Детство и юность. 1891—1916

Михаила 8 ноября праздновали, как в прежние годы. Подробный рассказ об этом сохранился в письме Илла-рии (Лили) Михайловны Булгаковой ее двоюродной сестре Н. А. Земской в Москву 11 ноября 1914 года: «Были только свои и близкие знакомые... Сначала шли поздравления и демонстрирование подарков — Тася — английскую трубку, мама — кавказские запонки, Саша (А. П. Гдешинский. — Б. С.) — 5-ю рапсодию Листа, от которой „зажигаются огни в душе", я — коробку зерни­стой икры с надписью из „божественного" Уайльда, на кот<орого> невольно в результате сбивается жизнь вокруг: „Люди чудовища. Единственное, что остается, это получше их кормить". Вечер прошел тихо, один из обычных вечеров в зеленой столовой, когда шумит само­вар, безапелляционно утверждает что-либо мама, ничего не замечая, углублен в свои мысли Саша, хохочет Вера, смотрит и слушает Мишу Тася, в унисон с Мишей острит Варя... Пробовал играть Саша на скрипке. Но концерт проходил в пустой гостиной (гости играли в карты, я с Тасей сидела у себя...). Скрипка скоро замолчала... Разошлись... Война томит всех. Все чаще на улицах появ­ляются ползающие на костылях „они". Жуть. Вчера вечером около остановки трамвая проходили мерным шагом, не спеша, наши — русские. Шли к вокзалу, отп­равляясь на войну...

Знаешь, Надечка, — осуждай меня, — страшно .часто бываю в театре. Грех какой! После стона, которым про­питана перевязочная, уходить в море сладостных зву­ков!.. Завтра думаю быть с Тасей на „Садко"... Нравятся она с Мишкой тебе? Они живут настоящим семейным домом. Устраивают субботы; винтят (имеется в виду игра в винт. — Б. С.)».

Уже не томление, а жар войны Киев почувствовал в 1915 году. В мае австро-германские войска прорвали рус­ский фронт у Горлицы, заняли Польшу, Галицию, Литву, часть Волыни, Латвии и Белоруссии. Командующий Юго-Западным фронтом генерал-адъютант Н. И. Ива­нов, опасаясь, что противник может двинуться дальше, разрабатывал планы отвода войск за Днепр и эвакуации Киева. Однако германское командование не имело доста-

точно сил для продолжения наступления. Фронт стабили­зировался вплоть до весны 1916 года. Тем не менее осенью 15-го из Киева началась частичная эвакуация учебных заведений. Медицинский факультет преполага-лось переместить в Саратов, в связи с чем Михаил отпра­вил туда к родителям Тасю. Но военная опасность мино­вала, и уже в октябре, пробыв в Саратове меньше меся­ца, она вернулась в Киев. Варвара Михайловна 18 октя­бря писала Наде в Москву: «У меня же обедают и Миша с Тасей, которая вернулась еще 1 октября, не будучи в силах вынести дольше разлуку с Мишей».

В 1915 году Булгаков пережил трагедию, оставившую след на всю жизнь: на его глазах застрелился близкий друг Борис Богданов. Об этом печальном событии сохра­нилась запись в дневнике Н. А. Земской: «Боря Богда­нов — близкий друг М. А., сидевший с ним на одной пар­те несколько лет. Бывал в доме Булгаковых летом почти ежедневно, а зимой часто. Дача Богдановых находилась недалеко от дачи Булгаковых. В 1914 году был призван на военную службу и служил в инженерных войсках. Застрелился в присутствии М. Булгакова: Борис лежал на постели у себя в комнате, куда к нему зашел Миша; разговаривали; потом Борис попросил посмотреть у него в карманах пальто, висевшего у двери на вешалке, нет ли там денег; Миша отошел к двери, в это время Борис выстрелил себе в голову; на стуле у постели, на крышке от папиросной коробки, было написано, что в смерти своей он просит никого не винить». О смерти Бориса В. М. Булгакова сообщала Наде 2 марта 1915 года: «О смерти Бори Богданова ты знаешь уже от Вари... Он экстренно вызвал к себе Мишу и тут же при нем застре­лился. Промучился ночь и на другой день умер... Миша вынес немалую пытку...» Об этом же эпизоде много лет спустя вспоминала и Татьяна Николаевна: «А этот Борис был веселый. И вот однажды получил Михаил от него записку: „Приходи, я больной". Пришел он к Борису. „Что с тобой?" — „Да вот, какая-то хандра... Не знаю, что со мной". Что-то посидели, поговорили, потом Борис говорит: „Слушай-ка, достань там мне папиросы в карма­не". Михаил отвернулся, а он — пах!., и выстрелил в