МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ В ПСИХОЛОГИИ

 

Московский городской психолого-педагогический университет

Ф.Е. Василюк

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ В ПСИХОЛОГИИ

Рекомендовано Советом по психологии УМО по классическому университетскому образованию в качестве учебного пособия для студентов высших учебных заведений, обучающихся по направлению и специальностям психологии

Москва

МГППУ Смысл

УДК 159.95

ББК 88

В 194

В 194 Василюк Ф. Е. Методологический анализ в психоло­гии. М.: МГППУ; Смысл, 2003.—240 с.

ISBN 5-89357-144-4 («Смысл»)

ISBN 5-94051-018-3 (МГППУ)

Рецензенты:

Академик РАО, профессор В.П. Зинченко

Доктор психологических наук Д.А. Леонтьев

Кандидат психологических наук В.В. Умрихин

В монографии рассматриваются три уровня методологичес­кого анализа в психологии. На первом уровне фокусом мето­дологического внимания становится отдельная категория, на втором — психологическая концепция, на третьем — научная ситуация. Каждый из уровней представлен в книге образцами коротких методологических исследований, материалом для кото­рых послужили концепты и концепции таких авторов, как И.П. Павлов, Г. Селье, Б.Ф. Скиннер, А.Н. Леонтьев, Н. А. Бернштейн, Д.Н. Узнадзе, В.Н. Мясищев и др.

Пособие адресовано аспирантам и студентам старших кур­сов психологических факультетов. Навыки методологической работы особенно востребованы при подготовке к итоговым и кандидатским экзаменам, при написании диплома и диссер­тации. Книга обращена также к коллегам, которые, уже все сдав и защитив, продолжают с интересом вдумываться в тео­ретико-методологические проблемы психологии.

ISBN 5-89357-144-4 («Смысл»),

ISBN 5-94051-018-3 (МГППУ)

© Ф.Е. Василюк, 2003

© Московский городской

психолого-педаго­гический университет, 2003

© Издательство «Смысл» (оформление), 2003

Оглавление

Предисловие. 3

Часть 1. Методологический анализ психологических понятий. 6

1.1. Введение. 6

1.2. Методологический анализ понятия стресс. 7

1.3. Историко-методологический анализ психотерапевтических упований. 11

Часть 2. Методологический анализ психологических теорий. 26

2.1. Введение. 26

2.2. От Павлова к Бернштейну. 27

2.3. Павлов и Скиннер: сравнительный методологический анализ теорий. 45

2.4. К проблеме единства общей психологии. 64

Часть 3. Методологический анализ научной ситуации в психологии. 78

3.1. Введение. 78

3.2. От психологической практики к психотехнической теории. 79

3.3. Методологический смысл психологического схизиса. 89

Комментарии. 102

Литература. 105

Предисловие

1976 год. Москва. Моховая... прошу прошения — про­спект Маркса. Крыльцо Института общей и педагоги­ческой психологии АПН СССР. М К. Мамардашвили и перерыве между лекциями набивает трубку табаком.

— Мераб Константинович, какая сейчас самая ак­туальная проблема в психологии?

Не торопясь, зажигает огонь. Раскуривает. Затягива­ется. Облачко ароматного дыма. Взгляд исподлобья:

— Как и везде. Проблема выживания.

Прошло четверть века. Выжила ли наша психология? Скажут, что за вопрос?! Полки книжных магазинов ло­мятся от психологической литературы. Вместо трех про­фессиональных журналов выходят десятки. Есть даже психологические газеты. В одной только Москве больше пятидесяти (!) психологических факультетов. Действуют сотни психологических центров разного профиля — и государственных, и общественных, и частных. Признаки роста налицо. Психологии много. (Иногда кажется даже, что слишком много.) И, тем не менее, вопрос о выжи­вании не так прост.

Живой организм — это не набор какого-то количества органов. Признаком «жизненности» является не только рост, но и целостность. Именно единства нашей психо­логии недостает для того, чтобы она не просто выжива­ла, а полнокровно жила. Цельность в науке — это не монолитное единомыслие, а возможность сойтись в спо­ре, значимость противостояния позиций и подходов. Сей­час же в нашей профессии камни разбросаны настолько, что они почти не сталкиваются между собой. Нет общего пространства мысли, где научное слово могло бы кого-то всерьез затронуть, возмутить или обрадовать, вдохно­вить и побудить к ответу и дискуссии. Слово перестало быть общезначимым событием.

Не знаю, наступило ли время собирать камни. Но хорошо представляю образ «героя» новой психологии, которому эту задачу собирания камней предстоит ре­шать. Это молодой коллега, получивший университет­ское психологическое образование и благодаря здоровой инертности всякой образовательной системы успевший приобщиться к живой традиции отечественной психо­логической мысли. Его учителя лично знали «отцов-ос­нователей» А.Н. Леонтьева, А.Р. Лурию, П.Я. Гальперина, Д. Б. Эльконина и др. В то же время у моего воображае­мого героя была возможность погрузиться в океан за­падной психологической литературы, возможность, которую до середины 1990-х годов имели лишь едини­цы. Но и это не все — многочисленные тренинги, «workshop'ы» заезжих психологических знаменитостей, мастер-классы по разным направлениям психологичес­кой практики, которые за 5 лет учебы на психологичес­ком факультете он успел посетить, довершают краткий обзор первичного профессионального багажа молодого психолога. Багаж немалый, он не страдает от дефицита информации, но, похоже, страдает от дефицита сис­темы. Голова его пухнет от множества трудно совмести­мых между собой подходов, категорий, взглядов и методов. Каждый метод вроде бы работает, каждая из освоенных им многочисленных концепций по-своему убедительна, за каждым подходом стоят мировые авто­ритеты, которые к тому же (неслыханное для предше­ствующих психологических поколений дело!) предлагают вполне реальную возможность дальнейшей углубленной специализации. Нужно делать выбор, который решит, быть может, всю дальнейшую профессиональную судь­бу. Это время, когда появляется насущная потребность не просто узнать что-то новое, но навести порядок в своих знаниях, выработать отношение к разным шко­лам, занять позицию; время, когда нужно что-то про­тивопоставить гипнозу убедительности существующих психологических теорий и попытаться сказать свое слово в науке.

Наш герой поступает в аспирантуру, справедливо на­деясь на особую форму обучения, где ему не просто предоставят возможность подготовить и защитить диссер­тацию, но и помогут выработать осознанную, личную систему профессиональных взглядов, профессиональное мировоззрение. Однако этому-то его как раз никто и не учит. Курсы по психологии большей частью представля­ют собой подготовку к сдаче кандидатского минимума, то есть конспективное повторение дисциплин психоло­гического цикла, которые он в развернутом виде уже прослушал на психологическом факультете. При этом сам принцип обучения совершенно не меняется. А жаль.

Жаль потому, что и магистральное направление, по которому пойдет развитие нашей психологии, и то, смо­жет ли отечественная психология снова собраться в цело­стную дисциплину, преодолеть раздробленность на тысячу мелких островков, — все это зависит именно от сегод­няшнего аспиранта. Так было не всегда и так будет недол­го. Сейчас в аспирантуру приходит первое поколение психологов, которые получили образование в небывалых до сих пор условиях — во-первых, в ситуации вполне сфор­мировавшейся психологической практики, во-вторых, при обилии переводов западной психологической литерату­ры, в-третьих, при живой еще отечественной психологи­ческой традиции. Такое сочетание условий встречается впервые. Поэтому позволю себе выдвинуть прогноз, что именно из аспирантов первого десятилетия нынешнего века должны выйти лидеры психологии, которые опре­делят лицо нашей науки на следующем большом истори­ческом этапе.

Исходя из этих соображений, самым актуальным в развитии психологического образования сегодня явля­ется реформирование системы обучения в аспирантуре. И главная инновация, которая, на мой взгляд, должна быть внесена в эту систему, — обучение критическому методологическому мышлению.

С таким пониманием исторической ситуации отече­ственной психологии связан замысел данной книги. Она задумана как учебное пособие по курсу «Техника методо­логического анализа в психологии», который автор пла­нирует разработать и прочесть для аспирантов МГППУ. Цель этого курса, в отличие от традиционно читающего­ся в рамках пятилетней университетской программы кур­са «Методологические основы психологии»[1], состоит не в том, чтобы рассмотреть философско-методологическое значение некоторых важных проблем, принципов, под­ходов и категорий психологии, а в том, чтобы научить слушателя технике самостоятельного формулирования и решения методологических задач, возникающих в ходе всякого научного исследования. Не плоды методологичес­кого анализа, а его методику и инструментарий — вот что хотелось бы выдвинуть на первый план в этом курсе. Рас­считываю на интерес аспирантов к такому курсу, поскольку написание литературного обзора к диссертации, форму­лировка предмета и метода исследования, ответы на тра­диционные вопросы о теоретической новизне и практической значимости как раз и требуют навыков в решении методологических задач.

Можно выделить три рода таких задач и, соответствен­но, три уровня методологической работы:

1. Методологический анализ психологических понятий.

2. Методологический анализ психологических теорий.

3. Методологический анализ состояния данной облас­ти психологической науки.

Так выглядит и общая структура книги. В каждой из трех частей мы приводим примеры, образцы методоло­гических анализов, где методологический инструмента­рий показывается в действии.

Это не хрестоматия и не учебник, а именно «учебное пособие» для авторского спецкурса. Автор подобрал для него собственные тексты так, чтобы они могли выпукло представить средства и технику методологического ана­лиза на разных уровнях: уровне психологического поня­тия, отдельной теории и научной ситуации. Конечно, ни хрестоматии, ни учебника такое пособие не заме­нит, но и в нем есть нечто незаменимое и важное, то, что обычно не попадает в хрестоматии и учебники, — личное профессиональное мировоззрение. Для того что­бы аспиранту вырабатывать собственную професси­ональную позицию, ему нужно встретиться не только с научными понятиями, категориями и концепциями, но и с чьей-то персональной позицией, разумеется субъ­ективной, но не просто декларированной, а воплощен­ной в конкретном исследовательском материале. Второе преимущество такого монографического пособия по сравнению с хрестоматией — в том, что к анализу раз­нообразного материала применяются одни и те же методо­логические средства, что дает возможность лучше понять и ощутить данный набор инструментов.

Почти все методологические средства, которые ис­пользуются в этой книге, были созданы работой знаме­нитого Московского методологического кружка под руководством Г.П. Щедровицкого. Мне довелось посещать кружок в середине 1970-х годов, и особенное влияние на мое мышление оказали тогда В.Я. Дубровский и О.И. Генисаретский, которых я считаю своими учителями в об­ласти методологии.

Первые, еще студенческие пробы применения осво­енных в кружке методологических орудий на конкрет­ном психологическом материале проходили в творческом диалоге с преподавателями факультета психологии МГУ В.П. Зинченко,Ю.Б. Гиппенрейтер, А.А. Пузыреем, А.А. Тюковым, А.Г. Асмоловым, В.В. Петуховым. С благо­дарностью вспоминаю интеллектуально напряженную и личностно раскрепощенную вдохновляющую атмосферу, в которой проходили их занятия.

Я с удовольствием готовил это пособие для аспиран­тов, может быть, еще и потому, что собственные годы аспирантуры, прошедшие под руководством А.Н. Леонтьева, а после кончины Алексея Николаевича под руко­водством В.П. Зинченко, вспоминаются как один из самых радостных и насыщенных периодов жизни, когда про­фессиональные взгляды складывались в силовом поле между библиотекой и дружеским застольем, и психоло­гия причудливо переплеталась с обстоятельствами лич­ной судьбы, литературными вкусами, спортивными увлечениями, политическими анекдотами и философи­ей жизни. Благодарю за эти воспоминания моих учите­лей и друзей. Из последних особенно Н.А. Алексеева и В.Э. Реньге.

Часть 1. Методологический анализ психологических понятий

Введение

Понятие является основным средством научного мыш­ления. Всякий профессионал знает, насколько успех дела зависит от совершенства и состояния орудий его труда, и потому с любовью и тщанием относится к ним — чис­тит, правит, смазывает, настраивает. Ученый — и в част­ности психолог — не исключение. Какой бы работой ни был занят психолог — исследовательской или практи­ческой, — если он хочет действовать не «по-фельдшерс­ки» и не по наитию, если хочет понимать то, что делает, словом, если выбирает путь профессионала, ему необхо­димо овладеть мастерством обращения с научными пси­хологическими понятиями. Это мастерство включает в себя, во-первых, умение осваивать понятия, во-вторых, искусство применять их и, в-третьих, навыки методоло­гической обработки понятий (одно дело — овладевать при­емами стрельбы из ружья, другое — стрелять и третье — ружье ремонтировать и чистить). Понятиям, как и мате­риальным орудиям труда, свойственно ветшать, притуп­ляться, засоряться, и потому они нуждаются в постоянной методологической заботе. Иногда она состоит в попутной корректировке понятия, иногда приходится ставить его на капитальный ремонт, разбирать на части и собирать заново, иногда требуется создать совершенно новое науч­ное понятие (взяв в качестве материала старый термин, житейское слово, поэтическую метафору), иногда необхо­димо «выполоть сорняки» диких понятий, чтобы пробиться к ясному смыслу, но так или иначе методологическая составляющая в профессиональном психологическом мыш­лении присутствует всегда.

Настоящее пособие вовсе не ставит перед собой цели полного освещения существующих видов и приемов ме­тодологической работы с понятиями — это задача осо­бого метаметодологического текста, здесь же мы даем лишь выборочные образцы методологических анализов психологических понятий.

В главе 1.2 предметом такого анализа станет понятие стресса. Это пример «попутной» методологии, которая об­служивает работу теоретического конструирования, как бы расчищая для задуманной теории пространство мыс­ли и готовя для будущих теоретических конструкций вспо­могательные элементы и формы. Методологический анализ понятия заключается здесь в том, чтобы, выявив логи­ческие противоречия в его научном употреблении, отыс­кать тот неявный категориальный контекст, в котором противоречия снимаются, и тем самым определить точ­ные условия научно-критического (в отличие от наивно-реалистического) употребления этого понятия. Такая методологическая работа напоминает попытку палеонто­лога, нашедшего остатки странного органа ископаемого животного, восстановить среду обитания и образ жизни его, чтобы понять биологический смысл и функцию это­го органа.

В главе 1.3 «Историко-методологический анализ пси­хотерапевтических упований» методология играет не служебную, а относительно самостоятельную роль, со­ответственно этому изменяются и задача, и метод рабо­ты. Сначала вводится рабочая методологическая категория «упования», отражающая, как утверждается, важнейший структурный компонент любой психотерапевтической системы, а затем под углом зрения этой категории рассматриваются последовательно появлявшиесяна исто­рической сцене психотерапевтические подходы. С этими подходами проводится методологическое интервью, в котором всем им предлагают ответить на один и тот же вопрос, и затем полученные ответы выстраиваются в один квазиисторический ряд[2]. Продолжая палеонтологические аналогии, можно сказать, что если бы таким методом воспользовался палеонтолог, он выделил бы одну, ин­тересующую его биологическую функцию (питание, ло-комоцию и т.п.), затем проанализировал бы те органы, те морфологические приспособления, которые у ор­ганизмов разных эпох эту функцию выполняли, и в ито­ге расставил бы их не в хронологическом порядке, а в порядке принципиальных новаций в этих органах.

Разумеется, представленными в этой части книги дву­мя методологическими этюдами все многообразие видов анализа психологических понятий и категорий не ис­черпывается. Но, повторим, задача данного учебного пособия вовсе не в создании завершенной методологи­ческой системы, а в том, чтобы предложить аспиранту примеры методологических анализов, которые позволят ему в подходящей профессиональной ситуации действо­вать по логике прецедента, применяя использованные в этих примерах методологические средства и операции к другим психологическим понятиям и категориям.

1.2. Методологический анализ понятия стресс[3]

Если бы требовалось одним словом определить кри­тическую жизненную ситуацию, следовало бы сказать, что это — ситуация невозможности. Невозможности жить, реализовывать внутренние необходимости жизни (удов­летворять потребности, достигать цели, воплощать цен­ности и т.д.). Из круга терминов, которыми в современной психологии описывается эта реальность, можно выде­лить четыре ключевых, наиболее значимых понятия: стресс, фрустрация, конфликт и кризис. Хотя литерату­ра по данному вопросу огромна[4], теоретические пред­ставления о критических ситуациях развиты довольно слабо. Особенно это касается теорий стресса и кризиса.

Многие авторы ограничиваются простым перечислением конкретных событий, в результате которых создаются стрессовые или кризисные ситуации, или пользуются для характеристики этих ситуаций такими общими схе­мами, как нарушение равновесия (психического, душев­ного, эмоционального), никак их теоретически не конкретизируя. Несмотря на то, что темы фрустрации и конфликта (каждая в отдельности) проработаны намно­го лучше, установить ясные отношения хотя бы между двумя этими понятиями не удается (Eysenck, 1975), не говоря уже о полном отсутствии попыток соотнести од­новременно все четыре названных понятия, определить, не перекрещиваются ли они, каковы логические усло­вия употребления каждого из них и т.д. Исследователи, изучающие одну из этих тем, любую критическую ситуа­цию подводят под излюбленную категорию, так что для психоаналитика всякая подобная ситуация является си­туацией конфликта, для последователей Г. Селье — ситуа­цией стресса и т.д., а авторы, чьи интересы специально не связаны с этой проблематикой, при выборе понятия стресса, конфликта, фрустрации или кризиса исходят в основном из интуитивных или стилистических сообра­жений. Все это приводит к большой терминологической путанице.

Ввиду такого положения дел первоочередной теоре­тической задачей, которая и будет решаться на последу­ющих страницах, является выделение для каждой из понятийных фиксаций критической ситуации специфи­ческого категориального поля, задающего сферу ее при­ложения. Решая эту задачу, мы будем исходить из общего представления, согласно которому тип критической си­туации определяется характером состояния «невозмож­ности», в котором оказалась жизнедеятельность субъекта. «Невозможность» же эта определяется, в свою очередь, тем, какая жизненная необходимость оказывается пара­лизованной из-за неспособности имеющихся у субъекта типов активности справиться с наличными внешними и внутренними условиями жизнедеятельности. Эти внешние и внутренние условия, тип активности и специфическая жизненная необходимость и являются теми главными пунктами, по которым мы будем характеризовать основ­ные типы критических ситуаций и отличать их друг от друга.

Стресс

Непроясненность категориальных оснований и огра­ничений более всего сказалась на понятии стресса. Сна­чала оно означало неспецифический ответ организма на воздействие вредных агентов, проявляющийся в симп­томах общего адаптационного синдрома (Селье, 1960, 1979), теперь это понятие относят ко всему что угодно, так что в критических работах по стрессу даже сложи­лась своеобразная жанровая традиция начинать обзор исследований с перечисления чудом уживающихся под шапкой этого понятия реакций на такие совершенно раз­нородные события, как температурное воздействие и ус­лышанная в свой адрес критика, гипервентиляция легких и деловой успех, физическая усталость и моральное уни­жение (Вилюнас, 1972; Лазарус, 1970; Наенко, Овчиннико­ва, 1970; Губачев и др., 1976). По замечанию Р. Люфта, «многие считают стрессом все, что происходит с чело­веком, если он не лежит в своей кровати» (см. Леей, 1970, с. 317), а Г. Селье полагает, что «даже в состоянии полного расслабления спящий человек испытывает не­который стресс» (Селье, 1970, с. 30), и приравнивает от­сутствие стресса к смерти (там же). Если к этому добавить, что по Селье стрессовые реакции присущи всему живому, в том числе и растениям, то это понятие вместе со своими нехитрыми производными (стрессор, микро- и макростресс, хороший и плохой стресс) ста­новится центром чуть ли не космологической по своим притязаниям системы и знаменем напыщенных философско-этических построений (Селье, 1970), в которых стресс объявляется не больше и не меньше, как «веду­щим стимулом жизнеутверждения, созидания, развития», «основой всех сторон жизнедеятельности человека» (Уша­кова, Ушаков, Илипаев, 1977, с. 7, 14) и т.п. Пределы поня­тия стресса начинают мыслиться по логике гоголевского персонажа: «Вот граница! — сказал Ноздрев. — Все, что ни видишь по эту сторону, все это мое, и даже по ту сторону, весь этот лес, который синеет, и все, что за лесом, все мое».

Подобные превращения конкретно-научного понятия в универсальный принцип так хорошо знакомы из исто­рии психологии, закономерности этого процесса так подробно описаны Л.С. Выготским (1982), что состоя­ние, в котором сейчас находится анализируемое поня­тие, наверное, можно было бы предсказать в самом начале «стрессового бума»: «Это открытие, раздувшееся до мировоззрения, как лягушка, раздувшаяся в вола, этот мещанин во дворянстве, попадает в самую опасную <...> стадию своего развития: оно легко лопается, как мыль­ный пузырь[5]; во всяком случае оно вступает в стадию борьбы и отрицания, которые оно встречает теперь со всех сторон» (Выготский, 1982, с. 304).

И в самом деле, в современных психологических ра­ботах по стрессу предпринимаются настойчивые попыт­ки так или иначе ограничить притязания этого понятия, подчинив его традиционной психологической пробле­матике и терминологии. Р. Лазарус с этой целью вводит представление о психологическом стрессе, который, в отличие от физиологической высокостереотипизирован-ной стрессовой реакции на вредность, является реак­цией, опосредованной оценкой угрозы и защитными процессами (Лазарус, 1970, Lazarus, 1969). Дж Эверилл вслед за С. Сэллсом (Sells, 1970) считает сущностью стрес­совой ситуации утрату контроля, то есть отсутствие ре­акции, адекватной данной ситуации, при значимости для индивида последствий отказа от реагирования (Averill, 1973, р. 286). П. Фресс предлагает называть стрессом осо­бый вид эмоциогенных ситуаций: «...Употреблять этот термин применительно к ситуациям повторяющимся, или хроническим, в которых могут появиться нарушения адап­тации» (Фресс, 1975, с. 145). Ю.С. Савенко определяет пси­хический стресс как «...состояние, в котором личность оказывается в условиях, препятствующих ее самоактуа­лизации» (Савенко, 1974, с. 97).

Этот список можно было бы продолжить, но главная тенденция в освоении психологией понятия стресса вид­на и из этих примеров. Она состоит в отрицании неспе­цифичности ситуаций, порождающих стресс. Не любое требование среды вызывает стресс, а лишь то, которое оценивается как угрожающее (Лазарус, 1970; Lazarus, 1969), которое нарушает адаптацию (Фресс, 1975), конт­роль (Averill, 1973), препятствует самоактуализации (Са­венко, 1974). «Вряд ли кто-либо думает, — апеллирует к здравому смыслу Р.С. Разумов, — что любое мышечное напряжение должно явиться для организма стрессорным агентом. Спокойную прогулку <...> никто не восприни­мает как стрессорную ситуацию» (Разумов, 1976, с. 16).

Никто? Тщетны надежды на здравомыслие — есть ис­следователь, который даже состояние сна, не говоря уж о прогулке, считает не лишенным стресса. И это не ка­кой-нибудь безвестный провинциал, а сам отец учения о стрессе Ганс Селье. Г. Селье настойчиво утверждает, что стресс есть «...неспецифический ответ организма на любое предъявленное ему требование» (Селье, 1979, с. 27). Подчеркнем:любое, в том числе, например, требова­ние осуществлять дыхательные движения.

Стремление психологов осуществить ревизию понятия стресс можно понять. Действительно, как примирить формулировку Г. Селье с неустранимым из этого понятия представлением, что стресс — это нечто необычное, из ряда вон выходящее, превышающее пределы индиви­дуальной нормы функционирования? Как совместить в одной мысли «любое» с «экстремальным»? Казалось бы, это невозможно, и психологи (да и физиологи — Губа-чев и др , 1976, с. 12—16) отбрасывают «любое», то есть идею неспецифичности стресса, противопоставляя ей идею специфичности. Но устранить идею неспецифич­ности стресса (ситуаций и реакций) — это значит убить в этом понятии то, ради чего оно создавалось, его ос­новной смысл. Пафос этого понятия не в отрицании специфического характера стимулов и ответов организ­ма на них (Селье, 1979, с. 27-28; Selye, 1979, р. 12), а в утверждении того, что любой стимул наряду со своим специфическим действием предъявляет организму не­специфические требования, ответом на которые явля­ется неспецифическая реакция во внутренней среде организма.

Из сказанного следует, что если уж психология берет на вооружение понятие «стресс», то ее задача состоит в том, чтобы, отказавшись от неоправданного расшире­ния объема этого понятия, тем не менее сохранить ос­новное его содержание — идею неспецифичности стресса. Чтобы решить эту задачу, нужно эксплицировать те мыс­лимые психологические условия, при которых эта идея точно отражает задаваемый ими срез психологической реальности. Мы говорим о точности вот почему. Спору нет, нарушения самоактуализации, контроля и т.д. вы­зывают стресс, это достаточные условия его. Но дело со­стоит в том, чтобы обнаружить минимально необходимые условия, точнее, специфические условия порождения не­специфического образования — стресса.

Для решения этой теоретической задачи можно по­пытаться поставить мысленный эксперимент: каким дол­жно быть некое гипотетическое существо, чтобылюбое требование среды являлось для него одновременнокри­тическим, экстремальным?

Понятно, что подобное совпадение «любого» с «экст­ремальным» может быть только у существа, не способно­го справиться ни с какими требованиями вообще и в то же время внутренней необходимостью жизни которого является неотложное («здесь-и-теперь») удовлетворение всякой потребности. Для такого существа «нормальным» может быть лишь жизненный мир, который «легок» и «прост», то есть таков, что удовлетворение любой по­требности происходит прямо и непосредственно, не встре­чая препятствий ни со стороны внешних сил, ни со стороны других потребностей и, стало быть, не требуя от индивида никакой активности.

Эмпирическую реализацию описанного гипотетичес­кого существования, когда все потребные для жизни бла­га даны сами собой, а жизнь сведена к витальным функциям организма, можно усмотреть, да и то с боль­шими оговорками, только в пребывании плода в чреве матери; однако в качестве одного из аспектов такое су­ществование присуще всякой жизни, проявляясь в виде установки на «здесь-и-теперь» удовлетворение, или в том, что 3. Фрейд называл «принципом удовольствия».

Понятно, что осуществление этой установки в действи­тельных природных и социальных условиях сплошь и ря­дом прорывается самыми обычными,любыми требованиями реальности. Если подобный прорыв квалифицировать как особую критическую ситуацию — стресс, мы приходим к искомому понятию стресса, в котором очевидным образом удается совместить идею «экстремальности» и идею «неспецифичности». При описанных содержательно-логичес­ких условиях вполне ясно, как можно считать стресс критическим событием и в то же время рассматривать его как перманентное жизненное состояние.

Итак, категориальное поле, стоящее за понятием стресса, можно обозначить термином «витальность», понимая под ним неустранимое измерение бытия, «за­коном» которого является установка на «здесь-и-теперь» удовлетворение.

***

Подведем итог. Всякий научный закон описывает не эмпирические, а идеальные процессы и зависимости, ко­торые совпадают с фактически наблюдаемыми лишь при выполнении определенных условий (например, эмпири­ческое тело законопослушно падает на землю с ускорени­ем в соответствии с законом свободного падения тел лишь при условии, что на него действует только сила тяжести и не действуют никакие другие силы, в частно­сти сопротивление воздуха). Подобным образом и научное понятие является адекватным и точным лишь в заданном категориальном контексте.

Таким контекстом для понятия «стресс», как пока­зал проведенный методологический анализ, является представление о «витальном» аспекте бытия, в кото­ром а) весь жизненный процесс сведен к жизнедея­тельности организма, б) «внутренней необходимостью» жизни является немедленная удовлетворенность любой потребности в) и, соответственно, «нормальными» ус­ловиями жизни считается непосредственная данность всех жизненных благ.

В этом контексте снимается противоречие между ут­верждением Г. Селье о том, что стресс есть перманент­ное жизненное состояние, поскольку вызывается любыми требованиями среды, и интуициями исследователей о необходимости особых экстремальных обстоятельств для порождения стресса.

Стресс нужно мыслить как критическую ситуацию именно в том слое бытия, который можно обозначить термином «витальность». «Витальность» неустранимо присутствует во всякой жизни, но жизнь вовсе не сводится к «витальности». Поэтому, если мы хотим соотнести по­нятие стресса с другими понятиями, описывающими критические ситуации, нельзя это делать непосредствен­но, без учета их категориальных контекстов. Теоретичес­ки осмысленным это соотнесение может быть только в случае, если мы и для этих понятий определим соответ­ствующие им категориальные контексты.

В пределах данной книги сам процесс методологичес­кого анализа понятий фрустрации, конфликта и кризи­са мы опускаем[6] и приводим лишь его результаты.

Каждому из понятий, описывающих различные крити­ческие ситуации, соответствует особое категориальное поле, задающее нормы функционирования этого понятия, кото­рые необходимо учитывать для его адекватного научного употребления. Такое категориальное поле в плане онтоло­гии отражает особое измерение жизнедеятельности чело­века, обладающее собственными закономерностями и характеризуемое присущими ему условиями жизнедеятель­ности, типом активности и специфической внутренней необходимостью. Сведем все эти характеристики в таблицу.

Таблица 1

Типология критических ситуаций

1.3. Историко-методологический анализ психотерапевтических упований[7] « ...Будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании,… (1Петр 3:15)

Осознание и внушаемость

Итак, главный результат постановки «Я» на место «Оно» состоит в том, что «Я» становится субъектом воления. Процессом, который обеспечивает этот… Уже современные Фрейду психотерапевты далеко не всегда разделяли это глубинное… Фрейд совершил просветительскую революцию в психотерапии. Психоаналитическая антропология, не­смотря на всю свою…

Спонтанность

Если Зигмунд Фрейд открыл материк свободы для психотерапевтической антропологии и сам исследовал и использовал ту часть этого материка, которую… Когда в философской и психологической литературе обсуждается свобода воли,то… Итак, если старая суггестивная психотерапия упова­ла на внушаемость, объединяющую в себе две несвобо­ды, два рабства:…

Переживание

Если попытаться, не фиксируясь на той или другой теории, прямо развивающей представление о пережива­нии (Gendlin, 1962; Василюк, 1984), создать… Эти особенности процесса переживания, по мере того, как он становился главным… Новейшая психотерапия в соответствии с тотальным характером процесса переживания все в большей степени требует от…

Коммуникация

Творческий потенциал этой парадигмы, как выясни­лось, оказался настолько велик, что превзошел все са­мые смелые ожидания. Она дала такие изящные,… Особенностью этого звездного периода новейшей пси­хотерапии, сделавшего слово… Мы не можем останавливаться здесь на критическом анализе нейролингвистического программирования, хотя спокойный,…

Что дальше?

Ценности раскрывают свой подлинный смысл не в абстрактной форме, а в форме воплощенности в конк­ретном человеке, его жизни и целостном облике.… Но не того же ли хочет в пределе психотерапия, не в этом ли ее заветная мечта?… В этом «суметь и сметь сказать себя», в этой внутрен­ней свободе слова как предельной ценности психотерапии…

Часть 2. Методологический анализ психологических теорий

Введение

Если в первой части книги предметом методоло­гического анализа была та или иная психологическая ка­тегория, то во второй таким предметом становится психологическая теория.

В открывающей эту часть главе «От Павлова к Бернштейну» анализируется теория условных рефлексов И.П. Пав­лова. Разумеется, квалифицировать ее как психологическую не совсем точно и по существу, и из уважения к великому физиологу, решительно боровшемуся против всяческих попыток психологизировать закономерности поведения[17]. Но, воспользовавшись американской классификационной категорией «behavioral sciences», можно без смущения анали­зировать концепцию И.П. Павлова именно как поведенчес­кую дисциплину, на статус которой она сама прямо претендовала. Не зря категория поведения была вынесена в заглавие одного из итоговых трудов И.П. Павлова: «Двадцати­летний опыт изучения высшей нервной деятельности (по­ведения) животных».

В этой главе читатель встретится с простым и надеж­ным набором методологических инструментов, хорошо зарекомендовавшим себя в деле анализа психологичес­ких теорий. Набор этот включает в себя следующий ряд взаимосвязанных понятий:онтология теории, основной идеальный объект, объект и предмет исследования, ме­тод исследования.

Нет смысла заранее давать определения этим поняти­ям, читатель найдет необходимые пояснения в тексте, а главное, увидит эти методологические средства в работе над конкретным концептуальным материалом.

С небольшими модификациями та же система методо­логических инструментов будет использоваться и в дру­гих главах этой части при анализе теорий Б.Ф. Скиннера, А.Н. Леонтьева, В.Н. Мясищева, Д.Н. Узнадзе.

Как мерой для одного человеческого характера явля­ются другие характеры, мерой для понятия — другие по­нятия, так мерой для теории — другая теория. Именно поэтому психологические теории анализируются в этой части книги не изолированно, а в со- и противопостав­лении с другими теориями. Такой метод «сравнительного жизнеописания» концепций, пожалуй, — лучший путь их методологической рефлексии. Его можно рекомендо­вать и для освоения теорий с чисто учебными целями, поскольку он позволяет не терять головы при встрече с красивой и убедительной концепцией и избежать неволь­ного наивно-реалистического отождествления ее с тем, «как на самом деле». Кроме того, в ночь перед экзаменом можно не успеть изучить десять разных теорий, а на пять пар концепций хватит даже короткой июньской ночи.

2.2. От Павлова к Бернштейну[18]

Задачу данного исследования составляет методологи­ческий анализ развития проблемы поведения от теории условных рефлексов, созданной И.П. Павловым, до физиологии активности, разработанной Н.А. Бернштейном. Мы попытаемся выявить тот коренной сдвиг в физиоло­гическом мышлении, который произошел, когда науки о поведении шагнули на очередную ступень, именуемую физиологией активности. Естественно, что только имея перед собой сам этот шаг в развитии физиологического понимания поведения, мы обретаем возможность рефлек­сивно оглянуться назад на исходную точку, от которой он был сделан, — теорию условных рефлексов — и выявить тот методологический каркас, который поддерживал, но, понятно, и сдерживал традиционное физиологическое мышление. Опираясь на гениальную² теорию Н.А. Бернштейна, не так уж трудно методологически препарировать учение об условных рефлексах и развенчивать его претен­зии на универсальное объяснение поведения. Но при этом автору меньше всего хотелось бы, чтобы при чтении это­го текста складывалось впечатление о том, что роль и значение научных трудов И. П. Павлова недооценивают­ся, — они не нуждаются в аттестации. Просто для того, чтобы по достоинству оценить вклад И.П. Павлова в раз­витие физиологических знаний, необходимо было бы осуществить исследование обратного, ретроспективного порядка, подобное, например, тому, которое выполне­но в книге П.К. Анохина «От Декарта до Павлова» (1945). Структура и план исследования таковы.

Сначала мы осуществим первичный методологичес­кий анализ теории условных рефлексов И.П. Павлова. Анализ будет вестись по таким выделяемым в современ­ной методологии науки звеньям научной теории, как онтология, объект, предмет, идеальный объект и метод исследования. Затем по подобной схеме будет проанали­зирована теория Н.А. Бернштейна, названная им «физи­ологией активности». Наконец, в завершающей части будет дано сопоставление методологий обеих концепций.

Несмотря на симметрию теорий И.П. Павлова и Н.А. Бернштейна в намеченном плане изложения, по отно­шению к задачам нашего методологического изыскания они занимают различное положение. Теория условных рефлексов и стоящая за нею философия являются глав­ным предметом методологической критики. «Физиология активности» предстает как «плацдарм», с которого эта критика ведется, как образец физиологической теории, блестяще воплотившей совсем иные, необыкновенно пло­дотворные для исследования поведения методологичес­кие принципы. И хотя философско-методологические симпатии автора явно на стороне «физиологии активно­сти», авторская позиция не совмещается полностью с голосом этого «положительного героя». Такой позицией, точкой зрения, с которой ведется исследование, являет­ся психологическая теория деятельности (Леонтьев, 1972). Хотя сама она почти не будет выходить на сцену, именно ее общетеоретическими потребностями и задачами, ее интересами к проблеме поведения и к тому, как ее реша­ют смежные науки, ее собственными методологически­ми поисками мотивировано все исследование.

И. П. Павлов: теория условных рефлексов

Онтология

Это уравновешивание, пишет Павлов, реализуетсязасчет «определенных реакций на падающие извне раздра­жения, что у более высших животных… Несмотря на некоторое косноязычие, в этом описа­нии разворачивается… Так была нарисована первичная онтологическая кар­тина учения о высшей нервной деятельности. Основными идеальными…

Основной идеальный объект (понятие рефлекса)

Рассмотрим это понятие в соответствии с тремя зве­ньями, которые выделяют в рефлекторной дуге, — аффе­рентным, центральным и эфферентным. Начнем с последнего.

Абстракция простого движения

Для анализа поведения с этой точки зрения безраз­лично знать, произошла ли данная реакция или возбуж­дена клетка или группа клеток в коре больших… В движении, за пределами передних рогов спинного мозга в принципе не может… Такое представление, согласно которому двигательный эффект рассматривается как неизменное и простое, «то­чечное»…

Абстракция простого восприятия

Восприятие с этой точки зрения по сути есть простое проникновение «снарядов» внешней среды через аффе­рентные проводники в мозг. При таком положении… Итак, абстракция простого движения, фиксирующая представление о врожденной…

Предмет и метод исследования

После того как мы описали те абстракции, которые пред­полагает традиционное понятие рефлекса, — абстракции простого движения, простого восприятия и… Вот что он говорил по этому поводу в докладе на XIV Международном… Иными словами, законы внешнего поведения лежат внутри организма, а именно в его нервной системе, в процессах,…

Методологические основания концепции И. П. Павлова

Можно, конечно, считать, что И.П. Павлов и ставил перед собой не задачу объяснения поведения животного, а лишь задачу «изучения свойств корковой… «...При анализе поведения высшего животного до человека включительно, — писал… Не будем, однако, гадать о намерениях ученого. Здесь утверждается только одно: даже если бы условно-рефлек­торная…

Рефлексы на свободе

Теория условных рефлексов не смогла, конечно же, ограничиться задачей анализа «мозговых процессов». «Мы имеем претензию, — писал И. П. Павлов, — все… Приведем для примера попытку воспользоваться по­нятием рефлекса для анализа… Коснемся еще одной «территории» за пределами при­вязного станка, куда попыталось шагнуть понятие рефлекса. Речь идет о…

Проблема цели

Текст этого доклада, прочитанного в несвойственной автору «менталистской» манере, можно трактовать очень по-разному. Не подкрепленный другими… Поэтому обратим внимание лишь на то, что само словосочетание «рефлекс цели»… В приведенном отрывке мы видим различение цели как условного познавательного приема и как понятия…

Н.А. Бернштейн: физиология активности

В наши задачи не входит сколько-нибудь подробный анализ концепции Н.А. Бернштейна. Думается, она вооб­ще должна еще подождать своего историка — слишком мало мы отошли от того грандиозного события в разви­тии физиологического (а косвенно — и психологическо­го) мышления, которое являет собой физиология активности. Тем не менее уже сейчас можно выделить те главные открытия, которые сделал Н.А. Бернштейн.

Факт сложности движения

При этом животное, обитающее и действующее в сре­де, своим внешним поведением вынуждено «говорить на языке этой среды». Это необходимое условие его… Рассмотрим, как связаны между собой эти движения и эфферентная импульсация,… Что представляют собой эти последние? Определяется ли парциальное движение только сокращением мышц? Стоит лишь…

Сложность восприятия

Если добавить к этому многообразные текущие воздей­ствия на движущееся тело животного сил предметной сре­ды, не только постоянных (таких, как сила… «Путь, найденный природой к преодолению охаракте­ризованных трудностей, прямо… Подобный принцип координации получил в концеп­ции Н.А. Бернштейна название принципа сенсорных коррекций. Естественно,…

Идеальный объект концепции — рефлекторное кольцо

Эта схема в одном из первоначальных вариантов выг­лядела таким образом:  

Еще раз о методе теории условных рефлексов

Основная функция экспериментального метода в структу­ре научной концепции состоит в приведении реального объек­та исследования в соответствие с… В случае павловской концепции реальным объектом ис­следования можно считать… Предположим, что изложенная выше схема «сложно­го движения» (см. схему 1) является совершенно адекват­ным отражением…

Онтология и методология теории Н.А. Бернштейна

В то время как традиционная физиология, занимаясь поведением, ограничивалась, по существу, рассмотрени­ем отдельных приспособительных актов, в… В концепции Н.А. Бернштейна организм рассматрива­ется как организация,… Во-вторых, — развивает биологическую диалектику Н.А. Бернштейн, — организм на всех ступенях и этапах своего…

Павлов и Скиннер: сравнительный методологический анализ теорий

«Поставить теории рядом» — значит придать им сопо­ставимую форму, чтобы можно было сравнивать не по их самопредъявлению, не по поверхностным…

Радикальный бихевиоризм Б.Ф. Сканера

Онтология

В шутке этой, впрочем, шуточного немного, она явля­ется вполне точной констатацией ядерной методологемы радикального бихевиоризма, которую можно… Хотя в отношении будущей физиологии Скиннер на­строен чуть более оптимистично,… При всей справедливости критики Б.Ф. Скиннером физиологических фантазий нельзя не заметить, что он принципиально…

Основной идеальный объект радикального бихевиоризма — оперантный рефлекс

[31] Схема 1. Различия оперантного и респондентного обус­ловливания (приводится с… Центральное различие между этими типами приходит­ся на результаты обусловливания. В первом случае проис­ходит…

Как изменяется оперантный рефлекс в результате подкрепления?

В результате оперантного обусловливания нового реф­лекса не появляется, а в старом не происходит никаких содержательных преобразований, никаких…

Какова связь между стимулом и ответом в рефлексе?

Итак, стимул рассматривается Скиннером не как при­чина, а как фактор (если дать понятию фактора опреде­ление детерминанты, про которую известно, что…

Какова должна быть связь между оперантной реакцией и подкреплением для того, чтобы произошло обусловливание?

Оперантная реакция (ответ) Центральным звеном, сердцем радикального бихевио­ризма является представление… Если пренебречь некоторыми тонкостями, можно ска­зать, что наблюдать «чистые» движения мы могли бы толь­ко имея…

Предмет исследования — оперантное приспособление организма к среде

Чтобы определить предмет исследования радикально­го бихевиоризма, нужно описать, как в этой теории пред­ставляется основной механизм приспособления… Из предыдущего изложения ясно, что центральный вопрос, который стоит перед… Рассматривая понятие оперантного ответа, нетрудно заметить его сходство с биологическим понятием мутации. Оперантный…

Объект исследования

Во-вторых, как отчетливо показал Н.А. Бернштейн, животные, ведущие подвижный образ жизни, сплошь и рядом имеют дело с уникальными ситуациями.… В-третьих, в большинстве случаев среда не предостав­ляет животному… Вот три принципиальных отличия реального объекта исследования поведенческих дисциплин (реального по­ведения в реальной…

Метод

Скиннер справедливо обвинял Павлова в создании «концептуальной» нервной системы, а сам, как мы ви­дим, создал «концептуальную» среду. Впрочем, он нахо­дился в гораздо более выгодном положении, потому что вполне мог воплотить и воплотил эту концептуализацию в реальный материал экспериментального метода.

Для того, чтобы эмпирически исследовать оперантное приспособление организма к среде (предмет радикального би­хевиоризма), необходимо было естественную жизнедеятель­ность животного (то есть реальный объект исследования) уложить в прокрустово ложе идеального объекта — обусловли­ваемого в результате подкрепления оперантного рефлекса. Для этого достаточно произвести два «усечения»: во-первых, устранить всякую возможность целеустремленного поведения, во-вторых, создать «стабильную среду». Оба эти условия до­стигались помещением животного в знаменитый скиннеровский ящик. Набор предметных ситуаций таким образом резко ограничивался, а возможность целенаправленности поведения устранялась сокрытием подкрепления во время осуществления движения и случайным (для животного, но произвольным для экспериментатора) его предъявлением.

При этом экспериментальное разрешение основной теоретической проблемы — как из отдельных случайных реакций образуется многосоставное, внешне кажущееся целесообразным, приспособленное к среде поведение — не составляло никакого труда: всякое заранее задуманное экспериментатором поведение могло быть «построено» им (а не животным!) за счет подкрепления любого движе­ния, развертывающегося в желательном направлении. Такполе естественных причинных следствий поведения за­мещалось искусственными, «условными» связями.

Здесь уместно сказать несколько слов о трактовке про­блемы обучения у Скиннера. «Цель обучения он определяет как получение заранее намеченной (запрограммирован­ной) системы внешних реакций, в терминологии Скин­нера — набора поведений» (Талызина, 1975). Единственный критерий обученности — правильность заданной внешней реакции {там же). Главный принцип созданного Скиннером варианта программированного обучения состоит в том, чтобы разбить учебный материал на как можно боль­шее число предельно малых шагов, максимально увели­чив таким образом частоту подкреплений и «...снизив до минимума возможные отрицательные последствия допус­каемых ошибок» {Скиннер, 1968, с. 42). Идеальной с этой точки зрения была бы такая программа, где учащийся не испытал бы ни одного затруднения, не совершил бы ни одной ошибки. За идеей такого «безошибочного» обуче­ния лежит представление о врожденном репертуаре двигательных возможностей. Все отдельные ответные реакции предполагаются у обучающегося уже наличными (а если какой-то из них нет, значит, нужно продолжить дробле­ние учебного материала до тех пор, пока на каждый его фрагмент не найдется адекватная реакция, пусть даже придется довести дело до сокращения отдельных мышц — ведь никаких принципиальных ограничений здесь нет), он уже все умеет, единственная задача — сцепить данные реакции в заданные последовательности. Так младший школьник в принципе мог бы овладеть, скажем, курсом физики для средней школы, если программа этого курса будет достаточно раздроблена. Что лежит в основе такого «овладения» — бессмысленное запоминание или содер­жательное понимание, что образуется в результате — по­нятия или пустые вербализмы, лишь по внешней форме совпадающие с ними, — все это остается неизвестным, таких различий не существует в плоскости оперантной теории.

Нужно особо подчеркнуть показательность для скиннеровской методологии идеи минимизации шагов обучения и частого, так сказать, поточечного подкрепления. Хотя в реальной практике программирования дробление учебно­го материала проводится, конечно, до определенного пре­дела, диктуемого свойствами самого этого материала, но теоретически метод Скиннера содержит возможность бес­конечного членения поведения, ибо целостность единицы поведения конституируется здесь не предметной целью, а задается внешним образом появлением подкрепления.

Здесь снова и снова Скиннер оказывается в тупике перед решением главной проблемы поведенческих дисцип­лин — проблемы единиц поведения. Доведенная до абсурда идея неограниченного дробления поведения (а никаких принципиальных ограничений Скиннер не предлагает) выдает представление о деятельности животного и чело­века как об аморфном, гомогенном процессе, не имею­щем внутреннего строения. Ибо то, что закономерно структурировано, невозможно членить на произвольные части. Нельзя бесконечно дробить поведенческий процесс, не рискуя разрушить его.

Сравнительный методологический анализ теории условных рефлексов и теории оперантного обусловливания

Хотя первичная онтологическая картина радикально­го бихевиоризма и учения о высшей нервной деятельно­сти одна и та же — это схема «организм—среда»,… Мы уже видели (см. главу 2.2), что И.П. Павлов ре­дуцирует живой организм до… Б.Ф. Скиннер, в угоду своим позитивистским убеждени­ям, производит не менее радикальную чистку понятия «орга­низм»:…

К проблеме единства общей психологии

Ситуация была бы понятна и естественна, если бы эти теории выросли на разных философско-методологических почвах, в разных социально-исторических… К этому странному обилию общих психологии нужно как-то отнестись. Речь ведь… Актуальность развернутой постановки этой проблемы определяется той глобальной исторической задачей, сто­ящей перед…

Теория отношений В.Н. Мясищева

В рамках общей картины действительности наука дол­жна выделить свой предмет, то есть ответить на вопрос «о чем она?» В противоположность… Осуществить конкретное исследование всего предмета науки «целиком» невозможно,… В концепции В.Н. Мясищева необходимо различать ши­рокий и узкий смысл понятия отношения. На первых ша­гах…

Теория установки Д.Н. Узнадзе

Если попытаться развить идею Д.Н. Узнадзе о «постула­те непосредственности» как едином корне традиционной психологии, можно выдвинуть… Выделим в «постулате непосредственности» две части — формально-логическую и… В содержательном своем аспекте постулат непосред­ственности можно истолковать как ту философему классической…

Теория деятельности А.Н. Леонтьева

Формируя предмет психологической науки в пределах своей онтологии, классическая психология объявляла им либо саму психику, отождествляемую с… На уровне формирования «единиц» анализа абстра­гирование от этой реальности… Последняя из этих проблем, не нашедшая своего реше­ния в классической психологии, — проблема предметнос­ти стала в…

Типология психологических «единиц» человеческой жизни

Исходным предметом типологического анализа является «жизнь человека в мире». В нем выделяются два аспекта — «жизнь человека» и «мир». Каждый из них,… Из предшествующего обсуждения ясно, почему типы 1-й, 2-й и 3-й обозначены… В процессе преодоления классической психологии в нашей науке были созданы три общепсихологические те­ории,…

Часть 3. Методологический анализ научной ситуации в психологии

Введение

В первой части пособия предметом методологического анализа становились отдельные психологические понятия и категории. Во второй части таким предметом выступали уже целые психологические концепции или школы. В тре­тьей части фокусировка методологического объектива про­должает меняться, так что в кадр попадает теперь вся психологическая наука. Это может быть психологическая наука в целом или какая-либо ее большая область, взятые в определенный исторический момент.

Жанр предлагаемого методологического исследования может быть обозначен какситуационно-исторический ана­лиз состояния научной дисциплины. Классическим образцом работ этого жанра является знаменитый труд Л.С. Вы­готского «Исторический смысл психологического кризи­са». Каковы характерные черты такого типа методологи­ческого анализа?

Во-первых, он должен быть«историческим». Ситуация, сложившаяся в науке, рассматривается в контексте исто­рического развития данной дисциплины. Однако если в обычном историко-психологическом исследовании исто­рия является «фигурой», а современная ситуация — «фо­ном», на котором (или даже «позицией», с которой) рассмотрение ведется, то в методологическом анализе как разистория становится фоном, а современное положе­ние дел и перспектива будущего попадают в центр вни­мания исследователя.

Во-вторых и в-третьих, подобный методологический анализ должен быть«социологическим» и «культуро­логическим». Он рассматривает не только ситуацию в на­уке, но и ситуацию науки, ее положение в обществе и культуре. Перемены в науке происходят не только по имма­нентным законам развития самой науки, но и под воз­действием изменений всего социально-культурного кон­текста, в котором наука существует. Новые практические задачи, новая общественно-актуальная тематика, новые культурные события, наконец, новые реалии — все это создает требовательную и формообразующую среду, со­здает глобальный вызов, на который наука, в данном случае психология, должна откликнуться. Этот вызов мо­жет потребовать от науки серьезных изменений, но ее задача состоит в том, чтобы, изменяясь, не потерять са­мое себя, не нарушить теоретическую, методическую, пе­дагогическую и организационную преемственность свое­го развития.

Четвертое. Методологический анализ текущей ситуа­ции должен быть«философским». Особенно это очевид­но в кризисных, переломных для науки и общества эпохах. Это значит, что описать и оценить ситуацию в психоло­гии и ситуацию психологии нельзя по-мюнхгаузеновски, изнутри самой психологии. Для этого нужны средства умозрения более широкие, нужны ценности внепсихологические, общий взгляд на мир и на человека, с по­зиций которого можно отнестись к тем представлениям о мире и человеке, которые культивируются в данный момент в психологии. Но не только расширение «узко­го» научного сознания дает философский подход. Фило­софия есть еще средство для бодрствования мысли. Позитивная наука, общество, да и культура всегда спе­шат, от одного исследования к другому, от одного свершения к следующему, вперед, вперед, вперед, настоя­щей же философии чужды суета и спешка, она способ­на остановиться, оглянуться, вглядеться.

Пятое. Методологический анализ ситуации науки дол­жен быть«стратегическим», в том смысле, что он не про­сто констатирует тот или иной статус, не только прогно­зирует тенденции развития, но и занимает активную по отношению к этому развитию позицию, намечает стра­тегические задачи собственно научных, прежде всего те­оретических исследований.

Читатель вправе спросить: а нужно ли стремиться обу­чить этому метанаучному анализу старшекурсников и ас­пирантов психологических факультетов, не миссия ли это психологических академиков — давать методологическую оценку ситуации и задавать общее направление развития психологической науки? Может и так, но проблема в том, что «академик», за редким исключением, не хочет ради­кально менять основания науки, «научные революции» — дело молодых ученых. Но даже не это главное. Вопреки пословице, не обязательно плох тот солдат, который об­ходится без честолюбивой мечты стать генералом, но по-настоящему хорош только тот солдат, который задолго до первой звездочки на погонах уже способен быть генера­лом, иметь общее, генеральное видение ситуации, чтобы ясно понимать и толково исполнять свой маленький, ло­кальный маневр. Применительно к науке это не какие-то маниловские мечтания о глобальной методологической подготовке аспирантов, а самые обычные, рутинные тре­бования ко всякой научной работе. Каждый пятикурсник, приступая к написанию диплома, а уж тем более каждый аспирант на начальном этапе работы над диссертацией должен ответить на сакраментальные вопросы — в чем актуальность, новизна, практическая значимость и тео­ретическое значение его исследования. Однако на эти воп­росы нельзя ответить, не проведя методологический анализ ситуации, сложившейся в науке или по крайней мере в данной области науки. А раз так, то необходимо попытаться дать молодому исследователю необходимые средства методологического анализа научной ситуации.

Предлагаемые в данной части работы образцы таких анализов относятся к совершенно конкретному истори­ческому периоду отечественной психологической науки, который можно достаточно точно датировать с 1980 по 1996 г. В первой главе анализируются изменения, произо­шедшие за десятилетие с 1980 по 1990, а во второй — за десятилетие с 1986 по 1996. Похоже, что весь этот цикл радикальных перемен, происходивших параллельно с пе­ременами в обществе, к самому началу XXI века завер­шился, и, значит, требуются новые интеллектуальные усилия для того, чтобы наша психология могла в очеред­ной раз ответить на главный вопрос: «Камо грядеши?».

3.2. От психологической практики к психотехнической теории[64]

Камень, который отвергли

строители, соделался главою угла

(Пс117:22)

Практическая психология и психологическая практика

Происходящие «мутации» заметны даже в сонной ат­мосфере официальной академической психологии, а уж в стихии социальной жизни от них просто рябит в… Но в чем, спросят, такая уж принципиальная новиз­на? Разве это не простое… Множащиеся сейчас психологические службы — это не просто еще одна ветвь практической психологии, наряду с названными.…

Психологическая теория и практика

Пока психология не начала оформляться в отдельную социально-практическую сферу такого же типа, как педа­гогика или медицина, пока не имела внутри… Психологию и практику разделяла тогда граница, — при­чем позволяющая движение… В новой ситуации в связи с рождением собственно пси­хологической практики привычный лозунг о внедрении психологии в…

Академическая и психотехническая теория

Ценности. Ценностная ориентация академической пси­хологии в лучших ее образцах соответствует канонам клас­сической науки и вообще «классической… Адресат. Подавляющее большинство научных психоло­гических трудов у нас… Адресатом же психотехнической теории является пси­холог-практик, а это — особый читатель. Если, по выражению М.К.…

Результаты сопоставительного анализа естественнонаучного и психотехнического познания

Подведем итоги. Тот, кого всерьез волнует судьба на­шей психологии, должен осознавать вполне реальную опасность вырождения ее в третьеразрядную…

Методологический смысл психологического схизиса

Бурное пятилетие (с 1986 по 1991 гг.) подняло волну энтузиазма психологов-практиков. Волна окатила крепо­стные стены, кое-где перехлестнула через… Недавняя пустыня между академическими крепостя­ми и ведомственными бастионами… Но нравятся нам последствия наводнения или нет, факт остается фактом: все это вместе и есть «отечественная…

Практика как принцип познания

объект независим от познания. В тех дисциплинах, кото­рые изучают конкретных людей, особенно очевидно, что названная аксиома не оправдывает себя.… В этих констатациях для нашей психологии давно нет никакой гносеологической… Сами по себе эти идеи Маркса, разумеется, не раз оце­нивались советскими философами как гениальный вклад в…

Философия практики как методология психологии

Л.С. Выготский надеялся, что столкновение психоло­гии с высокоорганизованной практикой приведет к тому, что промышленность и армия, политика и… Надеждам Л.С. Выготского, однако, не суждено было сбыться. Практика не… Однако непосредственной причиной задержки методо­логического развития нашей психологии явилось то, что она,…

Психотехника

Для наших рассуждений важно вернуться к истокам по­нятия и вспомнить, что называл психотехникой изобрета­тель термина Гуго Мюнстерберг, тем более… Г. Мюнстерберг был одним из главных героев исто­рии перехода от классической к… Раз психотехника, по Г. Мюнстербергу, — прикладная дисциплина, то, чтобы понять ее, стоит выделить и рас­смотреть три…

Сознание

Это утверждение лучше всего пояснить на примере ка­кой-либо психической функции. При исследовании памя­ти в классической психологии (у Г. Эббингауза… Однако радикальные преобразования понятия па­мяти совершились в… На этом примере отчетливо видно, что Л.С. Выготский создал такую психологическую теорию, где сознание было понято как…

Практика

Практическая психология — это приложение и разви­тие психологических знаний в какой-либо сфере обще­ственной практики — педагогике, медицине,… Психологическая практика — это самостоятельная прак­тическая деятельность… Вернемся к поставленному выше вопросу. Почему, в самом деле, Л.С. Выготский при всей гениальности ума, при всем ясном…

Комментарии

К 1.3. Историко-методологический анализ психотерапевтических упований

Первоначальный вариант текста главы был приготовлен как доклад на 3-й Международной конференции «Психология и хрис­тианство: путь интеграции», организованной фирмой «Иматон» (Санкт-Петербург, 10—13 мая 1997 г.). Впервые опубликовано под заглавием «На подступах к синергийной психотерапии: история упо­ваний» в Московском психотерапевтическом журнале № 2 за 1997 год. Для настоящего издания текст был переработан, особенно в последней своей части.

К 2.2. От Павлова к Бернштейну

К 2.3. Павлов и Скиннер: сравнительный методологический анализ теорий

Зимой 1979 умер А.Н. Леонтьев, бывший научным руководите­лем моей аспирантской работы. Руководить моей работой над дис­сертацией великодушно…

К 2.4. К проблеме единства общей психологии

Эта работа была написана в 1984 и опубликована в 1986 г. в жур­нале «Вопросы философии» (№ 10, с. 76—86) после напряженных редакционных дебатов,… В 1979 г. в Тбилиси во время знаменитого Международного сим­позиума по…

Установка/деятельность = отношение/общение и при этом

установка/отношение = деятельность/общение,

то есть, во-первых, установка относится к деятельности так же, как отношение — к общению, и, во-вторых, установка относится к отношению так же, как деятельность к общению, так что все четыре категории образовывали своеобразный логический квадрат:

установка	деятельность
отношение	общение

Каков общий смысл этого объединения категорий, мне было пока не понятно, но сам факт, что они вдруг соединились в сим­метричную, уравновешенную систему, создавал чувство интеллек­туального инсайта и обещал открыть новые теоретические горизонты. Читателю, пришедшему в профессиональную психологию в конце 1980-х годов или позже, нелегко почувствовать силу заряда, содер­жащегося в этой схеме: подумаешь, удачно сошелся логический пасьянс из четырех понятий! Но тот, кто знал отечественную пси­хологию раньше и участвовал в научной жизни, понимает: это были не просто понятия, но символы, больше — знамена, под которы­ми и выступали на парадах, и сражались между собой ведущие пси­хологические школы страны. За категорией деятельности вставала фигура А.Н. Леонтьева и факультет психологии МГУ, за категорией установки — Д.Н. Узнадзе и Институт психологии Грузинской ака­демии наук, за категорией отношения — В.Н. Мясищев и Ленинг­радский научно-исследовательский психоневрологический институт им. В.М. Бехтерева, а категорию общения стремился связать со сво­им именем тогдашний директор Института психологии АН СССР Б.Ф. Ломов. Доказать, что все они логически связаны между собой и представляют равноранговые и незаместимые части одной целост­ной теоретической конструкции, словом, расставить их всех по сво­им местам, было чрезвычайно заманчиво, потому что каждая из школ и соответствующих теорий горделиво считала себя самодос­таточной, зачастую без особого уважения относилась к другим и не прочь была, представься случай, теоретически ассимилировать (чи­тай — поглотить) их и организационно-идеологически подчинить. Кроме того, все эти школы, не переставая твердить заклинание о «единстве советской психологии», ни в какое подлинно содержательное теоретическое единство не верили, подразумевая под един­ством дежурные признания в верности марксистско-ленинской идеологии и привычное манипулирование несколькими ходячими цитатами из классиков.

И вот вдруг оказывается, что они, сами того не ведая, действи­тельно теоретически едины и даже больше, чем им, вероятно, хотелось бы. Это было удивительно, и, рассказывая на кухне своим друзьям об этом неожиданном наблюдении, я строил вполне «кухонные» гипотезы о том, что замкнутость Советского Союза создала небывалые экспериментальные исторические условия, в которых психологическая наука невольно породила целостную концептуальную вселенную, развив в разных ее провинциях взаи­модополняющие друг друга теоретические органы одного единого методологического организма. Это было приятное утешение и даже своего рода оправдание советского научного изоляционизма. В кон­це концов, даже за полярным кругом на изолированных островках складываются вполне жизнеспособные биоценозы («всюду жизнь!»), и их научное исследование обладает даже известными преимуществами именно из-за небольшого многообразия входя­щих в них видов.

Так возникла центральная идея публикуемой здесь статьи. Но в ту пору в фокусе моих теоретических интересов была проблема пе­реживания, а практических — освоение психодиагностических и пси­хотерапевтических умений, и потому только после завершения работы над книгой «Психология переживания» в 1984 г. у меня нашлось время оформить эту идею в виде статьи, после чего она года полтора отлеживалась в редакции «Вопросов философии». Впрочем «отлежи­валась» — не то слово, вынашивание статьи в чреве главного фило­софского журнала страны спокойным не назовешь. Состоялось,поменьшей мере, два заседания редакционной коллегии, где статья довольно подробно обсуждалась. Протоколы этих заседаний в части, относящейся к статье, аккуратно пересылались автору в село Строгоновка в фирменных конвертах к удивлению деревенского почта­льона. До сих пор восхищаюсь четкостью работы канцелярии журнала. Эти протоколы — прелюбопытные документы. Обсуждение сохра­няло подчеркнуто академический стиль, но за логической аргумен­тацией «за» и «против» публикации легко прочитывались так сказать территориально-идеологические аффекты. Главный из них — возму­щение такого толка, «не по чину берет». Тридцатилетний «мальчиш­ка» не просто посягал на обсуждение священных тем, но выбрал такой ракурс рассмотрения, при котором признанные князья со­ветской психологической науки превращались в карточных коро­лей, их можно было тасовать как заблагорассудится, а удельные княжества оказывались фрагментами географической карты,кото­рая тут же по-новому перекраивалась.

Готовя текст для нынешней публикации и предполагая, что основными читателями книги будут коллеги, чье профессиональ­ное психологическое становление пришлось на постсоветские годы, мне показалось более осмысленным не переверстывать эту работу под современность, а оставить ее почти в нетронутом виде, как своего рода исторический документ. Для понимания этого доку­мента нелишне сделать несколько замечаний о специфических язы­ковых нюансах того времени, когда статья писалась.

Их было множество, но вот один характерный пример. Скажем, при написании автореферата кандидатской диссертации существова­ла негласная норма, требовавшая, чтобы в первой фразе содержа­лась ссылка на решение очередного партийного съезда. Отсутствие такой ссылки прямо ничем не грозило соискателю степени, но было уже мельчайшим атомом идеологического неповиновения. Для пуб­ликуемого текста важно прежде всего пояснить скрытый идеологи­ческий смысл общих эпитетов, характеризовавших развивающуюся в СССР психологию в целом. В научной литературе существовал целый синонимический ряд, выстроенный по шкале «фрондерство — идей­ная верность» (разумеется, подлинно оппозиционные характеристи­ки, которые могли бы составить «левый» полюс шкалы, в официальную литературу не попадали). Нашу психологию в целом можно было определить как «марксистско-ленинскую», и такое оп­ределение означало высокую степень идеологической преданности автора. Можно было назвать ее советской, и это означало либо про­стую государственно-географическую привязку (психология, разви­ваемая в Советском Союзе), либо выражение политической лояльности. Можно было сделать еще шажок в сторону идеологического фрон­дерства и ратовать за «марксистскую» психологию, скрыто противо­поставляя кондовой, примитивной, цинично партийной «марксистско-ленинской». Однако, чтобы необходимый смысловой нюанс был прочитан, желательно было ссылаться при этом на ран­ние, «сомнительные» работы К. Маркса или — что действовало силь­нее — на кого-нибудь из вольнодумных интерпретаторов марксизма, например, М.К. Мамардашвили. Систематическое употребление вме­сто всех этих слов определения«отечественная» психология говорило о том, что автор мечтает оказаться вовсе вне идеологического кон­текста, но не мечтает при этом уехать из страны.

Предлагаемая читателю статья была с неудовольствием воспри­нята на обоих идеологических полюсах. Мои друзья, чурающиеся партийно-номенклатурных игр в профессии, оценили статью как неожиданно конъюнктурную, и от укоров в карьеристских намере­ниях меня спасло только такое надежное алиби, как работа в сель­ской психиатрической больнице. С другой стороны, испытанные борцы за корпоративную власть в психологии восприняли статью как по­пытку посягательства на их сакральные права на теоретизирование. Их-то позиция и отразилась на упоминавшихся выше заседаниях редколлегии «Вопросов философии». Дело в том, что в психологических учреждениях к теоретической работе было совершенно особое отно­шение, Теоретизирование воспринималось не как одна из разновид­ностей научной работы, которая не хуже и не лучше других, а как ранговая привилегия. Поэтому заниматься теорией было прилично только имеющим степень доктора психологических наук, да и то при условии, что это не были теоретические обобщения самого высоко­го порядка, привилегией на которые обладало только первое лицо учреждения — декан факультета, директор института. В статье же речь шла не просто о частном теоретическом построении, а о методоло­гической конструкции, объединяющей ведущие психологические школы. И это вполне основательно было воспринято как дерзкий вызов олигархам психологии, тем более раздражающий, что отклонить статью по идеологическим основаниям было сложно, ибо все правила идеологической игры были неукоснительно соблюдены — автор ратовал за построение единой марксистской психологии.

Читатель вправе спросить: каково подлинное отношение автора к сформулированным в работе идеям? Думаю, что по счастливой слу­чайности в этой работе удалось усмотреть неслучайные, настоящие соотношения между действительно важнейшими психологическими категориями, образующими целую парадигму психологического мышления, далеко не исчерпавшую свой эвристический потенциал и со­вершенно не сводимую к марксизму. Завершающей парадигму категорией (тоже, вероятно, не случайно) оказалась категория об­щения.

Если, отбросив наносное и ложное, бережно отнестись к дос­тижениям отечественной психологической школы, к той истине, которую ей удалось выговорить, несмотря на все вывихи идеоло­гического мышления, если поставить задачу осознанного продол­жения традиции, то перед нами открываются плодотворные перспективы. Здесь не место для их подробного обсуждения, сфор­мулирую только главную прогностическую методологическую ги­потезу. Категории общения, согласно этой гипотезе, суждено стать не только общепсихологической категорией, завершающей пара­дигму отечественной психологической мысли XX столетия, но и выступить в качестве первичной категориальной формы, вокруг которой будет кристаллизоваться новая парадигма. Причем сам ста­тус этой категории в новой парадигме принципиально изменится, она станет не только понятийной фиксацией основного содержа­ния исследования, но будет выражать еще и суть новой формы исследования, в соответствии с которой субъект и объект психо­логического познания изначально связаны не только гносеоло­гическим отношением,но объединены всегда реальной формой общности и общения, так что психологическое познание челове­ка в «третьем лице» становится периферическим и подчиненным методом, а в центр становится познание человека в форме Ты.

К 3.2. От психологической практики к психотехнической теории

Текст этой главы впервые был опубликован в 1992 в самом первом номере Московского психотерапевтического журнала:

Василюк Ф.Е. От психологической практики к психотехнической теории // Моск. психотерапевтич. журн. 1992. № 1. С. 15—32. Затем статья неоднократно перепечатывалась в разных изданиях.

К 3.3. Методологический смысл психологического схизиса

Статья под тем же названием была опубликована в журнале «Воп­росы психологии», 1996, № 6. В 1996 исполнилось 100 лет не только Л.С. Выготскому, но и Ж. Пиаже, Н.А. Бернштейну и Б.М. Теплову. Печатается с небольшими изменениями и дополнениями.

 

Литература

Абульханова-Славская К.А. Деятельность и психология личности. М., 1980.

Аверинцев С.С. Моя ностальгия // Новый мир. 1996. № I.

Анохин П.К. От Декарта до Павлова. М., 1945.

Анохин П.К. Очерки по физиологии функциональных систем. М., 1975.

Аристотель. Метафизика: Соч.: В 4-х т. Т. 1. М., 1975. С. 63—451.

Аристотель. Поэтика: Соч.: В 4-х т. Т. 4. М.: Мысль, 1984. С. 645—681.

Аристотель. Соч.: В 4-х т. М., 1975.

Асмолов А.Г. Деятельность и установка. М., 1979.

Асмолов А.Г. Основные принципы психологической теории деятельно­сти / В кн.: А.Н. Леонтьев и современная психология. М., 1983.

Бандлер Р., Гриндер Дж. Из лягушек в принцы. М., 1995.

Бейтсон Г., Джексон Д.Д., ХейлиДж., Уикленд Дж.Х. К теории шизофре­нии // Москов. психотер. журн. 1993. № 1—2.

Бернштейн Н.А. Новые линии развития в физиологии и их соотноше­ние с кибернетикой / В кн.: Философские вопросы физиологии ВНД и психологии. М., 1963.

Бернштейн Н.А. О построении движений. М., 1947.

Бернштейн Н.А. Очерки по физиологии движенийи физиологии ак­тивности. М., 1966.

Бернштейн Н.А. Проблемы моделирования в биологии активности / В кн.: Математическое моделирование жизненных процессов. М., 1966.

Бурно М.Е. Терапия творческим самовыражением. М.: Медицина. 1989.

Бурно М.Е., Добролюбова Е.А. (Ред.) Практическое руководство по Тера­пии творческим самовыражением. М.: Академический Проект — ОППЛ, 2003.

Варга А.Я. Аутопсихотерапевтическое сочинениена религиозную тему // Москов. психотер. журн. 1994. № 1. С. 164—170.

Василюк Ф.Е. Жизненный мир и кризис: типологический анализ кри­тических ситуаций // Психологический журнал. 1995. Т. 16. № 3. С. 90-101.

ВасилюкФ.Е. К проблеме единства общепсихологической теории // Воп­росы философии. 1986. № 10. С. 76—86.

Василюк Ф.Е. От психологической практики к психотехнической тео­рии // Москов. психотер. жури. 1992. № 1. С. 15—32.

Василюк Ф.Е. Психология переживания. М.: МГУ, 1984.

Василюк Ф.Е. Типология переживания различных критических ситуа­ций // Психологич. журн. 1995 (а). № 5. С. 104—114.

Василюк Ф.Е. Уровни построения переживания и методы психологи­ческой помощи // Вопросы психологии. 1988. № 5. С. 27—37.

Вилюнас В.К. К теоретической постановке проблемы стресса / В кн.: Ма­териалы Вильнюсской конференции психологов Прибалтики. Виль­нюс, 1972. С. 227-228.

Виндельбанд В. От Канта до Ницше. М.: Канон-Пресс, Кучково поде, 1998.

Волошинов В.Н. Фрейдизм. Критический очерк. М.-Л., 1927.

Выготский Л.С. Исторический смысл психологического кризиса: Соч.:

В 6-ти т. Т. 1: Вопросы теории и истории психологии. М., 1982. С. 291—436.

Выготский Л.С. Мышление и речь М., 1934.

Выготский Л.С. Сознание как проблема психологии поведения / В сб.: Психология и марксизм. Л., 1925.

Гальперин П.Я. В какой мере понятие «черного ящика» применимо в психологии обучения // Теория поэтапного формирования умствен­ных действий и управление процессом учения. М., 1967.

Гальперин П.Я. Психология мышления и учение о поэтапном форми­ровании умственных действий // Исследование мышления в советс­кой психологии. М., 1966.

Генисаретский О.И. Методол огическая организация системной деятель­ности / В кн.: Разработка и внедрение автоматизированных систем в проектировании. М., 1975.

Губачев Ю.М., Иовлев Б.В., Карвасарский Б.Д., Разумов С.А., Стабровский Е.М. Эмоциональный стресс в условиях нормы и патологии человека. Л.: Медицина, 1976.

Гусев Г.В. Психология общения. М., 1980.

Давыдов В.В. Учение А.Н. Леонтьева о взаимосвязи деятельности и пси­хического отражения / В кн.:А.Н. Леонтьев и современная психоло­гия. М., 1983.

Джендлин Ю. Фокусирование: новый психотерапевтический метод ра­боты с переживаниями. М.: Класс, 2000. 448 с.

Занадворов М.С. Я и Иное // Москов. психот. журн. 1994. № 2. С. 179—190.

Зинченко В.П. Образ и деятельность. М.—Воронеж: Институт практи­ческой психологии, 1997.

Зинченко В.П. Посох Мандельштама и трубка Мамардашвили. М.: Но­вая школа, 1997.

Зинченко 5.77., Гордеева Н.Д. Функциональная структура действия. М.: МГУ, 1982.

Зинченко В. П., Смирнов С.Д. Методологические вопросы психологии. М., 1983.

Конради Г. и др. (Ред.) Физиология труда. М., 1934.

Лазарус Р. Теория стресса и психофизиологические исследования / В кн.: Эмоциональный стресс. Л.: Медицина, 1970. С. 178—209.

Леей Л. (Ред.). Эмоциональный стресс. Л.: Медицина, 1970. 326 с.

Леонтьев А.А. Деятельность и общение // Вопросы философии. 1979. № 1.

Леонтьев А.А. Общение как предмет психологического исследования / В кн.. Методологические проблемы социальной психологии. М., 1975.

Леонтьев А.А. Психология общения. Тарту, 1974.

Леонтьев А.А. Творческий путь Алексея НиколаевичаЛеонтьева / В кн.: А.Н. Леонтьев и современная психология. М., 1983.

Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975.

Леонтьев А.Н. Опосредованное запоминание у детей с недостаточным или болезненно измененным интеллектом // Вопросы дефектоло­гии. 1928. №4. С. 15—277

Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики. М., 1972.

Леонтьев А.Н. Развитие памяти. М., 1931.

Ломов Б. Ф. К проблеме деятельности в психологии // Психологичес­кий журнал. 1981. Т. 2. № 5.

Ломов Б. Ф. Категории общения и деятельности в психологии // Вопро­сы философии. 1979. № 8.

Ломов Б.Ф. Общение как проблема общей психологии / В кн.: Методо­логические проблемы социальной психологии. М., 1975.

Мамардашвили М., Пятигорский А. Символ и сознание. Метафизичес­кие рассуждения о сознании, символике и языке. М., 1974 (руко­пись).

Мамардашвили М.К. Классический и неклассический идеалы рацио­нальности. Тб., 1984.

Мамардашвили М.К., Соловьев Э.Ю., Швырев B.C. Классика и современ­ность: две эпохи в развитии буржуазной философии / В кн.: Филосо­фия в современном мире. Философия и наука. М., 1972. С. 28—94.

Мандельштам О. Слово и культура. М., 1987.

Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 1—50. 2-е изд. М., 1555—1981.

Маркс К. Капитал. Т. 1. М„ 1967.

Маркс К. Тезисы о Фейербахе / Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 3. С. 3-4.

Минделл А. Работа со сновидящим телом // Москов. психотер. журн. 1993. №З.С. 117-136.

Мюнстерберг Г. Основы психотехники. М., 1924.

Мясищев В.Н. Личность и неврозы. Л., 1960.

Мясищев В.Н. О связи проблем психологии отношения и психологии установки / В кн.: Понятия установки и отношения в медицинской психологии. Тб., 1970.

Наенко Н.И., Овчинникова О.В. О различении состояния психической напряженности / В кн.: Психологические исследования. М., 1970. Вып.2. С. 40-46.

Назлоян Г.М. Портретный метод в психотерапии. М.: ПЕР СЭ, 2001.

Обсуждение докладов по проблеме установки на совещании по психо­логии (1—6 июля 1955 г.) // Вопросы психологии. 1955. № 6.

Павлов И.П. Двадцатилетний опыт изучения высшей нервной деятель­ности (поведения) животных. М., 1973.

Павлов И.П. Полн. собр. соч. 2-е изд. Т. 3. Кн. 2. М., 1951.

Павлов И.П. Полное собр. соч. М.—Л., 1951—1952.

Петровский А.В. История советской психологии.М., 1967.

Прангишвили А. С. Общепсихологическая теорияустановки / В кн.: Пси­хологическая наука в СССР. Т. 2. М., 1960. Проблема общения в психологии. М., 1981.

Пузырей А.А. Культурно-историческая психология Л.С. Выготского и современная психология. М., 1986.

Радзиховский Л.А. Проблема субъекта и объекта в психологической те­ории деятельности // Вопросы философии. 1982. № 9.

Разумов Р.С. Эмоциональные реакции и эмоциональный стресс // В кн.: Эмоциональный стресс в условиях нормы и патологии человека. Л., 1976. С. 5-32. Гл.1.

Роджерс К. Клиентоцентрированный/человекоцентрированный подход в психотерапии // Москов. психотер. журн. 2002. № 1. С. 54—69.

Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. М., 1946.

Рубинштейн С.Л. Проблемы общей психологии. М., 1976.

Рубцов В.В. Организация и развитие совместных действий у детей в про­цессе обучения. М.: Педагогика, 1987.

Савенко Ю. С. Проблема психологических компенсаторных механизмов и их типология / В кн.: Проблемы клиники и патогенеза психических заболеваний. М., 1974. С. 95—112.

Сарджвеладзе Н.И. Бессознательное и понятие установки в концепции Д.Н. Узнадзе // Вопросы психологии. 1985. № 4.

Селье Г. Очерки об адаптационном синдроме. М.: Медицина, 1960. 254 с.

Селье Г. Стресс без дистресса. М.: Прогресс, 1979. 125 с.

Скиннер Б. Наука об учении и искусстве обучения // Программированное обучение за рубежом. М., 1968. С. 32—47,

Степин B.C. Становление научной теории. Минск, 1976.

Талызина Н.Ф. Управление процессом усвоения знаний. М., 1975.

Ткаченко А.Н. Взаимосвязь объяснительных принципов психологической науки // Вопросы психологии. 1977. № 4.

Узнадзе Д.Н. Психологические исследования. М., 1966.

УотсонДж.Б. Психология как наука о поведении. М.; Л., 1926. Ухтомский А.А. К 15-летию советской физиологии (1917—1932): Собр. соч. Т.5.Л., 1954. С. 30-120.

Ушакова Э.И., Ушаков Г.К., Илипаев И.Н. Об уровнях формирования стрессоров и стрессов / Труды Ленингр. науч.-исследов. психоневрологичес­кого ин-та им. В.М. Бехтерева. Т. 82: Эмоциональный стресс и пограничные нервно-психические расстройства. Л., 1977. С. 5—20. Физиология труда / Под ред. Г. Конради и др. М., 1934. Флоренский П., свящ. Из богословского наследия: Богословские труды. Сб. XYII.M., 1977. С. 85-248.

Флоренский П., свящ. Столп и утверждение истины: В 2-х т. М.: Правда, 1990.

Фресс П. Эмоции / В кн.: Экспериментальная психология / Под ред. П. Фресса, Ж. Пиаже. М., 1975. Вып. V. С. 111-195. Гл. XVI.

Фром Э. Бегство от свободы. М.: Прогресс, 1990.

Холл К., Линдсей Г. Теории личности. М.: КСП+, 1997.

Хоружий С. С. Аналитический словарь исихастской антропологии / В кн.: Синергия. Проблемы аскетики и мистикиПравославия / Под ред. С С. Хоружего. М.: Ди-Дик, 1995 С. 42—150.

Хоружий С. С. К феноменологии аскезы. М.: Издательство гуманитар­ной литературы, 1998.

Цапкин В.Н. Личность как группа — группа как личность // Москов. психотер. журн. 1994 № 4. С. 11—28.

Шерозия А.Е. Психика. Сознание. Бессознательное. К обобщенной тео­рии психологии. Тб., 1979.

Эриксон М, Мой голос останется с вами. СПб., 1995.

Юдин Э.Г. Системный подход и принцип деятельности. М., 1978. Ярошевский М.Г. История психологии. М., 1985.

Ярошевский М.Г. Специфика детерминации психических процессов//Воп­росы философии. 1972. № 1.

Ярошевский М.Г., Гургенидзе Г.С. Послесловие // В кн.: Выготский Л.С. Собр. соч.-В 6-ти т. Т. 1.М., 1982.

Ясперс К. Общая психопатология. М.: Практика, 1997.

Allport F. H. The Structuring of Events: outline of a General Theory with Application to Psychology//The Psychological Review. 1954. Vol. 61. N 5.

Averill J.P Personal control over aversive stimuli and its relationship to stress // Psychological bulletin. 1973. Vol. 80. N 4. P. 286-303.

Boring E.G. A History of Experimental Psychology: 2^nd ed. N.-Y., 1950.

Eysenck H. I.. Arnold W., Meili R. (Ed.) Encyclopedia of psychology. L.: Fontana-Collms, 1975. Vol. 1—2.

Fester C. B., Skinner B. F. Schedules of Reinforcement. N. -Y.,-1957. Gendlin E.T. Experiencing and the Creation of Meaning. N.-Y., 1962. Gordon Т. Р.Е.Т. Parent Effectiveness Training. N.-Y.: Plume Book, 1970.

Lakan J. Ecrits. Paris, 1966.

Lazarus R.S. A laboratory approach to the dynamic of psychological stress / In: Contemporary research in personality / Ed. by L.G. Sarason. Princeton, 1969. P.94—105.

Rose J. Sharing Spaces? Prayer and the Counselling Relationship, London: Darton, Longman and Todd, 2002.

Sells S.B. On the Nature of Stress / In: Social and Psychological factors in Stress. N.-Y., 1970.

Selye H. Stress, cancerand the mind / In: Cancer, stress, and death. N.-Y.;L., 1979. P. 11-19.

Skinner B.F. About Behaviorism. N.-Y., 1974.

Skinner B.F. How to Teach Animals (1951) / In: Skinner B.F. Cumulative Record. N.-Y., 1959. P. 412-419.

Skinner B.F. Superstition in thePigeon (1938) / In: SkinnerB.F. Cumulative Record. 1959. P. 404-409.

Skinner B.F. The Concept of the Reflex in the Description of Behavior (1931) / In: Skinner B.F. Cumulative Record. N.-Y., 1959. P. 319—346.

Skinner B.F. The Generic Nature of the Concept of Stimulus and Response (1935a) / In: Skinner B.F. Cumulative Record. N.-Y., 1959. P 347-366.

Skinner B.F. Two Types of Conditioned Reflex and a Pseudo-Type (1935) / In: Skinner B.F. Cumulative Record. N.-Y., 1959.

Wolpe J. Psychotherapy by Reciprocal Inhibiton. Stanford, 1958.

 

 

Ф.Е. Василюк

Методологический анализ в психологии

Корректор Н.С. Самбу Компьютерная верстка Д.В. Чекалин Издательство «Смысл» (000 НПФ «Смысл»)