МЫШЛЕНИЕ И ЯЗЫК

АКАДЕМИЯ Н^УК СССР ^ ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ fVJ

МЫШЛЕНИЕ

И

ЯЗЫК ,

 

ТТоЭ редакцией Д. П. ГОРСКОГО

 

Государственное издательство

ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Москва • 1957

АННОТАЦИЯ

Настоящая книга представляет собой сборник статей по важ­нейшим философским вопросам мышления и языка.

Центральное место в ней занимает проблема соотношения мышления и языка. В сборнике освещаются также вопросы о возникновении языка и его познавательной роли, о форме и со­держании в языке. Общая методологическая установка, защищае­мая авторами сборника, состоит в том, что мышление и язык на­ходятся в неразрывном органическом единстве, что природа мыш­ления как обобщенного и опосредованного отражения действи­тельности, а также природа языка как важнейшего средства общения, обмена мыслями между людьми, не могут быть поняты, если мышление и язык рассматривать изолированно, в отрыве друг от дру1а.

В сборнике освещаются далеко не все философские проблемы мышления и языка. Авторы статей далеки от того, чтобы рас­сматривать предлагаемые ими решения как окончательные и един­ственно возможные. По ряду вопросов в различных статьях высказываются различные точки зрения.

Авторы статей просят читателей присылать свои отзывы, замечания и пожелания по адресу: Москва, Волхонка, 14, Институт философии Академии наук СССР.

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА И ЕГО РОЛЬ В ФОРМИРОВАНИИ МЫШЛЕНИЯ

А. Г. О п и р к и н

При решении проблемы происхождения языка следует с самого начала разграничить различные стороны этой комплексной проблемы. Нужно прежде всего… 1 В истории науки известны две основные теории происхожде­ния языка—теория… 1* 3

Биологические предпосылки речи

Средства взаимной сигнализации животных могут быть двоякого типа: звуковые (основанные на слуховом и звукопроизносительном анализаторах) и… Звуковые средства сигнализации. Подавляющее боль­шинство животных обладает… Первый, кто начал специальное систематическое изуче­ние голосовых реакций и выразительных движений у жи­вотных, был Ч.…

Условия формирования языка и способы связи меас^у звуком и 'образом

Начало формирования речи обычно связывают с пе­реходом полуживотного предка человека к искусствен­ному изготовлению и систематическому использованию… Исследование проблемы происхождения речи требует выяснения не только условий,… низко организованных обезьян, сравнительно высокоор­ганизованное строение анатомо-физиологического аппара­та при…

Основные ступени формирования речи

Известно, что членораздельная речь со всеми свойствен­ными ей особенностями, как структурными, так и функ­циональными,— это чрезвычайно сложное… 1 «Изучение эндокранных муляжей,— пишет В. В. Бунак,— позво­ляет установить,… Нечленораздельная речь. Нечленораздельная речь — это гакое средство взаимного общения первобытных людей на ранней…

О

Мышление 49

следующей ступени, стали образовываться связи между двумя понятиями и выражаться в сочетании двух слов. Думать так — значит допускать упрощение и механицизм в трактовке вопроса развития мышления и языка.

Реальный процесс развития мышления и речи проис­ходил, видимо, значительно сложнее. На уровне нечлено­раздельной речи конкретное, наглядно-образное содержа­ние мысли, включавшей в себя какой-то комплекс пред­ставлений и восприятии объекта действия, средств, необ­ходимых для достижения объекта, цели действия и т. п., выражалось ещенедифформированным или мало диффор-' мированным комплексом взаимосвязанных звуков. Голо­совая реакция не ограничивалась какими-то изолирован­ными друг от друга во времени отдельными актами, а пред­ставляла собой, хотя и примитивную, очень короткую, цепь взаимной сигнализации. Каждое звено этой цепи, видимо, имело свой относительно самостоятельный смысл. Анализ и синтез в мыслительно-речевой деятельности проходили в своем поступательном развитии различные стадии, или ступени. В период, непосредственно предшествовавший возникновению членораздельной речи, говорящий уже об­ладал способностью синтезировать, связывать между со­бой отдельные мысли в простой комплекс мыслей и, соот­ветственно, отдельные звуковые комплексы в простую цепь этих комплексов. Слушающий обладал способностью вы­членять из общего сочетания звуковых комплексов от­дельные его звенья, выражавшие относительно самостоя­тельный смысл. Изолированные, как бы одноактные, голо­совые реакции, видимо, имели место. Но они выполняли лишь элементарные функции призыва, побуждения, уг­розы и т. п., которые не играли решающей роли в системе уже довольно сложных форм взаимоотношений первобыт­ных людей между собой. Взаимоотношения неандерталь­цев были настолько многообразными, что они не могли довольствоваться только такого рода одноактной сигна­лизацией.

На стадии членораздельной речи аналитико-синтетиче-ская деятельность мозга человека претерпела существен­ные изменения. Кроманьонец, по-видимому, уже обладал способностью вычленять из общего контекста речи не только те звенья, которые являлись начальными предло­жениями, но и составляющие предложения компоненты —• слова и, соответственно, не только мысли, но и составляю-

тие мысль компоненты — понятия. Обладая способностью анализировать в процессе восприятия речи, кромань­онец вместе с тем мог осуществлять в своем речевом вос-поиятии и синтез, объединение. Можно предположительно думать, что он осознавал расчлененное как целое, а це-

' — как внутренне дифференцированное, состоящее из частей. Научившись в ходе длительного развития осуще­ствлять сложный анализ и синтез в процессе восприятия речи он одновременно научился осуществлять сложный анализ и синтез в процессе выражения своей мысли, об­разуя из отдельных компонентов мысли и звуков сложные мыслительно-речевые единства — предложения, контекст. На уровне ранних ступеней нечленораздельной речи кон­кретное содержание мысли выражалось целым, нерасчле­ненным, звуковым комплексом, каждый из компонентов которого не выделялся ни в сознании говорящего, ни в сознании слушающего как часть целого, так как части этого диффузного целого не обладали самостоятельным смыслом. На более высоком уровне нечленораздельной речи, непосредственно предшествовавшем членораздель­ной речи и уже по существу заключавшем в себе моменты членораздельной речи, и говорящий и слушающий выде­ляли из целого комплекса звуков отдельные его компо­ненты, послужившие прототипами предложений.

Слово — это не начало нечленораздельной речи, а итог формирования членораздельной речи, продукт мно­гих тысяч лет развития человеческого общества. Дело в том, что реальной единицей в живой речи является не сло­во, а предложение. Мы говорим не словами, а предложе­ниями, состоящими из слов. Человек первоначально выра­жал какой-то комплекс мыслей, и он мог это делать только при помощи какого-то комплекса звуков. В противополож­ность альтернативной постановке вопроса: или слово пред­шествует предложению или предложение — слову, во­прос, как нам думается, должен быть поставлен совсем по-иному: и слово и предложение возникли одновременно. Слово и предложение взаимно предполагаются и обуслов­ливаются. Их соотношение есть соотношение части и це­лого, в котором целое составляется не из преднайденных и существующих в готовом виде частей, а таких частей, которые получены в результате разложения целого. Сло-бо и предложение не даны, а возникают путем развития. ^и это возникновение происходит таким образом, что

З* 51

вместе с целым развиваются и части, а вместе с частями развивается и целое. Основная линия этого развития ведет от нерасчлененных или мало расчлененных образований к вычлененным, более или менее однозначным составным частям, которые обозначают понятия; их можно было соединять по все более строго определенным пра­вилам.

Есть все основания думать, что исторически возник­шие слова первоначально были неизменяемыми. Они не имели никаких формальных показателей: ни рода, ни чи­сла, ни падежа, ни лица, ни части речи. Первоначальные слова не были системой форм. Каждое слово обладало однозначной материальной формой. Тогда не было раз­личных форм одного и того же слова, а были различные формы различных слов. Это состояние речи пережиточно и уже в переосмысленном виде сохранялось у некоторых отсталых народов. Так, в языках североамериканских ин­дейцев имеет место еще слитное восприятие некоторых форм. Одна и та же форма может служить и именем, и глаголом, и прилагательным, выражая те понятия, кото­рые в развитых языках оформляются в соответствующие грамматические категории. Отсутствие у слов формаль­ных грамматических показателей еще не означало, что они обладали диффузными лексическими значениями. Раз­витие сознания кроманьонца достигло уже такой ступени, что он превосходно вычленял признаки предметов от са­мих предметов, дифференцировал предметы и. действия и т. п. В соответствии с содержанием понятий, отражав­шим различные классы предметов и их свойств, слова группировались по их значению в различные разряды. На ранней ступени развития речи слова были теснейшим образом включены не только в контекст других слов, но, что крайне существенно для того периода развития чело­века, и в контекст реальной деятельности, в котором кон­кретный смысл слова определялся всей совокупностью чувственно воспринимаемых фактов. Абстрактная много­значность изолированного слова компенсировалась кон­кретной однозначностью слова, включенного в контекст реальной жизни. Пока процесс взаимного общения людей был непосредственно включен в реальный процесс их практической деятельности, люди были в состоянии при помощи сравнительно небольшого количества слов выра-

жать довольно широкий круг своих представлений и по-1ятий. На этой ступени своего развития они не испыты-яачи особых неудобств от того, что слова обладали боль­шой многозначностью и что они не имели грамматических

форм.

Дело существенным образом стало изменяться в связи

с тем, что процесс общения людей начинал постепенно вы­деляться из реального процесса практической деятельно­сти и приобретать относительно самостоятельный харак­тер, разумеется, не исключающий и непосредственной свя­зи процесса общения и трудовой деятельности, общения о предметах, находившихся в поле зрения общающихся. В этих специфических условиях отхода от «вещественной грамматики» видимых фактов возникла настоятельная необходимость в грамматике языка.

Весьма показательно, что когда мы думаем про себя и оказываемся как бы в курсе того круга предметов и яв­лений, на которые направлена наша мысль, то мы далеко не всегда прибегаем к помощи всех грамматических форм и часто мыслим при помощи слов без их полного грамма­тического оформления. Общность реального контекста жизни людей обеспечивает возможность понимания текста телеграмм, в которых обычно освобождают речь от неко­торых грамматических форм.

Это крайне отдаленная аналогия приведена нами не в качестве основания для доказательства бесспорности вы­сказанной выше мысли, а лишь для уяснения колоссаль­ной роли реального контекста в процессе общения людей, для убеждения в правдоподобности подобного предполо­жения.

Жизненная необходимость в иных средствах уточне­ний смысла корней слов, из которых образовывались про­стейшие предложения путем простого последовательного рядополагания неизменяемых слов, обусловила возникно­вение грамматического строя языка, который сложился и получил свою фиксированную форму выявления .в древ­нейших письменных памятниках вместе с оформлением от­влеченного, подлинно человеческого мышления.

Формирование фонематического строя языка, образо­вание словарного состава и простейших способов сочета­ния слов в предложении не завершают собой развития членораздельной речи, а являются лишь одним из необхо-

димых этапов этого чрезвычайно сложного исторического | процесса. <

Членораздельная речь в полном смысле этого слова складывается лишь с образованием грамматического строя языка.

На первоначальной ступени развития членораздельной речи слова имели лишь вещественное, предметное значе­ние. Они обладали только лексическими значениями. Язык на этой ступени своего развития, по-видимому, не располагал грамматическими значениями и, соответствен­но, грамматическими формами. Тогда не было ни приста­вок, ни предлогов, ни союзов, ни суффиксов, ни окон­чаний.

Основной грамматической формой речи того периода был, по-видимому, лишь порядок слов, стихийно склады­вающиеся правила сочетания слов в предложении, непо­средственно отражающие логику связи реальных фактов как в пространстве, так и во времени.

В условиях, когда общение стало осуществляться в от­сутствие предметов общения, без словообразующих и сло-воизменяющих морфем становилось более затруднитель­ным выражать мысли о предметах, обладающих многими качествами и свойствами, находящихся в сложной систе­ме взаимоотношений между собой. В процессе построения предложений некоторые слова начинали выполнять как бы двойную функцию: они сохраняли свое лексическое значение и наравне с другими словами выполняли в по­строении предложений знаменательную роль, и вместе с тем они начинали принимать на себя вспомогательную функцию служить средством уточнения и конкретизации значения других слов, средством связи одних слов с дру­гими и т. п.

Такую роль могли выполнять те корневые слова, лек­сическое значение которых выражало наиболее общие для огромного количества предметов и явлений свойства и от­ношения. В результате длительной абстрагирующей рабо­ты мышления люди научились вычленять и синтезировать в соответствующих понятиях, например, пространственные отношения предметов, количественные отношения и т. п. Слова, выражавшие такого рода наиболее общие отноше­ния, оказались пригодными для сочетания их с другими корнями слов. Функционирование таких слов в этой спе­цифической роли постепенно приводило к утрате ими са-

стоятельного лексического значения и закреплению за ^м0 только грамматических значений. Происходил дли-

пьный закономерный процесс грамматизации некоторых ^ксических единиц. Этот процесс, имеющий своим исто­ком глубокую древность, период позднего палеолита, со­храняет свою силу и до настоящего времени. Например, в истории русского языка совсем недавнего времени мож­но было наблюдать немало случаев грамматизации знаме­нательных слов, переход их в служебные слова. Напри­мер слово «под» означает основание печи, т. е. имеет полнокровное лексическое значение. Вместе с тем это сло­во выполняет в языке главным образом служебную роль, роль предлога, выражающего пространственные и другие отношения: под столом, под Киевом и т. п., роль пристав­ки войдя в состав другого знаменательного слова, кон­кретизируя его значение: подстаканник, подставка, и т. п. Конкретное всегда предшествует абстрактному. Это об­щий закон, свойственный развитию и мышления, и языка. Весь арсенал грамматических средств любого языка, ка­кой бы степенью абстракции они ни обладали на совре­менном уровне его развития, в конечном счете восходит к конкретным корневым словам. В настоящее время в подавляющем большинстве случаев мы осознаем слово как нечто единое, как систему форм с единым стержне­вым смысловым содержанием. Ранее имевшиеся у грам­матических форм самостоятельные лексические значения настолько абстрагировались и оторвались от обозначае­мых ими предметов, явлений, свойств и отношений, на­столько в них «выветрились» конкретные значения, что мы теперь, за немногим исключением, не осознаем «слов в слове», а, как правило, воспринимаем слово за одну еди­ницу, состоящую из корня и присоединенных к нему мор­фем: суффиксов, приставок и т. п. В действительности же почти каждое знаменательное слово представляет собой исторически сложившийся синтез двух или большего числа слов, синтез значений этих слов, синтез воплощенных в этих словах абстракций и обобщений. Значение одного слова, вступающего в органическую связь с другими, не поглощается значением последнего слова, а дополняет, конкретизирует его. Происходит на первый взгляд пара­доксальное явление: грамматическая форма, обладающая крайне высокой степенью абстракции, присоединяясь к знаменательному корню слова, не абстрагирует его, а,

напротив, всегда конкретизирует, видоизменяет его зна­чение в направлении конкретизации. Та или иная грамма­тическая форма лишь только потому оказалась в состоя­нии видоизменять значение корня слова, что она сама не­когда являлась корнем с определенным лексическим зна­чением.

Членораздельная речь получила свое наиболее полное оформление в тот период развития языка и мышления, когда возникли части речи и оформилась такая граммати­ческая категория, как падеж, выражающий собой отно­шения между словами и, соответственно, между предме­тами реального мира. Высшей ступенью развития предло­жения является, видимо, номинативное предложение, с четко оформленным именительным падежом, выражаю­щим тождество предмета с самим собой. Именительный падеж, как падеж отождествления имени с самим собой, есть падеж определенности предмета, обозначаемого сло­вом, стоящим в именительном падеже, и его способность быть носителем всевозможных признаков.

Исследование письменных памятников далекого прош­лого свидетельствует о том, что некогда речь отличалась от современной меньшей связностью. Придаточных пред­ложений, выражающих сложные зависимости между мы­слями, тогда еще не было. Наряду с порядком слов глав­ную роль в связывании слов в предложении играло со­гласование; управление слов еще отсутствовало. Такой строй предложения в лингвистике называется паратакти­ческим. Остатки этого строя сохранились, например, в древнерусском языке. Для паратактических предложе­ний характерны такие, например, словосочетания: «шуба сукно красномалиново» (т. е. шуба, крытая красномалино-вым сукном), «беседа дорог рыбий зуб» (т. е. скамейка из дорогого рыбьего зуба); «чеботъ зеленъ сафьянъ» (т. е. сапог из зеленого сафьяна) и т. п. При помощи паратактических предложений трудно было выражать раз­нообразные оттенки мысли. В дальнейшем сложились бо­лее совершенные синтаксические единицы речи — пред­ложения, выражающие в своей структуре самые разнооб­разные отношения вещей и отношения человека к вещам через его отношения к другим людям.

Происхождение письменной речи в связи с развитием мышления

Представляя собой зрительно воспринимаемую форму фиксации речи, или, говоря словами Д. Н. Ушакова, «костюм языка», письменность возникла на… В отличие от языка, который создавался людьми не­осознанно, письменность… [ 57

Пиктографическое, или рисуночное, письмо. Начальной

В первоначальном изобразительном творчестве на передний план выступала коммуникативная функция, ко­торую искусство сохраняет и по сей день, являясь… тче он лишь чувственно воспроизводит его и не сообщает пюдям чегО-то нового. … Рисуночное письмо лишено непосредственной связи с языком. Оно фиксирует не речь, а непосредственно образы восприятия и…

Quot;Роль языка в формировании мышления

Язык с самого начала выполняет по существу ничем не заменимую функцию в обобщающей работе мышле­ния. Именно с помощью языка человек оказался в… предметами не только физически, но и в форме опериро­вания их названиями,… Поскольку при помощи языка оказалось возможным фиксировать мысль в материальную, чувственно восприни­маемую форму и…

РОЛЬ ЯЗЫКА В ПОЗНАНИИ

Д. Л. Горский

Мысль, будучи отражением в голове человека окру­жающей нас материальной действительности, является вторичной по отношению к материальному миру и… При естественнонаучном подходе к вопросам мышле­ния нетрудно убедиться, что… а) мышление, как процесс обобщенного и опосредство­ванного отражения действительности, исторически воз­никло вместе с…

Познавательная функция языка в ходе обмена мыслями между людьми

Язык способен выразить не только наши знания об окружающем нас мире, но и наши отношения к явлениям внешнего мира, к другим людям и к самим себе — к… Язык, закрепляя успехи познавательной деятельности человека и являясь… Закрепляя успехи познания человека, язык позволяет нам овладеть всем тем богатством знаний, которое выра­ботало…

Значение и смысл слова и научное понятие

ный в языке, передается от поколения к поколению и тем самым освобождает человека от того, чтобы повторять все открытия, совершённые в ходе… Возникает вопрос: что же обеспечивает передачу опыта, знаний через язык и… В самой общей форме ответ на этот вопрос может быть следующим: для того, чтобы могло быть осуществлено ре­чевое…

Формирование понятия и язык

Анализируя процесс образования понятия и роль сло­ва в его образовании, остановимся на следующих вопро­сах: 1) Как образуется понятие в процессе… в ходе воспитания и обучения, в ходе практической их деятельности? 3) Как… Когда тот или иной предмет мы воспринимаем непо­средственно — в виде ощущения, восприятия или пред­ставления, мы…

Языки» точных наук, их особенности и значение

Примером такого совершенного «языка» может быть любое исчисление математической логики. Всякое логическое исчисление представляет собой аксиоматически построенную… Реформирование национальных языков по образцу «языков» точных наук связывается современными позити­вистами с…

К ВОПРОСУ О СООТНОШЕНИИ ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ

В. 3. Панфилов

Философский материализм хотя и утверждает, что мысль, сознание, мышление существуют так же реально, как. и различные формы движущейся материи,… «На «духе»,— указывает К. Маркс,— с самого начала лежит проклятие — быть… ' К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 3, изд. 2, Господитаздат, 1955, стр. 29. ' '' ' " " ' '" …

ЛОГИЧЕСКИЕ ФОРМЫ И ИХ ВЫРАЖЕНИЕ В ЯЗЫКЕ

Логическая форма Вопросы единства языка и мышления, речи и мысли имеют для науки о формах и… Важность выяснения единства языка и мышления для логики становится очевидна из первых же попыток осмыс­лить предмет…

Выражение форм дыслей в языке

Логические формы имеют в речи свои названия: мысль, суждение, условное суждение, понятие, умозаклю­чение, вопрос и т. д.… Так, например, служебное слово «и» обозначает опре­деленную связь сочетаний слов и объектов 'действительно­сти, а…

Суждение и выражение его в языке

Средствами выражения связи предмета и содержания мысли и мыслей друг с другом являются в речи измене­ния слов и сочетания слов, т. е.… Поэтому, чтобы описать выражение логических форм суждения, понятия и… дачу, сопоставляя суждение с предложением, понятие со словом и с сочетанием слов, умозаключение со сложным…

Понятие и выражение его к языке

Действительно, в логике существенными признаками называют не всякие закономерно связанные с предметом признаки (свойства и отношения), а только… предмет мысли (в том числе множество объектов) от вся­кого другого, независимо… В римский период древние логики соответственно разли­чали определения «понятийные» (s-wy.o.v.w.) и «сущност-ные»…

Умозаключение и выражение его в языке

Чтобы статья вполне отвечала своему заглавию, сле­довало бы еще остановиться на видах выражения в языке форм умозаключения. Однако эта тема ввиду ее сложно­сти и связи с определенными теориями умозаключений потребовала бы специального исследования, в котором должны быть поставлены такие вопросы, как выражение в языке логического закона и правила, связь логического основания и следствия и выражение ее в языке, в частно­сти вопрос об умозаключении как связи терминов и умо-

Мышление

заключении как связи суждений (интерпретации умоза­ключения Аристотелем и стоиками в древней логике и в современной математической логике: исчисление классов и предикатов и исчисление предложений), вопросы сим­волизации выводов и т. д.

Из этой большой темы мы остановимся только на об­щих определениях формы умозаключения и выскажем не­сколько общих соображений о выражении ее в языке.

Умозаключение есть особый тип связи структурно за­конченных мыслей друг с другом, имеющих форму суж­дений. Если для умозаключения существенно то, что ка­кая-либо мысль принимается в качестве истинной или отвергается в качестве ложной в силу того, что другие мысли приняты в качестве истинных или отвергнуты в ка­честве ложных, что всякое умозаключение есть решение вопроса об истинности или ложности чего-либо, как след­ствие решений такого же вопроса о других мыслях, то всякое умозаключение должно быть прежде всего связью мыслей, имеющих форму суждений.

Не всякая связь суждений имеет форму умозаключе­ния, а только такая, в которой одно суждение является следствием другого или других суждений. Заключение может быть следствием лишь одной посылки, и тогда вы­вод называют непосредственным. Например, из того, что «всякая речь есть выражение мысли», непосредственно следует, что «все, что не является выражением мысли, не есть речь» (контрапозиция). Заключение может быть следствием двух (как, например, в любом силлогизме) и более посылок.

Наконец, следует различать необходимые следствия, т. е. такие, отрицание которых невозможно без возникно­вения противоречия с посылками, и только возможные, или вероятные, т. е. такие, отрицание которых не влечет за собою противоречия с посылками. Первого рода след­ствия являются следствиями дедуктивных выводов, вто­рого рода следствия — следствиями умозаключений по аналогии и неполной индукции. Однако во всех случаях форма умозаключения есть тип связи суждений и при­том такой, где одно суждение есть следствие других.

Отсюда ясно, что выражением умозаключения яв­ляется связь предложений, т. е. речь, представляющая со­бою или 1) сложное предложение, или 2) если отдельные предложения, выражающие части умозаключения (по-

' сылки и заключения), не образовали собою единого слож­ного предложения,—объединение таких отдельных пред­ложений, связь между которыми должна обнаружиться в сопоставлении их элементов.

Так, например, силлогизм I фигуры может быть выра­жен и в сложном предложении «если все металлы тепло­проводны и натрий — металл, то натрий теплопроводен», и в объединении предложений, не составляющих слож­ного предложения, «все металлы теплопроводны; нат­рий — металл; следовательно, натрий теплопроводен». В первом случае о форме умозаключения, т. е. о форме сле­дования одной мысли из других, мы узнали благодаря союзам «если... то», связавшим отдельные простые пред­ложения в одно сложное. Во втором случае о форме умо­заключения мы узнали благодаря союзу «следовательно», стоящему перед третьим предложением. Однако форма умозаключения могла бы быть установлена и без этих средств выражения на основании форм посылок и заклю­чения путем исследования связи элементов 'посылок и за­ключения (среднего, большого и меньшего терминов и со­ответственно — отношений классов, определенных этими терминами), которое нас убедило бы в том, что нельзя отрицать третье суждение и принимать одно из первых, не вступая в противоречие с оставшимся другим (например, если натрий не теплопроводен и он есть металл, то некото­рые металлы не теплопроводны, что противоречит первому суждению).

Форма умозаключения выражается не иначе, как связью простых предложений независимо от того, полу­чила ли эта связь свое особое выражение путем примене­ния союза или не получила и была выражена другими средствами.

Любое выражение умозаключения может быть преоб­разовано в форму сложноподчиненного предложения, ибо одним из значений таких союзов, как «если... то», «так как... то», «потому, что», является выражение необхо­димой связи логического основания и следствия, т. е. вы-)ажение невозможности отрицания второго, если при­знано первое (эти союзы имеют и другие значения, на которых останавливаться здесь нет надобности). Эту форму выражения могут приобрести и умозаключения по аналогии, и неполная индукция с особым выражением вероятности следствия («если на Марсе, так же как и на

8*

Земле, есть воздух и вода, то возможно, что и на Марсе есть растительная жизнь»).

В таком случае можно сказать, что всякая форма умо­заключения может быть выражена строением сложного предложения и что есть определенные структуры слож­ных предложений, выражающие форму как умозаключе­ния вообще, так и отдельных умозаключений. Это давало в свое время некоторые основания стоикам считать ос­новной формой умозаключения условный силлогизм, с чем, конечно, согласиться нельзя; но это для них было важно в силу философских соображений, поскольку они признавали реальность общего только в виде необходи­мых связей единичных фактов и отрицали реальность ро­дов и видов.

Это обстоятельство позволяло Аристотелю интерпре­тировать силлогизм не только как связь терминов, но и как необходимую связь суждений, что им было выполнено во второй книге Первой Аналитики, и выражать закон силлогизма в виде условного предложения «если А ска­зывается о всякой В, а В сказывается о всякой Г, то А с необходимостью сказывается о всякой Г» '. Это обстоя­тельство заставляло искать эквивалентные формы слож­ных суждений с различными логическими связями: услов­ной, эквивалентной, разделительной и соединительной. В античной логике наиболее полное решение этой задачи мы находим в исследованиях Боэция ². В современной ма­тематической логике эквивалентность сложных предло­жений является одной из основ исчисления предложений.

¹ Аристотель, Первая Аналитика, I, 4, 256 37—39. ⁸ См. С, Pranti, Qeschichte der Logik im Abendlande, Bd, 1, S. 701 if.

СЛОВО И ПОНЯТИЕ

*

В. 31. Богуславский

На логической ступени познания объективная действи­тельность отражается в голове человека в отвлеченной и обобщенной форме — в виде мыслей об этой… Какие мысли можно отнести к понятиям, в которых от­кладывается, аккумулируется… Далее, поскольку в ряде суждений то, наличие (или от­сутствие) чего мы вскрываем в познаваемом предмете, представляет…

Материальная оболочка мысли

Еще Бергсон проповедовал иррационалистический взгляд о том, будто мысль несоизмерима со словом и сло- 1 См. В. В. Виноградов, Русский язык (грамматическое учение о лове), Учпедгиз,… 2 К,. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 3, Госполитиздат, 1955, стр. 448.

Понятие как значение слова

нелепости его субъективно-идеалистическую тенденцию, • они объявляют явления природы и общества сочетаниями наших ощущений, а слова — ярлыками,… К-арнап сам указывает на Юма и позитивистов, как на своих предшественников,… При таком взгляде все предметы природы и общества в качестве «чувственных содержаний», т. е. комплексов ощущений,…

Смысловое содержание слов, принадлежащих к различным разделам словарного состава

Попытаемся рассмотреть этот вопрос на материале русского языка, где в словарном составе различают десять частей речи: имя существительное, имя прилагательное, имя числительное, местоимение, глагол, наречие, предлог, союз, междометие и частицы. «Части речи, ч то-л и б о н а-з ы в а ю щ и е, распадаются прежде всего на два больших класса: части речи знаменательные и части речи служебные. Первые отражают действитель­ность в ее предметах, действиях, качествах или свой­ствах, напр.: родина, столица, дом, жить, работать, совет­ский, революционный, наш, пять, семеро, первый, спокойно, наверняка, наизусть, вполне. Вторые отражают отно­шения между явлениями действительности, напр.:

сижуна стуле, дом у реки, отец и мать» '.

Таким образом, к классу знаменательных слов рус­ского языка относятся: имя существительное, имя прила­гательное, имя числительное, местоимение, глагол и наре­чие. К классу же слов служебных относятся предлоги, союзы и частицы. Эти два класса охватывают почти весь словарный состав русского языка (кроме междометий). В отношении этих классов подчеркивается, что в них слова связаны с отражением в голове человека предметов объ­ективной действительности, их свойств, состояний, дейст­вий и объективно существующих отношений между этими предметами. Наша задача, таким образом, сводится к установлению:

¹ «Грамматика русского языка», т. 1, стр. 20. 251

1) являются ли эти отражения (с которыми связаны знаменательные и служебные слова) абстрактными мыс­лями (или же они представляют собой формы живого созерцания — восприятия и представления);

3) если эти отражения являются отвлеченными мыс­лями, то что представляют собой эти мысли: понятия, суждения (включая сюда вопросы и побуждения), умоза­ключения, или же это мысли, не являющиеся ни тем, ни другим, ни третьим, а чем-то четвертым. В последнем случае нужно выяснить, что же представляет собой это «четвертое».

Относительно первого из этих вопросов нам представ­ляется возможным ограничиться следующими соображе­ниями. Выше уже подчеркивалось, что понятия возникают лишь на основе восприятии и представлений, на основе работы воображения, что эта тесная связь понятий с фор­мами живого созерцания имеет место всегда, когда мы оперируем понятиями; что именно поэтому логическое ядро значений слов обрастает всегда более или менее тесно связанными с ним чувсгвенными образами. Но вме­сте с тем слово служит общению, взаимному пониманию людьми друг друга лишь потому, что оно имеет в языке значения, известные всем, владеющим этим языком; что эти общие всем людям данного народа значения всех слов представляют всегда обобщенные, а поэтому и от­влеченные отражения весьма различных во всех отноше­ниях и лишь в немногом сходных предметов, свойств и связей объективной действительности; что такой степени обобщения и отвлечения восприятия и представления без абстрактного мышления (как это имеет место у высших животных) не могут дать; что, следовательно, как под­черкивал В. И. Ленин, «чувства показывают реальность;

мысль и слово — общее» '.

Нам кажется, все сказанное по этому поводу выше по­зволяет утверждать, что отражения действительности, выступающие в качестве значений слов, представляют собой отвлеченные мысли, продукты второй ступени познания, тесно связанные с формами отражения, полу­ченными путем живого созерцания, но не сводящиеся к ним.

¹ В. И. Ленин, Философские тетради, стр. 256. 252

Что касается Еопроса о том, какие именно формы мысли — понятия, суждения, умозаключения или иные формы — имеют здесь место, то нам представляется, что нет никаких оснований выдвинуть какую-то четвертую форму мысли, кроме этих трех, и дальнейшее конкретное рассмотрение различных разрядов слов должно подтвер­дить этот взгляд.

Рассмотрим знаменательные слова. С логической точки зрения объединение имен существительных, прилагатель­ных, числительных, местоимений, глаголов и наречий в один класс может быть связано с той общей чертой всех этих частей речи, что каждое из слов, принадлежащих к этому классу, способно самостоятельно выражать субъ­ект или предикат суждения.

В этом нетрудно убедиться. «Дождь идет» — имя су­ществительное выражает субъект, а глагол—предикат суждения.

«Суд людей говорит человеку: — Ты — виновен!» (Горький). Здесь субъект и предикат выражены местоиме­нием и прилагательным.

««Мой месяц, мои звезды»,—думала наша Козявоч-ка...» (Мамин-Сибиряк)—субъект (S) и предикат (Р) вы­ражены именем существительным и местоимением.

«Я — первый» — здесь S и Р выражены местоимением и прилагательным.

«Ну давай вместе воров ловить, коли так. Я — справа, ты — слева» (Салтыков-Щедрин) — S и Р выражены ме­стоимением и наречием.

«Кинулись газетину Невинномыских покупать, ан там — чисто!» (Короленко) — S и Р выражены наречиями.

Поскольку ответ на вопрос может быть неполным, т. е. содержать лишь словесное выражение предиката соответ­ствующего суждения (субъект которого в данном случае подразумевается), то знаменательные слова могут в таких случаях выступать как самостоятельные высказывания («Кто он? — Коммунист?». «Где книги? — Там». «Кто это? — Я». «Сколько их? — Восемь» и т. д.).

Эта общность логической роли слов, принадлежащих к данному классу, возможно, также играла известную роль при их объединении в разряд знаменательных, по­скольку еще со времен Аристотеля к понятиям относили лишь те мысли, которые выступают в роли субъекта или предиката суждения. Этим же, возможно, объясняется тот

факт, что наличие понятий в значениях знаменательных слов не вызывает сомнений у большинства лингвистов.

Впрочем, существует мнение, что и среди знаменатель­ных слов имеются такие, которые не связаны с понятиями. При этом имеются в виду не только местоимения, но даже имена существительные, а именно: собственные имена.

Рассмотрим ближе этот вопрос.

В логике давно установлен тот факт, что наряду с об­щими понятиями (дом, река) существуют понятия индиви­дуальные (Ломоносов, Москва). Различение индивидуаль­ных и общих понятий тесно связано с логическим учением о суждении, различающим суждения единичные, частные и общие. Субъектом единичного суждения обычно явля­ется понятие индивидуальное. Отрицание существования индивидуальных понятий привело бы к ряду нелепостей. Например, в этом случае оказалось бы, что в суждении «Ломоносов — гениальный ученый» имеется лишь преди­кат, а место субъекта пустует; вместо понятия (субъекта) на этом месте окажется метка, знак, этикетка, ярлык и т. п.

Тем не менее существует мнение, что индивидуальных понятий вообще нет, что «Москва» или «Ломоносов» — это слова — ярлыки, этикетки, навешиваемые непосредственно на вещи и никак не связанные с понятием.

В качестве довода в пользу взгляда «собственное имя— это этикетка» выдвигается такое соображение: одно и то же собственное имя может быть и именем человека, и на­званием реки, и кличкой собаки, и обозначать сорт конфет и название ресторана. Вне контекста, говорят, невоз­можно даже приблизительно определить, к какому кругу предметов относится данное собственное имя. Напротив, нарицательное имя, говорят сторонники этого взгляда, имеет вне контекста вполне определенное значение. Если это даже омоним, то можно точно определить все его зна­чения. Мы не можем по своему произволу расширить сферу его значений, она обусловлена законами развития языка.

Прежде всего следует подчеркнуть, что если бы даже указанное различие между собственными и нарицатель­ными именами носило тот абсолютный характер, который ему приписывается в приведенном только что рассужде­нии, то и в этом случае из данного различия никоим обра­зом не следует, что собственное имя не выражает понятия. Ведь если даже безоговорочно согласиться с этим рассуж-

дением, то окажется, что, имея вполне определенный смысл в контексте, собственное имя теряет эту определенность значения вне контекста. Следовательно, в контексте и «Петр», и «Москва», и «Кавказ» выражают вполне опре­деленные понятия. Но ведь реально, в жизни, собственное имя, как и любое другое слово, выступает только в контек­сте, и только в этом случае оно служит общению и взаим­ному пониманию. Мы, разумеется, в целях исследования можем рассматривать собственное имя вне контекста. Но эта абстракция будет научной лишь при условии, что мы не будем забывать, что собственное имя, как и любое дру­гое слово, становится языковым явлением, лишь обслужи­вая общение, обмен мыслями. А это имеет место лишь в конкретных условиях, следовательно, в конкретном кон­тексте.

Человека, который ни с того ни с сего произнес бы «дом» или «дядя», мы бы поняли столь же плохо, как если бы он вне всякой связи с обстановкой произнес «Лена» или «Кавказ». Наоборот, в реальной действительности и произносящий и слушающий связывают со звукосочета­ниями «Лена», «Кавказ» понятия об определенных пред­метах действительности, и только поэтому они понимают друг друга. Если бы та неопределенность, о которой гово­рится в приведенном рассуждении, имела место в действи­тельности, употребление собственных имен исключало бы взаимное понимание. Если один из собеседников связывает со звукосочетанием «Лена» понятие о своей сестре, а дру­гой понятие о великой сибирской реке, то они не поймут друг друга. Это в равной мере относится и к именам соб­ственным и к нарицательным. Если тот, кто произносит «дядя», имеет в виду мужчину вообще, а его собеседник имеет в виду брата своего отца, то собеседники также не поймут друг друга.

Итак, признание того, что собственное имя вне контек­ста теряет определенный смысл, вовсе не означает, что оно не выражает понятия. Напротив, это признание исходит из того, что в контексте (т. е. в реальной действительности) собственное имя выражает всегда вполне определенное понятие.

Далее следует подчеркнуть, что само различие между значением собственного и нарицательного имен в контек­сте и вне контекста весьма относительно. С одной стороны, неверно, что сфера значений знаменательного слова вполне

определенна, что можно точно указать все его значения. «...Очень трудно,— говорит В. В. Виноградов,— разграни­чить и передать все значения и оттенки слова даже в дан­ный период развития языка, представить со всей полнотой и жизненной конкретностью роль слова в речевом обще­нии и обмене мыслями между членами общества» . Ведь любое нарицательное имя может выступить как собствен­ное («коммунист», «борец», «кольцо» и т. д.). Когда мы определяем значения такого слова, взятого вне контекста, мы от этих случаев сознательно отвлекаемся, касаясь лишь тех значений, которые закреплены общественной практи­кой и представляют собой не отдельные применения слова, а его значения в языке народа, известные всем, кто вла­деет этим языком. Если так же подойти к собственному имени, то мы имеем не меньшую возможность определить его обычное значение («Лена» — человеческое существо женского пола). Поэтому, когда мы услышим слова «Лены нет», то, не зная, в связи с чем они высказаны, мы скорее всего поймем их в том смысле, что речь идет о женщине. Мы при этом можем, конечно, ошибиться. Но мы можем с неменьшей вероятностью ошибиться, услышав слова «агронома нет», если нам неизвестно, что в данном случае имелся в виду член естественно-научного кружка.

Иллюстрацией этого может служить следующий отры­вок из «Записных книжек» А. П. Чехова:

«Дай-ка порцию главного мастера клеветы и злословия с картофельным пюре.

Половой не понял... Поч. строго поглядел на него и сказал: Кроме!

Немного погодя половой принес языка с пюре — зна­чит, понял».

Здесь целое словосочетание (не включающее в себя ни одного собственного имени), к тому же примененное во вполне определенной ситуации и в сочетании с определен­ными словами «дай-ка» и «с картофельным пюре» все же оказалось трудно доступным пониманию.

Ясно, что видеть в многозначности признак, отличаю­щий собственные имена от нарицательных, нельзя, ибо многозначность присуща обоим этим разрядам слов.

С другой стороны, совершенно неверно считать, что круг значений собственного имени безграничен. Пиджак

¹ «Вопросы языкознания» № 5, 1953, стр. 7. 256

или коробку спичек Петром не называют. Мы имеем воз­можность вполне вразумительно объяснить иностранцу смысл слов «Тарас» или «Афанасий», которых нет в род­ном языке этого иностранца. Вместе с тем этот иностранец не поймет нашей речи, не усвоив значения этих слов, в первую очередь понятий, ими выражаемых.

Именно поэтому собственные имена могут употреб­ляться для закрепления и выражения не только индиви­дуальных, но и общих понятий. Когда сообщается: «Стол накрыт», то «стол» фиксирует понятие индивидуальное, от­ражающее собой вполне определенный единичный стол, а не «стол вообще». Когда же говорится: «стол здесь до­стать трудно», то имеется в виду стол вообще.

Точно так же, когда мы читаем у Ленина: «...я назвал Каутского (в своей книге: «Пролетарская революция и ренегат Каутский») лакеем буржуазии» ', то здесь «Каут­ский» выступает как регистрирующее единичное понятие, отражающее вполне определенное отдельное лицо. Когда же говорится: «Журнал этот, стоящий вообще на мелко­буржуазной точке зрения, тем выгодно отличается от пи­саний господ Каутских, что не называет этой точки зрения ни революционным социализмом, ни марксизмом» ², то для нас ясно, что это же слово имеет своим значением понягие общее, отражающее собой то, что было свойственно всем социал-предателям II и 1Г/2 Интернационала.

Обычно собственные имена выражают понятия индиви­дуальные, и в этом заключается их полезная роль, их основное назначение. Так как любое слово несет в себе общее, то для выражения индивидуального понятия тре­буется целая группа слов («Герой Великой Отечественной войны советского народа, грудью закрывший амбразуру вражеского дота»). Собственное имя («Александр Матро­сов») позволяет заменить эту группу слов одним-двумя словами. Но преимущество, даваемое собственным именем по сравнению с нарицательным в данном отношении, обу­словливает наличие у собственных имен недостатка по сравнению с нарицательным именем в другом отношении:

собственное имя, обладая предельно узким значением в контексте, приобретает весьма широкий смысл вне кон­текста. Таким образом, одно из различий между собствен-

1 В И Ленин, Соч , т. 30, стр 9

² Там же, стр 11

ными именами и нарицательными состоит в том, что пер­вые обычно фиксируют понятия индивидуальные, вторые же закрепляют и индивидуальные, и общие понятия. При этом в ряде случаев и собственные имена употребляются для выражения общих понятий. Это различие, следова­тельно, носит относительный характер.

Со сказанным выше тесно связана та отличительная особенность собственных имен, что обычно, т. е. когда они выражают индивидуальные 'понятия, они не заменяют друг друга. Если нарицательные имена «доктор» и «врач» — синонимы, то их в большинстве случаев можно заменить одно другим. Слова же «Петр» и «Иван» можно заменить одно другим лишь в том случае, когда они выражают об­щее понятие. Но когда они выражают понятия индиви­дуальные, такая замена невозможна. Это различие также отнюдь не носит абсолютного характера и вовсе не свиде­тельствует в пользу мнения, будто собственные имена не связаны с понятиями.

В защиту этого последнего мнения указывают также на то, что собственное имя не раскрывает никаких черт пред­мета. Говорят: зная, что предмет называется Леной, я вовсе еще ничего не знаю о его свойствах. Между тем, зная, что предмет называется рекой, я его свойства знаю. На это следует возразить, что само звукосочетание «река» так же ничего не говорит о свойствах предмета, как и зву­косочетание «Лена». Если тот, кто произносит эти слова или слышит их, не связывает с ними известных понятий (т. е. мыслей о существенных признаках предметов), то для него эти звукосочетания вообще словами не яв­ляются '. И здесь дело обстоит с именами собственными и нарицательными совершенно одинаково. Если я впервые слышу слово «река» и никто мне не объяснил его значения, то я столь же мало знаю о существенных признаках, мыс­лимых в этом понятии, как и в том случае, когда я впер­вые услышал слово «Лена». Таким образом, и этот довод сторонников взгляда «собственное имя — это ярлык» сле­дует признать несостоятельным.

К этому вопросу можно подойти еще с одной стороны. Никто не отрицает, что в словах «человек», «мужской»,

¹ А. И. Смирницкий справедливо говорит, что «нельзя полагаться на то, что нечто в звучании слова укажет нам, с каким значением это звучание связывается...» («Вопросы языкознания» № 2, 1955 г., стр. 87).

«пол» заключены понятия. Не отрицается также, что в группе слов «человек мужского пола» заключено понятие. Но значение этой группы слов в логическом отношении совпадает со значением собственного имени «Петр». Точно так же совпадает в логическом отношении значение соб­ственного имени «Москва» и группы слов «столица Совет­ского Союза». Как же можно, признавая наличие понятия в этих группах слов, отрицать его наличие в словах, логи­чески однозначных с этими группами?

Заканчивая рассмотрение собственных имен, поставим еще один вопрос: нельзя ли допустить, что значение соб­ственного имени целиком сводится к представлению, хотя бы и общему?

Все читавшие произведения В. Пановой или слышав­шие о них вкладывают одинаковое значение в слово «Па­нова» в данном конкретном его применении и поэтому по­нимают друг друга в речевом общении, когда прибегают к этому слову. Однако сравнительно немного лиц, пользую­щихся этим словом, видели эту писательницу (или ее порт­рет). Конечно, все понимающие данное значение этого слова связывают с ним какие-то представления (неизбеж­но различные у различных лиц). Но взаимное понимание достигается здесь лишь на основе общего для всех значе­ния этого слова: современная советская писательница, ав­тор определенных произведений. Это значение есть отра­жение действительности в нашем сознании. Что собой представляет это отражение? Мысль или образ живого созерцания? Можно ли себе составить представление (хотя бы и общее), которое явилось бы наглядным обра­зом, похожим на всех писательниц нашей родины? Доста­точно поставить этот вопрос, чтобы убедиться, что значе­ние этого слова, в равной мере известное всем, кто им пользуется, может быть только отвлеченной мыслью, по­нятием.

Сказанное еще в большей мере относится к употребле­нию собственных имен в нарицательном смысле. Хотя и в первом и во втором случае имеют место связанные со сло­вом наглядные образные представления, но ни в одном слу­чае значение этих слов не сводится к представлению, всегда оно включает в себя единичное или общее понятие.

Если собственные имена по преимуществу применяются для выражения индивидуальных понятий, то личные

Местоимения в этом отношении не отличаются От любого нарицательного слова, поскольку они в равной мере слу­жат и для выражения единичных, и для выражения общих понятий.

В реальной действительности, в общении между людь­ми при помощи языка личное местоимение, как и собствен­ное имя, всегда выражает вполне определенное понятие, хотя широта диапазона выражаемых ими понятийных зна­чений неизмеримо превосходит полисемию собственных имен. Кроме того, грамматический элемент здесь играет более существенную роль. Однако все это не лишает ни­когда местоимение его понятийного содержания.

Широко известно употребление личного местоимения для выражения единичного понятия. Однако общеизвестно широкое их применение и для выражения общих понятий. Это хорошо показывает В. И. Ленин. «...«Это»? — пишет В. И. Ленин.— Самое общее слово... Кто это? Я. Все люди я .. «Этот»?? Всякий есть «этот»» '. И совершенно так же обстоит дело со всеми остальными местоимениями. О зна­чении слова «я» как общем понятии достаточно убеди­тельно говорит то место, которое заняло в истории филосо­фии обсуждение этого понятия. Можно ли считать, что ме­стоимение заключает в себе только представление?

Едва ли кто-нибудь может допустить, что когда Хле­стаков говорит городничему: «Нет, я не хочу! Я знаю, что значит на другую квартиру...», то произнесенное здесь слово «я» городничий связывает с тем представлением о Хлестакове, какое последний имеет сам о себе. Однако, несмотря на различие этих представлений, городничий по­нимает значение этого слова совершенно правильно, со­вершенно так же, как и сам Хлестаков: у обоих с этим сло­вом связано общее отвлеченное понятие о лице, которое говорит. Поскольку в данном случае говорит Хлестаков, он и является объектом данного понятия (подобно тому, как когда я говорю сыну: «стол завален твоими книгами», объ­ектом понятия «стол» является данный единичный стол).

Еще в меньшей мере осуществима попытка свести к од­ним лишь представлениям значения местоимений «он», «она», «оно», «они». Взаимное понимание при пользовании этими словами достигается лишь на той основе, что все

¹ В. И. Ленин, Философские тетради, стр. 258. 26

о

владеющие русским языком зна1от, что под этими словами имеются в виду лица и предметы, как угодно рознящиеся между собой и имеющие лишь одну общую черту: о них в данном случае идет речь. Ясно, что, насколько легко мы охватываем все это многообразие явлений действительно­сти одним понятием, настолько же безнадежна попытка охватить их наглядным представлением (которые в той или иной мере здесь всегда имеют место, но не только не исчерпывают собой значения этих слов, но самим говоря­щим не отождествляются с соответствующим понятием).

Поскольку понятия, закрепленные в именах существи­тельных и местоимениях, представляют собой отражения предметов, процессов, свойств и связей реальной действи­тельности, мы при рассмотрении любого из этих слов всегда находим:

а) объект, отражением которого является заключенное в этом слове понятие;

б) понятие, отражающее собой этот объект.

Таким объектом для нарицательного имени существи­тельного «всхожесть» является способность семян к произ­растанию в определенных условиях, выражаемая процен­том семян, нормально проросших за определенный период. Этот объект находит отражение в общем абстрактном по­ложительном понятии, объем которого составляет всхо­жесть любых семян, а содержание — отражение всех тех признаков, которые выше указаны. Часть этого содержа­ния входит в значение слова «всхожесть».

Поскольку человек познает не только материальные яв­ления, но и явления нашего сознания, он и о них образует понятия Эти последние, являясь «отражением отражения», также в конечном счете отражают действительность, хотя и более сложным путем. Один из объектов имени суще­ствительного «вывод» есть суждение, являющееся необхо­димым следствием из других суждений (посылок) в умо­заключении. Отражением этого объекта является общее конкретное положительное понятие, объем и содержание которого определяются данным объектом.

Объектом собственного имени существительного «Ло­моносов» является гениальный русский ученый XVIII в., а объектом местоимения «наше» — все, принадлежащее тем лицам, к числу которых относит себя говорящий. Так дело обстоит в отношении всех знаменательных слов, включая и числительные.

Разумеется, числительные имеют свои особенности, от­личающие их от других слов, но выводить отличительную особенность их значений из того, что «пять вообще» не су­ществует самостоятельно в действительности,—значит за­бывать, что «животное вообще» тоже не существует само­стоятельно, значит — игнорировать природу понятия как своеобразного отражения действительности.

«Плод» как таковой, «животное» как таковое и т. п. увидеть невозможно, ибо реально существуют лишь от­дельные яблоки, груши, отдельные представители живот­ного мира и т. п., а наши понятия отражают общие и суще­ственные черты этих предметов. То же следует сказать о понятиях «тяжесть», «скорость», «пять». Понятия о числах в этом отношении ничем не отличаются от всех прочих по­нятий — подобно тому, как нельзя увидеть или взять в руки стоимость, нельзя увидеть такую вещь, как «пять вообще». Но, разумеется, нельзя на этом основании утвер­ждать, что такой вещи в действительности не существует, что объективно, в природе и обществе, нет явлений, отра­жением которых эти понятия являются, что соответствую­щие слова ничего не называют. Это значило бы признать все понятия фикциями.

А. И. Смирницкий, сравнивая слова, называющие реальные предметы, со словами, называющими фантасти­ческие образы, произведения фантазии (русалка, домовой и т. п.), говорит: «Мы имеем два таких случая:

Первый, основной: звучание — значение — предмет (явление) и пр.

Второй, производный: звучание — значение.

Звучание и значение всегда идут вместе, и без соедине­ния того и другого нет слова, тогда как значение и предмет или явление не находятся вместе во всех случаях, хотя во­обще их соединение друг с другом и характеризует основ­ной случай, и самое существование другого, производного случая (без «предметного» звена) обусловлено существо­ванием первого, основного» '. С этим нельзя согласиться. Ведь значения слов представляют собой отражения не только материальных объектов, существующих вне на­шего сознания, но и явлений нашего сознания, наших мыс­лей, фантазий, настроений и т. д. Значение слова «домо­вой» отражает образ, имевшийся (отчасти и ныне имею-

¹ «Вопросы языкознания» № 2, 1955 г., стр. 84. 262

щийся) в сознании некоторых людей. Для большинства людей, пользующихся русским языком, значение этого слова включает в себя понимание того, что образ этот фантастический, что такого предмета в действительности не существует. Но есть немало явлений, существующих толь­ко в сознании людей: мечта, надежда, сомнение, умоза­ключение, абстракция. Было бы ошибкой заключить, что поскольку абстракцию нельзя увидеть или взять в руки, постольку понятие «абстракция» лишено объекта, что та­кой вещи не существует, вследствие чего данное слово ни­чего не называет, что этому слову, как и слову «пять», называть нечего. Если принять эту точку зрения, то при­дется признать такие понятия, как «мысль», «дедукция», «истина», «заблуждение», «печаль», «гнев» и т. п., также лишенными объекта, беспредметными понятиями, что, ра­зумеется, неверно. Понятия человека о его собственных мыслях и чувствах, о мыслях и чувствах других людей отнюдь не являются беспредметными. Они тоже являются отражением действительности.

Поэтому неверно было бы в логике разделить все поня­тия на понятия о материальных предметах и понятия о яв­лениях сознания, объявив последние беспредметными, ибо они ничего не «называют». Еще более неправомерной пред­ставляется нам такая попытка в языкознании, поскольку не существует никакого принципиального различия между словами, выражающими те и другие понятия. Особенно неправильно, на наш взгляд, зачислять в одну категорию «неназывающих», лишенных объекта в действительности, такие слова, как «абстракция», и числительные. Ведь из та­кого объединения, из утверждения о числительных, будто то, что они выражают, не существует самостоятельно в действительности, а абстрагируется как числовое понятие людьми, может быть сделан вывод, будто «пять» — это только человеческое понятие, некоторое явление сознания, будто кроме как в сознании «пять» нигде не существует.

Остановимся теперь на смысловом содержании слу­жебных слов. Если предлоги и союзы заключают в себе понятия, то раскройте содержание понятий «в, над, между, и, или», дайте определение этих понятий — таков един­ственный довод, который может быть выдвинут в пользу

мнения, что в служебных словах не заключено никаких понятий.

Безусловно, дать прямое определение этих понятий едва ли возможно. Однако из этого не следует, что служеб­ные слова вовсе не выражают понятий, отражающих в от­влеченной и обобщенной форме объективную действитель­ность. Из тех затруднений, с которыми мы встречаемся при определении этих понятий, вовсе не следует защищае­мый семантическими идеалистами взгляд, будто назначе­ние служебных слов целиком исчерпывается фиксацией известных отношений между языковыми знаками — сло­вами и предложениями (по Карнапу — синтаксических отношений).

Не следует из этих затруднений и тот вывод, будто с этими словами связаны столь туманные и неопределенные значения, что их следует отнести не к понятиям, а к общим представлениям.

В наиболее абстрактной из наук — математике — дав­но уже выяснено, что наиболее отвлеченные понятия часто не поддаются прямому определению. Таковы, например, основные понятия геометрии, определяемые лишь через систему аксиом. Разумеется, с этими понятиями в нашем сознании связан целый ряд представлений, но «не обяза­тельно связывать с точками, прямыми и т. д. обычные на­глядные представления ...Под «точками», «прямыми», «плоскостями» и под отношениями «принадлежит», «меж­ду», «конгруентен» мы понимаем некоторые вещи и отно­шения, относительно которых известно только то, что они удовлетворяют аксиомам. Для этих вещей и отношений не дается, следовательно, никаких прямых определений; но можно сказать, что система аксиом косвенным образом ха­рактеризует их в совокупности»'.

Этот своеобразный характер геометрических понятий отнюдь не означает, что они представляют собой продукты «свободного» творчества нашего воображения. Как указы­вал Энгельс, чистая математика имеет своим объектом пространственные формы и количественные отношения ма­териального мира. Абстрактность понятий о точках, ли­шенных измерений, прямых, лишенных толщины и ширины, и т. п. объясняется лишь тем, что для исследования этих

¹ П К. Рашевский, «Основания геометрии» Гильберта и их место в историческом развитии вопроса. Вступительная статья к книге Д. Гильберта «Основания геометрии», М.—Л. 1948, стр. 24.

форм и отношений необходимо отвлечься от всех других сторон и свойств материальных предметов, которым при­сущи эти формы и отношения '.

Таким образом, трудность или даже невозможносгь сформулировать прямое определение понятия отнюдь не свидетельствует о том, что перед нами вовсе не понятие, а общее представление. Для интересующего нас вопроса су­щественно то, что из шести основных понятий геометрии в приведенном положении три понятия (точки, прямые и плоскости) выражаются именами существительными, одно (конгруентен) — именем прилагательным, одно (принад­лежит) — глаголом и одно (между) — союзом. При этом первые три понятия имеют своим объектом вещи, а вторая группа понятий имеет своим объектом реально существую­щие пространственные отношения между вещами.

Уже здесь обнаруживается, что в отношении способно­сти выражать отвлеченные понятия нет принципиальной, коренной противоположности между знаменательными и служебными словами. Более того, здесь обнаруживается, что есть такие отвлеченные понятия, которые иначе как служебным словом («между») выразить невозможно.

При этом для раскрытия содержания понятия, заклю­ченного в предлоге «между», необходимо и достаточно при­бегнуть к определенной системе аксиом. «Все, что может потребоваться от понятия «между» при логическом разви­тии геометрии, исчерпывающе перечислено в 4 аксиомах II группы. Наглядное представление о точке, лежащей на прямой между другими, может, следовательно, и не при­влекаться без какого-либо принципиального ущерба для развертывания геометрии» ².

Выше уже отмечалось, что к понятиям мы относим не только мысли, выступающие в роли субъекта и предиката суждения. Подобно тому как в сложном суждении мы об­наруживаем образующие его суждения, утратившие здесь в большей или меньшей мере свою самостоятельность, мы находим также и при анализе предиката (или субъекта)

¹ См. Ф. Энгельс, Анти-Дюринг, 1953, стр. 37.

² П. К.. Рашевский, «Основания геометрии» Гильберта и их место в историческом развитии вопроса. Вступительная статья к книге Д. Гиль­берта «Основания геометрии», стр. 25. Следует при этом иметь в виду, что «при формулировке аксиом II группы, относящихся к понятию «меж­ду», предполагается, что уже установлено понятие «принадлежит» со свойствами, описанными в I группе аксиом» (там же, стр. 49).

содержащиеся в нем понятия, более или менее утратившие в данном случае самостоятельность.

Так, открывая в А, что оно больше В, мы строим суж­дение «А больше В», предикатом которого является поня­тие «больше В». В этом предикате мы различаем поня­тия «больше» и «В». Данное различение не является праздным, оно необходимо, ибо, лишь выделив понятие о переходном несимметричном отношении «больше», мы можем вскрыть логическое строение умозаключения:

«объем высотного'дома на Котельнической набережной больше объема высотного дома у Красных ворот; объем этого последнего больше объема высотного дома на Ком­сомольской площади. Следовательно, объем высотного дома на Котельнической набережной больше объема вы­сотного дома на Комсомольской площади».

Но нельзя пройти мимо разительного сходства следую­щих примеров (каждый из которых является умозаклю­чением) :

1) Письменная работа К. лучше работы С.; письменная работа С. лучше работы Н. Следовательно, письменная ра­бота К. лучше работы Н.

2) Выстрел произошел до гудка. Гудок — до прихода обвиняемого. Следовательно, выстрел произошел до при­хода обвиняемого.

3) Ионосфера над стратосферой; стратосфера над тро­посферой. Следовательно, ионосфера над тропосферой.

4) Щегол в клетке. Клетка в столовой. Следовательно, щегол в столовой.

5) Этот вывод приемлем в силу этой формулы, а эта формула — в силу эксперимента т. К- Следовательно, этот вывод приемлем в силу эксперимента т. К.

6) Раз прекратится доступ воздуха, то животное погиб­нет. Доступ воздуха действительно прекратится. Следова­тельно, животное погибнет.

7) Так как реакция начнется, то взрыва не миновать. Реакция действительно начнется. Следовательно, взрыва не миновать.

8) Прежде чем возразить, надо понять. Прежде чем понять, надо прочитать. Следовательно, прежде чем воз­разить, надо прочитать.

9) Лишь позвоночные — млекопитающие; лишь мле­копитающие — сумчатые. Следовательно, лишь позвоноч­ные — сумчатые.

В первом из этих примеров отношение, на основе кото­рого построено умозаключение, выражено наречием «лучше», относительно которого не возникает сомнения, что оно заключает в себе понятие. Но в следующих далее примерах, где отношения, на основе которых делаются вы­воды, выражены предлогами (примеры 2—5), эти пред­логи логически играют ту же роль, какую наречие играет в первом примере. До, над, в, в силу выражают понятия о существующих объективно отношениях, отражением ко-юрых являются определенные связи наших мыслей. В по­следующих трех примерах эту же роль играют союзы:

прежде чем, раз... то, так как... то. А в последнем при­мере эту роль играет частица лишь. В этих предлогах, союзах, частице заключены определенные понятия.

С этим связано то обстоятельство, что хотя в общем верно, что служебные слова в отличие от знаменательных не выступают в роли субъекта или предиката суждения, но различие это не носит абсолютного характера, ибо слу­чается, что и служебные слова способны самостоятельно выполнять эту роль. «Нет, это не безразлично, вне или внутри. В этом то и суть!» (Ленин). Здесь в роли преди­ката выступает предлог. «Нельзя ли как-нибудь? — На­вряд» (Короленко). Здесь предикат выражен частицей. «Предлоги,— отмечается в «Грамматике русского язы­ка»,— не совсем лишены лексического значения, хотя сте­пень его у разных предлогов различна... Основной массе предлогов свойственно выражать прежде всего простран­ственные и временные отношения» ¹.

Кроме отношений времени, пространства, отношений целевых (для, в целях) понятия, заключенные в предлогах, часто отражают собой отношения между мыслями (логи­ческие отношения). Эти последние сами представляют со­бой отражение объективно существующих связей мате­риальной действительности, поэтому понятия о логических отношениях представляют собой отражения «второй сте­пени». Именно такое понятие заключает предлог «в силу».

Подчинительные союзы — причинные (так как, потому что, ввиду того что, благодаря тому что), временные (пре­жде чем, раньше чем), союзы цели (чтобы, для того чтобы, дабы) содержат понятия, отражающие причинные, вре­менные отношения действительности и целевые отношения

¹ «Грамматика русского языка», т. I, стр. 652, 653, 267

человека к действительности. Как и предлоги, союзы за­ключают в себе понятия о логических отношениях. Важ­нейшие логические отношения между мыслями: конъюнк­ция, дизъюнкция и следование — находят свое выражение в союзах «и», «или», «если... то». Понятие логического сле­дования находит, далее, свое выражение в союзах «ибо», «так как», «потому что», «вследствие того что».

Предлоги и союзы выражают также определенные от­ношения между словами и предложениями, т. е. заклю­чают в себе понятия грамматические.

В некоторых частицах находят свое выражение основ­ные понятия, в которых отражается наличие или отсутст­вие того или иного признака в называемом объекте — утверждение и отрицание (да, так, точно, нет, не, ни), а также понятия о том, ко всему ли классу объектов сужде­ния или к его части относится содержащееся в суждении утверждение или отрицание (все, только, лишь, един­ственно, исключительно).

В других частицах заключены понятия об отношении говорящего к достоверности высказываемого им сужде­ния (авось, вряд ли, едва ли, пожалуй). Именно поэтому большая часть этих частиц способна образовать ответ на вопрос, т. е. выразить предикат суждения.

Особое место здесь занимают частицы, сообщающие о том, что говорящий передает чужую речь (мол, дескать, де). Эти частицы заменяют собой обычно вводные предло­жения, от которых они произошли (имеющие смысл: «ты говоришь», «говорят», «он говорит» и т. п.).

В. В. Виноградов отмечает подвижность и зыбкость границ между этими модальными частицами и модаль­ными словами, функциональную близость модальных слов и частиц к вводным предложениям (к вводным синтаг­мам) ¹. Это дает основание предположить, что в логиче­ском отношении мы здесь имеем суждение.

Другие частицы, служащие для выражения вопроса, сомнения, удивления (да ну, разве, ли, неужели) и сравне­ния (словно, как будто), реже способны играть роль суж­дения и обычно лишь участвуют в выражении того или иного суждения. То же следует сказать о модальных ча-

¹ См. В В. Виноградов, О категории модгльности и модальных словах в русском языке «Труды института русского языка», т. II, изд. Академии наук СССР, М.—Л. 1950, стр. 67.

стицах, привносящих в высказывание оттенки побудитель­ности, возможности, долженствования, желательности (бы, ка, пускай, дай, давай) и другие эмоциональные оттенки (что за, ну и, прямо, просто, куда как и т. д.).

С точки зрения семантических идеалистов служебные слова — это пустые ярлыки, роль которых исчерпывается лишь их отношением к другим столь же пустым ярлыкам.

Из сказанного выше в достаточной мере видна несо­стоятельность такого взгляда, грубо извращающего пони­мание природы служебных слов.

Служебные слова выражают пространственные, вре­менные, причинные и другие отношения объективной дей­ствительности, отношение говорящего к действительности и к его сообщению, отношения между мыслями и, наконец, отношения между словами, т. е. грамматические отноше­ния. Отнюдь не являясь пустыми ярлыками, служебные слова в своих значениях заключают соответствующее по­нятийное содержание.

В отдельных применениях служебных слов на первый план выступают заключенные в них понятия об отноше­ниях объективной действительности, в других эти значения отходят на второй план, а на первый план выдвигаются понятия о логических отношениях или отношениях грам­матических. В примере «на вершине Эльбруса» служебное слово в первую очередь выражает понятие о пространст­венном отношении, в примере «я на тебя не обижаюсь» — понятие об отношении между словами, грамматическое от­ношение.

В выражении «в этот момент» — на первом плане по­нятие о временном отношении; «все в порядке» — на пер­вом плане грамматическое отношение.

В предложении «если имеет место трение, то возникает теплота» — на первом плане понятие о причинном отноше­нии; в предложении «если отрицается следствие, то отри­цается и основание» — понятие о логическом отношении.

В суждении «или назад к капитализму, или вперед к со­циализму» — на первом плане понятие об объективно су­ществующей альтернативности; в суждении «а или равно Ъ, или не равно Ь» — понятие о логической альтернатив­ности.

Можно было бы продолжить этот ряд примеров, но и сказанного, нам кажется, достаточно, чтобы проиллюстри­ровать положение о том, что и служебные слова заклю-

чают понятия, отражающие отношения действительности, что и эти слова нельзя рассматривать как ярлыки, вся роль которых исчерпывается различением порядков следования других ярлыков — «слов».

Нам осталось рассмотреть слова, не вошедшие в два основных класса словарного состава,— междометия, выра­жающие, как известно, эмоции (увы, ax, ox, браво, дудки, баста, вот еще) и волеизъявления (эй, на, вали, ну, чур, айда). Помимо воли, непроизвольно, изданный человеком звук (будет ли это бессознательно произнесенное междо­метное слово, любое другое слово или вовсе что-либо не­членораздельное) не есть явление языка, ибо этот звук или звукосочетание бессмысленны для того, кто их издал, а услышавшим истолковывается совершенно подобно тому, как истолковывается румянец или гримаса, непроиз­вольно возникшие на лице человека. Но эти же звукосоче­тания, будучи произнесены сознательно, осмысленно, ста­новятся словами, фактами языка, ибо в этом случае они имеют более или менее определенное значение. Выразить же в междометии свое чувство, эмоциональную характери­стику или свое желание человек может лишь при условии, что эти чувства или желания отразились в его сознании в виде более или менее определенных мыслей об этих чув­ствах и желаниях. В этом вопросе, на наш взгляд, совер шенно прав Фр. Травничек, подчеркивающий, что и меж­дометия выражают понятия и суждения. «Понятийное значение,— пишет он,— могут иметь только такие междо­метия, которые являются общепонятными эмоциональ­ными словами и принадлежат к словарному составу языка. От них нужно отличать звуковые образования, которые служат для проявления чувств, но не являются словами и, следовательно, не имеют понятийного значения. Такого рода звучания, называемые иногда также междометиями, остаются за пределами языка» ', так как они непроизволь­но выражают наши чувства. «Слова,— подчеркивает Трав­ничек,— как единицы системы языка выражают чувства не сами по себе, а всегда лишь в связи с понятием» ².

Поэтому, признавая, что в междометиях на первый план выступает чувственная и волевая сторона нашей психики, нельзя эти ее стороны отрывать от мышления, пронизы­вающего собой всю психику человека и налагающего свой отпечаток на все явления его сознания. Поэтому и междо­метия, поскольку они являются словами, содержат в себе мысли, суждения, хотя и не всегда достаточно отчетливые, что и обеспечивает им возможность служить общению и взаимному пониманию людей.

Итак, «слово может выражать и единичное понятие, конкретное, абстрактное, и общую идею отношения (как, например, предлоги от или об, или союз и), и законченную мысль (например, афоризм Козьмы Пруткова: «Бди!»)» ', но всегда его значение имеет своим ядром, своей основой обобщенное и отвлеченное отражение действительности — понятия и суждения.

Единство слова и понятия не есть их тождество

1 «Вопросы языкознания» Яа 1, 1956 г., стр. 75, 2 Там же, 27о

ПРИРОДА СУЖДЕНИЯ И ФОРМЫ ВЫРАЖЕНИЯ ЕГО В ЯЗЫКЕ

П. В. Копмин

Анализом суждения философы и логики занимались давно, большинство из них по преимуществу обращали внимание лишь на описание различных его форм, а не… Аристотелевская теория суждения, хотя и содержала много верного,… При анализе форм мышления Аристотель прежде всего отличал формы, являющиеся сочетанием некоторых мы­слимых содержаний,…

Три основных вида суждения и их специфические особенности

1 В порядке обсуждения автор пытается обосновать точку зрения, что вопрос и побуждение можно считать специфическими формами суж­дения.— Ред. ния предмета мыслью. Различные формы суждения — от­дельные звенья, моменты… Суждение-сообщение устанавливает 'наличие или отсут­ствие некоторого признака, свойства, состояния, отноше­ния у…

Мышление

Иногда утверждают, что включение вопроса в сужде­ние стирает специфику мысли-вопроса. Но это не так. Включение мысли-вопроса в суждение не только не… В истории логики были попытки включения вопроса в суждение, но они были… Мы считаем, что мысль-вопрос имеет все общие при­знаки суждения. Во-первых, мысль-вопрос является фор­мой отражения…

Суждение п предложение

Вопрос об отношении суждения как формы мысли к предложению как грамматической форме привлекал из­давна внимание как логиков, так и лингвистов.… Но всякий лингвист тем не менее старается дать опре­деление предложения '. 1 Приведем несколько определений предложения: «Есть одно очень общее и потому неясное определение предложения в речи,…

О ФОРДЕ И СОДЕРЖАНИИ В ЯЗЫКЕ

Е. М. Г а л к ч. на-Федорун

Марксистско-ленинская теория учит, что все сущест­вующее имеет содержание и форму, что эти две категории находятся в диалектическом единстве и… Попытаемся выяснить вопрос о том, в каком соотно­шении находится язык и… Категории языка соотносительны с категориями мыш­ления и неразрывны с действительностью. «...Ни мысли, ни язык не…

Вопрос о форме языка в трудах лингвистов

Древние индийские грамматисты в ведангах (памят­ники литературы о Ведах) посвящали одну часть своих сочинений фонетике, вторую — стихосложению,… одни из них полагали, что вещи обозначаются именами соответственно своей… именование, обусловленное самой вещью и являющееся ее нераздельной частью. Различие имен рассматривалось как различие…

Понимание формы и содержания языка в трудах современных советских лингвистов

Ни у кого из прежних лингвистов не показана так чет­ко зависимость грамматической формы от значения слова, как у Л. В. Щербы. «Не видя смысла,… 1 Л. Л. Шахматов, Синтаксис русского языка, стр. 427—428. 2 Опрощением называется такой грамматическо-семантический процесс, посредством которого в слове происходит уничтожение…

Форма языка — проявление! единства грамматических значений и грамматических средств выражения

Но так как любой выделенный элемент действительно­сти обязательно будет иметь содержание и форму, то в са­мом языке должны существовать и… Содержанием языка является все то, что, отразившись в сознании и чувствах… Грамматический строй языка в свою очередь имеет со­держание и форму. Содержанием грамматического строя является…

Форма и содержание в слове

Говоря о форме и содержании языка, нельзя не остано­виться на вопросе содержания и формы слова. Содержа­нием, или значением, слова принято считать сложившееся

¹ Матвеева-Исаева, Грамматические категории, «Ученые записки Ленинградского государственного педагогического института им. А. И. Герцена», т, 104, 1955, стр. 7.

² В. И. Ленин, Философские тетради, Госполитиздат, 1947, стр. 67.

соотношение звукового комплекса и предмета или явления действительности. Абстрагирующая работа мышления, оформляя лексическое содержание слов, образует лексико-грамматические разряды слов. Поэтому форма этих разря­дов слов образуется на основе лексико-грамматического значения слов и способа представления смыслового содер­жания слова.

Если слово обозначает предмет, явление, представляе­мое как предмет, то формальные признаки слова будут одни, так как названному предмету присуще место, следо­вательно, признак падежа; предметы могут исчисляться, они могут быть отнесены к тому или иному роду. Поэтому именам, обозначающим предметы, т. е. именам существи­тельным, свойственны грамматические значения числа, рода, например: подарок отцу; подарки детям.

Если слово обозначает процесс, действие, то формаль­ные признаки слов будут другие, так как действие проис­ходит во времени, в различных формах, при разном отно­шении человека и при различном отношении самого дейст­вия к лицу. Поэтому глаголам свойственны значения времени, наклонения, вида, лица и модальности, напри­мер: делаю, делал, сделал, делаешь, делает, делай.

Понятие «формы слова» очень широко и разносторонне. Слово, как лексическая единица языка, оформляясь в пер­вую очередь, имеет фонетическую форму, обусловленную фонетической системой данного языка. (Сравни: поле — Feld — field; дом — Haus — house и т. д.)

Слово, выступая как определенная структурная единица языка, обусловленная его общим строем, имеет морфоло­гическое строение: корень, суффиксы, префиксы, флексии:

рук-а, рук-ав, на-руч-ник-и, бел, бел-ый, бел-еньк-ий, бел­ее, чит-ая, про-чит-ал.

Следовательно, слово с точки зрения его образования имеет ту или иную морфологическую определенность ча­сти речи: существительное, прилагательное, глагол и т. д. Слово, вступая в сочетание с другими словами, приобре­тает синтаксические значения, выражающиеся определен­ными средствами, например: Я вновь увидел дом отца. Я вновь любовался домол< отца.

* Ср. «Реальное значение слова зависит от соответствия его как сло­весного знака тому или иному явлению внешнего мира...» (Л. Л. Шахма­тов, Синтаксис русского языка, стр. 431).

Слово может иметь различную эмоциональную окра­ску, так как оно выражает разные эмоции,-вследствие чего имеет разную эмоциональную форму, в которой выра­жается наше отношение к обозначаемому словом предмету (мать. мамочка, матушка, маменька, мамка и др.). Оно может иметь экспрессивную форму, которая свойственна не только эмоциональной сфере языка, т. е. словам с эмо­циональным оттенком, но и словам интеллектуального зна­чения, а также словам, выражающим волеизъявления. (Сравни: неделя—неделька, раз — разок, молчите — мол­чать! и т. д.)

Слово может иметь разные стилистические формы, про­являющиеся при целенаправленном выборе того или иного выражения или слова. Так, стилистическими формами в области лексики будут слова: шея — выя, глаза — очи, ба­бочка — мотылек, травинка — былинка — былочка, мо­лодчина — молодец — молодчага; молодица — молодка — молодуха — молодушка — молодая и др. 'Но эти эмоцио­нальные, стилистические или экспрессивные формы, вы­ражающиеся посредством особых суффиксов, образуют разные оттенки слова, хотя предмет будет назван один и тот же.

Одно и то же содержание, т. е. понятие, может быть вы­ражено и словом, и словосочетанием, например: детеныш волчицы — волчонок; обрабатывающий землю — земледе­лец; место стрельбы — стрельбище; место пастьбы — пастбище; оказал помощь — помог; участвовал в борьбе — боролся. Значит, содержание мысли в данных случаях как в слове, так и в словосочетании одинаково. А языковое оформление различно.

Словосочетание отличается от слова не только тем, что состоит из двух, трех или 'более слов, но и тем, что слова, вступив в словосочетание, получают различное внешнее звуковое и морфологическое оформление. Так, например, в парных словосочетаниях усиление тона всегда имеется на втором компоненте, а не на первом: «ветка березы», «ножка стула», «ход поезда», «письмо матери», «дорога в лес». Формой изменения обладает только первый компо­нент, т. е. изменяться будет только первое опорное слово в словосочетании: «дом отца», «дома отца», «дому отца», «домом отца», «о доме отца». Изменение происходит без­различно от того, в каком числе и роде стоит первое слово:

«дома отца», «домов отца», «домам отца» и т. д. Но если

словосочетание образовано из имени прилагательного и существительного, то изменяются оба компонента: ранняя весна, ранней весны, раннюю весну и т. д.

Резко отличны синтаксические функции' слова и слово­сочетания. Не всякое слово способно быть членом предло­жения. Предлог, союз, междометие, частица — членом предложения быть не могут, но тем не менее они являются словами. Словосочетание всегда выступает в функции того или иного члена предложения.

Словосочетание отлично от слова еще тем, что оно всегда имеет подчинительную связь между своими компо­нентами: если мы, поставив слова в ряд, не подчиним их одно другому, например: дом, отец, брат, жена, луч, солнце, безмолвие, лес, то они 'будут являться отдельными словами; если же мы подчиним второе первому, то мы образуем словосочетание: «дом отца», «брат жены», «луч солнца», «безмолвие леса». Эти же понятия мы можем облечь в другую форму: отцовский дом, женин брат, сол­нечный луч. Синтаксическое оформление будет иным. В первом случае слова соединялись посредством управле­ния, а во втором случае — путем согласования.

Синтаксическая единица — предложение может выра­жать какую-либо мысль о явлениях действительности, осо­знанные чувства или волю. Та или иная мысль, то или иное чувство или воля и будет содержанием предложения.

Предложение, как синтаксическая единица, имеет свои специфические синтаксические формы,, выражения, т. е. такие, которые проявляются и выявляются в связной речи при построении предложения, например, интонацию, фра­зовое ударение, порядок слов, связь слов в предложении', согласование, управление, примыкание, параллелизм, тяго­тение и другую отнесенность слова к той или иной части

речи.

Отличие одного языка от другого состоит в различии звуков и структуры (строения) слов, в различиях форм сочетаний, изменений, в различии строения предложений. Отличие одного языка от другого заключается в разности грамматических значений, а еще больше — в способах их выражения, т. е. в различии грамматических средств.

Мы видели, что лексические единицы имеют свое со­держание и формы. Слова, как морфологические единицы, имеют свое содержание и свои грамматические формы.

14*

Если взять ряд слов: дом, беганье, уныние, радость, красота, твердость, то. мы видим, что они обозначают раз­ное: дом — предмет, беганье — процесс, уныние — состоя­ние, радость — чувство, красота — качество, твердость — свойство. Но грамматическое обобщение снимает различие понятий, и все указанные слова и подобные им подводятся под один грамматический ряд — существительное.

Слово, как синтаксическая единица, имеет уже свое содержание и свои грамматические способы выражения этого содержания. Подлежащее, сказуемое, дополнение, определение—это уже более высокая степень абстракции, при которой снимаются не лексические, а морфологические различия. Подлежащее может быть выражено любой частью речи, например: Липа цветет. Я учусь. Первые бы­вают последними. Столовая пуста. Курить вредно и т. д. Слово —» элемент системы языка. А в системе все взаимо­связано и взаимообусловлено. На конкретных примерах можно показать взаимосвязанность морфологии и синта­ксиса. Часть речи — это морфологическая единица, обла­дающая присущими ей морфологическими признаками, по которым можно определить, какая это часть речи. Но не всегда лексическое значение и морфологические при­знаки помогают нам определить и отнести слово к той или иной части речи. Морфологическая определенность слова обусловливается не только посредством соотношения слова с явлением действительности, т. е. лексическим значением слова, но и самой формой отражения действительности. Возьмем словосочетание «мороженое молоко». В данном словосочетании «мороженое» — имя прилагательное, так как оно обозначает один из признаков молок-а. Слово «мо­роженое», как выражение признака молока, абстрагируясь от носителя признака, становится субстанцией и является уже не прилагательным, а существительным, хотя по чисто внешней форме остается тем же словом. Таких слов в рус­ском языке много: жаркое, усыпляющее, животное, легкое и др. Эти субстантивированные прилагательные ', внешне сохраняя прежнюю форму, абстрагируясь от определяе­мого ими существительного, которое выпадало ив речи, теряли с ним согласование и сами становились существи­тельными. А, как известно, существительные по родам не изменяются. Став обозначением субстанции, существитель-

¹ Субстантивируются не только прилагательные, но и причастия, числительные, местоимения.

ными, прежние имена прилагательные приобретают воз­можность иметь определение. Таким образом, слово «мо­роженое», выпав из системы прилагательных, потеряло возможность иметь родовые различия, но, вступив в си­стему существительных, приобретает черты, свойственные этой системе,— возможность сочетаться с прилагатель­ным. Если прежде нельзя было отнести определение к первому члену словосочетания «мороженое молоко», то теперь уже можно давать определения субстантивирован­ному прилагательному: вкусное мороженое, сливочное мо­роженое, выносливое животное, пережаренное жаркое, сильное усыпляющее или слабое усыпляющее, телячье лег­кое, вареное легкое и т. д.

Как только появляется иное содержание в слове, сейчас же начинает изменяться и его грамматическая форма, хотя внешне в звуковом отношении слово остается тем же самым. Это лишний раз подтверждает то, что нельзя считать формой слова только способность распа­даться на основную и формальную принадлежность, так как одни внешние морфологические признаки не всегда могут дать полную грамматическую определенность.

Расхождение внешнего оформления и грамматического значения в языке — часто наблюдающееся явление. Мно­гие наречия, внешне оставаясь похожими на существи­тельное, но выступая в новой функции — определения гла­гола, теряют свои прежние грамматические значения су­ществительного: род, число, падеж. Например, слова под­мышкой, навстречу, издалека ' грамматического значения рода, числа, падежа уже не имеют.

Наблюдающийся разлад внешних формальных призна­ков и внутреннего грамматического значения слова объ­ясняется историей становления форм языка, их постепен­ным, медленным, но постоянным изменением.

Одно и то же значение может быть выражено различ­ными способами: и грамматическими и лексическими. На­хождение одного предмета возле другого можно выразить разными предлогами, например: у дома, близ дома, возле дома, подле дома, при доме. Но то же самое можно выра-

¹ Здесь «издалека» мы мыслим образованным из существительного в родительном падеже с предлогом «из». Вспомним: «Русь! Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу...» (Н. В. Гоголь, Полное собрание сочинение, в шести томах, т. 5, Гослитиздат, М. 1953, стр. 229).

зить и наречием: «Деревья посадили рядом с домом»; «Хо­дит вокруг да около» (хотя «рядом» и «около» могут быть и предлогами').

Всякое слово можно отнести к той или иной части речи только при учете и лексического значения, и синтаксиче­ской функции, и грамматических признаков.

Что все эти факторы приходится учитывать при отне­сении слова к той или иной части речи, видно на следую­щем примере: Усталый рабочий пошел в лес отдохнуть;

Рабочий люд повалил в лес. Оба слова «рабочий» внешне одинаковы, но первое из них существительное, вто­рое — прилагательное, потому что первое обозначает лек­сически самый предмет (человека), а второе—признак, и грамматическая сочетаемость с другими словами у них разная.

Несомненно, правильному разграничению частей речи помогает не только предметная соотнесенность, но главным образом морфологические признаки, а в некоторых случаях различия синтаксической функции и синтаксической связи. Поэтому учет синтаксических факторов при морфологиче­ском распознавании частей речи очень важен. Особенно ярко проявляется значение синтаксической функции связей слов при определении части речи в таких случаях: пять лошадей и пять лошадей! В первом случае пять — имя чис­лительное в сочетании с существительным, а во втором повелительная форма глагола «пятить», совпавшая по звучанию с предыдущим числительным, но произнесенная с другой интонацией, образует побудительное предложе­ние. Например: Пять лошадей назад! Уяснению формы слова «пять» помогает интонация.

Разрыв грамматических средств (т. е. звукового про­явления) с грамматическим значением наблюдается до­вольно часто. Но как и почему это происходит?

Возьмем слово «портной». Когда-то портной означало признак субъекта — человека и было определением, выра­женным именем прилагательным портной человек. Затем слово «портной» оказалось достаточным для того, чтобы обозначить и признак, и самого носителя признака, так как портным мог быть только человек. Слово «человек» стало опускаться, а слово «портной» приняло на себя функцию выражения субъекта. Прилагательное субстантивирова­лось. Прежде слово «портной», как прилагательное, могло изменяться по .родам, так как имело согласование с родом

имени существительного. Потом существительное человек исчезло. Слово «портной» потеряло возможность согласо­ваться и тем самым изменяться по родам. Грамматически слово стало независимым именем существительным и соот­ветственно ему начало приобретать новые грамматические формы и грамматические связи.

Как в русском, так и других индоевропейских языках до сих пор еще имеются слова с двойственным грам­матическим значением. И морфологические средства не позволяют их дифференцировать. Например, тепло — су­ществительное в предложении Наконец наступило тепло;

тепло — прилагательное в предложении Помещение теп­ло и просторно; тепло — наречие в предложении Он тепло встретил меня; тепло — категория состояния в предложе­нии Как тепло сегодня на улице.

Таким образом, в зависимости от того, что мы хотим выразить, какое содержание вкладываем мы в слово, бу­дет строиться и речь, будут по-разному складываться от­ношения слов, по-разному будут проявляться связи слов, хотя звуковой комплекс остается тем же самым. Но в од­ном случае- слово выражает субстанцию, в другом — при­знак, а в третьем — состояние.

В немецком языке различают существительные от при­лагательных при помощи артикля: Das Wert — достоин­ство, wert — достойный; Der Laut — звук; laut — громкий;

Das Recht — право, recht — правый.

Точно такие явления мы наблюдаем и в английском языке, где часто слово можно отнести к той или другой грамматической категории только на основе его конкрет­ной связи с другими словами: если данное слово отнести к существительному, оно будет прилагательным, если отне­сти к глаголу, это же слово будет наречием. Например:

the early morning — раннее утро; to stand up early — рано вставать.

В этой общности грамматических значений нельзя не видеть следов общности языковой системы. Общность грамматических значений обусловлена также общностью логики человеческого мышления.

Очевидно, нет языка, в котором нет имен существи­тельных, обозначающих предметы, или нет глаголов, обо­значающих процессы, действия, состояния. Но наряду с такими, следовательно общими категориями, имеющимися в любом языке, есть еще частные категории, которые в

одних языках имеются, а в других отсутствуют. Так, на­пример, части речи — это более общие грамматические по­нятия, а род, число, вид, залог — более частные.

Как бы ни определяли части речи (со стороны морфо­логической, синтаксической или лексико-семантической), они, тем не менее, имеются в той или другой форме во всех языках. Среди иберийско-кавказских языков встречаются такие, в которых прилагательное не изменяется ни по ро­дам, ни по классам, однако прилагательное, как часть речи, обозначающая качество, имеется. В грузинском языке полиперсонализм (многоличность) является одной из ос­новных особенностей спряжения глагола, но все же в нем глагол сам по себе отличен от существительного. Грамма­тическая структура любого языка может по-разному выра­жать результаты абстрагирующей работы мышления. Но во всем многообразии языковых систем можно выделить и нечто общее, что обусловливается общностью логиче­ского строя мышления людей, отражающего объективные, независимые от сознания явления и законы действитель­ности.

Части речи выступают в функции отражения отдельных явлений действительного мира; через сознание они отра­жают предметы, качества, свойства, действия и др. В языке имеются части речи, которые обозначают не только пред­меты, вещи, но и отношения между ними. Это обычно более абстрактные части речи: местоимение, числительное, с од­ной стороны, предлог и союз — с другой. Наконец, имеются и такие части речи, в которых человек выражает свое отношение к явлениям и отношениям окружающего мира: частицы, модальные слова.

Части речи в живом общении несут синтаксические функции, что обусловливается смыслом выражаемого. Следовательно, в грамматическом строе языка ни одно слово не может не иметь грамматического значения, но значения эти могут быть или более общими или более частными и могут выражаться различными способами. Совокупность всех грамматических значений и способы их выражения и составляют грамматический строй языка. Таким образом, грамматический строй языка включает и грамматическое значение и формы проявления этих зна­чений.

Форма всякого языка—это проявление единства ле-ксико-грамматических значений в многообразии морфоло-

го-синтаксических признаков. Грамматическая форма слова обусловливается не только лексическим значением слова но и способом представления. Например, в слове «красно*-та» лексическое значение—обозначение признака цвета. Но форма представления — предметная, поэтому слово имеет форму существительного. Беготня — лексически это обозначение действия, процесс, но представлено это дейст­вие как предметность, что и получило оформление в су­ществительном.

Каждый язык имеет свою систему грамматических зна­чений, свою национальную систему способов выражения различными языковыми средствами лексико-грамматиче-ских значений..

Различные способы выражения грамматических значений в языке

Известно, что каждый язык имеет свою более или менее отличную от других языков фонетическую систему, кото­рая является необходимым средством… Во многих случаях мягкость и твердость согласных, звонкость и глухость,… Тем не менее для современного состояния глухость или звонкость определенных согласных, долгота гласных и со­гласных и…

I

bare — чердак, a in — предлог — на. Затем предлог слился с существительным, образовав наречие — en bare — наверху, что потом перешло в частицу етрог со значением воз (вознесся), т. е. поднялся вверх. Во многих языках мы могли бы проследить эволюцию развития грамматических значений, грамматических категорий предлогов, союзов, суффиксов, префиксов, глагольных и именных окончаний из лексически полных когда-то слов. Этот взгляд на обра­зование формальной категории из лексически полных слов разделяется многими лингвистами, причем очень убеди­тельны примеры в русском языке (сравни: кругом — суще­ствительное, кругом — наречие, кругом дома — предлог).

Так, Вандриес, например, пишет: «Прежде чем стать простым суффиксом, «полное слово» постепенно освобож­дается от своего собственного значения... Лишаясь своего конкретного значения, слова, ставшие суффиксами, при­обрели отвлеченное значение, которое давало возмож­ность выражать ими известную морфологическую кате­горию» '.

И действительно, есть языки, в которых различные грамматические категории выражаются отдельными сло­вами. Так, если мы возьмем предложение человек убил кролика, в русском языке в самой форме человек уже вы­ражено понятие единственного числа, мужского рода, а в форме глагола убил заключено понятие времени, числа, значение активности и т. д. В слове «кролика» выражено самой формой и число, и род, и одушевленность, в то время как в языке индейцев понка все эти значения вы­ражаются отдельными словами. Чтобы выразить человек убил кролика, индеец понка должен сказать: «Человек, он, один, живой, стоя (в именительном падеже), нарочно убил, пустив стрелу, кролика, его, живого, сидящего (в ви­нительном падеже)», ибо форма глагола «убить» для дан­ного случая должна быть выбрана из числа нескольких форм. Глагол меняет свою форму путем инфлексии или инкорпорации (присоединения) частиц, чтобы обозначить лицо, число, род, одушевленность или неодушевленность, положение (стояние, лежание, сидение) и падеж. Форма глагола выражает также, совершено ли действие убий-

¹ Ж. Вандриес, Язык, стр. 163, 164. 396

ства случайно или преднамеренно, совершено ли оно при помощи снаряда... лука и стрелы, или ружья...» '.

Случается и так, что звукового выражения формы сов­сем нет, а грамматическое значение имеется: например, в болгарском языке в предложении насилом можеше ме зе (букв. = възл), но не можеше ми да² (силой можешь взять, но не можешь мне дать). Формы инфинитива здесь нет, а есть значение, которое узнается по функции слова в предложении. Это отмечал еще Овсянико-Куликовский, говоря, что «в прогрессирующих языках ярко сказывается стремление устранять суффиксы и окончания, в силу чего многие слова являются лишенными этих внешних знаков грамматических форм. Значит ли это, что в таких словах совсем нет этих форм? Они есть, но только они поставлены в зависимость от форм синтаксических» ³. Они только вы­ражаются не морфологически. Мы наблюдаем на многих примерах, что часто грамматические понятия не выраже­ны никакими морфемами. Так, например, в русском языке в родительном падеже множественного числа нет морфе­мы, выражающей значение множественного числа: сол­дат, турок, сапог. Но мы не смешиваем эту форму с име­нительным падежом единственного числа, так как, при' бегнув к синтаксической соотнесенности, мы выявляем иное грамматическое значение, а именно: множественное число, родительный падеж. А если есть грамматическое значение, то оно найдет то или иное выражение, потому что все в языке значит и у всякого слова грамматическая форма выражает какие-либо отношения, хотя это выра­жение и имеет «нулевое выражение».

Следовательно, думать, что слово может быгь лишено грамматической формы, нелепо. «В русском языке нет слов (т. е. социально осознанных лексических единств) без грамматической формы, так как формальное, грамматиче­ское значение органически входит в семантическую струк­туру слова» ⁴,— справедливо утверждает В. В. Виногра­дов. Это можно высказать и в отношении всякого другого

1 Л. Леви-Брюль, Первобытное мышление, М. 1930, стр. 96.

² См. Л. Потебня, Из записок по русской грамматике, т. I—II, стр. 31.

³ Д. Н. Овсянико-Куликовский, Синтаксис русского языка, Спб. 1912, стр. 8.

⁴ В. В. Виноградов, Современный русский язык, вып. 1, Учпедгиз, М. 1938, стр. 127.

языка, в котором грамматические формы лишь по-разному проявляются.

Если слово в статике не может обнаружить того или иного своего грамматического значения, то это же слово в движении, т. е. в речи, в контексте, в связи с другими словами, найдет другие средства и способы обнаружить грамматическое значение. Этими средствами могут быть:

место слова в предложении, соотнесенность с другими сло­вами, особенности сочетаний слова, порядок слов и инто­нация. Правда, проявления эти будут не морфологические, а синтаксические.

Случается, что иные синтаксические формы возмещают недостаточность морфологических средств в языке. Так, например, во многих языках интонация, помимо смысло­вого различения, является широко используемым средст­вом выражения различных грамматических значений. Де­ление предложений на утвердительные, вопросительные и восклицательные в русском языке главным образом осно­вывается на различии интонации '.

Интонация служит: 1) средством обособления членов предложения, 2) для выявления подчинительной или сочи­нительной связи предложения, 3) для выявления харак­тера подчинения. Во многих предложениях (неполных, инфинитивных и др.) интонация является единственным средством выражения сказуемости. «Значит,— указывает А. М. Пешковский,— во всех неполных предложениях интонация прямо создает важнейшую форму словосочета­ния — предложение. Мало этого, даже и в тех случаях, когда эта форма выражена другими средствами, именно в так называемых полных предложениях, интонация все же помогает выразить этот оттенок, так как ведь и полные предложения произносятся все с той же интонацией за­конченной мысли. Следовательно, интонация в той или иной мере всегда входит в форму словосочетания» ².

Соотносительность с другими словами также является грамматическим средством, помогающим устанавливать грамматическую природу слова. Некоторые слова выде-

¹ В других языках имеет значение и порядок слов (сравни утвер­дительные и вопросительные предложения в английском, немецком, французском языках).

² Л. М. Пешковский, Русский синтаксис в научном освещении, стр. 70.

ляются из числа других именно по этому средству выра­жения грамматического значения. Так, например, в рус­ском языке у наречия соотносительность является 'отличи-гельным грамматическим признаком, так как оно соотно­сительно со всеми основными классами изменяемых слов;

и соотносительно наречие не только потому, что оно обра­зовалось из этих частей речи, но и потому, что до сих пор оно еще хранит явную связь лексического значения со все­ми частями речи: существительным, прилагательным, ме­стоимением, числительным, даже глаголом, например:

вдаль, широко, там, всяко, однажды, чуть-чуть и др.

О соотносительности, как грамматическом средстве, стали говорить лингвисты только в последнее время. Мало разработано в лингвистике и понятие «отнесенное™» к слову как средству выражения грамматического значения, в то время, как в русском языке это широко распространен­ное явление. Например, слова просто, прямо, примыкаю­щие и относящиеся к глаголу, будут наречиями образа действия: он просто и толково говорил, он прямо провел линию на карте. Эти же слова, внешне неизменные, при­мыкая к существительному с лексико-качественным зна­чением, становятся усилительными наречиями количества.

Например, в предложении она просто прелесть слово «просто» — наречие качества, переходящее в усилитель­ную частицу. В предложении он просто ушел и ничего не сказал слово «просто» будет ограничительным словом, пе­реходящим из полнозначных слов в частицы. Сравнитель­ная форма прилагательного, отнесенная и примыкающая к существительному (белее снега, светлее солнца), и будет именем прилагательным в сравнительной степени. Одина­ковое по звучанию слово, отнесенное и примыкающее к глаголу в предложениях красивее одевается, светлее све­тит будет наречием в сравнительной форме. Количествен­ные слова мало, много, немного, примыкая к существи­тельному (мало денег, много работы), являются неопреде­ленно-количественными словами. Эти же слова, примыкая и относясь к глаголу, будут наречиями количества: мало работает, много читает. Ту же внутреннюю трансформацию претерпевают и слова капельку, чуточку, крошечку при отнесении к глаголам и существительным. Точно так же наречия около, близ, впереди становятся предлогами при отнесении их к родительному падежу существительного:

около дома, близ леса, впереди толпы.

Особенно ярко проявляется грамматическая функция отнесенное™ при выделении категории состояния и раз­граничении ее с именем существительным среднего рода, с краткой формой имени прилагательного среднего рода и наречием. В предложении Ровное тепло струилось от пред­вечернего солнца слово тепло является именем существи­тельным, в предложении Пальто тепло, удобно и дешево это же слово является прилагательным среднего рода. Отец встретил нас тепло и ласково (тепло — наречие). Ребятам было тепло и сытно (категория состояния). Слово тепло мы можем поставить в тот или иной разряд частей речи только по соотнесенности к другим словам как ча­стям речи и членам предложения.

Следовательно, различить части речи не всегда можно па основе только морфологических признаков; часто при­ходится прибегать и к выявлению синтаксической способ­ности слова сочетаться, относиться или примыкать к тому или другому разряду слов, что в свою очередь обусловлено смыслом всего предложения. Поэтому никак нельзя согла­ситься с де Соссюром, утверждающим, будто «с лингви­стической точки зрения у морфологии нет своего реаль­ного и самостоятельного объекта изучения...» '.

Взаимосвязь форм словоизменения и форм словообра­зования и форм словосочетания — явление установленное. Так, например, Булаховский пишет: «Формы словообразо­вания не существуют в славянских языках строго обособ­ленно от форм словоизменения...»² И действительно, мы видим, что одно и то же внешнее проявление — интона­ция — служит выражением и лексического, и морфологи­ческого, и синтаксического значения.

На основе всего сказанного можно думать, что языко­веды, стремящиеся в своих работах выяснить законы раз­вития языка в связи с историей народа на основе маркси-стско-ленинской теории, правильно утверждают неразрыв­ную связь языка и мышления.

¹ Ф. де Соссюр, Курс общей лингвистики.Соцэкгиз, М. 1933, стр.130.

² Л. А. Булахоеский, Курс русского литературного языка, т. 1, изд. 5, Учпедгиз, Киев 1952, стр. 131.

Утверждение примата формы над содержанием в трудах структуралистов

Языковые материалы показывают, что нельзя понять язык, изучая только форму языка. Поэтому вряд ли можно ограничиваться только наблюдением, экспериментом и си­стематическим описанием внешних явлений в языке, чтобы понять всю сложность взаимосвязи и взаимообусловленно­сти языковых фактов. Такой описательный метод не помо­жет познать законьв развития языка, его органической связи с мышлением. Новые дескриптивные структурали-стические методы сознательно или бессознательно ведут к иррационализму, т. е. к отрыву языка от мышления.

Эти далеко не новые идеи нашли новое истолкование в работах некоторых современных лингвистов, в которых ясно обнаруживаются идеалистические тенденции. Неза­висимость языка от мышления проповедовал еще Фосслер. Такое же разграничение языка от мышления дает Ф. де Соссюр. Он пишет: «Единственным и истинным объ­ектом лингвистики является язык, рассматриваемый в са­мом себе и для себя» '.

Изучая лингвистическое наследство как отечественных, так и зарубежных филологов, нельзя игнорировать дости­жения науки, но необходимо бороться с возродившимся глубоко реакционным течением агностицизма в некоторых теориях неопозитивизма, структурализма и семантики.

Особенно широко в настоящее время распространяются два лингвистических течения, различно называемые, но сводимые к единой методологической сущности — к агно­стицизму. Неопозитивизм и семантика стали развиваться под воздействием теории реакционного французского со­циолога Э. Дюркгейма. Видимо, также оказал влияние и III. Серрюс, выпустивший в 1933 г. книгу «Логико-грамма­тические параллелизмы», где он утверждал, что объектом суждения должны быть не объективно существующие вещи, а только мыслимые отношения. По его утвержде­нию, между логическими и грамматическими категориями не существует никакого единства и соответствия. Стрем­ление этих ученых алогизировать язык исходит из отрица­ния возможности познания действительности и отрыва языка от мышления. Эти теории, которые стали широко

¹ Ф. де Соссюр, Курс общей лингвистики, стр. 207. 401

распространяться на Западе и казались на первый взгляд новым словом в науке, на самом деле являлись перепевами старых идеалистических учений.

Работы Виттгенштейна и Карнапа, создающие так на­зываемые «логические» школьв, являются подновленным берклианским и махистским агностицизмом, который пу­тем словесных ухищрений, путем введения новых терми­нов выступает как новое откровение. Идя наперекор дей­ствительности, они доказывают, что наше знание ограни­чено содержанием нашего личного опыта. Виттгенштейн в своем «Tractatus Logico-Philosophicus» пытается устано­вить соответствие предложения тому, что обозначает это предложение. Природа, по его мнению, состоит из объек­тов. Предложение есть определенная совокупность терми­нов. Последние обозначают определенные объекты, кото­рые в действительности соединены определенными отноше­ниями. Термины также между собой связаны. Если термины соединены соответственно тому, как соединены объекты действительности, тогда предложение истинно, если нет, тогда оно ложно. Что же такое предложение? Предложение есть изображение факта. «Изображение или соответствует реальности или нет; оно бывает верным или неверным, истинным или ложным» ¹. «Для того, чтобы обнаружить, каким является изображение,— истинным или ложным, мы должны сравнить его с действительно­стью. На основании одного изображения нельзя обнару­жить, является ли оно истинным или ложным» ².

На первый взгляд все как будто 'обстоит благополучно. Объекты действительности отражаются в терминах пред­ложения, и истинность или ложность проверяется практи­кой. Однако при более вдумчивом отношении видно, что в этом трактате пропагандируется неверная теория, утвер­ждающая, что предложение—определенная структура терминов — должно быть соотнесено, или, вернее сказать, должно соответствовать совокупности связанных объектов, т. е. язык отождествляется с явлениями природы, а сам язык представлен как некий фактор, способный отражать непосредственно явления действительности. По Виттген-штейну, предложение есть изображение факта, объекта,

¹ L. Witfgensfein, Tractatus Logico-Philosophicus, London 1955, p. 43.

² Ibidem.

а отношение между предложением и фактом представлено как отношение факта и его образа. Такое понимание при­водит к тому, что язык якобы также «отражает», как и мышление. Знание о мире возникает из пассивного созер­цания данных фактов индивидуальным сознанием, а не из взаимодействия познаваемых объектов и познающих субъ­ектов, которые, будучи сами частью мира, приобретают знание через практическую деятельность, направленную на изменение мира, и познать мир можно якобы только посредством логики языка.

«Предложения не показывают логическую форму дей­ствительности. Они выделяют ее» ¹. «Что может быть по­казано, не может быть сказано» ². Что может быть и что не может быть сказано — определяется методом проверки. Если сказано, что вода закипает при 100° по Цельсию, то нужно проверить, опустив термометр в воду, нагреть воду и заметить ее температуру, когда она закипает, ре­комендует Виттгенштейн. Значит, «чтобы обнаружить, яв­ляется ли изображение истинным или ложным... мы дол­жны сравнить его с действительностью»; то, что нельзя проверить на опыте, то не соответствует законам логики. Что не соответствует законам логики, то не имеет значе­ния, так как значение предложения дается посредством метода проверки в моем опыте. Таким образом, согласно Виттгенштейну, истинно и имеет значение только то, что проверено личным опытом. Вся предыдущая многовеко­вая жизнь природы и общества не может быть проверена личным опытом, следовательно, она не имеет якобы значе­ния, она не существует для человека.

Все будущее находится также вне опыта, и все, что не существует в данный момент, не может быть проверено опытом, также ускользает из сферы познаваемого — таким образом, все это не имеет значения. В результате всех рас-суждений Виттгенштейн приходит к субъективному идеа­лизму, к солипсизму, т. е. к философии Беркли, подновлен­ной модными словечками и терминами: «логический ана­лиз языка», «атомарные факты», «простые объекты» и пр.

Не менее модной в западной лингвистике является логическая теория Карнапа. По его мнению, философия должна ограничиваться только логическим анализом языка без соотношения с миром действительности. Как

^T^'Wittgenhfein, Tractatus Logico-Philosophicus, p. 79.

² Ibidem.

будто взгляд Карнапа противоположен взгляду Виттген-штейна. Карнап полагает, что наука имеет дело с объек­тами действительности, а логический анализ — с предло­жениями, словами, теориями. Никакой проверки здесь нет. «Логика есть синтаксис» '. Логический синтаксис зани­мается только символами безотносительно к значению речи. Он изучает правила оформления, правила соеди­нения символов (слов) одного с другим в предложении, правила трансформации предложений. Карнап игнорирует смысл, соотношение с формами действительности в логи­ческом синтаксисе. Правда, он не совсем изгоняет смысл, а разъединяет изыскания смысловой стороны предложения и формальной стороны. Он делит речь на материальный модус и формальный модус. Приведем его некоторые сопо­ставления двух совершенно разграничиваемых модусов.

Материальный модус

1) Мир есть совокупность факто­ров, а не вещей

2) Факт есть сочетание объектов (сущностей вещей)

Формальный модус

1) Наука есть система предло­жений, а не имен

2) Предложение есть ряд симво­лов

Правильным Карнап считает только «формальный мо­дус», а материалистический тезис существования объектив­ного материального мира и соответствия наших ощущений и мыслей этому миру, по его мнению,— бессмыслица, так как подобные утверждения принадлежат к разряду не поддающихся проверке псевдопредложений. Поэтому Карнап требует устранения из языка материального мо­дуса речи, который говорит о смысле, о значении слов.

Карнап также игнорирует значение содержания пред­ложений, утверждая, что мы должны иметь дело только с отношениями между предложениями и фактами, и реши­тельно заявляет, что принципы логики в собственном смы­сле и являются синтаксическими правилами. Он требует для полной безопасности избегать употребления мате­риального модуса. Он допускает употребление только такого материального модуса, который можно выра­зить также в формальном модусе. Таким образом, Кар­нап выхолащивает из мышления всякое реальное содержа­ние, а из языка — значение, ратуя за изучение формаль­ного модуса.

1 R. Carnap, Logical Syntax, 1937, р. 259. 404

Широко в языкознании распространяется структурали-стическая теория. А у структурализма есть нечто общее с неопозитивистами. Так, структурализм проповедует необходимость изучения только структуры того или иного явления, уделяя внимание не самим элементам, образую­щим структуру, их взаимообусловленности и зависимости одного от другого, а именно только тем связям, зависимо­стям и взаимообусловленностям, которые устанавливались между этими элементами.

Структуральная лингвистика возникла в Пражском и Копенгагенском лингвистических кружках.

Структурализм в этих кружках существенно отличает­ся один от другого. Пражский лингвистический кружок, в составе которого были виднейшие западноевропейские ученые Н. С. Трубецкой, Б. Гавранек, В. Скаличка, С. Кар-цевский и др., признает социальную роль речевой дея­тельности, которая различается в зависимости от связи с внеязыковой реальностью, т. е. культурой, искусством, литературой. Они признают, что язык выражает слож­ные мыслительные операции, абстрактные понятия. В сво­их «Тезисах» (1929) участники кружка понимают язык как функциональную систему средств выражения, служащую какой-то определенной цели. Было вьчсказано в тезисах иное отношение к синхронному и диахронному изучению языка, без такого резкого разграничения их, как это было у де Соссюра.

Таким образом, в структуральной теории Пражского лингвистического кружка наряду с неверными положе­ниями имеется много положительного. Сторонники Праж­ского структурализма большое внимание уделяют учету разнообразия лингвистических функций и форм их реа­лизации. В «Тезисах» авторы подчеркивали, что необхо­димо различать внутреннюю речевую деятельность и вы­раженную речевую деятельность; они считают важным различать интеллектуальность и аффективность лингви­стических проявлений; учат различать язык ситуативный и язык формулировок^!. «Тезисы» содержат немало и других верных теоретических положений.

Второй лингвистический кружок, где проповедуется структурализм иного характера,— это кружок датских

¹ См. «Хрестоматия по истории языкознания XIX—XX веков», стр. 433—434.

ученых. В Дании структуральный подход к изучению язы­ка был провозглашен в 1935 г. Копенгагенским кружком во главе с Луи Ельмслевом. Основателем этого структу­рального направления в языкознании является Виго Брён-даль, который в 1939 г. опубликовал статью «Структураль­ная лингвистика».

Брёндаль критикует компаративизм и позитивизм XIX века и излагает принципы «новой точки зрения, известной под названием «структурализма»». «Здесь важно,— пишет Брёндаль,— уметь различать чисто формальные свойства системы и ее материю, или субстанцию... Точно так же не менее важным, чем изучение формальной структуры, яв­ляется и изучение реальных категорий, содержания или основы системы» '. Таким образом, и здесь имеются какие-то упоминания о необходимости изучения реальных кате­горий содержания наряду с необходимостью изучения 4)ормальной структуры. На самой крайней точке зрения структурализма в языкознании стоит Л. Ельмслев. Язык он представляет как универсальную систему чистых абст­рактных отношений. Языковые категории в системе Ельм-слева лишены реального содержания, существуют сами по себе, вне отношения к внешнему миру, к жизни человече­ского общества. «Суть не в звуках или знаках и значе­ниях как таковых, а во взаимных соотношениях между ними в речевой цепи и в парадигмах² грамматики. Эти именно соотношения и составляют систему языка...» ³. Он говорит, что «структурный метод в языковедении имеет тесную связь с определенным научным направлением, оформившимся совершенно независимо от языковедения... а именно с логистической теорией языка, вышедшей из математических рассуждении и особенно разработанной Вайтхэдом и Бертрандом Рэсселем, а также венской логи­стической школой, специально Карнатюм, в настоящее время профессором Чикагского университета, последние работы которого по синтаксису и семантике имеют неоспо­римое значение для лингвистического изучения языка» ⁴.

Ельмслев определяет понятие структуры так же, как и Карнап: как «явление чистой формы и чистых соотноше-

¹ «Хрестоматия по истории языкознания XIX—XX веков», стр. 418.

² Парадигмы — образец склонения или спряжения.

³ «Хрестоматия по истории языкознания XIX—XX веков», стр. 419.

⁴ Там же, стр. 423,-

ний». Лингвистика же описывает схему языковых соотно­шений, не обращая внимания на то, чем являются самые элементы, входящие в соотношения.

Возникло и третье структуралистическое направление в Америке. Это так называемая дескриптивная лингви­стика Л. Блумфильда, 3. Харриса, Треджера и др. Отдель­ные американские структуралисты хотя и трактуют по-разному отдельные языковые явления, но все имеют общую установку по следующим вопросам:

1) значимую сторону языка (субстанцию языка) остав­ляют вне лингвистического изучения;

2) понимают язык как систему произвольных звуко­вых символов — знаков;

3) изучают только формальную сторону языка, т. е. дают лишь формальное определение конструкций и классов слов;

4) описывают, сопоставляют формы языка без объяс­нений и обоснований.

Советское языковедение критически относится к общим положениям структурализма, который, так же как и семан­тика и неопозитивизм, в большинстве положений исходит из агностицизма. Но некоторые правильные положения структуралистов не только разделяются, но и претво­ряются в практике исследования. Принять же всецело' основы копенгагенского и американского структурализма невозможно сторонникам материалистической теории в языкознании '. В таком случае пришлось бы отказаться от признания единства мышления и языка, единства формы и содержания в языке. Решая вопрос об отношении к структурализму, следует выяснить, насколько применим метод структурализма во всех разделах языка: фонетике, лексике, грамматике. Следует глубже и основательнее вскрыть общетеоретические основы структурализма, так как советские языковеды не могут применять методы, враждебные общей марксистско-ленинской теории. Но в тех случаях, если отдельные положения не ведут к идеали­стическому осмыслению языковых фактов, необходимо полностью использовать и усвоить опыт зарубежной линг­вистики.

¹ Поэтому нельзя согласиться с точкой зрения С. К. Шаумяна, выраженной в статье «О сущности структурной лингвистики» в жур­нале «Вопросы языкознания» № 5 за 1956 г.

СОДЕРЖАНИЕ

CmipKiiH А. Г. Происхождение языка и его роль в формиро­вании мышления ................... 3

Горский Д. П. Роль языка в познании ............ 73

Панфилов В. 3. К вопросу о соотношении языка и мышления 117 Ахманов А. С.| Логические формы и их выражение в языке . . 166 Богуславский В. М. Слово и понятие ............. 213

Копнин П. В. Природа суждения и формы выражения его в языке 276 Галкина-Федору к Е. М. О форме и содержании в языке . . . 352

МЫШЛЕНИЕ И ЯЗЫК

Редактор И. Щербина

Оформление художника В. Николаева Художественный редактор С. Сергеев Технический редактор Н. Троановская-Ответственные корректоры Ю. Болховитпянов и Н. Эйдман

Сдано в набор 11 января 1957 г. Подписано в печать 11 мая 1957 г. формат 84 X 108'/э2. Физ.печ. л. 12³/,. Условн. печ. л. 20,9. Учетно-иэд. л. 21,71. Тираж 25 тыс. экз. А 05111. Заказ № 176. Цена 7 руб.

Государственное издательство политической литературы. Москва, В-71, Б. Калужская, 15.

Министерство культуры СССР. Главное управление полиграфической промышленности Первая Образцовая типография имени А. А. Жданова. Москва, Ж-54, Валовая, 28.