Структура сознания и формы его проявления

Информационная и оценочная стороны сознания. Со­знание включает две стороны: информационно-отража­тельную и эмоционально-оценочную. Информационно-от­ражательная сторона воспроизводит явления и процессы 'гак, как они существуют в действительности. Эмоциональ­но-оценочная — имеет отношение к вещам со стороны свойств, удовлетворяющих интересы й потребности человека, т.е. ценности. Названные стороны едины, но относительно самостоятельны. Их самостоятельность проявляется не в факте отдельного существования, а в превалировании одной или другой из сторон. Это зависит от ряда факторов:

— цели деятельного отношения к миру;

— интенции (направленности) сознания, каков его объект — вещи, нормы человеческого общежития, сам че­ловек или его мышление;

 

 

— характера образов, возникающих в процессе взаимо­действия с окружающей средой;

— уровней отражения и отношения;

— формы выражения образного содержания.

Самостоятельность сторон указывает на различия про­явлений сознания, но в действительности как психический феномен оно представляет собой единое целое.

Психика бывает сознательная и бессознательная. В «чи­стом виде» бессознательная психика — это психика живот­ных. Но поскольку последняя вся бессознательная, то само понятие бессознательности применительно к животным яв­ляется лишним. Характеристика бессознательности упот­ребляется для обозначения состояния психики человека, обладающего сознанием, но может выступать как осознан­ная и неосознанная, сознательная и бессознательная.

Сознательное и бессознательное — альтернативные по­нятия, определяемые одно через другое. Но и то и другое являются свойствами человеческой психики как целостно­го образования. Бессознательное не представлено сознанию. Один из исследователей неосознаваемой психической дея­тельности Ш. Н. Чхартишвили определяет этот класс объек­тов как «явление, которое, участвуя в организации целесо­образного поведения, само не становится непосредственным содержанием сознания субъекта этого поведения. Функци­онируя, оно остается вне внутреннего поля зрения субъек­та. Его существование и его осознание не покрывают друг друга».³² Непредставленность сознанию указывает на отно­сительную самостоятельность данного феномена, но это еще не говорит о его полной независимости от сознательных про­цессов психики. Структурная иерархия сознательного и бессознательного динамична. Бессознательное в процессе психической деятельности проявляется, оно лишь не пред­ставлено непосредственно. Но, воздействуя на формирова­ние целей, мотивов поведения, выбор решений, оно впослед­ствии может оцениваться сознанием по результатам.

Во всех своих проявлениях человеческая психика струк­турна по уровням: есть высшие и низшие эмоции и чувства (по источнику и характеру духовные и телесные); чувственное и рациональное бытие сознания и подсознания; рацио-

нальнее бытие представлено рассудком и разумом. Но главное, что свойственно этим структурным элементам, это их единство, системность, которая обусловливается сознанием и самосознанием. «Сознание как интегративно-целостное образование нельзя представить без единства трех опре­деляющих моментов: чувства собственного существования, чувства присутствия в данном месте и в данный момент вре­мени, идентификации себя в мире (различения себя и мира). Отсутствие хотя бы одного из указанных моментов расце­нивается как разрушение сознания», — читаем в одном из новейших словарей философских терминов.³³ Как видим, указанный тезис включает сознание основных онтологичес­ких моментов, оформляющих бытие человека в мире: ощу­щение себя живым, своей живой, двигающейся телесности; адекватное отражение пространственно-временных коорди­нат; различенно-тождественные отношения с миром. Эти общие моменты присутствуют и воспроизводятся как в ин­формационно-отражательных, так и эмоционально-оценоч­ных процессах.

Знание и знаковые формы его бытия. Знание — это от­ражение объективных сторон действительности в сознании человека. Знание идеально и существует в объективирован­ных формах. Как уже говорилось, объективированная фор­ма представляет Собой «вторичную материю». Знание «жи­вет» в формах культуры: продуктах труда, творчества, ес­тественных и искусственных языках. В определенном смыс­ле оно является продуктом знаковой деятельности, а сама знаковая деятельность — стороной предметно-практичес­кой деятельности людей. Знак, как и орудие труда, выполняет активные созидательные функции. Эта активность обеспечивает связь информации об объективных компонентаx среды с организацией коллективных действий. Владение знаком для человека означает владение информацией о способе действия с предметами, а также правилах взаимо­действия с людьми.

Особенностью знака является то, что он находится вне тела человека и является носителем идеальных свойств и отношений окружающего мира. Это носитель знания как отражения объективной реальности; он «соотносит» знание

с другими людьми и опосредствованно осуществляет связь человека с самим собой. То есть составляет материальную форму «сознания» (соотнесенного, совместного знания) Знак как форма «сознания» включает важную коллективи­стскую компоненту, выполняет Целевую, орудийную, комму­никативную, стимулирующую функции. Естественно, иде­альное содержание знания — образ — содержит признаки влияния этой коллективистской компоненты и в определен­ном плане обусловливает характер знака.

Первоначально, возникнув в ответ на необходимость обслуживания целеполагающей деятельности человека, рациональный знаковый процесс должен быть изоморфным формам предметной деятельности, то есть «каким-то повто­ряющимся воздействиям на объект», должен быть изомор­фным «самим объективным отношениям, что достигается за счет соответствия деятельности своему объекту» .³⁴ С раз­витием языка, усложнением знаковой деятельности и зна­ковых ситуаций, включающих многозначность элементов языка и их связей, желаемая адекватность становится сна­чала вероятной, а впоследствии маловероятной и мистифи­цированной. Особенно это касается знаков, воспроизводя­щих социальную действительность.

Сознание как знание выражается прежде всего в отно­шении знака к предмету. За исключением иконических знаков, отношение знака к обозначаемому отличается боль­шой долей произвольности. Так, языковые знаки обладают многозначностью (полисемия). Даже на терминологическом уровне, по идее исключающем многозначность, постоянно встречается употребление знаков с противоположными смыслами и значениями. Не случайно методология науки всегда занималась этой проблемой (например, критика при­зраков познания Ф. Бэкона включает языковый аспект).

Будучи формой рационального процесса, языковые зна­ки несут на себе информацию-обобщение. Это обусловлива­ет поиск и обозначение границы предмета, мысленное очер­чивание предметной области, которую «обслуживает» дан­ный знак. Операция отграничения предмета отражения чрезвычайно сложна и может нарушать соответствие обра-

за действительности. Возрастание уровня абстрагирования, использование наукой процедуры идеализации предполага­ет необходимость контроля над процессом экстраполяции знания. Расширение поля, подлежащего определенному знаку, переход границы его прежнего действия, отвечаю­щего адекватности, делает границу весьма проблематичной. go всяком случае, для обыденного сознания.

Аналогичная ситуация складывается с другим типом знаков — символами. Символ чаще обслуживает соци­альную действительность. Первоначально в функции сим­волического знака выступают предметы природы (растения, животные, какие-либо необычные явления в виде обгорев­шего дерева, камня определенной формы и пр.), затем ру­котворные (символический ряд «искусства» эпохи палеоли­та). Смысл их совпадал с ритуальной практикой, где и сле­дует искать их содержание. В отличие от языковых знаков, символы имеют некоторое сходство с изображаемым пред­метом (если не полностью совпадают). Но символ обознача­ет не то, что изображает. Например, изображенное живот­ное-тотем указывает на кровнородственную связь племени сданным видом животных. Изображаемый предмет указы­вает на сущность этой связи. Содержание символов являет­ся более абстрактным, чем изображение. Символ — «это материальное явление, которое в наглядно-образной форме представляет абстрактные идеи и понятия... символы дол­жны быть удобны для восприятия, и их внешняя форма от­нюдь не безразлична для функционирования символа как средства информации».³⁵

Символ часто воспроизводит ситуацию, которая наибо­лее ярко выражена в прошлом, и он соотносит три времени, указывает на то, что ситуация повторяется, длится. Сим­вол — это знак, который оформляет скорее не образ, а не­кую структуру соотнесенных образов, содержащую черты объективной реальности. Поскольку его объекты чаще относятся к социальной действительности, символы обществознания испытывают на себе сильное воздействие социальной среды, а общественные противоречия способствуют соответствующему отграничению их предмета.

Сознание и знание представляют собой единство. Одно­го без другого не существует: знание является формой про­явления сознания. Но «чистый» образ знания, без «приме­си» результатов влияния различного рода коллективистс­ких интересов, возможен только в науке. Этот образ с необ­ходимостью должен быть адекватен. «В логико-методоло­гическом плане знание исследуется в форме высказываний, допускающих оценку их истинности. В современной логи­ке существуют неклассические построения, в которых рас­суждения, содержащие утверждения о знании, мнении, вере и т.п. (т.н. эпистемологические контексты), анализируют­ся достаточно строгими логическими методами».³⁶

Начиная с античности знание различалось как знание «по мнению» и знание «по истине». В течение всей истории философии мыслители занимались поиском критериев ис­тинного знания. Их видели в непротиворечивости рассуж­дений, концепций, теорий; в очевидности утверждаемых положений; в сведении рационального к чувственному; гар­монии и красоте системы; простоте выражения; практи­ке. В настоящее время, когда наука может быть предельно абстрактной, практика как критерий адекватности все бо­лее уходит на второй план — поиск осуществляется с уче­том самостоятельности уровней отражения. На место практики встает логическая процедура различения смысла и бессмысленности теоретических высказываний. Однако если ставить проблему критерия, то практика остается ос­новным из них, поскольку именно в ней «встречаются» иде­альное и материальное, информационно-отражательное и эмоционально-оценочное.

Созерцание — это непосредственное отношение созна­ния к предмету. Считается, что в созерцании при помощи интуиции, чувственной или рациональной, предмет «схва­тывается» целиком.

В истории философии созерцание понималось по-разно­му. По Платону, оно носит умозрительный характер. В клас­сической немецкой философии — интуитивно-мыслитель­ный. У И. Фихте и Ф. Шеллинга оно представлено как про­никновение в сущность предмета. И. Кант рассматривает созерцание как способ данности предмета чувствам, орга-

низованным при помощи всеобщих форм чистого созерца­ния, к которым относит пространство и время. В системе Г. Гегеля созерцание носит рациональный характер. В со­временном рационализме, как правило, признаются оба уровня созерцания предмета — и явления, и сущности. Ког­да К. Маркс оценивал позицию французских материалис­тов как созерцательную, он имел в виду не то, что они не имели соответствующих теорий, а то, что отношение пред­мета и субъекта не было опосредствовано практикой. То есть целостность предметного мира представлена теоретическо­му сознанию непосредственно. А другая распространенная формула: «от живого созерцания к абстрактному мышле­нию» — выражает исторический аспект развития науки. Здесь термин «созерцание» означает допонятийный этап целостного осознания предметного мира.

Оценка сознания как созерцания чаще употребляется в первом, марксрвом значении. Например, философы-досократики описывали мир с позиции созерцания. Когда гово­рят, что Пифагор отнял математику у купцов и превратил ее в науку, это характеризует его как созерцательного мыс­лителя, но не означает, что он вовсе не определял понятия геометрии. Он изъял математику из практики и превратил ее в теорию, в которой предметный мир был представлен непосредственно. В античности, вплоть до II в. до н. э., фи­лософы и ученые в большинстве своем стояли рядом с прак­тикой. Заботиться о применении своих идей (исключая, пожалуй, «работающих» на политику) считалось недостой­ным для мыслителя. Так, Евклид (III в. до н.э.), создавший «Начала геометрии» — теорию, которая до сих пор оцени­вается специалистами чрезвычайно высоко, — относился к аристократам-созерцателям. А Архимед (II в. до н.э.) уже йе считал потерей достоинства стремление технически при­менять свои законы.

Мышление — это высшая форма отражения действи­тельности. Оно отличается активным, опосредствованным ^а обобщенным характером, направленностью на существенные черты объективного мира. При помощи мышления возникают новые идеи, творчески разрешаются проблемы, раз­рабатывается и совершенствуется собственный мыслитель-

 

 

ный аппарат, язык науки. На основе мышления становится возможным прогнозирование — также высшая форма опережающего отражения. |

Мышление осуществляется в языке. Мышление и речь составляют единое целое. Это единство представлено в значении слова. Разложение мышления и языка на составляющие элементы, не включающие в себя черты целого, сродни человеку, «который попытался бы для объяснения того почему вода тушит огонь, разложить воду на кислород и водород и с удивлением бы увидел, что кислород поддерживает горение, а водород сам горит» .³⁷

Л. С. Выготский — крупный русский психолог, отстаивающий диалектико-материалистическую позицию в области сознания и языка. Исследуя структуру сознания, он приходит к выводу, что структура сознания представляет собой динамическую смысловую систему, объединяющую аффективные, волевые и интеллектуальные процессы. Эти процессы объективируются в практике и в языке. «Кто ото­рвал мышление с самого начала от аффекта, — пишет он, — тот навсегда закрыл себе дорогу к объяснению причин са­мого мышления, потому что детерминистический анализ мышления необходимо предполагает вскрытие движущих моментов мысли, потребностей и интересов, побуждений и тенденций, которые составляют движение мысли в ту или другую сторону. Так же точно, кто оторвал мышление от аффекта, тот наперед сделал невозможным изучение обрат­ного влияния мышления на аффективную, волевую сторо­ну психической жизни, ибо детерминистическое рассмот­рение психической жизни исключает как приписывание мышлению магической силы определить поведение челове­ка одной своей собственной системой, так и превращение мысли в ненужный придаток поведения, в его бессильную и бесполезную тень. Анализ, расчленяющий сложное целое на единицы, снова указывает путь для разрешения этого жизненно важного для всех рассматриваемых нами учений вопроса. Он показывает, что существует динамическая смысловая система, представляющая собой единство аффек­тивных и интеллектуальных процессов. Он показывает, что во всякой идее содержится в переработанном виде аффек-

тивное отношение человека к действительности, представ­ленной в этой идее. Он позволяет раскрыть прямое движе­ние от потребности и побуждений человека к известному направлению его мышления и обратное движение от дина­мики мысли к динамике поведения и конкретной деятельности личности».³⁸

Диалектический взгляд на проблему соотношения мыш­ления и языка исходит из того, что их связь опосредствова­на творческой деятельностью человека, самим движением от мысли к слову и обратно. Значение, выступающее осно­вой единства языка и мышления, с одной стороны, кодиру­ется в соответствующих нейродинамических структурах индивидуальной психики, а с другой — в общественно вы­работанных знаках, языке, являющемся объективирован­ной формой содержания мышления. Значение, так же как и творческая деятельность людей, развивается. Развивает­ся и язык.

Характер мышления и языка обусловлен историческим разделением труда, выделением умственного труда в каче­стве относительно самостоятельной сферы развития, созда­нием понятийного аппарата. Благодаря материальному но­сителю логического образа (понятий, суждений, умозаклю­чений) обеспечивается закрепление, обобщение и трансля­ция познавательного и социально-исторического опыта че­ловечества. Понятийно-категориальный уровень процес­са говорит об определенном отлете от действительности и вместе с тем о способности отражения сущностей мира. Логический аппарат указывает на исторический источник Данного типа отражения, что качественно отличает его от чувственного отражения и обыденного сознания. Мышле­ние обладает способностью к теоретической рефлексии. Рефлексия (от поздне лат. — «обращение назад») является одним из важнейших принципов мышления, на основе которого оно способно охватывать большие периоды време­ни — от настоящего к прошлому и к будущему. Отсюда следует целый ряд действенных, широких возможностей созна­ния: решать вопросы происхождения явлений и процессов, анализировать собственные предпосылки и методы познания, предвидеть будущее. Обладая качественной специфи-

кой, выраженной в структурах различной сложности, самостоятельностью развития по отношению к другим уровням отражения, мышление преобразует их, выступая необходимой стороной познания как такового,

Рассудок и разум. Мыслящее сознание осуществляется в двух формах — рассудка и разума. Различие этих форм философы отмечали уже в античности. Гераклит, например утверждает необходимость следовать всеобщему. «Но хотя логос всеобщ, большинство людей живет так, как если бы имело собственное понимание».³⁹ Одно из значений этого фрагмента состоит в противопоставлении всеобщего характера законов и обыденного понимания действительности людьми, которые не могут или не хотят доходить в своем сознании до всеобщности. Философ видит возможность мышления людьми бесконечного и всеобщего, ибо челове­ку даны способности, не имеющие границ. «По какомубы пути ты ни шел, границ психеи ты не найдешь; столь глубок ее логос ».⁴⁰

Мышление всеобщего, бесконечного существенным образом отличается от обыденных, частных представлений, не способных понять связь противоположностей, целое как истинный закон мироздания. Платон с рассудком связыва­ет обычную, наполненную практическими делами жизнь, а с разумом — божественный источник вдохновения, веду­щий по пути к прекрасному как таковому, к пониманию сути всеобщих идей. По Аристотелю, разум исследует при­чины и начала сущего, начала научных дисциплин; его не занимают частные предметы и чувственно воспринимаемые вещи. И облекается разум в формы общего и всеобщего. Античная философия указала практически все возможные признаки, различающие разум и рассудок. Поэтому уже на фоне отмеченных признаков понятной оказывается фраза Гегеля о рассудке как разуме в домашнем халате. «Домаш­ний халат» хотя и несет на себе негативный оттенок, под­черкивая его ограниченность, все-таки это разум. То есть они связаны и способны переходить друг в друга. Новое вре­мя не только внесло свои акценты в данное соотношение типов мышления, но и подвергло его специальному рассмот­рению, выразило в соответствующих категориях.

И. Кант толкует рассудок и разум как два уровня позна­ния, а само познание — как восхождение от рассудка к ра­зуму. По Канту, рассудку недоступно отношение к миру в целом, он обращен к конечным предметам, к отдельным сто­ронам мира, оперирует частным знанием и проявляется в обыденном сознании или конкретных науках. «Всякое наше знание, — отмечает философ, — начинается с чувств, пере­ходит затем к рассудку и заканчивается в разуме, выше ко­торого нет в нас ничего для обработки материала созерца­ний и для подведения его под высшее единство мышле­ния».⁴¹ Рассудок формален. Способ его бытия — частный закон, формальная логика. Конечное, ограниченное опре­деленной формой знание раскрывает в основном только по­вторяющиеся устойчивые черты явлений. Мышление ак­тивно, оно нарушает границы, положенные формой рассуд­ка, выходит за его пределы, стремясь к бесконечному и бе­зусловному знанию. Однако разум как высшая форма мыс­лительной деятельности не может дать такого знания, по­скольку, обладает неразрешимыми противоречиями.

Г. Гегель, как диалектик, не располагает рассудок и ра­зум по признаку «ниже» или «выше». Они оба необходимы познанию, имеют то общее, что и тот, и другой суть поня­тия. Различие же состоит в том, что рассудку свойственна неподвижность, косность, неизменность, характерная для жесткой определенности его понятий. Гегель говорит, что для осуществления процесса мышления необходимо жест­кое определение понятий, без которого нет самого мышле­ния. Необходимо также установить формальную связь этих понятий, выраженную в логике суждений и умозаключе­ний. Рассудок организует мышление. Вместе с тем мышле­ние есть движение, которое расслабляет границы данных рассудком определений и принимает другую форму, где фор­ма является содержательной. Разум понимается Гегелем как способность выражения развития, установления и снятия противоположных определений, осуществления их синтеза.

С одной стороны, философ критикует силлогистику: «Вообще именно чисто субъективная рефлексия разделяет соотношение терминов на отдельные посылки и отличное от них заключение:

Все люди смертны,

Кай – человек,

Следовательно, он смертен.

Такое умозаключение сразу же наводит скуку, как толь­ко его услышат; это объясняется тем, что посредством раз­розненных предложений бесполезная форма создает иллю­зию различия, которую суть дела тотчас же развеивает».⁴²

С другой стороны, Гегель считает необходимым изуче­ние формальной логики, в которой проявляется рассудок, поскольку она организует мысль и без этой организации мысль рискует оказаться неправильной. Естественный рас­судок часто возражает против искусственного изучения пра­вил оформления мысли, поскольку считает, что способен от природы совершать отдельные мыслительные операции: не нужно же специально изучать анатомию и физиологию, что­бы переваривать пищу!

По поводу этих претензий естественного рассудка Гегель делает некоторое педагогическое замечание. Если для чело­века признается немаловажным установление шестидеся­ти с лишком видов попугаев, то гораздо более важным яв-, ляется установление форм человеческого разума. Недоста­ток же силлогистической премудрости в том, что она ограничивается лишь рассудочной формой умозаключения, «со­гласно которой определения понятия принимаются за абст­рактные формальные определения».⁴³

Таким образом, различие рассудка и разума состоит в формальности первого и диалектичности второго типов мышления. Процесс мышления предполагает необходи­мость как жесткого определения понятия, так и развития его форм, перехода к синтезу формы и содержания. Благо­даря рассудку понятия классифицируются, приводятся в систему. Благодаря разуму раскрывается процесс каче­ственного преобразования этих систем. Разум понимается как свободная творческая деятельность мышления, рефлексирующая на теоретическом уровне, восходящая к единству теоретического и практического, субъективного и объектив­ного, частного и целостного в познании.