаяся храбрее блондинки. – Предлагаешь бросить мужика? Мой сосед так же умер: упал на улице, а все проходили мимо. Если б вызвали вовремя «скорую», спасли бы хорошего человека. Ты бы хотела на его месте здесь лежать без помощи?

– А что мы можем сделать?

– «Скорую помощь» вызвать, вот что. Но надо перебраться на ту сторону, выйти на нормальную дорогу, я останусь ждать врачей, а ты побежишь на работу и предупредишь, почему я задержалась.

Блондинка не успела сказать, что от вида крови она сама ляжет рядом с мужиком, а малышка с невероятной силой потащила ее вперед. Чего стоило подчиниться! Едва не упала на мужика, переступая через него, старалась не смотреть на голову в крови. Очутившись на свободном месте, малышка оглянулась:

– Здорово его огрели… Чего стоишь? Беги со всех ног.

Блондинка помчалась на работу, а подруга шла к проезжей дороге, набирая номер «Скорой помощи» на мобильнике.

 

…Вторник… Ровно неделя прошла, точнее – ровный счет будет вечером. Даниил Олегович спал дома, все равно не выспался, как всегда, встал с ощущением разбитости и тревоги. Он выделил комнату на третьем этаже с окном, выходившим на улицу, наблюдателю с простым именем Гриша. Еще вчера днем Даниил Олегович отдал ему ключи, высказав опасения:

– Как же вы зайдете ко мне, если за домом следят?

– Если похитители будут интересоваться, скажете им, родственник приехал устраиваться на работу.

– Но тогда мы должны будем разговаривать в доме, а ваша Мокрицкая запретила из‑за «жучков». Да и я могу нечаянно ляпнуть не то. Давайте сделаем так: я позвоню соседям, те вас пустят, а вы, простите, перелезете через ограду на мой участок…

– Можно и перелезть, – не возражал Гриша.

Перелез. Хоть какая‑то польза от Мокрицкой – не так страшно в доме находиться. Правда, Даниил Олегович не понимал, за кем этот мальчик должен наблюдать, может, за ним? Стало быть, он телохранитель, только почему не хранил его вчера весь день? Расспрашивать Даниил Олегович поленился, к тому же в доме нельзя разговаривать. В зеркало он глянул и ужаснулся – совсем сдал. Наскоро побрившись и слегка перекусив, Даниил Олегович умчался брать измором несговорчивых санитаров с инспекциями.

Роман уехал на работу, оставив Альбину с напутствием: отдыхай. А она и не рвалась к краскам с кистями, разнежилась. Перемены тоже стресс, обрушились они внезапно, Альбина не была готова к ним, но приняла, потому что заманчивы.

Кристина, Тимофей и Зураб собрались в кабинете и полдня ломали головы, что означает связь Романа с Альбиной. В подобных обстоятельствах берется под контроль всяческое колыхание вокруг пострадавшей стороны, а тут странный альянс подруги пропавшей Евы и брата похищенной Лели. Ясно же, что не вдруг он возник, а любовники оба скрыли сей факт. Но как они причастны, вдвоем ли затеяли интригу, или кто‑то один хитрый да умный, кто из них главенствующая партия – здесь были расхождения. Ко всему прочему условия похитители так и не выдвинули. Кристина ничего не предлагала, отделывалась междометиями или молчала.

– Что мы тут мусолим одно и то же? – разошелся Тимофей. – Все, ребята, логическим путем не вычислим, кто есть кто. Обоим на хвосты надо посадить оперов, а телефоны поставить на прослушку. Через день будем знать, где Леля и Ева, кто‑то из этой парочки заказчик, это мое убеждение.

– Я согласен с Тимой, – сказал Зураб. – Промедление смерти подобно, разве не так говорят? Если похитители почуют опасность, девчонок уничтожат, невзирая на заказчиков. Ни Роман, ни Альбина им не помешают, пацаны себя будут спасать.

– Уговорили, я иду к Щеглову, – поднялась Кристина. Через несколько минут она вошла в кабинет. – Можно, Валерий Викторович?

– Только быстро. Что у тебя?

– Еще как минимум нужны два человека.

– Зачем?

Этого вопроса она боялась, зная о дружеских отношениях Щеглова с обоими Жалами. Прямо сказать нельзя, ибо реакция будет известная: ты что себе позволяешь, да я знаю Романа, да он – ух и ах. Пришлось юлить:

– Круг подозреваемых расширяется, надо последить за двумя гражданами.

– Не могу. Во всяком случае, не сейчас, все поехали на убийство.

– Кто убит?

– Мужчина. Труп с проломленным черепом нашли утром у Павловского спуска. И вообще, ты обнаглела: у тебя есть Тимофей, Зураб, Гриша. Не могу же я всех отдать в твое подчинение! Сегодня труп нашли, а вчера три ограбления было, одно разбойное. С этим кто будет разбираться?

– Моим ребятам тоже надо когда‑то спать.

– Я все сказал, – махнул он рукой, выгоняя ее.

Несолоно хлебавши, Кристина вернулась в кабинет, села на стул и «обрадовала»:

– Мальчики, придется вам садиться на хвосты нашей парочки, никого не дает Щеглов, все заняты.

Оставшись одна, Кристина занялась расчетами. Даже нарисовала схему, состоящую из известных лиц, и, чтобы не упустить ни одной мелочи, надписала под именами, по каким причинам подозревает их. Все сходится на парочке, но у Романа есть мотив, а у Альбины он неизвестен, однако последняя отчего‑то притягивала внимание больше и больше. Еще мама не шла из головы, правда, теперь мысли занимала меньше первых двух, на нее бросить пока некого.

 

В течение дня Виктория Яковлевна обнаруживала недостачи в доме: нет соли, заканчивался сахар и зубная паста, даже шампунь и мыло на исходе. Она никуда не выходила, вернее, выходила раз в месяц и затаривалась в основном спиртным или просила соседку купить пару бутылок. А все, что нужно, привозил Роман, но до таких мелочей, необходимых каждый день, он не додумывался. В принципе не горело, можно было позвонить сыну и огласить список мелочей, он привез бы незамедлительно. Но появилась потребность самой выбраться из четырех стен, угнетавших однообразием, пройтись, не торопясь, по улицам. Она переоделась в костюм, который стал велик, что Викторию Яковлевну не расстроило и не обрадовало, просто отметилось в голове, и все.

До супермаркета шла пешком, хотя это далековато, без разбора купила по списку и поплелась назад. Конечно, думы ее были о Лельке, они никогда не отпускали, поэтому не обратила внимания на двух парней, куривших в подъезде. Так же, как мысли о костюме, отпечаталось в голове: курят двое. Она вставила в замок ключ, повернула его, затем второй ключ повернула, и, когда лишь приоткрыла дверь, кто‑то беспардонно, грубо втолкнул ее внутрь квартиры.

Толчок был сильным, ко всему прочему неожиданным, Виктория Яковлевна буквально полетела вперед, не устояла на ногах и упала, что‑то свалив. Казалось, она превратилась в безжизненный манекен, которому без разницы, куда его кинут – на свалку или он будет пылиться в магазине. Казалось, кроме жизни дочери, ее ничто не волнует, а своя жизнь ничего не стоит. Стоит. Ее жизнь имеет цену для нее же и, как выяснилось, большую цену. А оттого что жизни угрожала опасность, Виктория Яковлевна не заметила боли при падении, поползла в комнату к балкону, чтобы позвать на помощь. Она лихорадочно вспоминала, чем ей обороняться, да только как найти предметы в темноте?

Захлопнулась дверь, запрыгал луч фонарика, приближались шаги…

– Стой! – тихо рявкнул молодой человек.

Виктория Яковлевна замерла на четвереньках, и, как это бывает с людьми в подобных ситуациях, у нее появилось желание видеть их. Нелепое желание. Главное, бессмысленное. Как будто, встретившись с этими людьми глазами, они вдруг проявят снисхождение, или в них проснется жалость, и они уйдут, не сделав то, ради чего пришли к ней. Виктория Яковлевна повернулась и села, упираясь руками в пол. Но не увидела их – темно, слепил луч фонарика. Только по нечетким силуэтам поняла, что их двое…

 

Она постаралась и приготовила ужин, это не столь уж сложно, когда есть желание, а оно у Альбины было. Получилось неплохо, Роман оценил:

– А говорила, не умеешь готовить. Отлично справилась.

– Просто у женщин тяга к огню и куску мяса на нем заложена генетически. Ничего не слышно о твоей сестре и Еве?

– Ничего, – как‑то уж мрачно ответил он.

– Извини, я испортила тебе настроение, напомнила…

– Да я все время помню, что бы ни делал.

– А Марат? Не звонил?

– Нет. Я звонил раз сто, он не берет трубку. Не знаю, что и думать.

– Значит, не Эдгар, – сделала вывод Альбина. – Быть не может, чтоб за это время он ни разу не навестил пленниц.

Роман отвлекся на телефонный звонок, по мере того, как он слушал, а голос в трубке был женский, но неразборчивы слова, произносимые очень быстро, – лицо его становилось собранным и жестким.

– Я еду, – сказал он в трубку, положил ее на аппарат и двинул в прихожую.

– Что случилось? – помчалась за ним Альбина.

– Мама звонила, но я ничего не понял. Она в истеричном состоянии, говорила сумбурно. Что‑то случилось.

– Я с тобой.

Он секунду подумал и согласился.

 

Закон «дай – на» не сработал. Виданное ли дело – не берут! Враги сами себе, что ли? Даниил Олегович не смог урегулировать проблему, то есть откупиться меньшими суммами, внутренне смирился с потерями, в конце концов, люди теряют больше иногда. Однако это чужие, посторонние люди теряют, до лампочки они ему были и будут. А тут свои бабки горят, много‑много горит, и ничего не сделаешь, потому что в некоторых придурках проснулась совесть, они захотели ни с того ни с сего стать честными. Может, в государстве переворот скоро случится, оттого и потянуло чиновничью братию на благородство, чтоб в будущем их не спихнули с насиженных мест? Не иначе. Эти мародеры грозу за полгода чуют. Даниил Олегович махнул рукой: пусть подавятся вместе с государством.

Дома его встретила не Ева, умевшая успокоить, а бессловесный Гриша с биноклем на шее, изъяснявшийся знаками. Поужинали – Гриша на третьем этаже, Даниил Олегович перед телевизором. Еще недавно он возлежал на диване, уставившись в экран и поглаживая как кошку жену, прижимавшуюся к нему всем юным телом. Из киношек Ева любила боевики и про любовь, ни первый, ни второй жанр Даниила Олеговича не увлекал, но он смотрел вместе с ней, потому что его забавляло, когда она в напряженные моменты прятала на его груди личико. Потом они в упоении любили друг друга, да он в молодости столько сексом не занимался, сколько с Евой за полтора года. Теперь один лежал перед телевизором, тоска душу точила, а когда зазвонил телефон…

Даниил Олегович подскочил с бешеным сердцебиением, но не схватил трубку. А вдруг это те, кто дочь увез? Опять угрозы услышит? Только не сейчас, не сегодня.

– Не возьму, – прошептал он. – Пусть звонят. Я в ванной. Или в сортире.

Телефон позвонил и перестал. Только Даниил Олегович прилег – опять звонок, но мобильника. Пришлось подняться, так как трубка лежала в кармане пиджака. Идя к пиджаку, висевшему на стуле, Даниил Олегович решил: если номер не определен, не ответит. На дисплее высветилось: Роман.

– Отец, ты где?

– Дома.

– Мы едем к тебе, жди.

– Кто – мы?.. – Но сынок, ничего не объяснил, отключился. Даниил Олегович надел пиджак, собираясь встретить сына во дворе, ворчал: – Мало я тебя ремнем порол, Ромик, мало. Не научил уважать родного отца. Говнюк, а не сын вырос. Но ничего, ничего. Внуки за нас отомстят. А я постараюсь, чтоб мои внуки показали тебе кузькину мать.

Он вышел во двор, опустился в плетеное кресло, подпер кулаком скулу и ждал, гадая, с чем пожалует сынок. Встрепенулся, когда к воротам подъехал автомобиль, мотор заглох. Интересно, чего это ему вздумалось посетить отца на ночь глядя. Даниил Олегович пошел открыть, услышал, как сын сказал кому‑то:

– Подожди нас в машине.

С кем он приехал? Кого просил подождать? Даниил Олегович повернул задвижку… и едва не упал: Виктоша! Нагло оттолкнула его, прошла во двор, за ней сын, а он так и остался стоять у железной двери, пригвожденный внезапным визитом. Подлая Виктоша обходила двор и разводила руками, ядовито вещая:

– Ба! Какой хауз отгрохал твой папуля, Роман! И заметь: в тайне от нас. Лельке велосипед жилился купить… Ах, да! Велосипед стоит бешеные бабки, без которых папочка не построил бы это! Три этажа всего? А чего не четыре? И простора нет. Где, позвольте вас спросить, играть в гольф, теннис? А бассейн есть? Нету? Несолидно для олигарха. Ладно, – плюхнулась она в кресло, – неси угощение, обмоем твое убогое пристанище без теннисного корта и бассейна.

Заслышав шум, а может, он увидел автомобиль в окно, на порог выскочил Гриша. Даниил Олегович замахал руками, мол, уйди, потом его глаза вновь приковались к ехидне, то есть к Виктоше. Уселась в его кресло, закинула ногу на ногу… Какого черта Роман привез ее? Даниил Олегович выдавил, находясь в шоке:

– Ты пьяная?

– Абсолютно трезвая, – зло процедила она в низкой тональности, подавшись корпусом вперед. – Хочешь, дыхну?

Базарная баба. Или шлюха с панели. Даниил Олегович приструнил ее:

– Оставь, пожалуйста, свои штучки…

– Мои штучки ему не нравятся! Ха‑ха‑ха‑ха!.. – Оборвала она смех ведьмы так же внезапно, как и начала хохотать. – Потерпишь.

– Роман, что это значит? – пришел в себя Даниил Олегович.

Тон взял строгий, одновременно сухой, подбородок гордо приподнял, на ногах пружинил, немного выдавая негодование. Нет, ворвались в его дом, одна хамит, другой молча курит и смотрит, чем дело кончится! Сейчас как возьмет Даниил Олегович метлу да как погонит обоих… Метлы нет. Веник есть! Он их веником по морде, по морде!..

– Сядь, отец, – внушительно сказал Роман.

Он не повысил голоса, не прорычал, не сверкнул гневно глазами, а Даниил Олегович под воздействием его фразы как стоял, так и бухнулся в кресло. Во время паузы, когда Роман сбрасывал пепел с сигареты, кстати, пепла‑то и не было, что говорило о нервозном состоянии сынка, папа вдруг задумался: а что заставило Виктошу притащиться в столь поздний час? Не на хауз же, в конце концов, она приехала поглядеть. Он открыл было рот, чтоб спросить, мол, что случилось, но сын опередил его:

– Мама, рассказывай.

– Сам расскажи, я не могу и не хочу этому змею подколодному…

– А я хочу еще раз услышать, – перебил ее Роман с настойчивостью в голосе. – Мне рассказывай.

Виктория Яковлевна запрокинула голову назад, встретившись лицом с черным пространством над головой, всхлипнула. Что она видела в глубине неба? Из уголков глаз выкатились слезы… Даниил Олегович невольно обратил взор кверху, а там ничего, одна темная пустота. Он вернул взгляд на бывшую, потом, закряхтев как старик, повернулся к сыну всем корпусом, мол, долго это будет продолжаться?

– Ма‑ма, – протянул Роман, возвращая мать на землю.

– Слышу, слышу, – заворчала она, опустив голову. – Я ходила в магазин, когда вернулась и открыла дверь, ворвались двое. Лиц не видела, они не включили свет. Меня толкнули, я упала, мне не дали подняться на ноги…

 

Осталось закричать. Если кричать громко, то, может быть, услышат соседи. Или не услышат. Но нельзя не пробовать спастись.

– Молчи, тетка, а то я за себя не ручаюсь, – тихо приказал один из двух силуэтов, увидев, что она готовится закричать.

– Что вы хотите? – хрипло выдавила Виктория Яковлевна, отползая назад, подальше от них. – Берите и уходите… я не буду вам мешать…

Один присел перед ней на корточки, светил прямо в лицо лучом и:

– Дочку хочешь вернуть?

Виктория Яковлевна задохнулась, ей хотелось одновременно кричать от ужаса, плакать от радости, что дочь жива (это она поняла), и ответить двум подонкам, что очень хочет вернуть девочку, ничего не пожалеет ради нее. Но удушье сдавило горло, она лишь закивала часто‑часто.

– Хочешь, – понял он. – Правильно?

– Да… – вымолвила Виктория Яковлевна. – Хочу… Где она?

– Тогда передай своему бывшему козлу, чтоб приготовил миллион евро. Ты поняла? Миллион! Евро! Наличкой.

– Да… поняла…

– Миллион стоит жизнь твоей дочери, – вдалбливал в нее каждую букву он, не надеясь, что тетка вникла в его слова.

– Миллион, – кивнула Виктория Яковлевна.

– Скажи, даю ему три дня. С завтрашнего, поняла?

– Да… Три дня… с завтрашнего… И что потом? – Он выпрямился, не убирая слепившего луча. Это была пытка, потому что он молчал и не уходил, второй стоял без движений. Не дождавшись ответа, Виктория Яковлевна подумала, что они не расслышали вопроса, повторила: – А потом что делать?

– Всему свое время. И передай своему козлу, если на нас менты устроят облаву, то ему тоже не жить. У нас руки длинные, достанем. Так и передай: не жить ни ему, ни дочери.

Два силуэта утонули в темноте, затем хлопнула входная дверь, а Виктория Яковлевна не поняла, что они ушли. Она сидела на полу, вглядывалась в темноту, вслушивалась в тишину…

 

Глава 16

 

Виктоша колюче уставилась на бывшего мужа, колюче и требовательно, мол, срочно дай миллион. А Даниил Олегович ни звука, лишь потирал колени, поджав губы, мысли его наслаивались одна на другую. Нет, сама Виктоша не притащилась бы ни при каких обстоятельствах даже ради дочери, ее заставил Роман. Итак, условия выдвинуты, как и предполагалось – деньги за дочь. А что они потребуют за жену? И когда потребуют?

Миллион?!! У Даниила Олеговича зашевелились остатки волос на голове от той суммы, которую запросили похитители. Практичный мозг быстро подсчитал, сколько это будет в рублях, после чего у папы занемели губы, как от местной анестезии, когда рвут зубы, поэтому Даниил Олегович не смог озвучить даже междометием свои эмоции. Через некую призму, будто посторонний, он видел Виктошу, открывавшую рот:

– Когда я поняла, что они ушли, включила свет и долго не знала, что делать. Не к тебе же мчаться! В голове полный хаос был, меня трясло. Потом сообразила и позвонила Роману, он сразу приехал.

Роман закурил. Смотрел на отца выжидающе, но, господи боже, сколько же в его глазах презрения и провокационной жестокости: дескать, поделом тебе, папуля, плати теперь. Сынок не предлагал помощи, неужели оба думают, что Даниил Олегович может запросто достать миллион из тумбочки? Пауза затянулась, Роман принялся нервно ходить, поглядывая на отца уже как на врага, вдобавок Виктоша, злобно сверкая глазами, произнесла с расстановкой, чтоб каждое слово долетело до бывшего мужа и врезалось в его мозги, как пуля:

– За жизнь Лели они потребовали миллион.

Если б это был миллион рублей!

– Роман, принеси водки, – с трудом выговорил Даниил Олегович, ощутив нужду в подкреплении силенок.

Роман ушел в дом, а Виктоша не сводила с него свирепых глаз, рождавших у Даниила Олеговича страстный порыв убежать.

– Ты слышал, что я сказала? – процедила отставная жена. – Нужен миллион, и твою дочь отпустят.

– Я слышал, – сказал он. – У меня нет таких денег.

– Что? – коротко бросила Виктоша, повернув к нему голову боком. – У тебя нет денег? Я не ослышалась? Ну‑ка, повтори.

– Таких, – подчеркнул он, – нет.

– А на что ты выстроил ЭТО?

Она обвела рукой двор, затем положила ладонь на колено, оттопырив локоть в сторону. Поза бандитки с большой дороги. Да и сама Виктоша стала похожа на рэкетира, оскалилась, показав зубы, надо сказать, не вставные, как у него. Роман принес на подносе водку, две рюмки и закуску, нарезанную наскоро большими кусками. Даниил Олегович схватил бутылку и прямо из горлышка отпил несколько глотков.

– Роман, ты не слышал, что без тебя сказал наш папочка! – ерничая, заверещала Виктоша. – У него нет денег, представляешь? Только кто ж тебе, Нил, поверит? Рожа у тебя никак не нищего, да и хауз не лачуга, а тебе жалко какой‑то миллион?

– Не жалко! – гаркнул Даниил Олегович, потеряв всяческое терпение. – Не жалко. Просто у меня нет таких денег…

Вместо того чтоб сесть за круглый стол и сообща, мирно найти выход, бывшая жена заорала, как полоумная:

– Продай дом, предприятия, да хоть себя!

– Не ори, – тихо сказал Даниил Олегович, подскочив. – Не хватало, чтоб соседи слышали наши разборки.

Не подействовал робкий призыв к порядку, напротив, он подогрел озлобленную Виктошу:

– С каких пор тебя волнует, что будут думать о тебе соседи, друзья, вообще все? В этом городе ты прославился, как поп‑звезда. Значит, героем‑любовником выставиться не стыдно? А когда на тебя орут – стыдно, это бьет по репутации! Штаны подтяни! Они сползли у тебя ниже брюха! Стыдно стоять перед женщиной в таком виде!

И подтянул! Механически подтянул, под воздействием окрика. Хотя какая она женщина? Жена, которую он бросил, потому что разлюбил. Но после ее ора пауза пугала тишиной, а переходы Виктоши из одного состояния в другое говорили о патологических отклонениях. Только что ерничала, издевалась и орала, внезапно успокоилась или выдохлась, потерла лоб дрожащей рукой и продолжила хрипло, видать, надорвала голос:

– Позволь напомнить: я не стала делить с тобой твой «капитал», а половина принадлежит мне. Поэтому сейчас оцениваю свою половину в миллион евро, это даром. Отдай мне мой миллион, и я без тебя вытащу свою дочь.

Даниил Олегович стоял перед ней и думал: «Куда от этого всего деться? Они доконают меня, жить не дадут, я вечно буду их должник, всегда буду слышать их претензии и попреки…»

– Звони, отец, в милицию, – дал бесстрастный совет Роман.

– Только не это! – запротестовал папа. – Нет‑нет.

– Как это понимать? Почему ты не хочешь ей звонить?

И сынок туда же: встал возле бешеной мамочки, скрестил руки на груди, вперился в отца, прищурившись. Монолит! Таран! И хотят протаранить человека, за счет которого жили долгие годы! Но сейчас, очутившись в тяжелейшем положении, Даниил Олегович не имел права их укорять, ставить на место и тем более обвинять, ибо они лица заинтересованные, значит, должны помогать.

– Они… – обессиленной интонацией начал он. – Те, кто увез Лелю, они знают все: где я нахожусь, с кем общаюсь. Они все знают и говорили мне об этом. Я думаю, в милиции у них есть свой человек…

– Чушь, – оборвал его Роман. – На понт тебя берут.

– Ты слышал, что сказала твоя мать? Если на них устроят охоту менты, меня убьют.

– Плевать мне, что они сделают с тобой, дочь верни, – прорычала Виктоша.

– А мне не плевать! – огрызнулся Даниил Олегович.

Она хотела вскочить и скорей всего кинуться драться, но Роман удержал ее обеими руками за плечи:

– Спокойно, мама. – Для папы у него имелся другой тон, далекий от ласкового. – Отец, раз не хочешь ставить в известность Мокрицкую, тогда отдавай деньги.

– Как?! Где мне их взять?! – взвыл Даниил Олегович, поражаясь, что когда‑то близкие люди не понимают простых вещей и не принимают объяснений. Он схватил со стола бутылку, заходил по двору, выпил водки. – Я готов продать душу сатане, но где он? Сатана! Эй! Иди сюда! Я продам душу за миллион евро, для тебя это мелочи. Где же он, а? Нет! Не идет! А я готов.

Виктория Яковлевна встала, при том легкое кресло повалилось, и направилась к выходу, но у самых ворот оглянулась, на удивление спокойно сказала:

– Сатану не стоит звать, ему нечего покупать у тебя, душу свою ты давно заложил. Но имей в виду, Нил, если я больше не увижу Лельку живой и невредимой, приду сюда и перегрызу тебе горло. А если твоя тварь, для которой ты выстроил этот хауз, к тому времени вернется, то и ей перегрызу глотку. Я буду беспощадной.

Высказав угрозы, Виктоша ушла с гордо поднятым носом, вскоре послышалось, как хлопнула дверца машины. К Даниилу Олеговичу подошел Роман, но не положил участливо руку на плечо, не подбодрил, а равнодушно попрощался:

– Ладно, отец, бывай. С этим надо переспать. У тебя есть ночь до завтра, так что думай и решай.

Что потянуло Даниила Олеговича пожаловаться?

– У меня на производстве неприятности. Кто‑то принес тараканов во время рейда инспекции. Закрыли предприятие, всю продукцию завтра подвергнут уничтожению, штрафы начисляют.

– Взятку дай. Это дешевле.

– Не берут!

– Не берут? – изумился сын. – Значит, честные люди.

– Кто честный? – завелся Даниил Олегович. – Всегда брали, а сейчас не берут, враз стали честными?

– Ну, не знаю, отец, чем тебя утешить.

– Такое чувство, будто кто‑то взялся и меня уничтожить вместе с моими полуфабрикатами.

– Это всего лишь досадное стечение обстоятельств. – Роман сделал несколько шагов к выходу, вдруг обернулся. – Да, насчет сатаны… Тебе не кажется, отец, что сатана в аду самый порядочный товарищ? Он наказывает за зло, хотя сам же искушает. Но люди‑то поддаются. Наказывает за предательство, преступления, подлость.

– Хочешь сказать, я его клиент? – мрачно промямлил Даниил Олегович, обидеться и оскорбиться не хватило сил, сегодня он выжат как лимон.

– Тебе видней.

– Подожди, – подошел к нему папа, замялся.

– Ну, говори, говори, – поторапливал его Роман.

– Твоя мать не говорила, но, может, ты знаешь… О Еве они ничего ей не сказали?

– Мне она не говорила, расспрашивать ее я не буду. Пока.

Ушел. Ни сочувствия, ни жалости, ни помощи! Роман предоставил отцу решать, как быть. Его не волнует жизнь сестры?

– Я породил чудовище.

Вот такое печальное заключение.

 

Около одиннадцати утра на следующий день в дверь кабинета просунулась голова Тимофея:

– Мадама, у меня для тебя сюрприз величиной с дирижабль…

– Почему не держишь хвост Жало‑сына? – неласково встретила его Кристина.

Тимофей чутко уловил: мадама не в духе, причина понятна, он уже раскусил ее. И не в деньгах дело, которые обещал папа Жало и которые они могут не получить, а попался случай, когда не знаешь, в какую сторону грести, что плохо отражается на общем настроении. Кристина женщина тщеславная, ей доказать хочется мужикам‑скептикам, что не лыком шита, хочется держать в руках пальму первенства и размахивать ею. Зайдя в кабинет, Тимофей прикрыл дверь, чтоб посторонние уши не слышали, если Мокрицкая вздумает ныть, и расплылся в загадочной улыбке:

– Мадама, меня не пугай, я ж не папа Жало. Сынок никуда не денется, займусь им позже. Идем, что‑то покажу – обалдеешь.

– Что именно покажешь?

– Какой же это будет сюрприз, если скажу?

Кристина сложила бумаги в стопку, выровняла ее, словно это сейчас наиважнейшее дело, подняла на него оливковые очи:

– Куда идти?

– К начальнику уголовного розыска.

– Ну, идем, – сделала одолжение она.

По пути Тимофей поглядывал на нее – хмурую, строгую, собранную. Мадама хочет в дамки, а так не всегда получается, но у него действительно был сюрприз, после которого у нее поднимется настроение. Открыв дверь, не постучавшись, он спросил:

– Славка, ты один? Это мы.

Войдя в кабинет, Кристина покосилась на Тимофея, мол, где сюрприз?

– На столе. – Он научился понимать ее без слов.

Кристина подошла к столу, там лежало несколько фотографий красивой молодой женщины. Не поняв, в чем фишка, она оглянулась на Тимофея.

– Ах, да! – хлопнул он себя ладонью по лбу. – Ты ж не видела ее, я ездил к ней с Зурабом. Это Альбина, подруга Евы и фаворитка Романа. Фотки нашли в квартире убитого, а его самого вчера обнаружили на Павловском спуске две женщины.

Вот теперь у Кристины глазки на лобик полезли, она взяла в руки фотографии, слушая Славика:

– Парня зовут Марат, ударили тупым предметом по голове и раскроили череп. Но что интересно, убили не в том месте, где его нашли…

– Не в том месте? – заострила внимание Кристина. – То есть его перевезли на спуск?

– Угу, – подтвердил Славик. – Очень аккуратно уложили, практически нет следов ног, а тропинка, где он лежал, сыровата. Его привезли на спуск, с трупом прошли участок, где трава растет, а как закончилась трава и расширилась тропинка, парня кинули. Если б в том месте и произошло убийство, то как минимум должны остаться отпечатки ног убитого и хотя бы одного человека, который нанес ему удар по голове. А на тропинке только следы двух женщин, которые бежали на работу и случайно наткнулись на труп.

– Как вы установили личность убитого?

– Водительские права лежали в портмоне, а портмоне в нагрудном кармане куртки.

– Но портмоне грабители забрали бы… Деньги там были?

– Денег не было, одна мелочь, но это ничего не значит, может, он без наличности ходил. А телефон, кстати, очень дорогой, права, ключи от машины и квартиры, и… вот, посмотри, что у него еще лежало в заднем кармане джинсов. – Слава дал ей две фотографии молодого человека – анфас и профиль. – Какого черта он носил с собой фотографии мужика, а не бабы – понятия не имеем.

– Гей, наверное, – предположил ориентацию убитого Тимофей.

– По всем показателям убийство совершено не с целью ограбления, – продолжил Слава. – И удар ему нанесли один‑единственный, сзади. Других повреждений на теле нет, следовательно, разборки с рукоприкладством не было, спиртное перед убийством не употреблял.

– Убить убили, а карманы не обшарили? – недоумевала Кристина. – Странно.

– Ничего странного нет, если убивать не хотели, а просто ударили, да не рассчитали силу. Потом пришла паника, а она коварна. Решили избавиться от трупа, делали это впопыхах.

– Просто – не ударяют, – заметила Кристина.

– Ну, причина, без сомнения, есть, а какая…

– Можно мне взять парочку фотографий красотки? – спросила она.

– Только верни, – разрешил Слава. – Кстати, снимки сделаны у него дома.

– Да? – приподняла брови она. – А кто он, чем занимался?

– Работал в ЧОПе, фотография – его хобби, как сказала его мать. Собственно, это и без нее понятно, фотографий у него вагон, а эти снимки лежали на виду, то есть на столе у компьютера. Теперь ты скажи, что за девушка и почему она вас обоих так заинтересовала?

– Художница, зовут Альбина, подруга без вести пропавшей молодой и богатой особы, – ответила Кристина. – Но пока это все, что можем сказать, Слава. Нам самим любопытно, почему она оказалась на этих снимках. А телефончик убитого дашь посмотреть?

– Зайди к Кукину, у него выписка всех номеров, внесенных в память трубки, – догадался тот, что она хочет посмотреть.

Идя по коридорам к себе, Кристина вызванивала Зураба, а Тимофей, следуя за ней, лопотал:

– Представь, вчера нашли труп, а я к нему не допущен, потому что ты меня заказала. Утром прибежал узнать, как обстоят дела, и вдруг вижу – прекрасная художница лежит на столе.

– Это доказывает, что любопытство действительно не порок.

– Мне ехать к Роману?

– Подожди. Алло, Зураб?.. Скажи, где сейчас Альбина?.. Отлично. Не выпускай ее из виду, если она куда‑нибудь пойдет. Мы с Тимой скоро подъедем. – После короткого диалога с Зурабом Кристина распорядилась: – Тимофей, созвонись с Афродитой Леонидовной, пусть будет дома…

– А вдруг она на даче?

– Приедет. А я посмотрю телефончики вчерашнего трупа.

 

Итак, с сегодняшнего дня пошел отсчет. Даниил Олегович спал часа два, да и то благодаря водке, а во время бодрствования метался между двух либо: деньги отдать или милиции отдаться. Третьего не дано. Но когда на карту ставится жизнь дочери и твоя собственная, тут выбираешь наименьший риск, то есть он принял нелегкое решение отдать деньги. Да, жалко. Жалко до пожара в груди, от чего пересыхало в горле. Он же не олигарх, чтоб кидать деньги, заработанные трудом и потом, каким‑то проходимцам, надумавшим поживиться гнусным способом. Печально то, что на его счету столько не лежало, эти миллионы (рублей, конечно) надо еще достать, а где? Какой идиот даст взаймы? Даниил Олегович не дал бы, он тысячу рублей занимает скрепя сердце и записывает, кому занял. Тем не менее скрягой его нельзя назвать, на личные нужды он всегда тратил не глядя, так для того бабки и зарабатываются, чтоб тратить их на себя. Наступив на гордость, Даниил Олегович ехал к Роману. Надо сказать, после вчерашнего общения с бывшей семьей встречаться с сыном очень непросто. Но у Романа есть долг, пусть не перед отцом, а перед матерью с сестрой есть.

Романа не застал на месте, секретарша ответила:

– Где‑то здесь бегает.

Бегает! Заботится о предприятии, когда сестра и отец в опасности! Даниил Олегович сел ждать его в приемной, закинув ногу на ногу и занимаясь про себя медитацией: «Я спокоен. Я сдержан. Я не реагирую на упреки, хамство и выпады. Я абсолютно спокоен». Да какое тут к черту спокойствие, когда трясет?

А вот и сынок ворвался в приемную:

– Отец? Ну, заходи…

«Ну, заходи»! Без «ну» никак нельзя было обойтись. Это намек: опять меня отрываешь от дела, я вообще не расположен вести с тобой беседы. Даниил Олегович подавил кипение, с большим трудом подавил, и вошел в кабинет.

 

Действительно, подружка Романа – картинка, признала Кристина, откровенно разглядывая ее, а это всегда неприятно тем, кого разглядывают. У Альбины не бегающий, открытый и располагающий взгляд. Такие люди, тем более женщины, легко входят в доверие, недаром успешней мошенничают красивые и обаятельные, правда, не имеющие совести.

– Вы к Роману? – спросила Альбина. – Его нет дома…

– Знаю, что его нет, – сказала Кристина и принялась осматривать квартиру. Очень неплохо, ремонт сделан недавно. – Я к вам.

– Ко мне? Милиция?! А по какому поводу?

– Вы давно знакомы с Романом? – ушла от ответа Кристина. Задавать встречные вопросы – неплохой способ рассеять внимание и выбить почву из‑под ног, хотя это не всегда удается, но попытка не пытка.

– Недавно.

– А точнее? – Кристина снова вцепилась в нее оливковыми глазами, стараясь определить, когда Альбина говорит неправду.

– Мы познакомились через день после исчезновения Евы.

– Мм! – двинула бровями Кристина, что означало, очевидно, удивление столь скорому сближению двух одиноких сердец.

Конечно, со стороны и с позиции нормальных людей оба поторопились, но жизненный темп сейчас слишком высок, в мире все происходит быстро. Впрочем, Альбина не собиралась оправдываться, это ее дело и Романа, она вернулась к пропавшей подруге:

– Вам стало что‑то известно о ней?

– О Еве? По‑прежнему ничего. Значит, вас Роман поставил в известность, что мы ищем ее и Лелю.

Утвердительная, а не вопросительная интонация смутила Альбину, знавшую: эту женщину нанял Даниил Олегович, работать она должна в тайне от похитителей дочери.

– В общих чертах, – сказала она. – Зачем нужна вам я?

– У вас есть джинсовая одежда? – опять не ответила Кристина.

– Джинсовая одежда есть у каждого человека.

– Тогда наденьте ее. Мы хотим, чтоб вы проехали с нами.

– То есть? – не поняла Альбина, занервничав. – Куда проехать?

– Недалеко. Да не волнуйтесь, мы вас не арестовываем, просто ваше участие поможет нам разобраться в некоторых вопросах.

– Ну, хорошо…

Альбина ушла в спальню, переоделась, вышла и развела руки в стороны:

– Годится?

– Годится. А черной с белым косынки у вас нет?

– К сожалению, нет.

– Ладно, где‑нибудь добудем. Поехали?

 

Глава 17

 

Непроницаемым оказался сынок, Даниил Олегович не знал, к чему готовиться, его беспокоила пауза после высказанной просьбы. Одновременно он чувствовал себя унизительно, как бедный родственник, попросивший милостыню. А речь идет о спасении сестры и родного отца, между прочим! Но Роман остался бесстрастным, возможно, безучастным. В конце концов, к кому Даниил Олегович должен обращаться?

Закуривая, Роман поинтересовался:

– Прости, отец, за вопрос, но ответь: куда ты дел деньги?

– Ну, знаешь… – Даниил Олегович потерялся: он не обязан отчитываться ни перед кем, тем более перед собственным сыном, а Роман потребовал отчета. Внутри клокотало, поэтому папа не избежал желчи: – Тратил. Да, тратил! Тебя удивляет, что я тратил деньги? Извини, мне не пришло в голову, что кто‑то выкрадет мою дочь, кстати, и твою сестру, потом будет требовать выкуп. Я не копил, а той суммы, которая у меня есть, считал достаточно на черный день.

– Почему ты не хочешь рассказать об условиях Мокрицкой?

– Вчера я тебе отвечал на этот вопрос.

– Но это глупо. Полагаю, тебе обеспечат безопасность.

– А Лельке?

– В момент передачи денег похитителей возьмут, не одного так брали. А там они выложат, где спрятали Лельку.

Допрос Романа и его советы раздражали Даниила Олеговича до бешенства, что становилось все более заметно. Стоило огромных усилий сдерживать себя и не надавать этому мальчишке тумаков.

– Я не уверен, что все получится так, как ты обрисовал, – сказал он. – Похитителей не менее трех человек, один пойдет забирать деньги, а двое будут ждать его. И если…

– Папа, органы учтут все варианты…

– Тебе ведь самому не нравится Мокрицкая. Какого же черта предлагаешь ставить ее в известность, когда твоему отцу угрожает смертельная опасность?

– Вот, – небрежно выставил указательный палец Роман, направив в папу. – Ты засуетился и готов отдать все, потому что тебе угрожает смертельная опасность. Тебе, а не Лельке.

– Это чересчур, – процедил папа, гневаясь.

– Да нет, это та правда, которая вырвалась у тебя нечаянно. А предлагаю Мокрицкую потому, что выхода не вижу. Она не одна работает, с Тимофеем и Зурабом, надо будет – они задействуют всю милицию, как обещал Щеглов.

– Ты дашь денег? – решил поставить точку Даниил Олегович.

На прямой вопрос Роман прямо ответил, хотя начал пространно:

– Значит, ты жил в удовольствие, не считаясь с нами, дом строил в тайне от нас, мать бросил, ни разу не передал ей апельсина, когда она лежала в больнице, а прожил с ней больше тридцати лет. Ах, да, я забыл, ты в это время с Евой колесил по морям и океанам. Кстати, сколько раз ты ездил с новой женой отдыхать после женитьбы?

– Три раза, – буркнул Даниил Олегович. – К чему ты клонишь?

– Скажу, папа. Позже. У тебя лучшая в городе машина, потому что кататься на более скромной тебе не позволяет гонор. Мебель покупал сказочной стоимости. Тебе же не диван нужен, а фирма, чтоб бабок отвалить за одно название. Чтоб не просто комод, диван, шкаф был, а «Людовик XIV»! Или «Соната», «Галлея», «Эдельвейс». Как кровать может быть эдельвейсом? Если б тебя действительно увлекала красота, но это же не так. Престиж! Ты постоянно рисовался, мол, я крутой, вам всем до меня далеко. Да и женитьба на Еве тоже выставка. Белый лимузин заказал, который притаранили черт‑те откуда, но тебе же надо, чтоб не так, как у всех было. Фейерверк и даже голубей, взмывающих в небо, когда молодые выходили из загса. Кронпринц женился, не меньше. Ты закатываешь банкет, на котором гуляет так называемый цвет города, слегка протухший, надо сказать. Шампанское привозишь фиг знает откуда, оленину и сайгаков заказываешь, будто тут нет мяса, а по сути, бездарно тратил и деньги и время.

– Все знаешь, – хмыкнул папа.

– Знаю, потому что город у нас маленький, все под прицелом. И людей кидал без счету, ты дал понять: я здесь царь и бог. Безумным шиком ты оскорблял окружающих, а теперь удивляешься, что выкрали твою дочь и требуют выкуп? Но сейчас требуешь, чтоб я оплатил твою глупость.

– Не хочешь так дать, ради спасения сестры, дай взаймы. – И с особым нажимом, еще держа реноме, он сказал: – Я напишу расписку.

– А я не рисую деньги, отец. Ты ведь не отдашь, потому что у тебя не будет такой возможности. Дела твои, по слухам, очень неважны.

– Ты! – вскочил Даниил Олегович, сжав кулаки. – Ты отказываешь?! Отцу?! Сестре?!

Роман его добил:

– Плати, папа, плати. Деньги у тебя есть, так что не лги. Это еще недорогая плата за все твои выкрутасы.

– Негодяй, – пролепетал потрясенный отец, направляясь к выходу.

– Стой, – сказал Роман, Даниил Олегович задержался, но не обернулся. – Я дам недостающую сумму, но! Дам в обмен на твое производство полуфабрикатов.

– Что?!!

Теперь Даниил Олегович не мог не посмотреть сыну в глаза. Он негодовал, он был взбешен подлым предложением, поэтому прорычал, как раненый лев:

– Мое производство стоит дороже восьми миллионов! Там одного новейшего оборудования…

– Выбор за тобой, – развел руками Роман, дескать, как хочешь, но таков мой каприз. – Поторопись с выбором, восемь миллионов я не держу под рукой.

– Негодяй! – бросил папа и хлопнул дверью.

 

Альбину заставили повязать на молодежный манер шелковый платок, который Кристина купила в магазине, после чего она попросила всех подождать в машине и ушла в подъезд.

– Скажите, что все это значит? – спросила Альбина, два молодых человека хранили молчание. – Странно…

На пороге появилась Кристина:

– Заходите.

Зураб и Тимофей шли сзади Альбины, не проходило ощущение, что ей готовят некую западню, но она не понимала, какую именно. Дальше первого этажа идти не пришлось, а Кристина задала дурацкий, как показалось Альбине, вопрос:

– Вам знаком этот подъезд, вы здесь бывали?

– Нет, – ответила та. – Я никогда здесь не бывала.

– Ну что ж, подойдите к той двери.

Недоуменно пожав плечами, Альбина подошла.

– Она правильно стоит? – спросила Кристина неизвестно кого.

– Чуточку назад надо… – послышался сверху женский немолодой голос. – Примерно на два шага.

Альбина посмотрела вверх – в проеме между перил на нее смотрела благообразная рожица пожилой женщины. Кристина тут же отвлекла:

– Сделайте два шага назад.

Отошла Альбина ровно на два шага. Теперь она не сомневалась: идет странный спектакль, ей отведена главная роль, а что они хотят – оставалось загадкой. Двоякое положение, когда, ничего не объяснив, ее привезли к этому дому, будто арестантку, в то же время наручников не надели, обращались вежливо, – вызывало и чувство протеста, и чувство страха одновременно. Руки дрожали. В голове носилось: когда это кончится?

– Теперь пусть повернет лицо влево, – сказала женщина сверху.

– Альбина, будьте добры, поверните лицо влево, – попросила ее Кристина.

Повернула. Пауза. Какие‑то движения за спиной, шепот. Не получая больше приказов, Альбина оглянулась, в это время Кристина крикнула с верхней площадки:

– Подождите меня в машине.

Альбина в сопровождении двух молодых людей вернулась в машину, а рухнув на сиденье, она поняла, что вовремя села – опора понадобилась в буквальном смысле. Еще чуть‑чуть, и она упала бы, может быть, не в обморок, но упала бы точно. Альбина перестала ощущать ноги, руки, перед глазами плыла темная пелена, в теле появилась легкость, когда перестаешь им управлять. Видно, Тимофей понял ее состояние, протянул бутылку минеральной воды. Альбина выпила воду, откинулась на спинку и едва прикрыла веки, чтоб мозги собрать, как явилась Кристина.

– Что это было? – вымолвила Альбина, губы почти не двигались.

– Следственный эксперимент, – сказала Кристина таким тоном, будто Альбину привозили в магазин выбрать шмотки.

– Эксперимент? Ради чего?

– Как вы объясните вот это?

Не оборачиваясь, Кристина протянула ей две фотографии. Альбина взяла их, вытаращилась, не понимая «юмора»:

– А что тут объяснять? Это мои фотографии.

– Мы знаем, что это ваши фотографии, но почему они в квартире убитого?

До Альбины не дошло, о чем сказала Кристина, ведь не видя лица, с затылком общаться непривычно. В голове лишь отпечатались слова «в квартире убитого», вызвавшие шок. Она посмотрела на Зураба, сидевшего рядом:

– Что? Какого убитого?

– Марата Сотникова, – сказала Кристина. – Вчера его нашли с черепно‑мозговой травмой, не совместимой с жизнью, на Павловском спуске.

– Марат убит?! – вытянулось лицо у Альбины, тут‑то до нее стало доходить… – Вы что же, думаете, я убила его?!

– Я так не думаю. Вы не ответили на мой вопрос.

– Какой вопрос? – забыла она.

– Почему ваши фотографии мы нашли у него?

Что эта неприятная женщина нафантазировала, к чему вела – Альбина не догадывалась, боялась навредить себе, отвечая на дурацкие вопросы. В данном случае правильней говорить так, как было:

– Он фотографировал меня. А почему вы привезли меня в этот дом? Марат не здесь живет.

– Фотографировал, – повторила Кристина, покивав. – У себя дома, так?

– Так.

– Когда это было?

– Два дня назад.

– А день спустя его убили. И ваша подруга Ева пропала после того, как побывала у вас дома.

– При чем тут Ева? – вскипела Альбина. – Не пойму: что вы хотите от меня? Да, Ева в прошлый вторник просидела у меня три часа, что в этом особенного? А с Маратом я не была знакома, впервые увидела его два дня назад. Мы приехали к нему с Романом, он может подтвердить.

– Зачем приехали? – подхватила Кристина.

– Знаете что? Все это… нечестно выглядит. Вы соорудили ловушку и ловите меня, я теряюсь, потому что не знаю вашей цели, не понимаю, в чем вы меня подозреваете. Больше не отвечу ни на один ваш вопрос, пока не скажете, что означают ваши эксперименты.

Кристина повернула ключ зажигания.

 

Настала очередь Романа. Нанятых отцом трех детективов он встретил оживленно:

– Заходите, заходите, садитесь. Есть новости о Лельке? Мариночка! – позвал секретаршу, та заглянула в кабинет. – Кофе и чай принеси. Лимон не забудь. – Оглядев три серьезных физиономии, он насторожился. – Что‑то случилось?

Вопрос адресовал мужчинам, игнорируя женщину, но Кристина взяла на себя миссию вести с ним диалог:

– Скажите, Роман, вы давно знаете Марата Сотникова?

– Давно. А что такое?

– Вы друзья?

– Знакомые.

– Это он делал при вас? – положила на стол фотографии Альбины.

– Ух, ты, – улыбнулся Роман. – Здорово. Нет, фотографии делал без меня, а фотографировал при мне.

Про себя она оценила его «остроумие», Тимофей тоже, ибо прыснул, Кристина следующий вопрос задала:

– Вы были у него дома два дня назад, по какому поводу?

– Извините, это мое личное дело.

– Не только ваше. Вчера утром Марата нашли убитым.

Ничего себе новость! При всем при том Роман не раскудахтался, как обычно бывает в подобных случаях: неужели, где это случилось, почему и так далее. Он вынул из пачки сигарету, закурил и уставился на Кристину с немым приказом: продолжайте. Она и продолжила:

– За день до этого вы побывали у него со своей подругой Альбиной. У вас с ним общие дела? Нам хотелось бы знать, какие именно.

– Значит, Марата убили… – произнес Роман задумчиво. По интонации троице не было понятно, как он отнесся к известию. – Чем убили?

– Нанесли удар по голове тупым предметом, – ответил Зураб.

Роман докурил сигарету, беря вторую, вдруг выдал:

– А ведь это я виноват.

Вот так признание! Никто не ожидал, потому три человека в кабинете замерли, но Роман курил, не глядя на них.

– В том, что его убили? – осторожно спросила Кристина, пока клиент не опомнился.

– Вы не ослышались, я отдаю отчет в том, что говорю, и повторяю: я виноват в его смерти.

Кристина, женщина находчивая и с железобетонной нервной системой, но в первый момент потерялась. В ее практике не встречалось столь легких побед, следовательно, она не доверяла признанию, а вычисляла, какой ход делает Роман, и не могла вычислить. На помощь пришел Тимофей:

– Объясни, Роман, что ты имеешь в виду?

– Я нанял его последить за одним человеком.

– За кем?

– Это бывший друг Евы по имени Эдгар. Она встречалась с ним, мечтала выйти за него замуж.

– Откуда тебе известно?

– Альбина рассказывала. Правда, об Эдгаре она ничего толком не знала, виделась с ним редко, он ей не нравился, но я нашел его…

Выслушав, как Роман вел поиски, которые оказались достаточно просты, как ждал Эдгара у его дома и сфотографировал, как потом посетил Марата с Альбиной, тройка детективов с минуту перерабатывала в уме сказанное. Идея просеять друзей Евы однажды возникла, но ею не воспользовались, потому что папа Жало понятия не имел, с кем дружила жена, а родителей оберегали от удара. Впоследствии идею не вспомнили в связи с суетой, связанной с тем же папой Жало, что непростительно. Выходит, Роман вышел на Эдгара, обскакав профессионалов? Случайно ткнул пальцем в небо и попал в десятку? Не может быть.

– А почему вы решили последить за Эдгаром, почему не за другими друзьями Евы? – недоумевала Кристина.

– Я разве не говорил? – нахмурился Роман. – Ева рассталась с ним примерно два года назад, где‑то за полгода до встречи с отцом. А характеристика Эдгара мне показалась подходящей для похитителя, ведь Ева тоже пропала.

– Кто характеризовал его и как? – поинтересовался Тимофей.

– Альбина. Он тщеславный, самовлюбленный, эгоцентричный. Согласитесь, набор стоит того, чтоб последить за ним хотя бы пару дней: куда он ходит, с кем и где встречается. Да, да, мне показалось, Эдгар мог выкрасть Еву, а там, где Ева, там и моя сестра. К сожалению, я не учел, к чему это приведет.

– Считаешь, Эдгар убил Марата?

– А вы все думаете иначе? – задал встречный вопрос Роман, затем достал мятый лист бумаги, начал писать, сверяя данные. – У меня есть его домашний адрес, адрес работы и телефон, правда, тоже домашний. Вот, возьмите. И вот еще, – взял фотоаппарат, вынул флэш‑память. – Здесь много кадров с Эдгаром, думаю, вам они пригодятся. Я дал старую машину Марату, «копейку» зеленого цвета, номер написал. Поищите, где она находится, где‑то поблизости и следует искать Эдгара.

Тимофей забрал лист и флэшку, кивнул Кристине, мол, пора на выход. Та поднялась нехотя, словно у нее еще не кончились вопросы, но по каким‑то причинам она не задавала их. И просто поедала глазами Романа. Если не знать ее, можно было бы подумать, что она влюблена в него как кошка. Тимофей легонько подтолкнул ее к двери, а идя по коридорам, свирепо зашептал:

– Чего ты взъелась на него?

– Каким это образом? – фыркнула она в ответ.

– Смотрела на него, будто он убил Марата, а ты при этом была свидетельницей.

– Меня нарочитые убийства всегда наводят на мысль, что все не так, как преподносится.

– Пусть наводят, но зачем же продавать себя? – шипел Тимофей, злясь. – Мы должны сначала заполучить улики, а ты без них, по одному только подозрению… Ай!

В сердцах он махнул рукой, выскакивая во двор. Кристина бежала за ним, позволив себе говорить громко:

– Альбину имеешь в виду?

– И ее тоже! – огрызнулся Тимофей. – Ладно, устроила следственный эксперимент, а потом зачем прессовала ее? Бабка Венера тебе ясно сказала…

– Афродита! – рявкнула она.

Тимофей стал почти вплотную к ней и цедил, потрясая руками:

– Да один хрен! Бабка сказала: не она приходила к Фриде, не она! Фигура не та, овал лица не тот, так? Чего тебе еще надо было от Альбины? Ты хоть учитываешь, что после подобных наших действий люди в больницу попадают?

– Я учитываю одно: две девчонки взяты в заложницы…

– Это я помню, – внезапно успокоился Тимофей, хотя его состояние было далеким от спокойствия, судя по двигающимся желвакам на скулах.

– И всех, – продолжила Кристина, – кто попадает под подозрения, следует брать до выяснения. В этом смысле Альбине не повезло, все сходилось на ней.

– Точно, ей не повезло. Столкнуться с тобой. Ты даже не соизволила перед ней извиниться, когда великодушно отпустила. В общем, так, дорогая. Ты младше меня по званию? Младше. Значит, теперь командую я.

– Щеглов мне поручил…

– Ты аналитик? Вот и анализируй, подсказывай, а не хватай людей за горло, как Альбину. Поехали, я сяду за руль, а ты охолонь малость.

Не развивая конфликт, Кристина села на место пассажира рядом с водителем, но осведомилась:

– Что ты собираешься делать?

– Переслать Гришке по Интернету фото Эдгара, компьютер у папы Жало есть, позвоним, чтоб заглянул в свою почту.

– Я считаю, срочно следует разыскать Эдгара…

– Обязательно, мадама, но потом, – сказал он, заводя мотор.

– Не люблю ссор, – подал голос Зураб. – Люблю мир.

 

В то же время взмокший до седьмого пота Даниил Олегович носился по городу. Деньги он хранил в разных банках, владельцев знал лично, потому сразу к ним обращался. Суммы крупные, сразу наличку никто не выдаст, надо сначала заказать, а через сколько дней выдадут – вопрос. Ждать некогда, у него три дня с сегодняшним, поэтому пришлось Даниилу Олеговичу поведать, для чего такая срочность. Люди все же не звери (в отличие от сына), прониклись горем, пообещали помочь. Одновременно он снимал со счетов столько, сколько давали, валюту бросал в кейс, полученные рубли менял на евро… и старался не думать о дополнительно потраченных средствах, ведь ублюдкам нужен миллион евро, а при обмене рубли таяли. Продал часть ценных бумаг, остальное решил продать на следующий день и послезавтра.

Примчавшись домой вечером без задних ног, Даниил Олегович заперся в кабинете от Гриши, а то фиг знает, что тому стукнет в голову, когда увидит кучу бабок. И лихорадочно, с одержимостью маньяка, по нескольку раз пересчитывал деньги, складывая в кучки. Заодно подсчитывал, сколько уже переплатил рублей – от суммы едва не окочурился, а это пока цветочки. Рядом стояла бутылка водки, чтоб не умереть от стресса, Даниил Олегович то и дело прикладывался к рюмке и снова пересчитывал, подсчитывал, складывал, равнял стопочки.

Если б кто‑то украдкой заглянул в кабинет, то, без сомнения, пришел бы к выводу: у Даниила Олеговича поехала крыша, ему срочно нужна медицинская помощь. А что можно подумать, видя дрожащие руки, безумный огонь в глазах, вздыбившиеся по краям лысины редкие волосики, двигающиеся губы, словно он шептал заклинания – ни дать ни взять скупой рыцарь над златом чахнет. Можно было бы посмеяться, но бедняга действительно находился на грани помешательства, иначе в нем возобладал бы разум и Даниил Олегович все‑таки рассказал бы людям Щеглова об условиях похитителей. А поскольку разум покинул его безумную голову, то, подсчитав, сколько получится в итоге, он впал в уныние: не хватит. Правда, не восьми миллионов, а всего пяти, но… Он задался целью любой ценой собрать деньги, потому что – и это главное – не представлял, на какие сюрпризы способны похитители. Даниил Олегович боялся их панически, не надеялся ни на кого, только на себя. Сумма должна быть вся, а там видно будет, что да как.

Закрыв деньги в сейфе, он помчался в ванную, пустил воду (для конспирации) и позвонил Роману с запасной трубки, которую пользовал только по работе, а то остальные прослушиваются.

– Да, отец, – откликнулся сын.

– Я согласен.

– Сказать ребятам? Разумно.

– Нет, – пружинил на ногах Даниил Олегович, будто капризный ребенок. – Я согласен передать тебе предприятие.

– Ты хорошо подумал?

– Конечно.

– Ладно, подпишем завтра предварительный договор.

Даниил Олегович в бессилии опустил зад на край ванны. К сожалению, папа не слышал, как сказал сын:

– С ума сошел.

 

Глава 18

 

– Кто с ума сошел? – вяло поинтересовалась Альбина, приподнявшись на постели.

– Отец, – ответил он.

Приехав домой, Роман застал ее в состоянии депрессии, пьяной она не была, но где‑то близко к этому, или как будто ее посетил злой дух и внушил ужасы, которые даже в кино не показывают. Альбина дрожала, явно прорыдала полдня, а вначале показалась ему такой сильной, стальной – не подступись. Она нервно курила и отказывалась рассказывать, что произошло в его отсутствие. Да разве от него утаишь? Он же упертый, действовал, как менты, но хотя бы не так грубо. Когда же ему в голову пришла бредовая мысль, что это одна из бывших его подружек достала Альбину, когда Роман собрался звонить и выяснять отношения, она вынуждена была признаться, чем расстроена, чтоб он не ставил себя в дурацкое положение перед бывшими пассиями. Роман достаточно сдержанно отнесся к рассказу, но поинтересовался:

– Тебе объяснили, зачем устроили спектакль с просмотром?

– Нет, – глотала слезы Альбина. Одно воспоминание об эксперименте в подъезде вызывало отвращение, словно ее дерьмом облили. – Думаю, меня с кем‑то сравнивали… то есть женщина наверху должна была меня… узнать, наверное.

– А куда тебя привезли?

– Не знаю. Я никогда там не была.

– И улицы не знаешь?

– Улицу? А, мы ехали по Камчатской, потом свернули в один из дворов пятиэтажек…

– Я понял, что это за подъезд. Там задушили домработницу отца.

– Задушили?! – ужаснулась Альбина. – И Мокрицкая думала, это я?!

– Черт ее знает, что она там себе надумала. Дура.

– Кто? Я? – обалдела Альбина, округлив глаза. Вот‑те на: не успели пройти конфетно‑букетный период, а уже дура.

– Не ты, успокойся. – Роман подсел к ней, обнял за плечи и поцеловал в шею. – Мокрицкая дура. С большими претензиями на полноценного мужика.

– Ты несправедлив, она эффектная женщина.

– Я не внешность имел в виду. А ты? – слегка потряс он ее за плечи. – Ты почему позволила обращаться с собой, как с уголовницей? Почему не потребовала объяснений: на каком основании тебя везут неизвестно куда? Ты же образованный и взрослый человек.

– Не знаю, как это получилось, – оправдывалась она, хлюпая носом. – Эта женщина… Мокрицкая… она меня зомбировала.

– Тебя так легко загипнотизировать? – шутливо удивился Роман.

– Конечно. Тебе это удалось тоже, раз я переселилась к тебе после третьей встречи. Роман, что теперь будет?

– Не бойся. Тебя отпустили? Значит, женщина не опознала, ты из подозреваемых выбыла.

– А что, могли не отпустить?

– Могли. И я, не застав тебя здесь, нехорошо подумал бы о тебе. Запомни: в таких случаях хотя бы мне звони.

– А если б женщина ошиблась? Если б ей показалось, что это я приходила в тот подъезд? Ведь там темно, она стояла наверху, что оттуда увидишь?

– Выбрось из головы сегодняшний инцидент, он прошел и ладно. Но Мокрицкая… Мое первое впечатление не обмануло меня. Ложись‑ка в постель, я согрею молока, это неплохое снотворное, главное, безвредное.

Альбина улеглась, почувствовав некоторое облегчение, тут‑то и позвонил отец Романа.

– Почему он сошел с ума? – забеспокоилась она. – Что‑то еще случилось?

Но звякнула микроволновая печь, Роман ушел на кухню, вернулся с чашкой молока на блюдце:

– Пей.

– Ты не ответил: что еще случилось?

– Да это я так, к слову, – нашелся он, не желая говорить, как обдерет родного папу. Альбина неправильно поймет.

Когда она выпила молоко и улеглась, он забрал чашку, но не понес ее на кухню, а поставил на стол в комнате. Затем из шкафа достал травматический пистолет и положил его в кейс.

 

Кристине не спалось, она ворочалась, сопела, вздыхала, не давая крепко заснуть Толику.

– Выпей двадцать граммов коньяку, – сонно посоветовал он.

– Сопьюсь.

– Такие, как ты, не спиваются.

– Какие – такие?

– Харизматики.

– Звучит, как маразматики.

– Харизматические личности в некотором роде маразматики и есть.

– Спасибо за диагноз. Спи, я пошла пить.

На кухне она действительно налила коньяку полную рюмку, забралась на стул с ногами, вдруг:

– В этой рюмке семьдесят граммов, а не двадцать.

– Проверять пришел?

– Нет, пить вместе с тобой. – Толик поставил еще одну рюмку, налил. Выпили, не чокаясь, Кристина взяла яблоко и молча ела, он зажевал ломтиком лимона, морщась от кислятины. – У русского человека лекарство от всех болезней одно: сорок градусов. Какая у тебя болезнь? Кайся.

– Тимка наехал на меня, – пожаловалась Кристина.

– Наехал? И остался жив?

– Да ну тебя… – обиделась жена. – Достань лучше мясо из холодильника, я теперь есть хочу.

Толик нарезал отварную говядину, Кристина взяла кусок, рвала его зубами и угрюмо жевала, глядя в одну точку.

– Раз Тима наехал, то ты наломала дров, – сделал он вывод.

– Немножко, – призналась она, но не очень‑то раскаивалась, ее что‑то другое беспокоило. – Видишь ли, у меня выработалось правило: появляется подозреваемый, его надо брать внезапно и тут же создавать условия, при которых он расколется.

Гладя ее по головке, как непослушную девочку, Толик приговаривал:

– Это плохое правило. Оно не исключает ошибок…

Кристина отвела его руку, одновременно возразила:

– Зато путем отсева иногда удается в кратчайший срок выйти на преступника, в нашем случае время важный фактор.

– Не кипятись, а то понадобится еще семьдесят граммов. Значит, ты кого‑то колола, а Тимке это не понравилось.

– Примерно.

– И кого колола?

– Прекрасную художницу, возлюбленную Жало‑сына. Не ухмыляйся, она на самом деле красивая, типаж западноевропейский, будто с экрана сошла. Но я не знаю, как работать с Тимофеем, он же взбунтовался. А мне кажется, теперь Романа надо потрясти.

– А чего это у тебя такие крайности? То любовница Романа, то он сам.

– Так складываются обстоятельства, состоящие из мотивов, поступков, фактов, улик. Правда, улик как раз и нет… но есть мотив. Роман с отцом на ножах из‑за Евы, а она беременна. Сынок узнал о беременности за неделю до пропажи Евы, которая вышла от Альбины и вдруг исчезла. Не прошло и недели, а Роман закрутил роман с Альбиной, до этого они не знали друг друга, она живет у него. Убита домработница, к ней в ночь убийства приходили три парня и одна женщина. Роман нанял следопыта последить за бывшим другом Евы, о чем знала Альбина. Следопыт убит. Теперь понимаешь, почему эта парочка меня волнует?

– Не‑а, ничего я не понял, кроме того, что ты подозреваешь обоих.

– Да, подозреваю. У меня ощущение, что кто‑то из них работает, подставляя своего партнера. Поскольку наша свидетельница не опознала Альбину, то, возможно, хитрит Роман. Но не исключено, что они вместе водят нас за нос.

На ее заявление Толик рассмеялся:

– И он же украл сестру? Извини, это… бред.

– Дорогой мой, ты не знаешь современный преступный мир, а он претерпел изменения, вернее, сознание людей изменилось. То, что казалось раньше невозможным, становится нормой. Не удивлюсь, если завтра мы найдем труп Эдгара, бывшего дружка Евы. Тогда я этого Романа…

– Все же, Кристина, воспользуйся моим добрым советом: попробуй изменить правила – и договоришься с Тимкой.

– Почему я должна что‑то менять? Я почти всегда права.

– Ты не почти всегда права, а всегда права, но дипломатия еще никому не помешала. Идем спать.

– Я еще посижу, подумаю.

Толик с шутливой угрозой постучал мизинцем по краю стола:

– Жена! Да убойся же ты мужа, наконец! Марш в постель!

Кристина надулась, обхватила руками колени, дескать, приказам ни за что не подчинюсь и не убоюсь. Хмыкнув, Толик подхватил ее на руки и, как она ни сопротивлялась, отнес на кровать. Упав рядом, он обнял ее двумя руками – куда ж тут протестовать? Кристина, прижавшись к Толику, промурлыкала:

– Ты тиран и деспот. Как я замуж за тебя вышла?

– Теперь терпи. Спать, спать.

Кристина уткнула нос в его грудь, прижалась теснее, думая, что ей выпал редкий жребий встретить понимающего и любящего человека. Он нивелирует конфликты, готовит еду, если она не приготовила, ждет ее вечерами, когда Кристина задерживается на работе, и никогда не упрекает. Это счастье, его надо беречь, а она делает много для того, чтоб он ее разлюбил. Толик прав: его жена маразматичка, даже дома не дает покоя ни себе, ни мужу. Все, о работе больше ни слова. Прошло немного времени, и Толик убаюкал ее своим мерным дыханием, отчего на душе стало тепло и покойно.

 

Казалось бы, имея координаты, отыскать человека просто, а в том, что правоохранительные органы хотят поговорить с бывшим другом пропавшей девушки, ничего особенного нет, всех знакомых просеивают. Прежде всего поехали в мастерскую, Зураб выяснил: Эдгар не пришел на работу. Вчера был только утром, отпросился, с тех пор его никто не видел.

– Где он сейчас может быть? – поинтересовался Зураб.

– Дома, – пожал плечами один из коллег Эдгара. – Или еще где.

– Друзья у него есть?

– Ну, так… Один часто заходил, звать Валек.

– Где живет Валек? – Опять пожимание плечами. – А в спортзал он ходит? Эдгар, я слышал, спортсмен.

– Наверное.

Помчались к Эдгару домой. Кристина помалкивала, Тимофей тоже с утра не дружил с разговорами. Зураб попробовал их растормошить:

– Эй, так и будете в молчанку играть? Надоело, честное слово.

– У нас процесс, – буркнул Тимофей, сегодня он сидел за рулем машины Кристины.

– Какой? – взревел Зураб.

– Мозговой, – буркнул Тимофей.

– Не вижу ваших процессов. Где они? Потом злиться будете, хоть побейте друг друга! Как муж и жена, честное слово!

А реакции не последовало. Ну и Зураб надулся.

Не оказалось Эдгара дома, сосед сказал, что видел его вчера со спортивной сумкой, выходил из подъезда. Зураб осведомился, есть ли у него родители и где живут. Сосед ответил, что никогда их не видел, женщины приходили к Эдгару, парни, а о родителях никогда не слышал.

– Сирота казанская, – скептически фыркнул Тимофей уже в машине.

– Ну, если и его нет в живых… – Кристина не договорила, а ее подтекст никто не понял.

– То что? – подался к ней корпусом Зураб, заглянул в лицо.

– Тогда это дело одних рук: Романа.

– Он не дурак, чтоб мочить людей, – не согласился Тимофей. – Мотив‑то, конечно, у него есть, но я проанализировал на досуге, мотив мне показался слабым. Его, Кристина, поцеловала удача, а удачливые люди не ввязываются в мелочную борьбу из‑за наследства.

– Ты не знаешь размеров жадности, – возразила она.

– А ты забыла главное: он приставил Марата к Эдгару, Марат убит, думаю, при выполнении задания Романа. Да иначе быть не может. Значит, не состыковываются наши подозрения.

– И ты забыл, – возразила она, но хотя бы без эмоций. – Роман грозился отправить папу на пенсию, угрожал Еве…

– Не убить же он грозился. Потом: человек, задумавший совершить преступление, будет молчать как рыба, а не трепаться, потому что не хочет отправиться на нары.

Наконец она соизволила посмотреть ему в лицо:

– Что ты предлагаешь?

– Нам нужен Эдгар. Желательно установить за ним наблюдение, но прежде надо найти его. Поскольку мы выяснили, что убийство Марата связано с нашими похищениями…

– Это еще не доказано, – вставил Зураб.

– Практически доказано, его величество случай вряд ли напроказничал с Маратом, тем более парня даже не ограбили. Так вот, следует подключить к поискам Эдгара уголовный розыск, ребята ведь занимаются убийством Марата, а оно относится к нашему делу. Одни мы, как оказалось, не справляемся.

– А как же договор со Щегловым? – озадачилась она. – Он просил сохранить в тайне…

– Кристина, – протянул Тимофей недовольно. – Какая тайна? Все, в данном деле уже тайн быть не может: два убийства, похищение и пропажа человека. Ты не доверяешь ребятам?

– Доверяю, но если похитители поймут, что их обложили, мне страшно подумать, какие действия последуют с их стороны.

– А кстати! – подпрыгнул Тимофей. – Мы давно не пили чай у папы Жало. Почему он молчит? То звонил через каждые два часа, а тут вдруг в подполье ушел. Мне это не нравится.

– Хочешь сказать, он что‑то скрывает от нас? – насторожилась Кристина.

– Хрен его знает. Давайте навестим папу. И вообще, к Гришке давно пора приставить помощника, он же следит за домом только днем и вечером. А грязные делишки делаются ночью.

Тимофей развернул машину, вдруг с заднего сиденья раздалось:

– А мама?

– В смысле? – повернула вполоборота голову Кристина.

– Как хотите, а я бы приставил людей к маме, Роману, Альбине и даже к папе Жало. Раз все равно ребят подключим, то почему не приставить, а?

– Лично я «за», – сказал Тимофей.

– А я бы их всех под арест взяла, – буркнула Кристина.

– Но как посмотрит на предложение приставить сыщиков наш Щеглов? – на тяжком вздохе произнес Тимофей. – Он же дружбан с папой, Романом и мамой. Представьте, какой ор поднимет… крыша управы взлетит.

 

Ух, как он подписывал бумаги! Широким росчерком. Если б Даниил Олегович видел процедуру со стороны, он бы наверняка собой залюбовался. Нет, пришел бы в восторг от гордого вида, от презрения в глазах, когда смотрел на сыночка. Собственно, подписывался предварительный договор ввиду срочности, так сказать, обязательства сторон, то есть одна сторона обязуется дать означенную сумму, вторая – продать предприятие за эту сумму. Позже оформят, как положено, документы, на это, слава богу, сын согласился. Перед подписанием Роман остановил его:

– Папа, ты хорошо подумал?

– Я подумал, – сказал Даниил Олегович гордо. – Ты хочешь отнять у меня предприятие, отнимай. Только оно сейчас в простое, я передам тебе его, но с одним условием: все выплаты из‑за тараканов лягут на тебя.

– Ничего, справлюсь. Почему не поговоришь со Щегловым, если не доверяешь Мокрицкой?

– Условия диктуют мне жесткие правила. Я и так передоверился, а похитители в курсе всего.

– Это твое заблуждение. Отец, ты снова действуешь неразумно, хоть раз в жизни посмотри назад и признай, сколько ты сделал ошибок.

Папа держался с достоинством:

– Не учи меня.

– Хорошо, – усмехнулся Роман. – Но ты тоже учти: назад дороги не будет, поэтому в будущем не упрекай меня.

Даниил Олегович выскочил в приемную, пригласил юриста, чтоб тот проверил составленные сыном документы, подписал. Юрист побежал по своим делам, а Даниил Олегович задержался:

– Деньги когда будут?

– Завтра к вечеру.

– В таком случае, – он суетливо схватил бумаги со стола и потряс ими, – завтра и получишь свою часть.

– Как скажешь, – не забеспокоился Роман. – Пока это всего лишь бумажки, они не оформлены должным образом, так что ты можешь уничтожить их, если пожелаешь.

Бросая в кейс бумаги, Даниил Олегович с нарочитым восхищением, которое вовсе не соответствовало истинным чувствам, произнес:

– Молодец, сынок. Ты настоящая акула капитализма, зубастый.

– Весь в тебя, – парировал Роман.

– Папу родного съел с потрохами.

– Ой, не надо про еду, – поморщился тот.

Даниил Олегович не попрощался, выбежал от сына, по дороге к автомобилю цедил сквозь зубы:

– Ничего, я‑то поднимусь. Мне это – раз плюнуть. Я‑то поднимусь, и тогда посмотрим, кто будет шашкой махать.

 

Кого не жаждал увидеть в офисе, так это людей Щеглова. Даниил Олегович соорудил кислую мину, вернее, она сама прилипла к физиономии, нехотя пригласил троицу в кабинет, сел за стол и поднял брови, мол, с чем пожаловали, господа дармоеды? Тимофей легонько подтолкнул Кристину, она поняла намек: мадама, работай языком. Заметив неадекватное поведение хозяина этого кабинета, Кристина заговорила почти ласково:

– Даниил Олегович, вам звонили похитители?

– Вы разве не знаете? – Теперь он обдал ее и свиту из двух «мальчиков» холодом. – Насколько мне не изменяет память, домашний и мобильный телефоны прослушиваются.

– А другим способом похитители не давали знать о себе? – сообразила спросить она.

– Другим?.. – Он выпятил нижнюю губу, будто припоминал. – Нет, как будто.

– Ваш ответ неуверенный, – сказала проницательная Кристина. – Вы ничего не скрываете от нас?

– Нет, – изобразил он честность на лице.

– Странно, – озадачилась она не столько его ответом, сколько им самим. Точно, какой‑то не такой Даниил Олегович, вроде бы взъерошенный, вместе с тем подозрительно спокойный. – Прошло столько времени, а они до сих пор не выдвинули условия?

– Не выдвинули, – поспешно сказал он. – Будем ждать?

И замер. Странные существа женщины: одна может возносить до небес очарованием и любовью, другая парализует волю энергетическим потоком из крокодильих глаз, как Мокрицкая. Даниилу Олеговичу удалось выдержать ее взгляд, не мигая, но напряженно, чувствуя, как зажались мышцы лица в районе губ и подбородка.

– Будем, – сказала Кристина, попрощалась.

Не только она заметила неестественное поведение Даниила Олеговича, наблюдательным оказался и Зураб:

– Его как током ударило.

– Нервы у папы Жало сдают, – подытожил Тимофей. – Или он хитрит с нами. Кристина, чего молчишь? Тебе не кажется, что ситуация выходит из‑под контроля?

– Не знаю, Тима, не знаю, – проговорила она, шагая по коридору. Былого куража как не бывало, она повесила нос, наверняка и лапки сложила. – Ни черта не вяжется, все валится, мы как слепые котята тычемся носами без толку…

– Ты еще зареви, зареви, – проворчал он. – Я хохотать буду до завтрашнего утра.

– По‑твоему, я даже плакать не умею? – приостановилась она, готовясь оскорбиться.

– Может, и умеешь, но не будешь, – миролюбиво улыбнулся Тимофей, открыл входную дверь. – Прошу.

– Правильно, не буду, – в ответ одарила его улыбкой Кристина, перешагивая порог владений папы Жало.

А погода испортилась, дождь закапал крупными каплями, быстро набирая темп, к машине пришлось бежать, чтоб не намокнуть.

– Давно дождя не было! – возмутился Зураб, будто кто‑то из присутствующих приказал ангелам на небе открыть краны. – Это не июнь! Это октябрь!

– Кристина, я серьезно. – Тимофей на самом деле заговорил без обычной шутливости. – Давай двинем к Щеглову. У нас одна существенная зацепка – Эдгар, но и она может провалиться. После сегодняшнего посещения папы Жало я не могу не согласиться с Зурабом – всех пора брать под контроль.

– Поехали, – безнадежно махнула она рукой.

 

Глава 19

 

Щеглов выслушал Кристину и Тимофея, Зураб лишь поддакивал, скрестив на груди руки. Валерий Викторович в суть вник быстро, отсюда и распоряжения его носили характер аврала. Срочно размножили снимки Эдгара, сунули их оперативникам с приказом: из‑под земли добыть этого типа. Послали оперативника к Грише на подмогу, но с указаниями по возможности проникнуть в частное владение напротив дома Даниила Олеговича и узнать, чем там дышит квартирант. Есть подозрения – надо проверить, а не гадать и уж тем более не ждать у моря погоды. Но то, что кто‑то из семейства Даниила Олеговича закрутил историю с похищениями, Щеглов воспринял в штыки:

– Этого не может быть. Я их знаю сто лет, Романа с рождения! Да как вы смеете подозревать в подлости порядочных людей? К тому же пострадавших! Придет же такое в голову!

Тут уж Кристина предпочла помалкивать, предоставив Тимофею доказывать, но тот не рисковал впрямую выдвигать требования, давил на разум:

– Вы же знаете, Валерий Викторович, как сносит крышу у людей, когда они обижены, оскорблены, обмануты. По нашим расчетам, посторонние в дом не могли проникнуть, это же крепость. А кто‑то поставил самопальные «жучки» в местах, где Даниил Олегович часто бывает, кто‑то украл украшения Евы перед ее исчезновением…

– Кстати, что о Еве слышно?

– Вообще ничего, но телефон Евы, который мы нашли в мусорном баке, говорит сам за себя: она у тех же преступников, которые увезли Лелю. Почему они не сообщают об этом, нам неизвестно. Далее: задушили домработницу, у нее обнаружены серьги Евы…

– Она работала на группу?

– Мы так не думаем, – сказала Кристина, когда увидела, что Щеглов внимательно слушает, а это добрый знак. – Остальных украшений не нашли у нее. Допустим, убийцы их прихватили попутно, но явного обыска квартиры убитой не было, а украденное прячут подальше…

– Короче, что это значит?

– Серьги подкинули, чтоб мы думали, будто убитая работала на похитителей.

– Ни Роман, ни Виктория не бывали в доме Даниила Олеговича, – возразил он, поняв, о чем идет речь.

– Роман сейчас живет с Альбиной, подругой Евы, у которой она была в день исчезновения, в тот же день увезли…

– Ну, это я знаю, – перебил Щеглов. – Почему он?

– Вы не находите странным альянс Романа с Альбиной? – задала ему встречный вопрос Кристина, пусть сам соображает. – До известных событий они не знали друг друга, как мне сказала сама Альбина. Или она лгала.

Щеглов опустил голову, сопел. Видимо, аргументы убедительны, профессионалу не стоит разжевывать.

– А Нил почему?! – спросил Щеглов. – Он как раз самая пострадавшая сторона.

– Последнее время Даниил Олегович ведет себя странным образом, будто мы ему мешаем. Он замкнулся, холоден в общении, старается говорить кратко..

– Да ничего он не говорит, – подал голос Зураб.

– В общем, ведет себя так, чтоб мы поскорей ушли. Раньше он сам звонил, требовал встречи, предлагал помощь. С ним что‑то происходит, а что именно – он скрывает от нас. У меня сложилось впечатление… то ли он не хочет вести дальнейшие поиски преступников, то ли что‑либо узнал, но по каким‑то причинам не говорит нам, например, боится… хотя боялся Даниил Олегович и раньше… Не знаю, Валерий Викторович, что и думать, но он неадекватен.

Нелегко ему было принять решение, он медлил, ведь получалось, Щеглов должен обмануть друга. Находчивый Тимофей нашел новые аргументы:

– Лучший способ в данных обстоятельствах приставить ко всем оперов. Тем самым мы и обезопасим их на тот случай, если похитители работают не по чьей‑то указке, а самостоятельно. Вполне возможно, что и подстава идет, причем крупная. К тому же похитители обязательно должны выйти на Даниила Олеговича, мы это заметим.

– И еще, – подхватила Кристина. – Несколько раз Даниилу Олеговичу звонили из таксофона…

– Твое предложение, – обрубил Щеглов.

– Надо отключить все таксофоны в городе, оставить штук пять, возле них должны круглосуточно дежурить оперативники. И поставить все телефоны названных граждан на прослушивание.

– Еще десять человек, – буркнул Щеглов.

На это Кристина лишь вздохнула, мол, сочувствую, а что делать? Он дал добро на все действия.

 

Работа пошла, периодически Кристине докладывали: мама из дома ни ногой, Роман на работе, прекрасная художница у Романа сидит взаперти. Шерстили знакомых и соседей Эдгара, который так и не появился на квартире, а нужен был позарез, ведь фотографии, найденные у Марата, те же, что и на флэшке Романа. Если бывший дружок Евы не предоставит алиби на момент убийства Марата Сотникова, то пусть пеняет на себя, а если он убит, то Роману придется туго. Но убитых и раненых в городе не находили, точнее, обнаружили одного зарезанного бомжа, который никак не мог быть Эдгаром. Но папа Жало…

– Тимка, зачем он носится по банкам? – озадачилась Кристина.

– У него же санкции после тараканьих бегов, папа Жало платит…

– Оставь, пожалуйста, – отмахнулась она. – Достаточно заплатить в одном банке, к тому же это делает бухгалтер, а не патрон. А Даниил Олегович съездит в банк, потом домой едет, потом опять банк, но в другой…

Она задумалась, глядя на Тимофея с прищуром, тот действительно научился читать ее мысли:

– Понял, сейчас поезжу по банкам и узнаю, что он там делал.

– Умница, – одарила его улыбкой Кристина.

Тимофей умчался на ее машине, а через пару часов сообщил по телефону:

– Кристина, папа Жало скирдует бабки.

– То есть?

– А то и есть: снял со счетов крупные суммы, выдали ему их в евро, хотя на счетах были рубли.

– Тима, возвращайся ко мне.

– Я же не все банки объехал, только два, а по списку…

– Возвращайся, я догадываюсь, зачем он снимает деньги.

К счастью, Тимофей был недалеко, впрочем, в этом городе расстояния невелики, через двадцать пять минут он упал на стул перед Кристиной:

– Выкладывай догадки.

– Сам подумай.

– С ним связались и поставили условия – деньги за дочь? – неуверенно высказался он.

– Думаю, да.

– А он что, идиот? – вытаращился Тимофей. – Нам почему не сказал? Нет, Кристина, этого быть не может.

– Наверное, ему угрожали, а видимого результата в наших поисках нет, поэтому папа Жало решил заплатить. Ты вспомни, как он вел себя вчера с нами.

– Тогда он конченый кретин, – протянул Тимофей. – Знаешь, была б моя воля… пусть бы заплатил, осел.

– Но два трупа и заложники… – покачала головой Кристина. – Мы не можем ему этого позволить, кстати, себе тоже. Интересно, сколько они запросили?

– Общая сумма в двух банках шесть миллионов рублей.

– Ого, – усмехнулась Кристина. – И все наличкой? В таком случае, я не сомневаюсь, что он договорился с преступниками. Но это только два банка, а он побывал…

– У меня семь адресов.

– Так, Тима, давай подумаем, как нам действовать, чтоб не сесть в лужу.

 

Вечер наступил – Даниил Олегович дергался от каждого звонка, сидя в офисе. За вечером пришла ночь, а от похитителей не поступило сигнала, куда и когда он должен доставить деньги, которые лежали в сейфе дома. Помещения пустели, и вдруг воспаленное воображение нарисовало: никого в офисе, Даниил Олегович сидит в кабинете, раздаются шаги в приемной, открывается дверь и вваливают трое с пистолетами…

Встречаться наедине с бандитами и ублюдками он не рискнул, быстренько собрался и выбежал как угорелый, забрался в автомобиль, заблокировал дверцы. Отдышался. Огляделся – никого из подозрительных типов поблизости не было. Даниил Олегович завел мотор и прикатил домой.

Но отчего‑то не успокоился в собственном доме. Вдруг заподозрил в заговоре против себя двух амбалов – Гришу и Мишу. Нет, правда, какого черта они столько времени торчат в его доме? Жрут за пятерых, курят его сигареты, сидят наверху, а вчера оба делали вылазку ночью, но вернулись скоро – Даниил Олегович не спал, все слышал и видел. Не знает только, куда они ходили.

– А… – осенило его. – Не исключено, что они связаны с бандой, Щеглов просто не знает, каких сволочей держит.

Остатки разума подсказывали: глупости, ты уж совсем, Даниил Олегович, свихнулся от страха. Спокойней не стало. Он заперся в кабинете, забаррикадировался креслами, чтоб к нему не проникли Гриша с Мишей, к ужину не вышел – это меры предосторожности, так сказать, на всякий случай. Одно беспокоило: телефоны прослушивает милиция, значит, там узнают, когда позвонят бандиты, и тогда…

– Нет, – сказал себе Даниил Олегович чуть слышным шепотом. – Прошлый раз они через Виктошу передали ультиматум, следовательно, в курсе, что звонить мне нельзя. Да‑да, у них свой человек в милиции. – Он посмотрел на забаррикадированную дверь. – Или несколько. Ничего, надо им – найдут способ сообщить, что делать дальше.

Внезапно раздался звонок мобильника, отчего у Даниила Олеговича чуть не выпрыгнуло сердце. Он боялся взять в руки трубку и затянул паузу, мобильник звонить перестал. Даниил Олегович не сводил глаз с трубки – так и знал! Она зазвонила второй раз. Когда он взял мобильник, разочаровался: тесть. А теща даже не записала телефон зятя. Бедная, но гордая. Трубка звонила.

– Да пошел ты… – промямлил Даниил Олегович.

Пауза. Он двинул к дивану – звонок. Теперь Роман позвонил. Папа не ответил сыну, с ним все ясно, после всего кошмара состоится официальная купля‑продажа, пусть подавится сынок папиным добром и забудет, что у него есть отец.

Выпив водки, Даниил Олегович улегся на диван, трубку взял с собой. Черт возьми, она звонила не переставая: то тесть явно хотел узнать, где Ева, то Роман неизвестно зачем. Так прошел час, полтора… Это невыносимо, в конце концов, Даниил Олегович ответил сыну (тесть обойдется):

– Слушаю тебя, Роман.

– Ты почему не брал трубку? – зарычал тот.

– В ванной был, – флегматично ответил папа. – В туалете был.

– Я сейчас приеду к тебе.

– Зачем?

– Узнаешь.

– Завтра нельзя?

– Это срочно.

Даниил Олегович посмотрел на часы, ругнулся, время‑то позднее, а ему хотелось уснуть, чтоб завтра быть в надлежащей форме. Но сынуля покоя не дает, подлец. Даниил Олегович мог бы не выйти к нему, мало того, очень хотелось не выйти, но раздирало любопытство: что Роману понадобилось в поздний час? Внутренне он приготовился даже к визиту старой жены, выпил рюмку и начал разбирать баррикаду.

 

Роман снова бросил кому‑то:

– Жди, я скоро.

И вошел. Один, а не с бешеной мамашей, хотя Даниилу Олеговичу было уже все равно, он настолько устал, что принял бы у себя дьявола и не удивился бы его появлению. Роман подошел к отцу, сел в кресло, в его поведении и лице было что‑то нетипичное, возможно, нервность.

– Отец, на этот раз они со мной встретились.

– Кто – они?

Инертность Даниила Олеговича изумила Романа, как будто папа впал в транс, накурившись марихуаны.

– Те, кто три дня назад приходил к маме, – вспылил сын.

Цели добился: папа ожил.

– Кто, кто? А почему к тебе они пришли? Домой или куда?

 

Беспокоясь о состоянии Альбины, он звонил ей каждый час, но вырваться раньше не получилось. Освободившись, Роман решил: конфетно‑букетный период обещал – надо выполнять. В данной ситуации, когда голова идет кругом, а нервы на пределе, когда не знаешь, чего еще ждать, при этом ждешь очередных неприятностей, Альбина упала большим подарком, который он не намерен прошляпить. Роман заехал на точку, где продают цветы, купил букет роз, потом заехал в супермаркет за овощами и… конфетами, конечно же.

Автомобиль поставил в гараж, взял пакеты, сунув букет под мышку, он двинул через двор к подъезду. Во дворе были люди, немного, но были, а главное – Роман прихватил из дома пистолет. Да, травматический, но бандитам мало не покажется. После того как они «навестили» мать, он проанализировал их тактику и пришел к выводу, что подонки изобретательны. Бандиты мало пользовались телефонами, если появлялись, то неожиданно, причем в разных местах. Отсюда ему стало понятно: они продумывают каждый свой шаг. Так как их «передатчиком» стала мать, Роман не исключал, что однажды эти люди захотят воспользоваться им, для этого случая и заготовил пистолет. Но бывает, ждешь неожиданного появления, а потом ожидание стирается рабочей суетой. Так и с Романом произошло: в тот момент, когда он не ждал их, они появились. Двое. Взяли его со спины за локти, один прошептал в ухо:

– Спокойно, мужик. Один твой чих – и ты с дыркой в башне.

Роман мгновенно въехал, что эти люди не шутят, разумеется, сразу догадался, кто они такие, а пистолет в кармане пиджака. Какого черта не достал его?! И в затылок уперлось нечто стальное, холодное. Может, это был муляж или детская игрушка, возможно, его брали на пушку, но холодная сталь могла быть и настоящим оружием. Роман не герой из боевика, красиво раскидать двух парней ему не удастся, значит, положение безвыходное. Он смирился, показать свою слабость не в его духе, поэтому спокойно спросил:

– Что надо?

– Понятливый, молодец, – сказал некто сзади. – Сестричка твоя у нас.

– Это я понял. Что дальше?

– Скажи своему папаше, чтоб завтра прибыл на площадь перед рынком в десять утра с бабками. Один. Он будет под нашим контролем, и, не дай бог, мы заметим, что твой папашка привел за собой ментовскую армию. Ни ему не жить, ни твоей сестричке, ты понял?

– Понял. Скажу. Лельку когда вернете и как?

– Бабки получим и сестричку отпустим. А теперь топай в подъезд. Помни: ты на мушке, попробуй только оглянуться.

Роман вошел в подъезд, бросил поклажу на пол, лихорадочно достал пистолет. Чуточку приоткрыв дверь, он одним глазом осмотрел часть двора, попавшую в поле зрения, затем осторожно выглянул из подъезда, но парней не увидел. Роман выбежал во двор, метался в поисках двух типов, выскакивая на прилегавшие улицы. Это были бесполезные метания, так как след налетчиков простыл. Роман вернулся в подъезд, подобрал поклажу и взбежал на свой этаж.

 

– Кто такая Альбина? – поинтересовался отец. Одна женщина с этим именем есть, подруга Евы, которую он никогда не видел, однако не сомневался: к сыну та Альбина не имеет отношения.

– Жена, – с вызовом ответил Роман.

– Ты женился? – Кажется, папа не удивился, что само по себе удивительно. – Когда?

– Недавно.

– Хм, на свадьбу не пригласил отца, – желчно констатировал Даниил Олегович.

– Ты тоже не приглашал, – напомнил Роман.

– Но ты бы не пришел. Даже на мой юбилей не пришел, а я оставлял приглашение у твоей секретарши. Лично приезжал.

– Не о том говоришь, отец, – вспылил Роман.

С чего бы это? Даниил Олегович остался хладнокровен хотя бы внешне, а сынок, которому завтра не идти на встречу с похитителями и убийцами, психует.

– Ты слышал, что я говорил? – во время внутреннего монолога отца шипел Роман. – Тебе завтра ехать…

– Я слышал. Поеду.

– Ты с ума сошел? Звони сейчас же Щеглову, пусть оцепят площадь перед рынком, чтоб ни одна собака не ускользнула.

– Нет. Тебе, конечно, наплевать на мою жизнь, но мне она еще пригодится. И Лельку убьют, разве ты хочешь этого?

– Папа! – прорычал Роман, негодуя. – Щеглов не позволит тебя убить, а их возьмут, потом и Лельку вызволят.

– В прессе я читал о подобных случаях, не все заложники выживают, Роман. Случается, выкуп требуют уже за мертвого человека.

– Тем более!

– Но я оптимист по натуре, надеюсь, все будет нормально, мне отдадут Лелю. Не волнуйся, я подготовлюсь к завтрашнему обмену.

– В каком смысле? – насторожился Роман.

– Это мое дело.

– Ну, как знаешь. Только не прогадай.

Даниил Олегович вышел за пределы своей крепости, чтоб посмотреть на Альбину. Соперничество, не иначе, возбудило в нем жгучий интерес даже в этой беспросветной ситуации – какую женщину взял в жены Роман. Даниил Олегович всегда немножко завидовал сыну, его молодости, энергии, потенциальным возможностям, когда много сил на большие дела и много времени, чтобы их осуществить. Эх, поменяться бы с ним местами, разве занялся бы Даниил Олегович мелочовкой, какими‑то полуфабрикатами, которые он сам ни за что в рот не взял бы? Нет, он остался бы на том месте, к которому привык в советское время, будучи перспективным с юных лет. И карабкался бы туда, вверх, потому что только там поистине неисчерпаемые возможности. Однако у него не хватило смелости, не хватило хитрости и дипломатичности, не обладал он изворотливостью в достаточной мере. В лоб да по лбу – вот его методы, они же и подкосили, Даниила Олеговича попросту смели более пройдошливые.

– Покажи мне свою жену, – потребовал он.

– Альбина! – позвал Роман, не споря. Она вышла из машины, подплыла, а он нехотя представил: – Знакомься, это мой отец Даниил Олегович.

Папа оценил. Пожимая ладонь изящной и красивой женщины, он выпятил нижнюю губу, что могло означать не только одобрение, но и сочувствие. Роман не дал им поговорить, обнял Альбину за плечи и увлек к машине. Даниил Олегович вернулся в дом, где Гриша с Мишей готовились к вылазке. Он не поинтересовался, куда они идут. Какая разница? После свидания с сыном Даниил Олегович увидел парней в ином ракурсе: если даже они работают на похитителей, то ему ничего не сделают, во всяком случае, пока. Они же в ментовке числятся, наверняка местом дорожат, убить Даниила Олеговича в доме глупо, сразу на них подумают. А вот завтра… в общем, указание получено, парни уходят, и отлично, ему спокойней одному с миллионом в сейфе. Однако бдительность и бдительность! Даниил Олегович заперся в кабинете и забаррикадировался. А думал о завтрашнем дне.

 

Глава 20

 

Спасибо Роману, который смог вернуть Альбину из кошмара в нормальное состояние. Подперев ладонью голову, она смотрела на него, лежавшего рядом с закрытыми глазами, и гадала: какой он? Понятно, что разный, как все люди, но чего в нем больше? За всю дорогу от дома отца он не проронил ни слова, даже не спросил, какое впечатление произвел на нее Даниил Олегович. А ведь ей хватило минуты, чтобы понять две противоборствующих стихии в лице отца и сына, которые вряд ли сойдутся. Разумеется, Роман занимал ее воображение больше, он сильнее отца, непримиримее, жестче, а последние два определения никак не назовешь достоинствами. С ней он другой, конечно, не мягкотелый, но именно про таких говорят: спина и кулак, а это сейчас редкие качества.

– Теперь ты ищешь у меня изъяны? – вдруг сказал он, фактически угадав ее мысли.

– Откуда знаешь? У тебя же глаза закрыты.

– Чувствую, как зверек.

– Кажется, я не понравилась твоему отцу, он сочувственно выпятил губу, когда изучал меня.

Роман лег на бок и тоже подпер голову рукой:

– Правильно, он выразил сочувствие. Но тебе, а не мне. Мой отец думает, что ты попала в лапы паука.

– Шутишь?

– Нет. И он прав. Попробуй, вырвись от меня – не получится.

– У, какой вы страшный… – рассмеялась Альбина. Все же в нем есть особенности, которых нет в других мужчинах, например, обезоруживающая откровенность. – Но я почему‑то не боюсь вас.

Какая ложь, когда убеждают себя: для меня важна только работа, а нежности с поцелуями и постельными баталиями – труха, без них легко обойтись. Да, легко, если сознательно топишь себя в работе, как в трясине, чтоб не задумываться о примитивных, вместе с тем необходимых для полноценной жизни вещах – муж, семья, дети. Альбина успешно обманывала себя, но разве она променяла бы сейчас поцелуи Романа на батик? Чего Альбина боялась, так это потерять его, поэтому, когда он оторвался от ее губ, она озабоченно спросила:

– Что будет завтра, Роман?

– Что будет? – задумался он. – Все пройдет нормально.

– Мне кажется, нужно сообщить милиции, хотя я с недавних пор не люблю милиционеров.

– И мне так кажется. Но отец не хочет. Боится.

– Это же естественно.

– Как тебе он? – наконец поинтересовался Роман.

– Я представляла его другим, – честно сказала Альбина. – Неважно выглядит, видимо, его подкосила вся эта история. А ты сообщи сам милиции…

Поглаживая ее по щеке, он смотрел куда‑то перед собой, говоря медленно, с расстановками между фразами:

– Я хотел так сделать, потом отказался от этой идеи. За отцом есть право выбора, он решил поступить так, ему и ответ держать. Если я вмешаю милицию и, не дай бог, все пойдет кувырком, то, прежде всего, я же себе и не прощу. Стану виноватым.

– Но у них твоя сестра, о ней надо думать.

– О ней я и думаю, только о ней. Все будет хорошо.

– Верю. Но мне неспокойно… Ты что‑то задумал? Скажи – что?

Альбина не смогла добиться ответа, он целовал ее.

 

И еще один человечек – маленький, хрупкий, напуганный – не спал в эту тревожную ночь. В подвале без окон Леля сидела на кровати, обхватив коленки руками и прислонившись спиной к стене. Девочка не представляла, какая это жуткая мука, когда нечем заняться, чтоб как‑то отвлечься. Телевизора нет, радио тоже, книжек не давали. Маленькая лампочка над входом горела постоянно, но от нее мало было проку, лишь болели глаза от тусклого света. Ее снова оставили одну, Еву куда‑то увели, Леля ждала, что будет, сжимаясь в комок от страха.

Поначалу Леля жену отца воспринимала агрессивно, не разговаривала с ней, как та ни старалась наладить контакт, но потом переменила к ней отношение. Однажды – в какое время суток, ни она, ни Ева не определили бы, – пришел один из уродов в маске. Их трое. Они всегда в черных шерстяных масках, одними глазами сверкали, наводя ужас. Различались только по фигурам, возраст у них примерно одинаковый, хотя Леля не разбирается в возрастных категориях, но все три урода молодые. Этот, что пришел однажды один, наверняка главарь, вел себя соответственно, почти не говорил, не приносил еду, да и заходил редко, только с тем парнем, который приносил поесть. В тот раз он зашел один, спустился по лестнице и вертел головой, рассматривая то Еву, то Лелю. Обе сидели на своих кроватях, а кровати – полный кошмар: скрипучие, узкие, с проваленными сетками, еще и шатаются, будто вот‑вот рухнут. Когда Ева поворачивалась на ней, Леля просыпалась от скрежета и скрипа, но это, в сущности, пустяки.

Мужчина в маске сделал выбор и подошел к Леле, схватил лапищей выше локтя, приподнял, как пушинку, веса‑то в ней всего ничего. Правда, чуть руку не оторвал при этом, Леля взвизгнула от боли и страха перед ним:

– Пусти, урод!

Он не отпустил, а начал свободной рукой… щупать ее! У Лели нулевой номер, одна подружка сказала: грудь вырастет до третьего размера, если лопать много капусты. Тоннами ее переела, а толку ноль. И это чмо в маске трогало ее за маленькую грудь, Леля отбивалась, но он схватил ее поперек туловища и понес к лестнице.

– Подожди! – подскочила со скрипучей кровати Ева, чмо в маске повернулось к ней. – Зачем она тебе? Девчонка, ничего не знает, не умеет. Я не подойду?

Он разжал руки, Леля плашмя упала, косточки больно стукнулись об пол.

– Пошли, – сказал он.

Ева ушла наверх, не было ее долго. Оставшись в полной изоляции, Леля тряслась от ужаса, что войдет еще кто‑нибудь, а ей нечем обороняться. Естественно, она догадалась, зачем чмо в маске увел жену отца. Но что было бы, если б он увел Лелю? От омерзения подкатывала тошнота, хотелось кричать и все ломать, разбить – да нечего. Сдерживало истерику лишь одно: это делать бесполезно, к тому же можно навредить себе, привлечь ненужное внимание.

Потом пришла Ева, молча легла на кровать, повернувшись спиной, и замерла. Слушая ее дыхание, Леля знала, что она не спит, но не спрашивала, где Ева была и что с ней делали. Стыдно было расспрашивать, а может, чувство вины не позволяло задавать некорректные вопросы. Леля утирала слезы, стараясь не всхлипывать, ей было жаль себя и… Еву. Чувство благодарности переполняло Лелю, она хотела бы выразить его, но как? Не словами же, напоминая лишний раз о том, что произошло наверху. Но когда Ева потянулась за кружкой, Леля подскочила, налила минеральной воды из пластиковой бутылки, подала папиной новой жене. Мало‑помалу они начали общаться, просто говорить вообще: какое сегодня число (примерно), как там на улице (про погоду), чего бы хотелось съесть. Нет, кормили их нормально, только невкусно, к тому же вареная курица надоела, а это было основное блюдо, еще вареная картошка.

Потом еще раз пришел тот же в маске, кивнул Еве, мол, на выход, она безропотно ушла с ним. И еще он приходил. В такие моменты Леле становилось совсем плохо, она боялась остаться в этом подвале одна навсегда. И время тянулось так медленно, так скучно, так тоскливо – хоть вой. Как‑то Ева вернулась, Леля уже не скрывала радости, видя ее, но папина жена села на кровать, опустила голову и тихо попросила:

– Не говори отцу.

– Я не скажу, не бойся, никому не скажу, – с жаром заверила Леля, понимая, о чем идет речь, но не выспрашивая подробности. Она присела рядом с Евой, впервые заговорила об их бедственном положении: – Как думаешь, мы выйдем отсюда?

– Выйдем.

– Ты веришь в это?

– Верю. Иначе тебя не заставляли бы говорить с отцом.

– Мы с тобой думали, что я говорю с папой, а они записали мой голос на диктофон.

– Все равно.

– А почему тебя не записали?

– Не знаю. Раз и меня держат здесь, значит, им что‑то нужно получить от твоего отца.

– Деньги, – презрительно фыркнула Леля.

– Может быть.

– Я точно знаю, сто раз по телику видела, как крадут людей и требуют у родственников за них деньги. Маму жалко. Представляю, как ей там…

Ева погладила ее по плечу:

– Не думай об этом. Вот увидишь, все кончится хорошо. У тебя есть мальчик?

– Два. Гарик и Пестик.

– А кто нравится больше?

– Оба нравятся.

– Ты целовалась? – улыбнулась Ева, Леля потупилась. – С кем?

– С обоими. Я то с одним ссорюсь, то с другим. Когда в ссоре с Гариком, хожу с Пестиком, потом наоборот. А иногда прогоняю обоих, потом все возвращается назад…

– Мда, тяжело тебе дается выбор.

И вдруг Леля задала вопрос на скользкую тему:

– А ты почему выбрала моего отца? Он ведь старый.

Ева смутилась, опустила голову, с минуту молчала, потом все же заговорила стеснительно или неуверенно:

– Понимаешь, бывает, человек не может объяснить, почему он поступает так, а не по‑другому.

– А ты попытайся, я пойму.

– Давай не будем говорить об этом?

В общем, девушки поладили, впрочем, в их положении ничего другого не оставалось. И вот опять он пришел, увел Еву. Снова наступило тягомотное ожидание, когда не знаешь, вернется ли Ева, что будет с тобой через час. Иногда Леля проваливалась в черную яму, а потом, заваливаясь набок, вздрагивала и принимала прежнюю позу. Оставаясь одна, она боялась спать, боялась тишины – в подвале не слышно, что происходило наверху, боялась приближающихся шагов. А они раздались, открылась крышка люка, Ева сошла вниз.

– Наконец‑то, – с облегчением вздохнула Леля. – Мне казалось, ты не вернешься.

Странной была Ева, обе руки прижимала к животу, обхватив его, дрожала, лихорадочно водила по подвалу глазами. Леля подошла к ней:

– Что с тобой? Тебя били?

Ева отрицательно мотнула головой несколько раз, взглянула на Лелю расширенными и полоумными глазами, напугавшими девчонку еще больше, шепотом произнесла:

– Смотри, что у меня есть.

Она расстегнула пиджак, а за поясом брюк был пистолет! Леля глухо вскрикнула, зажала рот обеими ладонями, таращилась на Еву, которая тут же запахнула пиджак, съежилась и очередной раз обвела глазами подвал:

– Его надо спрятать…

– Это настоящий? – вымолвила Леля с ужасом.

– Конечно. Зачем им ненастоящий? Господи, куда же спрятать?

– Где ты его взяла? – свистящим шепотом спросила Леля.

– Он лежал на столе.

– Украла?!!

Ева посмотрела на нее, как на дурочку. Разумеется, украла.

– Просто взяла, – сказала она. – Там два пистолета лежало, один я взяла, когда этот… что приходит за мной, отвлекся.

– С ума сошла? Лучше б ты убежала, когда он отвлекся, – отругала ее Леля. – Ты представляешь, что они с нами сделают?

– Пусть найдут сначала. А оттуда, – кивнула она наверх, схватив со стола ложку, – не убежишь, я проверяла.

Ева ринулась к туалету. Собственно, какой это туалет! Унитаз и раковина с краном, отгороженные хлипким фанерным щитом, можно сказать, подвал со всеми удобствами. Туда, за фанерный щит, и пошла Ева, возилась, бесконечно долго возилась. Куда она прячет пистолет, не в унитаз же! Леля поглядывала на люк – на фанерный щит, на люк – на щит… Несмело шагнула к Еве, которая сидела на корточках возле унитаза, снова на люк. Леля вскинула глаза, ей казалось, сейчас оттуда спустятся три сволочи и… Ой, что они с ними сделают, ой, что будет… Под ногой скрипнула половица, Леля застыла как вкопанная.

А Ева пыталась черенком ложки вырыть ямку в земле, где пол был не вымощен. Но земля, утрамбованная, как камень, не поддавалась. Ева села, облокотившись спиной о стену:

– Не получается…

– Половицы, – промямлила Леля.

– Что? – взглянула на нее Ева.

– Если поддеть половицу, – смотрела под ноги Леля, – она поднимется, потому что гвозди прогнили…

Ева ринулась к ней, присела. Но что‑то ее не устроило, она поползла на четвереньках, ощупывая прогнившие доски. Под столом нашла то, что искала – короткую и державшуюся на честном слове половицу, протянула руку:

– Дай ложку!

Леля подала ей ложку, сама схватила вторую и тоже залезла под стол, где вдвоем было страшно тесно. Обе лихорадочно поддевали гвозди, мешая друг другу, один выскочил, Леля едва не закричала от радости, принялась активно поднимать черенком ложки половицу.

– Осторожно, не сломай доску, – предупредила Ева, расшатывая пальцами гвоздик, который удалось немного вытащить. – Они ничего не должны заметить.

Одержимым людям, особенно в момент опасности, если они не теряются, удается и подкоп вырыть ложкой, а тут всего‑то… Половицу приподняли, держалась она на одном гвозде, повернули в сторону. Ева в щель засунула пистолет, протолкнула его подальше под пол, уложила половицу и вставила на место гвозди. Вымыв руки, она упала на кровать, издавшую скрежет.

– Ложись! – бросила Леле.

Та послушно улеглась на живот, под подбородок подставила кулачки и смотрела на Еву восхищенно. Украсть пистолет! Она бы так никогда не поступила, потому что трусиха.

– Леля, – повернулась к ней лицом Ева, говорила, разумеется, шепотом. – Если они придут и будут искать эту штуку, молчи, что бы ни делали. И не смотри туда, где мы спрятали.

– Хорошо, – пообещала та. – А ты не боишься, что они будут нас бить?

– Потерпим. Это наше спасение… может быть.

– Ты умеешь с ним обращаться?

– А чего там обращаться. В кино видела, полагаю, справлюсь, если понадобится.

– Ой, они идут… – пролепетала Леля.

Люк открылся, спустились двое.

 

Утро. Роман завтракал сосредоточенно, не торопясь. Альбина поглядывала то на часы, то на него, недоуменно заметила:

– Уже без пяти девять.

– Ну и что?

– Ты говорил, сегодня у вас рабочий день, а он начинается в девять…

– Я могу появиться на комбинате, когда сочту нужным.

А сегодня к тому же суббота. От волнения Альбина раскраснелась, подозревая, что Роман поедет к отцу, но, черт возьми, она не имела никакого права отговаривать его, чай, не жена. Хотя ее так и подмывало: мол, ты сам вчера сказал, что это выбор отца, так оставь ему его преимущество, не ходи, там будет опасно… Стоит поддаться порыву и выпалить монолог стопроцентной эгоистки, как между ними образуется трещина. Она молчала, закусив губу и наблюдая за Романом, который в прихожей переобувался в туфли. Да, он собрался ехать к отцу. Досадно было и то, что, когда появилось желание изменить свою жизнь (возможности‑то всегда были, а желания не было), когда перемены наступили внезапно и хотелось это сберечь, все может рассыпаться из‑за глупости папы и чувства долга Романа.

– Меня с собой не берешь? – спросила Альбина.

– Нет. Сиди здесь и никому не открывай, даже Мокрицкой, если вдруг она пожалует и будет размахивать удостоверением или ордером. Без меня никому! Поняла?

– Поняла. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Просто мне неспокойно… Я хочу, чтоб ты помнил об этом.

Он взял ее за шею, притянул к себе, прижался лбом ко лбу:

– Твои волнения напрасны, я не на войну ухожу.

– И все‑таки будь осторожен.

Во время поцелуев Альбине хотелось плакать, хотелось запереть дверь и сказать: «Не пущу, не хватало, чтоб тебя убили, как домработницу отца и Марата». Хотя почему посещали такие мысли? Произойдет обычный обмен денег на девочку, и все, но…

После того как он ушел, Альбина не находила себе места.

 

Даниил Олегович не лох и просто так, за здорово живешь, деньги не собирался отдавать. Он подготовился. Встав пораньше, ринулся в гараж с кейсом.

Открыл багажное отделение и – коварная улыбка тронула его губы. В багажнике лежала бомба! Эдакий маленький брусочек, но тротила в ней хватит, чтоб взорвать машину вместе с негодяями‑похитителями. Специально заказал бомбочку с длинными проводами и дистанционным управлением.

Даниил Олегович уложил кейс, аккуратно (а то, чего доброго, рванет без нажатия на кнопочку) обложил проводами, поставил на кейс бомбу и закрепил, чтоб она не свалилась, когда он будет ехать. Это для виду, кейс можно забрать без всяких последствий, но кто рискнет хватать чемодан бабок, видя проводки, ведущие к бомбе? Нажать на кнопку Даниил Олегович всегда успеет, если его надумают обдуть.

– Так‑то, господа бандиты, – захлопывая багажник, удовлетворенно произнес он.

Затем потер руки, но не в предвкушении победы, о ней Даниил Олегович даже не думал. Он потирал руки от волнения, думая, хорошо ли подготовился и все ли предусмотрел. Вспомнил о пистолете, запер гараж и помчался в дом. Странно, с утра он видел только Гришу…

– А где Михаил? – поинтересовался Даниил Олегович, заскочив на третий этаж.

– Вызвали еще вчера, ушел ночью.

– Угу, угу, – вскользь обронил Даниил Олегович и ушел в кабинет.

В половине десятого Гриша позвонил Кристине:

– Он только что выехал. А с утра возился в гараже, наверное, с час. Вокруг тихо, из дома напротив никто не выходил.

 

Глава 21

 

Переговорив с Гришей, Кристина сделала несколько звонков и уточнила, где сейчас находятся «подшефные». Роман поехал к комбинату, но во дворе пересел в легковую с фургоном и тонированными стеклами, сейчас подъезжает к рынку, Альбина сидит в его квартире. Виктория Яковлевна выехала на своей машине, движется по направлению к центру. В общем‑то передвижения «подшефных» ни о чем не говорили, они имеют право ездить, куда им вздумается, но Кристина попросила всех продолжить наблюдение и немедленно сообщать, если заметят странности. Затем она сказала Мише:

– Продолжай.

– Мы притаились у забора, пока соседские собаки не успокоились, потом перелезли. В доме свет не горел, дверь оказалась заперта, а во времянке горел. Мы подобрались ближе, но окна были задернуты шторами. Слышали неразборчивые голоса…

– Значит, Семен был не один? – подхватил Тимофей.

– В том‑то и дело, – недоуменно произнес Миша. – Мы же следили за улицей, фиксировали всех, кто проходил или приезжал. В этот двор никто не заходил.

– А ночью? – спросил Тимофей.

– И ночью по очереди торчали у окна, никого не видели. Ну, Семен, естественно, появлялся на улице, ходил за продуктами, судя по сумкам, времени это дело занимало немного. Только вот какая странность: если он работает, то почему все время торчит дома?

– Открой газету объявлений, – сказал Тимофей, – там целые страницы посвящены: «Делаем качественный ремонт».

– Хочешь сказать, у него простой в работе? – с сомнением уточнила Кристина.

– Да ничего я не хочу сказать, – досадливо проворчал Тимофей, – просто рассуждаю, а то ты сейчас подхватишься и ринешься делать обыск. Кстати, есть такое слово «безработица», оно тебе знакомо?

Получив шпильку и оставив ее без ответного выпада, Кристина перевела глаза на Мишу:

– Чьи голоса вы слышали во флигеле? Мужские, женские?

– Два мужских.

– Как же второй человек туда проник?

– Понятия не имею, – пожал плечами Миша.

Кристина задумалась, постукивая авторучкой по столу. Да, она предпочитает включить в круг подозреваемых всех, кто хоть чуть‑чуть вызывает недоверие, и действовать по принципу блица – хватать без разбора, а разбираться позже. Метод, конечно, негуманный, но преступники с гуманизмом тоже не дружат. Поэтому в данный момент Кристина вычисляла, какие предоставить основания Щеглову, чтобы убедить его в необходимости произвести обыск в доме напротив папы Жало. Причину для обыска всегда можно высосать из пальца, что и должен сделать Валерий Викторович.

– Есть только одно объяснение, – наконец сказала она. – Этот второй находился там всегда.

– То есть, когда мы пришли, он прятался от нас? – недоверчиво спросил Тимофей. – Ну и что?

– Может, не прятался, а просто сидел в доме на чердаке, откуда открывается отличный обзор на владения папы Жало. Думаю, там же находится прослушивающая аппаратура, место – лучше не придумаешь, хозяева в отъезде. И никому в голову не придет, что они устроились под носом…

– Но тебе же пришло, – хмыкнул он.

– Логика, – парировала она. – Вспомни, сколько мы барабанили в ворота, прежде чем Семен соизволил выйти к нам. За это время можно было роту солдат спрятать.

– Понял, куда ты стелешь дорожку. Но учти, аппаратуры мы можем не найти, и что тогда? Будешь предъявлять ему обвинение на основании того, что Семен временно приютил друга и пьет с ним по ночам?

– Аппаратура не иголка…

– Еще какая иголка, – перебил Тимофей. – Ты любишь примеры приводить, вот и послушай от меня один. Однажды шерстили умельца, он продавал информацию. Пацану девятнадцать лет было, откуда брал сведения – не понимали. Догадались, что парень каким‑то образом подслушивает, но где и как? Обыск сделали – ничего. В комнате склад деталей и ни одного собранного устройства. Из института профессора пригласили – по нулям. Ему бы остановиться, но как же, профессуру обставил! И попался. Этот вундеркинд хренов, между прочим, инвалид, поэтому в армию его не взяли, соорудил аппарат, который собирал и разбирал за считаные секунды. Стоит мальчик перед домом, будто ждет кого‑то, мороженое ест, а сам антенну направляет и прослушивает, о чем говорят на веранде наши бизнесмены, заодно записывает. Для него стен не существовало. А дома, оказывается, допотопный проигрыватель с приемником переоборудовал в… даже затрудняюсь сказать. Короче, телефонные разговоры прослушивал через волны, которые ловил приемником. Мы обыск делаем, а он пластинки крутит или радиостанции ловит, у него все функционировало. Профессура в ауте была, до сих пор голову ломают, как этот агрегат работал и почему. А знаешь, что они сказали тогда?

– Что?

– Этого не может быть. Пацан продемонстрировал работу, а секретом не поделился. Обижен был. Он завалился на вступительных экзаменах в институт аж два раза, поэтому показал ученым мужам средний палец. Поняла, какие иголки встречаются? И что ты предъявишь такому без улик? Они же не идиоты, подготовились на случай провала. Но есть и вторая сторона медали: если они действительно в группе похитителей, то ты окажешь медвежью услугу девчонкам. Когда парни поймут, что валятся, девчонок убьют, чтоб самим выгрести, и неизвестно, найдем ли мы их трупы.

Кристина хмурилась: еще один гуманист выискался, которого не сдвинуть даже при помощи паровоза, а Щеглов будет на ее стороне – сто процентов. Однако вторая сторона медали на самом деле представляет собой опасность для девушек, это надо учесть, поэтому не мешает все взвесить, прежде чем идти в наступление.

– Миша, – обратилась она к оперу, – ты говорил, Семен выходил, а он не пользовался автомобилем? Куда‑нибудь выезжал?

– Каким автомобилем?

– Во дворе стоит автомобиль…

– Не было там автомобиля.

– Как это не было? Там стоял автомобиль прямо под открытым небом, гаража нет, я хорошо изучила двор. Или мне показалось, Тима?

– Тогда и мне показалось, – озадачился он. – Места во дворе мало, пройти мимо и не заметить машину невозможно хоть днем, хоть ночью.

– Не было автомобиля, – повторил Михаил.

Лица Тимофея и Кристины стали одинаково нелепыми, будто им показали живого инопланетянина.

– Ну, вы, блин, даете, – вымолвил потерянно Тимофей. – Автомобиль действительно не иголка, исчезнуть незаметно не мог, по частям его не вынести. Выходит, прошляпили?

Миша конфузливо шевельнул плечами, мол, извините, промашка вышла. Кристина приготовилась выдать порцию нагоняя, как вдруг звонок от Зураба:

– Роман припарковался на площади перед рынком.

Не успела она положить трубку на стол, раздался второй звонок:

– Даниил Олегович остановился на площади у рынка, из машины не выходит.

– Тима, Мишка, поехали! – подлетела Кристина.

 

Площадь «голая», просматривается вся, но, сидя в машине, мало чего увидишь. Роман открыл дверцу, привстал, ступив одной ногой на асфальт, вторую оставил в авто. Он закурил, внимательно следя за подъезжающими машинами. Через десять минут увидел папин «Порше», медленно и с остановками движущийся между рядами автомашин, папа искал свободное место.

 

Здесь всегда полно автомобилей, припарковаться крайне сложно, Даниил Олегович еле втиснулся между двумя ободранными «Жигулями». Заглушив мотор, он лихорадочно озирался, думая: «Неужели деньги заберут здесь? А какие гарантии дадут, что отпустят Лельку? Гарантии… Вот о чем я не подумал… Как же мне узнать, что Лелька на свободе?.. Есть! Она должна позвонить мне, сказать, что отпустили… Нет, ее могут заставить говорить что угодно. Как же быть? Что еще придумать? Виктоша! Я потребую отвезти ее к матери, они обе должны подтвердить, что Лелю отпустили. Да‑да, именно так. Виктошу не заставят врать…»

Вдруг Даниил Олегович вздрогнул от теней, упавших на него, разумеется, тени напугали, рука механически скользнула в карман за пистолетом… А это двое мальчишек лет по двенадцать налетели на его автомобиль, прыснули из пульверизатора на стекло и давай елозить тряпками! Даниил Олегович открыл окно, высунул голову и закричал на мойщиков:

– А ну прекратить! Мои стекла с покрытием! Нельзя, нельзя мыть!..

– Дяденька, – подошел к нему белобрысый мальчик, – у нас классные средства…

– Пошли вон, я сказал! – рявкнул дяденька. Он тут ждет бандитов, а эти малявки мешают.

Мальчик кинул ему на колени… мобилу!

– Что это? – растерялся Даниил Олегович.

– Просили вам передать. И записку.

– Передать?.. Кто просил?

– Дяденьки.

– Где они, где? – заерзал Даниил Олегович, выискивая по сторонам «дяденек», само собой, он догадался, кто послал к нему мальчиков.

– Они ушли, – сказал белобрысый.

– Хорошо, давай записку. Прекрати тереть мои стекла! – бросил он второму.

Даниил Олегович понял, что белобрысый врет, уйти «дяденьки» не могли, хотя бы один остался проследить, как выполнят задание мальчишки. Но какие хитрецы! Пацанов подослали! И где‑то ведь поблизости притаились.

– Записку давай! – рявкнул он, потеряв терпение.

– Дайте стольник. Дяденьки сказали, вы дадите.

Пришлось достать сто рублей, мальчик цапнул купюру и сказал:

– Выезжайте на Гвардейскую и вверх по улице…

– А записка?

– Нет записки, – улыбнулся нахаленок. – Вам позвонят на эту мобилу – так сказали дяденьки.

Даниил Олегович ругнулся, завел мотор, сдал задом и, лавируя между автомобилей, выехал с парковки.

– Обманули! – возмущался он, выкручивая руль. – Маленькие, а уже негодяи.

Едва отец сдал назад, Роман отбросил третью сигарету, плюхнулся на сиденье, автоматически пристегнулся и двинул за ним.

 

Кристина не успела подъехать к рынку, ей позвонил Зураб:

– Роман едет за отцом. Папу Жало ведут наши…

– Вы поосторожней там, эти маневры делаются неспроста, за папой наверняка следят похитители, – предостерегла она.

– Пока кроме Романа других следаков нет. Мое сердце подсказывает: Рома папу прессует.

– Где ты?

– Они выезжают на Гвардейскую, я за ними.

– Кристина, остановись, – сказал Тимофей. – Я сяду за руль, на Гвардейскую отсюда есть короткий путь.

Они быстро поменялись местами и поехали к Гвардейской.

 

…Когда он помчался вверх по улице, дешевенький телефон на сиденье рядом заиграл мелодию, Даниил Олегович сбавил скорость, схватил трубку:

– Я слушаю.

– Трубку получил?

– А ты куда звонишь, на деревню дедушке? – съязвил он.

– Остряк, – хмыкнул тот. – Папаша, покатайся по городу.

– Зачем?

– Если за тобой есть «хвост», оторвись.

– Нет «хвоста»…

– Не спорь, папаша, а проверь. Если тебе помешают, то дочь не увидишь никогда. И жену.

– Что? Ева у вас? – В ответ смешок. – Послушайте, я просто так не отдам бабки…

– А ты не будешь их отдавать просто, – особо подчеркнул он последнее слово. – Позвоню через пятнадцать минут.

Еще километра два Даниил Олегович проехал на автопилоте, как пьяный, собственно, в голове у него мысли колобродили, причем обрывочные, словно он много выпил. Значит, Ева у них. В этом нет ничего удивительного, он так и предполагал, к тому же Мокрицкая была уверена, что похитители держат Еву вместе с дочерью. Но есть непостижимый момент: почему только сегодня сообщили о ней?

– Хм, прижать меня решили козырем, чтоб я не рыпался. Вон зачем трубку через мальчишек подкинули – связываться со мной. Мою трубку прослушивают, они об этом знают, сообразили кинуть свою. А что означает «не будешь отдавать их просто»? Что они придумали? Ничего, ничего… Меня на арапа не возьмешь…

Одной рукой он пощупал пистолет, вспомнил, что надо оторваться. Только от кого? Сзади машин уйма. Недолго думая, Даниил Олегович свернул на первую попавшуюся улицу. Кто‑то повернул за ним… Но не факт, что это менты прицепились, они же не знают о сегодняшней сделке… Или знают от Миши? А Миша от бандитов, потому что в банде состоит… В таком случае, что надо ментам и почему их боятся бандиты?

Даниил Олегович совсем запутался, ничего не понимал, ехал, лихорадочно переключая скорость. Кто ж его преследует – случайные люди или…

– Раз сказали оторваться, оторвусь.

Он помчался к окраине старого города – там есть где разгуляться, улочки короткие и пустые в это время, переплетены, проездов миллион.

 

– Ну и где он? – нервно спросила Кристина, глядя влево.

Стояли минут пятнадцать на середине Гвардейской, упираясь в нее носом. Тимофей просчитал, что папа Жало должен проехать мимо них, они легко станут ему в хвост, но господин мясник давно должен был промчаться.

– Звони ребятам, гадание не поможет, – посоветовал Миша.

Зураб не ответил. Кристина позвонила оперативнику, следившему за папой, тот сказал, что потерял его. Еще раз вызвала Зураба.

– Не могу говорить, тут гонки, – откликнулся тот.

– Скажи, где ты находишься?

– На Митинке.

– А где именно?.. – Кристина досадливо вздохнула, так как Зураб отключился. – Поехали, Тима, в Митинский район.

– Это большой район, в какую часть ехать? – трогаясь с места, поинтересовался он.

Кристина развела руками:

– Не сказал. Поезжай уж куда‑нибудь, чтоб быть поближе. Ничего не понимаю, какие там гонки? Кто за кем гоняется?

Тимофей знал столько же, сколько она, поэтому пожал плечами, одновременно предположив:

– Без сомнения, папа Жало что‑то затеял. Не удивлюсь, если договорился о встрече с похитителями, а Роман… У меня две версии: либо страхует отца, либо похитители работают на него.

– Обоих урою, – воинственно процедила Кристина. – И папу, и сына!

Подъехали к Митинке, стали, как витязь на распутье, не представляя, в какую сторону податься. Кристина вызванивала Зураба, попытки связаться с ним оказались неудачными. Она, держа трубку в руке, прикрыла веки, чтоб ничто не мешало думать. Тимофей мотор не глушил, но расслабился, развалившись на сиденье и глядя перед собой.

– Зачем папа Жало в этот район приехал? – подал голос Миша.

– Он активно снимал денежки со счетов, значит, будет делать обмен, – сказал Тимофей. – Надо полагать, в этом районе, но место мы не вычислим. Остается ждать, когда папа объявит о возвращении дочери…

– Если получит ее живой, – перебил Миша, потом добавил: – И если сам останется жив.

– Да, Зураб? – встрепенулась Кристина, поднося трубку к уху.

– Я потерял Романа, – доложил тот.

– Как потерял?!

– Он оторвался. И папу давно не видно. Что делать?

– Подъезжай к нам. – Кристина рассказала, как их найти, затем положила телефон в карман пиджака и с большим чувством досады произнесла: – Неужели нас обставили?

– Похоже, что так, – сказал Тимофей.

 

…Даниил Олегович торжествовал. Хотя какое это торжество, когда руки дрожат, пот катится по спине и вискам, внутри лихорадит от паники? Но теперь он точно знал, что его пасли, а Даниил Олегович успешно оторвался от чабанов. Поездив немного по разбитым дорогам Митинки, он выехал на асфальтированную дорогу, ведущую в город, остановился у обочины и взял трубку. Она звонила несколько раз за время гонок, ответить не было возможности, Даниил Олегович собрался сам позвонить, но мобильник завибрировал раньше.

– Да?

– Папаша, ты почему трубу не брал?

– Отрывался, как ты сказал.

– За тобой ехали?

– Черт его знает, – солгал Даниил Олегович. – Я сделал так, как ты приказал. Что теперь?

– Где сейчас находишься?

– На Митинке.

– Бросай машину, бери такси…

– Стоп, стоп, – перебил Даниил Олегович, злясь. – Машину бросить – это уж чересчур. Чтоб потом не найти ее, да?

– Не понял, – протянул тот, видимо, жадность собеседника изумила даже похитителя.

– Тут и понимать нечего, – не дал ему сказать, что он там не понял, Даниил Олегович. – Вы меня ободрали как липку, я потерял все, главное – предприятие потерял, автомобиль терять не хочу. Доеду до автостоянки, оставлю там машину, это гарантия, что получу ее назад, и позвоню.

Кинув трубку на сиденье, он тронул машину с места и не торопился, так как автостоянка недалеко, а ему надо продумать дальнейшие свои действия. Даниила Олеговича насторожило, что он должен бросить машину и взять такси, значит, прикажут куда‑то ехать. Почему не на своей машине, он же успешно оторвался…

– Кто же следил за мной? Мокрицкая? Эта стерва может, она все может. Что у нее на уме – одному сатане известно. Если сделка завершится удачно, Мокрицкой платить не буду. Кстати! Сделка… Сделки‑то и нет. Тьфу ты! Надо было требовать прямой обмен. Я им бабки, они мне Лельку и Еву… Не сообразил. Ну, это сделать никогда не поздно… согласятся ли они?

И как теперь быть с бомбой? Но Даниил Олегович придумал сразу же. В ларьке около стоянки купил пакет, в него сунул кейс с деньгами и бомбой, позвонил:

– Я готов.

– Бери такси и поезжай…

– Погоди, у меня есть условия. – Даниил Олегович зачастил, не давая похитителю слова вставить. – Я отдам… ну, ты сам знаешь что. Но баш на баш, понял? Ты мне, я тебе, только так. Учти, я подготовился, если ты заготовил подлянку, то не надейся, что сухим выберешься из воды…

– Папаша, условия ставлю я, – рявкнул в трубку он. – Поезжай на Павловский спуск. И быстрей шевелись.

Быстро шевелиться Даниил Олегович не стал, а позвонил с подкинутой трубки бывшей, ее телефон записал еще в ту ночь, когда его вызвали к Виктоше:

– Виктория, ты где? Это Нил…

– Какого черта тебе надо?

– Не ори! Я еду за Лелькой. У меня к тебе дело. Может статься, мне ее не отдадут, но я потребую, чтоб дочь доставили к тебе, поняла?

– Поняла, – пролепетала Виктоша. – А когда Леля вернется?

– Не знаю. Но как только ты получишь ее, сразу звони мне. Надеюсь, это не затруднит тебя.

– Не затруднит.

– Вы обе должны подтвердить, что Леля вне опасности. Если же все будет по‑другому… Нет, все будет нормально, я знаю.

– Поняла, сделаю.

Теперь можно ехать на спуск.

 

Глава 22

 

На сей раз Тимофей разорялся, дав волю эмоциям, и не стеснялся в выражениях, нанося словесные удары по обоим Жалам, Зураб поддакивал ему. Кристина больше молчала, а если не молчала, то, конечно, возражала, но не защищала двух Жал. Ее возражения не отличались категоричностью, как раньше, скорее это были рациональные заключения по тому или иному поводу.

– А чего вы так переживаете из‑за чужих денег? – наконец и Миша вступил в диалог, ему поднадоело торчать в Митинке. – Ну, хочет человек их отдать – пусть отдает, это же его деньги, а не ваши.

– Два убийства, Миша, не дают нам плюнуть на папу Жало, а то я бы первая давно… – сказала Кристина. – Но сегодня он, если отдаст им деньги, лишит нас возможности взять убийц.

– А он отдаст бабки, отдаст, – не сомневался Тимофей. – И уже вечером преступники будут далеко.

– Я знаю, что надо делать, – забираясь в автомобиль, сказала Кристина. – Сейчас звоним Щеглову, пусть отдаст приказ всем постовым отслеживать автомобили, по возможности задерживать. Нас интересуют два: Романа и его отца…

Ее мобильник зазвонил, Кристина машинально хотела нажать на кнопку, но увидела имя того, кто позвонил, слегка дернулась:

– Роман?!

– Что – Роман? – спросил Тимофей, падая на сиденье.

– Звонит Роман, – сказала она.

– Иди ты! Легок на помине. Отдай… – Он вырвал у нее трубку, поднес к уху. – Роман, мы слушаем тебя: что имеешь нам сообщить?.. Так… Точно?.. Адрес какой?.. Хорошо, мы сейчас подъедем.

– Что он сказал? Что ему надо? Куда мы подъедем? – забросала его вопросами Кристина.

– Дай хоть мотор завести!

 

Если б таксист знал, кого везет, нет, что везет. Не мужчину с неспокойным лицом вора, убегающего от ментов, а миллион в кейсе, кейс в большом пакете, пакет на коленях пассажира. Знал бы водила про миллион, наверняка захотел бы присвоить – такова человеческая природа, а она низменная: подлая, алчная до чужого и халявного добра. Но таксист не знал, сколько бабок у него в машине, только изредка поглядывал на беспокойного пассажира.

А Даниил Олегович волновался. Он то и дело осторожненько ощупывал карман с дистанционным управлением, покрываясь холодным потом. Как нажмет нечаянно на кнопочку, как рванет бомба… мало что останется от бизнесмена Даниила Олеговича Жало, скорей всего вообще ничего не останется. Но разве мог он остаться без защитительных средств? Случайно погибнуть он не хотел бы, тем не менее если начнут отнимать миллион, Даниил Олегович вместе с кейсом и бандитами взлетит на воздух – таково было его решение. Страшно? Безусловно, да. Он уже свыкся со страхом, теперь ему казалось, что жил с ним всю жизнь, но бояться человек тоже устает. Правда, храбрецом от усталости не становится, однако приобретает способность к отчаянным поступкам.

Выйдя из такси, Даниил Олегович сразу позвонил:

– Я на спуске внизу.

– Иди по тропинке вверх, телефон не отключай.

– Сколько идти? – поднимаясь вверх, спросил Даниил Олегович. – Знай, засады я не боюсь, отобьюсь.

– Иди до второго куста шиповника.

– Дошел, – сообщил Даниил Олегович, тяжело дыша. – Дальше что?

– С той стороны там должен лежать пакет, возьми его.

Зайти за куст оказалось труднее, чем представлялось. Он рос почти на насыпи, из‑за крутого склона ноги соскальзывали, пару раз Даниил Олегович упал. И все же пакет заметил, раздвинул ветки, взял его, после сказал в трубку:

– Нашел пакет.

– Переодевайся.

– Зачем? Что за бред? – Ну, сорвалось с языка, нервы сдали. – Слушай, конспиратор, мне надоело быть пешкой, я больше с места не сдвинусь и твое вонючее тряпье не надену, понял? Надо тебе, приезжай сам, я готов к обмену прямо здесь, а заниматься дурью, которая стукнула в твою больную башку, не буду…

Даниил Олегович опомнился, слыша гудки. Собственно, коротким гудкам он выпалил монолог. К счастью, его не слышал руководитель операции по обмену денег на жену и дочь – о, как он рассердился бы. Даниил Олегович сел на травку, кинул в рот таблетку валидола, который последние дни ел горстями, и вытряс содержимое пакета. Костюм его размера, рубашка тоже, кстати, далеко не тряпье, а очень даже приличная одежда. Парик! Да‑да, парик и усы, еще клей и – ха! – круглое зеркало.

– Черт знает что! – возмущался Даниил Олегович, снимая брюки. – Маскируют меня, чтоб родная дочь не узнала. Ну, погодите, подонки, после всего этого цирка я найду вас и рассчитаюсь.

Он переодевался, гадая, что похитители заготовили, как будет происходить обмен, что вообще будет. Хотелось бы предугадать их ход, тогда можно выставить защиту, а так… Даниил Олегович чувствовал себя слепцом, который идет к пропасти, думая, что впереди нет опасности. Опасность в повседневной жизни подстерегает на каждом шагу, а в данных обстоятельствах она становится смертельной, точнее, может стать смертельной. Но в какой момент, когда ждать поворота событий, с какой стороны будет удар – разве просчитаешь? Оставалось надеяться на бога да фортуну.

Даниил Олегович приклеил усы, натянул парик и, глядя на себя в зеркало, недовольно сморщился. Всю жизнь мечтал о шевелюре – вот она, примерил и что? Глупейшая физиономия получилась, недостатки обозначились ярче – тот же возраст, нездоровый цвет лица, характерная для запойных людей одутловатость. Не дай бог, знакомые узнают. Впрочем, вряд ли узнают.

Переложив содержимое карманов в карманы предоставленного костюма, Даниил Олегович сложил свои вещи в пакет, который засунул на то место, где его нашел. Позвонил руководителю, смиренным голосом спросил:

– Куда теперь?

– Бери такси…

Ехать в район «свечек». Ну, хотя бы людное место, там практически негде замочить человека без свидетелей. Даниил Олегович побрел назад к дороге, невесело усмехаясь: столько предосторожностей и маскировки – это значит, им очень хочется получить его кейс с бабками. Поймав такси, Даниил Олегович упал на заднее сиденье и снова бросил в рот таблеточку валидола, чтоб в ответственный миг не подкачало сердце.

 

– Как же ты ее обнаружил? – полюбопытствовал Тимофей, оглядывая со всех сторон автомобиль.

– Да вот так и обнаружил, – утирая пот с шеи платком, ответил Роман. – Еду к отцу домой, удобней было этой дорогой, и когда почти доехал, осталось каких‑то три квартала, натыкаюсь на свою «копейку». Стоит себе в сторонке, вроде никому не мешает… Я ее отдал Марату, говорил же вам, не помните?

– Помним, – сказал Тимофей.

– Но Марат нашелся, а моя машина нет. И вот, пожалуйста, абсолютно случайно я наткнулся на нее. Кстати, ее не угоняли, она стоит здесь с тех пор, как Марат оставил ее. И ездил на ней он мало.

– По каким признакам вы определили? – подхватила Кристина.

– Идите сюда. – Роман зашел с тыла, второй раз подозвал жестом и указал на бампер. – Видите, какой он чистый с этой стороны крепления? Паренек, который водит мою «копейку», начал ее мыть, успел отдраить стекла, нос, ну и вот тут. Я оторвал его от работы и пересадил на другой транспорт, а машину отдал Марату. Если б он ездил много и долго, то осела бы дорожная пыль на вымытую часть, а загрязнений практически нет. Я уверен: это Марат оставил здесь «копейку».

Кристина объяснение приняла, но по ее выражению Тимофей понял, что сейчас она ляпнет что‑нибудь не то, например, в лоб начнет расспрашивать о слежке за отцом. Конечно, это первостепенная задача, однако Роман никуда не бежит, поэтому Тимофей перехватил инициативу:

– Как, по‑твоему, что это значит?

В принципе для Тимы история с машиной ясней ясного, но иногда в голову людей приходят оригинальные мысли, которые потом ложатся в основу поисков.

– Это значит, что Марат был убит неподалеку от этой машины, – пояснил Роман. – Следовательно, где‑то здесь. Убит или его взяли, а потом убили, но он бросил машину, чтобы проследить за Эдгаром, я ручаюсь. И Эдгар… думаю, он тоже где‑то здесь прячется.

– Интересно, что «копейка» оставлена недалеко от дома твоего отца…

– А я про что! – взмахнул руками Роман. – Это не может быть простым стечением обстоятельств. Эдгар приехал сюда с какой‑то целью…

– К сожалению, твоя «копейка» не расскажет, куда именно пошел Марат.

– А зачем вы ехали к отцу? – осведомилась Кристина.

Вопрос вроде бы невинный, тем не менее провокационный, ведь после ответа Романа (солжет он или скажет правду) станет многое понятным. А может, не станет. Однако пауза многообещающая…

 

Даниил Олегович, приложив трубку к уху, вытаращил глаза:

– В банк? Зачем?

– Ты получишь дальнейшие инструкции.

– Стоп, стоп, какие инструкции? – психанул Даниил Олегович, которому конспирация и маневры надоели, он чувствовал, что его надувают. – Когда ты отдашь дочь и жену?

– Ты получишь их.

– Я тебе не верю. Дай поговорить с ними, иначе…

– Ты мне угрожаешь?

– Хочу услышать дочь и жену! – ультимативно повторил он, перейдя на истеричный крик. – Иначе ты ни хрена не получишь!

– Перезвоню через три минуты.

Даниил Олегович упал на скамейку в сквере, дышал тяжело, будто до этого сдавал кросс. Сосало под ложечкой от голода, но если б в ту минуту кто‑то предложил кусок мяса, Даниил Олегович отказался бы по одной причине: не смог бы проглотить, даже воду не смог бы выпить, хотя его мучила и жажда. Нервные перегрузки, психологическое напряжение лишили его не только мозгов, но и всех человеческих потребностей. Затрезвонил телефон, отчего Даниил Олегович вздрогнул. Но это звонила не трубка в руке, а его личная, он посмотрел на дисплей – Роман. Сына к черту, всех к черту! Он выключил свой мобильник, чтоб не отвлекали ненужные звонки. Наконец! Даниил Олегович поднес вторую мобилу к уху:

– Я.

– Слушай, папаша.

– Папа, это я, – сказала Леля. – Делай, как они говорят.

– Леля… – разволновался папа. – Леля, а Ева с тобой?

– Нил, мы вместе с Лелей… – начала жена, но это все, что удалось ей сказать.

– Папаша, не пыли, а иди в банк.

– Стой, стой… – прошипел Даниил Олегович. Он ненавидел этого выродка, захватившего его девочек, ненавидел до скрежета зубов, но сейчас, понимая, что финал близок, его интересовало одно: – Я сделаю все, а какие ты даешь гарантии? Когда, где и как я получу дочь с женой?

– Получишь, как только завершишь дело. Около банка к тебе подойдет человек, высокий, в темных очках и коричневом костюме, дальше выполняй его указания. И без фокусов.

Поднявшись со скамейки, Даниил Олегович поплелся к банку на слабых ногах. Что‑то он не так сделал – вдруг пришло в его затуманенную голову, отчего он приостановился. Умная мысль как пришла, так и укатила, потому что следом за ней не поступило сигнала в мозг: действуй срочно, позвони хотя бы Щеглову, он придумает, как взять человека в коричневом костюме и очках. Ничего подобного не осенило, посему Даниил Олегович продолжил путь к банку.

 

– Не отвечает, телефон выключен, – произнес Роман, рассказавший вкратце, как преследовал отца и почему.

– Вы поступили очень неосмотрительно, – упрекнула его Кристина. На удивление упрек не прозвучал в резкой форме.

– Это его выбор. – А Роман огрызнулся. – Мне казалось, я смогу вмешаться, но только я, а не вы.

– Как? – хмыкнул Тимофей. – Как ты вмешался бы?

– Я думал выследить похитителей, потом сообщил бы вам, где они находятся. Этот вариант разумнее, чем если б вы устроили засаду прямо на месте передачи денег.

– М‑да, разумнее, – скептически проговорил Тимофей, однако в следующую секунду его прорвало. – Теперь ни ты, ни мы не знаем, где твой отец. А у него огромная сумма денег! И убийцы успешно с ней слиняют, потом ищи их! А знаешь, как таких сволочей подогревает успех? Да они через пару месяцев повторят преступление. Кстати, не берусь предсказывать, что они сделают с твоей сестрой. Не редкость, когда вместо живых людей мы получаем дополнительные трупы.

– Я убеждал отца поставить вас в известность, – в ответ раскричался Роман. – Он ничего не хотел слышать.

– Не ссорьтесь, не поможет, – уныло сказала Кристина. – Вычислить, где Даниил Олегович, нам не удастся, если только не обнаружат его автомобиль. Да и то мы узнаем район, но не сумеем определить место обмена, поэтому остается…

– Опять ждать? – недовольно вздохнул Зураб. До этого ввиду скромного служебного положения он предпочитал не вступать в полемику.

– У тебя есть другие предложения? – угрюмо спросил Тимофей, разумеется, дельных идей не поступило.

– Мальчики, – устало произнесла Кристина, – Даниил Олегович действительно имеет право поступать, как считает выгодней ему.

– Жаль, у нас нет этого права, – обронил Тимофей, закуривая.

Мужчины курили, Кристина уселась на подножку авто, подперла щеки ладонями и бормотала вполголоса, ни к кому не обращаясь:

– Не могу понять, что движет людьми, когда они делают глупейшие ошибки. Ведь как дважды два ясно, что с преступниками на сделки идти глупо и опасно.

– Страх движет, – сказал Роман. – Отца грозились убить, если вмешает вас.

– Ну, дай бог, чтоб все прошло гладко.

Да, теперь только ждать осталось, чем вся эпопея закончится.

 

К нему подошел молодой человек в строгом костюме, черных очках и, как определил Даниил Олегович, тоже в парике, который по качеству не уступал настоящим волосам:

– Идемте, нас ждут.

– Кто? – попятился от него Даниил Олегович.

– Не бойтесь, вам ничего не грозит, вы положите деньги на счет…

– У меня оружие, без него я не войду в банк. А если вы заготовили мне западню, взорву всех к чертовой матери, себя не пожалею.

– Идите с оружием, – не возражал он, что слегка успокоило Даниила Олеговича. – В этом банке нет аппаратуры, определяющей наличие оружия, не обыскивают на входе. Кстати, верните телефон.

Отдавая трубку, Даниил Олегович задал волнующий его вопрос:

– Как и когда мне вернут дочь с женой?

– Их отпустят сразу после сделки, я при вас позвоню.

– Обязательно при мне, – криво усмехнулся Даниил Олегович, демонстрируя, что он не боится. – Но, парень, учти, мне этого мало. Девочки должны сообщить, что они в безопасности, тоже при тебе. Если ты намерен смыться раньше, то я из тебя сделаю груду бесполезных костей. Поверь, я хорошо подготовился, легко от меня не удерешь.

– Ментов притащил? – сквозь стиснутые зубы процедил очкастый.

Ого, а он неспокоен и неуверен, догадался Даниил Олегович, крутому парню знаком элементарный страх за собственную шкуру. Денег хочется сразу и много, а на скамью подсудимых абсолютно не хочется.

– Ментов я не привел, иначе ты давно отдыхал бы в наручниках и в ментовозке, – зло сказал Даниил Олегович. – Но я хочу гарантий, вы мне их не давали, следовательно, гарантом, или временным заложником, станешь ты.

– Будь спок, папаша, твои бабы нам не нужны, только бабки. И проблемы не нужны, понял?

– Ну, идем.

Даниил Олегович с готовностью переступил порог небольшого банка, подобных финансовых домишек открылось большое множество в городе, где столько банков вовсе не нужно. Зачем – вопрос десятый, да и вряд ли кто‑то толково ответит на него, главное, правдиво ответит. Но раз растет количество банков, значит, это кому‑то необходимо.

Конечно, сумма весьма привлекательна. Даниила Олеговича встретили любезно, чуть ли не с почестями, а он, усевшись в кресло, недоумевал: похитители опрометчиво поступили, нагло открывая счет. Их же теперь взять будет – раз плюнуть, деньги вернутся. Он торжествовал.

Довольно скоро недоумение улетучилось, а недавняя радость по поводу глупости похитителей рассеялась, как туман на утренней зорьке. Очкастый (черные очки он не снял) диктовал реквизиты, у Даниила Олеговича тем временем внутри все опускалось: он расставался с деньгами. Хотя решение расстаться с ними принял, а все равно жаба давила, в глубине души он надеялся вернуть их позже. Не вернет, нет. Итак, его денежки уплывут в… Лихтенштейн! Как тут не придешь в восторг от сообразительности бандитов? Ай, молодцы, негодяи! И только он хотел закричать, что переводить деньги отказывается, что в банке террорист и похититель, крик застрял. Даниила Олеговича ударило, как молнией. Нет, он ослышался:

– На чье имя?

– Евы Жало, – сказал очкастый.

– На чье?! – недопонял Даниил Олегович. – На имя моей жены?!

– Папаша, не дергайся, – угрожающе шепнул на ухо очкастый. – Тебе все станет ясно, когда выйдем.

Куда там дергаться! Где силы брать на малейшее шевеление? Даниил Олегович офонарел, от шока едва дуба не дал. Он ничего не соображал, его столбняк хватил, кровь остановилась в жилах, возможно, на несколько минут перестал даже жить, потому дальнейшее оформление прошло без сучка и задоринки.

Механически Даниил Олегович допил кофе и выглушил стакан воды, затем вышел из банка, забыв о своих угрозах и требованиях, что Лелька и Ева должны сообщить ему об освобождении… Он обо всем забыл, думал лишь о Еве. Кто она? Почему деньги на ее счет поступят, да еще где? Ева, его любимый цыпленок, сообщница бандитов? Поэтому о ней так долго ничего не сообщали? Он пригрел змею на груди и радовался, как идиот?

Но очкастый никуда не сбежал, а позвонил кому‑то, наверняка тем, кто караулил Лельку:

– Все сделано… Отлично прошло. Эй, папаша… – тронул он за плечо Даниила Олеговича.

– А? – очнулся тот, уставившись пустыми глазами на очкастого.

 

Глава 23

 

Тесно прижавшись друг к другу, Ева и Леля сидели на одной кровати, не сводя глаз с маски, который устроился на стуле возле лестницы и молчал. Пальцами одной руки он перекатывал два шарика, время от времени устремлял два бесчувственных глаза на девушек, тогда Леля опускала голову, чтобы он не заметил ее ужаса. А до этого…

Они искали пистолет. Перерыли все, ощупали Лелю и Еву – было унизительно, но пистолет не нашли. Этот, что сейчас караулил их (хотя убежать из подвала невозможно), указал пальцем на Еву:

– Ты стащила ствол, где он?

– Не брала я ваших стволов, – сказала Ева. – Поищите наверху, найдете.

Он не поверил, ударил ее, бедная Ева отлетела к стене, как пушинка. Леля заплакала, но решила ни за что не продавать Еву. Маска присел перед ней:

– Она взяла, ты видела, куда дела?

– Не видела, – дрожа, ответила Леля. – Не приносила она ничего.

Он схватил Лелю за горло, приподнялся вместе с ней:

– Обеих похороню здесь! Где ствол?

– Я правду говорю, – прохрипела Леля, в глазах от удушья потемнело. – Ничего не приносила…

– Оставьте ее в покое! – закричала Ева. – Я не брала! Где здесь прятать, где? Вы же искали…

– Заглохни! – гаркнул он.

– Пистолет не шнурок, – убеждала его Ева, поднявшись на ноги, у нее из нижней губы сочилась кровь. – Его не свернешь и не положишь в карман. А может, кто‑то из твоих пацанов стащил пистолет? Почему ты этот вариант не проработал?

– Ты что несешь, сучка? – возмутился один из «пацанов».

Маска оттолкнул Лелю, которая упала на кровать и стукнулась головой о стену, прорычал Еве:

– Мы поищем наверху, ладно. Но ты запомни: выстрелить не успеешь, мы всегда опередим.

Они ушли, Ева поднялась по лесенке, послушала, после спустилась и полезла под стол, отдирала доски.

– Зачем? – пискнула Леля. – Не доставай, я прошу тебя!

– Тсс! – повернула к ней голову Ева. – Молчи!

Она вытащила пистолет, вытерла его полотенцем. Неумело подергала, вдруг что‑то щелкнуло, от щелчка Леля вздрогнула и посмотрела на люк, ей казалось, что щелчок слышали наверху. К счастью, три подонка не вернулись, девушка с боязнью уставилась на пистолет. Ева присела рядом с ней, ласково погладила ее по руке:

– Ты молодец. Я думала, сдашься.

– Что это щелкнуло?

– Я сняла его с предохранителя. – Еще щелчок. – А теперь поставила на предохранитель. У меня получилось. Главное, за курок не браться.

– А дальше что? Вдруг они вернутся и станут снова искать?

– Не найдут. Потому что я… я не буду их жалеть.

– Ты выстрелишь?! – ужаснулась Леля. – Сможешь?

– Думаю, смогу. Не волнуйся, выстрелю только в крайнем случае. Но я надеюсь, твой отец вытащит нас. – Ева опустила голову, ее интонация потеряла уверенность: – Хочется верить в это.

– Какая ты смелая. У меня не хватило бы духу.

Ева положила пистолет под матрац своей кровати, села сверху, обхватив руками колени. После дикого напряжения наступил спад, девушки долго не разговаривали, а потом… Невыносимо сидеть и ждать, за разговорами хоть время бежит, правда, в подвале оно словно остановилось, угадать, сколько минут или часов прошло, невозможно.

Вдруг открылся люк, Леля перелетела к Еве на кровать. Спустился главарь, набрал номер и сказал:

– Слушай, папаша. – Он подставил трубку к уху Лели, не давая в руки. – Говори с отцом. Скажи, чтоб не выпендривался, а выполнял мои приказы.

– Папа, это я, Леля, – дрожащим голосом пролепетала она. – Делай, что они говорят…

– Леля… – услышала отца. – А Ева с тобой?

Ева подалась к трубке, крикнула:

– Нил, мы вместе с Лелей…

Но бандит не дал ей сказать больше, отошел, разговаривая по телефону, он явно нервничал, а потом остался в подвале.

Теперь время потянулось, потому что девушки не смели лишнее движение сделать, говорить тем более, лишь с нетерпением ждали, когда он уйдет. Как в клетке с диким зверем очутились, когда нельзя выдать себя тем, что ты живое существо, желательно даже не дышать. А маска и не думал уходить, устроился на стуле, шарики перебирал. Но всякий звук, исходящий от него, заставлял обеих вздрагивать и с напряжением ждать, что будет.

Ему позвонили. Он выслушал, переспросил оживленно, словно не ожидал большой удачи:

– Отправил бабки? Точно?.. Хорошо! Я приступаю ко второй части плана.

Положив трубку в нагрудный карман, он встал и подошел к девушкам, внезапно схватил Лелю, потащил к выходу.

– Отцепись! – завизжала та, вырываясь. – Пусти!

– Куда ты ее? – подскочила Ева.

– Куда надо, – бросил он через плечо. – А ты посиди здесь.

– Отпусти ее! – крикнула Ева.

Щас! Маска забросил девочку на плечо и вдруг…

Она выстрелила. Выстрелила ему в спину. Леля слетела с его плеча, упала на пол и отползла, насколько позволяло пространство подвала. Маска повернулся к Еве, хрипло, превозмогая боль, произнес удивленно:

– Ты… меня?..

Очевидно, он не мог не отплатить за пулю, вынул пистолет, но второй выстрел заставил его застыть, только губы прошептали:

– Подлая тварь…

И рухнул. Раздались шаги, торопливо спускался второй, Ева уже не раздумывала, выстрелила в него, попала в бедро. Он скатился вниз с нечеловеческим ревом. Леля от ужаса спрятала лицо в коленях, а ладонями закрыла уши, хотя все равно слышала, как Ева говорила:

– Сколько человек в доме? – Раненый стонал и катался с боку на бок. – Я тебя застрелю! Если хочешь жить, говори, сколько человек в доме?

Кажется, от боли он не слышал ее, главарь лежал вообще без движений – то ли сознание потерял, то ли мертв. Держа раненого на мушке, Ева обыскала главаря, забрала записную книжку, телефон, затем подошла к Леле, толкнула ее коленом:

– Вставай. Мы уходим.

Девочка подхватилась и ринулась к выходу, но на ступеньках задержалась:

– А вдруг там еще есть бандиты?

– Давно прибежали бы. Иди, я за тобой.

Леля взлетела наверх. Ева, не выпуская из виду раненого, поднялась следом, закрыла крышку люка, в петли для замка вставила железный стержень, который валялся рядом.

– Идем? – И двинула первой.

Крадучись, обе добрались до двери, открыли, Ева выглянула во двор – тишина и покой. Бегом ринулись к ограде, еле открыли замок, затем дверь, выбрались на улицу, Ева встала как вкопанная, глаза ее распахнулись:

– Не может быть…

 

– Папаша, ты чего? – вторично хлопнул его по плечу очкастый. – Дуй домой, там твоя дочка тебя будет ждать, мы слово держим.

Даниил Олегович, как сомнамбула или как обкуренный, сделал несколько шагов в заданном направлении, однако оглянулся:

– А Ева? Она…

– Свою Еву получишь через недельку. Да не бойся, вернем тебе жену в сохранности. Она только прокатится с нами в Европу, перекинет бабки, а потом сядет в самолет и прилетит к тебе, папаша.

У Даниила Олеговича отлегло от сердца: Ева не предательница, не хитрющая воровка, не дрянь. Виктоша не будет торжествовать и не размажет его, как давно мечтает.

– Зачем же такие сложности? – спросил он. – Деньги можно было на ваш счет кинуть.

– А это, папаша, гарантия, что ты не поднимешь шум до тех пор, пока не вернется твоя жена. Ну, бывай.

С довольной рожей очкастый побежал за угол квартала, а Даниил Олегович почувствовал полное опустошение и, не имея сил, еле добрался до скамейки. Сердце как будто не болит, немного давит, но для профилактики валидольчик: где‑где‑где? Он обшарил карманы, нашел, а в упаковке одна‑единственная таблетка. Когда успел проглотить все? Кинув под язык, Даниил Олегович посидел, сгорбившись, как нищий на паперти. Не помогла. День, клонившийся к закату, доконал его. Он даже не вспомнил, что так и не услышал голоса дочери.

 

Гостиная Даниила Олеговича была полна народу. Гриша, оставшийся за хозяина, как только понял, кто ломится в дом, сначала пустил двух перепуганных девчонок и, не отходя от ворот, позвонил Кристине, которая незамедлительно примчалась с толпой.

Ева сидела в углу дивана, держала стакан в руке и время от времени отхлебывала воду. На другом конце того же дивана Роман обнимал за плечи Лельку, именно она и поведала о спасении, причем сбивчиво, Ева лишь вносила уточнения вялым тоном, краткие и непонятные. Так или иначе, но добрались до момента, когда девушки выскочили на улицу, оказалось, их держали в доме напротив владения Даниила Олеговича! Не под носом устроились, а на самом носу! Кристина кинула в Тимофея красноречивый взгляд, мол, что я говорила, надо было нагрянуть туда с обыском! Он никак не отреагировал, а вызывал группу на место происшествия.

– Где пистолет? – спросил Тимофей.

– Кажется, я оставила его на полке в прихожей, – сказала Ева.

Действительно, он лежал на видном месте. Тимофей аккуратно уложил его в пакет. Поскольку Еву сегодня спрашивать бесполезно, Кристина решила исследовать дом напротив вместе с ребятами. Роман спросил:

– Я могу отвезти Лелю к маме? Сегодня больше не стоит ее допрашивать, сами видите. Вернусь сразу же, хочу дождаться отца.

– Поезжайте, – разрешила она, так как от девочки тоже было мало толку, обеим заложницам требовался нормальный отдых и спокойная обстановка.

Дом опустел. С Евой остался Гриша, но не только ради нее, он ждал Даниила Олеговича, который не отвечал на телефонные звонки. Никто не хотел верить в худшее, поэтому не высказывали предположений, которые так и вертелись на уме. Ева ушла в ванную, мылась там долго, вернувшись в гостиную, улеглась на диван. Гриша заметил, что ее знобит, накрыл пледом, она с благодарностью посмотрела на него, у бедняжки не было сил сказать спасибо.

Приехал Роман, слонялся, сунув руки в карманы брюк, достал из бара коньяк, налил в рюмки, одну предложил Грише. Мужчины выпили, затем Роман упал в кресло, вытянув ноги, и уставился на жену отца. Под его наблюдением неуютно лежать, Ева прикрыла веки, чтоб не встречаться с ним глазами, но спросила:

– Отец тебе не звонил?

– Нет, – ответил Роман.

Ответил холодно, ей он не сочувствовал. Черствый человек. Наверное, для него было бы куда приятней, если б на месте убитого оказалась Ева. Это ее задело, она уже хотела высказать сыну мужа все, что о нем думает, но послышался звук мотора. Гриша выглянул в окно, сообщил радостно:

– Даниил Олегович.

Ева приподнялась, глядя на вход… И он вошел. Вошел, да так и застрял на пороге, растерянно вымолвив:

– Ева?

Она всхлипнула, закрыла лицо ладонями. Даниил Олегович беспокойно оглядел гостиную, остановил взгляд на сыне:

– А Леля? Она… не вернулась?

– Вернулась, – сказал Роман. – Я отвез ее к маме.

Даниил Олегович отер пот со лба рукавом, подошел к жене, несмело обнял ее, видимо, стеснялся сына, опасливо поглядывал на него. Ева разревелась, он, гладя ее по спине, шептал:

– Успокойся, теперь все будет хорошо… Но как ты очутилась здесь? Тебя же не должны были отпустить.

– Они не отпускали, – вздрагивая всем телом от слез, выговорила Ева. – Нил, я убила человека… двоих, кажется…

– Убила? – С трудом доходил до него смысл. – Ты убила? Кого?

– Тех, кто меня и Лелю посадил в подвал. Нил, что теперь будет? Меня посадят в тюрьму?

– Нет‑нет, – заверил Даниил Олегович. – Это самооборона. Я рад, что все кончилось благополучно.

Роман еще немного посидел, не решился приставать к отцу с расспросами – папа был в плачевном состоянии, поэтому сын вскоре откланялся.

Часов в девять зашла Кристина, но, как и Роман, оставила расспросы‑допросы на потом, лишь сообщила, что второй похититель найден без сознания и отправлен в больницу.

– А третий? – спросил Даниил Олегович, к тому времени выведавший у Евы кое‑какие подробности. – Должен быть еще один.

– Третий не объявился, – сказала она. – Вообще‑то осталось много неясностей, но сегодня мы не будем к вам приставать. Отдыхайте, Даниил Олегович, думаю, вам нечего бояться. Всего доброго.

У него хватило сил запереть замки, поднявшись в спальню, он рухнул на кровать рядом со спящей Евой, обнял ее и заснул.

 

…Утром Даниил Олегович проснулся от внутреннего толчка: надо бежать, искать деньги, подготовиться… В панике распахнув глаза, он вдруг увидел Еву, вспомнил вчерашний день. Никуда не надо нестись, дочь у жены… бывшей, конечно. Вот позвонить и справиться, как там Лелька – это обязательно, но позже. Его цыпленок Ева безмятежно спала, она рядом, только неестественная бледность напомнила, что ей пришлось пережить страшные минуты. Не беда, главное, Ева жива, он приведет ее в норму, повезет в круиз… Не повезет, деньги теперь надо считать, потому как их негде взять. Тогда любовь станет их отрадой. Даниил Олегович поцеловал плечико жены, затем в шейку, в щечку, в бледненькие губки. Ева заворочалась, повернулась к нему спиной. Даниил Олегович целовал ее чудную, гладкую спинку, потянулся к лицу…

– Нил, прошу тебя… – сонно пролепетала Ева, уклоняясь от ласк.

А к нему вернулся прежний запал, он чувствовал приток сил, радовался вернувшемуся счастью и хотел дать счастье Еве, как это было раньше. Но она подскочила с кровати:

– Нил, я не могу! Прости… – опустила глаза Ева. – Прости, не сейчас… не сегодня…

– Я скучал, – стушевался Даниил Олегович. – Думал, ты тоже скучала…

– Мне было не до скуки, Нил. Я думала лишь о том, как выбраться. Прости и пойми. Пойду… приготовлю завтрак.

Не получилось победного взлета над обстоятельствами, значит, удар негодяи все‑таки нанесли не только материальный. Даниил Олегович обмяк, повалялся в постели, думая о времени, которое, надеялся, восстановит гармонию.

 

…С утра Роман поднял сестру и мать с постели, заставил одеться в походную одежду и загнал в машину, ведь лучшее средство от стрессов – природа. В отличие от Евы Лелька не дала депрессии подавить себя, она радовалась всему, что видела, Альбину восприняла с детской непосредственностью:

– Ух, ты! Просто супер! Вот уж не думала, Ромка, что ты женишься на такой красивой. Лично я бы не пошла за него замуж.

– Почему? – рассмеялась Альбина.

– Во‑первых, он диктатор, во‑вторых, вредина и зануда, в‑третьих… не в моем вкусе.

– Но‑но, не очень‑то, а то высажу, – пригрозил Роман.

– Видишь, Альбина? – весело подхватила Леля, не испугавшись угроз. – Он не разрешает иметь мнение, особенно когда оно касается его. Ладно. Ты, Рома, самый лучший, если купишь мороженого.

– Не куплю.

– Еще и жадина, – констатировала Леля.

– Да угомонись же ты, – мягко осадила дочь мать.

После двухнедельного кошмара Виктория Яковлевна пришла к выводу, что счастье у нее есть – огромное и настоящее. Это сын и дочь. А Нил… эпизод в ее жизни, правда, длинный и, как оказалось, неприятный, но не больше. Оглядываясь назад, она сгорала от стыда, вспоминая свои выходки, которые сейчас казались дикими и глупыми.

Роман привез их в деревню, где Лельку катали на лошадях, он с главным конюхом готовил мясо прямо на костре, а мать с Альбиной прогуливались по берегу реки.

 

Кристина с Толиком тоже сделали вылазку на реку, замерли с удочками над гладью воды.

– У тебя клюет, – сказал муж.

– И что делать? – Она даже пальцем не пошевелила.

– Подсекать. Дай сюда. – Ему не удалось вытащить рыбку. – Ты бездарный рыбак. Вон и червяка нет.

– Тебе червяков жалко? – лениво промямлила Кристина. – Когда мы кушать будем?

– Когда наловим рыбы и поставим варить уху. Но с тобой мы ее не наловим никогда. Иди в машину, сосни часок.

– Нет уж, я буду ловить рыбу. – Взяв удочку из рук мужа, она забросила ее и уставилась на поплавок. – Ловись, рыбка, большая и маленькая…

– Что‑то ты сегодня вялая. Устала гоняться за папой Жало?

– Я от работы не устаю. Я устаю от непонимания.

– Кто кого не понимает?

– Я. Не понимаю ничего. Два убийства, кто это сделал и почему?

– А что тут непонятного? Все та же компания похитителей.

– Ну, да, да, – недовольно буркнула Кристина. – Но мы не взяли третьего, один лежит на больничной койке, а среди них еще была женщина – кто она и где? Каким образом попали «жучки» в дом папы Жало – для меня до сих пор загадка. Украшения Евы исчезли, мы не нашли их в доме, где держали заложниц. Зато аппаратуры там полно. Как могла исчезнуть со двора машина? А как преступники заходили и выходили? Мишка с Гришкой люди ответственные, раз говорят, что с того дома глаз не сводили, значит, не сводили. Мистика какая‑то.

– Веришь в мистику? – хихикнул Толик. – Тогда сходи к гадалке.

– Не верю.

– Стало быть, сама ответы найдешь со временем. Что еще тебя волнует даже в таком райском месте?

– В этом раю полно комаров, – заворчала она, отгоняя рукой назойливых насекомых. – Еще меня смущает беспечность бандитов. Бросили пистолет, который непонятным образом попал в руки Еве. В результате есть один труп, второй ранен. А ведь подготовились потрясающе, с фантазией, вроде бы все учли. И вдруг в самом конце дистанции такой промах.

– На всякого мудреца довольно простоты, слыхала? – Толика ничем не удивить. – А куда миллион дел папа Жало?

– Не спрашивала пока.

– Ну, тогда у тебя все впереди. Опять клюет! Подсекай!.. Шляпа ты, Кристинка. Сгоняй, дорогая, к багажнику и принеси чай в термосе, а я уж сам половлю большую и маленькую рыбку.

– Слушаюсь, – поднялась она, потянулась, вытянув руки вверх, да вдруг опять задумалась, глядя на воду.

 

Глава 24

 

Воскресенье и половина понедельника достаточный срок, чтоб прийти в себя, посчитала Кристина и, захватив Тимофея, поехала к Даниилу Олеговичу.

– Мадама, когда зарплату выдашь? – спросил он, сев за руль.

– Шутишь? Я не бухгалтер.

– Но я же у тебя личный водитель, обязана платить. Как распределим силы, что будем выведывать у Жал?

– Сначала послушаем их, а там посмотрим. Будешь писать протокол.

– До чего ж я не люблю писать. Надо было Зураба захватить.

– Он с ошибками пишет.

– Я тоже. – Интонация была хвастливой. – Может, ты поразишь нас грамотностью?

– Может, – кажется, не возражала она. – Этот козел Сеня меня достал сегодня. Истерик хренов.

– Ты бы тоже в истерике билась после пули в бедре. Едва на тот свет не угодил, крови‑то много потерял, к тому же пуля в кость врезалась, это страшно больно и заживать будет долго. Не переживай, измором будем брать, он не выдержит прессинга, таким образом, мы развяжем ему язык.

– Ты что предлагаешь? – пыхнула Кристина. – Долбиться с этим уродом, нянчиться с ним, уговаривать? Много чести. И времени уйдет уйма.

– Ну, не знаю, не знаю… Личность он вроде бы слабая, считаю, долго уговаривать его не придется.

 

За две неполных недели Даниил Олегович сильно сдал, моложавости как не бывало, особенно лицо пострадало – обвисли щеки, углубились морщины. Зато некоторую стройность приобрел, во всяком случае, животик уменьшился. Вообще‑то его вид вызывал жалость, глаза у Даниила Олеговича потускнели, он не сиял от счастья, что все кончилось благополучно, был потерянным. Ева находилась все в том же состоянии безучастности, с нулевой реакцией, но Кристина не собиралась отступать и, приготовившись писать, сказала:

– Понимаю, как тебе тяжело, Ева, но показания дать необходимо. Один из преступников гуляет на свободе, возможно, с вашей помощью мы возьмем его.

– Я не знаю, кто он. – Вялая речь Евы была еле слышна. – Мы с Лелей не видели лиц, они всегда заходили в масках… Я не представляю, чем могу помочь.

– Но Эдгара ты знаешь.

Ева подняла на нее удивленные глаза, не отпиралась:

– Конечно, знаю.

– Кто такой Эдгар? – спросил Даниил Олегович.

Его жена, хорошенькая и молоденькая, в течение почти двух недель находилась в руках подонков, естественно, его мучило, что там происходило. И то, что Ева знала одного из похитителей, вызвало в нем дремучую ревность, причем мгновенно.

– Это бывший друг вашей жены, очень близкий друг, – ответила Кристина, заметившая, как отреагировал муж Жало на Эдгара. – Ева с ним рассталась, потом встретила вас. Скажи, Ева, ты знала, что стреляешь именно в Эдгара?

– А как вы думаете? – опустила голову она. – У меня не было выбора. Он схватил Лелю и потащил к выходу из подвала, мне приказал сидеть на месте. Это было наше спасение.

– Ну, а второй раз почему стреляла?

– Второй? – недоуменно приподняла брови Ева. – Я стреляла второй раз? То есть два раза?

– Да. Ты выстрелила ему в спину и в грудь.

– Первый раз помню, а второй… Не знаю… Может, вы что‑то путаете?

– Нет. В его теле обнаружили пули, вторая смертельная. Ладно, отложим выстрелы. Как же пистолет попал к тебе?

– Взяла его.

Взяла – надо же! Будто это взять яблоко из вазы. Кристина уставилась на нее с тем выражением, которое говорит само за себя: что за чушь ты несешь, девочка? Да и в интонациях ее вопросов сквозил тот же подтекст:

– Как это? Ты сидела в подвале, а кто‑то из них зашел, положил пистолет, а ты взяла, так?

– Конечно, не так. Меня выводили из подвала…

– Зачем? – дернулся Даниил Олегович, воровато забегав глазами.

Кристина закусила губу, чтоб не улыбнуться. Ну, не смешно ли: мужчина, далеко не в нежном возрасте, знающий жизнь не хуже философов, а попал в тиски примитивного собственника. Второй момент, читающийся без труда: самолюбие мужа Жало будет безмерно задето, если посторонние узнают о сексуальном контакте жены с преступниками. Допустим, там что‑то и было, но он абсолютно не учитывает обстоятельства. Как бы его жена противостояла зверью? В этом смысле Ева заслуживает понимания и жалости, однако ему легче с деньгами расстаться, чем пережить насильственную измену. Наверное, Ева подумала о том же, угадав, что творится с Даниилом Олеговичем, потому и голос ее срывался, стал виноватым:

– Эдгар не простил мне, что я его бросила. Бахвалился передо мной, мол, какой он дерзкий и смелый. Ты, говорил он, решила от меня отделаться, а я имею привычку отпускать тогда, когда мне захочется. Ему не нравилось, что я вышла замуж за состоятельного человека, оскорблял всячески, грозился, что я сгнию в подвале… и в таком роде. Мне было страшно, но я не дразнила Эдгара, молчала. По‑моему, он неадекватный, зачем же с ненормальным вступать в полемику? Это выводило его из себя. Он хотел видеть, как я унижаюсь, хотел слышать, как я прошу пощадить меня. Недавно они выпивали, привели меня, Эдгар заставлял пить, а я не могу. Но заметила три пистолета, они лежали у самого входа на низеньком столе. Когда меня выводили, Эдгар отвлекся, а мне удалось взять один пистолет. Потом они искали его у нас, Эдгар меня ударил… Остальное вам известно от Лели.

– Ева, а как ты к ним попала? – поинтересовался Тимофей.

– Я вышла от подруги, на обочине дороги ловила такси. Остановилась машина, за рулем был Эдгар… один был… предложил подвезти…

– Ты сама села к нему в машину?! – побагровел от возмущения муж.

– А что в этом особенного? – Наконец, когда Еве потребовалось оправдаться, она заговорила более активно, даже гневно. – Я спешила домой, попался знакомый, с которым ехать безопасно. Кто заподозрил бы подлость?

– Даниил Олегович, она права, – вступилась за Еву Кристина исключительно из женской солидарности, ее начал раздражать тупой ревнивец. – А потом что было, Ева?

– Эдгар попросил не садиться на первое сиденье, оно у него было не закреплено. Я села назад, ничто не предвещало… В общем, он остановился на темной улице, одновременно с двух сторон в машину сели двое, я оказалась в ловушке.

– Их было трое? – задал вопрос Тимофей. – Женщину у них ты видела?

– Женщину? Нет, женщины не было. Скажите, меня будут судить? Что мне грозит за… выстрелы?

– Дело в суде обязательно будет слушаться, – сказал Тимофей, так как Кристина углубилась в писанину, очевидно, не хотела говорить правду. – Рассмотрят все до мелочей, думаю, примут правильное решение. У тебя есть свидетель – Леля, поэтому не переживай.

– Легко сказать… – горько усмехнулась Ева.

– Даниил Олегович, – в обращении Тимофея послышались суровые ноты, – мне страсть как хочется знать про субботний день. Как он прошел?

– Как? – сконфузился тот. – Обычно…

– Неправда, – уличил его Тимофей. – Вы договорились с преступниками о встрече, приготовили крупную сумму денег…

– Какая встреча? – разыграл Даниил Олегович непонимание. – Какие деньги?

– Миллион евро.

– Кто вам сказал? – вознегодовал он.

– Нам стало известно, что вы снимаете деньги с банковских счетов, догадаться зачем – дело несложное. Мы следили за вами, но потеряли. Потом Роман рассказал, что на субботу назначен обмен, он тоже следил за вами и потерял. Почему вы скрыли от нас?

– Роман?! Он вам… – От гнева у Даниила Олеговича задрожали мышцы на скулах. – Предатель!

– Даниил Олегович, – взяла слово Кристина, весьма резкое слово. – С сыном вы разберетесь без нас, хотя он обязан был доложить о ваших намерениях нам намного раньше. Но почему вы не сказали? Это очень нехорошо с вашей стороны. А теперь рассказывайте, что было в субботу.

Ай, как не хотелось ему выкладывать правду и становиться посмешищем. В самом деле, он поступил глупо, но это же от отчаяния, страха, да и кто же знал, что Еве с Лелей удастся бежать? Даниил Олегович старался не думать о потере денег, которые можно было сохранить, не думал потому, что боялся попросту умереть. Так нет, напомнят, еще и пристыдят. Но и скрывать теперь бессмысленно, к тому же Даниил Олегович втайне надеялся, что органы… вернут деньги. Что им стоит перерубить банковские операции? Он согласен заплатить разумные проценты, лишь бы вернули. Повествуя о безумном субботнем дне, он не смотрел на присутствующих, чувствовал себя прескверно, попросту идиотом. Когда дошел до эпизода в банке, Ева перебила его:

– Нил, ты отдал им деньги? Целый миллион? Да они же тебя развели…

– Я это сделал ради тебя и Лельки! – вскипел Даниил Олегович. – Спасая ваши жизни! – Но не сказал, что спасал и свою.

– Погодите, – подняла ладонь Кристина. – Значит, очкастый продиктовал вам реквизиты. И куда должны отправить деньги?

– В Лихтенштейн.

– Ммм… – протянула она, явно восторгаясь изощренностью бандитов. – Это что‑то новенькое в практике вымогателей. В Лихтенштейн, значит… Реквизиты вы, конечно, не помните.

– Куда, к черту, запомнить! Только город: Шан. Это самый крупный город, хотя населения в нем, как в нашей деревне. Расположен рядом со столицей Вадуц.

– А где этот Лихтенштейн? – полюбопытствовал Тимофей.

– Между Швейцарией и Австрией, – ответил Даниил Олегович.

– Вы неплохо осведомлены об этом государстве, – заметил Тимофей. – Знаете названия городов.

– Княжестве, – угрюмо поправил он. – Потому что бывал там.

– Почему же вымогатели выбрали княжество, а не ту же Швейцарию? – озадачилась Кристина.

– Это вы у них спросите, а мне неизвестно. Я не все сказал, деньги перечислены на счет Евы.

– Что?!! – вытаращилась жена, выйдя из апатичного состояния. – У меня в российских банках не открыто счетов! Как они могли отправить деньги за границу на мое имя? Зачем?!

Кристина обалдела не меньше, не нашлась, что сказать. Тимофей тоже потерялся, поднял плечи, рассуждая вслух:

– Все преступления так или иначе схожи, ну, могут быть некоторые нюансы, но чтобы деньги пересылались на имя похищенной женщины… я такого не слышал. Где логика?

– Логика проста, – сказал Даниил Олегович. – Очкастый пообещал, что отпустят Лелю…

– А со мной что собирались сделать? – сжалась Ева, будто находилась еще в подвале и сейчас решалась ее судьба.

– Они хотели, чтоб ты поехала с ними, отдала им деньги, после этого тебя посадили б в самолет и отправили бы домой.

– Все равно не врубаюсь, – нахмурился Тимофей, напрягая мозги.

– Ева должна была стать гарантией, что я не подниму шум, и они выедут из страны беспрепятственно, – сказал Даниил Олегович.

– А зачем на ее счет деньги кидать? – недоумевал Тимофей. – Могли без этого забрать Еву с собой в качестве заложницы… Между прочим! А где твои паспорта – российский и заграничный? Ева, ты слышишь?

– М? – подняла она глаза, по которым стало понятно: вопроса она не слышала.

– Где твои паспорта?

– Дома.

– Дома нет твоих паспортов, – сказал муж. – Они лежали с моими, я недавно обнаружил, что их нет.

– Тогда не знаю… – равнодушно пожала она плечами.

– Так, все, на сегодня достаточно, – складывая бумаги, произнесла Кристина.

Ее голова просто распухла, требовалась пауза, чтобы разложить по полкам всю эту галиматью, отдающую либо серьезным помешательством, либо гениальностью. Хотя кто скажет точно, чем первое отличается от второго? Даниил Олегович вышел проводить гостей, у ворот робко спросил:

– Скажите, это возможно – вернуть деньги?

– Не знаю, с подобными делами мне не приходилось сталкиваться, – призналась Кристина. – Если честно, я шокирована изобретательностью преступников. Могу обещать, что мы прокачаем банк и выясним, где ваши деньги, точный адрес‑то там есть.

– Ну, хотя бы адрес… – оживился Даниил Олегович. – Мы поедем с Евой в Лихтенштейн и заберем…

– До суда, я думаю, вам не удастся осуществить поездку очень долго, ведь Ева стреляла в двух человек. Не хочу вас пугать, но за превышение самообороны могут дать приличный срок. А превышение в данном случае особо искать не придется.

– Она же защищалась! – взбеленился Даниил Олегович. – Защищала мою дочь! Это несправедливо, это… Как, по‑вашему, она должна была поступить?

– Я бы на ее месте поступила точно так же, но законы писали не мы с Тимофеем. Огорчу вас: ей придется дать подписку о невыезде. И еще, Даниил Олегович, у Евы депрессия, покажите ее психологу. Только не тяните, а то придется показывать психиатру. До свидания.

Даниил Олегович вернулся в гостиную, Ева, сжавшись в комок, не обратила внимания на появление мужа, смотрела в одну точку на полу. Казалось бы, все живы, это главное, но отчего‑то не наступило облегчения, пропало счастье и еще нечто важное. Вероятно, это последствия кошмара, настанет время и восстановится прежний праздник каждый день. Даниил Олегович потоптался, не зная, чем занять жену, предложил:

– Может, хочешь увидеться с родителями? Я отвезу тебя.

– Нет.

Больше нечего было предложить. Даниил Олегович послонялся по гостиной, присел рядом с Евой и взял ее за плечи:

– Радоваться надо, а ты носик повесила. Жива, здорова, дома… Кстати, как ты себя чувствуешь?

– Отвратительно. Я стала убийцей, меня будут судить.

– Ну, это мы еще посмотрим. Судьи тоже люди, максимум, что тебе дадут, учитывая обстоятельства, условный срок, который отбывается на свободе. А я постараюсь, и тебе ничего не присудят.

– Как постараешься? – Он не обнадежил ее, Ева по‑прежнему оставалась безучастной и подавленной.

– Ну, милая, судьи тоже люди, им хочется не просто жить, а хорошо.

– Взятку дашь? – покривилась она, не веря, что это поможет.

– Конечно. Так что успокойся, ты у нас героиня, а героев не сажают в тюрьму.

– Мне кажется, туда только герои и попадают.

Даниил Олегович рассмеялся, правда, смех его был вымученный, неискренний, это он сам услышал, потому поспешил закамуфлировать, дотронувшись до животика Евы:

– А как малыш поживает?

Она убрала его руку, и вдруг сказала такое, отчего у него волосы встали дыбом:

– Я боюсь его рожать. Не хочу.

– Ты что несешь? – вымолвил Даниил Олегович, вытаращившись.

– Знаешь, как мне страшно было? Я почти не спала, тряслась, каждую минуту ждала, что меня жестоко убьют. Старалась не показать твоей Лельке, как мне страшно. И никакой надежды… Нам не говорили, почему посадили в подвал, а это такое мучение… Постоянно горела лампочка, тусклая, как гнилушка в лесу, от нее у меня болела голова. Когда он взвалил Лельку на плечо, я поняла, что останусь в том подвале навсегда, что умру там. И тогда выстрелила в него… А знаешь, если б еще раз… я бы, наверное, опять выстрелила. Кого я рожу после этого? Урода или психа? Не хочу, не хочу, не хочу…

Истерика, истерика… пренеприятное проявление слабости. Даниил Олегович, успокаивая жену, нежно гладил ее, шептал успокаивающе слова, целовал. Ева вырвалась и убежала в спальню. Он признал, что Мокрицкая права, надо к психологу отвезти жену. Срочно.

 

– Почему ты решила свалить, мадама? – пытал Кристину Тимофей. – Мы же не все выяснили.

– Того, что выяснили, пока достаточно, чтоб извилины заплелись и запеклись. К тому же Ева не в том состоянии… Ой, Тимка, все будто бы понятно, а кто поставил «жучки», украл драгоценности и паспорта Евы? Думаю, это все же сделала женщина, та самая, которая приходила к домработнице.

– Не начинай по новой. Альбину твоя Венера забраковала.

– Афродита. Сколько раз повторять?

– Один хрен. Семен расскажет про женщину. Завтра же.

– Тимка, а как они счет сделали? Ведь заочно его никто не откроет, насколько я в курсе.

– Значит, тот же Эдгар ездил в Лихтенштейн и открыл счет на имя Евы, у нас же это запросто.

– У нас! – фыркнула Кристина. – Мало ли, что у нас. Например, в швейцарском банке, я слышала, сто раз подумают, прежде чем счет тебе открыть. Ладно, подробности мы узнаем.

– А что, нестандартный ход. Вымогатели как поступают? – будто не слышал ее Тимофей. – Требуют чемоданчик с бабками, в руках хотят его подержать, к груди прижать. На этом их счастье общения с денежками обычно заканчивается. А эти… Ты бы додумалась отправить миллион за границу на чужое имя?

– Я? Нет. Куда мне? Я бы тоже к груди прижала.

– Изобретательный народ пошел. И государство нашли – мама моя! Я впервые о нем услышал. А ведь им удался бы план, если б Ева не стащила пистолет и не выстрелила. Лельку наверняка отдали бы, а Еву увезли б, папа Жало не пикнул бы, мы искали б его жену. Другое дело, захотел бы Эдгар отпустить Еву? Может, у него к ней дикая страсть, как в кино?

– Что‑то мне не верится в дикие страсти при таком рациональном построении. Но какой дурак Даниил Олегович, какой дурак…

– Его лихо прессовали, довели до абсурда.

– Так, Тима, завтра с утра поговорим с Лелей, потом потрясем Семена, после поедем в банк.

– Может, распределим силы? Ты к Леле, а я с Зурабом к Семену, а потом все вместе в банк рванем?

– Ты лучше в банк сгоняй, а Семена я хочу послушать сама. Подключу свое обаяние, мягкость, хитрость и… он будет мой.

На что Тимофей расхохотался:

– Тогда я за. Охота посмотреть, как он кинется к твоим ногам.

– Ты не веришь в мои способности? – задрала кверху нос Кристина. – Как думаешь, чем я Тольку взяла?

– Бесспорно, мастерством.

 

Глава 25

 

До неузнаваемости изменилась Виктория Яковлевна, видимо, пить перестала, хватило немного времени, чтоб восстановиться. Но может быть, ее украсило счастье, стоило получить назад дочь? Во всяком случае, на Кристину она произвела впечатление, обратное тому, которое возникло первый раз.

– Как ты, Леля? – начала Кристина издалека.

– Прекрасно, – ответила вместо дочери Виктория Яковлевна. – Я боялась, на нее наложит отпечаток похищение, но, слава богу, все в порядке.

– В порядке! – надула губы Леля. – Меня мама не пускает никуда, это просто мания. Я сидела в подвале две недели, теперь сижу дома.

– Мы ходим гулять, – возразила мать. – К тебе друзья приходят, а Пестик и Гариком не вылезают отсюда.

– Леля, мне надо поговорить с тобой о том, что происходило там, – сказала Кристина, но не успела продолжить, как Виктория Яковлевна запротестовала:

– Только не это. Поймите, она еще не отошла…

– Но вы же сами уверяли, будто Леля в порядке, – улыбнулась Кристина. – Нет‑нет, не возражайте, пожалуйста. Ей все равно предстоит давать показания, а со временем память стирает детали, к тому же один из преступников на свободе.

Последний пункт возымел действие:

– Ну… раз он гуляет… А что, и к нам прийти может?

– Вряд ли. Он прячется, а мы хотим его найти, ваша дочь может помочь.

– Да, конечно. Извините, я не подумала.

Зная отношение Виктории Яковлевны к жене бывшего мужа, а также предполагая, что Ева не все рассказала о событиях в подвале, Кристина задалась целью удалить импульсивную маму:

– Виктория Яковлевна, можно я поговорю с Лелей наедине?

– Почему наедине? – насторожилась та.

– Видите ли, я бы хотела услышать откровенный рассказ, а при вас Леля, думаю, будет скованна. Хотя все уже в прошлом, но ей не захочется причинять вам лишнюю боль своим рассказом, вы же будете переживать.

– Мне бы не хотелось уходить, Леля несовершеннолетняя…

– А я не буду вести протокол, она ничего не станет подписывать, мы просто поговорим.

– Мам, ну что ты, в самом деле, я ж не малолетняя мартышка, – возмутилась «взрослая» дочь.

– Ну, хорошо, – неохотно сдалась Виктория Яковлевна. – Я оставлю вас… В магазин схожу.

Она ушла. Кристина улыбнулась девочке:

– Пошли, Лелька, на кухню, угостишь меня чаем. Я не успела ни поесть, ни попить, умчалась на работу, потом к вам.

– Так, может, вы поедите? У нас куча всего, Ромка снабжает.

– Пожалуй, пару бутербродов съем.

Леля охотно хозяйничала, заварила свежий чай, нарезала копченостей, которые Кристина терпеть не могла, но что ни сделаешь, дабы беседа стала задушевной. Попутно девочка трещала как сорока:

– Мясо – закачаешься. Я тоже поем. Там все время хотелось чего‑нибудь вкусного…

– Вас плохо кормили?

– Однообразно. Курица и курица. Теперь от курицы и пюре меня тошнит. Ой, пока мамы нет, я лучше мороженого поем. Она не разрешает, говорит, ангину заработаю, а я бы только его и ела.

– Как же ты с Евой жила столько дней? Насколько я знаю, ты ее не любила. Вы не ссорились из‑за отца?

– Поначалу вообще не разговаривали, а потом… Ева хорошая, но вы об этом маме не говорите, ладно?

– Конечно, не скажу, – пообещала Кристина. – Поэтому я попросила маму оставить нас наедине. Но так не бывает: человек не нравился и вдруг понравился. Без причин такого не может быть.

– И вы правы, причины всегда есть, – очень серьезно сказала Леля, оттого немного смешно, потому что с пафосом. – Если б не Ева… мне пришлось бы плохо.

– Неужели? Ева способна внушить такое искреннее уважение? Мне она показалась безвольной, слабой, немножко размазней.

– Вы ее не знаете, – горячо сказала Леля. – Я тоже не знала. Ей было намного хуже, чем мне, но она держалась, не ныла.

– Да что ж она такое сделала, что ты переменилась к ней?

– Этого я не скажу, – заявила Леля.

Подтекст читался: хоть пытайте, хоть убейте. Но для молоденьких, неопытных и пылких натур существуют свои приемы. Кристина и решила сыграть на благородных чувствах Лели:

– Понимаешь, Ева убила человека, второго ранила, за это ее могут наказать. Согласна, несправедливо, но по нашим законам убийство обязательно наказывается.

– И не учтут, в каком положении мы были? – не поверила Леля.

– Смотря кто будет судья, прокурор, адвокат. В мою задачу входит свести наказание к минимуму, поэтому я должна все знать. Если ты имеешь в виду то обстоятельство, когда Еву уводили наверх, то это как раз я знаю…

– Кто вам сказал?

– Посчитай. Там ведь были ты да она, ну, еще Эдгар, но он убит.

Леля растерялась: Ева ведь просила ее не говорить, а сама…

– Тогда что вы от меня хотите? – захлопала ресницами она.

Не дура, ее сложно обмануть. Но в сравнении с Кристиной она ребенок, хороший и милый ребенок, который уже знает, что продавать друзей нехорошо.

– Впечатления, – сказала Кристина. – Твои личные. И подробности. Не исключено, что по твоим выводам я сделаю свои и помогу Еве.

 

Заведующий банком недружелюбно вперился в Тимофея, наверняка заподозрив, что под него и его банк копают органы:

– Да, мы работаем в субботу, а что?

– И производите все банковские операции?

– Не все, но когда мы заинтересованы, то… А в чем, собственно, дело?

– В субботу вы приняли от Жало Даниила Олеговича миллион евро. Мне надо знать, какова судьба денег.

– Они отправлены.

– В субботу отправлены?

– Клиенты заранее просили, чтоб деньги перечислили срочно, на руках они держать их не хотели. А вчера, в понедельник, мы перевели деньги.

– Сумма‑то очень крупная, разве у нас нет ограничений по переводу денег за бугор?

– Но ведь и проценты крупные с этой суммы, – не ответил прямо банкир. – Мы всегда идем навстречу клиентам, особенно когда происхождение денег прозрачно, а Даниил Олегович человек известный в городе. Поэтому существует масса законных способов переправить любую сумму, было б что переводить.

– В таком случае, мне нужен подробный адрес получателя.

– А мне нужен приказ правоохранительных органов в письменной форме дать вам интересующую информацию. И основание.

Облом. Ну, ничего, при необходимости добыть можно даже луну с неба, а пока достаточно бесплатной консультации, решил Тимофей и спросил:

– Скажите, а можно в заграничном банке открыть счет заочно?

– Некоторые банки разрешают открывать счета через представителей, в роли которых выступает фирма‑посредник. В этом случае образцы подписей заверяются в консульстве страны, где находится банк, или в российском офисе, если таковой есть. Правда, это дорого и долго, если же вы хотите ускорить процедуру, то лучше отправиться в банк лично. Детали открытия заочных счетов надо узнавать по каждой стране, а то и банку, в отдельности.

– Допустим, я хочу открыть счет в Европе, какую сумму должен внести сразу?

– Смотря где. Если это швейцарский банк, то не менее ста тысяч евро, иначе с вами разговаривать не станут. В других странах есть банки, где первоначальная сумма не превышает пятидесяти тысяч долларов, можно найти банк и на более мягких условиях.

– А как обстоят дела с Лихтенштейном?

– Ну, – протянул он, откинувшись на спинку кресла. В его «ну» послышался упоительный восторг. – Эта страна предъявляет самые мягкие требования к клиентам. Остряки называют Лихтенштейн большой прачечной мира.

– Почему? – изумился Зураб, которому сравнение с прачечной показалось оскорбительным.

– Ну, они специализируются, если так можно сказать, на отмывании грязных денег. Счет открыть там не проблема, первоначальная сумма мизерная, налоги сведены к нулю. В Швейцарии от вас потребуют кучу бумаг, подтверждающих не только происхождение денег, но и что вы из себя представляете, чего не понадобится в Лихтенштейне. Тамошние банки сохраняют полную конфиденциальность, вкладчика не выдадут, это же доходная кормушка для всего населения. Посудите сами: в Лихтенштейне живет тридцать три тысячи человек, а банковских учреждений шестьдесят пять тысяч.

Тимофей присвистнул:

– Фью! На каждого по два банка, что ли?

– Вы наивный, – улыбнулся банкир. – Разумеется, не каждый имеет банк, а в банковской системе работает каждый второй трудоспособный житель. К тому же туда каждый день приезжают на работу из Швейцарии и Австрии. В банках Лихтенштейна хранят свои сбережения крупнейшие преступники мира, сколько европейские органы ни требовали открыть счета преступников, Лихтенштейн показывает кукиш, выражаясь по‑нашему. Для банков княжества не является основанием даже уголовное дело, заведенное на вкладчика.

– А это уже интересно, – вырвалось у Тимофея.

– Да‑да. Остальные банки трепетно относятся к своей репутации, поэтому, если на вас заведено уголовное дело, информацию о вашем счете предоставят. Деятельность княжества приводит в ужас мировую финансовую систему, но это самая богатая страна.

– А наши граждане хранят там деньги?

– Еще бы! Видите ли, банки Лихтенштейна и Люксембурга – рай для частных вкладчиков. Вы можете положить деньги хоть на день и снять в удобное для вас время, тогда как в других странах вы кладете крупную сумму и должны о ней забыть на долгие годы. Проценты по вкладам в Лихтенштейне и Люксембурге значительно выше, чем в остальных банках мира, особенно для иностранцев, безусловно, все зависит от суммы и срока, на который вы кладете деньги. И гарантирована полнейшая тайна вклада. Это потрясающе выгодные условия.

Тимофей и Зураб попрощались и вышли на улицу.

– Я что‑то про этот рай ни фига не понял, – сказал Зураб.

– Прослушаешь запись, поймешь, – проговорил Тимофей, набирая номер на мобиле. – Алло, мадама?..

 

– Я бы так не смогла, – закончила Леля.

– Видишь ли, – задумчиво произнесла Кристина, – Ева все‑таки женщина, она понимала, какую травму нанесло бы тебе насилие, возможно, непоправимую. Но мне теперь понятна ее депрессия, она ведь еще и беременна.

– Беременна? – вытянулось личико у Лели.

– Да. Разве Ева тебе не говорила?

– Нет. Ева только попросила меня не говорить отцу о том, что с ней было.

– А вы обсуждали то, что было наверху?

– Нет. Я нарочно не расспрашивала, это неудобно, а она не рассказывала.

– О чем же вы тогда разговаривали?

– На все темы, кроме отца. Мечтали выйти оттуда.

– Про Эдгара она рассказывала?

– Мы старались вообще не говорить про этих уродов.

– Жаль, мне хотелось бы больше знать об Эдгаре.

– Потом она принесла пистолет, мы спрятали его…

– Это я помню.

– Знаете, когда Ева выстрелила в главную маску… в Эдгара… я очень испугалась, думала, сейчас остальные придут и убьют нас. А Ева… она смелая, не то что я. У меня все поджилки тряслись, круги плавали перед глазами, ничего не соображала. Ева второго – бах! Он так страшно кричал и стонал… А Ева казалась спокойной, первого обыскала…

– Нашла что‑нибудь у него?

– М… – припоминала Леля, нахмурив лобик. – Не помню. По‑моему, мобилу взяла… Потом ко второму пристала, мол, сколько людей в доме, а он только катался по полу. И меня вытолкала из подвала, я б сама не догадалась, что надо уйти. Пожалуйста, сделайте так, чтоб ей ничего не было.

– Мы сделаем все, что от нас зависит. – Кристина достала звонившую мобилу. – Да, Тима?.. Подъезжайте к больнице, я сейчас выхожу. Ну, Леля, спасибо, что не дала умереть с голоду. Мне пора.

 

…Диалог с банкиром Тимофей тайком записал на диктофон исключительно для Кристины. Она внимательно прослушала запись два раза, чтоб не упустить ни одной детали, после в знак одобрения или восхищения закивала головой:

– У, какие у них головы! Представляете, мальчики, даже если б мы выяснили, что Эдгар с компанией отправились в Лихтенштейн, ничего не добились бы. А они кинули б на депозит тысяч по двести, на остальные устроились бы в каком‑нибудь европейском уголке, не исключено, что в Россию ездили бы с гастролями, то есть опять кого‑то выкрали б…

– Сколь веревочка ни вейся… – не закончил фразу Тимофей. – Знаешь, лично мне денег папы Жало не жалко. Даже не хочется узнавать точный адрес банка в Лихтенштейне.

– Ему придется забыть о них надолго, – сказал Зураб. – Пока суд да дело…

– Так ему и надо, – хмыкнул Тимофей.

– Не радуйся, проценты вырастут.

– Эх, третьего бы найти, и можно отдыхать. Да, что Лелька? Новости принесла?

– Ничего существенного, – сказала Кристина. – Ну, девочка подтвердила мои догадки: Еву пользовали в постели. Один или все – Леля не знает, они вообще не разговаривали на эту тему. Эдгар хотел Лелю изнасиловать, Ева прикрыла ее собой, то есть предложила себя. Мужу Жало об этом знать, конечно, не стоит.

– Ну и подонки! – сплюнул в окно Тимофей. – Миллиона им мало было?

– Как хотите, – вступил Зураб, – а я из райских трелей банкира все равно не понял: зачем Эдгар открыл счет на Еву?

– Видимо, это тонкий психологический ход, который нам пока неясен, – ответила Кристина. – Вот сейчас проведаем Семена и попробуем выяснить.

Они вышли из машины, разом захлопнули дверцы и двинули в больницу, не сомневаясь в успехе.

 

…Не узнавал Даниил Олегович жену, это была другая Ева. Безусловно, он понимал, сколько она претерпела, однако ему жилось эти две недели тоже не сахарно, хотя его не держали в темном подвале бандиты. Вместо того чтобы радоваться спасению, как Лелька, и переступить через барьер омерзения, она замкнулась. Торчит у телевизора, а ей без разницы, что там показывают, не разговаривает, почти не ест. Боже упаси заикнуться, мол, надо показаться врачу, – сразу истерика, слезы, обиды, упреки. Даниил Олегович впервые за совместную жизнь почувствовал себя папочкой по отношению к Еве, это не могло не раздражать, ведь предстоит еще много пройти. В конце концов, он отбросил уговоры с утешениями, взял на вооружение тактику атаки:

– Ну, так же нельзя, Ева! Там у тебя хватило мужества даже застрелить подонка и бежать, дома ты полностью раскисла.

– Не кричи на меня! – всхлипнула она.

– Хватит испытывать мое терпение! – прорычал Даниил Олегович. – Я не зверь, хочу лишь, чтоб ты не распускала нюни, вернулась к той Еве, которую я знал и любил, чтоб все стало, как было раньше…

– А мне кажется, что так, как раньше, уже не будет никогда.

По щекам Евы потекли слезы. Даниил Олегович поражался: откуда у нее столько воды в глазах?

– Это невыносимо, Ева! Все позади! Так что бери себя в руки и… – На секунду он задумался: что же ей предложить? – И займись чем‑нибудь. Обещаю: как только закончится суд, поедем отдыхать.

– А когда он закончится? Ты знаешь? Меня будут судить. Все мои знакомые, родители, все‑все узнают.

– Ну и что? Я же обещал: тебе ничего не будет. А на пересуды нам плевать, мы же вместе, нам никто не нужен… – Даниил Олегович отвлекся, так как зазвонил телефон. – Да, Роман?

– Отец, пока ты носишься со своей Евой, как с расписанной торбой, дело стоит. Твое дело.

– Да какая тебе разница до моего дела? – раздраженно сказал Даниил Олегович, ему только Романа с нравоучениями не хватало!

– Ты вернешь мне восемь миллионов?

– Ты прекрасно знаешь, что не верну. Пока не верну. Только после суда.

– Ну, это слишком долгая песня. В таком случае давай завтра оформим куплю‑продажу.

– Подождать ты не можешь, да?

– А чего ждать? Тебе известно: время – деньги. А деньги, отец, имеют плохое свойство обесцениваться.

– Совесть у тебя есть?

– Есть, – заверил сын. – Столько же, сколько у тебя.

– Я же сказал: подпишу! – рявкнул Даниил Олегович.

– Завтра в одиннадцать у меня, поедем завершать сделку. Не отлынивай, это было твое решение, я только поставил условия.

– Хорошо! – Кинув трубку, разъяренный папа заходил по гостиной, в сердцах смахнул со стола чашку, та разбилась. – Чудовище!

– Что случилось? – опасливо спросила Ева.

– Вырастил на свою голову сволочь! Если б знал, задавил бы в колыбели! Безжалостно!

– Нил! Ты пугаешь меня!

– Прости, вырвалось.

Он упал в кресло, подпер кулаком скулу, был зол, отчего стал бордовым. Ева обеспокоилась, выйдя из состояния упадка:

– Нил, скажи, что случилось? Кто звонил?

– Роман. Сатанинское отродье.

– Нил, ты с ума сошел? Так нельзя говорить о сыне.

– Не учи! Это черт знает что: все меня поучают! Так недолго и с ума сойти.

– Я не учу, – обиделась Ева, надула губы, смотрела исподлобья.

– Ева, умоляю, ты хоть не доканывай меня, – застонал он.

– Чем?

– Смотришь, как будто я упырь. Если хочешь знать, Роман меня обобрал.

– Как? – вытаращилась Ева. Ну хоть жестокие слова мужа заставили ее забыть о своих «страданиях». Только вот надолго ли?

– Мне не хватило денег, поначалу восьми миллионов рублей, я обратился за помощью к Роману. Он поставил условие: даст деньги, если я соглашусь продать за восемь миллионов предприятие полуфабрикатов. Я согласился, подписал предварительный договор, ведь тогда не было времени, теперь Роман требует оформить сделку.

– Значит, у тебя нет твоего предприятия?

– Нет, – с показной беспечностью развел он руки в стороны. – Рома забрал. И денег нет, я все отдал. Ну, кое‑что осталось, на жизнь хватит. На скромную жизнь.

– Выходит, ты разорен?

– Почему? У меня еще остался колбасный цех… Это, конечно, мелочь, той прибыли не будет, но лучше хоть что‑то, чем ничего.

Ева кусала губы, глядя на мужа с сочувствием и жалостью. Постепенно глаза ее распахивались шире и шире, бледненькое личико вытягивалось, словно она действительно видела нечто страшное.

– Нил, – наконец выговорила Ева почти с ужасом. – Нил, а ведь получилось так, как он тогда мне сказал.

– Что именно?

– Сон. Роман говорил, что ему приснился вещий сон, будто ты разоришься. Значит, его сон сбылся?

Конечно, Даниил Олегович понял, на что намекала Ева, но не решалась высказать свои подозрения вслух.

 

Глава 26

 

Семен возлежал в отдельной палате, как VIP‑персона, к тому же под охраной. Да, надо было приложить большое усердие, чтобы добиться подобных «почестей», за усердие ему предстояло расплатиться с лихвой.

– Ты, я вижу, очухался? – подставляя два стула к койке, сказал Тимофей. – Ну, как отдых? На что жалуешься?

Раненый уставился в стену, отвернув лицо от нежелательных посетителей. Зураб стал у спинки кровати, облокотился плечом о стену, взгляд направил свирепый на Сеню (о тактике условились, роли распределила Кристина), недобро процедил:

– Не хочет с нами базар разводить, у меня есть для него особый детектор лжи. Руки за спину, подвешу к потолку, целлофан на голову…

– Зураб, – укоризненно бросила Кристина. – Семен прекрасно знает, что попался с поличным, ничто его не спасет, но срок он может себе уменьшить чистосердечным признанием.

Ни гугу.

– Немой, что ли? – рявкнул Зураб.

– Не‑а, не немой, – ухмыльнулся Тимофей. – Помнится, когда мы приходили от имени и по поручению водоканала, он охотно разговаривал. Ты, парень, не знаешь, сколько тебе светит.

– А мы можем посчитать, – оживленно сказала Кристина и начала загибать пальцы. – Организация преступной группировки, хранение огнестрельного и холодного оружия, похищение двух женщин с целью вымогательства суммы в особо крупном размере, два убийства…

– Какие два убийства? – очнулся Семен.

– Марата Сотникова и домработницы Евы Жало, которую вы похитили. Не отпирайся, не поможет, это мы уже установили. А если постараться, то еще можно найти парочку статей, за которые тебя кинуть в клетку к хищникам мало. Итого пожизненный срок гарантирован. Амнистия на пожизненный срок не распространяется, за хорошее поведение тоже не отпускают, содержание – врагу не пожелаешь, больше десяти лет не протянешь.

И улыбалась при том, будто ему предстояло бесплатно отправиться в занимательное путешествие. Семен и без того был бледненьким наверняка от большой кровопотери, а перспективы на будущее остатки крови заморозили. Заметив его неуверенность, растерянность и нерешительность, Зураб все тем же агрессивным тоном давил на парня:

– Чего вылупился? Может, тебя за все дела в санаторий отправить?

– Зураб! – вторично укорила его Кристина.

– Я двадцать шесть лет Зураб, – огрызнулся тот. – Чего мы вообще сюда приперлись? Уголовников не видели? И так все ясно. У меня предложение: срочно доставить его в СИЗО.

– Он же после операции, – напомнила Кристина.

– Пусть привыкает. Там его быстро поставят на ноги. Сам встанет, если жить захочет.

– Погоди, – осадил его Тимофей. – Давай, Семен, просчитаем второй вариант, ты сотрудничаешь с нами, даешь правдивые показания…

– Как же, даст, – хмыкнул Зураб. – Начнет себя выгораживать: я не виноват, меня заставили! Учти, я за вранье вырву конечности.

– …искренне раскаиваешься, то маленького срока я, конечно, не гарантирую, но лет пять скосят, а это уже не пожизненное заключение, – продолжал Тимофей. – Далее: тебя отправят в обычную колонию, а там для осужденных есть привилегии: срок уменьшат за хорошее поведение и добросовестный труд, опять же амнистия иногда случается. Отсидишь лет пятнадцать и выйдешь. Выйдешь! – слышишь? А не подохнешь через десяток лет.

– Так что решай, Семен, что выгодней, – предложила Кристина, все так же иезуитски улыбаясь.

Что тут решать? Сеня не совсем безграмотный (был бы полностью грамотным, не решился б на тяжкое преступление); Сеня понимал, что положение его без вариантов, но признаваться страшно, всегда есть это самое «а вдруг». Вдруг все не так страшно, как рисуют, вдруг к нему проявят снисхождение, вдруг мать наймет хорошего адвоката… Но может быть и наоборот.

– А что вам не ясно? – Видимо, поэтому, из‑за страха и неуверенности, вопрос его не означал, что он идет на контакт, а подтекст гласил: вы и без меня все знаете.

– В принципе все ясно, за исключением незначительных деталей, которые мы должны внести в протокол, а ты подписать, – сказала Кристина и начала с самого неважного эпизода: – Куда делся автомобиль? Когда мы заходили от водоканала, он стоял во дворе, наши сотрудники вели наблюдение за домом круглосуточно, но не видели, чтоб на нем выезжали.

– Ваши сотрудники не с той стороны смотрели, – неохотно, очень неохотно сказал Семен, но это уже были показания. – У моих хозяев два домовладения, расположены «трамваем», во втором живет сын, между ними условная ограда проходит по саду. Из одного домовладения выход на улицу, где живет Жало, из второго – на параллельную. Между нашим домом и времянкой есть проезд, если б вы заглянули за времянку, то увидели б ровную наезженную дорогу, которая ведет на параллельную улицу. Сын хозяев разрешал пользоваться его воротами, ходить через его двор. А когда уехал вместе с родителями, оставил меня за сторожа…

Слушая, Кристина бросила мимолетный взгляд на Тимофея и Зураба, те кивнули, мол, поняли. Так вот почему Гриша и Миша не видели, как заходили во двор посторонние – все пользовались сквозным проходом с противоположной стороны. Поняли также, почему свою «копейку» Роман обнаружил на параллельной улице: Марат следил за Эдгаром, заметил, как тот вошел во двор сына хозяев, наверняка прокрался за ним, для него это закончилось смертью.

– …Мы догадались, – тем временем продолжал Семен, – что менты ищут девок, значит, и нас.

– Когда трубку кинули в мусорный бак? – уточнил Тимофей. – И видели, как мы искали ее?

– Ну, да. Валек наблюдал из окна, у него там квартира, только темновато уже было, когда в ней рылись баба и два мужика, лиц он не разглядел, а выйти из дома и подойти поближе побоялся. Тогда было решено, что пользоваться надо только запасным ходом. Автомобиль стоял во дворе сына, на нем поехал Валек на встречу с Жало.

– Как же вам удалось найти такое удобное место?

– Эдгар месяца три искал, однажды повезло снять флигель прямо напротив дома Жало, до этого я жил с родителями. Я же вел наблюдение за Евой и ее старым мужем. Мы дождались, когда хозяева уехали, приступили к операции.

Зураб не удержался, прыснул:

– Операция! Тоже мне, хирурги.

– Кто расставил «жучки» в доме Даниила Олеговича? – спросила Кристина.

– Этого я не знаю, подготовкой занимался Эдгар.

– Значит, он был главарем?

– Ну, да. Он придумал выкрасть свою бывшую подружку и дочку Жало, потребовать миллион евро, нам с Вальком обещал по двести пятьдесят тысяч.

– Почему ж не поровну? – изумился Тимофей несправедливостью.

– Идея его, подготовку он вел, тратился много.

– За что убили Фриду Арнольдовну? – записывая показания, задала следующий вопрос Кристина.

– Да я вообще про эту тетку ничего не знал до самого… Эдгар после всего сказал, что теперь мы повязаны и не сдадим друг друга.

– Так за что убили? – второй раз спросила Кристина.

– Сказал же: не знаю. Думаю, Валек знает. Он и Эдгар ее душили.

– С вами у Фриды была женщина, кто она?

– Ева.

– Что?!! – в унисон вырвалось у Тимофея и Кристины.

– Ева Жало.

– Как это? – обалдел и Зураб. – Она ваша сообщница?

– Нет, – ответил Семен. – Когда Эдгар заманил ее в машину, а мы подсели, то он заставил Еву переодеться – шмотки в багажнике лежали – и взяли с собой. Ей приказали говорить с теткой, чтоб открыла дверь.

– Зачем заставили переодеться? – не понял Тимофей.

– Откуда я знаю? Эдгар велел. Тетка открыла, мы вошли, Эдгар и Валек душили, я зажал Еве рот и держал ее.

– У нее в квартире мы нашли серьги Евы, кто их подбросил? – уточняла Кристина.

– Не знаю! – выкрикнул Семен, признание ему давалось нелегко. – Я сам был в ауте, при мне тетку душили, а меня не предупредили, зачем к ней идем. По уму, так надо было бежать оттуда, а я дурак… Эдгар мне сказал держать Еву, я и держал, у меня все перед глазами поплыло. Я миллион раз пожалел, что ввязался в это дело. Эдгар убедил, будто все рассчитано, провала не будет.

– Кто убил Марата и при каких обстоятельствах? – продолжила допрос Кристина.

– Валек. Нечаянно. Темно ведь было. Эдгар приехал часов в двенадцать, как всегда, вошел через двор сына хозяев, забрал Еву.

– Зачем? – полюбопытствовал Зураб.

– Трахал ее периодически по старой дружбе, – усмехнулся Семен.

– А вы? – тут же подхватил Тимофей.

– А нам не разрешал, я, собственно, и не рвался.

– Он принуждал ее или она сама? – на всякий случай уточнила Кристина.

– Оно мне надо, кто с кем и почему? Я мечтал поскорее слинять отсюда и получить свои деньги. Мы все должны были рвануть за границу.

– Ладно, дальше, – приготовилась писать она.

– Ну, он с Евой минут сорок на тахте под крышей провел, потом ее назад отвел, а сам ушел. Да забыл документы, деньги. Валек подхватился и кинулся догонять, прошло‑то всего секунд двадцать, Эдгар не мог далеко уйти. Выскочил Валек, побежал догонять и вдруг увидел мужика. Эдгар остановился прикурить, мужик спрятался за куст смородины, Эдгар пошел – мужик за ним. В нашей ситуации это подозрительно, сами посудите: как он очутился у нас и зачем крался за Эдгаром? Надо было этого мужика взять и допросить. Валек знал, что и где лежит, с закрытыми глазами мог найти, но под руку попался железный кол, которым лед мы отбивали во время гололедицы. Подкрался он к мужику и хотел по плечам дать, а попал по голове. Позвал Эдгара, а парень оказался мертвым. Его обыскали, нашли документы, деньги забрали, остальное оставили, а Марата решили отвезти и кинуть на спуске.

– В задний карман джинсов не заглядывали? – спросил Тимофей.

– Нет, как будто, – пожал плечами Семен.

Безусловно, не заглядывали, иначе забрали бы фото Эдгара и тогда, возможно, изменили б сценарий.

– Как фамилия Валька? – спросила Кристина.

– Кнюхач.

– Где он сейчас может быть?

Семен назвал два адреса: родителей, где жил Валек, и адрес деда, описал приметы, ведь фотографии Валька не имелось.

 

Родители не знали, где их сын, в субботу вечером он пришел домой взбудораженный, ничего не объясняя, быстро собрал вещи и был таков. У деда Валек не объявлялся, значит, сбежал. Как он узнал, что надо рвать когти? Элементарно: вернулся после банка, а во дворе к тому времени уже была милиция, Валек наверняка пользовался вторым ходом. Тимофей и Зураб рванули назад к родителям: дайте фотографию. Те: а что такое, зачем да на каком основании? Пришлось выложить правду: подаем в розыск на вашего сына, он опасный преступник. Мама в слезы, папа хватался за сердце, оба заявили, что у них нет фотографий сына, Валентин не мог совершить преступлений, а вы, господа менты, катитесь к черту вместе со своими обвинениями. Тимофей нашел убедительные аргументы:

– Собственно, фото Валентина мы добудем, потому что теперь знаем, кого искать. Найдем его знакомых и друзей, не может быть, чтоб у них не было его фотографий, к сожалению, на это уйдет много времени. А вы подумайте, как будет жить ваш сын все это время? Кого еще задушит, чтоб забрать, например, кошелек? Жить‑то ему на что‑то надо? А если вы станете помогать своему сыну, то станете пособниками убийцы. Вам‑то зачем это?

Не убедил, не уговорил, родительская любовь часто слепа и глуха. Так и день пролетел, но неугомонная Кристина изъявила желание посетить Еву и Даниила Олеговича, который не сразу повел их в дом, а начал с жалоб на жену:

– Меня беспокоит Ева, не знаю, что с ней делать. Она потеряла интерес к жизни, угрюмая и необщительная, только лежит на диване, боится, что ее посадят, не ест, родителей навещать не хочет.

– Даниил Олегович, это обычная депрессия, – не придала значения его беспокойству Кристина. – У меланхоликов она проходит в тяжелой форме…

– Что вы, Ева никогда не была меланхоликом, напротив, она покорила меня энергией, оптимизмом, лучезарностью.

– Не волнуйтесь, Даниил Олегович, ее состояние объяснимо: многие люди страдают синдромом постфакта, когда опасность миновала. Я же говорила: психологу покажите Еву, только найдите хорошего аналитика, а не шарлатана. Психолог приведет ее в норму.

– Она не хочет слышать о врачах. Скажу честно и только вам: даже рожать не хочет, считает, что после всего кошмара родит неполноценного ребенка.

– Ну, если Ева будет продолжать жить в режиме депрессии, то ее опасения не напрасны.

– У нее тяга к одиночеству, – продолжил жаловаться Даниил Олегович, будто Кристина обязана вылечить жену. – А нельзя ли ее дней на десять отправить в санаторий? Нет‑нет, недалеко, у нас же есть санатории, правда, это за пределами города.

– Полагаю, сложностей здесь не будет. Можно мне поговорить с Евой наедине?

– Конечно, конечно, – поднял ладони Даниил Олегович, отступая.

Он предложил Тимофею с Зурабом выпить и закусить прямо во дворе, а она вошла в дом. Да, Ева выглядела запущенной, неухоженной, распустехой. Казалось, она за все эти дни ни разу не расчесалась. Увидев Кристину, Ева из положения лежа лениво спустила ноги на пол, села и закуталась в плед.

– Здравствуй, Ева, – приветливо сказала Кристина, мало того, она излучала доброжелательность. Хотя не в ее правилах становиться на дружескую ногу с потерпевшими, но случай исключительный, хотелось помочь бедной девочке.

– Добрый вечер, – уныло отозвалась та.

– Голубушка, что ж ты делаешь? – присаживаясь в кресло, пожурила ее Кристина. – Уныние это большой грех. Пожалей мужа, он сам не свой, а ведь ему пришлось туго. Представь, что чувствовал Даниил Олегович, когда тебя и Лелю похитители обещали убить?

– Хорошо.

– Что – хорошо?

– Я постараюсь не огорчать Нила.

– Вот и молодец, – улыбнулась Кристина. – Ева, ты в состоянии говорить со мной на ту же тему?

– А что еще? – вскинула на нее безжизненные глазки Ева.

– Я специально попросила твоего мужа не присутствовать при нашем разговоре, думаю, ему не все следует знать, правильно?

– Правильно, – напряглась Ева. – А что ему не следует знать?

– Например, как Эдгар склонял тебя к интимным отношениям. – Ева опустила плечи и голову, кажется, собиралась разреветься. – Ну‑ну, не стоит слезы лить по этому поводу.

– Кто вам сказал?

– Во‑первых, Леля, я вытянула из нее. Во‑вторых, твой тюремщик Семен, которого ты ранила.

– Если б вы знали, как мне тошно от всего… – Слава богу, она не ревела. Кристина соплей не переносит, утешать не умеет. – Никогда не думала, что человека, которого когда‑то любила, возненавижу. Но что было делать? Он назло мне хотел забрать Лельку, а потом… потом издевался надо мной, требовал, чтоб я призналась, как мне с ним хорошо… И я лгала. Если Нил узнает…

– Он не узнает, – заверила Кристина. – А почему ты не сказала, что тебя брали к Фриде Арнольдовне?

– И это вы знаете?! – Плаксивое выражение на лице Евы сменилось на ужас. – Что мне за это будет? Я же получаюсь сообщница…

– Свидетельница, – поправила ее Кристина. – Ты же не убивала. Прекрати всего бояться, Ева, иначе твои страхи перерастут в манию, тогда тобой займутся психиатры. Поверь, психбольница еще никого не делала здоровым.

– Правда, свидетельница? – залепетала дрожащим от радости голосом Ева. – Я думала, меня и за Эдгара, и за второго, а тут еще Фрида… Значит, нет?

– Нет! – повысила голос Кристина. – Как это происходило?

– Думаете, я помню? Меня попросили… Эдгар приказал, чтоб я сказала Фриде, будто по срочному делу к ней приехала. А потом… когда они повалили ее на пол, у меня закружилась голова. Кто‑то держал меня, но я плохо помню… После всего мы выбежали, меня затолкали в машину и отвезли в подвал. Я чуть с ума не сошла там. А через некоторое время туда втолкнули Лелю. Честно говоря, я обрадовалась, что не одна там. Знаю, это нехорошо… но… Присутствие Лельки помогло взять себя в руки.

– Кто сейчас мешает сделать то же самое?

Кристина засиделась, посему поднялась и подошла к стене с фотографиями. М‑да, счастливая жизнь текла в этом доме до похищения.

– Не знаю… – Ева снова вернулась к своему прежнему состоянию упадка. – Все как‑то не так теперь.

– Глупости. От тебя зависит, будет так, как было, или нет. Думай о ребенке. Да! Ева, скажи, что ты взяла у Эдгара после выстрела?

– Что взяла?

– Ты обыскала его, Леля говорила, будто взяла телефон…

– Ах, да! Телефон. Я совсем забыла.

– Принеси мне его.

Ева подхватилась и побежала наверх, Кристина продолжила рассматривать фотографии. Пару минут спустя Ева протянула ей телефон:

– Вот.

– Я заберу его.

– Берите.

– Скажи, больше ты ничего не скрываешь?

– В каком смысле?

– В прямом. Если тебе еще что‑то известно, то, будь добра, расскажи сейчас. – Она заметила, что Ева смутилась, а это точный знак: есть информация, которую она не хочет говорить. – Ева.

– Да? – встрепенулась та. Нет, не научилась скрывать.

– Почему ты смутилась?

– Разве?

– Выкладывай все, что тебе известно или наводит на подозрительные мысли.

– Не могу… не хочу ошибиться.

– Ева! – строго повторила ее имя Кристина. – Я разберусь, где ошибка, а где истина. Говори.

– Мужу позвонил Роман… От Нила я узнала, это было вчера, что ему не хватало до требуемой суммы восьми миллионов рублей. Он обратился к Роману, тот поставил условия: даст деньги, если отец продаст основное предприятие ему.

– Даниил Олегович продал?

– Да. Сегодня завершили сделку, а деньги Нил получил раньше. Понимаете, Нил теперь фактически не у дел, переживает. Но не это главное. Роман мне когда‑то сказал, будто ему приснился вещий сон, что отец разорился. Получается, сон в руку, на деле он разорил Нила. Или я не права?

Кристина перевела взгляд на фотографию, где Даниил Олегович и Ева в снегу, улыбнулась:

– Замечательный снимок. Я росла в Пензе, там часто снегопады, безумно скучаю по лыжам и санкам. – Однако она угадала, что Ева не все выложила. – Еще какие у тебя сомнения или подозрения?

– Только умоляю, Нилу ни слова, ведь я могла неправильно понять…

– Ева, я ничего никому не говорю, пока не проверю.

– Однажды, когда Эдгар забрал меня наверх… в общем, его позвал один из сообщников… Валек его зовут. Отвратительное имя, да? Подробно, о чем они говорили, я не слышала, но имя… Валек два раза произнес имя: Роман. После этого они сразу переходили на шепот, как я ни напрягала слух, ничего не расслышала. Может, они имели в виду, что Роман ищет сестру и меня, а? Не мог же он… быть с ними? Или мог? Нет‑нет… просто я стала мнительной… А как вы думаете?

– Посмотрим, – уклончиво ответила Кристина, вскоре попрощалась и вышла во двор, где мужчины неплохо проводили время.

 

Глава 27

 

Поздно. Во дворе тишина, ни детей, ни жильцов, которые обычно теплыми вечерами выходят поговорить о том о сем. Дверцы машины распахнули, мальчики курили, Кристина сидела боком, положив голову на спинку кресла. Думу думали, думали долго, ибо было над чем пораскинуть мозгами.

– Чего сидим, как на похоронах? – нарушил идеальную тишину Зураб. – Эта версия у нас бродила с самого начала.

– Давай, давай, подогревай мадаму, она прямо сейчас помчится задерживать Романа.

– А ты против? – пошел в конфликт Зураб.

– Я всегда против скоропалительных решений, выводов и действий. Имя Романа преступники на самом деле могли упомянуть в связи с его неосторожными поисками сестры.

– А почему Эдгар и Валек после его имени переходили на шепот? – спорил Зураб. – И мотив у него есть. Кристина, ты почему молчишь?

– Думаю, – вздохнула она. – Существенных улик нет, только слова Евы.

– Считаешь, этого мало? – обалдел Зураб.

– Недостаточно, чтобы предъявить ему обвинение.

Тимофей зааплодировал:

– Браво! Ты поддаешься перевоспитанию, в чем вижу свою заслугу, я благотворно на тебя влияю.

– Тимка, сейчас как стукну, – шутливо пригрозила она, выпрямилась. – Давайте, мальчики, поиграем в игру? Я выдвигаю косвенные улики, Тимофей находит контрдоводы.

– А я? – спросил Зураб.

– Выступишь в роли арбитра. Только уговор: ты абстрагируйся от личных впечатлений, представь, будто не знаешь Романа или знаешь поверхностно. Твоя задача постараться объективно оценить, кто из нас более прав. Итак, первое: Роман решил уничтожить конкурента, то есть своего отца.

– Насколько я знаю, папа ему уже не составлял конкуренции, а терпел фиаско, – последовало возражение от Тимофея. – Следовательно, недалек тот час, когда сын вытеснит отца с рынка. Мое мнение: мотив слабый.

– Но он ненавидит отца с его новой женой, предупредил Еву о скором разорении, сон ему будто бы приснился. К тому же начал осуществлять план, подбросив тараканов. Когда же отец попросил помочь деньгами, Роман предложил ему продать предприятие.

– Мотив принимаю, но! Подфартило парню, с совестью он не дружит, поэтому воспользовался положением отца. С другой стороны, опекает мать и сестру, значит, действовал в интересах матери тоже, которая мечтала отплатить неверному мужу за измену. А связаться с преступниками, чтобы те выкрали сестру и жену отца, да еще с бывшим дружком Евы… это чистая фантазия.

– Он нанял Марата и подставил его, сообщив Эдгару, что за ними установлена слежка.

– Не вижу логики. Зачем же тогда он нанимал его при Альбине?

– Для убедительного алиби, чтоб она подтвердила…

– Когда втягиваешь посторонних людей, возникнет риск, что это сработает против тебя же, – возразил Тимофей. – Как ты объяснишь, что он выслеживал отца в субботу?

– Так и объясню: следил, как пройдет операция.

– Почему же тогда не поехал на конечную встречу с Вальком? Не последил за папой и сообщником из‑за угла? Место встречи он должен был знать.

– Заметил хвост.

– А зачем деньги переводить на имя Евы?

– А на чье? – подняла брови Кристина. – Не на свое же. Ева действительно получилась бы прикрытием и гарантом, но может быть, он преследовал еще какие‑то цели насчет нее. Кстати, о миллионе! Сумма прекрасно делится на четыре части. Просто Сеню не посвятили, что есть еще четвертый, самый главный. К тому же Сеня лох, не думаю, что с ним поделились бы. И «жучки» расставил в доме Роман, и украшения забрал, чтоб сделать Фриду воровкой и якобы сообщницей, и паспорта Евы стащил…

– А я уже сомневаюсь в невиновности домработницы, думаю, с ней договорился тот же Эдгар, потом убил…

– Ой! – воскликнул Зураб, даже подпрыгнул и стукнул себя кулаком по лбу, затем рассмеялся, как ненормальный.

– Чего орешь? – бросил ему Тимофей. – На иголку сел?

– Вы зря вот это все… – замахал Зураб руками, рисуя в воздухе круги и чему‑то радуясь. – Слушайте меня! Только молчите, а то собьюсь. Если Роман организовал преступную группу с целью вытащить у отца деньги…

– Мелковато для Романа, – возразил Тимофей. – Какой‑то миллион, пусть даже в евро, он эти деньги вполне может заработать. На фиг рисковать?

– Некоторые миллионеры торгуются на рынке из‑за пучка петрушки, – возразила Кристина. – До того жадные.

– Не перебивайте! – рявкнул Зураб. Тимофей поднял руки вверх, мол, сдаюсь, Кристина закусила губу, давая понять, что из ее рта больше ни слова не вылетит. – Про что я? А, да – деньги! Доверит он кентам отвезти Еву за границу, чтоб она перевела сумму на неизвестно чье имя? Вдруг Эдгар сказал бы Еве: мне отдай? Что, Роман не просчитал такой ход?

– Куда ты клонишь, говори ясней, – нетерпеливо сказала Кристина, уловив, что Зурабу действительно пришла дельная мысль.

– Роман поехал бы туда лично, чтоб не упустить бабки. Вам понятно, что надо для этого сделать?

– Извини, не совсем, – сказала она.

– Чтоб выехать за границу, особенно в Швейцарию, тем более в Лихтенштейн, надо открыть визу. Визу открывают в обе страны в Швейцарском… этом… посольстве, кажется. На это нужно время, понятно? – Тимофей с Кристиной таращили на него глаза, пока еще не соображая. – Ну, вы даете, тугие умы! Папе Жало Валек сказал, будто Еву отдадут через неделю! За это время они хотели получить деньги…

– А… – открыла рот Кристина. – Зураб, как тебе в голову пришло?

– Я узнавал по собственной инициативе, интересно было.

– Ты умнее нас с Тимкой.

– Я знаю. Мама мне об этом каждый день говорит.

– Да в чем дело? – вскипел Тимофей. – Объясните тугому уму.

– Тимочка, визы открыты. Теперь нам необходимо выяснить, то есть дозвониться в посольство, сделал ли Роман себе визу. Если да, то…

И вдруг раздался голос Толика:

– Я пришел за женой.

Кристина выбежала из машины, чмокнула мужа:

– Извини, у нас тут производственное совещание.

– Пришли бы к нам и совещались, заодно поели бы, – проворчал Толик.

– На голодный желудок приходят офигенные идеи, – рассмеялась Кристина и потянула его к подъезду, послав ребятам воздушный поцелуй. – Мальчики, пока.

– Опять угоняют твою машину? – приостановился Толик.

– Не зуди, – прижалась к нему она. – Как мальчишкам домой добираться? Идем домой.

 

…В приподнятом настроении она явилась днем на комбинат, полагая, что ухватила главную рыбину за хвост. Ну, не ухватила, так ухватит – делов‑то. Однако приехала к Роману не только покараулить, предвкушая, какой фурор произведет на него арест, но и прозондировать почву. Также взглянуть на сына Жало другими глазами, беспристрастными, хотя это уже сложно – оценить его взглядом постороннего. Он предложил кофе и чай, Кристина не отказалась. Пока секретарша готовила напитки, Роман полюбопытствовал:

– Третьего нашли?

– Нет, к сожалению.

– Жаль. Всех этих охотников за легкими деньгами в тюрьму надо сажать. А есть надежда, что найдете?

– Найдем. Фотографии добыли у друзей, так что это вопрос времени.

– В таком случае, слушаю, зачем вы, Кристина, пришли ко мне?

– Это правда, что отец продал вам предприятие?

– Да, – не дрогнул Роман.

– Вам не кажется, что поступок ваш… э… жесток?

– Может быть, – неопределенно высказался он. – А с какого перепугу я должен кидать восемь миллионов?

– Но это же ради вашей сестры.

– Если б отец меня послушался, то ему не пришлось бы терять все деньги и предприятие. Я уговаривал его поставить вас в известность о требовании похитителей, но ему втемяшилось в голову, что его убьют, поэтому с деньгами легче было расстаться. Со своими пусть бы поступал, как ему заблагорассудилось, а за его глупость я платить не намерен. Вам понятно?

– Более чем.

Секретарша принесла кофе и шоколад, поставила перед Романом и гостьей чашки, ушла. Эта пауза кстати, время надо потянуть до звонка, поэтому Кристина неторопливо отпила пару глотков, сделала бы и третий, но Роман поедал ее глазами. М‑да, взгляд у него не паиньки, направленный прямо, выжигающий.

– Роман, вы угрожали Еве.

– В каком смысле? – обалдел он. – Что вам наплело это неземное создание, выражаясь папиным языком?

– Перестаньте язвить. Вы же говорили ей до похищения, что вам приснился вещий сон, будто отец разорился. А разорение налицо.

– Ах, вот в чем дело… – Роман откинулся на спинку кресла и расхохотался. – Ну, да, да, я обещал ей шалаш в эдеме, где мало денег, а она обещала жить в этом шалаше с отцом. Пусть попробует.

– Зачем? Зачем вам это понадобилось? Вы же не бедствуете, ваши дела идут прекрасно. Или жалко оставлять отцовское наследство ребенку Евы?

– Ха! – пренебрежительно произнес Роман, после чего неожиданно надулся, как индюк, отвернул лицо в сторону. – Видите ли, Кристина, отца я не уважаю, но не в том суть. Мать жалко, она не заслужила подлости, какой ее наградил наш папа, захотевший большого счастья за чужой счет. Он не бросил ее, когда они оба были молоды, и мать могла найти себе достойную замену, она была красивой. Они оказались не в равных условиях. Да, я хотел и папе предоставить шалаш, а если серьезно, хотел вернуть его матери. Куда б он делся, когда Ева его бросила б? Но теперь матери, кажется, это уже не нужно.

– Спорная точка зрения… Извините. – Наконец долгожданный звонок. Кристина выслушала, засобиралась. – Я должна идти. А вам не приходило в голову, что каждый человек имеет право выбора?

– Я и дал возможность ему выбирать, он выбрал.

– До свидания.

 

…Кристина мрачно смотрела в окно авто, затянув паузу. Ветер трепал ветви деревьев, поднимал дорожную пыль. А мысли вертелись вокруг гор, лыж, снежных вершин. Машинально Кристина достала трубку Эдгара, которую еще не приобщила к делу, при этом зарядила вчера, у мужа эта же фирма. Зачем? Ах, да, посмотреть, кому Эдгар звонил, кто ему звонил, но вчера отвлек Толик, потом забыла, утром кинула трубку в сумочку. Она давила на клавишу, просматривая журнал звонков.

– В общем, по нулям, мадама, – высказался Тимофей, так как его насторожила длительная пауза, чего доброго (или злого) Кристина откопает еще одного злодея. – Не за что задерживать Романа, улик нет.

– Почему? – шевельнула она плечами.

– А за что? Он не открывал туристические визы в интересующие нас страны. Ты хоть усекла? Эдгар не собирался брать с собой в поездку ни Сеню, ни Валька.

– Усекла, – ответила она, не отрываясь от трубки Эдгара. – А Семен говорил, они должны были все поехать за деньгами. Но я не о том.

– А о чем?

– Не по нулям, Тима. Напротив.

– Не пугай меня, мадама. Хочешь сказать, Роман главный изверг в этой истории?

– Тима, не спрашивай ни о чем. У меня такие подлые мысли, боюсь произносить их вслух.

– Поделилась бы, а? Я ж у тебя доктор, от подлостей лечу.

– Нет, нет, нет, не хочу. – Она протянула ему трубку. – Тима, сделай распечатку всех звонков, которые поступали на этот номер и кому с этого номера звонили за последние три месяца, ну, хотя бы за два месяца. Это мобила Эдгара, ее забрала у трупа Ева и отдала мне. Это срочно.

– Сделаю. Как я понимаю, начинается новая серия в нашем многосериальном расследовании?

– Так… – задумалась Кристина, притом лукаво прищурилась. – Остальное я проверю сама. Тимка, ты любишь кататься на лыжах?

– Не пробовал.

– А я люблю. Это такой кайф… Поехали, мне надо подумать.

 

Даниил Олегович принес Еве молока с медом, она листала блокнот.

– Что читаешь? – присел он на край дивана.

– Записную книжку Эдгара, забрала у него.

– Для чего она тебе?

– Не понимаешь? Вдруг записал адрес банка, коды… ну все. Не мог же он хранить в памяти данные? Нил, мне жалко твоих денег, я теперь думаю, как их вернуть.

– Слава богу, ты оживаешь. Но вернуть, Ева, могут только органы, если захотят этим заниматься.

– Не захотят, не надейся. Нил, они же деньги перевели на мое имя, неужели никак нельзя выяснить, в каком банке открыт счет?

– Выяснят, не переживай. Выпей лучше молочка.

– Не хочу, – отвела она руку мужа с чашкой. – Нил, думаешь, я занимаюсь ерундой?

– Понимаешь, Ева… – замялся Даниил Олегович, не желая обидеть жену. – Я полагаю, Эдгар не записывал данные банка в записной книжке, которая легко могла попасть в чужие руки.

– Я все же изучу ее, ладно?

– Изучай, – благодушно улыбнулся он, поглаживая коленку жены. – Но вообще‑то надо отдать ее Мокрицкой.

– Ой, Нил, теперь неудобно… Я отдала телефон Эдгара, а записную книжку утаила. Не смотри на меня так, да, я нарочно утаила. И что она обо мне подумает?

– Подумает, ты забыла… – потянулся поцеловать ее Даниил Олегович.

Ева опередила его, чмокнула в лоб и попросила:

– Пожалуйста, не мешай, я хочу прочесть книжку. Нил, растопи камин.

– Лето ведь…

– А я мерзну. Пожалуйста, – канючила Ева, – ну, хоть чуточку, два полешка…

– Ладно, ладно.

Вскоре потрескивали дровишки, загудела каминная труба. Даниил Олегович потоптался на месте, не решаясь предложить жене поездку, еще обидится, в истерику ударится. А тянуть не имело смысла, он решился:

– Ева, хочешь отдохнуть в профилактории недельку‑другую? Там хорошо, река, кормят великолепно. Массажи делают, водные процедуры…

– У нас нет денег.

Она не взглянула на него, поглощена была лишь записной книжкой. С другой стороны, не рассердилась! Не накричала, мол, ты меня врачам сдать мечтаешь, я не психопатка. Он осмелел:

– Цыпленок, на отдых в профилактории я найду. Скажи, ты согласна?

– Согласна. – И опять никакого внимания на мужа. – А ты?

– Мне же сейчас предстоит много работать…

– Без тебя поеду?

Ева посмотрела на Даниила Олеговича, но как! Строго, вот‑вот разревется. Он поспешил заверить:

– Буду навещать тебя хоть каждый день, это недалеко. А ты отдохнешь, наберешься сил – ого‑го сколько, вернешься, как заново родившись. Поедешь?

Честно говоря, он сам мечтал побыть один, подумать, с чего начинать подниматься. До пенсии целых пять лет, а одними колбасами прежнего уровня не достигнешь. Самолюбие не позволяло пересесть на дешевую машину, не дай бог продать дом. И устал. Устал до полного изнеможения, а тут Еве стал натуральной нянькой, поэтому ждал замирая, что скажет жена.

– Когда ехать? – спросила Ева.

– Послезавтра. Я договорился, завтра оплачу и… можно ехать.

– Хорошо, поеду. Не мешай, Нил.

На радостях он выпил на кухне коньяку (кстати, с пьянками принял решение завязать), съел кусок сыра и половину апельсина, заглянул в гостиную, посмотреть, как там жена. В это время Ева подскочила, кинула записную книжку в огонь, после чего взбежала наверх, в спальню. Даниил Олегович кочергой вынул записную книжку, сбил огонь рукавичкой, сел в кресло и пролистнул одну за другой страницы. Ни одна запись его не заинтересовала, но все улики (или как их там называют?) следует отдавать милиции. Вдруг (опять это коварное слово, обманывающее надеждами) она поможет органам вернуть деньги?

 

С утра Кристина объездила несколько точек, с каждым разом воодушевлялась, крутила руль, напевая, что с ней редко случалось. Петь не умела, как говорит Толик, у нее ни голоса ни слуха, но иногда из души рвутся напевы – что же с этим делать? Хорошо, хоть никто не слышал. К вечеру, уставшая, но довольная, она получила распечатку звонков и протянула Тимофею, открыто торжествуя:

– Посмотри, какой номер встречается чаще всего?

Тот уставился в листы, стоя за его спиной, к нему склонился Зураб, оба читали, затем почти одновременно подняли удивленные глаза на Кристину.

– Да, мальчики, да, – певуче произнесла она, что означало победу. – На этом ставим точку, сериал закончен.

Домой Кристина попала раньше мужа, приготовила ужин, накрыла стол, потом нарядилась. Едва в замок Толик вставил ключ, она зажгла свечи. Он появился со словами:

– Почему полумрак?.. Ого! Я запамятовал, у нас праздник или ты заболела?

– Угу, праздник, – промурлыкала Кристина. – Каждый день не обещаю романтический ужин, но раз в неделю…

– Ха‑ха‑ха‑ха… – закатился Толик.

– В чем дело? – нахмурилась она. – Почему смех?

– Как говорил Станиславский артистам: не верю! Поэтому раз в месяц я обещаю романтический ужин.

– Пф! Не верит он! Вот возьму и выполню обещание, что тогда?

– Тогда… Надо подумать.

– У меня есть предложение: в ответ ты купишь мне новую машину. Моя просто рухлядь, в ней постоянно что‑то ломается.

– Ты шантажистка. Когда я ездил на ней, в ней ничего не ломалось.

– Иди, мой руки. И быстрее, а то есть хочется.

Да, иногда Кристина удивляла, но, видимо, поэтому с ней не скучно. Толик нахваливал блюда, чтоб стимулировать внезапный порыв на долгосрочное время, налил в бокалы вино по второму разу.

– Толик, можно я похвастаю? Мне не терпится. Когда ты узнаешь, какая умная у тебя жена, то раскошелишься на новую машину – сто пудов.

– Вымогательница, – шутливо констатировал он, выпил вино и махнул рукой. – Валяй, хвастай.

 

Глава 28

 

– Все собрала? – спросил Даниил Олегович, застегивая чемоданы.

– Не знаю, – пожала Ева плечами. – Если что‑то забыла, ты привезешь.

– Поехали?

Он уложил в багажник чемоданы, из дома выбежала жена, приостановилась и позвала:

– Нил, к нам приехали.

– Кого это черт принес? – выходя из гаража, буркнул он и пошел к воротам, так как сигналил автомобиль.

Вошла Мокрицкая с неизменной свитой:

– Здравствуйте, надеюсь, мы не помешали?

– Нет, в общем‑то… – досадливо произнес Даниил Олегович, не зная, как тактично выпроводить незваных гостей. – Вы вовремя, могли нас не застать, я собираюсь отвезти Еву в профилакторий.

– Действительно вовремя, – загадочно сказала Кристина. – Много времени наш визит не займет, а час роли не играет, верно?

– Верно, – неохотно согласился он. – Прошу в дом.

Гости расселись, Кристина остановилась у стены, ее в который раз привлекли фотографии. Даниил Олегович попросил Еву поставить чайник и напоить всех кофе. Спиртное не предлагал, это был намек с его стороны, мол, я занят, не до гостей мне, особенно тех, которые являются без предупреждения. И весьма удивился паузе.

– Мы кого‑то ждем? – спросил он.

– Да, Романа, – не оборачиваясь, ответила Кристина. – Он должен подъехать с минуты на минуту.

– Романа… – задумчиво повторил Даниил Олегович.

Уж кого не желал видеть, так это родного сына, после сделки расстались, мягко говоря, недругами. Но Даниил Олегович об этом ни слова, он придерживался правила: выносить сор из избы – себе дороже. К сожалению, не все члены его бывшего семейства продолжают эту, выработанную веками, традицию, что его ставит в неловкое положение. Уже известно некоторым, что предприятие перешло к сыну при живом папе.

Ева принесла чашки с кофе. Даниил Олегович к своей чашке не притронулся, безотчетно занервничав. Странно вели себя гости, чопорно и молча пили кофе, словно соблюдали некий допотопный церемониал.

– А по какому поводу у нас сбор? – вновь задал вопрос он.

– Кажется, приехал ваш сын, – заслышав звук мотора, повернулась Кристина.

Даниил Олегович вышел навстречу, да остолбенел, увидев не только сына, дочь, но и свою бывшую половину. Ну, сейчас Виктоша выльет ушат грязи на него с Евой!

– Здравствуй, папа, – скромно поздоровалась дочь.

Он ради нее рисковал жизнью, можно сказать, нищим стал, а она боится при маме обнять папу! Виктоша без «здрасьте» прошла в дом, как в свою частную собственность, сын скупо поздоровался. Ну и черт с ними, Даниил Олегович надеялся, что они последний раз посетили его.

Сам он вошел последним. Ева подскочила к нему, зашептала на ухо:

– Нил, что это значит? Почему твоя жена…

– Моя жена ты! – едва слышно прошипел он. – Потерпи, я не знаю, зачем они все заявились сюда.

– Даниил Олегович, Ева, садитесь, – хозяйским жестом указала на диван Кристина. Оба повиновались, настороженно уставились на нее, а она указала на стену. – Скажите, Даниил Олегович, та фотография сделана, когда вы были в Швейцарии?

– Да, – ответил он.

– Как‑то вы обмолвились, будто посещали и Лихтенштейн.

– Посещал. А что такое?

– Это было в то же время, когда вы отдыхали в Швейцарии?

Глаза у Даниила Олеговича забегали по лицам, которые были непроницаемыми, а он в вопросах Мокрицкой уловил подвох.

– Да, в то же время, – сказал он.

– Вот и все, – улыбнулась Кристина.

Ее короткая фраза была настолько завуалирована, в то же время с намеком, что Даниил Олегович забыл о вежливости, сорвался на крик:

– Да в чем, собственно, дело? Что за загадки? Вы можете говорить прямо?

Ева положила ладонь на его руку:

– Нил, прошу тебя…

– Отстань! – грубо одернул ее он. – Зачем вы собрали мою бывшую семью? Что хотите?

– Мы собрали всех, потому что каждый из членов вашей семьи так или иначе пострадал, – хладнокровно отчеканила Кристина. – Они имеют право знать правду из первых уст. Начнем со счета, открытого в Лихтенштейне, ведь вся эпопея с похищениями и вымогательством задумана давным‑давно, правда, Ева?

– Что? – подняла она изумленные глазки. – О чем вы?

– О том, что ты еще до замужества придумала план с Эдгаром.

Шок, вызванный заявлением, невозможно описать, потому все до единого из семейства папы Жало вытаращили глаза и помалкивали. Даже у Виктоши пропал яд, а Ева прижалась к мужу, залепетав:

– Нил… Они нарочно на меня… Кто вам заплатил, чтоб вы меня очернили? Роман?

– Вы в своем уме? – вступился за жену Даниил Олегович. – Кто пострадал, так это Ева…

– Я в своем уме, – жестко сказала Кристина и, прищурившись, довольствуясь всеобщим шоком, мягко продолжила: – Мы бы раньше завершили дело, если б Тимофей сообразил спросить банкира, через банк которого переправлены ваши деньги, нужно ли присутствие лица, открывающего в банке Лихтенштейна счет. Он поинтересовался в самом начале разговора: можно ли заочно открыть счет в иностранном банке и все. Да, через фирму, заплатив довольно большие деньги за услуги. Но в Лихтенштейне, как и в Люксембурге, несмотря на упрощенные правила для клиентов, на конечном этапе обязательно необходимо присутствие лица, открывающего счет. А знаете зачем? Чтобы сравнить фотографию в паспорте с живым лицом. Вот и все. Что вам неясно, Даниил Олегович?

– Нил, она лжет, – заплакала Ева. – Я боюсь их…

– Ну, сейчас ты боишься, потому что разоблачена, – усмехнулась Кристина. – А раньше не боялась, ты очень смелая.

– Я вам не верю, – выдавил Даниил Олегович.

– Что ж, раз вам мало, то перейдем к плану. Думаю, его придумала ваша жена полностью, потому что в детали плана был посвящен только Эдгар, ставший жертвой Евы. Они долго ждали удобного момента, наконец, хозяева из двух прилегающих домовладений уехали на отдых. Кстати, обстоятельства сложились суперудачно: на банкет явилась Виктория Яковлевна и устроила скандал, грозила Даниилу Олеговичу; позднее Роман угрожал Еве, что отец вскоре разорится, о чем она доложила мужу. То есть мать и сын сами напросились в подозреваемые. Настало второе июня. Ева расставила «жучки» в доме, а сделать это, как теперь ясно, могла лишь она, и поехала к Альбине. В восемь она позвонила вам, Даниил Олегович, что возвращается, а сама села в машину к Эдгару. Кстати, Альбину, свою подругу, она тоже умно подставляла, мы ведь и ее подозревали в связи с преступниками. И тут интересный момент. Для Валька и Семена разыграно было похищение, поэтому Ева находилась в подвале вместе с Лелей, изредка выходя наверх.

– Леля, – обратился к девушке Тимофей, – тебя хотел изнасиловать главарь, так? – Она кивнула. – А Ева предложила себя взамен, так? – Второй кивок Лели. – Ничего подобного, это тоже был розыгрыш для тебя и сообщников. А Ева и Эдгар получили возможность продолжать любовные отношения и обсуждать, как идут дела, без посторонних. Поэтому преступникам Эдгар не давал вступить с ней в сексуальные отношения. В то же время Ева руководила, как действовать дальше.

– Ни хрена себе! – вырвалось у Романа.

– Но Фриду ты ликвидировала подло, – сказал Тимофей Еве. – Украшений она не брала, их захватила ты, ведь это всегда деньги. А убила с целью запутать, частично это удалось. Вот глядите, расклад: если б Фриду оставили живой, то вскоре мы разобрались бы, что домработница ни при чем, подозрение пало бы на Еву. Убив и подбросив серьги, сделали Фриду соучастницей. А кто еще бывал в доме? Кто знал расположение комнат, где чаще бывает хозяин, кто расставил «жучки»? Альбина ни разу не приходила к тебе домой. Тебя, Ева, подвела жадность, надо было все украшения оставить у Фриды.

– Это не спасло бы ее, – вставил Зураб.

– Чтоб пропажа Евы была убедительной, – продолжила Кристина, – вызывала огромное беспокойство и, опять же, запутала нас, она объявила мужу о беременности.

– Что значит – объявила? – покосился на жену Даниил Олегович.

– Она не беременна, это ложь, – ударила его Кристина. – Вчера я ездила в женскую консультацию, к которой должна быть приписана Ева, у нее там нет даже карточки. Я во вторую рванула по месту бывшей ее прописки. Карточка есть, беременности нет, аборт был, но давно. Затем обзвонила консультации остальных районов города, хотя уже знала результат, уточняла на всякий случай. Это еще одно подтверждение, что Ева – прямая участница преступления. Наконец, звонки…

– Погоди, рано, – остановил ее Тимофей, которому не терпелось высказать свои умозаключения. – Мобилу подкинули в мусорку, понятно для чего. Ева и Эдгар были лишены информации, ведь Даниил Олегович дома ни с кем не обсуждал сложившуюся ситуацию, ее это настораживало. Она якобы крадет пистолет у бандитов, Леля помогла его спрятать под пол. Думаю, пистолет предназначался для Семена и Валька, их намеревались убить перед отъездом за границу, поэтому Эдгар не слишком старался его найти. А визы сделаны только на Эдгара и Еву, тогда как Семен утверждал: уехать они должны были вчетвером. Но Ева распорядилась оружием по‑своему. Как только поняла, что Даниил Олегович отправил деньги, то застрелила любовника. И кем Ева стала в наших глазах? Героиней! Освободила себя и Лелю, которая, естественно, дала показания в пользу Евы.

– Ловко ты разыгрывала депрессию, даже меня провела, – сказала Кристина. – Тебе, милая, место на подмостках сцены. Видимо, ты и готовилась пойти в артистки: училась игре на гитаре, пела, легко обманывала людей, покоряя их искренностью и непосредственностью. И последнее. Когда Леля рассказала о твоих подвигах в подвале, я задумалась: так мужественно вести себя, иметь храбрость выстрелить в преступников, но после всего, когда находилась вне опасности, впала в депрессию как слабый человек? Мысль мелькнула и ушла. Позже я снова вспомнила показания Лели. Во‑первых, Ева неплохо управилась с оружием, когда снимала его с предохранителя. Девочке она объяснила: в кино видела…

– Кино и ствол в руке – две большие разницы, – заметил Зураб.

– Вот именно, – подхватила Кристина. – Во‑вторых, ты утверждала, будто не помнила, как выстрелила в главаря второй раз, а Леля рассказала, восхищаясь тобой, как ты хладнокровно обыскала Эдгара и взяла у него мобилу. Несостыковка. Человек, не запомнивший второго своего выстрела, по идее находился в шоке. Куда там ему обыскивать труп! У него одна задача на биологическом уровне: спастись, бежать. Но трубка тебе позарез нужна была, чтоб стереть свои данные. И ты отдала мне трубку Эдгара чистой. Но мы запросили распечатку звонков. За два месяца до похищения он постоянно звонил тебе, а ты ему. Кажется, у нас все.

– Не все, – сказал Тимофей. – Вы, Даниил Олегович, собирались сегодня отвезти жену в профилакторий? Мы действительно нагрянули вовремя, потому что, если б не успели, Еву больше не увидели бы. Она уехала б за границу, туда, где ее денежки. Так что паспорта у нее, она их захватила в тот же день, когда похитила саму себя.

Даниил Олегович был раздавлен, убит, не смел поднять головы, чтоб посмотреть в глаза детям, бывшей жене, Мокрицкой с Зурабом и Тимофеем. Стыдно, развели Даниила Олеговича, как последнего дурака. А ведь его предостерегали: погулял с девочкой и угомонись, не стоит жениться на ней, рвать с семьей. То ли люди видели больше, то ли им подсказывала логика, что союз хорошенькой куколки с папашей, не отличающимся выдающимися способностями, а заурядным во всех отношениях, не может быть прочным и честным. Но он не слышал голоса разума, его заклинило. Да и как бы он распознал хитрость, коварство и подлость в Еве? Она казалась подарком судьбы, искренней и чистой, он любил ее…

Тем временем Зураб достал наручники:

– Извини, Ева, браслетики не золотые, привыкай к таким.

Эх, как она подхватилась и ринулась за дверь – как метеор!

– Тима, Зураб!.. – Кристина осеклась, так как они сообразили без нее, рванули за ней.

– Догонят? – забеспокоился Роман.

– Будьте спокойны, догонят, – ответила Кристина. – Извините, Даниил Олегович, вам, конечно, сейчас тяжело… А нам пора.

Он достал из кейса обгоревшую записную книжку, протянул ей:

– Это Ева забрала у Эдгара, потом хотела сжечь. Я листал… ничего там нет такого, что следовало бы сжечь.

Кристина быстро пролистнула страницы, вдруг показала раскрытую книжку:

– Лист вырван. Думаю, Ева уничтожила компромат на себя. Спасибо, Даниил Олегович, хотя это уже неважно, но к делу приобщим.

– Кристина! – заглянул в гостиную Тимофей. – Поехали?

– Поймали беглянку? – осведомилась Виктория Яковлевна.

– А как же! – хмыкнул Тимофей.

– До свидания, – попрощалась со всеми Кристина.

Через раскрытое окно некоторое время слышались шаги, голоса, хлопки дверей авто, рев моторов и… тишина. Тишина наступила адская, потому что мучительная для Даниила Олеговича, словно его душу пытали раскаленным железом, распинали и топили. Хотя еще не было произнесено ни слова упрека или триумфа, мол, так тебе и надо, – внутренне он готовился к отпору. Они же не удержатся и упрекнут, будут злорадствовать, осмеют его. От этих мыслей, больно бьющих в грудь, Даниил Олегович заводился и злился. Злился на семейство, которое оказалось правым; злился на друзей‑приятелей, которых он бросил, не желая слушать нравоучения; злился на подлую дрянь Еву, на лицемерку и негодяйку, обманувшую его и всех, предавшую непритворные чувства, убийцу! Интересно, что она задумала с мужем сделать? Тоже убить?

Ему поплохело от слова «убить» применительно к самому себе, Даниил Олегович поднял голову и… увидел гордую, неприступную, с каменным лицом жену. То есть бывшую жену, собственно, у него теперь две бывших. И так его задел скорбный взгляд Виктоши, что Даниил Олегович бросил презрительно и гневно:

– Ну, давай, давай, празднуй на моем бесчестье, как хотела.

Без слов она поднялась и направилась к выходу, за ней кинулась Лелька, встал с места и Роман.

– Скажите, пожалуйста! – ерничал Даниил Олегович, наблюдая, как они гуськом потянулись к выходу. – Уходят! И что, рта не раскроете, не выплюнете накопившийся яд прямо мне в рожу? Что, правда?

Они вышли, а Даниила Олеговича потянуло покуражиться, показать им, что для него случай с Евой всего‑то маленькая неприятность, которую пережить запросто. Он и помчался за ними, вопя на всю улицу:

– А я был счастлив! Понятно? Думаете, вы самые умные, а я дурак, да? Попался, да? А может, я намеренно обманывался, потому что хотел бешеной страсти! Меня все устраивало, обман тоже.

Мама с сыном и дочерью застряли у ворот, обернулись и смотрели на папу, который ходил по двору, насупившись и рыча, как три вепря. На последнюю фразу Даниилу Олеговичу не хватило сил, он произнес ее, задыхаясь от нехватки воздуха:

– Если б не эта крокодилица, никто ни о чем не догадался бы. У нее в голове не человеческие мозги, а вычислительный центр…

– И тогда посадили б меня, – перебил отца Роман. – Тебя устроил бы такой вариант?

– Его устроил бы, – сказала Виктория Яковлевна. – Он бы бегал по городу, рассказывая, какой у него вырос негодяй сын, а сам Даниил Олегович святоша. Знаешь, Нил, ты заслуживаешь Евы, мне тебя не жаль.

– А я не нуждаюсь в жалости! – раздался вопль оскорбленного достоинства.

Но Виктоша выскочила на улицу, за ней Лелька, кинув отцу:

– Папа, ты очень глупый человек.

И наконец сын:

– А мне тебя жаль…

Внезапно Даниил Олегович потерял способность стоять, ноги его не удержали. В груди разлилось тепло, пронеслось по плечам, скользнуло по рукам, поднялось к голове. Он не чувствовал удара о землю, хотя понял, что падает. Неожиданно полегчало тело, ему показалось, будто он отделился от земли, реально приподнялся, завис в воздухе. И пропали все‑все эмоции! Без них как‑то легче жить, честно.

Инфаркт. Ну, что ж, бывает, и эта напасть подкарауливает людей да бьет в самый неподходящий момент. Главное, вовремя оказать помощь, Даниилу Олеговичу ее оказали, «скорую» вызвал сын.

 

В тот же день по горячим следам Кристина допрашивала Еву, не заметив внешних изменений в задержанной ни грамма. Перед ней сидела скромная милая женщина, молодая и хорошенькая, с открытым взглядом чистых глаз. Но, но, но! Когда она открывала ротик, то одновременно открывалась сама:

– Чего вытаращилась? Считаешь себя сверхумной?

– Это так и есть, – провокационно усмехнулась Кристина. – Чтоб одна змея не почуяла шкурой другую змею – исключено.

– Господи, боже мой! – закатила к потолку глазки Ева. – До чего вы все любите величие, свое, разумеется. И карабкаетесь, карабкаетесь за величием… А потом вам по морде – бах! И вы катитесь вниз по крутому спуску.

– По‑моему, ты себя имеешь в виду, – заметила Кристина. – Скатилась ведь ты. И теперь очень долго не будешь иметь возможности карабкаться вверх.

– Ну и отсижу, пф! Зато выйду богатой и свободной. Денег Нилу все равно не видать, хоть он в лепешку разобьется. Вы же не повезете меня в Лихтенштейн? – И хихикнула.

Кристина переглянулась с Тимофеем, который находился здесь же, но не встревал в разговор. Молодой человек лишь развел руками, не имея в арсенале слов, способных выразить, что это за существо сидит на стуле и ни фига не боится.

– Ну, сейчас речь не о деньгах Даниила Олеговича, а о твоем участии в организации преступной группировки, – сказала Кристина. – Итак, двое из группы, а именно Семен и Валентин, не знали о твоем участии, так?

– Какое участие? О чем вы? Я жертва. Предупреждаю: никаких бумажек без адвоката не подпишу.

– Ты, наверное, не поняла, – вступил в диалог Тимофей. – У нас серьезные улики против тебя, прямые, не косвенные, так что от твоей подписи ничего не зависит.

– В таком случае, чего пристали ко мне?

Так и не сдвинули Еву. Когда ее увели, Тимофей выпятил губу:

– Вот это стерва! Всем стервам стерва.

– Извлекай урок, – сказала Кристина. – К выбору подруги и спутницы жизни надо относиться рационально, не поддаваясь обманчивым чувствам. Иначе тебя обдерут как липку.

– Мне обдирание не грозит, у меня же нет глубоких карманов, набитых бабками.

– Как сказать. У всякого человека есть что взять.

Тимофей оседлал стул, на котором до этого сидела Ева:

– Мне до сих пор неясно, как ты догадалась, когда?

– Хм! – улыбнулась Кристина. – Твоя заслуга. Не помнишь? Однажды ты высказал мысль: это кто‑то из очень близких Даниилу Олеговичу людей.

– Но мотивы были у Виктории Яковлевны и Романа…

– Были. Но не было стыковки их мотивов с действиями преступников. Я тоже до последнего думала, это Роман закрутил историю. Когда ты сообщил мне, что визу открыли только Ева и Эдгар, вспомнила фотографию в доме папы Жало, сделанную в Швейцарии. Он же вскользь обронил, будто побывал в Лихтенштейне. И тогда я вспомнила, как ты не раз говорил: кто‑то очень близкий. И самое главное – Ева меня аккуратно настраивала против Романа. Этого стало достаточно, чтобы пересмотреть Еву, проверить ее, чем я и занялась. Ну, а как только выяснила о ложной беременности, пасьянс разложился сам собой. Потом получила распечатку… Слушай, не много ли мы уделяем времени этой гадюке?

– Много, – кивнул Тимофей.

– Идем, захватим Зураба и отпразднуем у нас. Толик ждет.

– Валька бы еще загрести.

– Всему свое время, попадется.

 

Прошло два месяца. Даниил Олегович отлежал в больнице положенный срок, вернулся в пустой дом. Из родных его навещала только Леля, изредка заходили бывшие друзья, общение с которыми давалось нелегко. Хотя они не затрагивали тему Евы, нашумевшую в городе, он видел, с каким чувством жалости на него смотрели. Его жалели! Но не уважали, как раньше. Прискорбно. Даниил Олегович находился между прошлым и настоящим, не видя смысла в будущем. Даже не хотел думать о будущем, не знал, чем станет жить, а ведь человеку необходима дальнейшая перспектива, иначе он захиреет. Печально.

Однажды вечером приехал Роман, удивив отца.

– Чем обязан? – обдал сына холодом Даниил Олегович.

– Приехал узнать, как ты?

– Не умер, как видишь.

Роман поставил пакеты на стол, без приглашения уселся в кресло, закинул ногу на ногу. Папа был хмур, сдал очень сильно, совсем поседел, теперь он не выглядел на сорок пять, а на все шестьдесят пять. И не хотел общаться с сыном, не поинтересовался, кто оплачивал дорогие лекарства, отдельную палату, кто давал Лельке передачи, следовательно, и не поблагодарил. А Роман выдал и премию, обещанную отцом, ментам, чтоб уж самому не быть должником. Нет, папа воспринял все как должное, склонить голову ему мешает гордыня.

– Как мать? – дежурно поинтересовался Даниил Олегович, которому надоело сидение в тишине.

– Отлично. Отец, у меня к тебе предложение.

– Какое? – насторожился папа, так как ждал от сына только подвоха.

– Ты уже набрался сил, я предлагаю тебе стать во главе своего бывшего предприятия.

– То есть ты нанимаешь меня?

– Пусть так.

– Да как ты смеешь…

– Не торопись оскорбляться, – перебил его Роман. – Ты без того долгое время слушал свою гордыню, а она плохой советчик. В том, что произошло, винить тебе некого, кроме гордыни. Подумай спокойно о моем предложении. Ты хорошо знаешь производство, к тому же работа отвлечет тебя, даст стимул.

– Хочешь выставить меня на посмешище?

Роман вздохнул, однако удержал язык, не подливая масла в огонь, мол, посмешищем стал ты без моего участия, переживать поздновато. Он посчитал, что на сегодня будет достаточно, поднялся:

– Да, в субботу мы с Альбиной расписываемся, приглашаем тебя на ужин в ресторан «Центавр» в шесть вечера.

– На свадьбу? – изумился Даниил Олегович.

– Ну, большой свадьбы не предвидится, соберутся только свои.

– Твоя мать будет против меня.

– Да ей, папа, все равно. Она занимается Лелькой, не пьет, готовится стать бабушкой – Альбина беременная, поэтому мы торопимся. К тому же у мамы появился ухажер. Может, мне не следовало тебе говорить об этом, просто не хочу, чтоб ты попал в неловкое положение. Придешь?

– Приду, – буркнул отец. А куда он денется?

– И подумай насчет моего предложения. До свидания.

Роман развернул машину, Альбина, до этого поедавшая лимон без сахара, осведомилась:

– Как он?

– Думаю, кризис пережил, дальше будет легче.

– Согласился?

– Согласится, – уверенно заявил Роман. Заметив кислое выражение на лице Альбины, спросил: – Тошнит?

– Все время.

– Открой окно. И держись, скоро наступит второе дыхание, пройдет.

– Я держусь. А все равно тошнит.

 

Тем временем Даниил Олегович бросил дрова в камин, поджег. Огонь гасит пламя внутри, когда смотришь на него. А в груди жгло. Всем хорошо, все довольны, один Даниил Олегович в пограничном состоянии, когда свет не мил, но покидать его неохота. Как же ему жить в этой пустоте, чем ее заполнить? О предложении Романа он подумает завтра, наверное, согласится, потому что не научился наслаждаться одиночеством. А придется учиться.