Элиас Канетти. Масса и власть

Элиас Канетти. Масса и власть

МАССА

Боязнь прикосновения и ее метаморфозы

Открытая и закрытая масса

Разрядка

Жажда разрушения

Прорыв

Открытая масса это масса в собственном смысле слова, которая свободноотдается своему естественному стремлению к росту. Открытая масса не имеетясного чувства или представления, насколько большой она могла бы стать. Онане привязана ни к какому заранее известному помещению, которое ейтребовалось бы заполнить. Ее размер не определен; она склонна расти добесконечности, а для этого ей нужно лишь одно: больше и больше людей. В этомголом состоянии масса особенно приметна. При атом она воспринимается какчто-то необычное, а поскольку она рано или поздно распадается, ее трудносполна оценить. Наверно, к ней и дальше не относились бы с доста1 очнойсерьезностью, если бы чудовищный прирост населения и быстрое разрастаниегородов, характерное для нашей современной эпохи, не способствовали всеболее частому ее возникновению. Закрытые массы прошлою, о которых еще будет идти речь, превратились ворганизации для посвященных. Своеобразное состояние, характерное для ихучастников, кажется чем-то естественным; ведь собирались всегда радикакой-то определенной цели: религиозной, торжественной или военной, исостояние, казалось бы, определялось этой целью. Пришедший на проповедьнаверняка пребывал в искреннем убеждении, что ею интересует проповедь, и онбы удивился, а может быть и возмутился, скажи ему кто-то, что больше самойпроповеди ему приятно множество присутствующих. Смысл всех церемоний иправил, характерных для таких организаций, в сущности, yдержание массы:лучше надежная церковь, полная верующих, чем весь ненадежный мир.Равномерность посещения церкви, привычное и неизменное повторениеопределенных ритуалов обеспечивали массе своего рода массовые переживания,только введенные в какое-то русло, рамки. Исполнение этих обрядов в строгоопределенное время заменяет потребность в чем-то более суровом и сильном. Возможно, таких учреждений было бы достаточно, оставайся число людейпримерно одинаковым. Но в города прибывает все больше жителей, ростнародонаселения в последние сто лет происходит нарастающими темпами. Темсамым создавались и предпосылки для образования новых, более крупных масс, иничто, в том числе самое опытное и умелое руководство, не способно было притаких условиях остановить этот процесс. Выступления против традиционного церемониала, о которых рассказываетистория религии, всегда были направлены против ограничения массы, которая вконечном счете хотела вновь ощутить свой рост. Вспомним Нагорную проповедьНового завета: она звучала под открытыми небесами, ее могли слушать тысячи,и она была направлена в этом нет никакого сомнения против ограничительногоцеремониала официального храма. Вспомним стремление христианства во временаапостола Павла * вырваться из национальных, племенных границ еврейства истать универсальной религией для всех людей. Вспомним о презрении буддизма ккастовой системе тогдашней Индии. Событиями подобного рода богата и внутренняя история отдельных мировыхрелигий. Храм, каста, церковь всегда оказываются слишком тесными. Крестовыепоходы порождают массы таких размеров, что их не могло бы вместить ни одноцерковное здание тогдашнего мира. Позднее флагелланты устраивают своидейства на. глазах у целых городов, причем они еще путешествуют из города вгород. Проповедник Весли * еще в XVIII веке организует свое движениеметодистов, устраивая проповеди под открытым небом. Он прекрасно сознает,как важно привлечь к себе большие массы, и не раз отмечает в своем дневнике,сколько людей слушало его на этот раз. Прорыв из закрытых помещений, гдепринято собираться, всегда означает желание массы вернуть себе прежнююспособность к внезапному, быстрому и неограниченному росту. Итак, прорывом я называю внезапный переход закрытой массы в открытую.Такое случается часто, однако не следует понимать этот процесс как чистопространственный. Порой впечатление такое, как будто масса вытекает изпомещения, где она была надежно укрыта, на площадь и па улицы города, гдеона, все в себя вбирая и всему открытая, получает полную свободу действий.Но важней этого внешнего процесса соответствующий ему процесс внутренний:неудовлетворенность ограниченным числом участников, внезапное желаниепривлечь к себе других, страстная решимость вобрать всех. Со времен Французской революции такие прорывы приняли форму, которуюможно назвать современной. Очевидно, потому, что масса в значительной мереотказалась от связи с традиционными религиями, нам стало с тех пор легченаблюдать ее, так сказать, в голом, биологическом виде, вне трансцендентныхтолкований и целей, которые она позволяла себе внушать прежде. Историяпоследних 150 лет отмечена быстрым возрастанием числа подобных прорывов; этоотносится даже к войнам, которые стали массовыми. Массе уже не достаточноблагочестивых правил и обетов, ей хочется самой ощутить в себе великоечувство животной силы, способность к страстным переживаниям, а для этоговсегда можно и< пользовать любой повод, любое социальное требование. Важнопрежде всего констатировать, что масса никогда не испытывает насыщения. Покасуществует человек, ею не охваченный, она проявляет аппетит. Сохранит ли онаего, если действительно вберет в себя всех, никто не может сказатьнаверняка, но это весьма вероятно. В ее попытках удержаться есть что-тобессильное. Единственный перспективный путь тут образование двойной массы,когда одна масса может сопоставлять себя с другой. Чем ближе обе по силе иинтенсивности, тем дольше, меряясь друг с дружкой, смогут они продлить своесуществование.

Чувство преследования

Укрощение масс в мировых религиях

Паника

Паника в театре, как уже часто бывало замечено, это распад массы. Чем сильнее объединяло людей представление, чем более замкнута форма театра,который держит их вместе внешне, тем более бурно происходит распад. Впрочем, может быть и так, что само по себе представление еще несоздает настоящей массы. Часто оно вовсе не захватывает публику, которая нерасходится просто потому, что уже пришла. То, чего не удалось вызвать пьесе,тотчас делает огонь. Он не менее опасен для людей, чем звери, самый сильныйи самый древний символ массы. Весть об огне внезапно обостряет всегдаприсутствовавшее в публике чувство массы. Общая, несомненная опасностьпорождает общий для всех страх. На какое-то время публика становитсяподлинной массой. Будь это не в театре, можно было бы вместе бежать, какбежит стадо зверей от опасности, черпая дополнительную энергию в единойнаправленности движения. Такого рода активный массовый страх великоеколлективное переживание всех животных, которые живут стадом, быстро бегаюти вместе спасаются. В театре, напротив, распад массы носит насильственный характер. Дверимогут пропустить одновременно лишь одного или нескольких человек. Энергиябегства сама собой становится энергией, отбрасывающей назад. Между рядамистульев может протиснуться лишь один человек, здесь каждый тщательно отделенот другого, каждый сидит сам по себе, на своем месте. Расстояние доближайшей двери для каждого разное. Нормальный театр рассчитан на то, чтобызакрепить людей на месте, оставив свободу лишь их рукам и голосам. Движениеног по возможности ограничивается. Таким образом, внезапный приказ бежать, который происходит от огня,вступает в противоречие с невозможностью совместного движения. Дверь, черезкоторую каждый должен протиснуться, которую он видит, в которой он видитсебя, резко отделена от всех прочих, это рама картины, которая очень скороовладевает его мыслями. Так что масса подвергается насильственному распадукак раз на вершине своего самоощущения. Резкость перемены проявляется всамых сильных, индивидуальных действиях: люди толкаются, бьются, бешеноколотят вокруг. Чем больше человек борется "за свою жизнь", тем яснее становится, чтоборется он против других, которые мешают ему со всех сторон. Они выступаютздесь в той же роли, что и стулья, балюстрады, закрытые двери, с той толькоразницей, что эти другие еще движутся против тебя. Они теснят тебя отовсюду,откуда только хотят, вернее, откуда теснят их самих. Женщин, детей, стариковщадят не больше чем мужчин, здесь просто никого не различают. Это характернодля массы, где все равны; и хотя каждый уже не ощущает себя частицей массы,он все еще ею окружен. Паника это распад массы внутри массы. Отдельныйчеловек отпадает от нее в момент, когда ей как целому грозит опасность, онхочет от нее отделиться. Но так как он физически еще принадлежит ей, онвынужден против нес бороться. Довериться ей теперь означало бы для негогибель, поскольку гибель грозит ей самой. В такой момент он делает все,чтобы как угодно выделиться. Ударами и пинками он навлекает на себя ответныеудары и пинки. Чем больше он их раздает, чем больше получает в ответ, темяснее он ощущает себя, тем отчетливей начинает вновь осознавать границысобственной личности. Интересно наблюдать, как много общего оказывается между массой ипламенем для вовлеченных в эту борьбу. Масса возникает благодарянеожиданному виду огня или возгласу "Пожар!"; подобно пламени она играет стем, кто пытается из нее вырваться. Люди, которых этот человек расталкивает,для него словно горящие предметы, их прикосновение к любому месту телавраждебно ему, оно его пугает. Это общее чувство враждебности, напоминающееоб огне, захватывает каждого, кто попадается на пути; то, как он постепенноподступает к каждому предмету отдельно и наконец полностью его охватывает,весьма напоминает поведение массы, грозящей человеку со всех сторон.Движения в ней непредсказуемы, вдруг вырывается из нее рука, кулак, нога,точно языки пламени, которые могут взвиться внезапно и где угодно. Огонь,приобретший вид лесного или степного пожара, есть враждебная масса, каждыйчеловек может это ярко почувствовать. Огонь вошел в его душу как символмассы и таким остается в его сознании. А когда приходится видеть, как впанике старательно и как будто бессмысленно топчут ногами человека это естьни что иное, как растаптывание огня. Панику как распад можно предотвратить лишь в том случае, если продлитьпервоначальное состояние общего массового страха. Это возможно в церкви,которой что-то грозит: тогда в общем страхе начинают молиться общему Богу,ибо ему одному дано совершить чудо потушить огонь.

Масса в виде кольца

Свойства массы

Ритм

Ритм первоначально это ритм ног. Каждый человек ходит, а поскольку онходит на двух ногах и попеременно касается земли ступнями, поскольку онпередвигается, покуда происходит это касание, независимо от его желаниявозникает ритмический звук. Шаг правой и левой ноги никогда не бываетсовершенно одинаков. Разница между ними может быть больше или меньше, этозависит от личных свойств или настроения. Можно также идти быстрее илимедленнее, можно бежать, внезапно остановиться или прыгнуть. Человек всегда прислушивался к шагам других людей, они навернякаинтересовали его больше, чем свои собственные. Хорошо известна и походкаразных животных. Многие из их ритмов богаче и выразительней, чем у людей.Когда бегут стада копытных словно движутся полки барабанщиков. Древнейшимзнанием человека было знание животных, которые его окружали, которые емуугрожали и на которых он охотился. Он учился распознавать их по ритмудвижения. Древнейшим шрифтом, который человек учился читать, был шрифтследов. Это была своего рода ритмическая нотопись, существовавшая испоконвеков; она сама собой запечатлевалась на мягкой земле, и человек, читавшийследы, связывал с ними шум, при котором они возникали. Следы зачастую бывали многочисленные, густые. Люди, первоначальножившие мелкими ордами, молча разглядывали их и проникались сознанием, каквелика разница между их малым числом и громадностью этих стад. Они былиголодны и все время искали добычу; чем больше добычи, тем лучше для них. Ноони так же хотели, чтобы их самих было больше. Стремление людей умножатьсявсегда было сильным. Не стоит, однако, понимать под этим словом простоежелание плодиться. Люди хотели, чтоб их было больше теперь, в данномконкретном месте, в этот самый момент. Многочисленность стад, на которых ониохотились, и желание множить собственное число своеобразно переплетались вих душе. Свое чувство они выражали в определенном состоянии общеговозбуждения, которое я называю ритмической или конвульсивной массой. Средством для этого был прежде всего ритм их ног. Вслед за одними идутдругие. Шаги, быстро вторя шагам, создают впечатление множества людей. Онине сдвигаются с небольшою пятачка, танцуют все время на одном месте. Шаги ихне становятся тише, они повторяются и повторяются с неизменной громкостью иживостью. Их интенсивность компенсирует недостаток численности. Когда топотстановится сильней, впечатление такое, будто людей больше. Для всех людейвокруг танец обладает притягательной силой, которая не ослабевает, покуда онне кончится. Все, кто только может его слышать, присоединяются к нему,включаются в него. Самым естественным было бы, если бы этот приток людейпродолжался. Но поскольку вскоре не остается уже никого, кто мог бы к нимприсоединиться, танцующие, сознавая свое ограниченное число, должныизображать нарастание сил. Они двигаются так, как будто их становится всебольше. Их возбуждение растет и доходит до неистовства. Но каким образом они компенсируют недостаток численности? Тут особенноважно, что каждый из них делает то же, что и другие, каждый топает так же,как и другой, каждый машет руками, каждый совершает одни и те же движенияголовой. Эта равноценность участников как бы разветвляется на равноценностьчленов каждого. Все, что только в человеке подвижно, обретает особую жизнь,каждая нога, каждая рука живет сама по себе. Отдельные члены сводятся кобщему знаменателю. Они совсем сближаются, часто покоясь друг на друге. Ихравноценность подкрепляется плотностью и совмещается с равенством. И вотперед тобой пляшет единое существо с пятьюдесятью головами, сотней ног исотней рук, все движутся единообразно и с единой целью. На вершиневозбуждения эти люди действительно чувствуют себя одним целым, и лишьфизическое изнеможение валит их с ног. У всех конвульсивных масс--именно благодаря ритму, который имиовладевает, есть что-то сходное. Это наглядно может продемонстрироватьрассказ об одном таком танце, относящийся к первой трети прошлого века. Речьидет о танце хака новозеландского племени маори, танце первоначальновоинском. "Маори стали в длинный ряд по четыре человека. Танец, называемый"хака", должен был внушить страх и ужас каждому, кто видел его впервые. Всеплемя, мужчины и женщины, свободные и рабы, стояли вперемешку, независимо отзанимаемого ими положения. Мужчины были совершенно нагие, если не считатьпатронташей, опоясывавших их. Все были вооружены ружьями и штыками,прикрепленными к концам копий и к палкам. Молодые женщины с обнаженнойгрудью, включая жен вождя, также принимали участие в танце. Такт пения, сопровождавшего танец, выдерживался весьма строго.Подвижность этих людей была поразительна. Вдруг все они высоко подпрыгивали,отрываясь от земли одновременно, как будто ими двигала одна воля. В тот жемиг они взмахивали своим оружием и изображали на лице гримасу. Со своимидлинными волосами, которые у них обычны как для мужчин, так и для женщин,они были подобны войску горгон. Опускаясь, все издавали громкий стук о землюдвумя ногами одновременно. Этот прыжок в воздух повторялся часто и во всеболее быстром темпе. Черты их были искажены так, как только возможно для мускуловчеловеческого лица, и всякую новую гримасу в точности повторяли всеучастники. Стоило одному сурово, как будто винтом, стянуть лицо, все тотчасему подражали. Они так вращали глазами, что порой виден был только белок иказалось, что в следующий миг они выскочат из орбит. Все одновременновысовывали длинные-предлинные языки, как этого никогда не смог бы сделать ниодин европеец; для этого нужно долго, чуть ли не с детства, упражняться. Ихлица представляли собой зрелище ужасающее, и облегчением было отвести от нихвзгляд. Каждая часть их тела жила отдельной жизнью: пальцы рук и ног, глаза,языки, равно как сами руки и ноги. Они громко били себя ладонями то по левойчасти груди, то по бедрам. Шум их пения был оглушителен, в танце участвовалоболее 350 человек. Можно себе представить, какое воздействие производил этоттанец в военные времена, как он возбуждал храбрость и как усиливалвраждебность обеих сторон друг к другу" '. ' I. S. Polark. New Zealand. Л narrative of travels and adventures.London, 1838, Vol. 1, p. 81-84. Вращение глазами и высовывание языка знаки вызова и противостояния. Ихотя война, вообще-то, дело мужчин, причем свободных мужчин, возбуждениехакой охватывает всех. Масса здесь не знает ни пола, ни возраста, ниобщественного положения: все действуют как равные. Однако что отличает этоттанец от других подобного же рода это особенно ярко выраженное разветвлениеравенства. Получается, будто каждое тело оказывается разложенным наотдельные части, не только на руки и ноги, это как раз бывает часто, нотакже и на пальцы рук и ног, языки и глаза, причем все эти языки действуютсинхронно, делают одно и то же в один и тот же миг. Равными в одном и том жедействии оказываются то все пальцы, то все глаза. Самые мелкие частицы телобъединяются этим равенством, которое проявляется в непрерывно нарастающемдействии. Вид 350 человек, которые одновременно подпрыгивают вверх,одновременно высовывают языки, одновременно вращают глазами, долженпроизвести впечатление неодолимого единства. Плотность здесь это не толькоплотность людей, но также плотность отдельных частей их тела. Кажется, что,даже если бы эти пальцы и языки не принадлежали людям, они могли быдействовать и сражаться сами по себе. Ритм хаки делает самоценным каждое изэтих равенств в отдельности. Все вместе и на таком подъеме они неодолимы. Ведь происходит все так, как будто предполагается, что это увидят: какбудто враг на них смотрит. Интенсивность совместной угрозы вот что такоехака. Но возникнув ради этой цели, танец стал чем-то большим. Выучиваемый смалых лет, он имеет разные формы и исполняется по всяким возможным поводам.Многих путешественников приветствовали, исполняя перед ними хаку. Из ихрассказов мы и получили эти сведения. Две дружественные группы,встретившись, также приветствуют друг друга исполнением хаки; и это делаетсятак серьезно, что неосведомленный наблюдатель каждый миг опасается началабитвы. При торжественном погребении большого вождя, после всех горькихстенаний и актов самоистязания, принятых у маори, после торжественного ивесьма обильного пиршества все вдруг вскакивают, хватают свои ружья иначинают хаку. В этом танце, в котором могут участвовать все, племя ощущает себямассой. Они исполняют сто всякий раз, когда испытывают потребность в том,чтобы быть массой и предстать в этом качестве перед другими. Добившисьритмического совершенства, племя обретает необходимую уверенность в своейцели. Благодаря хаке его единство не подвергается серьезной внутреннейугрозе.

Неподвижность

Медленность, или Отдаленность цели

Переживший других

Выживание и неуязвимость

Стремление пережить других как страсть