Природа праязыка

 

Человек издревле ломал голову, пытаясь постичь великую тайну – язык, и эти попытки продолжаются, и по сей день. В различные периоды разные ученые объясняли это по-разному. В этом отношении, что касается нашего мнения, вместе со спорными «рациональными зернами» Н.Я.Марра представляет интерес также спорная в свое время теория Гюнеш-Дил («ҡояш-тел» – «солнечный язык»), порожденная зарубежной (турецкой) лингвистикой. «Универсальные» методы исследования (по восстановлению праязыка) сторонников этой теории в свое время называли «панхронизмом» и сторонники классического направления жестко критиковали его на пару с учением академика Н.Я.Марра. А сторонники же «языка солнца» вот как объясняют свое учение: «Теория Гюнеш-Дил, действующая по методу панхронизма, в первую очередь изучает слова и элементы звука в их тесной взаимосвязи с мыслью, а также со стороны первого смысла, вложенного в слово, в момент появления его у первоисточника, и она (т.е. теория Гюнеш-Дил. – З.С.), таким образом, теоретическим путем добивается возрождения прототипа языка (т.е. праязыка. – З.С.)… Теория панхронизма берет свое начало еще с глубины истории. В результате применения ко всем языкам, она смогла найти язык, самый близкий к теоретическому прототипу (т.е. праязыку. – З.С.): такой язык наконец был найден в группе тюркских языков» (57:35). Не забудем и то, что два абсолютно различных термина, такие как «тюркский язык» и «турецкий язык» обладающих разным содержанием в современной науке, в тогдашней русскоязычной литературе, как уже было сказано, писались одинаково, с путаницей и часто приводили к ошибочному значению. По этой причине, в тогдашней литературе возможно возложение мысли о тюркских языках в общем, на отдельный турецкий язык и наоборот. Из-за этого, наверное, встречалось и стирание научной сути, сводящие теорию Гюнеш-Дил к историко-социальному положению какого-то одного этноса и идеологическим нелепостям в нем (например, пантюркизму) – рассматривание ее иногда, не обращая внимания на интересную научную мысль, как влияния “протухшего пантюркизма турков”, даже как варианта гитлеровского расизма (57:41). Однако мякину мыслей история разносит по ветру, отделяя зерна от шелухи, и на ситечке остаются только зерна. Кажется, и в ворохе «солнечного языка» виднеется такое зернышко. Вот одна цитата (восклицательные знаки проставлены автором, приводившим цитат): «По теории Гюнеш-Дил, тюркские языки родственны не только с шумерским и группой урало-алтайских языков, но и с индо-европейскими, индо-арийскими (!), греческим (!), гальским (!), немецким (!), армянским (!), скифским (!), дравидским (!), эламским, хеттским, этрускским, баскским, египетским языками, с бантускскими языками, т.е. со всеми языками мира» (57:37). Цитата продолжается: «Если строить гипотезу как сторонники «языка солнца», якобы выходит, что брахицефальский человек (в этом контексте – представитель тюркского рода. – З.С.) сотворил первое в мире слово (!) однако разве одни тюрки только брахицефалы? Брахицефалы – это и армяне, брахицефалами были и кельты, брахицефалы – это и индейцы Южной Америки и много разных других» (57:40).

Видно, что в разгаре полемики наш оппонент только укрепляет всемирно известную научную мысль из первой цитаты, второй – разные перечисленные народы в глубине далекой истории оказываются кровно родственными и со стороны языка, и со стороны антропологии. Поэтому, поводов для обвинения сторонников ностратической теории ни в каком расизме, национализме или шовинизме и не остается. (Сумасбродная формулировка сторонников Гюнеш-Дил о том, что «… близкий к теоретическому прототипу язык… был найден в группе тюркских языков», наверное дала пищу для такой критики). В то же время, не забудем и о погубном европоцентризме, вложившем свое отрицательное влияние на мировое языкознание. По этой причине в продолжении веков не признавалась история, унижалась, искажалась или вовсе не учитывалась богатая культура Восточных народов как мы, народов Африки. По высказыванию советского психолога Н.А.Ерофеева, в европоцентризме отражались ограниченность и узость буржуазного познания мира. Т.е., по концепции прогресса, доминировавшего в Европе в XIX веке, все народы мира, якобы, составляют некую пирамиду, в самом верху которой расположена Европа, а в низу – отсталые и первобытные народы. Судя по этой концепции, получается: насколько отдельные элементы в жизни, в бытности какого-то народа приближаются к европейским, настолько высоко ценится их место в лесенке прогресса. Исходя из этого взгляда, логически напрашивается такой вывод: значит, все формы не европейских культур и цивилизаций не имеют права к существованию. По В.Б.Иорданскому, такие взгляды затрудняли понимание и познание других (чужих) культур. Они уменьшали научную заинтересованность, порождали волну, занижающего отношения к любой духовной жизни, показавшейся странной для европейца (98:3-4). А то, что влиянию европоцентризма поддаются представители народов Африки, Востока (например, наши башкиры), работающие в области науки, вдвойне плачевно: такой человек сам ставит свой народ (и себя!) в самый низ пирамиды…

Вышеупомянутая теория, как и «новое учение о языке» академика Н.Я.Марра, конечно же, была лишь одной попыткой на пути приближения к истине. Однако там имеются и отдельные «золотые крупицы», не дающие покоя еще со времен великого французского просветителя-философа Э.Б.Кондильяка (94:185), не теряющие своего значения и сегодня. Они «в происхождении того первого слова». В праязыке, предполагают сторонники той теории, первым звуком среди гласных был звук «а». То гласное, из-за частого повторения (а-а-а), породило закрывающего себя согласное «ғ». Таким образом, в этом праязыке всех языков появился первый корень «ағ» («аҡ» [досл.: белый или молоко]). Первый человек, якобы, через это первое слово назвал Солнце (57:35). (В скобках только напомним, что в действительности слово «аҡ» в одно и то же время является эпитетом и Солнца, и Луны, а это в свою очередь, связанное с двуединством известного нам из мифологии Господа Всевышнего -- гермафродита Имира, т.е. Ир-Ҡыҙ, общее «аҡ»).

О происхождении значимого первого слова пишутся труды и в других странах. В книге Франклина Фолсома, например, приводятся несколько взглядов ученых мира по этой проблеме:

1. Первые слова родились в связи с чувствами человека. Например, живший в доисторическое время наш предок, бросая на землю убитого оленя, принесенного на плечах, облегченно вздыхая, восклицал «Ух!». Таким образом, зародились связанные с различными эмоциями слова типа: ах, ой, ого, ф-фу, эх, ха-ха, ай-яй-яй.

2. Первые слова появились от междометного повторения разных шумов природы, голосов птиц и зверей: мыр-р-р, шап, тып (кап), кике-рикүк (кукареку), рычание, чириканье, шепот. По словам ученых, дитя аборигенов Австралии, имитируя лай собаки, говорит «ау-вау». Он и саму собаку мог бы назвать также «ау-вау». Эту теорию, связанную с междометиями, называют «теорией «бау-вау» (60:25).

В одном своем замечании, относительно группы слов «аба-апа», великий Эрванд Владимирович Севортян, составитель «Этимологического словаря тюркских языков», приводит очень интересные сведения из труда немецкого ученого В.Порцига по рассмотренной теме. Там говорится, что слог «ма», применяемое в разных языках или одинарно, или в удвоенном виде для именования матери, появился в следствие фонетизации (озвучивания) сосательных движений младенца. В свое время и Э.Б.Кондильяк заметил точно также (94:185). И Э.В.Севортян соглашается с этой мыслью (71:57). Также и по нашему, в этом утверждении В.Порцига чувствуется стремление привести все эти предположения и теории о происхождении первого слова к одному показателю. Он соответствует и другим более новым предположениям последних лет в этой области наших и зарубежных ученых. И происхождение широко известного во всех языках слова «аба» (бааба), как и упомянутое «ма», ученые (М.Рэсэнен, Н.И.Ашмарин) объясняют, связывая с физиологическим сигналом младенца – движениями гортани и губ. По этому предположению, с бессвязных сигналов и звуков младенца мать создает слова со значением – некоторая часть запаса слов появилась таким образом (71:57, 72:13). Здесь просматривается возможность создания слов по схеме «дитя – мать -- другие люди».

На бессмысленные первые звуки младенца, выражающие его эмоции, матерью возлагается смысл, образуя слово. Как мы уже заметили, еще в XVIII веке эту мысль успешно проводил Э.Б.Кондильяк (94:185). По нему, например, младенец, выражая о своей голодности, дает сигнал (скажем точно как у «Гюнеш-Дил»е говорится, он плачет а-а-а-а). Как только воздуха начинает не хватать, звук «а» резко обрывается. Гортань перекрывается, образуя звук «ҡ». Из-за слияния двух звуков слышится «аҡ». Мать воспринимает это как прошенную вещь и грудному молоку дает название «аҡ».

Как только младенец получает грудь, обжимая ее губами, так тогда звук «а», идущий уже через ноздри, превращается в «у». Часть воздуха, не поместившаяся в носу, втискиваясь через сжатые губы, образует согласное «б». Два звука вместе слышатся как «уб». Мать возлагает на него значение женской груди (соска), а два соска вместе – это уже «уб-уб». Из них получаются такие семантические ряды как: уба-аба-аби-әби-апа-ама-әмә-имә-имя-ана-инә-әнә-эне и убуб-абаб-баба-папа-мама-бәбәй-биби-мәмәй-нана (нәнә)-нан (хлеб). Занявшее здесь слово «папа» появляется в составе термина, которым наши предки усярган-скифы называют Господа Всевышнего Имира (Ир-Ҡыҙ): Папай (Бабай) (110:121). Если сделать реконструкцию, учитывая правило изменения «ҡ» на «й», то получается такой ряд: Папай>Папаҡ>Бабаҡ. Первая половина термина «баб» – это известный нам «уб-уб» (соски), а вторая часть «аҡ» – это сокращение древнего слова «аҡ-аҡ» (ағай – брат, дядя) на один слог. Значит, получается, что полное имя Господа Всевышнего скифов – это известное нам Убуб-Аҡаҡ (дядя с женскими сосками – Ир-Ҡыҙ, то есть гермафродит). Также известна нам его каменная скульптура, сделанная предками (рис.6). Поучительно то, что некоторая часть ученых мира (например, Миллер) происхождение имени этого Господа Всевышнего скифов связывают, как и мы, со словообразованием младенческого языка (110:296). Вот почему в шумеро-вавилонском эпосе первую мать, соответствующую Ир-Ҡыҙ (Иргизу), называли Үр-Үр (Арур) или, изменяя известную нам «уба-уба», Мә-Мә-тау (Мамету) (34:679). Здесь также чувствуется, что словообразование шло опираясь на парные органы (соски-грудь) тела человека (Ир-Ҡыҙ). Этот же канон, кажется, распространился и на названия парных ушей, пары рук и пары ног:

уҡ-ал-уҡ (уҡ-ҡояшбаш-уҡ)>(у)ҡалуҡ>ҡолаҡ (ухо); то же название с помощью ассоциации переносится ниже по телу человека – к двум рукам, от «ҡолаҡ» появляется ҡул-аҡ (ҡул-уҡ [буквально рука-стрела]). У пары рук было и другое название:

үр-уҡ-уҡ (верхняя пара стрел)>(ү)руку(ҡ)>руку>рука (русское слово). Пара ног представляется таким же образом в виде нижней (түбән) пары стрел (уҡ):

түбән-уҡ-уҡ>табан-уғуҡ>табан-ағаҡ>табан-аяҡ (досл.: стопа-нога) и от него появляется синоним слова (теперь и русское слово):

(таба)н-аға(ҡ)> наға>нога. На название пары обуви (уб-уб) кажется перенесен тот же канон.

Наша нынешняя задача – перебрать вышеуказанный двух групповой семантический ряд первых слов, связанных со священной функцией, такой как кормление матери грудью. Своеобразно то, что, хоть они и являются названием груди матери, в обоих этих рядах есть термины одновременно обозначающие и женщину, и мужчину: апа (апа-тетя и апа-дядя), баба (баба-прадед и баба по-русски женщина). Подробное изображение всего этого мы видим в труде Э.В.Севортяна (1:54-58; 72:13). Это архаичное странное явление сохранилось в башкирском языке до сих пор. В чем же дело? Почему в одном и том же языке мужчина именуется названием женщины, а женщина – мужчины? Ответ на него лежит во втором направлении смыслового изменения первых слов, связанном с переменой мест Күк (Әсә) [досл.: небо (мать)] и Ер (Ир) [досл.: земля (мужчина)] из модели общей космогонии – об этом речь пойдет попозже. А пока обратим внимание на то, как появляется ряд новых слов от уже известных первых слов со значением как «аҡ» и «уб».

Значит, применяемые со смыслом («аҡ», «уб») первые четыре звука нашлись: первые гласные «а» и «у», первые согласные «ҡ» и «б». Остальные звуки являются результатами (вариантами) изменения тех первых четырех звуков, т.е. все произошли от тех первых четырех звуков:

а – ә – э – и; у – ү – о – ө;

б – в – м – ф (уау) – й – ж – ҙ –з – с – ц – ч – ш –щ – ҫ –т –д – р –л – н;

ҡ – ғ – х – г – ң – к – һ.

Две первые гласные и сами по отдельности, и в повторе в нашем древнем языке обладают правом значимого слова:

а – һыу (досл.: вода); у – һыу;

а-а – бысраҡ (досл.: грязь, грязно);

у-у – йыуыу (досл.: мыть, стирать).

Дальнейшее словообразование идет путем «приклеивания» одного согласного к любому одному гласному, из вышеприведенной цепочки (в лингвистике это называется агглютинативным способом (59:73)): «аҡ», «уб», «ас», «ус», «ал», «ул», «ат», «ут», «ар», «ур», «аҙ», «уҙ»… Таким образом можно ко всем гласным поочередно прикрепить согласные и таким образом получить значимое слово… Далее идет вторая ступень словообразования, согласно которой одному слогу, образованному из одной гласной и одной согласной, прикрепляются такие же вторые, третьи и т.д. слоги. Например: аҡ-уб (ағыу – яд или течь); аҡ-ас (ағас – дерево); аҡ-ас-ат («аҡ-әсәй-атай» – белый-мать-отец) – аҡ-сат (аҡ-сөт, аҡ-һөт – белое молоко); ас-аҡ (ысыҡ – роса) – а-саҡ (а-сағ – сыу/һыу, т.е. белая вода); к слогу «аҡ» (белый) эпитета һыу (вода) присоединяется эпитет Солнца «ал» (розовый), которые образуют: аҡ-ал (аҡыл – ум) – уғыл/ул – (сын); а «ал-аҡ» дают слова: илаҡ (плакса), а «уб-ал-аҡ» – балаҡ (штанина) – балыҡ (рыба) – бала (дитя) – малай (мальчик). Как видно, гласные в начале слова и согласные в конце теряются и получаются современные короткие («сонтор») образы слов: у-бала-ҡ – бала (дитя), а-сат – сөт/һөт (молоко), а-ҡуб – һув (һыу – вода) и др. Так, от присоединения слога к слогу, как и в первом случае, может получиться множество словообразовательных комбинаций. Т.е., метод «присоединения» (агглютинативный), в действительности, дает нам столько возможностей словообразования, сколько комбинаций на шахматной доске. Иначе, если рассмотреть в теоретическом плане, этот метод может восстановить запас миллиона-миллиона слов, которые когда-то до этого были, есть и будут. Но думать, что праязык можно полностью восстановить этим методом, было бы большой ошибкой, так как для нас безвозвратно утеряны факты ни только собственно праязыка, но и более поздние формы, существовавшие в более поздние периоды. Даже на санскрите, на одном из древних языков, который индо-европейцы считают основой своих языков, по признанию Августа Шлейхера, не сохранились показатели первых звуков. К тому же, работа усложняется тем, что восстанавливаемые языки имеют «разные возрасты развития» (113:294). Еще раз заметим, что об этом сказал сам А.Шлейхер, который собрал и издал тексты басен “на восстановленном индо-европейском праязыке” (116:104). Конечно, так нельзя дойти до предела знаний, также, наверное, невозможно полностью восстановить и праязык. Однако при его поиске, бесспорно, будут открываться все новые и новые страницы истории языков мира. Наша же работа облегчается и тем, что природа нашего (башкирского) языка агглютинативного строения. Потому что, как известно, основа слов образованных путем «присоединения», остается неизменной и по прошествии веков и эпох – и человек, владеющий современным языком, даже самые древние из них может читать без всякого волшебства. Например, в 1983 году исполнилось 750 лет написанию киссы «Йусуф и Зулейха» башкирским поэтом Кул Галием, однако мы без труда понимаем старые башкирские слова в ней. Точно также и с текстами, написанными более раньше ее. Значит, при работе с методом восстановления (реконструкции) праязыка не нужно удивляться или отвергать примеры, не разобравшись в сути. В этом отношении, читая наши «возрождения» и в первой главе, в этой и других главах, следует помнить, что по мере углубления в древность в поисках праязыка все звуки (и гласные, и согласные) предстают перед нами как варианты тех первых четырех звуков, очень часто они заменяют друг друга. Поэтому при исследовании древних слов было бы неправильным старание выкинуть их из круга исследования, удивляясь при видении вместо современного «б» звук «в», или «п» и «м», взаимозаменяемости «һ» и «ф». Это особенно касается согласных, которые сильно «изменяют» слова. Эти упомянутые явления «заменяемости» в научной литературе приведены в разных местах и признаны неопровержимыми фактами, например: б – п, д – т, з – с, г – к (84:65); л – р (болгары – бургары), (75:83); һ – ф – п, х – ф – п – б – м, б – м – п – ф (8:185-186, 189); һ – х – г (һун – хун – гун) и х – ф (Хинова – Финова); п – в (ҡуп – чаҡ – күвчак), ғ – в (ҡағын – ҡавын), р – з (оғур – оғуз [огуз]), б – м (бөгү – мөгү [загнуть]) (85:16, 18, 19, 23); т – к – п, х – к – п, к – п – т, п – б – в – г – к – т (86:44, 46) и т.д. Все это сказанное составляет основу реконструкции праязыка.

Второе направление происхождения первых слов мы можем найти через мифологическое Ҡуш үр (Ҡуш тау [досл.: смежная гора]) – известные читателю парные груди первопредка Имира (Ир-Ҡыҙ). К слову говоря, этот образ Ҡуш үр (Ҡуш тау), составляющий основной стержень башкирской мифологии и космогонической концепции человечества в целом, также является стержнем мифологий почти всех континентов Земли. Обогащая вышеупомянутое об этом, можно добавить еще информацию об Африканском континенте из новой книги В.Б.Иорданского. Например, самый старший бог Мани, этнической группы по имени азанде, оказывается, сам белый, сам черный и сам мужчина и сам же женщина. Известно, что в сознании таких этнических групп как ндем-бу, фон, бороро, йоруб, вакереве в виде старшего бога предстает известный нам образ Ир-Ҡыҙ (98:29, 66, 102, 112, 146, 149). Да, со всем своим существом он похож на башкирского Ир-Ҡыҙа. Значит, получается, что принцип парности, лежащий в башкирской мифологии, был присущ всему древнему миру (98:62). Вот почему первотермины почти всех языков мира, в основном, называют Ир-Ҡыҙ. Словообразование здесь идет за счет перенесения первых названий органов и частей тела человека (микрокосмоса), создавая различные семантические ряды этих названий, т.е. за счет именования множества похожих друг на друга предметов одним и тем же словом. Скажем, делая священными парные груди человека – матери (Неба), перенесли на человека – отца (Землю) в виде образа ҡуш – уба – үр (из-за этого Землю-отца начали воспринимать как Землю-Мать) и на теле Матери-Земли, отыскали такую же гору – Ҡуш тау (досл.: сросшаяся гора). Это название образуется путем соединения «аҡ – әс – ат» со значением «ата-әсә-ағы» и «уб» (приподнятая грудь, уба, аба): аҡас-атаб>(а)-ҡәс-(а) таб>ҡәс-таб>Ҡуш-тау. Тот же «аҡас-атаб» имеет значение и Ҡыҙ-Ата (досл.: дочь (девушка) – отец). Потом каждая цепочка семантического ряда в результате «присоединения» разных слогов в различных комбинациях образуют все новые и новые варианты слов. Если гору мы назовем үр [досл.: возвышенность], (ер, әр, ир), то получится Ҡәс-әр (Гэсэр) – Ҡыҙ-Ир (пророк Хызыр) – Ҡуш-үр (тот же Ҡуш-тау). Получается, что мифологический святой Хызыр-Ильяс – защитник путников есть Ҡуш Имсәк (парная грудь) Господа Всевышного нашего Имира (точнее, священное его грудное молоко)… Если поменяем слова местами, то в результате изменения Үр-Ҡус (үркәс – выступ, горб), Ир-Ҡыҙ (Иргиз), также р – л, ҡ – й получается Әр-Ҡәс (Орғос) – Әл-Йәс (пророк Ильяс). Интересна здесь взаимосвязанность имен мифического святого Хызыра и святого Ильяса с грудью матери. Имена этих двух всепрощающих героев башкирского эпоса называют, связывая их вместе, Хызыр-Ильяс. Один из них – Хызыр (левая грудь) – защищает от бед на воде, а второй – Ильяс (хозяин дорог – правая грудь) – спасает тех, кто на суше. Он – самый распространенный в башкирской мифологии помилователь. В заглавном слове к «Башкирскому народному эпосу» обращает на это внимание и А.С.Мирбадалиева (15:38). Если человек воспитан и добр, не обижает Атайсал (досл.: родину), то он, находясь в далекой поездке, в страшные минуты может положиться на Хызыра и Ильяса. Для этого, исходя из того где находишься, надо позвать: «Йә Хызыр мөҙҙәт!» (досл.: А-нука, Хызыр, пора! – на воде) и «Йә Ильяс мөҙҙәт!» (досл.: А-нука, Ильяс, пора! -- на суше). Однако нельзя позвать обоих сразу, сказав: «Йә Хызыр- Ильяс мөҙҙәт!», потому что они могут остаться в недоумении, не зная кому же из них идти. А кто совершит зло, того Хызыр-Ильяс не будет прощать, наоборот, якобы, ему самому ответят злом. Оба этих помилователя не занесены в нашу духовную жизнь с ислама или другой какой-то религии, а издревле являются собственными героями башкирской мифологии. О замечании об этом одного из известных знатоков древней культуры З.Ш.Шакирова сообщает нам башкирский филолог Н.Т.Зарипов (73:116). В книге С.Ш.Чагдурова мы видим то же самое (8:15). В труде М.И.Артомонова есть сведения о том, что наши предки тюрки, вместе с остальными богами «поклонялись и богам дорог» (75:187). Эти боги, наверное, вышеупомянутые Хызыр-Ильяс. Четкие сведения об этом даются в башкирском риваяте «Происхождение рода Кубаляк-Тиляу». В нем глава рода старик уходит на поиски пригодных для ведения хозяйства земель и, дойдя до Урала, встречает оберегателей этих земель «провидца Иремеля» и «провидца Емеля»: один, якобы, сидит на Иремеле, другой – на Ямантау. Только после того, как, оказав почести, получил их благословение, старец рода обосновался на Урале (16:76). Урал-батыр и Шульган-батыр из нашего великого эпоса на судьбоносном перекрестке тоже встретили одного старика с белой бородой – того самого святого Хызыр-Ильяса, и получили добрый совет (15:540). О таком же добром герое помилователе (пророке) рассказывается в шумерской глиняной книге (Хувава, Хумбаба). Шумерский Хызыр-Ильяс – Хувава, тоже защищает Атайсал от вредителей, против злостников применяет зло. Кажется, в основе названия Хумбаба, как и в имени Хызыр-Ильяс, лежит знакомый нам Ҡуш тау – Ҡуш уба, т.е. образ материнской груди. Если взять раздельно Хум-баба, то получается: хум>хун>хан>ҡан (кровь). Это явление похоже на превращение гуннского этнонима «хунан» на этноним «ҡуман». Таким образом, в первой части шумерского названия получился «хан». А вторая же часть «ба-ба», как видно из вышеприведенных примеров, по происхождению является «уб-уб» – ҡуш уба (материнская грудь). Значит, Хумбаба – хан и защитник Ҡуштауа. Вдобавок, башкирского Хызыр-Ильяса, как и шумерского Хум (Ҡан)-бабу, называют еще Аҡ-баба (досл.: белый старик). А «ҡан» (кровь) и «аҡ» (белый), как известно, означают одно и тоже – или «һөт» (молоко), или «һыу» (вода). (Старое шумерское название – Хувава – «Һыу баба» [досл.: старик воды] этому свидетель!). Более того, и у древних шумеров, и у современных башкир есть и другие доводы, оповещающие о том, что этот образ един, т.е. один и тот же. Сами имена только чего стоят! Не забудем и то, что в наших эпосах белобородого Хызыр-Ильяса именуют Баба Төкләс (15:512). Как видно, одну часть названия и у современных башкир, и у древних шумеров составляет одно и тоже слово – Баба (досл.: дед, старик, предок). Рассмотрим вторую часть. «Төкләс» означает «волосатый». Так называли главного бабу (предка) башкирского рода Усярган: Муйтан (Мүк тән [досл.: тело с мхом]), холлас/ҡыллас (тело с щетиной), төкләс (тело с волосами) (99:105). В шэжэре рода Усярган это видно более отчетливо:

5. Дед (предок) башкирского народа

6. Сын Бия Туксабы

7. Зовут его Мейтан (61:81).

Оказывается, что дед (предок) башкирского народа Муйтан является сыном Токсабы (Төклө асаба [досл.: волосатый абориген]). А Төксаба, в свою очередь, является очень известным нам Баба Төкләс – Хызыр-Ильясом. Т.е. близнецовый оберегатель, защитник Прародины человека – священной земли с волосатым телом, парногорбой грудью, где располагались Столп Земли (гора Тора-тау) и Пуп Земли (гора и город Аркаим). Памятника культуры и природы по имени Ҡуш-тау, как парные груди грациозно возвышающегося на берегу Агидели и даже в сегодняшние дни обладающего восхитительной красотой, как уже было сказано, мы знаем еще под именами Ҡуш-Ур (Ҡыз-Ир), Ур-Ҡуш (Ир-Ҡыз, Иргиз). Значит, на сколько древний этот риваят, стоящий во главе мировой мифологии, который идет еще со времен «сотворения мира», точно также, словно седой лев, и народ, из поколения в поколение его передающий. Башкирско-шумерское единство нашего языка, перворелигии, мифологии, топонимических названий – все это само знак седой древности, первопроисхождения.

 

Башкиро-шумерская проблема

 

Рассмотрим часть “Хум” вышеупомянутого шумерского названия Хум-Бабы. Известно, что в средние века усярганов назвали и “куманами” (вар. кумык), это также обозначает “волосатый, мохнатый”. Названия животных выдра, бобер, раcтений камыш, камыл (стебель растущего хлеба), ҡамғаҡ также образованы из слова-корня “ҡам”, которое обозначает волос, росток. По-башкирски ҡомаҡ, по-русски хомяк – корень названий волосатых зверей (ком, хом) нас приводит к шумерскому слову “Хум”: оказывается, тело Хум-Бабы тоже волосатое. Действительно, из старых шумерских клинских записей хорошо известно, что его тело было покрыто зеленым хвоем: постоянно обитает у рек, перед глазами он вырисовывается в виде кедрового дерева с семью ветками, покрытыми вечнозеленым хвоем (34:133-134). И Хызыр-Ильяс из эпоса “Урал-батыр” подобен шумерскому Хум-Бабе, он тоже:

 

У берега какого-то

Под деревом большим...(15:540)

 

сталкивается с близнецами-батырами:

Как видим, здесь есть и река, которая всегда встречается наряду с Хум-Бабой, и большое дерево – тиряк. Если рассмотрим внимательно, корень Хум, которого мы исследуем, произошел от Хуб (по закону языка звук “б” перешел в “м”). А это нам дает корень хов, который образовался из корня “Хуб” и стал сегодня русским словом хвоя (ховоя). В башкирском языке и по сей день используется слово-реликт, которое показывает, что тот же самый корень Хуб-Куб в свое время обозначало и хвою, и шерсть: ҡоба-һыйыр – светло-бурая корова (лохматая корова-бизон). А что касается зеленого цвета шумерского Хум-Бабы – седой Хызыр-Ильяс из башкирского мифа перед Заятуляком появился в зеленой-презеленой одежде (15:38) – для башкир зеленый цвет был святым еще до исламской религии. Значит, значения этих двух названий полностью совпадают. Интересно и то, что многие современные активно употребляемые слова своим гнездом восходят к тому же слову-реликту “ҡаба-ҡоба”: ҡобаҡ – ҡабаҡ (тыква) – ҡапаҡ – ҡабыҡ (кора) – кәбәк (мякина) – көбәк (көп, оболочка) – күбәк (күп, много) – күбек (пена) – көбөк (көбө, сосуд для приготовления кумыса) – ҡауаҡ (перхоть) – ҡыуаҡ (куст) - һабаҡ (стебель) – һауа (Ерҙең көбө, воздух, оболочка Земли) – һыбыҡ (сыбыҡ, хлыст) – күмәк (күм, ҡом, много) – кимак (этноним) – кеүек (как) – кейек (зверь). Башкирское ҡобаҙы-инә (отсюда происходит говядина) в значении “лохматая корова” вошло в английский язык местами “наоборот”, у них будет “корова-лохматая”, то есть “һова” – “корова”, “һиер” – “лохматая”. Одним словом, шумерское слово Хум-Баба понятно нам как наше слово... В шумеро-аккадском эпосе, как известно, Гильгамеш-батыр должен победить противостояние Хувавы (Хумбабы), чтобы срубить святое дерево эрбет (кедр, оказывается его столб нужно возвести на гору Ҡуш-тау), это, точно как и в башкирских сказках, изображается в качестве природных сил, которые противостоят в виде “семи страшных и грозовых искр”, а также “семи гор, семи морей”. Действительно, сам Хум-Баба – как говорили, оказался большим кедровым деревом. А это нас приводит к интересному выводу: если повнимательней посмотреть на название Хызыр-Ильяс, насквозь видно, что оно “Ҡәҙер-Олойәс” (“кедровое дерево, которому много лет”) или “Ҡәҙер – Ил эйәсе” (эйәһе) (кедр – старейшина). Скептикам здесь уместно вспомнить научный взгляд С.Ш.Чагдурова: в шумерском языке перемешались индо-европейские и тюрко-башкирские элементы (8:92). Вот таким образом, когда у башкир, и у шумеров кедровое дерево умолял не убивать его, Гильгамеш-батыр расчувствовался и сказал спутнику Энкиду: “Может вернуть к племенной матери сосать ее грудь” (22:91). В общем, у шумеров понятие “освобождать” выражается словосочетанием “возвращать матери” (19:10). Если учест, что этот древнейший текст написан в “женском диалекте” шумерского языка, то у шумеров, как и у башкир, четко прослеживается преклонение к священной магической силе грудного молока матери. Поскольку это белое молоко святое из святых, в нашем эпосе это приводится как наивысший критерий оценки доброты Урала-батыра:

 

Та девушка рождена от батыра-отца [патера-отца],

Молоком матур-әсә [матерь-матери] всормлена она (15:1650).

 

Гильгамеш-батыр, пожалев Хум-Бабу, старается показать сострадание, это сближает его с добродушным Урал-батыром, а его спутник Энкиду, наоборот, подвергает Хумбабу к смерти, это сближает его с жестоким Шульган-батыром. Но необходимо помнить то, что Гильгамеш шумерского эпоса – это Шульган башкирского эпоса (Шульган-батыр в древности считался добрым героем, а лишь в эпосе “Урал-батыр” дается как противоположный), а Энкиду – Урал. В эпосе “Урал-батыр” наверно, мотив кровопития отображается через судьбу защитника природы Хумбабы. Старик Янбирде сердится на сыновей за то, что они попробовали запрещенное, также приходится и Энкиду, и Гильгамешу пережить страшную ненависть старика Ут-напиштима, этот гнев смягчает только богиня Инанна...

Продолжим рассмотрение семантического ряда. Разобьем на части вышеупомянутый термин Ҡуш-тау - Әр-Ҡус (Ир-Ҡыҙ), который носит образ святой матери, и обоим частям добавим эпитет солнца “ал”, получится Әр-Ал (Урал) и Ҡус–ал (Ҡусал). Последнее после сокращения буквы “ҡ” дает – Усал (уҫал), еще буквы “у” – Сал (сүл - ҫүл – һүл – Шүл). Добавим титул царства “көн – ҡан – хан”. Получится “Урал-ҡан” (Урал хан) и Шүл-ҡан (Шүл-хан) – Шульган. Таким образом, Ҡуш-Үр – Гэсэр – Хызыр – Урал и Үр-Ҡуш – Орғос – Олойәш – Ильяс – такая спаренность мифических предков является названием каждой из двух грудей матери Евы. Иначе говоря, одну (правую) из святых грудей первоматери в косвенном значении можем считать Уралом, а вторую (левую) – Шульганом. Потому что, по мифу от спаренных грудей (спаренной горы) родились Корова (Һыйыр-Инә) и Волчица (Бүре-Әсә), они вдвоем кормили грудью и вырастили двух вышеупомянутых батыров-близнецов. По грудной матери Урала и Шульгана, хотя они родились от других гор (Нары-тау и Машак-тау), также считали детьми Ҡуш-тау... И в сознании этнической группы Африки бабемба такая же ситуация: близнецы считаются божественными существами как наши Урал и Шульган батыры, считают, что они спустились с двух гор – холмов (Ҡуштау). И матери близнецов пользуется большим авторитетом: они отождествляются с деревенскими аксакалами, а после смерти их хоронят в тайном месте, в пещерах... (98:55). Чувство “близкого соседства” и словосочетание “ут күрше”, которое в сознани башкир все еще считается святым, обозначает неразлучимое друг от друга соседство двух грудей одной и той же матери (Кәр и Көс – то есть Ир – Мужчина и Ҡыҙ - Девушка, Ырғыҙ) и близнецов, кормящихся из этих грудей (Урала и Шульгана). В каждом холме святого Ҡуштау, которые изображают две груди праотца Имира, наверно, были поставлены истуканы близнецов Волчицы и Коровы или Шульгана и Урала, они названы Ата-Ҡурсаҡ (защитник горы) или Аба-Ҡурсаҡ (защитник холма) (8:181). И в шумерском мифе “ҡурсаҡ” употребляется в том же значении – хозяин холма (могилы), хранитель холма. И в современном башкирском языке понимается именно в этом значении: ҡурсаҡсы – гүр саҡсы (хранитель могилы), ҡурсау, ҡурсаусы – то есть памятник-камень, который ставится на гору (а в современном значении над могильным холмом). Наверно, дошедшие до наших дней словосочетания “көрсөгөнә таянды” (стать в тупик) – то же, что и слово “ҡурсағына таяныу” – гүр эйәһе булыу (умереть). Так же как в древнее время, умирать с голоду было распротраненным явлением, слово “көрсөк” (“ҡурсаҡ”) – кризис со временем приобрело значение “иген бураһының төбө”, то есть дно закромов зерна. Может быть, это обозначает также, в связи с обычаем построения сруба – ҡорған гүр эйәһе, дно этого сруба, куда ставится труп? (И сейчас некоторые старики перед смертью сами себе подготавливают гроб).

Таким образом, подведя итоги, можно сказать, что макрокосмический образ Ҡуштау, именуемое Ырғыҙ – Ир-Ҡыҙ в эту эпоху – с изменения зооморфического, занимает центральное кольцо эволюционного звена в сознании человека, потому что здесь все понимается через тело одного человека. Основное свойство центрального кольца заключается в следующем: космическая модель не представляется как тела мужчины и женщины по отдельности, а представляют одно целое – противоречивое Ир-Ҡыҙ. Это диалектическое противоречие проявляется в названии грудей Матери Земли – Воды (холмов Ҡуш-тау) терминами двух полов (Ир-Ҡыҙ) (Кәр – Ир – правая “большая” грудь и Кәс – Ҡыҙ “малая” грудь). Но странно то, что кормящиеся из этих грудей близнецы – одного пола – Шульган и Урал батыры, Гильгамеш и Энкиду батыры. Почему малую грудь не сосает девочка? Этот факт как бы сам по себе сводит на нет понятие пола. Но нельзя сказать, что эта концепция предков ошибочная. Это часто показывает на нашу ошибку, незнание. Действительно, ценнейший памятник, найденный на земле предков (рис.6), на мой взгляд, проливает свет в эту проблему. Этот ценнейший истукан изображает основные признаки макрокосмической модели через тело одного человека, в нем сосредоточены узловые моменты философии древнего мира, которые дают возможность решить трудноразрешимые задачи. Знатоки искусства считают его древнейшим образцом тюркского скульптурного искусства. Эта глубокая философия великой космогонической модели сводится к башкисркой поговрке “үҙе баш, үҙе түш”. Мы знаем, что слово “баш” – Абас (Абыҙ), то есть правая мужская и левая женская грудь одновременно, в этом случае – Земля. То есть “сам и отец, и мать”, получается тот же Ир-Ҡыҙ. Если голова этой фигуры – усатый мужчина, груди – женщина. Представление космогонии в виде этой модели есть и в тексте “Урала-батыра”: в мире те четверо – Янбирде, Янбика, Урал, Шульган (только что говорили, что они вместе Ир-Ҡыҙ). Если продолжим разговор об уникальной структуре Ир-Ҡыҙ, его груди даются в виде портрета этих близнецов – Урала (справа) и Шульгана (слева) – сосающих ее одновременно. Самое ценное здесь в этом. Значит, фигура есть и мужчина, и женщина, и Небо, и Земля. Груди – и груди, и близнецы. В то же время оно – Янбирде, Янбика, Урал, Шульган. Все это она воплощает в себе, ничего здесь лишнего. А это ценнейший архефакт является историческим фактом, наглядным уроком, подтверждающим наши разговоры о космогонической модели сознания древнего мира. Единством этих четверых (Ир-Ҡыҙ), наверно, объясняется обладание числа 4 магической силой и его сакральности в сознании древнего мира. Мы еще не закончили разговор о глубоком космогоническом содержании этого истукана (79а:91, №63) – к этому вопросу вернемся еще несколько раз. Но предупреждаем о том, что этот первобог Ир-Ҡыҙ (Ырғыҙ), изображенный в истукане, происходит от шумеров: по-шумерски он называется Нинхурсаг (19:148). Как видим, здесь “нин” является реликтом знакомого нам термина “уб-уб”, “ум-ум” (“ин-ин”), обозначает “спаренная грудь”. Хурсаг обозначает Кәр-Әсәк (Ир-Әсә - Мужчина-Мать). Отсюда образуется и ҡарсыҡ (старуха) и “ҡурсаҡ” (кукла-предок). Значит, Нинхурсаг восходит к тому же Ир-Ҡыҙ со спаренной грудью и связывает шумерский мир с тюркским. Родители Шульгана и Урала Янбирде и Янбика из современного башкирского мифа употребляются в слове “баба-яга”, то есть Нинхурсаг, а у русских “оборотень”. Пример превращения положительной силы в отрицтальную мы видим в мифе африканских народов: священные предки рода постоянно превращаются в страшного колдуна (98:8). Кстати, случай превращения в зло четко вырисовывается в мифе вавилоно-аккадских предков: еще в то время женщины носили на шее облик-амулет страшного башкирского Албасты (по клинскому письму ученые читают его как Ламасту, Ламашту) – злая богиня (101:187-188). А источник этого зла восходит к шумерской богине Инане: она хочет, чтобы ее любили и этим своим притязанием преследует Гильгамеша.

В идеологии старого мира в результате реформы усярганского мага (бәг) Сураш-тора (Зороастр, 17 в. до н.э.) герои всего мифа разделились надвое – добрым и злым, бывший полудобрый, полузлой Шульган-батыр превратился в полного злого, а такой же Урал-батыр в полного доброго; точно так же несоответсвующий закону Господь Всевышний Ир-Ҡыҙ (Нинхурсаг), по взгляду зороастрийцев, превращается в страшную силу и в этом новом качестве составляет суеверный мир эпох исламской религии. В башкирскую семейную терминологию вошло в форме “кәринә-әсә” – “ҡәйнә-әсә” (свекровь) и “кәринә-ата” – “ҡайны-ата” (свекорь).

Значит, одна из грудей (холмов) посвящен Уралу, другой – Шульгану. Как видим из вышеуказанного истукана, наверно, в мифах так и было. И в жизни, наверно, в связи с этим, близнецы, родившиеся от человеческого рода, каждый сосал свою, принадлежавшую ему/ей грудь. Тогда в мифе та грудь, которую сосал Шульган-батыр назывался “Кәс-аба” (дева-холм, малый холм, вода-холм, т.е. женская сторона), а другая, которую сосал Урал-батыр – “Ҡәр-аба” (мужчина-холм, большой холм, земля-холм, т.е. мужская сторона горы Ҡуш-тау). Здесь как бы одно непонятно: раз оба близнецы были мальчиками, почму та сторона, из которой сосал Шульган, назывался “женской стороной”. Ответить этому и трудно, и легко. Оказывается, в сознании предков в “подземном мире” все переворачивается вниз головой: правая сторона становится левой, женская сторона – мужской, восток – западом – все так наоборот (до сих пор ведь говорим: когда на земле наступит конец света, солнце взойдет с противоположной стороны). Этот принцип “вниз головой” наблюдается в ритуальных обычаях (77:150). В эпосе “Урал-батыр” распространение этого закона “вниз головой” увековечен в виде полных систем образов. Скажем, то же и в шэжэре “Огузнамэ” (119). Если в эпосе “Урал-батыр” Господь Всевышний Ир-Ҡыҙ, известный нам также под именем Огузхан, назван Самрау (то есть әсәм-әрә-ауа -- “мать-земля-небо”, в кратце Самарау), и изображается в виде отца Хумай (Солнце, невеста Урала) и Айсылу (Луна, невеста Шульгана), то в “Огузнамэ” и Солнце (День-царь), и Луна (Луна-царь), персоны мужского пола, являются его, Самрау-царя, женами. Таким образом, и День-царь, и Луна-царь – в старых тюркских дастанах являются сыновьями Огуз-кагана, и в то же время его женами (15:20). Также в шумерском и вовилоно-аккадском мифах Луна и его сын Көн (Солнце) изображаются мужским полом (101:163). В то же время в эпосе “Урал-батыр” мужчина-Самрау выступает как богиня Ер-Һыу (Земля-Вода) -- женского пола. Непонимающему человеку – это может казаться чрезвычайной путаницей, хаосом. Но “путаницу” можно развязать исходя из принципа “вниз головой”, основанного на законе симметрии в сознании человека. Потому что есть “этот свет” и “тот свет”. Этот общий взгляд на мир по сей день четко изображается в сознании игбо-этнической группы Африки (98:100). В сознании народов мира было распространено представление о космосе как о сфере тыквы или двух половин яйца (98:101). Боги и богини сего мира (земного) как только попадают в тот мир (в подземный) очень быстро меняют свою природу, превращаясь боги -- в богини и богини – в боги (меняются показатели пола). Это суеверие у башкир сохранилось до наших дней: мужчина, якобы перешагнувший радугу (мост Салавата) превращается в женщину, а женщина в мужчину – перед нами намек на выход на “тот свет”... Таким образом, Солнце под землей считается мужчиной, а на земле – женщиной, Луна под землей – женщиной, на земле – мужчиной. Вот почему в эпосе “Урал-батыр” герои во время женитьбы должны перейти из одного света в другой, таким образом они должны организовать нужное им половое соответствие: Самрау, чтобы жениться на Солнце, переходит из земного мира в небесный мир (15:500). А Шульган в сарае Самрау проваливается с земли на подземный мир. И Урал достигает своего будучи:

 

Муж, прошедший змея страну,

Муж, узнавший, где право, где лево... (15:2250).

 

Вообще, Самрау выступает как Урал-батыр “сего мира”, а Ҡахкаха - в виде Шульган-батыра, все они вместе составляют две стороны одной медали. Если взглянуть со стороны, Шульган является повелителем подземного мира (поэтому он всегда приносит смерть). Значит, по закону “вниз головой”, женский сосок, из которого он сосал, в том мире оказывается “соском мальчика”... Не забудем о том, что слово “убу”, обозначающее грудь, имеет синоним “әр(үр)”. Из этого понятно, что близнецы из знаменитого шумерского эпоса называются детьми Үр-үр (читается как Аруру) (22:100). “Үр-үр” здесь и есть “уб-уб” – спаренная гора. В Ҡуш-тау, наверно, большой (мужской) стороной считался правый (северный) холм, и малой (женской) стороной груди – левый (южный) холм. Потому что правая сторона всего микро- и макрокосмического пространства тюркского мира считался мужской и нижней (потусторонней) стороной, левая сторона – женской и верхней (сего мира) стороной (77:150). В связи с этим, далекие шумерские предки правую (нижнюю) половину жертвенного скота посвящали в честь “верхних богов и богинь” (101:174), так как его левая сторона является своим имуществом для верхней стороны: свое самому не дарят... Эта концепция “правая-левая” составляет основу сюжета “Урал-батыр”, и напрямую связывает этот знаменитый эпос со старым шумерским эпосом. Так как в вавилоно-аккадском эпосе, являющемся преемственностью шумерского эпоса, этот факт четко выделяется так же как и в эпосах тюркского мира. Бог Солнца Шамаш, изображенный Хумаем в эпосе “Урал-батыр”, и до этой эволюции перенесший изменения Шамаш – Самас – Һамас – Һамаз – Һамай/Хумай, сообщает Энкиду, который обречен к смерти и обязательно должен уйти на “тот свет”:

 

А теперь Гильгамеш, и друг твой, и родня,

Уложит тебя на вечную кровать,

Перенесет тебя налево –

В спокойный последний дом... (34:195).

 

Действительно, когда умирает Энкиду, Гильгамеш подтверждает вышеуказанное, обратившись к духу покойного:

 

Я уложил тебя на святую кровать,

Перенес тебя налево –

В спокойный последний дом... (34:109).

 

То, что это вошло в привычку в течение тысячи лет, подтверждает следующая истина: у башкир сегодня в брачной постели муж ложится с правой стороны, а жена слева. Из покон веков, на левой стороне башкирского дома, а также в юртах находится печка-очаг, кухня (женская сторона), с правой стороны - түр (почетное место, от этого слово түрә “человек, место которого на түре, начальник”), хозяин – “түрә-начальник” обычно садится там. Из посторонних это почетное место дается только уважаемому гостю мужского пола, вошедшему в дом. Зажиточные люди строят дома друг напротив друга: в середине – передний дом, справа большой (почетный, мужской) дом, слева маленький (женский, дом матери, кухня) дом. Такое же явление наблюдается в архитектуре современных африканских народов (98:63). Это – обычное явление в культуре предков, которое превратилось в закон еще в те времена. В связи с этим можно рассуждать: одна ветвь рода, которая сосала из “большого холма”, жила в патриархате, а другая ветвь, которая сосала из “малого холма” – в матриархате.

В башкирском языке до сих пор сохранилась память о мифическом большом холме (правая грудь) и малом холме (левая грудь): вотчинные башкиры (“ғасаба”) и крепкие, здоровые (“кәраба”) башкиры (ныне произносится по отношению к близнецам: один – ирәбе (большой, крупный), другой – кесәбә - маленький (то есть в виде кесабе-лә - кесе бала – маленький ребенок). Сила священного материнского молока мифической горы Ҡуш-тау превращается в два мифических героя – в этом контексте в образ Хызыра-Ильяса, и изображается в виде добрых носителей волшебного молока – спаренной груди – холма Великой матери ( то есть та же Волчица/Собака и Бизон/Корова и Урал-Шульган). Мы часто встречаем изображение материнской груди в виде үр-уба (высота-холм) и волшебства материнского грудного молока мы часто встречаем во многих образцах башкирского народного творчества. “Когда речь идет о женских истуканах, - пишет известный фольклорист Фануза Надршина, - невозможно упустить из виду интересное топонимическое предание, но к сожалению, присланное (в институт) в виде фрагментальной записи. Там сообщается о наличии истукана около озера Калды в Челябинской области и упоминается необычное свойство истукана – из него постоянно стекает молоко” (Ф.Надршина. Легендарные сюжеты и суеверные рассказы, основанные на древних верованиях. Рукопись. С.103-104). “Инә ҡарғышы төшөр ине, инә һөтө ебәрмәй” -- “проклятие матери убило бы, но оберегает материнское молоко” гласит башкирская пословица (21:163, №1009). Как видим, волшебство грудного молока оказалось сильнее его источника -- самой матери, потому что оно исходит из грудного молока праотца Господа Всевышнего Имира. В целом, материнское молоко у всех тюрков считался священным и волшебным. Вспомним, что у шумеров понятие освобождения военного пленного употребляется в значении “отпускать имергә -- сосать мать”; шумерское слово “имергә” -- “сосать” в том же значении употребляется в современном башкирском языке, шумерское слово в значении “имсәк” так же как и у нас: “убур” (8:181). “Уб-үр” – оно образована из хорошо понятных понятий уба (холм) и үр (вышина). В то же время оно раскрывает и происхождение современного слова “үбер” (үбеү – целовать): младенец сосет (целует) материнскую грудь (убыр – һурыр сосать). Средний звук “б” превратился в “м” и, кажется, в результате этого образовались слова “умур”, “имер” от слова “убур”. А слово “имсәк”, если рассмотрим внимательно: им-сәк – ем-сок (сок – һыу “вода”, в Саратовской области есть река Сок). В древнем говоре “им-им” (“уб-уб”) самостоятельно употреблялось в значении “спаренная грудь”, поэтому вотрая часть “сәк”, наверно, удвоился как “сәк-сәк” – дало то же значение “спаренная грудь”, так как доказательство этого сохранился в виде слова-реликта в русских родственных языках – “сиски”. Это, похоже, образовано следующим образом: сәксәк>цикцик>сиски. В качестве подарка царям-богам предки готовили священый сәк-сәк/чак-чак – мучное изделие в виде кончиков груди, его мешали с медом и придавали конусообразную форму (форму грудей). Она и сегодня готовится подобным образом, в башкирском застолье сәк-сәк как и свежий кумыс считается одной из самых священных пищ. Также вырисовывается доказательсвто, предполагающее, что оно пришло к нам с шумерских времен. У шумеров, например, втречается имя святой женщины Сәк-сәк – так называли жрицу храма Бау (бау в современном башкирском языке род) – богиню рода или жену царя, занимающую место богини. Современнные башкирские девушки чато носят имя Сәк-сәк (Сәсәк). И С.Ш.Чагдуров отмечает, что в сущности имени лежит женское начало (8:182).

Если в отрезке времени начиная с начала появления осмысленных звуков до образования определенных слов с отдельным значением слова представлялись как великий корень, который исходит из-под земли, то в стадии образования абстрактных слов отделяется первый мифический корень. И они оба вместе начинаются из одного центрального корня, продолжают расти на земле в виде спаренного столба. То, что праязык имеет абстрактные значения (мы рассмотрим это в примерах, взятых из труда выдающегося советского ученого И.М.Дьяконова) исходит из того, что человек начинает размышлять об окружающей среде в широком космогоническом плане, что он создает в своем сознании универсальную космогоническую концепцию бытия. Памятники, найденные в Сибири, приводят к научному результату, что например, еще в эпоху палеолита человек чувствовал свое место и место небесных святил в космическом пространстве, и даже умел считать – составил простую модель лунного цикла (80:74). Поясняя, абстрагирование первоязычных слов в первую очередь заключается в терминах космогонической модели (божественные названия, изображающие огняь, воду, землю, небо, мужчину, женщину и т.д. – названий богов). Вот почему праязык и миф, когда все дальше пронизываемся до древних глубин, приближаются друг к другу и в дальнейшем смыкаются как единое целое. Мы увидели это на примере Ҡуш-тау – Урал -- Шульган). Вот почему и архаическая часть лексического состава всех современных языков мира, и имена богов основных языков мира (дополним также и знание первоискусств и первописьма!) удивительно одинаковые. А исследователи, которые опровергают это единство (а таких много!), не учитывают целостность и праязыка, и мифа. И те, которые берут за основу “внешнее сходство слов”, “типологические сходства”, словами другого ученого не могут избавиться от “формалистического разжевывания флексий, откликов” (81а:8). Надо поставить точку над “фонетически-фразеологическими” пререканиями, -- обобщает тот же ученый, - по-моему, исследование нужно вывести на обширное обозрение. Это мнение, котрое в душах многих, которого выдвигает наука”. Поэтому, автор этих строк надеется, что его изыскания о праязыке поймут как потребность комплексного изучения этой проблемы. Потому что, к сожалению, по сей день нет вышедших в свет работ башкирских ученых о праязыке и прамифе. Учитывая необходимость правильного понимания таких сложных задач и отсутствие специального учебника, обучающего основы знаний праязыка и прамифа, считаем правильным дать направительные сведения.