ТВОЙ ЗАКЛЯТЫЙ ВРАГ

(Тодд)

 

Над моим плечом пролетает первый Шумовой удар – в сторону вооруженных солдат проносится пуля из слов, звуков и картинок. Я отшатываюсь и мигом падаю на землю…

Потому что солдаты начинают палить из всех ружей по мэру…

А я стою рядом с ним…

– Тодд! – кричит Виола, но выстрелы все гремят, а солдаты орут… я качусь по гравию, сдирая локти в кровь, и вижу: капрал Пузан стоит на коленях перед Ангаррад, схватившись за голову, вопит во все горло, а Виола смотрит на него недоумевающим взглядом. Еще один стражник упал на спину и впился пальцами в глаза, словно хочет их вырвать, а третий лежит без сознания лицом вниз. Двое других уже мчатся что есть духу по улице.

Шумовые пули летяг от мэра в разные стороны – они гораздо мощнее и громче, чем раньше.

Даже громче чем тогда, на Арене Вопросов.

Громче настолько, что разом укладывают пятерых.

Только Иван по‑прежнему стоит на ногах, одной рукой схватившись за ухо, а второй пытаясь прицелиться в мэра. Но дуло опасно покачивается…

БАХ!

Пуля врезается в землю прямо у меня перед носом, засыпая глаза пылью и комьями земли…

БАХ!

Еще одна отлетает от камней и уходит вглубь собора…

– Иван! – ору я.

БАХ!

– Не стреляй! Ты нас всех убьешь!

БАХ!

Пуля пролетает мимо уха Ангаррад. Она встает на дыбы, а Виола изумленно хватается за поводья…

И тут я вижу, что мэр идет вперед…

Буравя взглядом тех, кого атакует…

Мимо меня…

А я, не успев даже подумать…

Вскакиваю и бросаюсь ему наперерез…

Он разворачивается и швыряет Шум прямо в меня…

 

Мир вспыхивает ослепительным светом ужасным болезненным как будто все вокруг видят твою боль все смотрят и смеются и спрятаться негде ты ничтожество ничтожество ничтожество слова летят в тебя пулей и проникают насквозь и говорят что ты никудышный слабак и все в жизни делал неправильно что ты ничего не стоишь ты дерьмо ты ничтожество и вся твоя жизнь не имеет никакого смысла такшто проще снести все стены и разорвать душу на части и либо умереть либо принести свою жизнь в дар в дар человеку который может тебя спасти который имеет над тобой власть который избавит тебя от этой боли который снова сделает все хорошо хорошо хорошо…

 

Но даже Шум мэра не может остановить тело, уже пришедшее в движение…

Умирая от боли, я лечу прямо на него, врезаюсь, сшибаю его с ног, и он падает на ступени собора.

Из легких мэра разом вылетает весь воздух – и Шумовая атака на секунду прекращается. Капрал Пузан с криком валится на бок, Иван ловит губами воздух, задыхаясь от боли, а Виола кричит: «Тодд!» Но тут мэр крепкой рукой хватает меня за шею, поворачивает к себе и смотрит мне прямо в глаза…

На сей раз мне достается по полной программе.

 

– Отдай винтовку! – кричит мэр, стоя над Иваном, который съежился и стоит на коленях у его ног, одной рукой придерживая ухо, а другой – целясь в мэра.

Я пытаюсь сморгнуть пыль, засыпавшую глаза, и сообразить, что происходит…

ты ничтожество ничтожество ничтожество

– Отдай мне винтовку, рядовой!

Мэр орет на Ивана, снова и снова посылая в него Шумовые пули, а Иван все больше склоняется к земле…

Но винтовку не опускает…

– Тодд!

Не вставая с земли, я оборачиваюсь и вижу позади себя лошадиные копыта. Виола все еще в седле.

– Тодд, очнись! – вопит она. Я поднимаю глаза на нее. – Слава богу! – Ее лицо искажает гримаса досады. – Черт, мои ноги! Я не могу слезть с этой проклятой лошади!

– Я цел, – говорю я, хотя не могу толком сообразить, так ли это.

Голова идет кругом, но я пытаюсь подняться.

ты ничтожество ничтожество ничтожество

– Тодд, что происходит? – спрашивает Виола, когда я хватаюсь за поводья и подтягиваюсь. – Я слышу Шум, но…

– Винтовку! – орет мэр, подходя вплотную к Ивану. – Живо!

– Надо ему помочь, – говорю я.

Но тут же морщусь, почувствовав сильнейший удар…

Вспышка Шума такая яркая, что ее почти видно: она вылетает из головы мэра прямо в Ивана…

Тот резко охает и прикусывает язык…

Кровь брыжжет изо рта…

Он кричит как ребенок и падает на спину…

Роняя винтовку…

Прямо в руки мэра…

Тот хватает ее, взводит и стремительным движением наводит дуло на нас. Иван корчится на земле.

– Что это было? – вопрошает Виола, слишком рассерженная, чтобы испугаться винтовки.

Не выпуская поводьев, я поднимаю руки вверх.

– Он сделал из своего Шума оружие, – говорю я, глядя на мэра.

– Именно, – кивает тот, опять улыбаясь.

– Я слышала только крики, – говорит Виола, окидывая испуганным взглядом лежащих на земле солдат – они все без сознания, но дышат. – Какое еще оружие?

– Правда, Виола, – лучшее оружие, – отвечает мэр. – Стоит открыть человеку истину о нем самом, как… – Он пихает Ивана носком сапога. – Ну, скажем, ему эта истина становится очень неприятна. – Он хмурит лоб. – Впрочем, убить ею нельзя. Пока нельзя.

– Но… – Виола не верит своим ушам. – Как? Как вы научи…

– У меня два убеждения, дитя, – говорит мэр, медленно подходя к нам. – Первое: человек, владеющий собой, имеет власть и над другими людьми. Второе: человек, владеющий информацией , тоже имеет власть над другими людьми. – Он ухмыляется, сверкнув глазами. – Эти убеждения очень пригодились мне в жизни.

Я вспоминаю мистера Хаммара. И мистера Коллинза. И странные молитвы, которые без конца звучали в Шуме мэра и его приспешников еще в Прентисстауне.

– Вы научили остальных, – говорю я. – Вы научили мужчин Прентисстауна контролировать Шум.

– У кого‑то получалось лучше, у кого‑то хуже, – кивает мэр, – но в целом ты прав: мои люди никогда не принимали лекарство. Зачем? Нельзя полагаться на медикаменты – это делает тебя зависимым.

Он уже почти подошел к нам.

– Я – круг, круг – это я, – говорю я.

– Из тебя вышел прекрасный ученик. Ты с такой невозмутимостью пытал женщин…

Мой Шум наливается красной яростью.

– Молчите! Я только выполнял ваши приказы…

– «Я только выполнял ваши приказы!» – передразнивает меня мэр. – Отговорка мерзавцев всех времен. – Он останавливается в двух метрах, твердо метя винтовкой мне в грудь. – Помоги ей спешиться, Тодд.

– Что?

– Если не ошибаюсь, у нее сломаны лодыжки. Без твоей помощи ей не обойтись.

Я все еще держу в руке поводья. В голове начинает брезжить мысль, которую я пытаюсь запрятать поглубже в Шум.

Жеребенок Тодд? спрашивает Ангаррад.

– Не сомневайся, Виола, – говорит мэр, – если ты вздумаешь сбежать на этом прекрасном животном, я мигом нашпигую пулями твоего драгоценного Тодда. – Он переводит взгляд на меня. – Сколько бы боли мне это ни причинило.

– Пожалста, отпустите ее, – говорю я, – и я сделаю все, что вы захотите.

– Хм‑м… где‑то я уже это слышал?.. Живо, спусти ее с лошади.

Я медлю, раздумывая, не хлестнуть ли Ангаррад поводьями – пусть унесет Виолу подальше отсюдова, и тогда, возможно, ей удастся спастись…

– Ну уж нет, – говорит Виола, перебрасывая одну ногу через седло. – Ни за что! Я тебя не брошу.

Я беру ее за руки и осторожно спускаю на землю. Стоять сама она не может, только с моей помощью.

 

– Великолепно, – говорит мэр. – А теперь идемте в собор – поговорим.

– Начнем с того, что я уже знаю.

Он привел нас туда, где раньше был зал с круглым витражным окном, теперь он открыт с двух сторон всем ветрам, но само окно на месте, смотрит вниз на руины.

Мы оказались на небольшой расчищенной полянке, посреди которой сломанный стол и два стула.

На них сидим мы с Виолой.

– К примеру, я знаю, что ты не убивал Аарона, Тодд, что ты так и не сделал последнего и самого главного шага к тому, чтобы стать взрослым мужчиной. Нож воткнула Виола.

Она берет меня за руку и крепко стискивает, как бы говоря: ну и плевать, что он знает, какая разница.

– Еще я знаю, что Виола рассказала тебе про океан, на берегу которого якобы скрывался «Ответ».

Мой Шум взбухает стыдом и негодованием. Виола еще крепче стискивает мою руку.

– Я знаю, что вы отправили мальчишку по имени Ли навстречу «Ответу». – Он опирается на сломанный стол. – И разумеется, я знаю точное время и место атаки.

– Чудовище! – кричу я.

– Нет, – возражает мэр, – всего лишь прирожденный лидер. Которому открыты все твои мысли до единой – о себе, о Виоле, обо мне, об этом городе, о твоих якобы секретах… Я могу прочесть все, Тодд. Вот сейчас ты меня не слушаешь. – Он до сих пор держит винтовку наготове и пытливо глядит на нас. – Я знал все об «Ответе» уже сегодня утром, когда ты и рта не успел раскрыть.

Я подпрыгиваю на месте:

– Что?!

– Я приказал собирать армию еще до того, как начал задавать Вопросы Виоле.

Я поднимаюсь:

– Вы пытали ее просто так?!

– Сядь, – говорит мэр, и крошечной вспышки его Шума достаточно, чтобы у меня подогнулись колени. – Не просто так, Тодд. Пора бы тебе уже понять, что я ничего не делаю просто так.

Он выпрямляется, снова показывая, что любит ходить и говорить одновременно.

– Я вижу тебя насквозь, Тодд. С нашей первой настоящей встречи в этом самом зале и до сей минуты. Я знал все. Всегда… – Он смотрит на Виолу. – В отличие от твоей драгоценной подруги, которую раскусить было не так просто.

Виола хмурится. Будь у нее Шум, уверен, она бы мысленно влепила ему пощечину.

И тут мне приходит мысль…

– И не пытайся, – перебивает меня мэр. – Ты еще не настолько силен. Даже капитан Хаммар пока этого не освоил. Ты только навредишь себе и ничего не добьешься. – Он снова внимательно смотрит на меня. – Но ты мог бы научиться, Тодд. Ты далеко пойдешь, дальше, чем эти прентисстаунские болваны, вместе взятые. У бедного мистера Коллинза мозгов не больше, чем у лакея, а капитан Хаммар – обыкновенный садист. Но ты, Тодд, ты… – Его глаза вспыхивают. – Ты бы мог вести за собой армии.

– Да не хочу я вести армии! – говорю я.

Мэр улыбается:

– Возможно, у тебя не будет выбора.

– Выбор есть всегда, – неожиданно вставляет Виола.

– О, люди вроде тебя всегда так говорят! Это делает их лучше в собственных глазах. – Мэр подходит ближе и заглядывает мне в глаза: – Но я следил за тобой, Тодд. Ты мальчик, который не умеет убивать. Мальчик, который рисковал собственной жизнью ради возлюбленной Виолы. Мальчик, который из‑за мучившего его чувства вины попытался заглушить все свои чувства, но при этом продолжал испытывать боль каждой заклейменной им женщины… – Он наклоняется ко мне вплотную. – Мальчик, который не захотел расстаться с собственной душой.

Я чувствую его. Он залез в мой Шум чуть ли не с ногами, роется там, переворачивает все вверх дном.

– Я делал много плохого, – говорю я против собственной воли.

– Но ты страдал из‑за этого, Тодд. – Голос у него теперь тихий, почти ласковый. – Ты – свой самый заклятый враг, и казнишь себя так жестоко, как я не могу и мечтать. Мужчины, которые пытаются управлять Шумом, отчасти убивают в себе чувства, но ты не можешь этого сделать, хотя и очень хочешь. Сильнее чем кто‑либо на этой планете, Тодд, ты чувствуешь.

– Заткнитесь! – говорю я и пытаюсь отвернуться, но не могу.

– Это твое преимущество, Тодд Хьюитт. В мире всеобщего онемения и переизбытка информации способность чувствовать – очень редкий дар.

Я закрываю уши руками, но его слова все равно звенят прямо у меня в голове.

– Ты – мальчик, который не сдался, не захотел пасть. Душа твоя чиста, хотя руки испачканы кровью. Ты до сих пор называешь меня мэром в своем Шуме.

– Моя душа не чиста! – ору я, все еще зажимая уши руками.

– Мы могли бы править этим миром вместе. Ты станешь моим первым помощником и заместителем, а когда научишься полностью управлять Шумом, как знать, возможно, ты даже сможешь превзойти меня.

И тут все мое тело сотрясают оглушительные слова: