МАРШ К СОБОРУ

(Виола)

 

– Ты это серьезно сказала? – спрашивает Тодд, затягивая седельные ремни. Он говорит очень тихо и смотрит только на свои руки. – Про то, что у мэра нет ни единого шанса?

Я пожимаю плечами:

– Но ведь помогло же.

Он улыбается:

– Мне надо поговорить со стражниками. – Он кивает на Ли, который стоит в сторонке и, сунув руки в карманы, с недовольным видом наблюдает за нами. – Ты с ним полегче, ладно?

Он машет Ли рукой и направляется к нашему конвою из семерых солдат, столпившихся у ворот. Ли подходит ко мне.

– Ты точно знаешь, что делаешь? – спрашивает он.

– Нет. Но я верю Тодду.

Он громко выдыхает воздух через нос, опускает голову и пытается выровнять свой Шум.

– Ты его любишь, – говорит он. Не вопросительно, а констатируя факт.

– Люблю, – отвечаю я. Тоже констатируя факт.

– Как друга… или?..

Мы оба смотрим на Тодда. Размахивая руками, он объясняет солдатам наш план и их дальнейшие действия.

Он выглядит как настоящий вожак.

– Виола?

Я оборачиваюсь:

– Ли, ты должен как можно скорее найти «Ответ».

Он хмурится:

– Они могут не поверить мне насчет госпожи Койл. Люди возлагают на нее большие надежды.

– А ты думай об этом так, – говорю я, осторожно берясь за поводья лошади. Жеребенок? спрашивает она, тоже не сводя глаз с Тодда. – Если ты сможешь их найти, а мы схватим мэра, сегодня весь этот ужас закончится.

Ли щурится на солнце:

– А если не схватите?

Я пытаюсь улыбнуться:

– Ну, тогда тебе придется нас спасать!

Он тоже кое‑как выдавливает улыбку.

– Мы готовы, – объявляет Тодд, возвращаясь к нам.

– Ну, вперед, – говорю я.

Тодд протягивает руку Ли:

– Удачи.

– И вам, – говорит Ли, пожимая ему руку.

Но смотрит лишь на меня.

 

Как только Ли скрывается в лесу – он должен будет срезать путь через холмы и первым добраться до «Ответа», – мы отправляемся в путь – к собору. Тодд ведет за поводья Ангаррад, которая без конца твердит жеребенок жеребенок, беспокоясь из‑за нового наездника. Тодд бормочет что‑то ласковое и успокаивающее ей на ухо, гладит ее по носу и гриве.

– Как самочувствие? – спрашивает он, когда мы подходим к первым женским общежитиям.

– Ноги болят, – говорю я. – И голова. – Потираю ладонью рукав, под которым прячется железный обруч. – И рука тоже.

– А в остальном? – улыбается Тодд.

Я поглядываю на стражников, марширующих вокруг нас, как настоящий конвой: Иван впереди, двое сзади, двое слева и двое справа.

– Ты в самом деле веришь, что мы его схватим? – спрашиваю я Тодда.

Он смеется:

– Все равно мы уже идем, так?

Да, мы идем.

По дороге, ведущей прямо в сердце Нью‑Прентисстауна.

– Давайте быстрее, – уже громче говорит Тодд.

Стражники прибавляют шагу.

 

– Все ушли, – шепчет один из солдат с огненно‑рыжими волосами, когда мы проходим по густо застроенным кварталам.

Зданий вокруг становится все больше и больше. Зданий, но не людей.

– Не ушли, – отвечает рыжему другой, с большим животом. – Прячутся.

– Без армии как‑то жутко, – продолжает рыжий. – Без солдат, марширующих по улицам…

– Теперь мы тут маршируем, рядовой, – говорит Иван. – Мы – тоже солдаты.

Мы проходим мимо домов с закрытыми ставнями и лавок с занавешенными витринами, мимо безлюдных улиц – ни пешеходов, ни мопедов, ни телег. Из‑за закрытых дверей вырывается Шум, но он вполовину тише обычного.

И пропитан страхом.

– Они знают, что дело неладно, – говорит Тодд. – Почуяли приближение войны, которой так давно ждали.

Я оглядываюсь по сторонам. Окна вокруг темные, нигде ни единого любопытного лица – никому не интересно, что это за девчонку с переломанными ногами везут на лошади в центр города.

А потом дорога поворачивает, и впереди возникает собор.

– Ох ты надо ж! – охает рыжий, и все резко останавливаются.

– Вы умудрились выжить после такого ?! – спрашивает пузатый Тодда. – Похоже, на вас и впрямь Божье благословение.

Колокольня уцелела, но едва балансирует на вершине шаткой лестницы из кирпичей. Две стены главного здания тоже стоят нетронутые, включая ту, в которой было круглое витражное окно.

Но все остальное…

Все остальное превратилось в груду камней и пыли.

Даже сзади видно, что большая часть крыши провалилась внутрь, а остальные две стены вышибло на дорогу и площадь перед собором. Арки опасно накренились, двери сорвало с петель, внутреннее убранство лежит на виду у всех, сверкая в последних лучах заходящего солнца.

И нигде ни одного солдата.

– Его что, никто не охраняет? – спрашивает рыжий.

– Очень на него похоже, – отвечает Тодд, разглядывая собор и словно надеясь увидеть внутри мэра.

– Если он вообще там, – добавляет Иван.

– Там, – кивает Тодд. – Поверьте мне на слово.

Рыжий начинает пятиться.

– Нет уж, я туда не пойду, – бормочет он. – Это самоубийство. Я не пойду.

Бросив на собор последний перепуганный взгляд, он кидается наутек по улице, которой мы пришли.

Тодд вздыхает:

– Кто еще?

Солдаты переглядываются, гадая, зачем вообще сюда пришли.

– Он и вас заклеймит, – говорит Иван, кивая на меня.

Я задираю рукав и показываю всем железный браслет. Кожа вокруг все еще красная и горячая. Похоже, инфекция попала, и целебные кремы с ней не справляются.

– А потом превратит вас в рабов! – продолжает Иван. – Не знаю, как вы, а я не за этим пошел в солдаты.

– И зачем же? – спрашивает его один из стражников, хотя ответа явно слышать не хочет.

– Мы его схватим и станем героями, – говорит Иван.

– Героями с лекарством, – кивает пузатый. – А тот, кто распоряжается лекарством…

– Хватит разговоров, – перебивает его Тодд, и я слышу в его Шуме неловкость и недовольство словами пузатого. – Вы готовы помочь или нет?

Солдаты переглядываются.

И вдруг Тодд повышает голос.

Повышает так, что его вопрос звучит как приказ.

Повышает так, что даже я вскидываю голову.

– Я спросил: вы готовы?

– Да, сэр! – хором выкрикивают стражники и удивленно переглядываются, как будто сами не ожидали от себя такого ответа.

– Тогда вперед!

И солдаты снова начинают печатать шаг по мелкому гравию – вниз по небольшому склону, к собору, который становится все ближе и больше.

За деревьями слева от нас возникают холмы на южном горизонте.

– Святый Боже! – выдыхает пузатый.

Даже отсюда можно увидеть марширующую вдалеке армию: огромная черная рука, взбирающаяся по слишком узкой дороге на вершину холма, навстречу «Ответу».

Я смотрю на заходящее солнце.

– Осталось около часа, – говорит Тодд. – Может, меньше.

– Ли не успеет…

– Может, и успеет. В лесу должны быть тропинки.

Змея армии ползет вверх по склону. Солдат так много, что «Ответу» нипочем не выстоять, если дело дойдет до настоящего сражения.

– Мы не можем проиграть, – говорю я.

– И не проиграем, – кивает Тодд.

Мы подходим к собору.

 

Идем вдоль северной стены – она сильней всего пострадала от взрыва и обвалилась прямо на дорогу.

– Помните, – бормочет Тодд солдатам, пока мы пробираемся через обломки, – вы ведете двух пленников на встречу с президентом, как вам и приказывали. Ни о чем другом не думайте!

Мы идем дальше. Каменные завалы вокруг такие высокие, что за ними ничего не разглядеть. Мэр может быть где угодно.

Мы сворачиваем за угол туда, где раньше был фасад. Вместо него теперь зияющая дыра, сквозь которую видно внутренние помещения, колокольню и круглый витраж. Солнце за нашими спинами светит прямо сквозь цветное стекло. Наверху просматриваются комнаты с обрушившимися стенами и полами. Среди камней щебечут иволги: они копошатся в объедках и кое чем похуже. Основная часть здания накренилась, как будто неожиданно устала и вот‑вот может упасть без сил.

А внутри…

– Никого, – говорит Иван.

– Поэтому и охраны не было. Он ушел с армией.

– Нет, – отрезает Тодд, хмурясь и оглядываясь по сторонам.

– Тодд, – тихо говорю я, чуя неладное…

– Он лично велел нам привести Тодда, – говорит Иван.

– Тогда где он? – спрашивает пузатый.

– О, я здесь!

Мэр делает шаг из тени, в которой просто не мог спрятаться человек: он словно выходит прямо из кирпичной стены, из солнечного света, в котором каким‑то чудом растворился.

– Что за черт?.. – пятясь, восклицает пузатый.

– Не черт, – говорит мэр, делая первый шаг в нашу сторону и раскрывая объятия. Солдаты тотчас вскидывают винтовки и прицеливаются в него. Мэр не пытается даже сделать вид, что вооружен.

Но продолжает спокойно идти вперед.

– Нет, не черт, – повторяет он. – Гораздо хуже.

 

– Стоять! – приказывает ему Тодд. – Эти люди с удовольствием вас пристрелят.

– Знаю, – говорит мэр, замерев на нижней ступеньке перед входом в собор и поставив одну ногу на обломок стены. – Рядовому Фарроу, к примеру, только дай волю. – Он кивает на Ивана. – Он ведь до сих пор точит на меня зуб за несправедливое наказание.

– Заткни пасть, – цедит Иван сквозь зубы, глядя на мэра поверх дула своей винтовки.

– Не смотри ему в глаза, – быстро предупреждает его Тодд. – Все слышали? Не смотрите ему в глаза!

Мэр медленно поднимает руки:

– Так я теперь ваш пленник? – Он обводит долгим взглядом солдат и нацеленные на него винтовки. – Ах да, понял! У вас есть план. Вы задумали раздать людям лекарство и, воспользовавшись их недовольством властью, самим ее захватить. Что ж, очень умно.

– Все будет не так, – говорит Тодд. – Вы распустите армию и освободите заключенных.

Мэр подносит руку к подбородку и словно погружается в глубокие раздумья.

– Видишь ли, Тодд, людям обычно не нужна свобода, сколько бы они о ней ни болтали. Поэтому все будет иначе: армия сокрушит «Ответ», присутствующих здесь солдат казнят за государственную измену, а мы с тобой и Виолой поболтаем о будущем, как я и обещал.

Раздается громкий треск: Иван передергивает затвор.

– Да неужели?

– Вы наш пленник – и точка, – говорит Тодд, доставая из седельной сумки длинную веревку. – Посмотрим, как отреагирует на это ваша армия.

– Очень хорошо, – отвечает мэр почти весело. – Я, стало быть, должен отправить кого‑нибудь из солдат в подвал за лекарством? Видишь, я читаю ваши планы как раскрытую книгу.

Пузатый оглядывается. Тодд кивает ему, и он взбегает по ступенькам ко входу в собор.

– Прямо и вниз, – дает мэр указания. – Путь расчищен.

Тодд берет веревку и идет к мэру мимо наставленных на него дул. Пот с моих ладоней впитывается в поводья.

Все слишком просто…

Слишком…

Мэр послушно протягивает руки, но Тодд медлит – ему не хочется подходить близко.

– Если вздумает что‑нибудь устроить, – говорит Тодд стражникам, не оборачиваясь, – сразу стреляйте.

– С удовольствием.

Тодд тянется вперед и начинает обматывать веревкой запястья мэра.

 

Из собора доносятся шаги. На улицу выбегает запыхавшийся пузатый, его Шум рвет и мечет.

– Ты сказал, что лекарство в подвале, лейтенант !

– Так и есть. Я сам видел.

Пузатый трясет головой:

– Нет там ничего. Пусто!

Тодд переводит взгляд на мэра:

– Значит, вы его перенесли. Куда?

– А если я не скажу? Пристрелишь меня?

– Я только «за», – говорит Иван.

– Куда вы перенесли лекарство ? – властным, грозным голосом переспрашивает Тодд.

Мэр поднимает взгляд на него, затем обводит им солдат и наконец смотрит на меня.

– Больше всего я переживал за тебя, – ласково произносит он. – Как твои ножки? Ты уже можешь ходить?

– Не смейте на нее смотреть! – говорит Тодд, подходя ближе. – Я сказал не сметь!!!

Мэр снова улыбается, все еще протягивая вперед руки, слабо обмотанные веревкой.

– Ладно, я вам скажу. – По‑прежнему улыбаясь, он окидывает взглядом солдат. – Я его сжег. После того как нас покинули спэклы, я рассудил, что нужды в лекарстве больше нет, и сжег все до последней пилюли, и фабрики тоже. А потом и лабораторию взорвал, свалив вину на террористов.

Наступает потрясенная тишина. Издалека доносится РЁВ армии, которая марширует по дороге и неминуемо приближается к цели.

– Лжец! – наконец выдавливает Иван, шагая к мэру с поднятой винтовкой. – И дурак, между прочим.

– У вас же нет Шума, – говорит Тодд. – Значит, вы сожгли не все.

– Ах, Тодд, сынок! – восклицает мэр, качая головой. – Я никогда не принимал лекарство!

Снова воцаряется тишина. Я слышу, как в Шуме солдат поднимаются подозрения. Некоторые даже пятятся, испытывая страх перед сверхъестественными способностями мэра, перед его силой. Может, он в самом деле научился управлять своим Шумом. И если это так…

– Он лжет, – говорю я, вспоминая слова госпожи Койл. – Он Король Вранья!

– Наконец‑то ты перестала называть меня мэром.

Тодд осторожно толкает его рукой:

– А ну говорите, где оно!

Мэр пошатывается на ступеньках, но тут же восстанавливает равновесие и снова обводит нас взглядом. Шум всех присутствующих вздыбливается, и особенно Шум Тодда. Он громко скрежещет и полыхает огнем.

– Я вам не лгу, джентльмены, – говорит мэр. – Если соблюдать дисциплину. Шум действительно можно контролировать. Его можно заглушить. А можно использовать в каких‑нибудь целях.

Я – круг, круг – это я.

Непонятно, от кого исходят эти слова – от мэра…

Или от Тодда.

– Ну все, с меня хватит! – кричит Иван.

– Знаете, рядовой Фарроу, – спокойно говорит мэр, – с меня тоже.

И наносит первый удар.