Общемировая тенденция к конвергенции

Не только социал-демократизм, но и либерализм подвержен эволюции и обновлению. Уже в первой половине ХХ века либерализм испытал на себе сильное влияние идеологии социализма, особенно что касается задач по социальной защите. Позже либералы расширили реестр заимствований, допуская теперь возможность государственного регулирования экономики, общественного контроля и т.д. В результате классический (докейнсианский) либерализм превратился в социально ориентированный (послекейнсианский) либерализм.

«Старый» капитализм перерастает в социал-капитализм, для которого характерна растущая тенденция (хотя и не бесконфликтная) к сближению, внутрисистемной конвергенции либерализма и социал-демократизма. Автор статьи «Конвергенция» Юрий Буртин приходит к резонному выводу, что «социал-демократизм последовательно либерализуется, либерализм же (а тем самым и капитализм вообще) социал-демократизируется».^[lxxxiv]

Во второй половине ХХ века отчетливо проявился кризис всех мировых общественно-политических парадигм – либерализма, консерватизма, социализма. В массовом сознании они выступают как некие фундаментальные альтернативы. В действительности же, при всех их различиях, которые кажутся жизненно важными, по многим вопросам у них просматриваются некие общие позиции – в понимании смешанной экономики, политического и культурного плюрализма, представительной демократии и др. Различия между названными течениями нередко проявляются в акцентах, дозах и очередности предлагаемых решений, в терминологии. В результате традиционные понятия (особенно «социализм», «демократия», «свобода» и др.) подвергаются семантической эрозии, теряют свой первоначальный смысл. Политический язык становится аморфным, неоднозначным, что подчас приводит к недоразумениям. Иными словами, силовое поле политической семантики разрушается.

Как показывает практика, несмотря на острую политическую борьбу партий различной ориентации (социал-демократической, либеральной, христианско-демократической и т.д.), победившая на выборах партия и сформированное ею правительство отнюдь не спешат демонтировать модель общественного развития, которую создавали правительства, ранее находившиеся у власти. «В последнее время видимые различия в политике либералов и социалистов, сменяющих друг друга у власти в европейских странах, становятся все менее различимыми»,^[lxxxv] - отмечает в этой связи Александр Владиславлев. Тенденция к их сближению закономерна, а строительство «социального государства», «государства благосостояния» - это заслуга не только социал-демократов (сколько бы они сами это ни утверждали), но и либералов. Равным образом было бы односторонне считать, что это государство – результат деятельности правых партий. Между тем, один из предвыборных плакатов Союза правых сил России призывал: «А ты хочешь жить как в Европе? Тогда голосуй за Союз правых сил». В действительности же западная модель социального государства – наглядное выражение конвергенции социал-демократических и либеральных подходов.

 

Подходит ли для России опыт западной социал-демократии?

Несмотря на пророчества противников социал-демократизма о том, что он теряет свою идейную идентичность, неизбежно растворится и исчезнет, политическая практика показывает, что социалистическая традиция жива и модернизируется, а социал-демократическое движение активно развивается во всем мире. Для успешного проведения политики реформ в России все большее значение приобретает задача критического осмысления процессов, происходящих в западной социал-демократии. Растет потребность в непредвзятом изучении опыта осуществления социал-демократической модели общественного развития, новейших тенденций ее трансформации. Для этого необходимо преодолеть устаревшие подходы и стереотипы в оценках теории и практики социал-демократизма. Эти оценки в истории познания дважды круто изменялись: от огульно-негативных (в «доперестроечный» период) до некритически-хвалебных (в «перестроечный» период). В противовес крайностям прежнего идеологизированного подхода представляется актуальным выработать объективно-взвешенную оценку как достижений, так и кризисных тенденций в современном западном социал-демократическом движении, выявить их действительные причины. Что касается определения причин этого кризиса, то они заключаются не в «отступлении» от неких ортодоксальных «принципов марксизма» (как это утверждалось во многих прежних работах), а прежде всего в том, что в новых условиях обнаружилась неэффективность ряда традиционных принципов самой социалистической доктрины (равенство, национализация, коллективизм и т.д.), нуждающихся в переосмыслении и отказе от догм, не выдержавших испытания социальной практикой.

Особый вопрос заключается в выяснении возможностей применения опыта одной страны в другой. Одно время (в перестроечный период) звучали призывы некоторых политиков и литераторов перенести опыт шведской, австрийской или какой-либо другой модели на почву российской экономики. Попытки механического перенесения были бы обречены на неудачу. Здесь нет места обсуждать причины этого. Отметим лишь две из них: неразвитость рыночных отношений и незначительность среднего класса в России.

Бытует расхожее мнение, что западноевропейский тип социал-демократии представляет собой универсальное явление, пригодное для всех стран. Но это не так. В ряде стран Азии, Африки и других регионов местные политики не склонны заимствовать теорию и практику либерализации социал-демократизма, поскольку считают, что у них иная социальная база и что основной проблемой для них является нищета значительной части населения. Поэтому, считают они, принятие либералистского принципа равенства исходных возможностей для индивидов, равенства лишь перед законом, привело бы к дальнейшему ухудшению и без того тяжелого положения в их странах. Да и сами создатели упоминавшегося выше социал-демократического программного документа по сути дела признают его региональный характер, когда заявляют, что изложенные в нем принципы новой социал-демократической политики разработаны именно для Европы. Иными словами, эти принципы отнюдь не могут рассматриваться в качестве образца, пригодного для всех регионов мира.

Исходя из всего сказанного, думается, не стоит так уж категорично заявлять (как это делает Г.Попов в вышеназванной статье), что «только социал-демократия постиндустриального общества может стать основой для российской социал-демократии». Более точно он высказывается в другом месте: в специфических условиях России требуются существенные корректировки социал-демократических позиций, «нужен российский вариант социал-демократической идеологии».

Зарубежный опыт общественного развития, достижения в проведении реформ, особенно государственного регулирования экономики и социальной сферы, организации системы обеспечения социальными гарантиями, создания условий для развития малых и средних предприятий, парламентского контроля над исполнительной властью и т.д., безусловно, заслуживают всестороннего изучения и продуманного, взвешенного использования, учитывая при этом существенные различия в социально-экономических условиях и национальных традициях различных стран. Когда в России сформируется гражданское общество и возникнет значительный средний класс, социал-демократия займет важное место в политическом спектре страны. К этой мысли неизбежно подводит осмысление поучительного опыта развития главных общественно-политических течений в современном мире.

 

 

 

В.М.Межуев.

Социал-демократия как политика и идеология (российский вариант)

 

Социал-демократия, несомненно, относится к числу партий и движений левого типа. Ею не исчерпывается все левое движение, но она занимает в нем особое и весьма заметное место. Деление на правых и левых - прежде всего политическое. В привычной для нас терминологии, правые -это те, кто за капитализм, левые - кто за социализм. Оба термина - капитализм и социализм - нуждаются сегодня в существенной корректировке, но примем их пока за основу деления. Верность социалистическим убеждениям и ныне ставится в вину людям левой ориентации. Во всяком случае, социал-демократия родилась во времена, когда противостояние капитализма и социализма принималось всерьез.

Правда, уже тогда переход к социализму (как и сам социализм) мыслился по-разному. Для одних он означал революционный захват власти, диктатуру одного класса и его партии, насилие и террор. Другие искали более мирные пути социалистического преобразования общества. Здесь причина раскола на радикалов и реформаторов внутри самого левого движения. Хотя социал-демократия родилась задолго до этого раскола, свой наиболее оформленный вид она обрела в странах (Германия, а за ней Россия), где не было еще ни демократии, ни развитого капитализма. В них во многом сохранялись остатки феодального строя, который принято называть сегодня традиционным обществом. Борьба за социализм предполагала здесь и борьбу за демократию, означавшую свержение самодержавия и абсолютной монархии. По тем временам она не могла не быть революционной. Возникнув как революционная партия, социал-демократия разделилась затем внутри себя в соответствии с тем, как решался ею вопрос о целях революции.

Те, кто оправдывал ее как только средство борьбы с феодальным прошлым, т.е. лишь в качестве буржуазно-демократической революции, составили умеренное крыло этой партии. В России к ним принадлежали меньшевики и некоторые другие фракции РСДРП. Те же, кто доказывал необходимость перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую, образовали ее радикальное крыло. В России оно было представлено большевистской фракцией РСДРП, которая затем выделилась в особую - коммунистическую - партию. Нет смысла, утверждали они, дожидаться в России полного развития капитализма, когда можно сразу, одним революционным рывком перескочить в социализм, “минуя капитализм”. Подобная логика и привела большевиков к разрыву с европейской и отечественной социал-демократией, которую они заклеймили как реформизм и оппортунизм. Создание Коминтерна окончательно закрепило этот разрыв в мировом масштабе.

Реформистская часть российской социал-демократии выдвигала на первый план борьбу за демократическое преобразование общества, считая переход к социализму делом более отдаленного будущего. Своими союзниками в этой борьбе они считали либеральных демократов, разделив вместе с ними участь первых жертв той реальной революции, которая произошла в России. Осуществленная большевиками, назвавшими ее пролетарской и социалистической, она в действительности дала начало не переходу к демократии и социализму, а еще одной попытке модернизации(индустриализации) России методами государственного принуждения и насилия. Социал-демократии здесь, действительно , не было места. После революции она на долгие годы сходит с российской политической сцены.

Сейчас в России предпринимаются попытки вновь возродить социал-демократическое движение, вписать его в политическую жизнь страны. Понятно, что оно не может быть простым повторением дореволюционной социал-демократии, возвращением к истокам движения. Слишком много за это время изменилось в мире и в самой России. Изменилась и сама социал-демократия в той ее части, в какой она сохранилась в Европе и продолжает оставаться там влиятельной политической силой. В отличие от своих предшественников, мечтавших о переходе к демократии, сегодня европейские социал-демократы реально живут в демократии, сегодня европейские социал-демократы реально живут в демократическом обществе. Свои проблемы поэтому они решают теперь не средствами революционной борьбы с этим обществом, а в его пределах. Отказ от уже существующей демократии дискредитирует в их глазах любую идею.

 

Иное дело Россия. Переход к демократии в ней далеко не завершен, осуществляется не всегда последовательно, чреват срывами и отступлениями в сторону авторитаризма. Угроза последнего постоянно витает над Россией, обязывая демократов как правого, так и левого толка в борьбе с ней консолидировать свои усилия. Но это как раз и является самым трудным в России. Непримиримая вражда между правыми и левыми (даже в их умеренной - демократической - части) раскалывает и ослабляет общедемократическое движение. В итоге побеждают противники демократии, которые почему-то всегда едины. Так, в Германии 30-х гг. подобный раскол, как известно, привел к власти Гитлера и национал-социалистов.

Как преодолеть этот раскол, сохраняя при этом право социал-демократии на проведение собственной политики? Может ли она вписаться в сложившуюся сегодня в России политическую ситуацию? Не ставя задачу решать этот вопрос за самих социал-демократов, обсуждающих его в рамках своих внутрипартийных дискуссий, выскажем по данному поводу собственное мнение, побуждаемые тем, что социал-демократическая идея представляет собой общекультурную ценность, значение которой выходит далеко за рамки чисто партийных интересов и предпочтений. Подобно всем другим идеям - либеральной, национальной и пр. - она может обсуждаться не только партийными функционерами, но и теми, кто не представляя никакой партии, заинтересован в будущем страны, понимает что оно во многом зависит от правильности идеологического выбора. Идеи вообще не являются партийной монополией, они предварительно зарождались в умах философов, теоретиков и лишь затем становились политическими лозунгами и партийными программами. С обсуждения социал-демократической идеи и следует, видимо, начинать разговор о политической перспективе существования социал-демократии в современной России.

Как бы не трактовать эту идею, она в любом случае сохраняет свою связь с принципами демократии, предполагает защиту ее основных ценностей и институтов. Демократическое преобразование России и для нынешней российской социал-демократии остается, видимо, базовым требованием любой политической программы, которую она может предложить обществу. Иное дело , что в современных условиях это преобразование оно не может осуществляться революционным путем, в обход действующей Конституции и сложившегося правового порядка. При всех своих издержках существующая сегодня в России политическая система позволяет достигать нужного результата законными, легитимными средствами.

Отказ от революции в ходе не только социалистического (что было характерно уже и для ранней социал-демократии), но и демократического преобразования общества, вносит существенные коррективы в политику и идеологию социал-демократии. Она уже не рассматривает себя в качестве революционной партии, находящейся в непримиримой оппозиции к существующему общественному строю, сохраняя за собой право оставаться в оппозиции к власти, если та расходится с ней в своих целях и задачах. Такую оппозицию можно назвать парламентской, что вовсе не означает полного согласия с существующим строем, примирения с его изъянами недостатками. Речь идет лишь о способе выражения этого не согласия, исключающего все формы насилия. В любом случае современная социал-демократия - партия не революции, а реформы, хотя содержание этой реформы требует особого разговора.

Мы не случайно начали этот разговор с вопроса об отношении социал-демократии к революции. Если европейская социал-демократия достаточно быстро встала на путь парламентаризма, то ее российская ветвь долгое время находилась под влиянием собственной традиции революционного демократизма, а многие ее выдающиеся представители так и не смогли расстаться с мечтой о мировой революции. Революционный максимализм русского народничества, послуживший причиной создания ряда подпольных партий и террористических организаций, хотя и осуждался впоследствии российскими социал-демократами, для их наиболее радикальной - большевистской части стал образцом и примером революционного героизма и подвижничества. Многие из тех, кто вместе с Лениным создавали РСДРП, отмечали прямое воздействие на него не только марксистской, но и отечественной политической мысли, проникнутой духом революционного демократизма (начиная от Чернышевского и Добролюбова и кончая Ткачевым и Нечаевым). Этот дух так и не был изжит российской социал-демократией, расколов ее на два крыла. Большевики-те же революционные демократы, хотя и под видом марксистов и коммунистов. И сегодня еще для многих людей с левыми убеждениями демократия неразрывно связана с революцией, с завоеванием власти народом силовыми методами.

Разорвать эту связь в российском сознании очень трудно, учитывая нашу политическую традицию с ее постоянной оппозиции власти и политически мыслящей части общества - интеллигенции. Власть в России редко когда шла добровольно на демократические уступки, а если шла, то становилась еще более радикально настроенной оппозиции. Но и та, если приходила к власти, быстро забывала о своем революционном прошлом, оказывалась в плену той же традиции. Прервать ее посредством революции, видимо, вообще не возможно. Вся наша история свидетельствует о том, что наиболее значимые результаты в деле либерализации и демократизации России достигались в периоды не революционных потрясений (последние лишь ужесточали режим), а тогда, когда власть и общество устанавливали между собой, пусть временное, вынужденное, состояние примирения и компромисса.

Свой былой революционный экстремизм российская социал-демократия сможет окончательно преодолеть лишь в случае коренного пересмотра той части своей политической программы, которая делала ее в прошлом непримиримым врагом парламентской демократии и гражданского общества. Для этого, во-первых, ей необходимо включить в свою программу те права и свободы, которые отстаивают и либеральные демократы. Здесь не может быть и речи о противостоянии социал-демократов и либералов. Во-вторых, она должна избавиться от элементов социального утопизма, заставлявших ее ранее требовать, забегая вперед, ликвидации частной собственности и рыночной экономики. В своё время это поняли и большевики, провозгласив переход к новой экономической политике. Правда, чуть позже политические методы решения экономических проблем опять взяли верх, а вера в возможность построения социализма в одной стране, сменившая веру в мировую революцию, не стала от этого менее революционной. Проведённая Сталиным насильственная коллективизация явилась логическим завершением осуществлённой большевиками политической революции.

Отказ от революционной борьбы не означает, как иногда думают, сдачу социал-демократами своих позиций, их отречение от собственной идеологии с её антибуржуазной направленностью и критикой капиталистических отношений. Правда строить сегодня свою программу на отрицании рынка и частной собственности - значит обрекать себя на неминуемое политическое поражение. Кто, кроме радикально настроенных политических маргиналов, станет в наше время прислушиваться к такой программе? Здесь дает о себе знать характерное для всей истории социал-демократии расхождение между ее идеологией и той политикой, которую она вынуждена проводить, сообразуясь с реальными обстоятельствами. Между ними та же разница, что и та, которая когда-то называлась “программой-максимум” и “программой-минимум”. Революционное сознание пренебрегает, как правило, этим различием, реформистское обязано с ним считаться.

Данное расхождение особенно ощутимо в период проведения либерально-рыночных реформ. Социал-демократия не может быть противником этих реформ, но и не может отождествлять с ними собственную идеологию. Ей приходиться сочетать в этой ситуации, казалось бы, несочетаемое: так или иначе содействовать проведению реформ, имеющих целью “развитие капитализма в России”, и, оправдывая свое название, сохранять по отношению к ним критическую дистанцию. Жертвуя своей идеологией ради текущей политики, она рискует утратить собственных политическую индивидуальность, свое особое место в политической жизни, но и обратная жертва таит в себе угрозу ее отрыва от реальности. Свое участие в политике рыночного реформирования социал-демократы могут, разумеется, оговорить целым рядом условий, способствующих смягчение последствий этой реформы для широких слоев населения, представляющих собой, так сказать, ее щядящий вариант, но ведь не рынок в конце концов, тем более капиталистический, является их заветной целью. Чем бы они тогда отличались от правобуржуазных партий? Каким же образом они могут сочетать участие в современной политике с собственной идеологией?

Этот вопрос преследует социал-демократию с момента ее основания, хотя в разные времена она отвечала на него по-разному. Для российских социал-демократов он и сегодня предельно актуален: не они сейчас делают погоду в России. Ответ на него они вряд ли найдут у своих европейских коллег, давно живущих при капитализме, а в ряде ведущих стран находящихся у власти. Быть социал-демократом в стране с неразвитой экономикой и бедным населением, отказываясь при этом от революционных методов борьбы, -задача не из простых, требующая самостоятельной работы мысли. Но и в этой ситуации есть свое преимущество: российским социал-демократам менее чем европейским, грозит опасность заразиться “духом капитализма”, попросту говоря, обуржуазиться, стать тенью буржуазных партий. Возможно, именно поэтому они смогут дать новый импульс социал-демократическому движению, повысить его интерес к собственным идейно-теоретическим основам и, следовательно, сделать его более конкурентоспособным на рынке идей.

 

Под социал-демократической политикой часто понимают социальную политику государства в мире капитала и рыночной экономики, перераспределяющего богатство в пользу слабых и неимущих. Цель, конечно, благородная, но она вполне укладывается и в рамки либеральной политики, рассуждающей в понятиях справедливости и межклассовой солидарности. Разве либералы против помощи бедным и обездоленным? При случае они готовы согласиться и с вмешательством государства в экономическую сферу( в случае, например, экономических спадов и кризисов).Кейсианство-идеология умеренного, не вполне опознаваемого рыночного либерализма, а сам Кейнс не был ни социалистом, ни социал-демократов.

В отличие от так называемого” классического” и “неоклассического либерализма, представленного в настоящие время теоретикам “чикагской школы” (Ф.Хайек, М. Фридман, Л.Мизес и др.),” новый либерализм”, основы которого были заложены ещё Дж.С. Миллем, а затем развиты в работах Л.Т.Хебхауза, Дж.А. Хобсена, Дж.Дьюи, Дж.М.Кейнса и др., ставит своей целью обеспечение социальных прав человека, его достойного существования посредством государственного перераспределения налогов( через прогрессивное налогообложение) и ряда других социальных программ. Как отмечается в одном из отечественных исследований российского либерализма, “ практические выводы из отечественных исследований российского либерализма,” практические выводы обеих концепций (новолиберальной и социал-демократической- В.М.) во многом схожи. Иными словами, имея разные корни и аппелируя к разным аргументам, неолибералы и социал-демократы обосновывают необходимость примерно одних и тех же социальных функций и институтов”^[lxxxvi].