История сицилийской мафии

Джон Дикки

Cosa Nostra история сицилийской мафии

 

 

Джон Дикки

Cosa Nostra история сицилийской мафии

 

Предуведомление

Как не замедлит стать очевидным, в этой книге неизбежно выдвигаются серьезные обвинения в адрес конкретных лиц. Поэтому категорически не следует… Мафиозные семьи и семьи, «объединенные кровью», ни в коей мере не являются… На протяжении своей истории сицилийская и американская мафии устанавливали контакты с отдельными бизнесменами,…

Пролог

 

Две истории, два майских дня, разделенные бурным столетием. Каждая история (первая – мелодраматический вымысел, вторая – трагическая реальность) открывает нам нечто важное относительно сицилийской мафии и отчасти объясняет, почему наконец-то стало возможным написать историю мафии.

Первая история явила себя миру в римском Театро Констанци 17 мая 1890 года, на премьере оперы, которую многие считают наиболее успешной оперой всех времен, – «Cavalleria Rusticana» («Сельская честь») Пьетро Масканьи. Бесхитростный рассказ о ревности, чести и мести сицилийских крестьян был положен на бойкую музыку. Оперу встретили с восторгом. На премьере певцов тридцать раз вызывали на бис; королева Италии аплодировала, не скрывая эмоций. Несколько месяцев спустя в письме к другу двадцатишестилетний Масканьи признался, что эта одноактная опера сделала его богатым на всю жизнь.

Каждому известны хотя бы несколько тактов из «Cavalleria», каждый знает, что место действия оперы – Сицилия. Интермеццо Масканьи звучит в знаменитой финальной сцене из «Неистового быка» Мартина Скорсезе, этого беспощадного анализа итало-американского мачизма, гордости и ревности. Музыка из оперы также звучит на протяжении всей третьей части «Крестного отца» Фрэнсиса Форда Копполы. В финальной сцене киллер-мафиози, облаченный в сутану, преследует свою жертву по роскошному Театро Массимо в Палермо, а на сцене тем временем исполняют «Cavalleria». Сын дона Майкла Корлеоне исполняет ведущую партию Туридду. В конце фильма интермеццо возвращается как аккомпанемент смерти престарелого дона, которого играет Аль Пачино.

Гораздо менее известно, что сюжет этой оперы представляет собой «сицилийский миф» в его чистейшей, первозданной форме; этот миф весьма близок официальной идеологии, которой сицилийская мафия придерживалась почти полтора столетия. Согласно последней мафия – не организация в привычном смысле этого слова; принадлежность к мафии проистекает из дерзкой гордости и щепетильности, глубоко укорененных в душе всякого сицилийца. Представление о «сельской чести» тем самым как бы обосновывало исторически возникновение мафии. Сегодня уже невозможно рассказывать о мафии, не принимая во внимание этот миф.

Вторая история началась на холме над дорогой, которая ведет к Палермо от аэропорта. Время – около шести вечера, 23 мая 1992 года. Джованни Бруска, коренастый и бородатый «человек чести», наблюдает за коротким отрезком дороги перед поворотом к городу Капачи. В этом месте его люди с помощью скейтборда загнали в сливную трубу тринадцать бочонков, вместивших в себя почти 400 килограммов взрывчатки.

В нескольких метрах позади Бруски другой мафиозо, постарше, курит и разговаривает по радиотелефону. Внезапно он заканчивает разговор и подается вперед, чтобы взглянуть на дорогу в телескоп, установленный на табуретке. Разглядев кортеж из трех автомобилей, приближавшийся к повороту, он шипит: «Ваи!» («Ну давай!»). Ничего не происходит. «Ваи!» – снова шипит он.

Бруска замечает, что кортеж движется медленнее, чем ожидалось. Он ждет, секунды тянутся бесконечно, автомобили минуют старый холодильник, положенный у дороги в качестве отметки. Лишь когда в третий раз слышится раздраженное, на грани паники «Ваи!», он нажимает на кнопку.

Раздается глухой взрыв. Земля дрожит под ногами. Асфальт вздыбливается, первая из трех машин взлетает в воздух. Она описывает дугу и приземляется в шестидесяти или семидесяти метрах от дороги, в роще оливковых деревьев. Вторая машина – белый бронированный «Фиат-крома»: лишившись оторванного взрывом двигателя сползает в образовавшуюся на шоссе яму. Третий автомобиль тоже пострадал, но не сильно.

Жертвами взрыва оказались магистрат Джованни Фальконе и его жена, ехавшие в белом «Фиате», а также трое охранников в первой машине. Фальконе возглавлял расследование преступлений мафии. Покончив с ним, сицилийская мафия избавилась от самого опасного из ее врагов, символа антимафиозной деятельности.

Взрыв в Капачи поверг в шок Италию. Это событие навечно запечатлелось в сознании многих людей; некоторые политики публично заявили, что им стыдно называть себя итальянцами. Для некоторых – трагедия Капачи явилась наглядной демонстрацией силы и могущества мафии. Одновременно эта операция показала, что миф о «сельской чести» окончательно ушел в прошлое, как бы подтвердил банкротство официальной идеологии мафии. Не случайно первая заслуживающая доверия история сицилийской мафии была опубликована в Италии именно после Капачи.

Рассказ о деревенском любовном треугольнике в «Cavalleria Rusticana» достигает своего апогея на площади сицилийского городка: возчик Альфио отказывается от выпивки, которую ему предлагает молодой солдат Туридду. До взаимных оскорблений еще не дошло, однако оба знают, что стычка непременно закончится кровью, – ведь Альфио нашептали, что Туридду покусился на честь его жены. В кратком разговоре этих персонажей воплотилась вся примитивная система ценностей: оба признают, что задета их честь, оба мечтают о вендетте и считают дуэль единственным способом разрешить конфликт. Как диктует обычай, они обнимаются и Туридду зубами сжимает мочку правого уха Альфио в знак того, что вызов принят. После этого Туридду в слезах прощается с матерью и покидает сцену, дабы встретиться с Альфио в близлежащем саду. Издалека доносится женский крик: «Туридду убили!» Крестьяне в смятении разражаются воплями. Занавес.

Композитор Масканьи, родом из Тосканы, никогда не был на Сицилии. На репетиции тенор изменил текст своей вступительной арии, потому что либреттисты, земляки Масканьи, не сумели подыскать «настоящие сицилийские» слова. Впрочем, все это не имело принципиального значения. В 1890 году Сицилия была модной темой. Публика в Театро Констанци ожидала увидеть – и увидела – живописный остров, будто сошедший со страниц иллюстрированных журналов: экзотический остров солнца и страсти, населенный задумчивыми смуглыми крестьянами.

Что касается мафии, то в 1890 году она уже представляла собой хорошо организованную преступную ассоциацию, имела покровителей среди политиков и стремилась выйти за пределы Сицилии. В столице острова, Палермо, местные политики активно мошенничали и расхищали средства, выделенные центральным бюджетом на восстановление города; среди этих политиков были и мафиози. Правда, общераспространенное представление о мафии было совершенно иным. Те, кто пришел на премьеру оперы Масканьи, воспринимали Туридду и в особенности возчика Альфио (несмотря на всю местную патетику их взаимоотношений) не только как типичных сицилийцев, но и как типичных мафиози. Слово «мафия» употреблялось для обозначения не столько криминального синдиката, сколько того сочетания яростной страсти и «восточной» гордости, которые, как считалось, определяют характер жителей Сицилии. Иными словами, быть мафиозо означало иметь примитивное представление о чести, следовать рудиментарному рыцарскому коду, принятому среди отсталых сицилийских крестьян.

Это снисходительное представление, разделявшееся высокомерным итальянским Севером, объяснялось не только непониманием истинного положения дел на Юге. Через семь лет после оглушительной премьеры оперы Масканьи скороспелый сицилийский социолог Альфредо Ничефоро опубликовал книгу «Современная варварская Италия» – исследование «отсталых народов» Южной Италии. В этой книге Ничефоро достаточно пренебрежительно охарактеризовал те особенности сицилийской психики, о которых повествовала «Cavalleria»: «В крови сицилийца вечно бурлит недовольство и не знающая границ страсть эго. Каждый сицилиец – мафиозо по природе». Ничефоро, «Cavalleria» и в целом итальянская культура того времени систематически отождествляли Сицилию с мафией. Их последователи, будь то сицилийцы, итальянцы или иностранцы, продолжали и продолжают совершать ту же ошибку, стирая всякие очевидные различия между мафией и тем, что один английский путешественник 1960-х годов назвал «первобытной ментальностью сицилийского бессознательного».

Сицилийскую культуру слишком долго отождествляли с mafiosita (мафиозностью), и это отождествление служило интересам организованной преступности. Абсолютно ясно, что расхожее представление о мафии было только на руку незаконной преступной организации, носившей это имя. Нет никакого тайного криминального общества – гласило это мнение, есть лишь очередная теория заговора, придуманная теми, кто не понимает образа мышления сицилийцев. Бесчисленное множество исследователей повторяли этот довод: мол, продолжавшиеся на протяжении столетий набеги заставили сицилийцев с подозрением относиться к чужакам, поэтому они предпочитают разрешать конфликтные ситуации между собой, не привлекая полицию и суд.

Стирание различий между мафией и сицилийцами в целом также способствовало тщетности законных мер против преступности. Если во всем виновата пресловутая примитивная сицилийская ментальность, каким образом возможно бороться с мафией – разве что арестовать все население острова. Как гласит итальянская пословица: tutti colpevoli, nessuno colpevole, то есть если виновны все, то никто не виновен.

Мафия добилась грандиозных успехов в распространении подобных измышлений. Ее усилия на протяжении полутора столетий привели к тому, что в обществе зародились сомнения. В результате сам факт существования мафии долгое время оставался не более чем предположением, теорией, точкой зрения – и был признан на удивление недавно. А желание написать историю «мафиозного менталитета» часто казалось прихотью, заслуживающей не большего внимания, чем готовность сочинить историю галльского остроумия или британской чопорной верхней губы.

Тем, что миф о сельской чести и, выражаясь фигурально, деревенском рыцарстве наконец-то был развенчан, мы обязаны Фальконе и его коллегам. История, завершившаяся взрывом в Капачи, началась на заре 1980-х годов, когда – менее чем за два года – погибло как минимум 1000 человек: «люди чести», их родственники и друзья, полицейские и ни в чем не повинные случайные прохожие. Кого застрелили на улице, кого увезли в тайное логово и задушили, кого растворили в кислоте, похоронили заживо в бетоне, утопили в море или разрезали на куски и скормили свиньям. Это был самый кровопролитный мафиозный конфликт в истории, но в войну он не перерос – остался кампанией по искоренению. Во главе этой кампании стояла дружина мафиози, группировавшихся вокруг клана Корлеоне. Они организовывали тайные «отряды смерти», чтобы истребить своих противников и установить почти диктаторскую власть мафии над Сицилией.

Среди жертв этой резни оказались двое сыновей, брат, племянник, шурин и зять достаточно влиятельного «человека чести» Томмазо Бушетты. В газетах его именовали «боссом двух миров», поскольку его деловые интересы простирались по обе стороны Атлантики. Впрочем, от корлеонцев не было спасения ни в одном из этих миров. Бушетту арестовали в Бразилии. Будучи выслан в Италию, он попытался совершить самоубийство, проглотив стрихнин, который всегда носил с собой. Попытка едва не оказалась успешной. Поправившись, Бушетта решил покаяться и поведать властям о том самом тайном обществе, в которое вступил в возрасте семнадцати лет. Причем исповедаться он соглашался только Джованни Фальконе.

Последний вырос в добропорядочной семье из полуразвалившегося в то время центрального палермского квартала Ла Кальца. Однажды он обронил, что с детских лет привык к запаху мафии. В местном клубе юных католиков он играл в настольный теннис с Томмазо Спадаро, позднее – известным мафиозо и торговцем героином. Любовь родителей уберегла Фальконе от подобных искушений; он вырос приверженцем долга, церкви и патриотизма.

Свою судебную карьеру он начал в должности магистрата в суде по банкротствам, где отточил умение разбираться в сомнительных финансовых проводках. Это умение легло в основу ставшего знаменитым «метода Фальконе». Впервые Фальконе воспользовался своим методом в 1980 году, расследуя попытку провоза через границу крупной партии героина. После этого дела его перевели в криминальную полицию Палермо. В 1982 году он добился семидесяти четырех обвинительных приговоров по героиновому делу – оглушительный успех для острова, где практика запугивания свидетелей, судей и присяжных разрушила не одно тщательно подготовленное обвинение.

Бушетта снабдил Фальконе внутренней информацией о мафии. «Для нас, – говорил Фальконе, – он был кем-то вроде профессора языкознания, отправляющего своих студентов в Турцию и запрещающего пользоваться языком жестов». Благодаря многочасовым допросам Бушетты Фальконе и его группа смогли составить реальное представление о преступном синдикате. Они терпеливо прослеживали связи между личинами, именами и преступлениями. Постепенно складывалась совершенно неожиданная картина – структура мафии, методы управления, образ мышления…

Сегодня сложно представить, сколь мало было известно о сицилийской мафии до того, как Томмазо Бушетта решил исповедаться Джованни Фальконе. Первым откровением стало название организации, данное ей самими ее членами: Коза Ностра – «Наше дело». До той поры даже те немногочисленные следователи и полицейские, кто принимал мафию всерьез, искренне полагали, что это название применимо исключительно к американской мафии.

Бушетта также рассказал Фальконе о пирамидальной структуре управления мафией. В самом низу находятся солдаты, разбитые на десятки; ими командует capodecina (десятник). Каждый каподечина подчиняется избранному боссу местной банды, или семьи; у этого босса имеется заместитель и один или несколько consiglieri (советников). Три семьи, контролирующих соседние территории, образуют mandamento (район). Главы районов входят в состав комиссии – этого мафиозного парламента или «совета директоров» провинции Палермо. В теории провинциальный парламент подчиняется региональному, составленному из главарей мафии со всей Сицилии. Однако на практике Палермо доминирует в мафии: почти 50 процентов из (ориентировочно) 100 мафиозных семей на Сицилии контролируют часть территории Палермо, а председатель комиссии Палермо является негласным лидером всей сицилийской мафии.

К тому моменту, когда Бушетта начал давать свои показания, сицилийская мафия насчитывала около 5000 «людей чести». Значимые убийства – полицейских, политиков или других мафиози – планировались на самом верху и совершались лишь с высочайшего одобрения, что гарантировало совместимость этих преступлений с общей стратегией синдиката. Для обеспечения стабильности комиссия внедрила свод правил по урегулированию конфликтов внутри семей и районов. Уровень внутренней дисциплины в мафии привел следователей в изумление.

«Босс двух миров» неплохо ориентировался и в делах американской Коза Ностры. Он поведал Фальконе, что у сицилийской мафии и у американской, которую первая и породила, схожая структура. Однако они являются независимыми друг от друга организациями: член сицилийской мафии совершенно не обязательно окажется членом мафии американской. Крепость дружеских уз между двумя мафиями обеспечивают кровь и совместные деловые интересы, а не организационные связи.

Другие «люди чести» последовали примеру Бушетты, пытаясь с помощью государства защититься от корлеонцев и их «отрядов смерти». Вместе со своим коллегой Паоло Борселлино Фальконе методично проверял признания мафиози и собрал 8607 страниц документов – основу легендарного «макси-процесса», который состоялся в специально выстроенном бронированном зале суда Палермо.

16 декабря 1987 года, после двадцати двух месяцев судебных слушаний, судья огласил обвинительные приговоры 342 мафиози и приговорил их в совокупности к 2665 годам тюремного заключения. В ходе процесса «теорема Бушетты» (как называли скептики информацию последнего о структуре Коза Ностры) получила многократное подтверждение.

Впрочем, официального подтверждения этой «теоремы» пришлось подождать до января 1992 года, когда, вопреки чаяниям и упованиям Коза Ностры, кассационный суд – Верховный суд Италии – оставил в силе первоначальные приговоры. Это было самое сокрушительное поражение, которое когда-либо терпела сицилийская мафия. В ответ корлеонцы отправили «отряды смерти» на охоту за следователями. Фальконе погиб через несколько месяцев после оглашения вердикта. Менее двух месяцев спустя Италия вновь испытала шок – Паоло Борселлино и пятеро сопровождавших его коллег погибли при взрыве автомобиля у дома матери следователя.

Трагическая гибель Фальконе и Борселлино имела последствия, которые ощущаются и по сей день. Прежде всего, их смерть явилась подтверждением поражения, понесенного мафией; существование же организованной криминальной структуры под названием Коза Ностра перестало быть теорией.

Если Коза Ностра существует, у нее должна быть история; а если у нее есть история, как заметил однажды Фальконе, она когда-то началась и когда-либо закончится. Благодаря усилиям Фальконе, Борселлино и их товарищей, равно как и благодаря развенчанию мифа о деревенском рыцарстве, историки сегодня могут изучать историю мафии, опираясь на куда более достоверные свидетельства, чем раньше.

По мере того как реальность Коза Ностры становилась все более очевидной из показаний Бушетты и прочих участников «макси-процесса», немногочисленные историки, в большинстве своем сицилийцы, двинулись в том же направлении, что и следователи – стали изучать данные, которыми пренебрегали ранее, и разыскивать новые свидетельства. Перед ними мало-помалу открывалось новое поле деятельности. В 1992 году, после того как кассационный суд подтвердил «теорему Бушетты» (и невольно способствовал гибели Фальконе и Борселлино), написание истории мафии внезапно перестало быть чисто академическим занятием: пришло осознание смертельной угрозы гражданскому обществу, а с ним – стремление показать уцелевшим магистратам, что они не одиноки в своей борьбе.

Первая история сицилийской мафии была опубликована в Италии в следующем же году. В 1996 году книгу переиздали, с исправлениями и дополнениями; с тех пор выяснились многие новые подробности. Желание рассказать публике историю мафии шло рука об руку с желанием отомстить Коза Ностре за кровавую жатву 1992 года. На Сицилии к истории относятся серьезно.

Вероятно, сицилийцы с одобрением отнесутся к тому, что историю мафии узнают и за пределами Италии. Моя книга – первая история сицилийской мафий, от ее возникновения до наших дней, написанная не на итальянском языке. В ней представлены самые свежие результаты расследований, история мафии излагается именно так, как рассказывают ее итальянские специалисты. Кроме того, в ней содержится ряд абсолютно новых данных. В последние несколько лет стало возможным подготовить гораздо более полную версию истории сицилийской мафии, чем даже несколько лет назад. Картина, которую рисовали размашистыми социологическими кистями – «менталитет», «парагосударственные функции», «агрессивная субституция», – ныне содержит подлинные имена, места, даты и преступления. И чем отчетливее становится эта картина, тем более тревожными кажутся выводы, которые из нее вытекают: тайное общество, основополагающим принципом деятельности которого является убийство, стало неотъемлемой частью итальянского образа жизни с середины девятнадцатого столетия. Джон Дикки

 

Введение

 

Сегодня «мафия» – одно из тех слов, которые Италия подарила множеству других языков, наряду с такими словами, как «пицца», «спагетти», «опера» и «катастрофа». Это слово используется для обозначения преступных сообществ отнюдь не только на Сицилии и в Соединенных Штатах Америки – в тех местах, где обосновалась мафия в строгом значении этого термина. Словом «мафия» называют преступные организации по всему миру- в Китае, в Японии, в России, в Чечне, в Албании, в Турции и так далее; при этом упомянутые организации не имеют ничего (или почти ничего) общего с сицилийским «оригиналом».

В Южной Италии наличествуют и другие преступные организации, причем каждую из них по отдельности (и все вместе) также называют «мафией»: это и Сакра корона унита в Апулии («пятка» итальянского «сапога»), Ндрангета в Калабрии («мысок»), каморра в Неаполе и окрестностях («голенище»). У этих организаций своя собственная, весьма захватывающая история; одна из них, а именно каморра, немного древнее сицилийской мафии, однако на страницах этой книги всем им будет уделено внимание лишь в той степени, в которой они связаны с сицилийской Коза Нострой. Причина очень простая – никакая другая нелегальная итальянская организация не является столь могущественной, столь хорошо организованной и столь успешной, как мафия. Абсолютно не случайно сицилийское слово получило такое распространение в мире.

Моя книга посвящена прежде всего истории сицилийской мафии и ее деятельности на Сицилии. Некоторые из широко известных американских мафиози – к примеру, Лаки Лучано и Аль Капоне – будут встречаться нам на последующих страницах потому, что историю сицилийской мафии невозможно рассказать, не упомянув о мафии американской, которую сицилийская и породила. За последние два столетия Соединенные Штаты стали настоящей питательной средой для организованной преступности, однако лишь часть «подвигов» организованной преступности в США совершалась и совершается мафией. На страницах этой книги американская мафия предстает во всем своем подобающем великолепии. Не будем забывать, что с берегов крошечного треугольного острова в Средиземном море история мафии в США – во всяком случае, ранних этапов этой истории – предстает в истинном свете.

Мафия на Сицилии стремится к богатству и власти, культивируя искусство безнаказанно убивать людей и организуя сама себя уникальным способом, благодаря которому она представляет собой нечто среднее между теневым государством, незаконным предприятием и тайным обществом наподобие франкмасонов.

Коза Ностра выступает как государство, поскольку стремится обладать определенной территорией. С согласия мафии в целом каждая семья (по-итальянски эти семьи чаще всего именуют cosca) устанавливает нечто вроде теневого кабинета министров на территории, которую она контролирует. Для мафиозной семьи доходы от «покровительства», то есть рэкета, являются столь же существенной статьей бюджета, как налоговые поступления для реального государства. Разница состоит в том, что мафия предпочитает «облагать налогом» всю экономическую деятельность, как легальную, так и нелегальную: оптовики и грабители покорно выплачивают ей надлежащий процент (pizzo). Отнюдь не редки ситуации, когда мафиозо покровительствует и владельцу автосалона, и банде угонщиков, «пасущихся» при этом салоне. Так что единственной стороной, получающей прибыль от любой сделки, оказывается именно мафия. Подобно государству мафия приписывает себе власть над жизнью своих «граждан».

При этом мафия вовсе не является альтернативным правительством: она существует, проникая в государственные структуры и используя силу и слабость государства в собственных интересах.

Коза Ностра – деловое предприятие, поскольку она ориентирована на получение прибыли, хотя бы и через устрашение. Впрочем, она редко добивается существенных успехов в своей «правительственной» деятельности. Большая часть доходов от рэкета возвращается в дело для поддержания криминальной активности: средства идут на подкуп адвокатов, судей, полицейских, журналистов, свидетелей и политиков, а также на поддержку тех мафиози, которые волей обстоятельств оказались в тюрьме. Коза Ностра выплачивает огромные суммы ради того, чтобы, как полагают некоторые «мафиологи», создать своего рода бренд устрашения. Этот мафиозный бренд используется на всех товарных рынках, от мошенничеств с недвижимостью до контрабанды табака. Как правило, чем коварнее, опаснее и прибыльнее рынок (самый характерный пример здесь – рынок оборота наркотиков), тем выше прибыль мафиози, за спиной которых высится всемирно известный и несокрушимо надежный бренд устрашения.

Коза Ностра является тайным обществом, поскольку вынуждена весьма тщательно подходить к отбору своих членов и налагает жесткие ограничения на их поведение в обмен на привилегию считаться членом мафии. Основные требования, выдвигаемые Коза Нострой, состоят в следующем: быть скромным, уметь подчиняться и быть беспредельно жестоким.

История организации поистине замечательна. Однако история мафии – это не только повествование о ее делах, о поступках «людей чести». До Фальконе и Борселлино великое множество других людей погибло, сражаясь с мафией. Некоторым из них посвящены страницы этой книги, ибо история мафии – это и история ее вражды с сицилийцами и другими людьми, противостоявшими ей с момента ее возникновения. История мафии также охватывает людей, которые по разнообразнейшим мотивам, от рационального страха до политического цинизма и откровенного соучастия в преступлениях, выступали в поддержку криминального синдиката.

Но даже история мафии, включающая в себя все упомянутые аспекты, оставляет без ответа целый ряд вопросов. Поскольку всякий за пределами Италии знает (или думает, что знает), что такое мафия, не может не вызывать изумления факт, что информация о сицилийской мафии получила подтверждение только в 1992 году. Каким же образом столь могущественная криминальная организация столько времени оставалась практически неуловимой? Частично объяснение этому находится в отсутствии свидетельских показаний. Мафия выживала и процветала благодаря тому, что запугивала свидетелей и ставила в тупик или подкупала полицию и суды. В прошлом власти (и историки мафии, шедшие следом) слишком часто оказывались в таком положении, когда им только и оставалось, что пересчитывать трупы и удивляться непостижимой логике, лежавшей в основе очередного кровопролития.

На самом деле проблема весьма серьезна, и коренится она в самом сердце итальянской системы управления. Выражаясь очень мягко, итальянское государство в минувшие полтора столетия демонстрировало по отношению к сицилийской мафии редкостное безразличие. В тех немногих случаях, когда государственные институты вспоминали о существовании мафии, воспоминания оказывались мимолетными. А когда – случалось и такое- память не подводила чиновников, их действия не имели и намека на эффективность. Раз за разом Италия упускала возможность осознать факты, за подтверждение которых впоследствии заплатили своими жизнями Фальконе и Борселлино. Мафия была тайной, выставленной на всеобщее обозрение. По этой причине тщетные попытки итальянского государства заметить мафию представляют собой куда более занимательную историю, нежели очередное повествование в романтическом жанре «плаща и кинжала», повествование о нескольких индивидуумах, вознамерившихся во что бы то ни стало скрывать истину. По той же самой причине моя книга есть не только история мафии, но и история неумения и нежелания итальянского государства осознать очевидное и вести с ним борьбу.

Существует достаточное количество фактов, подтверждающих, что мафиозная проблема актуальна для Италии и по сей день. В тот период, когда я писал свою книгу, пожизненный сенатор Италии, семь раз становившийся премьер-министром страны Джулио Андреотти был обвинен в организации с помощью мафии убийства шантажировавшего его журналиста. (Стукач Томмазо Бушетта, бывший «босс двух миров», выступал в качестве ключевого свидетеля.) Другой громкий случай связан с именем человека из рекламного бизнеса, в 1993 году основавшего политическое движение «Forza Italia» – нынешнюю партию премьер-министра и медиамагната Сильвио Берлускони. Допрос одного из перебежчиков дал основания полагать, что между «Forza Italia» и Коза Нострой существовали тесные контакты. Разумеется, эти обвинения были незамедлительно опровергнуты, да и вряд ли стоит торопиться с заключениями по итогам допросов, не получивших судебного подтверждения. Тем не менее все эти обстоятельства заставляют не только приподнимать от удивления брови, но и задаваться вопросом: как же Италия ухитрилась загнать себя в подобное положение?

Историки, попытавшиеся найти ответы на этот и другие вопросы сразу после показаний Бушетты, совершили замечательное открытие, Лишь усугубившее ситуацию с игнорированием итальянским государством существования мафии. Бушетта был далеко не первым из мафиози, нарушившим знаменитый код молчания мафии – омерту; он был даже не первым из тех, чьим словам поверили. Информаторы появились практически одновременно с возникновением мафии. Вдобавок с самого начала «люди чести» вели уклончивый и зачастую интимный диалог с представителями власти – полицейскими, магистратами, политиками. Сегодня историки в состоянии восстановить обрывки этого диалога; нам открывается захватывающая, невероятная картина – картина соучастия государственных чиновников Италии в преступлениях мафии.

Даже после того, как стало известно о перебежчиках из мафии, оставалась проблема восприятия: как понимать и истолковывать то, о чем они сообщали. Полицейские и магистраты решали эту проблему с незапамятных времен и вплоть до судебного процесса по результатам расследования Фальконе и Борселлино. С какой стати кому бы то ни было верить профессиональным преступникам, у которых имеются тысячи причин лгать? Показания против мафии зачастую отвергались на том основании, что они не являются надежными доказательствами для суда – и для исторического исследования. Признания «людей чести», даже признания pentiti всегда весьма запутанны и противоречивы. Кстати сказать, обманчиво само слово pentito (буквально «раскаявшийся»): истинное раскаяние «человека чести» – невероятная редкость. На протяжении всей истории мафии ее члены, как правило, давали показания государству ради того, чтобы отомстить другим мафиози, предавшим первых или победившим их в стычке. Признания являлись последним оружием проигравших. Бушетта остался в проигрыше, и потому его показания, как и показания других pentiti, не могут служить образцом достоверности.

Кроме того, в показаниях Бушетты есть и еще кое-что – нечто, превратившее их из субъективной версии событий в своего рода современный Розеттский камень. Бушетта объяснил следствию, как мыслят «люди чести», изложил диковинные правила, которым они следуют, и описал причины, по которым мафиози часто пренебрегают этими правилами. «Босс двух миров» и в тюрьме ощущал силу этих правил и яростно отрицал тот факт, что стал pentito и перестал быть «человеком чести». Урок, преподанный Бушеттой магистратам и историкам, состоит в том, что кодекс мафии следует принимать всерьез (из чего отнюдь не вытекает, что этот кодекс соблюдается мафией при любых обстоятельствах).

Томмазо Бушетта не уставал подчеркивать важность одного из правил кодекса Коза Ностры. Это правило касалось отношения к правде. Благодаря Бушетте мы теперь знаем, что правда для мафиози вещь одновременно бесценная и губительная. При приеме в сицилийскую мафию кандидат клянется в том числе никогда не лгать «заслуженным людям», вне зависимости от того, к какой семье они принадлежат. Единожды солгав, «человек чести» вступает на короткую дорогу к ванне с кислотой. В то же время удачно сконструированная ложь может быть чрезвычайно могущественным оружием в постоянной борьбе за власть внутри Коза Ностры. Результат очевиден: острая паранойя. Как объяснил Бушетта: «Мафиозо живет в страхе перед осуждением – не по законам обычных людей, но по злонамеренным сплетням, циркулирующим внутри Коза Ностры. Страх, что кто-то скажет о нем дурное, преследует его постоянно».

Учитывая данное обстоятельство, нас уже нисколько не удивляет тот факт, что все «люди чести» прекрасно умеют хранить молчание. Прежде чем сделаться государственным свидетелем, Бушетта как-то провел три года в одной камере с другим мафиозо, который убил еще одного «человека чести», близкого друга Бушетты. На протяжении этих трех лет враги не обменялись ни единым оскорблением, они даже вместе праздновали Рождество. Бушетта знал, что его сокамерник осужден Коза Нострой на смерть; невозможно догадаться, знал ли этот человек о своей неизбежной участи. Он был убит вскоре после того, как вышел из тюрьмы.

«Люди чести» предпочитают ничего не говорить тем, кто заранее не осведомлен о предмете разговора; общаются они посредством шифров, намеков, обрывков фраз, каменных взглядов, жестов и значимого молчания. В Коза Ностре не принято спрашивать о чем-либо, выходящем за пределы необходимого; никто даже не выражает вслух своего недоумения. Судья Фальконе заметил как-то, что «истолкование знаков, жестов, загадочных фраз и пауз составляет одно из главных занятий мафиози». Бушетта был весьма красноречив, когда пояснял, что значит жить в таком мире:

«В Коза Ностре существует обязанность говорить правду, но также и принято о многом умалчивать. И эта сдержанность, эти вещи, о которых молчат, лежат на "людях чести" как неотвратимое проклятие. Из-за них все взаимоотношения становятся абсурдными, фальшивыми».

«Люди чести» не желают вести откровенных разговоров, а еще – в тех случаях, когда они о чем-либо говорят между собой – разговоры никогда не бывают пустыми. К примеру, если мафиозо А говорит мафиозо Б, что убил предпринимателя X или что политик Y на крючке у Коза Ностры, он, вполне возможно, говорит правду; если же нет, значит, его слова – тактическая ложь, которая сама по себе значима не меньше, чем правда. Поэтому начиная с Бушетты мафиози уже не воспринимались как исключительно ненадежные свидетели, однако их показания требовали творческого анализа. Разобраться в показаниях мафиози, «раскаявшихся» или «закоренелых», означает отыскать истину в переплетении правды и тактической лжи и подобрать другие свидетельства, подтверждающие или опровергающие полученный результат. Это – необходимое условие написания достоверной истории мафии. Ее история складывается на основании сведений из традиционных источников – из полицейских досье, государственных запросов, газетных репортажей, воспоминаний, признаний и так далее. Но во множестве этих документов, воспроизводят ли они дословно высказывания «людей чести» или представляют собой лишь бледные тени этих высказываний, обнаруживаются, подобно окрашенным кровью каплям воды, следы смертоносной игры, каковой, собственно, и является жизнь мафии.

Поскольку в любой истории, не говоря уже о книге, которая осмеливается заглянуть в изолированный мир сицилийской мафии, непременно присутствует элемент сомнения, моя книга не может служить последним и решающим доказательством вины или невиновности людей, упомянутых на ее страницах; история мафии не есть ретроспективный судебный процесс. Впрочем, выводы, к которым я прихожу, в той же мере не являются и догадками. Неправильно (да и бесполезно) пытаться заключить давно умерших исторических персонажей в воображаемую тюрьму, однако мы можем проследить в десятилетиях характерный «запах мафии» – есть такое итальянское присловье, – до сих пор весьма отчетливый.

В истории мафии множество персонажей и множество слоев. Соответственно отдельные главы этой книги излагают собственные истории – от солдат к боссам, из света в тень и обратно, от убийц к жертвам, врагам и соратникам, от беднейших из бедных до наиболее могущественных. В одной или двух главах, в связи с недостатком исторических свидетельств, мафия остается тем, чем часто представлялась; зловещей призрачной силой.

Прежде чем перейти к рассказу о происхождении мафии, необходимо вкратце охарактеризовать жизнь внутри Коза Ностры, жизнь, которой управляет неуклонно соблюдаемый кодекс мафиозной чести. Недавние перебежчики открыли нам глаза на образ мышления современных мафиози; раньше об этом ничего не знали. Разумеется, использовать наше знание о вещах наподобие кодекса чести, дабы заполнить неизбежные пустые места в истории мафии, значит существенно упрощать ситуацию. При этом с годами становится совершенно очевидным, что знаменитая криминальная организация Сицилии на протяжении 140 лет с момента своего основания почти не менялась вместе с окружающим миром. Не было доброй мафии, которая вдруг «испортилась» и озлобилась. Не было традиционалистской мафии, которая затем осовременилась, организовалась и приобрела деловую хватку. Мир менялся, но сицилийская мафия лишь адаптировалась к этим переменам; сегодня она – та же самая, какой была при своем возникновении: тайное общество, добивающееся власти и богатства через культивирование искусства безнаказанного убийства.

 

«Люди чести»

 

Бесчисленные фильмы и романы придали мафии зловещее очарование. Эти повествования оказались столь убедительными, потому что драматизировали повседневность, добавляя к ней холодок по коже, возникающий из сочетания опасности и непревзойденной хитрости. Мир кинематографической мафии есть мир, в котором конфликты, ощущаемые всеми и каждым – между соперничающими амбициями, ответственностями и семьями, – становятся вопросами жизни и смерти.

Будет одновременно ханжеством и ложью утверждать, что мафии, изображаемой в фильмах и романах, не существует; она существует, но она стилизована. Мафиози, подобно всем прочим, обожают смотреть телевизор и ходить в кино, дабы полюбоваться на стилизованные версии их повседневной жизни на экранах. Томмазо Бушетта был без ума от «Крестного отца», хотя считал, что сцена в конце фильма, когда мафиози целуют руку Майклу Корлеоне, не соответствует действительности. Конфликтующие между собой обязательства, которые движут Майклом Корлеоне в исполнении Аль Пачино – амбициозность, ответственность, долг перед семьей, – на самом деле идентичны тем, которые определяют жизнь настоящих мафиози.

Принципиальное отличие реальности от вымысла состоит в том, что никакое очарование кинематографа не выдерживает столкновения с ужасающей реальностью Коза Ностры. Менее очевидно, но не менее важно то обстоятельство, что история Майкла Корлеоне повествует о моральной угрозе неконтролируемой власти, тогда как настоящие сицилийские мафиози подчиняются кодексу чести, ограничивающему свободу их действий. «Человек чести» может манипулировать этими правилами, переписывать их и даже иногда пренебрегать ими, однако он всегда помнит, что именно эти правила обеспечивают ему то или иное положение в глазах старших. Отсюда вовсе не следует, что кодекс мафиозной чести имеет сколько-нибудь прямое отношение к чести в представлении обычных людей. В Коза Ностре слово «честь» наделено совершенно особым значением, оправдывающим многие поступки членов мафии, в том числе и «подвиги» Джованни Бруски – того самого человека, который несет ответственность за взрыв у Капачи.

В Коза Ностре Бруска был известен под прозвищем Lo scannacristiani – «тот, кто режет глотки христианам». На Сицилии слово «христианин» – синоним слова «человек»; в мафиозных кругах быть христианином означает быть «человеком чести». Бруска входил в состав «отряда смерти», подчинявшегося непосредственно боссу боссов, главе корлеонцев Коротышке Тото Риине. После взрыва в Капачи Джованни Бруска не бездельничал. Он убил босса семьи Алькамо, который начал оспаривать власть Риины; через несколько дней после этого убийства люди Бруски задушили беременную подругу жертвы. Затем Бруска прикончил чудовищно богатого бизнесмена – и «человека чести», не сумевшего воспользоваться своими политическими связями, чтобы защитить мафию от «макси-процесса».

Дальше было только хуже. Lo scannacristiani дружил с другим «человеком чести» Сантино Ди Маттео, чей маленький сын Джузеппе часто играл с Бруской в семейном саду. Все это происходило до того, как Сантино Ди Маттео решил поделиться тайнами Коза Ностры с государством: он первым среди мафиози рассказал властям, как было спланировано и осуществлено убийство Фальконе. Выполняя распоряжение вышестоящих, Бруска похитил сына Ди Маттео из гимнастического зала и продержал его в заложниках в погребе целых двадцать шесть месяцев. Наконец в январе 1996 года, когда Джузеппе исполнилось четырнадцать, Бруска приказал задушить мальчика, а тело его растворить в кислоте.

Lo scannacristiani был арестован 20 мая 1996 года в сельской местности близ Агриженто. Четыреста полицейских окружили двухэтажный, похожий на коробку дом, где укрывался мафиозо. Около 9 часов утра группа численностью в тридцать человек проникла в здание через двери и окна. Бруска сидел за столом вместе с семьей и смотрел по телевизору передачу о Джованни Фальконе, четвертую годовщину со дня смерти которого отмечали в Италии накануне. В спальне полиция обнаружила платяной шкаф, битком набитый одеждой от Армани и Версаче, и большую красную сумку с 15 000 долларов в итальянской и американской валюте, а также два сотовых телефона и различные драгоценности, в том числе часы от Картье. На столе в гостиной лежал пистолет с коротким стволом- пластиковый муляж, оружие сына Бруски, Давиде.

Ныне Бруска сотрудничает с полицией. По его собственному, устрашающе неопределенному признанию, он убил «гораздо больше сотни, но меньше двухсот человек». Вот что он заявил по поводу смерти Джузеппе Ди Маттео:

«Если бы у меня было время подумать или успокоиться, как бывало в других случаях, тогда, наверно, появилась бы маленькая надежда – один шанс из тысячи, из миллиона, – что парень останется в живых. Но что уж теперь рассуждать, как оно могло бы выйти. В тот момент я просто не успел задуматься».

В сицилийской мафии пугает то, что люди наподобие Lo scannacristiani отнюдь не считаются в ней отщепенцами. Их действия вполне совместимы с мафиозным кодексом чести, с тем, как, по представлениям Коза Ностры, должен вести себя заботливый муж и любящий отец. До того дня, когда он решил отдаться под защиту государства и поведать о своих преступлениях, все действия Бруски, включая убийство ребенка немногим старше его собственного, воспринимались другими мафиози как вполне справедливые и «честные».

После взрыва в Капачи ряды перебежчиков стали пополняться, причем некоторые из «раскаявшихся» оправдывали свое решение тем, что киллеры наподобие Lo scannacristiani предали традиционные ценности и кодекс чести. Томмазо Бушетта прибегнул к тому же доводу: «Не я оставил Коза Ностру, а Коза Ностра бросила меня». Но это утверждение по меньшей мере спорно, поскольку в рядах мафии предательство и жестокость всегда прекрасно сочетались с кодексом чести. Джованни Бруска – куда более типичный мафиозо, чем могло бы показаться со слов некоторых перебежчиков.

Новая «после капачийская» волна pentiti позволила исследователям получить подтверждение ряда сведений о внутренней культуре мафии – сведений, предоставленных Бушеттой и его соратниками. Сегодня ясно, что кодекс чести представляет собой гораздо большее, нежели просто свод правил. Стать «человеком чести» означает приобрести новую личность, вступить в новый этический универсум. Честь мафиозо – знак этой новой личности, этой новой этической принадлежности.

Томмазо Бушетта вкратце изложил Фальконе мафиозный кодекс чести в 1984 году. Он рассказал об инициационном обряде, в ходе которого кандидат приносит клятву молчания и верности до самой смерти, держа в руках горящий образ (обычно изображение Благовещения). Прежде слухи об этом диковинном ритуале считались народными домыслами; эта часть показаний Бушетты до сих пор кажется противоречащей здравому смыслу. Однако из признаний Бушетты, Lo scannacristiani и других мафиози стало совершенно очевидно, что члены мафии принимают подобные ритуалы всерьез, как вопросы чести, жизни и смерти.

Обряд посвящения показывает, что честь, как статус, полагается заслужить. До тех пор пока он не стал «человеком чести», кандидат в мафиози находится под пристальным наблюдением и проходит испытания: почти всегда необходимым условием для вступления в мафию является совершение убийства. В период подготовки кандидату постоянно напоминают, что, пока не пройден ритуал, он – никто, «ничто, помноженное на нуль». Поэтому инициация зачастую оказывается важнейшим событием в жизни мафиози. Сжигание священного образа символизирует смерть обычного человека и его возрождение в качестве «человека чести».

При посвящении кандидат приносит клятву повиновения; это первая опора кодекса чести. «Посвященный» всегда послушен своему капо; он никогда не спрашивает: «Зачем?» Один из способов осознания необходимости полного подчинения является одновременно самым главным испытанием: имеется в виду способность убивать женщин и детей. Сицилийская мафия всегда выказывала трепетное отношение к подобным случаям; мафиози не упускали случая упомянуть о том, что и пальцем не касались ни детей, ни женщин. Следует признать, что многие «люди чести» и вправду стремятся придерживаться этого принципа.

Разумеется, Коза Ностра не убивает младенцев направо и налево – не в последнюю очередь из-за того, что такие убийства могут подпортить ее имидж и отпугнуть от нее даже ближайших сторонников. Тем не менее Джузеппе Ди Маттео был далеко не первым ребенком, погибшим от рук мафиози. Устранение женщин и детей признается бесчестным только в случае, если оно было совершено без необходимости; насущной же эта операция становится, когда на кону оказывается жизнь мафиозо- между тем нередко бывает, что человек подвергает собственную жизнь опасности, просто вступив в Коза Ностру…

Как почти все преступления мафии, убийство Джузеппе Ди Маттео было совершено с общего согласия. Смерть мальчика оказалась частью стратегии, избранной лидерами Коза Ностры для борьбы с перебежчиками, признания которых ставили под угрозу всю организацию. А поскольку решение было принято коллегиально и сделалось тем самым частью политики организации, не исполнить его означало бы нарушить кодекс чести.

Здесь и пригодилась клятва повиновения. Мафиозо, осуществивший приговор и своими руками задушивший Джузеппе Ди Маттео по приказу Бруски, позднее объяснял суду:

«Если хочешь сделать карьеру, надо всегда соответствовать… Я хотел подняться повыше, так что согласился с самого начала: знал, что коли получится, все будет как надо. Я был солдатом Коза Ностры, подчинялся приказам; мне следовало задушить мальца, чтобы взобраться наверх, – и я его задушил. Такие дела».

Честь приобретается через послушание; в награду за «соответствие» мафиози получают дополнительные «баллы», а через них – доступ к большему количеству денег, большим объемам информации, большей власти. Принадлежность к Коза Ностре наделяет человека теми же преимуществами, что и принадлежность к другим организациям: возможность карьерного роста, осознание собственного статуса, развитие чувства коллективизма, шанс переложить ответственность, моральную и иную, на вышестоящих и т. п. Все перечисленные позиции суть неотъемлемые элементы мафиозного кодекса чести.

Честь также предусматривает искренность по отношению к другим «людям чести» – и, следовательно, провоцирует знаменитую эвфемистическую манеру речи мафиози. Джованни Бруска вспоминал, что, встретившись в Нью-Джерси с американскими мафиози, он был потрясен их болтливостью. В его честь был организован ужин; едва войдя в ресторан, Бруска с изумлением отметил, что все без исключения местные мафиози привели с собой любовниц. Мало того, они открыто обсуждали, кто из собравшихся к какой мафиозной семье принадлежит. «На Сицилии никому из нас и в голову не пришло бы говорить о таких вещах в ресторане. Да и наедине, если уж на то пошло. Все и так знают ровно столько, сколько им нужно знать». По словам Бруски, он настолько растерялся, что извинился и ушел. «Другой подход, – заключил он свои рассуждения о встрече с американцами. – Они живут при свете дня и убивают только в крайнем случае, когда больше некуда деваться. Такой резни, как бывает у нас на Сицилии, им и не снилось».

Обязанность мафиози говорить правду частично призвана обеспечить взаимное доверие, которое, как правило, в дефиците среди преступников. Потребность в доверии также объясняет те статьи кодекса мафии, где говорится о сексе и браке. Новые «посвященные» клянутся не иметь доходов с проституции; переспать с женой другого мафиозо означает подписать себе смертный приговор. Более того, если мафиозо увлекается азартными играми и женщинами и кичится своим богатством, скорее всего его сочтут не заслуживающим доверия и потому вполне заменимым. Тот, кто придерживается правил кодекса, демонстрирует своим соратникам, что на него можно положиться. По той же причине высшее руководство мафии демонстративно «пачкает руки» культуре организации вообще присущ старомодный патриархальный мачизм. К примеру, деловое расписание добропорядочного мафиозо должно включать в себя мужские развлечения – охоту и участие в банкетах.

Честь также включает в себя верность. Членство в «почетной организации» (как именуют мафиози свой синдикат) влечет за собой формирование новых привязанностей, куда более значимых, нежели кровные узы. Честь требует от мафиозо ставить интересы Коза Ностры выше родственных интересов. Энцо Бруска, брат Lo scannacristiani, также работал на мафию, участвовал в убийствах, но так и не стал «человеком чести». Как и подобает, он не задавал вопроса: «Почему?» О деяниях своих родичей – членов Коза Ностры он узнавал из слухов и газетных статей, а потому долгое время и не подозревал, что его отец- босс местного mandamento (района). Иными словами, хотя Энцо Бруска участвовал в операциях и входил в ту же семью, что и «люди чести», он не был посвящен в деятельность Семьи с большой буквы.

Обратное не верно – в том отношении, что босс мафии в полном праве наблюдать за личной жизнью своих подчиненных и вмешиваться в нее. Например, чтобы жениться, мафиозо чаще всего должен получить разрешение у своего капо. Для организации жизненно необходимо, чтобы ее члены выбирали себе партнеров разумно, а в браке вели себя достойно. По правде сказать, у мафиози гораздо больше причин доставлять удовольствие своим женам, нежели у обычных людей: разочарованная браком жена мафиозо способна причинить урон организации в целом – хотя бы через обращение в полицию. Члены Коза Ностры блюдут престиж своих супруг: табу на адюльтер во многом объясняется тем, что, как пояснял судья Фальконе, жены «людей чести» не должны подвергаться унижениям в своей социальной среде. Мафиози часто женятся на сестрах и дочерях других «людей чести» – на женщинах, которые всю жизнь провели в кругу мафии и потому с высокой долей вероятности будут играть скромную подчиненную роль, предназначенную им организацией. Несмотря на свое подчиненное положение, женщины могут помогать мужчинам – это допускается кодексом. Однако они не могут официально вступить в мафию; звание «человек чести» – сугубо мужская привилегия. Тем не менее честь мафиозо повышает престиж его супруги, а «приличное поведение» жены дает мужу дополнительные «баллы» чести.

Судья Фальконе однажды сравнил вступление в мафию с обращением в веру: «Нельзя перестать быть священником. Или мафиозо». Параллели между мафией и религией этим не ограничиваются, в том числе потому, что многие «люди чести» являются верующими. Босс Катании Нитто Санта-паола построил на своей вилле часовенку с алтарем; по словам одного pentito, тот же самый Сантапаола приказал задушить и бросить в колодец четверых юнцов, напавших на его мать. Нынешний «главный босс» Бернардо Провен-цано по прозвищу Трактор общается с подчиненными из тайного логова, посылая им записки; некоторые полиции удалось перехватить. Все они содержат благословения и обращения к небесному покровительству: «Я всей душой желаю быть слугой Господним». Один из боссов, возглавлявших, подобно Lo scannacristian U отряд смерти, молился перед каждой операцией: «Господи, воля Твоя, это они хотят погибнуть, а на мне вины нет!»

Подобные сантименты в известной мере суть проявления терпимости, которую католическая церковь проявляла по отношению к мафии на протяжении многих лет. Церковники нередко воспринимали людей, чье могущество возникло на крови, так, будто они ничем не отличались от прочих, «обыденных» грешников. Церковь не обращала внимания на зловещее влияние мафии, поскольку последняя, как казалось, исповедует те же христианские ценности: почтительность, смирение, уважение к традициям, святость семьи. Более того, церковь охотно принимала подношения из богатств, накопленных нечестным путем. Ей достаточно было видеть в cosche (множественное число от cosca) сообщества верующих, поэтому она доверяла управление благотворительными фондами администраторам с руками по локоть в крови. Среди служителей церкви, как ни чудовищно это прозвучит, были даже убийцы. История взаимоотношений церкви с мафией пестрит подобными эпизодами.

Но дело отнюдь не в том, что мафия, как утверждают некоторые, представляет собой своеобразное ответвление католической церкви. Религия мафиозо не имеет ничего общего с церковью как социальным институтом. На деле тайна религиозности мафии заключается в том, что религия и мафиозный кодекс чести служат одной и той же цели; они выражают одно и то же на разных языках. Религиозность мафии порождает чувства принадлежности, сопричастности и доверия плюс свод гибких правил, опирающихся на церковную лексику, как кодекс чести апеллирует к рыцарским чувствам, пользовавшимся популярностью в тот период, когда мафия только зарождалась.

Как и честь, религия помогает мафиози оправдывать своя действия – перед самими собой, перед другими, перед семьями. Мафиози часто считают, что убивают во имя чего-то большего, нежели деньги и власть; пытаясь определить это большее, они чаще всего употребляют слова «честь» и «Бог», Религия, которую исповедуют мафиози и члены их семей, находится в универсуме мафиозного кодекса чести; крайне сложно установить, где заканчивается искренняя – пускай ошибочная – вера и где начинается циничный обман. Чтобы понять образ мышления мафии, нужно отдавать себе отчет в том, что в сознании каждого члена организации правила чести соседствуют с расчетливостью, ложью и безжалостной жестокостью.

Тем самым «честь» выступает как знак профессиональных достижений, система внутренних ценностей и как тотем, как олицетворение групповой идентичности организации, которая трактует себя как стоящую выше добра и зла. Поэтому честь не имеет ничего общего с сицилийскими традициями рыцарством или католицизмом. Выражается ли она в религиозных терминах или в псевдо-аристократическом наречии, жизнь мафиози определяется кодексом, безоговорочно подчиняющим интересы отдельных членов мафии интересам организации в целом.

Когда все складывается удачно, кодекс внушает мафиози чувство гордости за себя и своих соратников. Мафиозо из Катании Антонино Кальдероне заявил: «Мы – мафиози, все прочие – обыкновенные люди»: под этими словами подписался бы любой член мафии. Однако именно по этой причине мафиозо без чести – никто, он – мертвец. Для члена Коза Ностры потерпеть поражение в одной из многочисленных междоусобных стычек и потерять честь – совершенно равнозначные события.

Не удивительно поэтому, что решение нарушить кодекс чести и стать государственным свидетелем оказывает на некоторых мафиози травматическое воздействие. Ведь оно означает отказ от коллектива, разрыв дружеских и семейных уз, попытку примириться с жизнью, основанной на убийствах, – и автоматический смертный приговор. Джованни Бруска утверждал, что ему потребовалось гораздо больше мужества, чтобы принять подобное решение, чем чтобы убивать.

Нино Джое – так звали того мафиозо, который шептал «Ваи!», когда Бруска готовился нажать на кнопку у Капачи. Будучи арестован и помещен в одиночную камеру летом 1993 года, Джое начал ощущать бремя долгих лет, прожитых по правилам Коза Ностры. Он знал, что полиции удалось прослушать часть его разговоров и что в этих разговорах он, сам того не желая, выдал государству других членов организации – то есть невольно нарушил священнейшую из заповедей Коза Ностры. Он чувствовал, как среди его товарищей по заключению нарастает напряжение. Чем тяжелее становилось бремя, тем больше Джое нервничал; он отпустил бороду и перестал следить за своей одеждой. «Людям чести» даже в тюрьме полагается поддерживать достоинство, посему внешний вид Джое лишь усугублял опасения тех, кто окружал его в тюрьме: мафиози боялись, что он сломается и выложит полиции все, что знает. Однако 28 июля 1993 года Джое повесился в камере на шнурках своих теннисок. Для «людей чести» кончать жизнь самоубийством крайне нетипично; посмертная записка Джое может послужить финальным примером того, что значит жить и умирать по кодексу чести:

«Этим вечером я обрету покой и безмятежность, которые утратил лет семнадцать назад (при посвящении в Коза Ностру). Утратив их, я превратился в чудовище и оставался чудовищем до тех пор, пока не взял в руки карандаш, чтобы написать эти строки… Прежде чем уйти, прошу прощения у своей матери и у Господа Бога, потому что их любовь не ведает пределов. Остальной мир – я знаю – никогда меня не простит».

Вопрос, возникающий у историка, который лицезрел эту картину из жизни Коза Ностры, гласит: «Всегда ли так бывает?» Ответ на удивление прост: никто не может сказать наверняка. Pentiti неоднократно давали показания в полиции, но разговор всегда шел о конкретных преступлениях, а не о том, каково это – быть мафиозо. Но те немногие свидетельства, которыми мы располагаем, дают основание считать, что жизнь мафиози так или иначе строится вокруг кодекса чести. В конце концов, не будь его, мафия вряд ли просуществовала бы так долго – более того, могла бы и вовсе не возникнуть.

 

Глава 1 Возникновение мафии: 1860-1876 гг

Два цвета Сицилии

Палермо стал итальянским городом 7 июня 1860 года, когда, по условиям прекращения огня, две длинные змеи – колонны побежденных – выползли из города… После освобождения Палермо Гарибальди повел своих людей, заметно увеличившихся… Даже современники считали свершения Гарибальди «эпическими» и «легендарными». Однако эти достижения быстро утратили…

Доктор Галати и лимонная роща

Мафия оттачивала свои методы в период быстрого роста производства и сбыта цитрусовых. Сицилийские лимоны приобрели товарную ценность в конце 1700-х… Сицилийские апельсины и лимоны поставлялись в Нью-Йорк и Лондон уже в те… В девятнадцатом столетии плантации цитрусовых были вполне современными предприятиями, требовавшими значительных…

Ритуал посвящения

Хотя полиции и не удалось на основании меморандума доктора Галати о его трагических взаимоотношениях с cosca Антонино Джаммоны привлечь к суду… Отправив в 1875 году свой меморандум министру внутренних дел, доктор Гаспаре… Согласно отчету комиссара в мафии 1870-х годов всякому кандидату на вступление в ряды «людей чести» предстояло пройти…

Индустрия насилия

В расследовании, которое проводили Леопольдо Франкетти и Сидней Соннино, было что-то английское. Оба молодых человека восхищались британским… Из двоих меньше иллюзий относительно Сицилии было у Франкетти: двумя годами… Как гласит первая запись 24 марта 1876 года, Франкетти и Соннино добрались до города Кальтанисетта в Центральной…

Так называемая маффия»: как мафия обрела свое имя

На диалекте Палермо прилагательное mafioso когда-то имело значение «красивый, смелый, уверенный в себе». Всякий, кого так называли, обладал, как… Криминальный оттенок это слово начало приобретать благодаря чрезвычайно… То обстоятельство, что местом действия пьесы служила тюрьма Палермо, лишь подтверждает наше представление о тюрьме как…

Глава 2 Мафия проникает в итальянскую власть: 1876-1890 гг.

«Инструмент местного управления»

 

Свидетельства о злоключениях доктора Галати от рук удиторской мафии не покрылись архивной пылью: они вошли в подготовительные материалы полномасштабного парламентского расследования относительно соблюдения законности и порядка на Сицилии, проведенного летом 1875 года; результаты, однако, были опубликованы только в январе 1877 года. Это парламентское расследование – первое, непосредственно касающееся мафии, – показывает, сколь многое относительно сицилийской мафии было известно итальянским властям. Вдобавок это расследование стало частью грандиозной политической драмы, разыгравшейся в стране в 1875-1877 годах; последняя стала прекрасной иллюстрацией того, что итальянская политическая система не только не сумела справиться с мафией, но и приняла активное участие в ее создании и развитии.

Карта итальянской политической жизни после объединения страны немного напоминала карту Палермо: лабиринт узких улочек под сенью прямых главных улиц. Полтора десятилетия после объединения Италией управляла аморфная коалиция так называемых «правых»; ее ядро составляли консервативные землевладельцы из северных районов страны. Оппозиция – еще более аморфная группировка «левых», опиравшаяся на Юг и на Сицилию, – требовала увеличения объемов государственной поддержки и большей демократии. Однако различия между этими двумя коалициями были не столько политическими, сколько культурными. «Правым» часто казалось – без всякого, следует признать, на то основания, – что многие члены парламента с Юга и с Сицилии обязаны своим присутствием в парламенте «грязной» избирательной политике и тем избирательным технологиям, которые подразумевают подкуп сторонников и запугивание противников. В глазах же «левых» оппоненты выглядели надменными лицемерами, предавшими идеалы, заложенные в основу итальянской государственности, и презиравшими Юг.

История о парламентском расследовании началась в 1874 году, когда коалиция «правых» столкнулась с серьезными неприятностями. Основной причиной этих неприятностей оказалась, конечно же, Сицилия, где «правые» традиционно почти не имели поддержки. К 1874 году по ряду обстоятельств (прежде всего в связи с налоговой политикой центра) Сицилия выскользнула из политической упряжки «правых». На ноябрьских выборах сорок из сорока восьми избирательных округов острова поддержали представителей оппозиции и дали им места на парламентских скамьях в Риме. Среди тех, кто возглавлял избирательную кампанию на острове, был и специалист по «секте» Николо Турризи Колонна. Ему помогал Антонино Джаммона – правая рука барона и злой гений доктора Галати. Влияние Джаммоны обеспечило «левым» около пятидесяти голосов – и это в годы, когда лишь два процента населения имели право выбирать и быть избранными, а нескольких сотен голосов обычно оказывалось достаточно для победы.

Несмотря на поражение на выборах в ноябре 1874 года, «правые» в Риме цеплялись за власть. Во время выборов и сразу после них коалиция прибегала к ранее опробованной тактике: раздувала «криминальный след», дабы дискредитировать соперников. В ноябре 1874 года «правые»- гораздо резче, чем прежде – обвинили сицилийских парламентариев в стремлении разрушить единство страны, в коррупции, в использовании наемных бандитов для получения нужного результата на выборах и даже в принадлежности к мафии.

В рамках этой тактики правительство вскоре после выборов предложило парламенту ратифицировать ряд весьма суровых антикриминальных законов: в частности, одно из предложений гласило, что подозреваемым в связях с преступными организациями и их политическим покровителям грозит тюремное заключение без суда и следствия сроком до пяти лет. Комитету, на рассмотрение которого были переданы эти предложения, представили целую гору доказательств, собранных префектами, магистратами и полицейскими. Указывалось, к примеру, что на протяжении 1873 года в северной области Ломбардия одно убийство приходилось на 44 674 человека, тогда как на Сицилии одно убийство совершалось почти в пятнадцать раз чаще (на 3194 человека). Официальные доклады извещали, что мафия контролирует всю Западную Сицилию и даже несколько городов на востоке, наподобие Мессины – крупного порта, задействованного в импорте цитрусовых. Относительно того, является ли мафия единым целым и какую роль в ней играет пресловутый сицилийский менталитет, мнения префектов разделились. Впрочем, большинство сходилось в том, что сила мафии – в рэкете и в запугивании свидетелей, и что среди мафиози можно встретить сицилийцев любого социального статуса. Префект Агриженто, города на юго-западе острова, считал мафиози особой «разновидностью» людей.

«Мафиозо можно стать, лишь выказав храбрость, как ее понимают эти люди, – незаконно носить оружие, сражаться по любому поводу и без повода, предавать, убивать, делать вид, что прощаешь, чтобы отомстить в другое время и в другом месте (личная месть за полученные раны – основной принцип мафии), хранить гробовое молчание относительно совершенных организацией преступлений, отрицать перед властями свою осведомленность о чем бы то ни было, приводить фальшивых свидетелей, дабы добиться осуждения невиновных, и мошенничать всегда и везде».

Хорошо осведомленный и не склонный к фантазиям корреспондент «Тайме» в Риме тщательно изучил подобные свидетельства и сделал тревожный вывод: мафия представляет собой «тайную секту, с организацией столь же совершенной, как у иезуитов или у франкмасонов, а ее секреты охраняют как зеницу ока».

Предъявив парламенту все эти данные и инициировав рассмотрение нового уголовного законодательства, «правые» изо всех сил стремились внушить итальянскому народу: они – антимафиозное правительство, уступающее напору промафиозной оппозиции. «Левые» же, вполне естественно, сочли, что «правые» зарвались. Под юрисдикцию предложенных правительством законов попадали не только люди наподобие барона Турризи Колонны, цо и большинство сицилийских собственников – истинных жертв мафии. После объединения страны они рассчитывали на помощь правительства в борьбе с организованной преступностью, но надежды эти оказались тщетными. Теперь, когда их терпение почти иссякло и они дружно проголосовали за оппозиционных кандидатов, им дали понять, что государство сомневается в их благонадежности. Так были возведены декорации для принципиальной политической конфронтации.

Кульминация наступила во время напряженных десятидневных парламентских дебатов в июне 1875 года. С самого начала слушаний один за другим парламентарии от Сицилии выступали в защиту репутации острова. Некоторые из них отрицали сам факт существования мафии и утверждали, что мафия – лишь повод для властей расправиться с оппозицией. Они рассуждали об антисицилийских предубеждениях в обществе и в качестве доказательства ссылались на высказывание полицейского префекта, который в своем докладе именовал островитян «моральными уродами», понимающими только кнут.

Детонатором конфронтации стала речь, благодаря которой эти дебаты вошли в историю как самые жаркие за всю историю итальянского парламента с 1861 года. На ранней стадии дебатов представители «левых» не уставали удивляться тому, что упорно хранит молчание их коллега – главный прокурор апелляционного суда Палермо с 1868 по 1872 год, жилистый и лысоватый Диего Тайани, по причине недавнего служебного положения знавший в подробностях о том, как «правые» управляли Сицилией. Он считался своего рода тайным оружием «левых», поэтому коллеги по коалиции прилагали все усилия, чтобы заставить его высказаться. Сам Тайани, как бывший государственный чиновник, не скрывал своего нежелания выступать, но в конце концов, разгоряченный как укорами коллег, так и неуклюжими попытками «правых» оправдаться, он вышел на трибуну.

Свою речь Тайани начал с насмешки, обращенной к «левым»: отрицать существование мафии, заявил он, все равно что отказываться видеть солнце. Последующие, куда более резкие инвективы он обратил уже против «правых». Как выразилась одна проправительственная газета, «с убийственной усмешкой» на губах Тайани сообщил парламенту, что после восстания 1866 года «правые» одобрили сотрудничество полиции с мафией. По его словам, мафиози получили свободу действий в обмен на предоставление властям информации о преступниках- «индивидуалах» и о всевозможных «подрывных элементах».

Сам Тайани оказался участником наиболее скандального по своим результатам расследования, связанного с фигурой Джузеппе Альбанезе, шефа полиции Палермо, назначенного на этот пост в 1867 году. Альбанезе во всеуслышание заявлял, что берет пример с чиновника режима Бурбонов, сумевшего «заинтересовать мафию в сохранении мира». Подобный подход к решению проблемы мафии один из современников назвал «гомеопатическим». Он подразумевал установление приятельских отношений с мафиози, использование последних в качестве сборщиков голосов и тайных полицейских осведомителей, а также – оказание им содействия в «приструнивании» бандитов-конкурентов.

В 1869 году, продолжал Тайани, шефа полиции Альбанезе ранили ножом на одной из площадей Палермо. Как выяснилось при расследовании, нападавшим оказался мафиозо, которого Альбанезе шантажировал. Более того, стало известно, что Альбанезе покровительствовал бандитам, осуществившим налет на здание апелляционного суда, прокопавшим туннель под главной улицей города, чтобы проникнуть в сберегательный банк, и похитившим ряд драгоценностей из городского музея Палермо. Все похищенное было обнаружено в доме помощника Альбанезе.

По утверждению Тайани, шеф полиции Альбанезе был далеко не единственным коррумпированным полицейским чином. В 1869 году, находясь при исполнении обязанностей главного прокурора, Тайани узнал, что в местечке Монреале, в окрестностях Палермо, преступления совершаются фактически с одобрения командира местного отряда Национальной гвардии. Вскоре после того как это выяснилось, двое арестованных бандитов, согласившихся давать показания, были найдены мертвыми. Шеф полиции Альбанезе не только приостановил расследование этих смертей, но и заявил магистрату, который вел дело, что «радея об общественном благе, власти приказали уничтожить этих людей». В 1871 году по распоряжению Тайани Альбанезе предъявили обвинения в организации убийства свидетелей следствия в Монреале. Впрочем, обвинение быстро рассыпалось из-за недостатка улик, а Тайани в знак протеста подал в отставку и выставил свою кандидатуру от «левых» на парламентских выборах.

Прежде чем Тайани успел закончить свое выступление, его перебил Джованни Ланца, сухопарый и желчный старик, бывший премьер-министр страны и министр внутренних дел Италии в ту пору, когда и происходило описанное Тайани «сдруживание» полиции с мафией. По происхождению сын кузнеца, Ланца являлся для «правых» символом их морального превосходства над политическими оппонентами. Но едва он принялся гневно отвергать обвинения Тайани, как его слова заглушили крики, улюлюканье и свист. Парламентские дебаты превратились в площадную склоку, отовсюду раздавались оскорбления и брань, кое-где дошло и до рукоприкладства. Тайани оставался на трибуне и молча, все с той же «убийственной усмешкой», наблюдал, как друзья Ланцы выводят бывшего премьер-министра из зала заседаний. Между тем склока выплеснулась в коридоры парламента, и заседание пришлось прервать. , Только на следующий день Тайани смог завершить свою речь суровым приговором: «Сицилийская мафия неуловима и опасна не потому, что она настолько сильна. Она неуловима и опасна, поскольку является инструментом местного управления». В ответ Ланца потребовал создания парламентской комиссии по расследованию обвинений – но политический урон правительству уже был нанесен. Борьба коалиции «правых» за наведение порядка отныне выглядела в глазах избирателей всего-навсего пропагандистской уловкой. Никто больше не верил, что в парламенте политики делятся на сторонников и противников мафии. Чтобы спасти репутацию, итальянские парламентарии поступили так, как поступают члены всех парламентов мира, когда ситуация выходит из-под контроля – инициировали парламентское расследование и создали соответствующую комиссию. При этом итальянский парламент дружно проголосовал за введение на Сицилии мер, сопоставимых с чрезвычайным положением (впрочем, эти меры остались лишь на бумаге). Комиссии вменялось в обязанность изучить «проблему мафии» – и столько всего, связанного с Сицилией еще, что можно было не сомневаться: ничем серьезным мафии это расследование не грозит.

Не удивительно поэтому, что англофилы Франкетти и Соннино не поверили результатам парламентского расследования и решили некоторое время спустя провести собственное. Люди, с которыми Франкетти и Соннино беседовали после того, как парламентская комиссия закончила изучать факты из жизни сицилийского общества, единогласно подтверждали положение дел, озвученное Тайани. К слову, сегодня известно, что шеф полиции Альбанезе, которому грозил арест, бежал с острова и вернулся обратно лишь по настоянию премьер-министра Ланцы, принявшего проштрафившегося чиновника в своем доме и уверившего его в полном содействии. Известно также, что незадолго до отставки Тайани по Сицилии пошли слухи о готовящемся покушении на главного прокурора.

Девять членов парламентской комиссии прибыли на Сицилию зимой 1875-1876 годов. В каждом городе их встречали тепло и радушно, выделяли им сопровождающих и охрану и предоставляли для заседаний и слушаний помещения городских советов. Местные парламентарии использовали проводимые комиссией слушания для того, чтобы доказать абсурдность обвинений Тайани: «Что такое мафия? Начнем с того, что мафия бывает и благодетельная. Это нечто вроде клуба поборников справедливости. Я вполне мог бы оказаться добрым мафиозо. Конечно, я не мафиозо, но всякого уважающего себя и других человека можно назвать добрым мафиозо». Менее циничные политики, адвокаты, полицейские и прочие чиновники, равно как и простые граждане, наподобие доктора Гаспаре Галати, также давали показания перед комиссией. Многие свидетели говорили об интересе мафии к разведению и импорту цитрусовых и об участии мафиози в восстаниях 1860 и 1866 годов. На основе всех этих показаний вырисовывалась внушавшая самые серьезные опасения картина процветания на острове организованной преступности и политической коррупции. В распоряжении итальянских парламентариев оказалось грандиозное количество фактов, подтверждающих существование мафии.

Материалы парламентского расследования так и не были опубликованы. Когда в начале 1877 года настал срок отчета комиссии перед парламентом, коалиция «правых» уже утратила власть. Поэтому политическая востребованность собранных комиссией сведений оказалась нулевой: ни «правые», ни «левые» не стремились на деле разобраться в том, что же представляет собой организованная преступность на Сицилии. (Этим отчасти объясняется и прохладный прием, с которым публика встретила работу Франкетти по «индустрии насилия»).

Отчет парламентской комиссии был оглашен в полупустой палате представителей. Вывод, к которому пришла комиссия, оказался одновременно компромиссным и ошибочным. Мафия в этом отчете характеризовалась как «инстинктивная, брутальная, фанатичная форма солидарности тех лиц и групп из нижних слоев общества, которые предпочитают зарабатывать на жизнь не упорным трудом, а насилием. Эта солидарность побуждает их выступать против государства, против закона и тех, кто надзирает за исполнением законов». Иными словами, в мафии увидели шайку ленивых жуликов, врага государства, а никак не «инструмент местного управления». К 1877 году итальянские политики обладали всеми необходимыми сведениями для того, чтобы бороться с мафией, и всеми стимулами для того, чтобы «забыть» об этих сведениях. Первый этап проникновения мафии в итальянскую политическую систему успешно завершился.

Второй этап начался даже прежде завершения первого – с образованием в марте 1876 года коалиционного правительства «левых». В состав нового кабинета после долгих размышлений вошли и парламентарии от Сицилии, избранные от оппозиции в 1874 году. Министром внутренних дел стал Джованни Никотера, юрист, сражавшийся вместе с Гарибальди и лучше всех остальных разбиравшийся в южно-итальянской политике – по той простой причине, что он был ведущим ее представителем. Никотера вознамерился превратить здание министерства на Пьяцца Навона в эффективную машину для сбора голосов избирателей. Сторонников оппозиции не подпускали к выборам или организовывали полицейское преследование, тогда как сторонникам коалиции «левых» доставались правительственные субсидии и теплые места. В ноябре 1876 года тактика Никотеры принесла «левым» сокрушительную победу – 414 мест в парламенте против 94 у «правых». Сам Никотера победил на выборах в округе Салерно с результатом 1184 голоса против одного у оппонента; хочется верить, что, по крайней мере, семья этого единственного смельчака не пострадала.

К проблемам преступности Никотера подошел с тем же рвением. В 1876 году на Сицилии по-прежнему царила анархия, причем от отсутствия закона страдали не только местные жители, но и иностранцы. Так, 13 ноября 1876 года на окраине горняцкого поселка Леркара Фридди был похищен молодой управляющий компании по добыче серы, англичанин Джон Форрестер Роуз. По сообщению «Тайме», пока не был уплачен выкуп и Роуза не освободили, с похищенным обращались хорошо; впрочем, американская пресса утверждала, что жена согласилась заплатить похитителям только после того, как получила почтой отрезанные уши мужа. Не приходилось сомневаться, что похитители имели связи в зажиточных кругах Палермо, где вращалась миссис Роуз, и что выкуп был передан при посредничестве мафии.

Никотера сознавал, что от него требуется проявить хотя бы видимость деятельности. Сам он не отличался политической изворотливостью: своим возвышением он был обязан масонам и – о чем предпочитали не говорить вслух – каморре, этой неаполитанской мафии. В ситуации же на Сицилии Никотера не ориентировался и не располагал на острове достаточным количеством сторонников. Поэтому он был шокирован, узнав от помощников о том, сколь крепки связи сицилийской мафии с местными политиками и сколь сильно влияние мафии на полицию и суды. Никотере пришлось признать, что сицилийские богачи «погрязли в компромиссах с мафией».

Через месяц после похищения Роуза, не позаботившись о том, чтобы ввести меры, на которых двумя годами ранее настаивали «правые», Никотера назначил в Палермо нового префекта, наделив того полномочиями по организации очередной кампании беспощадной борьбы с преступностью. Как это происходило при «правых», города и деревни окружались по ночам солдатами, подозреваемых депортировали в массовом порядке. Как и при власти «правых», эти репрессии вызвали публичное недовольство ряда сицилийских политиков, включая друга «секты» барона Турризи Колонну. И по примеру своего предшественника Ланцы, Никотера воспользовался репрессиями, чтобы расправиться с теми, кто казался ему подозрительным, и привести к покорности потенциальных союзников. Когда один сицилийский землевладелец, которого подозревали в тесных контактах с мафией, опубликовал в газете открытое письмо с критикой методов Никотеры, последовал арест брата издателя газеты; арестованного освободили лишь после того, как заручились обещанием издателя впредь не публиковать «непроверенных» материалов.

Кампания «правых» завершилась неудачей, а вот Никотера, как ни удивительно, преуспел. В ноябре 1877 года, через год после своего назначения на должность, он заявил о полной победе над «бандитами», терроризировавшими Сицилию с 1860 года. Удалось даже застрелить человека, похитившего несчастного мистера Роуза. Причина успеха Никотеры состояла в том, что он предложил сицилийским политикам взаимовыгодную сделку: благожелательное отношение правительства в обмен на отказ от сотрудничества с бандитами. Под «бандитами» имелись в виду мафиози, создававшие проблемы правительству или не пользовавшиеся «нужным» политическим покровительством. Политиков попросили удостовериться в том, чтобы их друзья из индустрии насилия соблюдали приличия и не превышали политически допустимый уровень таких преступлений, как похищения и убийства. Под преследование при окончательном «умиротворении» острова подпадали только исполнители наиболее жестоких преступлений. В ознаменование заключения сделки семьдесят городских и деревенских советов провинции Палермо прислали письма в поддержку усилий Никотеры и полиции. Эта демонстрация всенародной любви была, возможно, организована префектом Палермо, однако из нее следовало, что через семнадцать лет после вторжения Гарибальди на Сицилию во имя объединения Италии между Римом и Сицилией наконец-то достигнуто политическое согласие.

Через месяц после объявления о триумфальной победе над «бандитами» Никотера ушел в отставку. Деспотичность, которую он выказывал во всем, делала его одновременно угрозой и очевидной жертвой интриг внутри коалиции. Однако с его уходом расследования деятельности мафиозных группировок не прекратились. До суда дошли такие дела, как преступления банды «ступпагьери» («фитилеров») в Монреале, «братьев» из Багьерии, шайки «Фонтана нуова» в Мизильме-ри и банды мельников-вымогателей из Палермо. (История одной из банд – «Фрателланца», то есть «братства» из Фавары – рассказывается в следующей главке.)

Картина, складывавшаяся на основании этих расследований, была ожидаемо противоречивой. Некоторые pentiti давали настолько откровенные показания, что двое из них были убиты. Однако на каждое показание, подтвержденное, так сказать, посмертно, немедленно находилось другое, вызывавшее сомнение близостью свидетеля к власть предержащим; кое-кого из подследственных спасали от преследования важные политические фигуры. Одни полицейские ревностно – порой даже чересчур – добывали факты против мафии, другие прилагали все усилия, чтобы эти факты исказить или вообще устранить из рассмотрения. Поэтому и приговоры варьировались от признания невиновности подсудимых, как в случае со «ступпагьери», до смертной казни, как в случае с cosca Пьяцца Монтальто с юго-восточной окраины Палермо – двенадцать членов этой банды были повешены в 1883 году. Отдельные высокопоставленные подозреваемые, задержанные как пособники организованной преступности, сумели избежать наказания. Многих же мафиози репрессии вообще не коснулись – у них имелись «нужные» политические покровители.

Суды в конце 1870-х- начале 1880-х годов следовали один за другим, и постепенно становилось ясно, что сделка, заключенная Никотерой, вполне себя оправдывает. Римские чиновники вели дела с сицилийскими политиками, опиравшимися на поддержку мафии. Мафиози мало-помалу становились частью новой политической реальности. «Люди чести» продолжали заниматься рэкетом и прочим преступным бизнесом, но они также усвоили, что для выживания мафии все более и более актуальным становится наличие политических связей. Сицилийские политики получили шанс, в котором им так упорно отказывали «правые»: они вступили на национальную арену, оказались наконец участниками того загадочного подковерного процесса, который определял, сколько власти и привилегий будет отпущено провинциям из Рима. Вдобавок коалиция «левых» расходовала на Сицилию гораздо больше средств, чем «правые», – на строительство дорог, мостов, гаваней, больниц, психиатрических лечебниц и школ, на проведение канализации и уборку мусора. Все эти действия сулили политикам и преступникам постоянный доход и укрепление власти. Мафиози быстро поняли, что «левые» также намереваются использовать их в качестве «инструмента местного управления», но немного иначе, чем «правые». Если «правые» стремились подчинить Сицилию штыками, «левые» предпочитали «борзых щенков». При «левых» мафия и политики, с нею связанные, стали все глубже запускать руки в государственный карман.

Сделка, заключенная Никотерой, создала прецедент, на который итальянское правительство так или иначе опиралось в управлении Сицилией на протяжении сорока лет. Даже сегодня мафия претендует на то, чтобы считаться «инструментом местного управления». При этом, как и в 1875-1877 годах, «люди чести» не вмешиваются в политику и крайне редко поддаются искушению изменить итальянский политический вектор. Гораздо чаще они приспосабливаются к обстоятельствам, заключая сделки с политиками любой партийной принадлежности.

 

Братство Фавара: мафия в «Серном крае»

 

В начале девятнадцатого столетия на золотистых холмах внутренней Сицилии начали появляться бледно-желтые пятна. Остров обладал своего рода природной монополией на один из основных материалов промышленной революции – серу, которую использовали в производстве множества товаров, от фунгицидов и удобрений до бумаги, пигментов и взрывчатки. Равнины и холмы юго-западных провинций Агриженто и Каль-танисетта перекапывались в поисках серы, залегавшей под землей толстыми пластами. Походило на то, будто начали, наконец, проявляться симптомы некоего геологического заболевания. В тех местах, где добывали серу, нередко можно было углядеть призрачный голубоватый дымок над calcaroni – нагромождениями породы, из которой выпаривали коричневую жидкость. Дым отравлял окрестные земли и губил здоровье животных и людей. А работа на серных копях была сущим адом: обмороки случались постоянно, любой пожар приводил к тому, что люди задыхались от ядовитых паров сернистого газа. В 1883 году на копях погибло сто человек – и это считалось в порядке вещей.

Серные копи Сицилии клеймились позором в национальной прессе – и не только из-за ущерба, которому подвергалось здоровье рабочих. Итальянское общественное мнение более всего было озабочено здоровьем мальчиков, самым младшим из которых было по семь-восемь лет; их нанимали, чтобы возить породу от разреза к calcaroni. Жизнь этих детей представляла собой настоящий кошмар: мизерную плату забирали родители, а ребятишкам в награду за труды изредка доставались кружка с вином или окурок сигары. Огромные корзины с камнями деформировали позвоночник. Вдобавок непредвзятые свидетели упоминали о «диких инстинктах злобы и аморальности»; на серных копях процветала педерастия.

В марте 1883 года в Фаваре- городке в самом центре «Серного края» недалеко от юго-западного побережья Сицилии – в полицию обратился железнодорожный служащий, который заявил, что его пригласили вступить в тайное республиканское общество под названием «Фрателланца», то есть «братство». Пригласил его некий строитель, сообщивший, что в братстве приняты особые опознавательные знаки, которые следует изучить, дабы не подвергнуться случайному нападению других членов общества. В этих словах служащий ощутил угрозу для себя и предположил, что за «братством» скрывается криминальная организация.

Эти показания были даны после того, как Фавара несколько недель пребывала в страхе. Все началось вечером 1 февраля, когда двое в капюшонах застрелили мужчину близ таверны, где праздновалось крещение новорожденного. Полиция предположила, что стрельба стала результатом ссоры в таверне, а то обстоятельство, что никто из участников праздника не смог опознать убийц, истолковала как соучастие в преступлении. В итоге все, кто находился в таверне, были арестованы.

По Фаваре между тем гулял слух, что убитый являлся членом преступного синдиката. На следующий день этот слух получил подтверждение – за городом было обнаружено тело члена конкурирующей шайки. Его убили выстрелом в спину и отрезали ему правое ухо. Внезапно Фавара очутилась на грани гражданской войны. В последующие дни члены обеих групп старались не выходить на улицы поодиночке, держались настороженно и не выпускали из рук оружие. Но затем напряжение неожиданно спало, кровопролитная стычка так и не состоялась. Лишь когда в участок обратился железнодорожный служащий, полиция сумела реконструировать события.

За период с марта по май 1883 года в Фаваре и окрестностях было арестовано более двухсот человек. Одного из лидеров «Фрателланцы» задержали в разгар обряда посвящения двух новых членов. Поразительно – он имел при себе текст устава криминальной организации. На допросе он показал, что члены «братства» тянули жребий, чтобы решить, кто из них совершит убийство, спланированное боссами. Последовали и другие признания. Из дальних гротов, высохших колодцев и заброшенных разрезов доставались скелеты жертв. Были обнаружены другие копии устава «братства» и схема организации.

Суд над членами «Фрателланцы» в 1885 году проходил в переоборудованном помещении церкви Святой Анны в Агри-женто. На скамье подсудимых, скованные друг с другом, выстроились четырьмя рядами сто семь обвиняемых. Многие отрицали свою вину, ссылаясь на то, что прежние показания были получены под пытками. Впрочем, тактика не сработала: «братьев» признали виновными и приговорили к тюремному заключению. Это был редкий успех в борьбе правосудия с мафией.

Расследование данного дела позволило полиции узнать много интересного о криминальной организации, сложившейся за пределами Палермо, в «Серном крае» провинций Агри-женто и Кальтанисетта. Следователи представили суду многочисленные доказательства преступной деятельности «братства», но не смогли – или не захотели – оценить степень влияния этой организации на жизнь Фавары. Сегодня можно с уверенностью говорить о том, что «братство» было куда более сложной и опасной организацией, нежели рассудили власти. В том, что мафия так долго продержалась в «Серном крае» и в остальной Западной Сицилии, отчасти виновато именно государство, недооценившее степень угрозы.

Полиция узнала о «братстве», когда ему едва исполнилось несколько недель. Оно сложилось на встрече боссов двух криминальных группировок Фавары, которые сошлись, чтобы обсудить всплеск насилия в городе после убийства у таверны. Как ни удивительно, учитывая интересы на кону и жестокость обеих сторон, на встрече было не только достигнуто перемирие, но и заключено соглашение об объединении.

Устав «братства» был старше его самого: обе банды этим правилам следовали еще с тех пор, когда они действовали по отдельности. Всякому, наслышанному об истории доктора Галати и мафии Удиторе, эти правила покажутся чрезвычайно знакомыми. Вот, к примеру, ритуал посвящения: кандидату укалывают палец, чтобы размазать кровь на святом образе. Когда образ сжигается, посвящаемый произносит клятву: «Клянусь своей честью хранить верность Братству, как Братство верно мне. И как горит этот святой с несколькими каплями моей крови, так и я готов сгореть и пролить свою кровь за Братство. Как этот пепел и эта кровь уже никогда не вернутся в прежнее состояние, так и я никогда не покину Братство». В организации насчитывалось около пятисот членов, завербованных из поселений в окрестностях Фавары, поэтому «братству» требовался и ритуал опознания. Подобно ритуалу Палермо, разговор начинался с больного зуба. (В докладе главного прокурора Палермо министру юстиции в 1877 году утверждалось, что этот ритуал принят на острове повсеместно.)

Структура «братства» во многом напоминала структуру Коза Ностры, описанную столетие спустя Томмазо Бушеттой. Организация делилась на decine- десятки; у каждой десятки имелся руководитель, известный только своим подчиненным и верховному боссу.

Следователи также выяснили, что отношения между членами «братства» считались более священными, чем кровные узы. Один из фаварских мафиози, Розарио Алаимо, рассказал полиции, как «братья» вызвали его в таверну, чтобы сообщить, что его племянник оказался предателем; ему предоставили выбор между убийством племянника и собственной смертью. Он выбрал первое, причем страх заставил его произнести тост: «Вино сладко, но человеческая кровь слаще». Несколько дней спустя он помог заманить племянника в ловушку, и тот был убит. В доказательство своих слов Алаимо отвел полицейских к полуразрушенному замку, где спрятали тело убитого. По возвращении в камеру он повесился. Говорили, что он хотел покончить с собой способом, наиболее близким к тому, которым расправились с его племянником, – а юношу задушили удавкой.

Даже сегодня мафия прилагает немалые усилия к тому, чтобы в полной мере использовать преимущества кровного родства. Поскольку родственные узы помогают крепить единство семьи, в организацию часто принимают племянников, братьев и сыновей мафиози. Однако привязанность к родственнику может быть и дестабилизирующим фактором, если она мешает выполнению первого правила мафиозного устава – подчинению capo. Поэтому мафиози вынуждены время от времени доказывать, чему в жизни они привержены более всего. Если у мафиозо есть брат, тоже «человек чести», и если этот брат нарушает устав, мафиозо, вероятнее всего, предложат тот же трагический выбор, который «братья» предложили Алаимо – убить брата своими руками или погибнуть вместе с ним. Кровные узы важны, но преданность «фирме» важнее. Для некоторых «людей чести» убийство члена семьи становится даже предметом гордости. Как похвалялся в 1980-е годы мафиозо Сальваторе «Тортуччо» Конторно: «Я единственный, кто моет руки в собственной крови».

Сходство устава «братства» с правилами cosche из Палермо поражало следователей еще в 1883 году, но, как представляется, важность этого обстоятельства ускользнула от внимания криминалистов той поры. Фаваро и Палермо находятся на противоположных побережьях острова, их разделяет сотня километров гористой местности и ужасных дорог. Тот факт, что мафия в обоих городах придерживалась схожих правил, объясняется, быть может, совместным нахождением главарей «братства» и бандитских боссов Палермо в тюрьме на острове Устика. Именно в тюрьме они познакомились, и фаварцев, вполне вероятно, приняли в мафию. После освобождения они, естественно, продолжали поддерживать контакты с мафиози из других областей Сицилии. Чтобы стать мафиозо, требовалось вступить в местную шайку, после чего перед человеком открывались широчайшие возможности для установления связей в преступном мире.

Следователи сочли обряды, связывавшие членов фаварского сообщества в единое целое, «примитивными». Они полагали, что побудительными мотивами деятельности «братства» являлись «первобытные инстинкты» вендетты и омерты. Один из магистратов писал о «варварском мистицизме» обряда посвящения; тост, которым Алаимо согласился убить собственного племянника, этот человек охарактеризовал как «чистой воды каннибализм».

Слова «примитивный», «дикарский», «отсталый» как нельзя лучше выражают слепоту итальянского общества девятнадцатого столетия по отношению к мафии. В данном случае они способствовали отвлечению внимания следователей от роли, которую «братство» вне всякого сомнения играло в экономике провинции. Из ста семи человек, осужденных за участие в преступном сообществе, 72 работали на добыче серы. Среди них были как простые рабочие, так и инспекторы, и даже владельцы мелких разрезов. Этот совместный деловой интерес, по всей видимости, объясняет ту легкость, с которой две соперничающих банды объединились во «Фрателланцу»: экономическая рациональность одолела жажду мести. Следствие также раскрыло сеть покровителей «братства» – землевладельцев, аристократов, бывших градоначальников… Никто почему-то не поинтересовался, с какой стати эти люди решили облагодетельствовать своим покровительством «дикарей».

Несмотря на свою поистине адскую сущность, серные разработки на Сицилии велись с применением не менее сложных производственных технологий, чем на плантациях цитрусовых. Мальчики, с которыми обращались немногим лучше, чем с бессловесным скотом, находились в самом низу длинной лестницы подрядчиков и субподрядчиков. Земельное дворянство сдавало территории в аренду предпринимателям, те нанимали инспекторов за процент от выработки, инспекторы же находили маркшейдеров, охранников и старателей. Чем длиннее становилась цепочка, тем равномернее распределялись риски производства товара, пользовавшегося международным спросом.

Старателям – их называли «добытчиками» – платили сдельно. Именно они подряжали ребятишек. Они славились своим упорством, буйным характером и склонностью к шумным попойкам и ссорам с нередким летальным исходом. По меркам того времени (и места, где велись работы) их никак нельзя назвать бедняками; в известном смысле они были предпринимателями. Некоторым из них подчинялись трое-четверо менее удачливых. Многие не упускали случая щегольнуть своим добытым тяжким трудом положением. Англичанка, вышедшая замуж за сицилийского землевладельца из «Серного края», оставила нам такой портрет типичного старателя: «Одевается он весьма вычурно, и по воскресным дням можно видеть, как он вышагивает по улице в изящном черном сюртуке, в высоких лакированных сапогах с отворотами и в широком черном, с зеленой оторочкой плаще с капюшоном». (Неясно, были ли плащи с капюшонами, которые носили члены «братства», знаком принадлежности к обществу или признаком достатка старателей – или тем и другим одновременно.)

Конкуренция в добыче серы была крайне высока. И, как это повелось в Западной Сицилии, конкуренция неизбежно порождала насилие. На каждой ступеньке иерархической лестницы, от землевладельца до последнего старателя, организованное насилие и умение им пользоваться считались важнейшим экономическим преимуществом. Предприниматели, управляющие, инспекторы, охранники и старатели образовывали картели, чтобы выжить конкурентов. Как и лимонные плантации вокруг Палермо, серные копи стали настоящим рассадником преступности.

Если отказаться от порочной, по своей сути «дикарской», теории, дело «Фрателланцы» может дать нам представление о том, как складывалась в мафии фигура крестного отца. Отнюдь не случайно убийство, после которого возникло «братство», было осуществлено на праздновании крещения новорожденного. Убить человека на таком празднике – значит уязвить гордость не только семьи убитого, но всей конкурирующей банды. Вот почему это убийство вызвало столь жестокую реакцию – выстрел в спину и отрезание правого уха.

На Сицилии, как и в Южной Италии в целом, крестины важны не столько потому, что новорожденный становится членом общества, сколько из-за того, что благодаря им в семью вступает новый крестный. Обряд крещения делает отца ребенка и крестного отца compari – «со-отцами». Это чрезвычайно знаменательное событие: даже братья, ставшие compari, вынуждены отказаться от привычного «tu» («ты») и перейти на официальное «voi» («вы»). До конца своих дней «со-отцы» обязаны выполнять просьбы друг друга – просьбы какого угодно свойства. Крестьяне и старатели любили рассказывать о страшных муках, которым Иоанн Креститель, святой покровитель compari, подвергает тех, кто предает своих «со-отцов».

Этот социальный институт, известный под названием сот-paratico, действует, образно выражаясь, наподобие клея – он расширяет кровные узы, обеспечивает дружбу, мир и сотрудничество. Двое схватившихся на ножах вполне могли отказаться от кровопролития и стать compari, дабы избежать стычки, способной нанести урон семьям обоих. Батрак мог пригласить в крестные своему ребенку влиятельного человека, пообещав ему послушание и верность в надежде на возможные милости. Удачный выбор крестного отца для ребенка мог принести работу на серных копях, земельный участок в аренду, ссуду или милостыню.

Впрочем, положение крестного отца обязывало ко многому. Сицилийское выражение «fari i сотрап» («вести себя как со-отец») означает также человека, готового участвовать в противозаконном предприятии, помогать совершить преступление. Связь между сотрап скрепляет общество, но она также объединяет людей криминальными интересами. Мафиози часто скрепляют узы внутри организации, становясь сотрап. Старших «людей чести» иногда именуют «крестными отцами» в знак уважения, поскольку этот статус является исключительно значимым в обществе. Даже сегодня мафиозный крестный отец участвует в посвящении кандидата (его рождении в качестве мафиози), как compare участвует в крещении новорожденного.

Мафия с самого начала использовала весьма изощренные методы проникновения в сицилийскую экономику – и не менее изощренные способы восприятия и адаптации тех традиций верности в сицилийской культуре, которые могли пригодиться для ее смертоносных целей. Другими словами, мафия никогда не была «отсталой», сколько бы ни утверждали обратное.

 

«Дикари»

 

К моменту обнаружения фаварского «братства» феномен мафии успел сойти с первых полос газет и очутился в тихой области академических изысканий. Главный прокурор Фава-ры отправил свой отчет в академический журнал «Архивы психиатрии, криминальной науки и криминальной антропологии по изучению психики душевнобольных и преступников». Редактором этого журнала был выдающийся криминалист Чезаре Ломброзо, который за пределами Италии считался наиболее знаменитым итальянским интеллектуалом своего времени. Славу ему принесла работа «Преступный человек», впервые опубликованная в 1876 году. В этой работе он выдвигал тезис о том, что преступников можно идентифицировать по определенным физическим недостаткам – отсутствию ушных мочек, низкому лбу, длинным рукам и тому подобному. Он назвал эти недостатки «криминальными признаками». Согласно Ломброзо, наличие криминальных признаков доказывает, что преступники – всего лишь биологические анахронизмы, случайные рудименты человеческой эволюции. Вот почему они выглядят как «дикари», то есть представители неевропейских народов, и даже как животные. Что касается неевропейцев, они, по мнению Ломброзо, стоят на более низкой ступени расовой лестницы и потому преступны по природе. Доводя собственную логику до абсурда, Ломброзо делал вывод, что животные – поголовно преступники.

Ныне нелепость теории «криминальной антропологии» более очевидна, чем во времена Ломброзо. Итальянцы, граждане новообразованного и потому слабого государства, с самого объединения страны столкнулись с всплеском криминальной активности. В результате многие из них приняли теорию Ломброзо, из которой следовало, что Италия не виновата в разгуле преступности (биология – отличный козел отпущения). Предлагая читателям своего рода политическое утешение, «Преступный человек» (и его откровенно расистское продолжение «Женщина: проститутка и преступница») одновременно потакал вкусам публики иллюстрациями, на которых приводились «преступные» уши, «преступные» гениталии и так далее. А тем, кто собирался на его лекции в Туринском университете, Ломброзо – коротконогий и толстый, похожий на белку человечек – демонстрировал криминальные признаки на телах заключенных, которых специально привозили из местной тюрьмы.

Отношение Ломброзо к мафии сформулировано в его работах довольно расплывчато. Он приписывал возникновение мафии совокупности причин – расовой предрасположенности, погоде, «социальному гибридизму» (что бы это ни означало) и даже политике монашества, поощрявшего безделье бесплатной раздачей еды попрошайкам. У его теории нашлось множество противников, указывавших, что выкладки Ломб-розо противоречивы и не подтверждаются фактическими данными. Однако многие из этих критиков серьезно недооценивали мафию. Они полагали, что корни преступности следует искать в социальных проблемах. Бедность заставляет крестьян и рабочих формировать преступные сообщества. Мафия, следовательно, примитивна – с точки зрения социума. Она существует только потому, что Сицилия задержалась в средневековье. Некоторые левые мыслители называли фаварское «братство» древним прообразом профсоюза. Они считали, что экономическая модернизация и развитие рабочего класса вскоре положат конец всем проявлениям социальной отсталости, и мафии в том числе. (Эта иллюзия до сих пор продолжает будоражить воображение представителей левого крыла.)

В 1880-е годы в полицию пришло новое поколение, вдохновленное идеями научной криминологии и социального прогресса и приступившее к созданию новой системы противодействия преступности. Одним из этих полицейских был последователь Ломброзо Джузеппе Алонджи. В своей книге «Мафия в ее проявлениях и действиях» (1886) он уделил пристальное внимание этнической психологии сицилийцев. По Алонджи, им свойственен «бескрайний эгоизм», «чрезмерное самоуважение», «склонность к насилию, презрительное высокомерие и ненависть, не иссякающая до тех пор, пока не осуществится вендетта». Алонджи не верил, что подобного рода люди способны создать криминальную ассоциацию, живущую по четким правилам. Мафия, полагал он, – не более чем ярлык, кличка, которой окрестные селяне наделили разрозненные, самодостаточные cosche, и примером такой семьи может служить фаварское «братство». Возможно, Алонджи справедливо отвергал мысль о том, что мафия возникла централизованно. Однако он ошибался, отрицая гипотезу о том, что местные cosche являются частью широкой преступной сети.

Несмотря на свои ломброзианские предрассудки, Алонджи отличался острым зрением и подмечал все несообразности в поведении людей, населявших области острова, пользовавшиеся особо дурной репутацией. Он писал, что в деревнях вокруг Палермо деньги текут рекой. Мужчины носят дорогие шляпы, сапоги и перчатки, на шеях у них толстые золотые цепи, а на пальцах – золотые же кольца и перстни. Женщины по воскресеньям надевают шелковые платья и шляпки с перьями. В праздничные дни столы буквально ломятся от еды. Семьям врачей, инженеров, чиновников и не снился тот раблезианский размах, которым кичатся люди, стоящие ниже их по своему положению в обществе.

Алонджи также отмечал, что в этих деревнях очень успешно ведут свои дела ростовщики. Впрочем, как писал десятилетием ранее в своем меморандуме о cosca из Удиторе доктор Галати, по-настоящему богаты только мафиозные боссы. «Большинство безрассудно тратит плоды воровства. Они расточают неправедно добытое, проводят время в дебошах, обжорстве, пьянстве и самом мерзком разврате». Однако в словах и повседневном поведении «людей чести» эти «излишества» никак не отражаются.

«Они одарены богатым воображением и живут бурно; их язык своеобычен, сладкозвучен, полон образов. Но язык мафиози сух, трезв, рационален… Фраза lassalu iri («пусть его») имеет крайне презрительное значение, которое приблизительно можно истолковать так: "Дорогой мой, тип, с которым ты связался, – полный идиот. Выбирая его в качестве врага, ты теряешь достоинство"… Другая фраза, be' lassalu start («да ладно») кажется похожей, но имеет совершенно противоположное значение. Она означает: «Этот человек заслуживает, чтобы ему преподали урок. Но пока еще рано. Подождем. Потом, когда меньше всего будет этого ожидать, он свое получит…» Настоящий мафиозо одевается скромно, держится с братским радушием, говорит вежливо. Порой он выглядит наивным и внимает вам с открытым ртом. Он терпеливо сносит угрозы и побои – а вечером убивает».

Книга помогла Алонджи сделать умопомрачительную карьеру. Убежденность в том, что мафия – «банда дикарей», и тот факт, что он всегда скрывал свои связи среди политиков, полицейских и магистратов, вероятно, имеют определенное отношение к его карьерному успеху.

Трепетное отношение Италии к сицилийским «дикарям» нашло выражение и еще в одном сочинении, одновременно более снисходительном к мафии и куда более зловещем по своим последствиям. За четыре десятка лет до Первой мировой войны худощавый и высоколобый доктор Джузеппе Пит-ре объезжал Палермо и городские окрестности в видавшем виды экипаже, служившем ему передвижным кабинетом – все свободное пространство загромождали книги и бумаги. Питре собирал народные поговорки и пословицы, сказки и песни, изучал обычаи и записывал суеверия. Называвший себя «демопсихологом» (от греческого «демос» – «народ»), Питре составлял портрет народной сицилийской культуры. Результатом его изысканий стал богатейший архив исчезающей «первобытной» духовности. Почти все теории касательно сицилийского фольклора с конца девятнадцатого столетия восходят к этому архиву; в нем содержатся почти все стереотипы относительно сицилийского характера.

Вот как профессор «демопсихологии» определял в 1889 году мафию:

«Мафия – не секта и не ассоциация, она не имеет ни правил, ни уставов… Мафиозо – не вор и не преступник… Мафия – это осознание собственного бытия, преувеличенное представление о собственной силе… Мафиозо – тот, кто всегда выказывает уважение и получает его. Когда ему наносят обиду, он не прибегает к помощи закона».

Через год после публикации труда Питре состоялся оглушительный триумф оперы «Cavalleria Rusticana»; наверняка Питре ощутил свою причастность к этому триумфу. Опера, явившая миру миф о деревенском рыцарстве, основывалась на рассказе и одноактной пьесе ведущего сицилийского автора той поры Джрванни Верга, который многое заимствовал из исследований Питре. Пускай пропущенная через восприятие других Сицилия, воплощенная в музыке Масканьи, была во многом Сицилией Питре.

После публикации своего труда Питре надолго сделался талисманом сицилийских гангстеров и их юристов; данное им определение мафии цитировалось даже в середине 1970-х годов в суде внушавшим ужас боссом мафии Корлеоне Лучано Лед-жо. Маловероятно, что Питре состоял в мафии. Однако в год первой постановки «Cavalleria» (1890) он сотрудничал в Палермо с местным парламентарием, которого характеризовал как «истинного джентльмена… удивительно прямого и честного администратора». Этот «честный администратор» на самом деле был не кем иным, как самым знаменитым мафиози рубежа столетий, человеком, опровергшим все теории об «отсталости» мафии. Его звали дон Раффаэле Палиццоло. Когда сведения о деятельности дона Раффаэле стали достоянием общественности, последняя с изумлением выяснила также, насколько глубоко проникла мафия в итальянскую политическую систему – в то время, когда страна настойчиво убеждала себя, что «люди чести» – обыкновенные «дикари».

 

 

Глава 3 Коррупция в эшелонах власти: 1890-1904 гг.

Новое поколение политиков

Дон Раффаэле Палиццоло принимал своих клиентов в собственном доме – Палаццо Виллароза на виа Руджерио Сеттимо в Палермо. Они приходили с цветами и… Дон Раффаэле не отличался высокомерием и внимательно выслушивал каждого… Днем Палиццоло занимался своими делами и оказывал благодеяния. Он был землевладельцем, арендодателем, членом местного…

Доклад Санджорджи

Среди бесчисленных документов Центрального государственного архива Италии в Риме есть одно закрытое для широкой публики досье, материалы которого… Доклад начинается с первого полного и последовательного описания сицилийской… Эта схема весьма впечатляет. Она почти в точности соответствует тому, о чем десятилетия спустя Томмазо Бушетта поведал…

Убийство Нотарбартоло

Маркиз Эмануэле Нотарбартоло ди Сан-Джованни был первым «высокопоставленным лицом», первым представителем сицилийской элиты, павшим от рук мафии.… Много лет спустя ставший морским офицером сын Нотарбартоло, Леопольдо, написал… Эмануэле Нотарбартоло купил поместье Мендолилла, когда Леопольдо едва вышел из младенческого возраста. Тогда это было…

Глава 4 Социализм, фашизм, мафия: 1893-1943 гг.

Корлеоне

По прямой от Палермо до Корлеоне всего каких-нибудь тридцать пять километров. Но когда 17 октября 1893 года, спустя восемь месяцев после убийства… Журналист Адольфо Росси работал в либеральной римской газете «La Tribuna». Он… В купе с Росси ехал еще один человек с материка, молодой армейский офицер. Они завели разговор на тему, которая тогда…

Человек с каменным сердцем

В январе 1925 года премьер-министр Бенито Муссолини, выступая в парламенте, взял на себя личную ответственность за насилие, совершаемое его… Осада Ганджи, вписавшая яркую страницу в эту войну, началась ночью 1 января… Поскольку Ганджи был расположен в горах Мадони, он занимал господствующее положение в центральной части Сицилии. В…

Глава 5 Мафия пускает корни в Америке: 1900-1941 гг.

Джо Петросино

В период между 1901 и 1913 годами около 1,1 миллиона сицилийцев стали эмигрантами, что лишь немногим меньше четверти всего населения острова. Из них… В течение большей части девятнадцатого столетия пустившиеся в бега сицилийцы… Существуют две легенды о прибытии мафии в Америку. Первая восходит ко временам массовой эмиграции сицилийцев. В 1903…

Америка Кола Джентиле

Важнейшим поворотным моментом в истории американской организованной преступности оказалось не исполнение какого-либо приговора, вынесенного мафией,… Поскольку многие рядовые американцы любили выпить и не понимали, почему им не… Введение «сухого закона» привело к тому, что теперь каждый готов был преступить закон. В сравнении с этим криминальным…

Глава 6 Война и возрождение: 1943-1950 гг.

Дон Кало и возрождение «общества чести»

 

Известно, что утром 14 июля 1943 года американский истребитель на малой высоте пролетел над Виллальбой. Его появление, разумеется, заставило жителей городка высыпать на улицы. Когда он с ревом летел над самыми крышами домов, они увидели прикрепленный к фюзеляжу золотисто-желтый флаг с большой буквой L в центре. Когда самолет пролетал над домом приходского священника монсиньора Джованни Виццини, летчик сбросил вниз небольшой пакет. Но этот пакет поймал итальянский солдат и передал его начальнику местных карабинеров.

За четыре дня до этого события началась «Операция Хаски», в ходе которой союзные войска численностью 160 тысяч человек высадились на широком участке юго-восточного побережья Сицилии. Вслед за ними высадились еще 300 тысяч американских и британских бойцов. Теперь эти огромные силы рассредоточивались по всему острову. Британцы двинулись на северо-восток, в направлении Катаньи, Мессины и материковой Италии. Американцы продвигались на север и запад. Союзники впервые вторглись на территорию державы Оси.

Расположенный в самом центре Сицилии городок Виллальба едва ли имел большое стратегическое значение. Фактически он представлял собой скопление крестьянских лачуг и был известен главным образом благодаря выращиваемой в округе чечевице, которая являлась важной составной частью питания бедняков. Лабиринт его кривых грязных улочек появился в восемнадцатом веке для того, чтобы обеспечить рабочими руками гигантский земельный участок Миччише, который со всех сторон окружал городок. Вся жизнь Виллальбы вращалась вокруг крошечной Пьяцца Мадриче, где находились два бара, отделение Банка Сицилии и церковь.

Между тем на следующий день вновь появился истребитель с тем же необычным флагом на фюзеляже. Летчик снова сбросил пакет, но на этот раз он оказался в руках того, кому был предназначен. На его нейлоновой ткани была сделана надпись на сицилийском диалекте: «zu Calo», то есть «дядюшка Кало». Этим «дядюшкой» был босс мафии дон Кал од -жеро Виццини, который приходился священнику старшим братом. Пакет подобрал слуга Виццини и отнес своему хозяину. Внутри пакета оказался носовой платок из золотисто-желтого шелка, в центре которого красовалась большая черная буква L.

В тот же самый вечер из Виллальбы выехал всадник с посланием для некоего «zu Peppi» из Муссомели. Вот текст этого послания: «Во вторник 20 числа Тури повезет телят на ярмарку в Черда. Я выезжаю в тот же самый день с коровами, быками и буйволом. Приготовь растопку для фруктов и организуй перья для животных. Передай другим смотрителям, чтобы были наготове».

Письмо было зашифровано с помощью типичного для Европы простейшего кода. Его адресатом был босс Муссомели «дядюшка» Джузеппе Дженко Руссо. Ему сообщали о том, что Тури (также мафиози) поведет подразделения американской мотопехоты (телят) в Черда. Между тем дон Калоджеро Виццини в тот же день выезжает с основной массой войск (коровами), танками (быками) и главнокомандующим (буйволом). Мафиози под командованием Дженко Руссо должны подготовить поле боя (растопку) и обеспечить прикрытие пехоты (перья).

Днем 20 июля в условленное время к воротам Виллальбы с грохотом подкатили три танка. На башне головного красовался все тот же флаг с буквой L. Из открывшегося люка появился американский офицер. На испорченном за годы пребывания в Штатах сицилийском диалекте он попросил провести его к дону Кал о. Офицер произнес это имя с почтением. Старый мафиози был дома. Четыре дня тому назад ему исполнилось шестьдесят шесть лет. Услышав о прибытии американцев, он нацепил очки в черепаховой оправе и потащился по городу. На нем не было пиджака, лишь рубашка, а мятые брюки на растянутых подтяжках обтягивали его невероятно большой живот. Добравшись до американцев, он, не говоря ни слова, протянул им шелковый носовой платок, который подобрал его слуга. Вместе со своим племянником, который говорил по-английски, так как недавно вернулся из Штатов, он забрался на танк и уехал вместе с американцами.

Тем временем в Виллальбе местные мафиози стали объяснять горожанам смысл всех этих удивительных событий. Они сообщили, что дон Кало имеет контакты с представителями высших правящих кругов Америки, которые поддерживают с ним связь через Счастливчика Лучано – отсюда и буква L на флаге. Лучано был досрочно освобожден из тюремного заключения в обмен на обещание обеспечить содействие мафии высадке союзных войск. Кто-то добавил, что внутри танка, на котором уехал дон Кало, находится не кто иной, как сам знаменитый американский гангстер сицилийского происхождения. Благодаря своему большому авторитету уважаемому горожанину Виллальбы было по совету Счастливчика Лучано доверено показать дорогу американскому авангарду.

Спустя шесть дней дон Кало вернулся в Виллальбу на большом американском автомобиле. Он сделал свое дело. В ходе прекрасно выполненного маневра по охвату противника в район Чедра были переброшены все эти «телята», «коровы» и «быки». Таким вот образом союзники завершили операцию по захвату Сицилии. Теперь, когда мрачная эпоха фашизма закончилась, дон Кало со своими американскими покровителями был готов вернуть мафии ее законное место в структуре сицилийского общества.

Большинство сицилийцев знают историю дона Кало и желтого носового платка, и многие из них все еще в нее верят. Бесконечные пересказы этого эпизода порой заставляют усомниться в его подлинности. Некоторые из них лишены подробностей, другие изобилуют чистыми домыслами. Сейчас большинство историков считают его басней.

Хотя факты из биографии Счастливчика Лучано представляют значительный интерес, но они отнюдь не свидетельствуют в пользу этой легенды. Еще осенью 1933 года Лучано возглавил итало-еврейский синдикат с целью взять под свой контроль бордели Нью-Йорка. В итоге все закончилось коммерческой неудачей. Когда содержательницы публичных домов стали жаловаться, что дань слишком тяжела и после распределения прибыли у них ничего не остается, они наткнулись на стену непонимания бессловесных мордоворотов Лучано. В результате началось повсеместное преследование «неплательщиков налогов». Запугивание отдельных лиц не могло остановить неуклонное снижение доходов синдиката вымогателей.

Давшая осечку рискованная авантюра привела к таким юридическими последствиями, что в конечном счете закончилась крахом самого Лучано. В феврале 1936 года он и другие члены его банды были арестованы агентами, работавшими на прокурора по особым делам Томаса Дьюи. Решающим доводом в пользу вынесения обвинительного приговора стали показания целого ряда работниц секс-индустрии. В июне того же года Лучано начал отбывать свой не подлежащий обжалованию пятидесятилетний срок в исправительно-трудовой колонии строгого режима Даннемора, штат Нью-Йорк. Это был самый суровый приговор из всех когда-либо вынесенных за принуждение к проституции.

Удача вновь повернулась лицом к Лучано, когда Соединенные Штаты вступили во Вторую мировую войну. В феврале 1942 года загорелся и перевернулся роскошный трансатлантический лайнер «Нормандия», осуществлявший рейсы по скоростной судоходной линии «Голубая лента». Это случилось на реке Гудзон, где лайнер стоял на якоре. Вероятно, причиной катастрофы стал несчастный случай, но в то время никто не был в этом уверен. Чтобы в дальнейшем избежать диверсионных актов, военно-морская разведка пыталась обратиться за помощью к гангстерам, которые держали под контролем береговую линию. Сначала они установили контакты с Джозефом Ланца по прозвищу Носки, который являлся боссом огромного Фултонского рыбного рынка. Он проследил за тем, чтобы агентам военно-морской разведки сделали поддельные удостоверения членов профсоюза, воспользовавшись которыми они могли заниматься исследованием береговой линии. Для усиления мер по пресечению шпионской деятельности разведка по рекомендации Ланца завербовала и Лучано. Счастливчика перевезли из Даннеморы в тюрьму, которая была поближе и отличалась большим комфортом. Там с ним беседовали офицеры разведки. По всей береговой линии ходили слухи, что американские гангстеры по приказу военно-морской разведки устраняли немецких шпионов.

В тот момент Счастливчик Лучано в полной мере сотрудничал с федеральным правительством. Однако нет никаких свидетельств того, что во время войны Лучано был на Сицилии, как нет и доказательств его освобождения в обмен на помощь сицилийской мафии высадившимся войскам союзников. Лишь в 1946 году Лучано был освобожден и выслан из США в Италию. Даже тогда освобождение Лучано не вызывало особых подозрений, поскольку десять лет заключения считались самым продолжительным сроком из всех, которые когда-либо отсидели люди, обвиненные в совершении такого преступления. Человеком, от которого зависело принятие окончательного решения, был губернатор штата Нью-Йорк Томас Дьюи, ставший для Лучано карающим мечом правосудия.

Итак, не было никакого американского заговора с целью склонить на свою сторону мафию во время вторжения на Сицилию. Это очевидно даже по той простой причине, что союзники едва ли доверили бы гангстерам секреты «Операции Хаски», которая на тот момент была крупнейшей десантной операцией в истории войн.

И все же легенда о доне Кало и желтом носовом платке упорно продолжает существовать. В июне 2000 года журналист римской газеты «La Repubblica» взял интервью у первоисточника этой истории, Микеле Панталеоне, известного писателя и политика левого крыла, которому теперь уже девяносто лет. Панталеоне было сказано, что один весьма известный историк выразил скептицизм по поводу этой истории. «Почему бы ему не поехать в Виллальбу и не рассказать обо всем этом там? – сказал писатель в ответ. – Они плюнут ему в лицо. Приехал американский джип и увез Калоджеро Виццини из города, а спустя одиннадцать дней привез его обратно». Несмотря на неопределенность в отношении некоторых деталей, реплики Панталеоне по крайней мере отражают его собственные впечатления о тех событиях. Дом семейства Панталеоне стоит на склоне того холма, где находится Пьяцца Мадриче. Микеле лично знал дона Кало и был в городе, когда в него вошли американцы.

Неясности, за которыми до сих пор скрыто то, что на самом деле случилось в Виллальбе, сами по себе имеют большое значение, поскольку они являются лишь малой частью целой серии сомнительных эпизодов, характерных для того периода в истории мафии, начало которому положила Вторая мировая война. Для многих итальянцев власть есть нечто, окутанное туманом подозрительной неизвестности. Блуждая в этом тумане, люди желают разглядеть в нем силуэты коррумпированных политиков и судей, масонских лож, секретных служб, ультраправых экстремистов, полиции и военных, ЦРУ и, разумеется, мафии. С самого начала это недоверие оказывало негативное воздействие на итальянскую демократию, появившуюся на свет после окончания Второй мировой войны. Многие сицилийцы, как, впрочем, и в целом многие итальянцы, либо не знают, кому верить, либо верят только тому, кто им нравится. Распространение теории заговоров является своего рода национальным спортом, который итальянцы называют dietrologia, то есть «закулисология». Легенда о доне Кало и желтом платке, возможно, является самым ранним проявлением этой «закулисологии». Она пытается убедить нас в том, что за послевоенным возрождением мафии стояли правящие круги США. Другими словами, она пытается переложить вину на других.

Самым веским аргументом, опровергающим эту легенду, является тот очевидный факт, что сицилийская мафия – слишком сложная структура, чтобы ее можно было воскресить просто с помощью заговора. Подлинная история повторного прихода мафии к власти свидетельствует о том, что вину за ее возрождение следует распределить более равномерно, чем это сделано в байке о желтом платке. Это история о доне Калоджеро Виццини, американских секретных службах и политической жестокости. Но в первую очередь это история о том, как мафия воспользовалась своими традиционно сильными сторонами (умением налаживать связи и действовать безжалостно) для того, чтобы найти себе место внутри итальянской демократической системы, которая медленно формировалась в послевоенные годы. При появлении благоприятных исторических условий мафия вполне способна самостоятельно определить свою судьбу.

Другой исследователь эпизода, случившегося в Виллальбе в 1943 году, предлагает отчет о событиях того знаменательного дня. Этот документ явно ближе к истине. В нем говорится, что дон Кало просто возглавил праздничную делегацию местных жителей, которая отправилась встречать патруль союзных войск. Командир этого патруля выразил желание поговорить с любым ответственным лицом. Спустя несколько дней старый мафиозо был объявлен мэром. В этом отношении история дона Кало является вполне типичной. В Виллальбе, как и в каждой деревне, люди радостно встречали союзников, потому что устали от тех лишений, которые принесли им фашизм и война. К тому же, они любили Америку, ведь многие эмигранты (которых они называли americani) вернулись из Нового Света состоятельными и образованными людьми и привезли из своих странствий новомодные потребительские вкусы. Значительное количество американских солдат было из сицилийских семей, эмигрировавших в «la Мericas.

Продвигаясь по Сицилии, союзные войска без промедлений смещали назначенных фашистами мэров таких городков, как Виллальба. Вместо них американцы ставили новых людей, порой лишь на основе рекомендаций своих военных переводчиков сицилийского происхождения. Чтобы заполнить вакуум власти, жители сельских центров, которые провели два десятка лет вне всякой политики, часто обращали свои взоры в сторону местных «людей чести». Иногда им приходилось делать такой выбор в принудительном порядке. В конце концов, многие уважаемые люди могли заявить о себе как о жертвах фашистских репрессий.

Дон Кало был выдвинут на должность мэра благодаря стараниям католической церкви и американской армии. В том хаосе, который наступил вслед за крахом фашистов на Сицилии, американцы часто обращались за советом к старшим священнослужителям, которые подсказывали им, кому можно доверять. Дон Кало был одним из тех, кого рекомендовали церковники. Он в течение долгого времени принимал участие в деятельности католического общественного фонда, к тому же в его семье имелись клерикалы: два брата дона Кало были священниками, а дядя протопресвитером. Другой его дядя был архиепископом Муро Лучано.

Согласно собственным воспоминаниям дона Кало о событиях дня его вступления в должность мэра Виллальбы, он шел по городу с высоко поднятой головой. Дон Кало утверждает, что он действовал как миротворец и что лишь его вмешательство спасло бывшего мэра-фашиста от расправы горожан. Вполне определенно известно, что на официальной церемонии назначения присутствовал американский лейтенант и священник, представлявший епископство Кальтанисетта. Согласно некоторым источникам, старый мафиози пришел в смятение, услышав крики своих оставшихся на улице друзей: «Да здравствует мафия! Да здравствует преступность! Да здравствует дон Кало!» Считается, что самым первым деянием этого выдающегося горожанина было изъятие из судебных архивов Кальтанисетты, а также из управлений полиции и карабинеров всех материалов по ранее выдвигавшимся против него обвинениям (кража, участие в преступной организации, угон скота, подкуп должностных лиц, ложное банкротство, вымогательство, злостное мошенничество, организация убийств). Таким образом, дон Кало уничтожил все следы своего прошлого, но ему предстояло еще очень многое сделать для того, чтобы обеспечить собственную безопасность и безопасность мафии.

Семнадцатого августа 1943 года, спустя тридцать восемь дней после первых десантных операций, британский генерал сэр Гарольд Александер телеграфировал Черчиллю о том, что Сицилия полностью в руках союзников. (К тому времени вторжение на итальянскую землю уже привело к падению фашистского диктатора Бенито Муссолини, который 25 июля того же года был низложен и арестован.) В течение следующих шести месяцев остров находился под контролем ВПСОТ – Военного правительства союзников на оккупированной территории. Именно в период режима ВПСОТ мафия впервые попыталась определить политический спектр только что вышедшей из войны Сицилии.

ВПСОТ столкнулось с массой нерешенных проблем. В конце лета 1943 года остров находился в ужасном состоянии. Даже до начала «Операции Хаски» многие из его четырех миллионов жителей испытывали нужду. Теперь же обеспечение продуктами фактически прекратилось, а сеть железных дорог была разрушена бомбардировками. Резко повысился уровень преступности. Воспользовавшись замешательством властей, вызванным вторжением союзных войск, из тюрем сбежало некоторое количество заключенных, а торговля на черном рынке, которая значительно расширилась в последние годы правления фашистов, стала для многих сицилийцев единственным способом выжить. В октябре выяснилось, что в Палермо похищен весь запас продовольственных карточек. В незаконный оборот поступили по меньшей мере 25 тысяч карточек. Союзники ввели принудительные закупки зерна. Однако и мелкие фермеры, и крупные землевладельцы предпочитали уклоняться от выполнения этого обязательства. По этой причине торговцы черного рынка пользовались значительной популярностью. Точно так же, как после Первой мировой войны, в сельской местности Сицилии вновь распространился бандитизм.

Вскоре после ухода американских войск полиция стала обнаруживать явные признаки того, что мафия имеет прямое отношение к волне преступности, захлестнувшей остров. В одном докладе, поступившем в адрес управления полиции, приводился список целого ряда городов, в которых власть захватили мафиози:

«В Виллабате мафия взяла под свой контроль муниципалитет. Мэром стал мясник Коттоне – человек с криминальным прошлым… Ходят слухи, что после прихода американских войск мафиози в Маринео, Мисилмери, Чефалу, Пиана, Виллафрати и Болоньетте совершили налет на ферму, расположенную на участке Сталлоне… они захватили оружие и боеприпасы, брошенные немецкими войсками, которые останавливались там на постой… Вчера преступники напали на муниципалитет Ганджи. Говорят, что там подверглись грубому насилию бароны Сгадари, Маркиано и Лидестри, оказавшие помощь в раскрытии разветвленной преступной организации, которая еще в 1927 году действовала в Мадони».

Мафиози явно пытались отомстить за те поражения, которые им нанес «железный префект».

Власти союзников едва ли можно обвинить в том, что они несут ответственность за подобные инциденты. Но они, несомненно, виновны в том, что допустили возрождение мафии как политической силы. Даже перед вторжением на Сицилию британцы и американцы наверняка знали о мафии и, чтобы управлять островом после его освобождения, рассматривали возможность сбора некоторых сведений с помощью местных «людей чести». В секретном документе, поступившем в распоряжение британского военного министерства накануне вторжения, был приведен список сицилийцев, которые могли быть полезны. Так, о некоем Вито Ла Мантия говорится, что он является «главой мафиозного клана… антифашистом, который, если останется жив, мог бы предоставить важные сведения. Будучи человеком необразованным, он тем не менее обладает значительным влиянием».

В течение шести месяцев правления ВПСОТ на Сицилии была запрещена всякая политическая деятельность. Британские и американские официальные представители обнаружили, что формирование лояльных им временных структур управления в городах и деревнях Сицилии является довольно грязным делом. Они не располагали данными о численности имевшихся на Сицилии антифашистских групп, и эти группы не всегда предлагали своих людей для участия в процессе формирования совершенно новой правящей элиты. Союзники были убеждены, что им следует любыми средствами не допускать усиления влияния левых. Мафия и сотрудничавшие с ней политики тотчас проявили готовность стать надежным «инструментом местной администрации». Поэтому в период правления ВПСОТ имели место постоянные контакты между Управлением стратегических служб (УСС, предтеча ЦРУ) и высокопоставленными мафиози. Возглавлявший отделение УСС в Палермо Джозеф Руссо сам был родом из Корлеоне. Недавно он сказал о боссах мафии следующее: «Я знал их всех. Они быстро восстановили свое прежнее единство».

Наивность союзников также сыграла роль в процессе возрождения мафии как политической силы. Британцы считали, что их колониальная империя давно вывела формулу, с помощью которой можно найти надежных «туземцев». На Сицилии, как и в других частях света, где главенствовали представители элиты, землевладельцы и аристократы могли бы применять власть, действуя от имени Лондона (и Вашингтона). Но Сицилия отличалась от Индии. В конце сентября 1943 года союзники выдвинули Лучио Таска Бордонаро на пост мэра Палермо. Британцы считали, что они могут доверять этому почтенному землевладельцу. Но от него явно «попахивало мафией». Позднее Ник Джентиле утверждал, что на самом деле Таска Бордонаро был членом «общества чести». Подобные ему люди назначались на руководящие должности по всей Сицилии. Как и все люди его круга, Таска Бордонаро понимал, что после окончания войны начнется новая битва за земельные участки. Предвидя такую перспективу, он возглавил первую политическую организацию, которая стала действовать на оккупированной союзниками Сицилии. Эта организация была движением сицилийских сепаратистов, которые хотели, чтобы Сицилия стала отдельным государством, пристроившимся под крылом американского орла. Таким способом люди, подобные Таска Бордонаро, надеялись сохранить власть старой элиты и поставить в безвыходное положение левых, которые внушали им страх. Землевладельцы-сепаратисты располагали естественными союзниками, которыми были охранявшие и управлявшие их участками мафиози. В обмен на свою поддержку «люди чести» получали политическое прикрытие.

В январе 1944 года в ходе подготовки к возвращению Сицилии под управление Италии на острове были восстановлены политические свободы, и его население вновь стало принимать участие в бурной политической жизни страны. Именно тогда один из лидеров сепаратистского движения выступил с весьма откровенной речью. Он произнес ее в Баджерье, которая считалась бастионом мафии. Тонкогубый Андреа Финочаро Априле был неистовым оратором, который имел обыкновение отзываться о «Винни» Черчилле, и «Делано» Рузвельте так, словно ежедневно болтал с ними по телефону. В Баджерье он прояснил окружающим, кого еще включил в список тех, с кем близко знаком: «Если бы мафия не существовала, ее следовало бы изобрести. Я друг мафиози, хотя сам я против преступности и насилия». (Впоследствии мафиози-перебежчик Томмазо Бушетта утверждал, что Финочаро Априле был членом мафиозного клана, в который входили все представители его семьи.)

В феврале 1944 года истек срок полномочий ВПСОТ, и Сицилия перешла под управление нового правительства, власть которого распространялась на уже освобожденную южную часть материковой Италии. К этому времени мафиози и сепаратисты сумели создать такое впечатление, что они являются любимыми средиземноморскими племянниками «дяди Сэма». Многим уже казалось, что в будущем Сицилия станет автономным протекторатом Америки и вотчиной мафии.

Если политическое крыло мафии в подавляющем большинстве оказывало поддержку сепаратистам, то ее военному крылу надлежало оказать противодействие новой угрозе, исходящей со стороны левых. Осенью 1944 года министром сельского хозяйства в новом коалиционном правительстве Италии стал коммунист, взявший курс на проведение радикальных реформ, которым суждено было открыть новую, кровавую главу в истории послевоенного ренессанса мафии. Целью этих реформ было окончательное решение земельного вопроса, который в течение более чем столетия был причиной беспорядка, царившего в сельскохозяйственных районах юга страны. Эти меры показали, каким влиянием пользовался Бернардино Верро и движение Fasci. Крестьяне должны были получать большую часть урожая с тех земельных участков, которые они обрабатывали и брали в аренду. Кроме того, им разрешалось создавать кооперативы и занимать участки бросовой земли. Министр сельского хозяйства даже попытался запретить посредничество в сделках между землевладельцами и крестьянами, что было прямым ударом по gabelloti.

Слабость итальянского государства заключалась в том, что оно не имело политической воли, необходимой для быстрого проведения в жизнь этих новых правил. Однако крестьяне восприняли перемены как сигнал того, что власть, наконец, готова удовлетворить их чаяния обрести землю и справедливость. Землевладельцы понимали, что внушавшая им ужас «красная опасность» скоро станет реальностью. Поэтому точно так же, как и после первой мировой войны, состоятельные люди превратились в мафиози, чтобы с помощью силы оказать крестьянам противодействие.

И вновь получивший широкую известность эпизод с доном Кало из Виллальбы (но не вымышленный, а подлинный) ознаменовал начало нового этапа в процессе возрождения мафии. В 1944 году дона Калоджеро Виццини, как и многих других мафиози, более всего беспокоил земельный вопрос. Точнее говоря, его беспокоила судьба земельного участка Миччише, окружавшего Виллальбу. Чтобы взять его под контроль, дону Кало надо было нейтрализовать своего особо непримиримого врага, Микеле Панталеоне, того самого Пан-талеоне, который позже изложит свою версию истории об американском истребителе и желтом платке. Панталеоне был из семьи местных интеллигентов, которые благодаря своим республиканским взглядам оказались среди тех, кому не нравились католики Виццини. Дон Кало настойчиво пытался уговорить Микеле Панталеоне жениться на своей племяннице Раймонде, но этот династический брак так и не состоялся. (Панталеоне знал, к чему могут привести такие опасные затеи, как заключение союза с Виццини.) Что касается дона Кало, для него эта неудача на поприще брачной дипломатии имела весьма плохие последствия. Хуже всего было то, что Панталеоне стал социалистом. Молодой бунтарь обратил внимание на земельный участок Миччише, о котором заговорила пресса левого толка. Для решения этой проблемы он попытался использовать свои связи с местными отделениями партий левой направленности. В ответ на это дон Кало организовал хулиганский налет, в ходе которого был испорчен урожай, собранный на земельном участке семьи Панталеоне, и даже было совершено неудачное покушение на жизнь самого Микеле.

Возможно, эта акция была предупреждением, поскольку главарь мафии также активизировал свои контакты. Называя себя миротворцем, он отправился в провинциальный центр Кальтанисетта, где предложил коммунистам сделку: он поможет им открыть отделение партии в Виллальбе, если один из охранников его собственного земельного участка станет секретарем этого отделения. Коммунисты благоразумно отклонили предложение.

С подобающим его роду деятельности хладнокровием дон Кало в очередной раз воспользовался своими давними связями с консервативно настроенными землевладельцами. Его ближайшим союзником был лидер сепаратистов Лучио Таска Бордонаро, получивший назначение на пост мэра Палермо еще при ВПСОТ. (Их земельные участки находились неподалеку друг от друга.) Второго сентября 1944 года по приглашению дона Кало в Виллальбу прибыл «друг» Винни, Делано и мафии Андреа Финочаро Априле, который выступил с явно провокационной речью. Он пообещал сделать всех богатыми, если Сицилия станет независимой.

Атмосфера в городе накалялась. Микеле Панталеоне лишь усугубил взрывоопасную ситуацию, когда пригласил выступить с речью перед жителями Виллальбы регионального лидера коммунистов Джироламо Ли Каузи. Вероятно, коммунисты Кальтанисетты были обеспокоены тем, что, приняв приглашение Панталеоне, их соратник может столкнуться с осложнениями, которые ему устроит Виццини. Но старый мафиози их успокоил и даже заверил в том, что они могут рассчитывать на его гостеприимство. Никаких неприятностей не будет, если они не станут затрагивать местные проблемы. Шестнадцатого сентября 1944 года в Виллальбу прибыл грузовик с Ли Каузи и его товарищами.

Дон Кало начал с того, что обратился к приехавшим со следующим вежливым вопросом: «Могу ли я иметь честь предложить вам кофе?» Услышав в этих словах скрытую угрозу, левые активисты все же двинулись вслед за стариком, который уже шел своей шаркающей походкой через площадь, в направлении бара. По пути они заметили жирные черные кресты, которыми были перечеркнуты плакаты с объявлениями о митинге, ради которого они и приехали. Угощая гостей кофе и сигаретами, дон Кало попытался их успокоить. Виллальба похожа на монастырь, заверял он, здесь ничто не нарушает спокойствия. Но если они настаивают на том, чтобы выступить с речью, то им следует помнить об учтивости. Когда дон Кало закончил свою маленькую речь, активисты снова отправились на площадь, готовые к тому, что им окажут противодействие.

В отличие от некоторых местных коммунистов и социалистов большинство обитателей Виллальбы считали, что благоразумнее слушать речи, находясь под защитой закрытых жалюзи. Когда активисты вышли из бара, на площади уже собралась группа людей дона Кало. Они стояли, скрестив руки на груди, и с ухмылками разглядывали чужаков. Среди них был и племянник дона Кало, недавно сменивший дядю на посту мэра. Выйдя из бара, старый мафиози присоединился к группе своих людей.

Панталеоне забрался на стол и представил главного оратора. Лидер коммунистов Джироламо Ли Каузи был не из тех, кого можно запугать. Всего за несколько недель до этих событий Каузи впервые возвратился на родной остров после двадцати лет отсутствия, большую часть которых он провел в качестве политзаключенного, брошенного в тюрьму режимом Муссолини, и в качестве лидера итальянского сопротивления, боровшегося против нацистов в Милане. Он отличался хладнокровием и в то же самое время был харизматическим оратором, итальянская речь которого изобиловала диалектическими оборотами. Он говорил о том, как жестоко обращаются промышленники и землевладельцы с рабочими и крестьянами. Впоследствии приехавшие вместе с ним активисты утверждали, что слышали одобрительные возгласы, доносившиеся из-за закрытых жалюзи окон: «Он прав! То, о чем он говорит, написано в Евангелии».

Дон Кало был ошеломлен. Не испугавшись, Ли Каузи стал говорить о том, как крестьян Виллальбы обманывает один «могущественный арендатор», что было почти прямым указанием на дона Кало. «Это ложь!» – завопил главарь мафии. Люди немедленно стали уходить с площади. Какой-то старик попросил дона Кало разрешить дослушать оратора. Ведь сейчас все-таки политическая свобода, добавил он. Его сбили с ног, когда раздались первые выстрелы. Затем последовал настоящий кошмар.

Поразительно, но, несмотря на свистевшие пули, Ли Каузи продолжал стоять на своей импровизированной трибуне и даже попытался взять ситуацию под контроль, предложив вступить в открытую дискуссию с любым, кто не согласен с ним. Племянник дона Кало бросил гранату. От ее взрыва Ли Каузи упал, раненный в ногу. Панталеоне позаботился о лидере коммунистов, оттащив его в безопасное место. Чтобы прикрыть отход, он стрелял в воздух из своего пистолета. Более дюжины пулевых отверстий было обнаружено в стене за тем местом, откуда Ли Каузи выступал с речью. Были ранены четырнадцать человек.

Наконец дон Кало унял своих людей и предложил помочь отремонтировать грузовик, который получил повреждения от взрыва гранаты. Спустя несколько дней он направил своего эмиссара в больницу, поручив ему принести извинения лежавшему там Ли Каузи. Но это была пустая формальность – перестрелка в Виллальбе уже достигла своей цели, которая заключалась в том, чтобы запугать людей. Спустя полгода дон Кало укрепил свое политическое влияние, став, управляющим земельного участка Миччише.

Инцидент в Виллальбе широко освещался в прессе освобожденной Италии. Он в большей степени, нежели все ранее совершенные доном Калоджеро Виццини злодеяния, способствовал тому, что его имя получило широкую известность. Но это его не слишком беспокоило. На самом деле то, как он умел уклоняться от юридической ответственности, лишь укрепляло его репутацию. Используя свои связи, он, пока тянулось следствие, устраивал себе длительные выходы на свободу с подпиской о невыезде. Так продолжалось до ноября 1949 года, когда дон Кало и его племянник были признаны виновными в нанесении ранений Ли Каузи. В результате дон Кало был приговорен к пяти годам тюремного заключения. В ответ на это он просто пустился в бега, пока вновь не получил ограниченную свободу, дарованную ему на период рассмотрения апелляционной жалобы. В 1954 году приговор, наконец, утвердили, но дон Кало был помилован. Судья признал, что «ему было указано на то, что дон Кало является главой мафии»; но, учитывая возраст и немногочисленность прежних осуждений, он решил избавить дона Кало от какого бы то ни было наказания.

События в Виллальбе послужили началом длительное периода, в течение которого мафия совершала нападения на лидеров политических партий и профсоюзов, а также на простых крестьян. Этот период продолжался вплоть до 1950-х годов. Десятки подвергшихся нападениям активистов оказались не столь удачливы, как Ли Каузи и Панталеоне. Каждое совершенное убийство имело хорошо знакомые юридические последствия: подозреваемые в совершении убийства освобождались за недостаточностью улик. В некоторых городах и деревнях крестьянское движение подверглось такому террору; что было вынуждено подчиниться требованиям мафии.

 

Что касается дона Калоджеро Виццини, возникает важный вопрос: считался ли дон Кало и внутри мафии такой же влиятельной фигурой, каковой он, как известно, считался за ее пределами? И могла ли «чечевичная столица» Виллальба быть центром «общества чести»?

Судя по всему, агенты американских секретных служб всегда относились к дону Кало именно как к главе мафии. Открывшееся в феврале 1944 года американское консульство в Палермо полагалось на те сведения, которые получало Управление стратегических служб. В свою очередь, УСС отчасти полагалось на сведения, поступавшие от мафии, и в особенности от дона Кало. Одно время Джозеф Руссо, возглавлявший отделение УСС в Палермо, встречался с ним и с другими главарями мафии «по меньшей мере раз в месяц». В тайной переписке Виццини значился под кодовым именем «Лягушка». Руссо говорил, что мафиози обращались к нему за «моральной поддержкой» и за покрышками для грузовиков, которые им требовались для того, чтобы делать «их славную работу, их добровольный вклад. Каким бы он ни был».

Но даже если этот обмен был столь тривиальным, как утверждает Руссо, и даже если дон Кало вводил УСС в заблуждение относительно власти, которой он обладал на острове, нам не следует думать, что события, развернувшиеся в маленькой Виллальбе, имели второстепенное значение. Еще в 1922 году полуграмотный дон Кало, у которого были обширные интересы в сфере добычи серы, отправился в Лондон для того, чтобы принять участие в переговорах на высшем уровне относительно создания англо-итальянского серного картеля, способного конкурировать с американцами. В состав маленькой сицилийской делегации входил и один из будущих магнатов итальянской химической промышленности.

Имевшиеся у дона Кало контакты с политиками и клерикалами также способствовали тому, что он пользовался огромной политической поддержкой. В течение нескольких лет после проведения «Операции Хаски» некий Анджело Камма-рата занял посты префекта Кальтанисетты, управляющего имуществом местной епархии и продовольственными запасами Сицилии и уполномоченного по аграрной реформе. Он тесно сотрудничал как с епископом, так и с доном Кало.

Происходившие вне контроля мафии экономические перемены также сыграли на руку дону Кало. Война и фашизм стали причиной того, что животноводство и земледелие в течение всей первой половины двадцатого столетия оставались наиболее важными отраслями экономики Сицилии. В суровом 1944 году расположенная в глубине острова провинция Кальтанисетта собрала больше зерна, чем любая западная провинция Сицилии. Сбор и торговля лимонами, являвшиеся основной статьей дохода мафиозного клана Палермо, оказались парализованы экспортным кризисом. Положение дона Кало внутри мафии, вероятно, отражало временное смещение центра криминальной экономики: из столицы и ее пригородов он переместился в сельскую глубинку.

Нельзя сказать, что дон Кало всю жизнь провел на этих холмах. Он имел опорный пункт в отеле «Солее», расположенном на палермской Корсо Витторио Эмануэле. Там он провел последние годы жизни под присмотром двух облаченных в вельвет молодых воров.

Но именно политическое влияние дона Кало оказалось самым значительным его вкладом в дело возрождения мафии. Он принимал непосредственное участие в создании на территории послевоенной Сицилии одной дружественно настроенной к мафии структуры, которая станет свидетельницей затухания сепаратизма и появления новой общенациональной партии, готовой использовать «общество чести» в традиционном для него качестве инструмента осуществления политики на местах.

В сентябре 1945 года, спустя год после побоища в Виллальбе, дон Кало оказался единственным мафиози, который присутствовал на тайном собрании лидеров сепаратистов. На этом собрании было принято решение поднять вооруженный мятеж. Отчаяние заставило сепаратистов пойти на такой шаг. Вместе с уходом ВПСОТ они лишились той поддержки, которую им оказывали американцы. Теперь сепаратистам пришлось соперничать с новой партией общенационального масштаба: христианскими демократами, или, сокращенно, ХД. Согласно одному точному замечанию, вместо того чтобы объявить полную независимость, региональное собрание Сицилии выпустило пар из движения сепаратистов. Дон Кало был на этом собрании, поскольку, используя полученные через него сведения, сепаратисты могли оказать помощь крупным бандитским группам, которые все еще бродили по сельской местности. Несмотря на это, силы мятежников были легко разбиты.

В связи с разгромом сепаратистов дон Кало стал все более склоняться к тому, что именно христианские демократы, а не сепаратисты, будут лучшими проводниками его интересов. Должно быть, как в нем самом, так и внутри мафии произошел плавный, но весьма решительный сдвиг в сторону ХД. Некоторым из политиков партии ХД было суждено стать посредниками между сицилийской организованной преступностью и Римом. В этом качестве мафия с удовольствием использовала их в течение более чем четырех десятилетий.

Христианские демократы совсем не подходили на роль авангарда мафии. На заре итальянской республики они стояли за незыблемость института семьи, частную собственность и социальное спокойствие. На Сицилии они особенно пытались найти поддержку у тех крестьян, которые имели маленькие клочки земли и боялись коммунистов. Помимо прочего, ХД располагали поддержкой со стороны Ватикана, что давало им огромное преимущество. В 1947 году началась «холодная война», и христианские демократы сразу же получили возможность использовать поддержку Америки в своей борьбе с коммунистической партией Италии, которая была самой влиятельной коммунистической партией во всей Западной Европе. В том же самом году лидер ХД исключил левые партии из коалиционного правительства Италии. Весной 1948 года в Италии состоялись первые со времени установления режима Муссолини парламентские выборы, которые закончились триумфом христианских демократов. В течение всех последующих сорока пяти лет они будут удерживать в своих руках государственную власть.

Именно традиционная склонность проводить политику, основанную на оказании взаимных услуг, стала причиной решения ХД обратиться к мафии. Сицилийское отделение партии состояло из множества местных фракций, существовавших за счет частной финансовой поддержки. Лидеры этих фракций охотно устанавливали такие личные взаимоотношения, которые вполне устраивали мафию. Теперь можно было, наконец, возобновить обмен услугами, который всегда существовал между политиками и преступниками и который был столь затруднен при фашистах. Рука руку моет, как гласит сицилийская поговорка.

Союз между «людьми чести» и лидерами ХД едва ли был тайной. В ходе подготовки к решающему дню выборов 1948 года дон Кало и его сатраrе, босс Муссомели Джузеппе Дженко Руссо, приняли участие в роскошном предвыборном банкете ХД, состоявшемся в палермском отеле «Вилла Игеа», который был одним из старинных дворцов семейства Флорио. Оба мафиози сидели за одним столом с лидерами партии. В 1950 году дон Кало был свидетелем на церемонии бракосочетания старшего сына Дженко Руссо. В том же качестве на этой церемонии присутствовал и президент сицилийского регионального собрания христианских демократов. Подобные «случайные встречи» не считались чем-то зазорным, и никто не пытался их скрыть. В то время политики и главари мафии зачастую намеренно выставляли такие встречи напоказ, чтобы показать прочность союза между мафией, которая обладала тайной властью, и крупными политиками нового поколения, которые держали в своих руках бразды официальной власти.

В 1950 году именно христианские демократы стали той партией, которая окончательно решила земельный вопрос. Но сделали они это вполне привычными для них методами. Перераспределение оставшихся земельных участков было доверено независимому правительственному комитету, ставшему инструментом финансовой поддержки местных лидеров ХД. Коррупция была характерной особенностью Сицилии, треть бюджета которой уходила на содержание административного аппарата. Между тем многие землевладельцы смирились с неизбежностью и стали избавляться от своих участков. Зачастую они продавали их мафиози, и в том числе дону Кало, который в тот период получал огромную прибыль с перепродажи клочков земли крестьянам.

В 1950 году правительство объявило о грандиозной программе инвестиций в отсталую экономику Южной Италии. Принятию этой программы суждено было стать главным поворотным пунктом в истории мафии. Впредь, если она хотела получить доступ к основным источникам богатства Сицилии, ей нужно было обращаться к профессиональным политикам, а не к землевладельцам. Процесс восстановления демократии в Италии (и роли мафии как теневой власти на острове) близился к завершению.

И все же, несмотря на все эти факты, конкретная степень власти, которой дон Кало обладал внутри «общества чести», остается неизвестной. Спустя некоторое время мафиози-перебежчики отрицали тот факт, что он когда-либо возглавлял мафию всей Сицилии. На самом деле считается, что дон Кало и его преемник Джузеппе Дженко Руссо раздражали других главарей мафии тем, что сделали себя объектами повышенного интереса средств массовой информации. «Видел в сегодняшней газете Джину Лоллобриджиду» – часто спрашивал один мафиози другого, имея в виду снимок Дженко Руссо, известного своими грубыми, уродливыми чертами лица.

Мы не знаем, насколько централизованной была структура мафии после освобождения Италии союзниками. Существует традиционное предположение, что в ходе последовавших за падением фашизма родовых мук, которые испытывала мафия, ее боссы в первую очередь возродили прежние связи друг с другом. Затем они попытались найти источник информации, располагавший прямым доступом в те сферы, где принимались политические решения, а также верховного руководителя, который благодаря искусству дипломатии мог бы уравновешивать их собственные противоречивые интересы. Кандидатура дона Кало очень хорошо подходила и на ту, и на другую роль.

Он, разумеется, никогда не подтверждал, что данная теория верна. В интервью, которое он дал одной газете незадолго до смерти, престарелый «крестный отец» весьма скромно отозвался о своей работе. «Фактом является то, что каждому обществу нужен такой человек, которому можно поручить разобраться в ситуации, когда она становится сложной. В принципе, такие люди являются представителями государства. Но там, где государство не существует или не располагает достаточной силой, есть отдельные личности, которые…»

С языка заинтригованного журналиста сорвалось слово «мафия».

«Мафия! – с улыбкой пробормотал дон Кало. – А что, мафия действительно существует?»

Десятого июля 1954 года дон Кало тихо скончался на руках своего племянника. В прессе утверждалось, что последними произнесенными им словами было: «Как прекрасна жизнь». Считается, что после его смерти осталось состояние на сумму в 1 миллиард лир. Впрочем, проверить эти сведения невозможно. Практически на протяжении всей истории мафии степень богатства ее членов всегда оставалась тайной. На роскошных похоронах дона Кало присутствовало множество высокопоставленных политических деятелей и авторитетов преступного мира. Все они шли за катафалком, который тащили четыре лошади с черными плюмажами. На неделю были закрыты муниципалитет Виллальбы и штаб-квартира местного отделения ХД. К дверям церкви кто-то прикрепил листок со следующей элегией:

 

«Смиренный со смиренными,

Великий с великими,

Он словом и делом всем доказал,

Что мафия не преступна.

Она стояла всегда за закон

И за защиту всех прав.

Величие личности того, кто ушел,

Останется в наших сердцах».

 

Еще при жизни дона Кало крестьяне Виллальбы часто повторяли посвященный ему же, но гораздо менее возвышенный куплет следующего содержания: «Си avi dinari е amicizia, tenV nculu la giustizia» – «Он, у которого всюду друзья и денег невпроворот, если захочет, то и закону задницу он надерет».

 

Знакомство с семейством Греко

Долгосрочные перспективы дальнейшей деятельности «общества чести» были связаны не с маленькой Виллальбой, а с традиционными бастионами мафии,… В период с 1946 по 1947 год шла на редкость свирепая межклановая война, полем… Из поколения в поколение одно семейство пользовалось безусловным уважением жителей Чиакулли – семейство Греко. В 1946…

Последний бандит

Начиная с 60-х и 70-х годов девятнадцатого столетия мафия всегда находилась в близких и в то же время двойственных отношениях с бандитами. Когда это… Находясь в зените своей мрачной славы, Сальваторе Джулиано был в равной… Несмотря на такое количество книг, только кино смогло должным образом передать главную особенность жизни Джулиано:…

Глава 7 Господь Бог, бетон, героин и Коза Ностра: 1950-1963 гг.

Первые шаги Томмазо Бушетты

Возможно, именно в первые послевоенные годы сицилийская мафия стала называть себя Коза Нострой, что означает «наше дело». Это самое современное из… Томмазо Бушетта считал, что Коза Ностра – древнее название. Нет свидетельств… Высказываниям Бушетты не всегда можно полностью доверять. Во-первых, он вспоминает 1950-е годы как «старые добрые…

Разорение Палермо

«Разорение Палермо», под которым следует понимать строительный бум конца 1950-х и начала 1960-х годов, до сих пор приводит жителей города в уныние.… Когда-то здесь стояла окруженная пальмами вилла Дель-елла. Сторожевая башня,… Когда закончилась Вторая мировая война, Палермо все еще оставался тем же самым городом, каким он был во времена…

Джо Банан едет в отпуск

От всех других боссов, возглавлявших пять мафиозных кланов Нью-Йорка, Джузеппе Бонанно по прозвищу Банан отличался самым продолжительным сроком… В 1983 году Джо Банан опубликовал книгу «Человек чести», представлявшую собой… Читая вздорную книгу Бонанно, невозможно представить, что на самом деле его отпуск на Сицилии оказался поворотным…

Глава 8 Первая война мафии и ее последствия: 1962-1969 гг.

Бомба Чиакулли

На обочине дороги, пробирающейся сквозь мандариновые рощи Чиакулли, стоит памятник, посвященный одному из самых ужасных преступлений Коза Ностры.… Памятник стоит в маленьком саду, из которого открывается величественный и… Памятник не только возвышается над ландшафтом, измененным мафией, но и символизирует поворотный момент в истории…

Как Чикаго в двадцатые? Первая война мафии

В конце 1962- начале 1963 года взрывы, погони и перестрелки стали регулярными происшествиями в Палермо. Газеты с иронией сообщали, что столица… Одно «чикагское клише» можно отбросить сразу же. Принято считать, что личности… Анджело Ла Барбера заслуживает более пристального внимания. Действительно ли он принадлежал к «новым» мафиози? Он…

Антимафия

Годы, предшествовавшие взрыву в Чиакулли, были нелегким временем для всех, кто отваживался выступать против мафии. И церковь, и партия христианских… Вдохновленные примером США, где комитет Кефовера проводил слушания по… Однако к тому времени политический ландшафт Италии уже начал меняться: христианские демократы раскололись, некоторые…

Глава 9 Истоки второй войны мафии: 1970-1982 гг

 

 

.

Возвышение корлеонцев: Эпизод первый – Лучано Леджо (1943-1970)

 

Как и большинство фильмов американского производства, «Крестный отец» Фрэнсиса Форда Копполы, пошедший в прокат в Италии в 1972 году, был принят неодобрительно. Один критик назвал его «дистиллятом общих мест из истории итало-американских гангстеров». Отчасти это мнение, вероятно, было продиктовано обидой на США, которые через Голливуд стремились доказать всему миру, что мафия – сугубо американское «изобретение». Тот же самый критик охарактеризовал сицилийские эпизоды «Крестного отца» как «оскорбительно глупые» – ив данном случае был абсолютно прав: сцены сицилийской жизни в этом «крестном отце» всех фильмов о мафии и вправду изобилуют нелепостями. Вспомним Майкла Корлеоне в исполнении Аль Пачино, прогуливающегося по улицам города, чье имя он носит. Пораженный затянутыми черной материей ставнями и объявлениями о похоронах на стенах, он спрашивает сам себя вслух, куда подевались люди. «Все мертвы,- отвечает телохранитель, – от вендетты». Последнее слово он произносит так, словно это – некий природный катаклизм, что-то вроде Черной смерти, выкосившей население острова.

В те времена, когда по фильму Майкл Корлеоне посещал родной город, население острова страдало не столько от мафии, сколько от тифа: летом 1947 года от этой болезни скончались сорок или около того человек. Корлеоне, дороги и канализация которого были разрушены гусеницами американских танков, пребывал в незавидном положении. Число убийств, конечно же, не дотягивало до апокалиптического уровня, предложенного фильмом, но было, тем не менее, поразительно высоким. Одиннадцать убийств в 1944-м, шестнадцать – в 1945-м, семнадцать- в 1946-м, восемь в 1947-м и пять в 1948 году. Как и повсюду в Западной Сицилии, на эти годы пришлось возрождение мафии и кровавые расправы с вдохнувшими свободы крестьянами. Что касается Корлеоне, статистика преступности послевоенных лет в этом городе вызывает сегодня особый интерес, поскольку именно в те годы совершал свои первые убийства Лучано Леджо, мафиозо, добившийся впоследствии немалого влияния внутри Коза Ностры. Следуя примеру Леджо, его любимый ученик и земляк Коротышка Тото Риина во время второй войны мафии (1981-1983) учинил беспрецедентное избиение «людей чести». При Риине корлеонцы установили в мафии диктатуру – и, сами того не желая, почти покончили с мафией как с преступной организацией. Даже нынешний наследник Риины на посту «босса боссов» – человек, рожденный в Корлеоне и учившийся у Лучано Леджо. Не удивительно поэтому, что автор «Крестного отца» Марио Пьюзо, подбирая имя для своего героя дона Вито Корлеоне (сначала Андолини), остановился на названии города, подарившего миру наиболее жестоких и могущественных «людей чести».

Широко известны фотографии Лучано Леджо, сделанные на суде в Палермо в 1974 году. По ним трудно отказаться от впечатления, что он намеренно изображает из себя дона Корлеоне в исполнении Марлона Брандо. Сигара, тяжелый подбородок, высокомерный вид – пожалуй, между вымышленным персонажем и реальным человеком действительно имеется определенное сходство. Вообще-то лицо Леджо примелькалось в прессе еще до того, как «Крестный отец» вышел в прокат. Даже в отчетах Антимафии, которую никак не заподозрить во внимании к таким «легкомысленным» вещам, как внешность ответчиков, упоминаются «крупное, круглое, бесстрастное» лицо Леджо, его «ироническая, почти презрительная» усмешка (эти отчеты были опубликованы в год проката фильма). Если кинематографический дон Вито представлял собой образ мафии, какой она сама желала себя видеть, – справедливой и ориентированной на семейные ценности, то Лучано Леджо, по контрасту, олицетворял собой переменчивый нрав и жестокость мафиози. Тяжелые веки Брандо наделяли его персонажа почти аристократической надменностью; глаза навыкате Леджо говорили о непостоянстве и злонамеренности. Один pentito заявил, что «взгляд Леджо приводил в ужас самих мафиози. Достаточно было малейшего повода, чтобы он рассвирепел, и тогда его глаза начинали сверкать и все вокруг замолкали… В такие моменты начинало пахнуть смертью». Таков был человек, который, по словам того же pentito, однажды убил мафиозо и его любовницу, а потом изнасиловал и убил ее тринадцатилетнюю дочь.

Впрочем, если анализировать историю жизни Лучано Леджо с точки зрения психологии и психиатрии, она вполне укладывается в традиционное гангстерское клише. Безусловно, Леджо внушал страх, но причина, по которой он и его сторонники добились значительного влияния в Коза Ностре, состоит отнюдь не в том, что они были сделаны из более «жесткого» материала, нежели прочие мафиози. Скорее, причина заключается в том, что они изменили мафиозную тактику, придав новое содержание старым методам. Корлеонцы создали систему доминирования, идеально подходившую к новому политическому климату, который сложился на острове благодаря деятельности Антимафии, когда государство и общественное мнение обратили внимание на «проблему мафии», а вовлечение в наркоторговлю заставило пересмотреть традиционную структуру семей. Внутри Коза Ностры корлеонцы стали тем, чем сама Коза Ностра была для Сицилии – тайным и смертоносным паразитом. Чтобы понять, как сложилась и оформилась эта тактика, нужно проследить за возвышением корлеонцев – и начать с первых убийств, совершенных Леджо в 1940-е годы.

Лучано Леджо родился в 1925 году в бедной семье. Когда «общество чести» возродилось после высадки союзников в 1943 году, мелкого воришку Леджо завербовал Микеле Наварра, врач по профессии и капо Корлеоне по роду занятий. (В мафии много медиков, подобных Наварре, который в Корлеоне был лечащим врачом, а в 1946 году стал директором клиники, после того как его предшественник на этом посту был убит неизвестными.) Благодаря поддержке Наварры Леджо в двадцатилетнем возрасте стал охранником поместья неподалеку от Корлеоне. Еще со времен крестьянского вожака Бернардино Верро охранниками пригородных поместий становились мафиози, которые пользовались своим служебным положением, чтобы мошенничать, красть, запугивать работников и «снимать сливки» с землевладельцев.

В 1948 году, быть может, по приказу Наварры, Леджо совершил одно из наиболее громких политических убийств послевоенных лет, а крестьяне Корлеоне получили нового мученика-социалиста. Вечером 10 марта – близились первые всеобщие парламентские выборы – Леджо вывел под дулом пистолета из города активиста профсоюзного движения и ветерана Сопротивления Плачидо Риззотто; за городом он поставил Риззотто на колени и трижды выстрелил ему в голову. Останки Риззотто, вместе с еще двумя скелетами, были обнаружены восемнадцать месяцев спустя на дне шестидесятиметровой шахты. Жертву опознали по нескольким фрагментам одежды и по американским башмакам на резиновой подошве. Леджо остался вне подозрений, хотя двое подручных, помогавших ему похитить Риззотто, пришли в полицию с повинной и рассказали, где искать тело. В 1996 году (раньше, видимо, не было возможности) перед зданием городского совету Корлеоне установили бюст Плачидо Риззотто.

Вскоре после убийства Риззотто Леджо пустился в бега. Его задержали было в 1964 году, однако он сумел ускользнуть шесть лет спустя, чтобы попасться окончательно уже в 1974 году. От правосудия он скрывался так долго, что даже заработал прозвище Алый Первоцвет1. С литературным «прототипом» у Леджо, впрочем, было мало общего: он не отличался такой ловкостью и таким здоровьем, страдал хроническим простатитом и спондилезом (воспалением позвоночника, из-за которого ему приходилось носить фиксирующий кожаный пояс). Проблемы со здоровьем означали, что большую часть времени в бегах он провел в дорогих клиниках и на курортах. Следует, кстати говоря, отметить, что в подобном «уходе в подполье» для мафиози нет ничего необычного. Даже старый толстый дон Кало Виццини прибегал к этому средству. С другой стороны, до Леджо никто не проводил в «подполье» столько времени. Он стал образцом для корлеонцев, которые все постепенно превратились в Алых Первоцветов, неуловимых не только для правосудия, но и для соперников и конкурентов. Эта неуловимость стала частью новой мафиозной модели поведения: босс больше не проводил совещаний за столиком кафе на местной пьяцце, но где он устраивал сборища – оставалось лишь догадываться. Доказательством же существования и могущества мафии служили учиняемые ею жестокие расправы.

В 1956 году Леджо, по-прежнему числившийся в розыске, организовал животноводческую ферму в качестве прикрытия для операций по угону и перепродаже домашнего скота. Эта ферма стала его вызовом недавнему покровителю и боссу Микеле Наварре. Для начала Леджо заставил одного из людей Наварры отказаться от своей доли в ферме; затем, когда доверенный помощник Наварры приобрел земли по соседству с фермой, Леджо принялся донимать его постоянными набегами и хулиганскими нападениями. Вполне предсказуемо, что в июне 1958 года на ферму Леджо явились посланные Наваррой киллеры. Но, видимо, они находились под впечатлением репутации Леджо как меткого стрелка, поскольку открыли огонь слишком уж издалека, что позволило Леджо разделаться с ними ценой всего лишь царапины на руке.

Другого шанса Наварре он предоставлять не собирался. Два месяца спустя Наварра возвращался на машине в Корлеоне из Леркара Фридди вместе еще с одним врачом, нисколько не замешанным в дела мафии. За одним из поворотов дороги их ожидала «Альфа Ромео 1900», принадлежавшая Леджо. Глазам полицейских и репортеров, прибывших позднее на место расправы, предстала изрешеченная пулями машина жертв у подножия горного склона, причем пулевых отверстий на ней было столько, что ее впору было отправлять в Голливуд в качестве реквизита для гангстерских фильмов. После случившегося десятилетием ранее убийства Плачидо Риззотто это было первое преступление в Корлеоне, попавшее в заголовки общенациональных газет. Зловещая слава Леджо распространилась далеко за пределы родного города.

Выступление против Наварры было со стороны Леджо весьма рискованным шагом. Доктор воплощал собой стабильность, столь ценимую Коза Нострой, и был заметной политической фигурой, поскольку помимо прямых медицинских обязанностей возглавлял крестьянскую федерацию Корлеоне и профсоюз фермеров, а также занимал должность инспектора фонда социального страхования; среди его друзей насчитывалось немало влиятельных личностей, а один из его братьев руководил сицилийской автобусной компанией, основанной, к слову, самим Наваррой в 1943 году- первыми транспортными средствами этой компании стали брошенные армейские грузовики. Кроме того, Наварра контролировал большое количество голосов избирателей, поддерживал христианских демократов и пользовался уважением других боссов мафии, располагал как опытными боевиками, так и связями в Соединенных Штатах. Незадолго до смерти он даже удостоился чести быть возведенным в рыцарское достоинство (в итальянском варианте этого британского феномена), несмотря на подозрения в причастности к убийству Риззотто. Не удивительно, что жители Корлеоне называли его «U patri nostrb – «Наш отец». В истории мафии чрезвычайно редки случаи, когда «скороспелым самозванцам» позволяют безнаказанно расправляться со столь уважаемыми персонами.

После убийства Наварры Леджо не оставалось ничего другого, как продолжать начатое: отныне для него слова «выживание» и «победа» стали синонимами. Через месяц после гибели Наварры трое наиболее грозных помощников доктора были убиты в перестрелке в самом центре Корлеоне; несколько случайных свидетелей столкновения, в том числе детей, были ранены. За Корлеоне в прессе закрепилось прозвище Тум-стоун. В октябре 1958 года газета «Д’Оrа» посвятила целую полосу деятельности Леджо под заголовком «Опасно для жизни». Три дня спустя в редакции газеты взорвалась бомба.

Перестрелки и похищения людей в Корлеоне продолжались на протяжении пяти лет. Банда Леджо неуклонно приближалась к окончательной победе над сторонниками Наварры, когда взрыв в Чиакулли 30 июня 1963 года спровоцировал волну арестов и заставил мафию в Западной Сицилии фактически полностью затаиться. Самого Леджо арестовали в Корлеоне в 1964 году, в доме, принадлежавшем некой старой деве средних лет, до тех пор не вызывавшей у полиции ни малейших подозрений, поскольку она была когда-то невестой убитого мафией социалиста Плачидо Риззотто.

Когда в 1969 году шестьдесят четыре участника войны между бандой Леджо и сторонниками Наварры оказались на скамье подсудимых, их всех оправдали. Как ни удивительно, в «послужном списке» Леджо, несмотря на почти пятнадцать лет в роли киллера, всего один обвинительный приговор – за кражу нескольких снопов пшеницы. В документах парламентской комиссии по расследованию деятельности мафии утверждается, что оправданием мафиози обязаны запугиванию свидетелей и тому обстоятельству, что судья продемонстрировал чрезмерную «бессознательную придирчивость» по отношению к доказательствам, собранным обвинением. Похоже, Леджо удалось в промежуток между завершением расследования и началом суда уничтожить часть улик. Так, на месте расстрела Наварры были найдены фрагменты заднего стоп-сигнала автомобиля марки «Альфа Ромео». Эти фрагменты описали, сложили в мешок и отправили на хранение; когда впоследствии мешок открыли, выяснилось, что в нем находятся фрагменты стоп-сигнала машины совсем другой марки. Обвинение опротестовало оправдательный приговор, но к тому времени, когда состоялся второй суд и Леджо получил пожизненный срок, он снова скрылся в «подполье».

После оправдания банды Леджо мафия резко активизировалась. И постепенно стало ясно, что расклад сил внутри Коза Ностры изменился. Среди тех, кто убивал Кобру Микеле Каватайо на виале Лацио, были двое приближенных Леджо – Калоджеро Багарелла (он погиб в перестрелке, и это его тело запихнули в багажник) и Трактор Бернардо Провенцано (нынешний «босс боссов»). Статус, достигнутый Леджо в Коза Ностре, подтвердила Комиссия, воссозданная вскоре после расправы с Каватайо. Первоначально в нее входили три человека. Первым был Гаэтано Бадаламенти, крупный наркоторговец с надежными связями за океаном, один из тех, кто, собственно, и составлял положение о Комиссии. Второй – «Принц Виллаграции» Стефано Бонтате, капо самой крупной из семей Палермо, отпрыск уважаемой мафиозной династии – его отец нес гроб на похоронах дона Кало Виццини. Третьим оказался сам Лучано Леджо, хотя на заседаниях Комиссии его зачастую представлял доверенный человек – Коротышка Тото Риина.

Появление этого триумвирата означало, что новая Комиссия будет отличаться от той, которую учредили вслед за визитом на Сицилию в 1957 году Джо Банана. Из положения о Комиссии убрали правило, возбранявшее боссам присутствовать на заседаниях. Члены триумвирата стали, несомненно, наиболее влиятельными и могущественными «людьми чести» в Палермо, а следовательно, и во всей сицилийской мафии. Комиссия отныне представляла собой не просто противовес власти боссов, как надеялся когда-то Бушетта; она превратилась в орган власти, перекраивавший всю мафиозную структуру. Когда в 1974 году Комиссия заработала в расширенном составе, Коза Ностра уже приобрела ту иерархическую систему управления, которую Томмазо Бушетта описывал магистрату Джованни Фальконе и которая существует по сей день.

Каким же образом Лучано Леджо, выходец из беднейших кварталов Корлеоне, сумел подняться до высот власти и занять место в палермской элите? Ответ прост. Несмотря на ту зловещую ауру, которую придали Корлеоне Леджо и его кинематографический визави Марлон Брандо, этот город никогда не был «столицей» мафии. Задолго до первого ареста в 1964 году Леджо распространил свое влияние далеко за границы Корлеоне, закрепился там, где это имело смысл, – а именно в Палермо.

Как раз в Палермо Леджо провел большую часть того срока, когда он скрывался от правосудия; на городской оптовый рынок крошечная транспортная фирмочка Леджо доставляла мясо краденого домашнего скота; в Палермо «нахальный корлеонский казнокрад» Вито Чианчимино проталкивался к заветному месту в городском совете; в Палермо Леджо владел компанией, продававшей игральные автоматы, под завязку набитые контрабандными сигаретами. Леджо поддерживал тесные контакты с мафиози, имена которых вписаны в историю первой войны мафии, – братьями Ла Барбера, Бушеттой, Греко, Каватайо, Торреттой. В Палермо были «корни» мафии, в Палермо сосредотачивалась мощь «общества людей чести», поэтому Палермо суждено было стать главным призом во второй мафиозной войне.

 

Духовный кризис Леонардо Витале

История сицилийской мафии состоит не только из политических кампаний, коммерческих предприятий и войн. Десятилетие 1970-х стало сценой, на которой… Около одиннадцати вечера 29 марта 1973 года Леонардо Витале вошел в местную… Через три недели после явки Витале с повинной следственный магистрат пригласил в тюрьму Уччардоне группу судебных…

Смерть «левого фанатика»: Пеппино Импастато

В 1970-е годы – иначе «годы свинца» – итальянской демократии пришлось выдержать самые тяжелые со времен фашизма испытания. В очередной раз борьба с… Эта стратегия была реакцией правых на растущее влияние левого крыла. В… Взрыв на Пьяцца Фонтана символизировал начало эпохи политической нестабильности и насилия. На протяжении последующего…

Банкиры, масоны, налоговые инспекторы и мафиози

Благодаря доходам с наркобизнеса, поступавшим из Соединенных Штатов, в маленьких крестьянских домишках появлялись золотые унитазы, возводились… В центре скандала оказался банкир Микеле Синдона. В начале 1970-х годов… Летом 1982 года под мостом Блэкфрайарс в Лондоне был найден труп другого итальянского банкира, Роберто Кальви. Во…

Глава 10 Terra infidelium: 1983-1992 гг.

Добродетельное меньшинство

Один британский историк упоминал о «добродетельных меньшинствах», разумея конкретные социальные группы в итальянском обществе. Не многие страны… Добродетельным меньшинствам Италии редко приходилось столь же несладко, как в… Парламентские фракции фактически открыто торговали собой, общество все сильнее разочаровывалось и утрачивало последние…

Почтенные трупы

Эмануэле Нотарбартоло, банкир и бывший мэр Палермо, был заколот в поезде в 1893 году; Джо Петросино, нью-йоркский полицейский, застрелен на Сицилии… При взгляде назад становится ясно, что новая волна насилия началась в 1970… Показная дерзость и жестокость, с которой совершались все эти убийства, также представляли собой послание корлеонцев…

Наблюдая за боем быков

Джованни Фальконе и Паоло Борселлино сдружились задолго до того времени, когда им поручили готовить материалы обвинения к «максипроцессу» (в их… Фальконе и Борселлино по-разному относились к городу, в котором они жили и… Оба черпали силы в крепнувшем на Сицилии общественном движении против мафии. Студенты устраивали демонстрации на…

Исход «максипроцесса» и его последствия

Приговор по итогам «максипроцесса» был оглашен 16 декабря 1987 года. Из 478 обвиняемых 114 были оправданы, а тех, кого признали виновными, присудили… В последующие дни газеты, которые поддерживали магистрратов, провозгласили… Фальконе воспринял приговор как доказательство того, что, «уважая правила демократии, мы можем добиться существенного…

Глава 11 Террористические акты и «погружение»: 1992-2003 гг.

Вилла Тото Риины

Корлеонский сельскохозяйственный колледж представляет собой весьма любопытное здание, по внешнему виду которого вряд ли скажешь, что это… Риину никогда не спрашивали о том, что он намерен делать с домом, в который… К счастью, самоуверенность Риины оказалась необоснованной. К исходу 1995 года у «босса боссов» было конфисковано в…

После Капачи

«Вито, мой Вито. Ангел мой. Они забрали тебя. Я больше никогда не смогу тебя поцеловать. Я больше никогда не смогу тебя обнять. Я больше никогда не… На официальной церемонии похорон жертв террористического акта в Капачи именно… Итальянские политики испытывали непреодолимую моральную потребность доказывать свою непричастность к совершенному в…

Знакомство с Трактором

Бернардо Провенцано принадлежит настоящий рекорд. Он находится в розыске по обвинению в убийстве с того самого дня (10 сентября 1963 года), когда он… На протяжении последних четырех десятилетий роль Провенцано внутри Коза Ностры… В течение многих лет Провенцано находился в тени Риины. Когда Риину полностью поглотила война с государством,…

Мажордом и специалист по рекламе

Шестнадцатого апреля 2002 года был арестован Антонио Джуффре, нынешний главарь mandamento Каккамо по прозвищу Manuzza (Маленькая рука). Этим… В июне, поняв, что его предали, Джуффре стал сотрудничать со следствием: «Я… В том же самом 1993 году Коза Ностра организовала целую серию взрывов в материковой части Италии. Берлускони был занят…

Глава 12 Сыр рикотта и призраки: хроники Коза Ностры с лета 2003 г.

 

Утром 11 апреля 2006 года Италия еще переваривала результаты всеобщих выборов, когда разразилась настоящая сенсация: информационные агентства страны сообщили о поимке «Трактора» – Бернардо Провенцано. В теленовостях мрачные комментарии сторонников Сильвио Берлускони (которому для победы не хватило всего 26 000 голосов) перемежались репортажами с Сицилии.

Вскоре выяснилось, что Провенцано арестовали в результате полицейской спецоперации – в крохотном коттедже на окраине того городка, в котором он когда-то родился. Однако остальному миру пришлось подождать до полудня, чтобы увидеть первые кадры с изображениями человека, которого называют «призраком дона Корлеоне». К штаб-квартире полиции Палермо подъехала серая «альфа ромео». Офицеры, под черными плащами которых скрывались пуленепробиваемые жилеты, радостно вскинули руки. Из машины вышел невысокий седовласый человек, которого почти сразу заслонили широкие спины полицейских. Несмотря на крики «Bastardo!» и «Assassino!» – то есть «Мерзавец!» и «Убийца!», – его лицо, наконец выхваченное камерой, оставалось удивительно спокойным. Он поглядывал вокруг поверх очков в металлической оправе, придававших ему вид кабинетного ученого. Без малого 43 года в бегах завершились; на губах Провенцано играла легкая улыбка.

Даже этот неприметный человек с намеком на улыбку на губах не в состоянии оценить историческую значимость событий 11 апреля. Едва сообщения об аресте Провенцано подтвердились, многочисленные сторонники «теорий заговора» принялись выискивать всевозможные подводные течения и анализировать предполагаемые интриги, которые якобы и привели к этому торжеству законности. Реакция итальянского государства на действия сицилийской организованной преступности так долго оставалась весьма противоречивой, что общество в каждом слове и каждом поступке чиновников привыкло видеть «двойное дно». За 150 лет своего существования мафия преуспела во внушении недоверия к государству.

Поначалу сообщалось, что «босс боссов» позволил себя арестовать. Другая версия гласила, что Коза Ностра попросту сдала его, потому что он перестал быть полезным. За несколько дней до задержания адвокат Провенцано поведал, что его клиент мертв. Некоторые аналитики усмотрели в этом сообщении следующий подтекст: Коза Ностра дала понять, что ее лидер больше ей не нужен. Впрочем, в этих историях куда меньше от реальности, нежели от мифа о всемогуществе мафии.

В комментариях также утверждалось, что арест Провенцано был тщательно спланирован по времени. Будучи премьер-министром, Сильвио Берлускони не скрывал своего отношения к антимафиозным расследованиям. В июне 2003 года он заявил в интервью английскому журналу: «Эти следователи безумны!.. Чтобы заниматься такой работой, человек должен повредиться в уме, страдать психическим заболеванием». Вполне вероятно, что пока Берлускони оставался у власти, арестовать Провенцано не было ни малейшей возможности, и что полиция, окружившая коттедж Трактора близ Корлеоне, дожидалась результатов выборов.

Координатор поимки «босса боссов», федеральный прокурор по делам мафии Пьеро Грассо объяснил расчет времени ареста следующим образом: полиция задержала загадочного обитателя коттеджа, только окончательно удостоверившись в его личности и установив, что он в самом деле находится в доме. Решающим моментом, сигналом к выступлению стала рука Провенцано, высунувшаяся из-за двери, чтобы забрать тарелку с сыром рикотта, оставленную на крыльце.

Этому аресту предшествовал ряд событий, имевших немаловажное значение. Первый серьезный удар по системе, позволявшей Провенцано успешно скрываться, нанес его доверенный подручный Нино Джуффре по прозвищу «Короткая рука», который в апреле 2002 года сдался властям и сделался свидетелем обвинения.

В октябре следующего года Сальваторе Шаррабба, капо подразделения Коза Ностры, отвечавшего за безопасность Провенцано, также оказался за решеткой: его задержали на съемной квартире близ Дворца юстиции в Палермо. В укрытии Шарраббы, наряду с привычными пистолетами и крупной суммой наличными, были обнаружены некоторые тайные коды Трактора – так называемые пиццини (pizzini). Приблизительно в то же время выдававший себя за пекаря из Виллабате Провенцано отправился в Марсель, где ему сделали операцию на простате. Впоследствии стало ясно, что эта поездка оказалась серьезным просчетом.

Месяц спустя, в ноябре 2003 года, состоялся настоящий прорыв: полиция раскрыла сеть «кротов», включая двух офицеров – карабинера и сотрудника налоговой полиции, которые передавали мафии информацию из Дворца юстиции. Через нескольких посредников эта информация поступала прямо к «боссу боссов», благодаря чему Провенцано всегда знал, насколько близко подобрались к нему власти; отныне этот канал был перекрыт.

В январе 2005 года был сделан следующий шаг: около тысячи полицейских и карабинеров участвовали в аресте 46 человек из мафиозной семьи Виллабате – городка к востоку от Палермо. Арестованные, как выяснилось, составляли логистическую структуру системы Провенцано.

В феврале 2005 года стало известно о поездке Провенцано в Марсель, и общество забурлило от негодования: «босс боссов» даже выставил местным властям счет за лечение. В марсельской клинике следователям, прибывшим с Сицилии, удалось получить несколько образцов ДНК Трактора. Вскоре был опубликован и уточненный фоторобот разыскиваемого.

В октябре 2005 года генеральный прокурор Грассо сообщил по телевидению, что на настоящий день арестовано около 450 сторонников Провенцано и конфисковано имущества и наличных на сотни миллионов евро. «Коза Ностра расплачивается за укрывание Провенцано», – сказал он. Иными словами, состоявшееся спустя полгода задержание Трактора сюрпризом для Грассо не стало. Как он заявил, арест сделался возможен благодаря «старомодной» полицейской работе, которой в основном занимались молодые офицеры, искренне верившие в идеалы и потому зачастую трудившиеся сверхурочно, причем бесплатно.

Впрочем, мельница слухов по поводу 11 апреля продолжала молоть. Через несколько часов после ареста Провенцано те немногие слова, которые он произнес, подверглись тщательнейшему изучению на предмет тайных сообщений. «Вы не представляете, какой ущерб причинили», – якобы сказал он, когда полиция ворвалась в его убежище. Имел ли он в виду, что было нарушено некое секретное соглашение? Намекал ли он, что без него Коза Ностра вернется к привычной практике и вновь примется убивать магистратов и взрывать бомбы в итальянских городах? Ведущий историк мафии не считает это возможным. По его мнению, слова Провенцано – типичная попытка выдать себя за хранителя спокойствия в обществе. Мафиози делали подобные заявления с середины девятнадцатого столетия.

Затем последовало оскорбление: сын Коротышки Риины якобы обозвал привезенного в тюрьму Провенцано «sbirro» – то есть «грязным легавым». Среди «наблюдающих за мафией» по-прежнему популярна версия о том, что Провенцано являлся тайным осведомителем корпуса карабинеров. Согласно этой версии, в январе 1993 года Трактор сдал Риину властям, чтобы добиться главенства в Коза Ностре. И поэтому карабинеры так долго – 18 дней – тянули с арестом Риины, чтобы мафиози успели уничтожить информацию, касавшуюся других «людей чести». Если верить Нино Джуффре, многие бойцы Коза Ностры разделяли эти подозрения.

Сегодня достоверно известно, что сын Коротышки Риины Провенцано не оскорблял. Однако предположение о контактах Трактора с карабинерами – лишь наиболее правдоподобный из множества слухов, ходивших по Палермо в первые дни после его ареста. Косвенным опровержением версии о связи Провенцано с карабинерами может служить и полное оправдание в феврале 2006 года полковника карабинеров, возглавлявшего в 1993 году операцию по захвату Риины. Суд постановил, что неудачный рейд на виллу Риины в Удиторе был ошибкой. Впрочем, этот вердикт, по обыкновению, оставил много вопросов.

Простая диета из сыра рикотта с цикорием, кровать с одеялом, но без постельного белья, немногочисленные пожитки, включая Библию, одежда, которую, пожалуй, постеснялся бы надеть зажиточный фермер, – в укрытии верховный босс Коза Ностры вел весьма аскетическую жизнь. Разумеется, богатства, конфискованные у его подручных, означали, что он, предоставься такая возможность, мог бы купаться в роскоши. Но генеральный прокурор Грассо утверждал, что бедность Провенцано «была тактическим выбором», проявлением «мафиозной этики». Живя столь просто, Трактор подавал пример самопожертвования и как бы выражал солидарность с теми мафиозными главарями, которые оказались за решеткой, в еще более спартанских условиях.

Миротворец, стратег, образец для подражания… Бернардо Провенцано, возглавляя Коза Ностру, принимал на себя эти и многие другие личины. А 20 июня 2006 года стало ясно, что именно он удержал организацию от гражданской войны в духе начала 1980-х годов. Выяснилось, что Коза Ностра одержима призраками истории.

Утром 20 июня началась очередная блестящая полицейская операция, результатом которой явился арест 45 предполагаемых мафиози, причем большинство арестованных составляли бойцы ранга капо. Некоторые были ветеранами «максипроцесса» времен Фальконе и Борселлино; ныне широко известно, что Провенцано более всего доверял старшему поколению бойцов.

Основную часть информации, которая привела к арестам, получили из расшифрованных пиццини Трактора. Остальные сведения собрали благодаря подслушивающим устройствам, установленным в заброшенном гараже на виале Микел-анджело, которая проходила через контролируемый мафией район к западу от центра Палермо. Следователям удалось установить, что Провенцано доверил управление Коза Нострой двум людям, которые были готовы вступить в «войну за наследство».

Сальваторе Ло Пикколо и Антонино Ротоло были хорошо известны властям. Ло Пикколо числился в бегах более двадцати лет, считаясь при этом наиболее вероятным преемником Провенцано. Ротоло же активно поддерживал корлеонцев в пору бесчинств Лучано Леджо, и его приговорили к пожизненному заключению. Однако он ухитрился сымитировать в тюрьме сердечный приступ и получил разрешение отбывать срок на дому. Гараж, в котором полиция установила подслушивающие устройства, находился по соседству с домом Ротоло, что позволяло Антонино участвовать во встречах мафиози и зачитывать бойцам записки Провенцано. Среди регулярных участников этих собраний были люди, выполнявшие повседневные поручения Ротоло; их профессии наверняка поразят тех, кто продолжает считать, будто Коза Ностра состоит исключительно из невежественных громил, – один был строительным подрядчиком, а второй врачом-неврологом.

Ротоло некоторое время, как свидетельствуют перехваченные разговоры в гараже, носился с идеей убить Ло Пикколо. Своему другу-неврологу он говорил: «Ло Пикколо хочет нас прикончить… Тупой болван… Надо его опередить». Судя по всему, Провенцано к моменту своего ареста еще размышлял над предложением Ротоло «разобраться» с Ло Пикколо. При этом, похоже, Ротоло и его подручные не сомневались, что в конце концов получат желаемое, – они приобрели «на будущее» несколько бочек с кислотой.

Тем, кто хочет понять, почему Ротоло и его присные столь нервно относились к Ло Пикколо и почему считали его «тупым болваном», достаточно вспомнить одно-единственное имя – Индзерилло.

Сальваторе Индзерилло, кузен нью-йоркского босса Карло Гамбино, был одним из крупнейших торговцев наркотиками и активно участвовал в трансатлантическом «героиновом буме» 1970-х годов. В мае 1981 года Индзерилло был убит, не успев опробовать бронированную «альфа ромео». Расправившись с ним и с «принцем Виллаграции» Стефано Бонтате, корлеонцы начали mattanza – масштабную «чистку» рядов мафии, позволившую им добиться неоспоримой власти в Коза Ностре. В то время Коротышка Риина приказал уничтожить всех родственников Индзерилло. Четырнадцать человек погибли, остальные бежали в Соединенные Штаты, однако через четверть столетия после mattanza, поверив в «мир» Провенцано, беглецы начали возвращаться. И Сальваторе Ло Пикколо оказал им радушный прием.

Антонино Ротоло был одним из последних корлеонцев, обладавших полнотой власти в Коза Ностре. Вполне естественно, что он увидел в возвращении клана Индзерилло угрозу своему положению и жизни. Скрытые микрофоны в гараже зафиксировали его признание: «Если они начнут стрелять, я окажусь первым». Как заметил один из ведущих журналистов Италии, специализирующихся на мафиозных расследованиях: «Корлеонцам эти беглецы, должно быть, казались призраками». И призраки, очевидно, пристально наблюдали за действиями Ротоло.

Так или иначе, полиция добилась ошеломляющих успехов в борьбе с Коза Нострой. Но еще прежде чем ведущие мировые средства массовой информации «снизошли» до Сицилии и откликнулись на арест Провенцано, среди итальянских магистратов распространилось мнение, что «боссу боссов» и другим членам военизированной мафиозной иерархии уделяется слишком много внимания. Как выразился один из магистратов, интерес к Провенцано – «словно лампа, которая освещает одну сторону мафии и затемняет вторую». Под «темной стороной» мафии разумелись коррумпированные адвокаты, предприниматели, врачи, финансисты, чиновники и политики, которые затаились на время войны Тото Риины с итальянским государством. Между тем подобные фигуры являлись неотъемлемой частью мафии с самого возникновения последней. И теперь они вернулись и поспешили восстановить утраченные связи и сферы влияния.

По иронии судьбы, некоторые пиццини, перехваченные в период охоты на Провенцано, предоставили наиболее убедительные доказательства существования этой «темной стороны» мафии. Из записей Трактора следовало, что ему практически не приходилось прибегать к устрашению – чаще он просто обращался за помощью и ее получал. В таком подходе присутствует железная коммерческая логика. «Клиентские» компании Коза Ностры получали значительные конкурентные преимущества, прежде всего гарантированные государственные контракты и быстрый доступ к капиталу. Политики-«клиенты», аналогичным образом, получали гарантии избрания и переизбрания. Нельзя отрицать, что в отдельных районах Сицилии продолжает бытовать voglia di mafia – желание иметь мафию (так кстати,называется недавно опубликованная замечательная книга).

На страницах уголовной хроники сицилийских газет рассказывается о знакомых преступлениях, совершаемых в знакомых местах. Январь 2006 года ничем не отличался от других месяцев мафиозного «мира», который установился вследствие предпринятой Коза Нострой тактики «погружения». Однако, как и во все прочие месяцы, мелкие преступления и запугивания подтверждали наличие некоей оккультной силы, чьи методы не менялись на протяжении полутора столетий. 1 января в Борго Молара – это прежняя Конка Д’Оро, где мафия выросла среди лимонных плантаций, – местный священник обнаружил, что шины его автомобиля проколоты, а рядом разбросаны несколько пуль. 28 января человек, которого подозревали в том, что он собирает «пожертвования» для мафии, не имея соответствующих полномочий, был найден мертвым – его застрелили в Каккамо, бывшей вотчине Раффаэле Палиццоло, главного подозреваемого по делу Нотарбартоло в 1890-е годы. В тот же день в Корлеоне, где Бернардино Верро в годы Первой мировой вел заведомо проигрышную войну с мафией, неизвестные сожгли машину лидера профсоюза.

Подобные эпизоды не попадали в заголовки мировых СМИ, трубивших об аресте «босса боссов». Но, взятые в совокупности, они способны поведать главное: Коза Ностра по-прежнему управляет железной рукой. «Теневое государство» на Сицилии не дает острову расстаться со своим прошлым.

Как показали последние три года, судебная система также не в состоянии сбросить груз прошлого. «Беспокойные духи» продолжают витать в помещениях судов. Это и дух Роберто Кальви, «банкира Господа», найденного повешенным под мостом Блэкфрайарс в Лондоне летом 1982 года, и духи двух отважных журналистов, Мауро Ди Мауро, исчезнувшего в 1970 году, и Марио Франчезе, убитого в Палермо в 1979 году. Дело Кальви вернули в производство в Великобритании и в Италии в 2003 году, обвинение предъявлено боссу Пиппо Кало; в убийстве Ди Мауро обвиняют Коротышку Тото Риину, в убийстве Франчезе – самого Провенцано. Можно вспомнить и Вито Чианчимино, «наглого корлеонского казнокрада», накопленные которым в эпоху «разграбления Палермо» в 1950-1960-х годах богатства до сих пор разыскиваются полицией. И, конечно, магистратов Джованни Фальконе и Паоло Борселлино, по поводу смерти которых по сей день продолжаются слушания: следствие стремится установить, проводила ли Коза Ностра консультации с крупными итальянскими политиками и бизнесменами относительно устранения этих двух героев.

Разумеется, далеко не все восприимчивы к духам прошлого. Если допустить, что один человек способен воплотить в себе противоречивую историю послевоенной Италии, этим человеком, вне сомнения, окажется семикратный премьер страны Джулио Андреотти – «дядюшка Джулио». В октябре 2004 года кассационный суд наконец поставил точку в затянувшемся рассмотрении обвинения Андреотти в связях с мафией. Установлено, что Андреотти осознанно помогал криминальной организации вплоть до 1980 года. Однако в том году убийство коллеги-политика из партии христианских демократов подвигло его на разрыв с мафиози. Согласно итальянским законам, за давностью срока совершения преступлений Андреотти не подлежит осуждению. Впрочем, большая часть населения быстро забыла об этом пятне на репутации политика. Весной 2006 года улыбающийся Андреотти появился на плакатах, рекламирующих мобильные телефоны. А затем, как бы в подтверждение собственной политической реабилитации, едва не был избран спикером сената – не хватило какого-то десятка голосов.

Пожалуй, учитывая склонность общества забывать, не приходится удивляться тому, что некоторые недавние судебные решения напоминают исторические прецеденты. Возьмем, к примеру, документ, датированный 11 декабря 2004 года это дело Марчелло Делль'Ультри, «помощника по рекламе» медиамагната и премьер-министра Сильвио Берлускони. На 1771 странице дела объясняется – и подтверждается свидетельствами – участие Коза Ностры в кампании по похищению людей в начале 1970-х годов для увеличения капитала с целью расширения торговли наркотиками. В середине 1970-х годов мафия инвестировала «героиновые прибыли» в высокодоходные предприятия на материке. В начале 1980-х годов корлеонцы истребляли мафиозный истеблишмент, а затем, когда итальянское государство начало войну с Коза Нострой, принялись искать влиятельных друзей среди политиков. Обо всем этом, повторяю, мы узнаем со страниц дела Делль'Ультри.

Ступая на почву прошлого, следствие преследовало отнюдь не академические цели; тем самым следователи объясняли, почему считают Делль'Ультри виновным в «неоспоримой, преднамеренной, сознательной, конкретной и ценной поддержке, консолидации и усилении Коза Ностры». По мнению следствия, Делль'Ультри сотрудничал с мафией на протяжении всех перечисленных периодов ее истории. В мае 1974 года он устроил в Милане встречу Сильвио Берлускони и Стефано Бонтате, тогдашним наиболее влиятельным капо. В ноябре 1993 года, как следует из записей в его ежедневнике, у него были две встречи с мафиози для обсуждения сотрудничества между партией Берлускони «Forza Italia» и Коза Нострой. В мае 1999 года уже «люди чести» инструктировали своих сторонников голосовать за Делль'Ультри на выборах в Еврокомиссию.

Марчелло Делль'Ультри утверждает, что не читал подготовленного сицилийскими следователями отчета. Вполне вероятно, он не согласится и с их трактовкой недавнего прошлого Коза Ностры; в конце концов, он неоднократно заявлял, что мафии не существует. Но не подлежит сомнению тот факт, что близкий друг Берлускони горячо оспаривает оценку следователями его политической карьеры и девятилетний тюремный срок, к которому его приговорил суд. Призывы Делль'Ультри отменить «несправедливый политический приговор» впервые раздались 30 июня 2006 года. Предстоит новое разбирательство, и – что весьма интригующе – есть вероятность, что Сильвио Берлускони, которого признали жертвой вымогательства со стороны мафии, будет вновь давать показания в суде.

Вне пределов сицилийской юрисдикции найдется немало людей, ощущающих потребность в переменах, а не желание иметь мафию, готовых помнить, а не забывать, стремящихся узнать и не отказывающихся думать. Тележурналисты продолжают готовить материалы о преступлениях мафии. В ноябре 2004 года свыше 11 миллионов итальянцев смотрели по телевизору биопик о жизни Паоло Борселлино. В 2005 году Джузи Витале, женщина, возглавлявшая мафиозную семью Партинико от имени своих братьев, сдалась властям и стала свидетелем обвинения. Судя по всему, ее рассказы также лягут в основу фильма. (Женщины, обладающие такой властью, в Коза Ностре встречаются реже, чем в других итальянских, менее иерархических преступных сообществах.)

Утром 29 июня 2004 года жители Палермо увидели на всех рекламных щитах и фонарях города такое объявление: «Кто платит мафии за покровительство, не имеет достоинства». Так заявило о себе местное антимафиозное движение Addiopizzo, которое объединило в своих рядах борцов с мафией, бизнесменов, готовых сопротивляться рэкету, и простых людей, готовых их поддержать. Конечно, это движение только зародилось и ему предстоит пройти долгий путь; на сегодняшний день только 105 компаний Палермо выразили готовность не платить дань (pizzo), причем среди них нет ни одной из пригородов-borgate, где влияние Коза Ностры наиболее ощутимо. Тем не менее, появление этого движения – настоящая революция для Сицилии. Если соберетесь в Палермо, загляните на вебсайт Addiopizzo и поддержите эту организацию.

Сегодня в Италии много антимафиозных организаций и движений в поддержку правосудия. Среди них, пожалуй, следует выделить «Libеra», которая управляет собственностью, конфискованной у мафиози в пользу государства. (Закон, регулирующий правовой статус конфискованной собственности, был дополнен в 1996 году по петиции, поданной «Libеra».) Когда я пишу эти строки, около 1000 молодых итальянцев с помощью «Libеra» проводят летние каникулы на бывших виллах мафиози в различных частях Италии.

В мае 2006 года почетный президент «Libera» не сумела одержать победу на выборах губернатора Сицилии. Ее имя – еще одно свидетельство живой истории острова: Рита Борселлино – сестра Паоло Борселлино, магистрата, который вместе с Джованни Фальконе подготовил «Максипроцесс» и погиб вскоре после гибели своего друга и коллеги в 1992 году. Победителем сицилийских выборов оказался Тото Куффаро, круглолицый, всегда улыбающийся человек, принадлежащий, по мнению следователей, к «темной стороне» мафии. Ныне он во второй раз исполняет обязанности губернатора – и одновременно находится под следствием по обвинению в связях с Коза Нострой; обвинение он, естественно, горячо оспаривает. Но именно эти обвинения заставили Риту Борселлино, образованную женщину, почти не имеющую публичного опыта, нырнуть в змеиную яму сицилийской политики.

Да, сегодня еще слишком, слишком рано делать какие-либо выводы об участи Куффаро; губернатор с уверенностью заявляет, что его признают невиновным. Результат выборов, однако, достаточно красноречив: 53% голосов за Куффаро против 42% голосов за Борселлино. При этом пытаться оценить по этим данным степень «мафиозное» сицилийского электората означает безнадежно упрощать ситуацию. Рита Борселлино не являлась единым антимафиозным кандидатом, существовало множество вполне законных причин голосовать за Куффаро – в том числе политическая неопытность его противницы. Но победа Куффаро и тот факт, что правоцентристские партии поставили именно на него, не могут не вызывать озабоченность. Официальные обвинения в связях с мафией, пускай они пока не доказаны и могут оказаться несостоятельными, в любой другой европейской стране уничтожили бы кандидата как политическую фигуру. На Сицилии же все иначе. И потому, как мне кажется, жизненно необходимо и далее изучать «темную сторону» мафии в населенных призраками помещениях сицилийских судов.

 

Благодарности автора

Любой, кто имеет представление о проведенных за последние пятнадцать лет исследованиях по истории сицилийской мафии, поймет, в каком долгу я… Встреча с судьями Антонио Ингроя, Гвидо Ло Форте, Гаэ-тано Пачи и Роберто… Особой благодарности заслуживает Нино Бландо: он составил мне превосходную компанию, проявил необычайное понимание и…

Книга посвящается Оскару и Бетт.

Были предприняты все надлежащие усилия с целью подтвердить собственность защищенного авторским правом материала, включенного в это издание. Любые… Я хотел бы поблагодарить за предоставленное мне разрешение цитировать…