НА СТРОЙКЕ НОВОГО МИРА

(Тодд)

 

Моя первая мысль – развернуться и убежать. Бежать, бежать и никогда не останавливаться.

– Хотел бы я на это посмотреть, – говорит Дейви, стоя в воротах и улыбаясь, будто только что выиграл приз.

Их так много, господи, так много… вытянутые белые лица смотрят на меня, глаза огромные, рты маленькие и зубастые, уши вообще ни на что не похожи…

Но даже так – что‑то человеческое в них есть, верно? Все равно у них есть лица – и на этих лицах такой же страх…

И боль.

Трудно отличить мужчин от женщин, потому что на всех растет одинаковый лишайник вместо одежды, но ощущение такое, что они тут целыми семьями: большие спэки защищают маленьких, а спэки‑мужья защищают жен: они обхватывают друг друга руками, склоняются и молча …

Молча.

– Вот именно! – восклицает Дейви. – Представляешь, эти идиоты дали лекарство даже животным !

Они переводят взгляд на Дейви, и в толпе поднимается странное щелканье. Спэки переглядываются и кивают. Дейви вскидывает пистолет и шагает на монастырскую землю.

– Что это вы удумали? – выплевывает он. – Попробуйте возразить! Ну? ВОЗРАЗИТЕ!

Спэки сбиваются в группы и пятятся.

– Поди сюда, Тодд, – приказывает Дейви. – У нас полно работы.

Я не сдвигаюсь с места.

– Сказал же: поди сюда!!! Это животные, ничего они тебе не сделают.

Я по‑прежнему не шевелюсь.

– Он убил одного из вас, – говорит Дейви спэкам.

– Дейви ! – ору я.

– Ножом башку ему оттяпал. Пилил и пилил…

– Заткнись! – Я кидаюсь вперед, чтобы заткнуть его поганый рот.

Спэки, стоящие ближе всего к воротам, пятятся еще дальше и как можно быстрей, глядя на меня испуганными глазами, пряча от меня детей. Я толкаю Дейви, но он только хохочет, а я вдруг понимаю, что оказался на монастырской земле.

Боже, сколько вокруг спэков.

Каменная стена монастыря опоясывает громадный участок земли, но здание на нем всего одно и очень небольшое, что‑то вроде склада. Остальное пространство разделено на небольшие участки деревянными заборами с низкими воротами. Большинство таких загонов сильно заросло сорной травой. Дальняя каменная стена виднеется метрах в ста от нас.

Но в основном я вижу только спэков.

Сотни, сотни спэков, занимающих все пространство.

Больше тысячи.

Они жмутся к монастырской стене, прячутся за гниющими заборами, сидят кружками или стоят шеренгами.

Но все не сводят глаз с меня, безмолвные, как могильные плиты. Зато мой Шум брыжжет во все стороны.

– Он врет! – кричу я. – Все было не так! Все было не так!

Но как же тогда было? Как мне все объяснить?

Ведь я в самом деле убил его, верно?

Не так, как сказал Дейви, но все равно ужасно, и картина эта настолько ясно встает у меня перед глазами, что спрятать ее за стеной лжи, не думать о ней нет никакой возможности: на меня обращены сотни взглядов. Сотни лиц.

– Это вышло случайно, – говорю я и умолкаю, переводя взгляд с одного странного лица на другое, не слыша их Шума, не понимая их щелканья, не зная что происходит. – Я не хотел.

Но они молчат. Ничего не говорят, просто смотрят на меня.

Раздается скрип: ворота за нашими спинами снова открываются. Мы оборачиваемся.

Там стоит Иван из Фарбранча, присоединившийся к армии после сражения с мэром.

И какой правильный выбор он сделал! На нем офицерская форма, за спиной толпятся охранники.

– Мистер Прентисс‑младший, – говорит он Дейви и кивает. Тот кивает в ответ. Иван поворачивается ко мне, но Шума у него нет, а по взгляду ничего не поймешь. – Рад видеть вас в добром здравии, мистер Хьюитт.

– Вы знакомы ?! – вопрошает Дейви.

– Да, было дело, – все еще не сводя с меня глаз, отвечает Иван.

Я не говорю ни слова.

Я слишком занят разглядыванием картинок в своем Шуме.

Перед глазами у меня Фарбранч. Хильди, Тэм и Франсиа. Страшная резня. В которой Иван выжил.

По его лицу пробегает тень раздражения.

– Я заодно с теми, за кем сила, – говорит он. – Только так и можно выжить.

Я представляю себе горящий Фарбранч, мужчин, женщин и детей в огне.

Иван хмурится еще сильней:

– Эти ребята останутся здесь и будут вас охранять. Ваша задача – распределить спэков по участкам, кормить их и поить.

Дейви закатывает глаза:

– Как будто мы сами не знали…

Но Иван уже отвернулся и идет к воротам, оставляя с нами десять вооруженных солдат. Они занимают позиции на каменной стене монастыря и начинают разматывать мотки колючей проволоки.

– Десять солдат с винтовками да нас двое – а спэков вон сколько, – бормочу я едва слышно, но мой Шум слышно за милю.

– Да ладно, не бойся, – говорит Дейви. Он наводит пистолет на ближайшего спэка – кажется, это женщина, потому что на руках у нее крошечный спэк. Она закрывает его своим телом. – Они не умеют драться, в них это не заложено.

Я вижу лицо спэка, защищающего свое дитя.

Это лицо поверженного, думаю я. Они все сдались. И знают это.

Я понимаю, каково им.

– Эй, ушлепок, смотри сюда! – Дейви воздевает руки к небу, привлекая к себе внимание спэков, и орет: – Вы обречены‑ы‑ы!!!

А потом ржет, не затыкаясь.

Дейви решил, что его задача – надзирать за работой спэков на участках. Это значит, что мне придется их кормить: сыпать корм и подливать воду в корыта.

Но я привык к такой работе и не возражаю. Я каждый день занимался этим на ферме. Да еще и вечно ныл, дурень неблагодарный.

Я вытираю глаза и начинаю работать.

Спэки стараются ко мне не подходить. Я только «за», если честно.

Потому что смотреть им в глаза невыносимо.

Мэр Прентисс сказал Дейви, что раньше спэки работали здесь слугами и поварами, но он первым делом приказал разогнать их по домам и запереть. Ночью, пока я спал, их всех перевезли сюда.

Одновременно с женщинами.

– Люди разрешали им жить у себя во дворе , представляешь? – говорит Дейви, наблюдая за тем, как я тружусь. Утро сменилось днем, и он приступил к обеду, который вообще-то выдали на двоих. – Вот бред, а? Как будто они члены семьи !

– Может, они и были членами семьи, – говорю я.

– Ну, а теперь перестали, – говорит Дейви, вставая и помахивая пистолетом. – Давай за работу.

Я высыпал в корыта уже почти весь корм со склада, но этого явно мало. К тому же несколько колонок с водой не работают, и до захода солнца мне удалось починить лишь одну.

– Нам пора, – говорит Дейви.

– Я не закончил.

– Прекрасно, – бросает он через плечо. – Тогда оставайся тут один.

Я оглядываюсь на спэков. Рабочий день на исходе, и они сгрудились у дальней стены, как можно дальше от ворот и солдат.

И от нас с Дейви.

Я лихорадочно перевожу взгляд с него на спэков и обратно. Им не хватает еды. И воды тоже. Им некуда ходить в туалет и совершенно негде спрятаться от непогоды.

Я развожу руками и показываю им пустые ладони, но разве делу этим поможешь? Они молча смотрят на меня, а я роняю руки и плетусь следом за Дейви.

– Так вот как ведут себя храбрецы, а? – говорит он, отвязывая своего коня, которого называет Ураганом, хотя откликается бедняга только на Желудя.

Я не обращаю на Дейви внимания, потому что думаю только о спэках. Нет, о спэклах. О том, как хорошо я буду с ними обращаться. Честное слово! Я буду давать им вдоволь еды и воды, сделаю для них все что в моих силах.

Правда.

Я даю себе такое обещание.

Потому что этого бы хотела она.

– О, я знаю, чего она хочет на самом деле, – ухмыляется Дейви.

И мы опять деремся.

К моему возвращению в башню там уже положили новую постель – матрас с простыней для меня и такой же для мэра Леджера. Он сидит на своем и жует мясо.

Вонь, кстати, исчезла.

– Ага, – говорит мэр Леджер. – И угадай – кому пришлось все тут мыть?

Оказывается, его назначили уборщиком.

– Честный труд, – говорит он мне, пожимая плечами. Но что‑то в его Шуме подсказывает мне, что этот труд не кажется ему таким уж честным. – А что, весьма символично. Упал с самого верха на самое дно. Было бы смешно, если б не было так грустно.

У моей постели тоже стоит миска с едой, я беру ее, подхожу к окошку и смотрю на город.

Который начинает потихоньку жужжать.

Лекарство выводится из крови мужчин – и это слышно. Гул несется из домов и, построек, из переулков и садов.

В Нью‑Прентисстаун возвращается Шум.

А теперь подумайте: я с трудом ходил даже по Прентисстауну, хотя там было всего сто сорок шесть жителей. В Нью‑Прентисстауне их в десять раз больше.

Не представляю, как я это вынесу.

– Со временем привыкнешь, – говорит мэр Леджер, доев свое мясо. – Помни, я прожил здесь двадцать лет, пока не изобрели лекарство.

Я закрываю глаза и вижу перед собой только стадо спэков, буравящих меня взглядом.

Осуждающих меня.

Мэр Леджер хлопает меня по плечу и показывает на мою тарелку с мясом:

– Ты же больше не хочешь?

А ночью мне снится…

Она…

Солнце так ярко светит за ее спиной, что лица не видно. Мы стоим на склоне холма, и она что‑то говорит, но через рев водопада ни слова не разобрать. Я все спрашиваю: «Что? Что?», а когда пытаюсь до нее дотронуться, ничего не выходит, и рука вся покрывается кровью…

– Виола! – кричу я и резко сажусь в кровати, тяжело дыша в темноту.

Кошусь на мэра Леджера. Он лежит на своем матрасе лицом к стенке, но Шум у него не спящий – такой же сероватый, как днем.

– Вы не спите.

– Ну и громкие сны тебе снятся, – бурчит мэр в стенку. – Она так тебе дорога?

– Вам‑то какое дело?

– Надо просто перетерпеть, Тодд, – говорит он. – Больше ничего не остается. Только жить и терпеть.

Я отворачиваюсь к стене.

Я ничего не могу сделать. Пока она у них, не могу. Пока я не знаю, что с ней.

Пока они по‑прежнему могут причинить ей боль. Жить и терпеть, думаю я.

А где‑то там она…

И я шепчу, шепчу ей, где бы она ни была сейчас: «Только терпи и живи, прошу тебя».

Только живи.