Кафедра лексикологии и стилистики английского языка госуниверситета

ББК 81.2 Т86

Рецензенты:

Кафедра лексикологии и стилистики английского языка госуниверситета, (г. Одесса) Кандидат филологических наук О. Л. Каменская (МГПИИЯ им. М. Тореза)

Тураева 3. Я.

Пособие предназначено для студентов старших курсов. Оно включает пять разделов, каждый из которых посвящен описанию тех явлений лингвистики текста,… Пособие снабжено обширным иллюстративным материалом из советской и…

ББК 81.2

⁴⁹⁸⁶

© Издательство «Просвещение», 1986

ПРЕДИСЛОВИЕ

«Лингвистика текста» предлагается в качестве учебного пособия по одноименному спецкурсу, который включен в учебные планы фа­культетов иностранных языков педагогических институтов для сту­дентов V курса.

Данное пособие знакомит читателя со становлением лингвистики текста как новой области языкознания, с основными направлениями ее развития, с такими кардинальными понятиями, как структура тек­ста, единицы текста, категории текста, и др. Для иллюстрации теоре­тических положений используются оригинальные произведения отече­ственных и английских авторов.

Пособие написано в соответствии с программой МП СССР и соот­ветствует всем требованиям, предъявляемым к пособиям подобного рода. Помимо основного назначения книга может быть использована на лекциях и семинарских занятиях по стилистике и интерпретации текста.Она, несомненно, поможет студентам при написании курсовых и дипломных работ.

Тураева

ГЛАВА I.

ЛИНГВИСТИКА ТЕКСТА —НОВАЯ ОТРАСЛЬ ЯЗЫКОЗНАНИЯ

Становление лингвистики текста в качестве отдельной отрасли фи­лологии отражает весь ход развития современной лингвистической науки. Текст есть… В настоящее время лингвистика текста как новая область науки приковывает к… 1 См.: Бахтин М. М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других гума­нитарных науках.— В кн.: Эстетика…

Онтологическиеи гносеологические особенности текста

Онтологический статус текста

Целесообразно рассмотреть онтологию текста в связи с его суще­ствованием во времени и пространстве. В пользу такого рассмотрения свидетельствует как… Текст, и художественный, и нехудожественный, существует в ре­альном… Духовная сущность текста, его идеальная сторона реализуются в иной пространственно-временной форме: в концептуальном…

ГЛАВА II. ИНТЕГРАЦИЯ ТЕКСТОМ ЕГО КОМПОНЕНТОВ

Текст как единство высшего ранга, как структурно-семантическое единство, отличное от простой последовательности предложений, спо­собен оказывать определенное воздействие на входящие в его состав элементы. Об этом свидетельствует качественное своеобразие функцио­нирования языковых единиц в тексте, которое объясняется целым рядом причин.

1. Действием интегративных, или, в иной терминологии, иерархи­
ческих, отношений. Это отношения между частью и целым, связываю­
щие единицы разных уровней. Интегративные отношения следует рас­
сматривать как третий, универсальный, тип отношений наряду с па­
радигматическими и синтагматическими¹.

2. Действием категории связности, охватывающей глубинный
смысл текста и его формальное выражение, или, в иной терминологии,
глубинную и поверхностную структуры в их взаимодействии (макро­
структуру, или глобальную структуру)².

3. Приращением смысла языковых единиц, неоднократно отмечав­
шимся многими исследователями³. Это явление указывает на то, что.
языковые единицы живут не в системе, а в тексте, который представ­
ляет собой живое бытие языка многогранного, вечно изменяющегося.

Единицы звукового уровня

1 См.: Тураева 3. Я- Категория времени. Время грамматическое и время худо­ жественное. М., 1979, с. 40. 2 См.: Van Dijk Т. A. Some Aspects of Text Grammar. The Hague — Paris, 1972. … 3 Подробнее см.: Тураева 3. Я. Указ. соч., с. 149 и далее. См. также: Шмидт 3. И. «Текст» и «история» как базовые…

Единицы морфологического уровня

Что касается видо-временных форм, то на уровне текста они всту­пают в интегративные отношения. На оппозиции, существующие на парадигматическом… Как известно, в парадигматической системе артикль является сред­ством… A small narrow-built man came in the door and joined the girl, smiling at her with a sweet, spiritual expression.

G

мира, т. е. семантическая интерпретация связного текста зависит от знания мира¹.

Произведения малой формы дают возможность наблюдать, как совершается интеграция образа текстом.

Sailing to Byzantium^г

I

That is no country for old men. The young In one another's arms, birds in the trees — Those dying generations — at their song, The salmon-falls, the mackerel-crowded seas, Fish, flesh, or fowl, commend all summer long-Whatever is begotten, born and dies. Caught in that senual music all neglect Monuments of unageing intellect.

II

An aged man is but a paltry thing,

A tattered coat upon a stick, unless

Soul clap its hands and sing, and louder sing

For every tatter ifl its mortal dress,

Nor is there singing school but studying

Monuments of its own magnificence;

And therefore I have sailed the seas and come

To the holy city of Byzantium.

Ill

О sages standing in God's holy fire As in the gold mosaic of a wall, Come from the holy fire, perne in a gyre, And be the singing masters of my soul. Consume my heart away, sick with desire And fastened to & dying animal It knows not what it is; and gather me Into the artifice of eternity.

IV

Once out of nature I shall never take My bodily form from any natural thing, But such a form e& Grecian goldsmiths make Of hammered gold and gold enameling

¹ См.: Беллерт И. Об одном условии связности текста.— В кн.: Новое в зарубеж­
ной лингвистике. Вып. VIII. М-> 1978, с. 174.

² The Pocket Book of Modern Verse. Washington Square Press, Inc., New York, 1968.

To keep a drowsy Emperor awake, Or set upon a golden bough to sing To lords and ladies of Byzantium Of what is past, or passing, or to come.

(W. B. Yeats)

I think that in early Byzantium, maybe never before or since in recorded history, religious, aesthetic and practical life were one, that architect and artificers spoke to the multitude and the few alike. The painter, the mosaic worker, the worker in gold and silver, the illuminator of sacred books, were almost impersonal, almost without the consciousness of individual design, absorbed in their subject matter and that the vision of the whole people. They could copy out of old Gospel books those pic­tures that seemed as sacred as the text, and yet weaved all into a vast design, the work of many that seemed the work of one.

(W. B. Yeats. A Vision)

Стихотворение "Sailing to Byzantium" открывает цикл "The Tower", состоящий из одиннадцати стихотворных произведений. Для автора это своего рода программное произведение. Центральная мысль сти­хотворения выражена в первой строке — неприятие современного мира, где нет места старости, где радости бренного тела торжествуют над созданиями нетленного духа. По мнению Ейтса, бессмертно лишь искусство. Только оно может противостоять разрушающей силе вре­мени, обнажающей уродства старости: An aged man is but a paltry thing, / A tattered coat upon a stick...

Стихотворение строится вокруг нескольких метафорических об­разов. Ранняя Византия для Ейтса (он писал об этом в книге "A Vi­sion") символ гармонии между материальным и идеальным, равнове­сия между жизнью и искусством. Художник сохранял здесь свою индивидуальность и одновременно воплощал дух народа. С образом Византии связан ряд других повторяющихся образов — образ зо­лотой птицы, птицы, сидящей на золотых ветвях, бессмертной птицы, восстающей из пламени и олицетворяющей непреходящую силу ис­кусства. Образ птицы не случаен. Он связан с образом птицы Фе­никс как символа бессмертия.

Образы в стихотворении тесно связаны между собой. Их взаимо­действие прослеживается через повтор целостного образа — birds in the trees, его компонентов — singing school, перифрастического выражения того же образа — singing masters of my soul, such a form as Grecian goldsmiths make / Of hammered gold, скрытой метафоры — sages standing in God's holy fire. Интеграция образов текстом создает целостную картину противопоставления двух миров — идеального мира Византии и мира современной цивилизации, каким он предстает перед поэтом.

Для иллюстрации приведенных выше положений показательно стихотворение Е. Евтушенко «Ревю стариков»¹. Только здесь доми­нирующий образ выражен с помощью метонимии.

¹ Евтушенко Е, Идут белые снега. М., 1969,

В том барселонском знаменитом кабаре встал дыбом зал, как будто шерсть на кабане, и на эстраде два луча, как два клыка, всадил с усмешкой осветитель в старика.

Весь нарумяненный, едва стоит старик,

и черным коршуном на лысине парик.

Бедняга, дедушка, затянутый в корсет:

«Мы — труппа трупов — начинаем наш концерт!»

А зал хохочет, оценив словесный трюк, поскольку очень уж смешное слово — «труп», когда сидишь и пьешь, вполне здоров и жив, девчонке руку на колено положив.

Конферансье по-мефистофельски носат,

нам представляет человечий зоосад:

«Объявляю первый номер!

Тот певец, который помер

двадцать пять, пожалуй, лет назад...»

И вот выходит хилый дедушка другой, убого шаркнув своей немощной ногой и челюсть юную неверную моля, чтобы не выпала она на ноте «ля».

Старик, фальшивя, тянет старое танго, а зал вовсю ему гогочет: «Иго-го!» Старик пускает, надрываясь, петуха, а зал в ответ ему пускает: «Ха-ха-ха!»

Опять хрипит конферансье, едва живой:

«Наш танцевальный номер — номер огневой!

Ножки — персики в сиропе!

Ножки — лучшие в Европе,

но, не скрою,— лишь до первой мировой!»

И вот идет со штукатуркой на щеках прабабка в сетчатых игривеньких чулках. На красных туфлях в лживых блестках мишуры я вижу старческие тяжкие бугры.

А зал защелкнулся, как будто бы капкан, А зал зашелся от слюны: «Канкан, канкан!» Юнец прыщавый и зеленый, как шпинат, ей лихорадочно шипит: «Шпагат! шпагат!»

Вот в гранд-батман идет со скрежетом нога, а зал скабрезным диким стадом: «Га-га-га...»

Я от стыда не поднимаю головы,

ну а вокруг меня сплошное: «Гы-гы-гы»,

О, кто ты, зал? Какой такой жестокий зверь? Ведь невозможно быть еще подлей и злей. Вы, стариков любовью грустной полюбя, их пожалейте, словно будущих себя.

Эх вы, орущие соплюшки, сопляки, ведь вы — грядущие старушки," старики, и васкогда-нибудь грядущий юный гад еще заставит делать, милые, шпагат.

А я бреду по Барселоне, как чумной, и призрак старости моей идет за мной. Мы с ним пока еще идем раздельно, но где, на каком углу, сольемся мы в одно?

Да, я жалею стариков, я ретроград.

Хватаю за руки прохожих у оград:

«Объявляю новый номер.

Я поэт, который помер,

но не помню, сколько лет назад».

Стихотворение строится на метонимическом использовании слова «зал», которое рождает новые значения, тесно связанные с основным (помещение для многолюдных собраний). В контексте данного сти­хотворения «зал» обозначает не только помещение, но и людей, толпу, заполнившую этот зал. Так рождается семантическая двуплановость.

Интеграция слова текстом происходит постепенно. Метонимиче­ский повтор придает слову все новые и новые импликации, чему спо­собствует совместное употребление метонимии и сравнений: «встал дыбом зал, как будто шерсть на кабане»; «два луча, как два клыка, всадил с усмешкой осветитель в старика». Образы этих сравнений воссоздают реалии испанской действительности и одновременно пред­ставление о жестокости. Они создают фон всего произведения и об­ращены к читателю, понимающему эти реалии. Сравнение корриды с кабаре передает отношение поэта к происходящему.

Повтор никогда не бывает механическим. Он связан с глубинным смыслом текста. Одним из основных факторов, создающих интегри­рованное единство текста, является прагматическая установка автора. Она отражает авторское мироощущение, ей подчинены все характе­ристики текста, его композиционно-смысловая и семантическая струк­тура. В данном случае прагматическая установка текста проявляется в отрицательных коннотациях, связанных с основным образом. Он создается с помощью повторяющейся метонимии, которые по мере развертывания произведения становятся все более выразительными. Уже в первом употреблении слова «зал» в основе метонимии лежит представление о толпе, заполнившей зал, как о безликий массе.

Все дальнейшие употребления слова «зал» также подчинены праг­матической установке автора и создают интегрированное единство текста. Во фразе «А зал хохочет...» интересна необычная валентность слова «хохочет». Олицетворение, сопряженное со значением глагола, углубляет отрицательные коннотации, возникшие при первом упо­треблении. Зал — уже не просто безликая масса, а масса, находя­щаяся во власти диких, низменных инстинктов. Ретроспективное прочтение текста, возвращение к начальным строкам показывает, что в них содержится глубокий смысл, объединяющий все произ­ведение. Аналогично сказанному выше можно прокомментировать такие употребления, как «зал... гогочет»; «зал,в ответ ему пускает: «Ха-ха-ха!», и др.

Лингвистический механизм номинации не изменяется в строках «А зал защелкнулся, как будто бы капкан»; «А зал зашелся от слю­ны...». Однако когда метонимия и сравнение, в основе которых лежат отрицательные ассоциации, проявляются в одной и той же точке текста, это способствует формированию соответствующего отрица­тельного отношения читателя к описываемому. У него складывается представление о крайней жестокости, дикости, уничтожении чело­веческого достоинства как у участников представления, так и у зри­телей, убивающих в себе все живое. И, наконец, как откровенная идентификация присутствующих в кабаре с диким стадом животных звучат слова «а зал скабрезным диким стадом: «Га-га-га...», и обра­щение: «О, кто ты, зал? Какой такой жестокий зверь?». Поэтическое обращение (апостроф) способствует реализации фатической (кон-тактоустанавливающей) функции, интимизирует повествование.

Целостность и связность текста, интеграция компонентов раз­личных уровней обнаруживается в характере отбираемых средств вторичной (окказиональной) номинации в том, что именно отбирается автором в качестве темы и образа сравнения. Выше говорилось о том, что характер образных средств есть показатель эстетико-философскои концепции автора, прагматической установки, индивидуальной ма­неры письма. Однако этим сущность образных средств как дистинк-тивных признаков текста не исчерпывается. Характер образных средств может меняться в рамках индивидуального стиля автора как определенной системы от произведения к произведению. Опреде­ляющими в данном случае являются различные факторы: соотноше­ние писатель — человек — рассказчик; эпоха, реконструируемая в произведении, и др.

В качестве примера приведем образные сравнения, широко ис­пользуемые Р. П. Уорреном в романе «Вся королевская рать». Это произведение написано в форме повествования от первого лица. Образ рассказчика, Джека Вердена, в значительной мере определяет отбор образных средств. Джек Верден — натура сложная и противоречивая, человек тонко чувствующий и глубоко циничный, признающий вы­сокие моральные ценности и пришедший к их полному отрицанию, человек, находящийся в глубоком противоречии с современным ему американским обществом. Он сознает всю низость собственных дей­ствий и глубину своего падения и тем не менее действует вопреки

собственным убеждениям. Личность Вердена соткана из противоре­чий. В известной мере она отражает отношение Уоррена к современ­ному ему обществу. Личность рассказчика определяет отбор образных средств. Особое видение мира, необычное преломление окружающей действительности мастерски показано Уорреном в сравнениях, раз­бросанных по всему роману. Вот некоторые из них:

It (the word.— 3. Т.) had disturbed like an itch that comes when your hands are full and you can't scratch.

They had worked over his face until it looked like uncooked hamburger.

His chances looked about as good as the chances of a flea making a living off a carved marble lion on a monument.

In the town like Mason City... Time gets tangled in its own feet and lies down like an old hound and gives up the struggle.

I got out of bed very carefully handling myself with awestruck care as though I were a basket of eggs.

And the pigeons cooed softly like an easy conscience.

So I walked... and his eyes reached out and grabbed me likethe lasthope.

В общем можно сказать, что сравнения, используемые Уорреном вромане, отличаются необычностью ассоциаций и таким образом ха­рактеризуют образ мышления рассказчика. Снимаются какие-либо ограничения на семантическое расстояние между темой и образом. Абстрактное и конкретное: Time/old hound; cooing of pigeons/easy conscience; the impact of a word on one's mind/an itch; a severely injured face/uncooked hamburger и т. д.— образы из совершенно различных сфер жизни выстраиваются в единый ряд, формируя цельность про­изведения. В создании интегрированного единства текста активная роль принадлежит образной системе. Иллюзорность моральных ус­тоев в Америке тридцатых годов, попрание Вилли Старком, одним из власть имущих, нравственных ценностей опосредованно отражено в отборе образов для сравнения. В большинстве сравнений у Уоррена как ведущий прием обнаруживается снижение, нарочитое сближение духовных ценностей с тривиальностями повседневной жизни.

Заголовоки эпиграф

Рассмотрение этих компонентоз текста существенно по ряду при­чин: 1) как заголовок, так и эпиграф занимают так называемую силь­ную позицию, которая… давлением текста как интегрирующего феномена доказывают поло­жения,… Заглавие в плане лингвистическом является именем текста, в плане семиотическом — первым знаком текста.

ГЛАВА IV. КАТЕГОРИИ ТЕКСТА

§ 1.Общие замечания

В настоящее время одной из кардинальных задач лингвистики текста является выявление и описание категорий текста. Категориям текста за последнее время посвящено немало работ, из которых са­мой значительной является книга И. Р. Гальперина «Текст как объ­ект лингвистического исследования»¹.

Категории текста не совпадают с категориями предложения и возникают вместе с текстом как системой высшего ранга. Это кате­гории особого рода, характеризующие отрезки большие, чем пред­ложение. Само понятие «категория текста» не получило еще однознач­ного терминологического определения.

Отправным пунктом в наших рассуждениях будем считать фило­софское определение категории. Категория определяется как пре­дельно широкое понятие, в котором отображаются наиболее общие и существенные свойства, признаки, связи и отношения предметов, явлений объективного мира².

Категории текста отражают его наиболее общие и существенные признаки и представляют собой ступеньки в познании его онтологи­ческих, гносеологических и структурных признаков. Описание и изу­чение категорий текста предполагает как таксономические (класси­фикационные), так и квалитативные исследования.

Изучение категорий текста актуально, так как нельзя говорить о каком-либо объекте исследования, не назвав и не объяснив его ка­тегорий. Исследование категорий текста предполагает выявление особенностей текстовой структуры, организации языковых единиц, связей, которые устанавливаются между ними. Здесь лингвистика текста тесно соприкасается со стилистическим анализом, который направлен не столько на сами языковые факты, сколько на их отбор, организацию, сочетаемость.

В списке категорий текста, предлагаемом различными учеными и школами, имеются расхождения³. Так, в упомянутой выше книге И. Р. Гальперина рассматриваются такие категории, как сцепление,

¹ См.: Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. М.,
1981. См. также работы Т. Н. Николаевой, X. Вейнриха, Р. Харвега, 3. Я. Турае-
вой.

² См.: Кондаков Н. И. Логический словарь-справочник. М., 1975, с. 240.

³ См., например: Weinrich H. Textlinguistik zur Syntax des Artikels in der deut-.
schen Sprache.— In Jahrbuch fflr internationale Germanistik, Stuttgart, 1969, Heft 1;
Его же: Tempus. Besprochene und erzahlte Welt. Stuttgart, 1964; Гальперин И. Р. Указ.
соч.; Его оке: Грамматические категории текста, Известия АН СССР, Серия литерату­
ры и языка, 1976, т. 36 № 6.

информативность, ретроспективность и др. Иной список категорий текста предлагает Т. Н. Николаева: пред- и постинформация, рассказ о мире/пересказ мира, инициальность/неинициальность. В рабо­тах автора настоящей книги рассматриваются такие категории тек­ста, как художественное время, прогрессия/стагнация и др. Это свидетельствует о неразработанности данной области знания, с од­ной стороны, и о широком фронте исследований, которые ведутся в этом направлении, с другой. Предлагаемые классификации неодно­родны. В их основе лежат различные критерии: семантические и структурные, прагматические и функциональные, облигаторные и факультативные, признаки, отличающие текст как лингвистический объект, и признаки, характеризующие экстралингвистическую си­туацию порождения текста. Встречаются признаки, не имеющие ши­рокого распространения, такие, как частоупоминаемость / редкоупо-минаемость тех или иных имен в коммуникации, различение точки зрения говорящего о каком-то поступке и точки зрения совершившего этот поступок. В списке, предлагаемом в VIII выпуске сборника «Новое в лингвистике», категория рассказ о мире / пересказ мира (№ 2) по существу дублирует категорию различение сообщения, ориентированного на настоящую ситуацию, и рассказа (№ 12)¹. Прин­цип бинарности в одних случаях выдерживается, в других — нару­шается. Для построения стройной классификации, очевидно, целе­сообразно сочетать принципиально новую систему понятий и мето­дов, применимую к связному тексту, с понятиями и методами, ранее разработанными лингвистической наукой, и прежде всего грамма­тикой предложения.

Целесообразно разделить категории текста на две основные группы. В первую группу войдут категории, которые представляют собой при­знаки его структуры, во вторую — особенности его содержательной стороны. Первые —■ условно назовем структурными, вторые — со­держательными, или концептуальными. Это деление в известной мере условное, так как и те и другие категории имеют и содержательную и формальную стороны. Эти категории взаимообусловлены. Однако если первые присущи тексту как лингвистическому объекту, то вто­рые характеризуют процесс отражения в тексте объективной дей­ствительности. Первые заложены в самой структуре текста, вторые осуществляют связь между текстом и объективной действительно­стью, отраженной и преломленной в тексте. В первую группу войдут такие категории, как сцепление, интеграция, прогрессия I стагнация, во вторую — образ автора, художественное пространство и время, информативность, причинность, подтекст и некоторые другие.

Категории текста носят характер универсалий и обнаруживаются в связном тексте независимо от языка, на котором создан данный текст, и независимо от типа текста. Единство универсально-понятий­ного аспекта (наличие некоего архитипа) сочетается с различиями в конкретном языковом воплощении, так как оно определяется си­стемой и нормой конкретного языка.

См.: Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII. М., 1978, с. 24—26.

Сказанное можно иллюстрировать на примере содержательных категорий. Так, инвентарь категорий художественного текста для разных языков включает такие категории, как образ автора, худо­жественный хронотоп (единый пространственно-временной контину­ум), категорию информативности, подтекста, причинности, модаль­ности и др. Типология категорий текста, например содержательная типология хронотопов, которая предполагает исчисление концепту­ального богатства жанров (составление подобия универсального се­мантического словаря), строится не только на особенностях языко­вого воплощения пространственно-временного континуума, а на признаках хронотопа, связанных с жанровыми признаками художест­венного текста. Так, усилиями многих исследователей хронотоп ан­тичного романа определяется как единство авантюрного времени и чужого пространства; хронотоп куртуазной лирики — как единство точечного пространства и замершего времени; хронотоп современного психологического романа — как взаимодействие сжатого времени и сжатого пространства и т. д.

Иерархия категорий текста неясна и не установлена. Можно, од­нако, высказать следующую гипотезу: несмотря на отсутствие пол­ного изоморфизма между двумя мирами — миром обыденного языка и миром художественного языка, их характеризуют как сходства, так и различия. Именно таково направление современных семиоти­ческих исследований — на поиск сходств и различий между двумя знаковыми системами: первичной моделирующей системой (естествен­ный язык) и вторичной моделирующей системой (художественный язык). Руководствуясь именно общностью между этими системами, можно предположить, что антропоцентризм языка (эта концепция восходит к трудам Бодуэна де Куртене, В. В. Виноградова, Л. В. Щер-бы, Э. Бенвениста и др.), проецируясь на художественный текст, делает ведущей категорией текста образ автора. Эта категория опре­деляет селекцию, отбор языковых средств. Картина мира, моделиру­емая в художественном тексте, оказывается пропущенной через ин­дивидуальное сознание художника.

Образ автора как отражение творящего субъекта имеет коррелят в естественном языке. Этим коррелятом является локация — одна из основных функций языка наряду с функцией номинации и преди­кации. Локация — это абстрактные отношения, возникающие во­круг творящего «Я» как центрального ориентира, который подчиняет себе категории времени и пространства.

Существует многовековая традиция изучения общетеоретических вопросов грамматики предложения. Разработаны вопросы граммати­ческой семантики, выработана четкая система грамматических кате­горий, их иерархия. Соответствующие вопросы грамматики текста еще не исследованы.

Говоря суммарно, описание категорий текста ставит перед иссле­дователем две основные задачи: 1) выявить, какие понятия пере­даются этими категориями; 2) определить, какой набор средств ис­пользуется для их выражения.

В рамках этих двух задач представляется актуальной разработка следующих вопросов:

1. Определение инвентаря категорий текста.

2. Установление иерархии этих категорий.

3. Выработка четких критериев возможных классификаций.

4. Изучение плана содержания и плана выражения категорий
текста и характера их формирования.

5. Систематизация и изучение языковых и неязыковых средств,
закрепленных за выражением категорий текста.

6. Определение функций (собственных и несобственных) языковых
единиц, участвующих в выражении категорий текста.

7. Определение центральных и периферийных, эксплицитных
и имплицитных средств передачи категорий текста.

Одним из наиболее сложных и наименее разработанных вопросов, связанных с категориями текста, является вопрос о том, как форми­руется их план выражения и какие средства закреплены за той или иной категорией текста.

§ 2. План выражения категорий текста

Все категории текста, как ясно из сказанного выше, имеют план содержания и план выражения. Обратимся к рассмотрению того, как формируется план выражения категорий текста, какие средства участ­вуют в их реализации. Исследование языкового материала свидетель­ствует о том, что в формировании категорий текста участвуют еди­ницы различных уровней в их взаимозависимости и взаимодействии. Они передают широкий круг понятий с помощью конечного инвен­таря языковых средств. Другими словами, здесь наблюдается асим­метрия между планом выражения и планом содержания, свойственная языковым единицам других уровней. Становясь компонентами тек­ста, языковые знаки приобретают семантические функции, нередко выходящие за рамки функций, закрепленных за ними в языковой системе. Актуализируется не только их основное семантическое ядро, но и дополнительные созначения, коннотативные и ассоциативные возможности. Характеристики языковых единиц становятся менее жесткими, менее автоматизированными.

Языковые средства полифункциональны и могут участвовать в выражении различных категорий текста. При формировании кате­горий текста наблюдается действие двух взаимообусловленных прин­ципов: семантического континуума, непрерывности значения, с одной стороны, и качественного своеобразия, смысловой дискретности язы­ковых явлений, с другой.

При рассмотрении категорий текста в данном пособии исполь­зуется сочетание двух подходов: 1) от мысли к форме — от смыслового ядра к языковым способам его выражения и 2) от данной формы к ее функциям и значениям. При этом можно выдвинуть следующие тезисы:

1. Категории текста независимо от языка, на котором создан текст, образуются по типу функционально-семантических категорий (ФСК), в иной терминологии — по принципу поля.

Полевый подход к языковым явлениям впервые был применен немецким исследователем Г. Ипсеном. Впоследствии теорией поля занимались Й. Трир, Л. Вайсгербер, В. Порциг и другие ученые. Если первоначально полевый подход применялся на уровне лексики, то в последнее время поле рассматривается как разноуровневое яв­ление. Теория поля интенсивно разрабатывается отечественными учеными: В. Г. Адмони, А. В. Бондарко (функционально-семантиче­ские категории в его терминологии), Г. С. Шуром, Е. В. Гулыга, Е. И. Шендельс и др.

Категории текста обнаруживают основные признаки, которые приписываются функционально-семантическим категориям:

1. Наличие общих инвариантных семантических функций у эле­
ментов, образующих данную группировку.

2. Взаимодействие не только однородных, но и разнородных эле­
ментов, в частности лексических, морфологических и синтаксических.

3. Структура, в которой определяющую роль играет членение на
центр / периферию и постепенные переходы между компонентами,
частичные пересечения¹.

Таким образом, единицы, участвующие в формировании категорий текста, объединяются по двум признакам: функциональному и семан­тическому. Категории текста, подобно функционально-семантическим категориям, представляют собой широкие сферы разнородных эле­ментов различных уровней, взаимодействующих при выполнении определенных семантических функций.

Однако если функционально-семантические категории, выделяемые традиционно в языке, относятся к языковому миру, как бы интегри­рующему логический и лингвистический мир, то категории текста, прежде всего художественного, относятся к эстетическому миру иде­альней действительности².

Специфика выражения категорий текста заключается не только во взаимодействии языковых единиц различных уровней, но и в сое­динении первичного и вторичного кодового, эксплицитного и имп­лицитного значения этих единиц.

Изучение категорий текста тесно связано с контекстной семан­тикой. Примеры, которые будут рассмотрены при дальнейшем изло­жении материала, свидетельствуют о том, что при формировании категорий текста каждая единица связана с целым текстом. Другими словами, наблюдается совместное действие лексических и грамма­тических средств, образной системы, синтаксической организации, композиции и пр.

Адекватное описание категорий текста должно также учитывать существование некоего глобального контекста, сопровождающего языковую коммуникацию.

Мы принимаем широкое понимание контекста, которое включает в себя все факторы, сопутствующие вербальной коммуникации. Это

¹ См.: Бондарко А. В. К. теории поля в грамматике — залог и залоговость (на
материале русскою языка).— ВЯ, 1972, №3, с. 207.

² Подробнее вопрос о категориях текста как своего рода функционально-семан­
тических общностях будет рассмотрен в разделе «Темпоральная структура текста».

и ситуация общения, и совокупность культурных и социальных ус­ловий, в которых совершается коммуникация, сетка контекстов, в которую включается данный текст,— контекст эпохи, литературного направления, жанра, индивидуальной авторской системы и т. д. Та­кое понимание контекста смыкается с тем, что О. С. Ахманова опре­деляет как вертикальный контекст, В. Я. Мыркин — как коммуни­кативный контекст, Г. В. Колшанский — как сетку контекстов, чешская исследовательница Слама-Казаку — как глобальный кон­текст. При интерпретации средств формирования категорий текста особое значение приобретает социальный опыт получателя текста, его восприятие аллюзий, реалий, образов.

Из сказанного выше ясно, что в процессе декодирования текста большое значение приобретает предварительное знание, обеспечива­ющее подлинное понимание текста. Оно является условием удачной коммуникации.

Предварительное знание, сумму фоновых знаний мы понимаем как пресуппозицию. Именно такое понимание пресуппозиции наи­более распространено в рамках прагматической концепции пресуппо­зиции¹. Пресуппозиция важна для осмысления таких категорий текста, как подтекст, информативность, художественное время и пространство. Вспомним слова Д. С. Лихачева, который говорил о необходимости открывать литературу в литературе. Это предполагает широкую пресуппозицию — знание реалий, мифологии, истории на­рода и литературы, то есть компетенцию второго уровня.

Таким образом, пресуппозиция — это и способ семантического анализа текста, раскрывающий различного рода связи, основываю­щиеся на прогнозировании семантики слов, словосочетаний, сверх­фразовых единиц и т. д.

Для наблюдения за тем, как языковые единицы участвуют в фор­мировании категорий текста, можно сделать следующее:

1. Определить категориальное (в терминологии Е. Куриловича,
Б. М. Лейкиной, А. В. Бондарко — первичное кодовое) значение
языковых знаков, являющихся компонентами текста.

2. Провести наблюдение над вторичным кодовым значением (ре­
чевой реализацией) языкового знака, значением, порожденным
текстом.

3. Выявить связь между речевой реализацией языкового знака
и формированием текстовых категорий.

4. Изучить контекстуальную и ситуативную информации, входя­
щие вместе с планом содержания текста в его глубинный смысл.

5. Изучить роль категорий текста в формировании смысла.
Анализ категорий текста тесно связан с анализом смысла текста.

В определении смысла текста читатель опирается не только на данный

¹ См.: Ван Дийк Т. А. Вопросы прагматики текста.— В кн.: Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII.М., 1978, с.298; Майенова М. Р. Теория текста и тради­ционные проблемы поэтики. Там же, с. 426; Арутюнова Н. Д. Понятие пресуппози­ции в лингвистике.—Известия АН СССР. Серия литературы и языка, 1973, т. 32, № 1, с. 84—89; Колшанский Г. В. О понятии контекстной семантики.— В кн.: Теория языка. Англистика. Кельтология, М., 1976, с. 73—75.

текст, ни и на знание других текстов, на те ассоциативные связи, ко­торые устанавливаются между ними. Смысл текста изменяется в за­висимости от экстралингвистических условий коммуникации, от тезауруса коммуникантов, от их фоновых знаний. Он соотносится с той внутренней моделью мира, которая создается в сознании чело­века. Глубина понимания текста сопряжена с личностными особен­ностями читателя, с характером его восприятия. Восприятие текста предполагает активное сотворчество автора и читателя.

Что касается конкретного анализа языковых средств, участву­ющих в формировании текстовых категорий, следует проследить взаимодействие первичных и вторичных кодовых значений языковых знаков, семантические функции, возникающие у них в тексте, связи между речевой реализацией языкового знака и формированием ка­тегорий текста.

Темпоральная структура текста

Выше говорилось о том, что настоящая книга строится на мате­риале художественных текстов. Однако для подтверждения некото­рых положений о… Описание темпоральной структуры текстов различных функцио­нальных стилей и их… Под темпоральной структурой текста будем понимать сеть отно­шений, связывающую языковые элементы, включающиеся в…

Темпоральная структура научного текста

Различия между концептуальным временем, моделируемым в тек­стах научной прозы, и художественным временем заключаются и в точке отсчета, в иной… Определяющим в структуре временных отношений, передаваемых текстами научной… 1 См.: Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. M.f 1981, с. 5; Тураева 3. Я- Опыт описания…

С!

текста как лингвистического целого. Проведенный выше анализ реа­лизации как системных, так и контекстуально-обусловленных зна­чений у слова «Гойя», их взаимодействие, подкрепленное структурной организацией, свидетельствует о полной интегрированности этих явлений текстом.

Важную роль для осмысления времени, моделируемого в стихо­творении, играет еще одна аллюзия: «О, грозди Возмездия! Взвил залпом на запад — я пепел незваного гостя!» Эти строки отсылают нас к одному из эпизодов борьбы русского народа с польско-швед­ской интервенцией начала XVII века. Спасаясь от гнева народного, самозванец Лжедмитрий пытался бежать и был убит. Труп его был предан сожжению. Пеплом зарядили пушку и выстрелили из нее в том направлении, откуда пришли враги¹.

Конкретный исторический факт воспринимается как символ воз­мездия, как символ победы над любым врагом, который посягнет на нашу землю. Эта аллюзия не столько реконструирует конкретный исторический факт, сколько превращается в символ, приобретая всевремённость. Таким образом, она передает одно из свойств худо­жественного времени, которое не есть время- календарное.

На уровне выражения мы наблюдаем стечение ряда стилистических приемов: помимо аллюзии в строчки вплетена метафора — «грозди Возмездия», полуотмеченная структура — «Взвил залпом... я пепел...», паронимическая аттракция — повтор звукокомплексов -зд, -зм, -зв, настойчивая аллитерация звука «з», графические средства (заглавные буквы). Все сказанное позволяет отнести и эту аллюзию к ядру поля. Добавим, что в этом пучке стилистических приемов наблюдается со­четание двух типов интеграции —• смысловой и структурной. Под интеграцией будем понимать не только процесс, но и результат объ­единения компонентов, частей текста в единую сложную систему, в некое единство высшего ранга. Возникновение этого единства в по­этических текстах есть результат слияния информации, которая мо­жет быть разлита в ряде образов, ассоциаций, смутных представ­лений, в не раскрытых, а подчас едва намеченных связях явлений^а.

К ядру поля художественного времени относятся и такие строки: «Глазницы воронок мне выклевал ворог, слетая на поле нагое». Они несут большую функциональную нагрузку в силу конвергенции сти­листических приемов, использованных здесь. Метафора «глазницы воронок» не представляет особого интереса, но заслуживает внимания употребление слова «ворог», которое здесь как бы замещает ожидаемое «ворон» (ср. русский народный эпос — клюющий очи ворон). Слово «ворон» программирует и иной ряд ассоциаций, а следовательно, и иной временной ряд — фашистский самолет, прозванный в народе «ворон», «стервятник». Можно предположить, что в контексте реа­лизуются одновременно как бы оба слова, вызывая образ изрытого

¹ См.: Троицкий С. М. Самозванцы в России XVII—XVIIIвеков.— Вопросы
истории, 1969, № 3, с. 136.

² См.: Гальперин И. Р. Текст как объект..., с. 126; Его же: Глубина поэтического
текста.— В кн.: Теория английского языка. Англистика. Кельтология. М., 1976»
с. 31и далее.

бомбами поля (вторая мировая война) и картину смерти и разрушения (всякая война). Вместе с тем устаревшее «ворог» создает временной ряд, ассоциируемый с войнами, которые издревле вел русский народ с захватчиками.

Здесь выявляются те же критерии отнесения того или иного яв­ления к ядру поля: передача основных свойств художественного времени (разрушение временного ряда, разомкнутость времени, об­ратимость), стечение в одной точке нескольких стилистических при­емов, обеспечивающих их большую функциональную нагрузку и интеграцию текстом.

Что касается синтаксической организации текста, то он строится на синтаксическом параллелизме: «Я — Гойя! Я — горе. Я — го­лос...» Значительный интерес представляет характер номинации в однотипных конструкциях. Вариативная предикатная номинация вводит образные, опосредованные номинации субъекта, участвующие в моделировании художественного времени. Они поддерживают от-новную идею произведения — о связи времен, об ответственности художника перед временем — и связаны с такими качествами худо­жественного времени, как разнонаправленность, обратимость, все-времённость.

Природа номинации раскрывает ход мысли автора. Именно пре­дикатная номинация есть творческий процесс раскрытия сути явле­ния, различные ступеньки в познании его сущности. Муки слова, находки, удачи и озарения предстают перед нами именно в сфере предикатной номинации^х. Именно здесь возникают различные нюансы значения, строится основная ткань стиха. У Вознесенского номинации нетривиальные, самобытные, связанные с метафоризацией, что вообще характерно для предикатной номинации.

Все сказанное о содержательной стороне предикатной номинации свидетельствует о той большой функциональной нагрузке, которую она несет в тексте. С полным основанием ее также следует отнести к ядру поля категории художественного времени. Об этом свидетель­ствует и сочетание таких приемов, как метафора, синтаксический параллелизм, паронимическая аттракция.

Сами по себе явления синтаксического параллелизма, пароними-ческой аттракции, метафоризации и т. д. не являются регулярными показателями ядра категории художественного времени. Попутно следует отметить полифункциональность всех этих средств. Они не только участвуют в моделировании художественного времени, но и являются средствами выражения категорий информативности, под­текста и др., где они могут выступать как периферийные средства. В этом смысле показательно явление паронимической аттракции, связанное с повторением звукокомплексов -оло, -до, -ор, -ого, -го в строках:

Я — горе.

Я — 'ГОЛОС

¹ См.: Арутюнова Н. Д. Номинация и текст.— В сб.: Языковая номинация. Виды наименований. М., 1977, с. 337.

Войны, городов головни

на снегу сорок первого года...

и в следующем четверостишии.

В результате вторичного символизма возникает корреляция между звучанием и значением. Повторение звукокомплекса -го и звука «г» связано с фонотемой. Это эхо войны, чувство тревоги, горечи. Ес­тественно, эти ассоциации вызываются лишь опосредованно и можно говорить об ощущениях, которые они программируют очень осторожно. Так, возникает ощущение гула набатного колокола: «...чье тело, как колокол, било над площадью голой».

Представляет интерес аранжировка звуков и в других местах стихотворения, где ведущими являются звукокомплексы -зд, -взв. Слово «возмездие» вбирает в себя все повторяющиеся звуки и звуко­комплексы, и его значение иррадиирует на соседние слова.

К ядру полевой структуры категории информативности относится и эпитет «мемориальное небо» — символ вечной памяти живых о тех, кто отдал жизнь борьбе. Если следовать высказанной выше точке зрения о том, что конвергенция стилистических приемов есть пока­затель того, что мы имеем дело с ядром, то следует признать, что по­следние строчки стихотворения, подобно первым, занимают сильную позицию, составляют ядро полевой структуры. Помимо эпитета здесь образное сравнение, построенное с помощью метафоры. Сила чело­веческой памяти уподобляется вечным звездам («навечно сияющим в небе»), олицетворяющим биение памяти человеческой, памяти о войне.

Графика также используется поэтом в качестве дополнительных средств выразительности. Это чередование восклицательного знака в начале предложения («Я — Гойя!») и точки в финале («Я — Гойя».). Тождественные предложения не равны друг другу. Если восклица­тельный знак уподобляет их крику, призыву, то точка как бы подводит итог переосмыслению знака «Гойя», обозначающего любого худож­ника, осознавшего свою сопричастность всему происходящему на земле.

Все перечисленные средства участвуют в создании интегрирован­ного единства текста. Несмотря на возможность их вычленения, они обеспечивают монолитность текста с помощью системы различных связей — содержательных, отражающихся в синтаксическом парал­лелизме, паронимической аттракции, разного вида повторах, переос­мысливании лексических единиц, в образных средствах, объединенных единством образа.

При формировании поля времени наблюдается как проекция в текст средств выражения темпоральности, существующих в системе, так и порождение текстом окказиональных средств выражения вре­менных отношений. При этом окказиональные средства в тексте могут приобретать большую, чем системные средства, функциональную нагрузку.

§ 6. Анализ некоторых других категорий текста

Обратимся к отрывку из романа Л. Даррелла "Justine".

In the great quietness of these winter evenings there is one clock: the sea. Its dim momentum in the mind is the fugue upon which this writing is made. Empty cadences of sea-water licking its own wounds, sulking along the mouths of the delta, boiling upon those deserted beaches-empty, forever empty under the gulls: white scribble on the grey munched by clouds. If there are ever sails, here they die before the land shadows them. Wreckage washed up on the pediments of islands, the last crust,, eroded by the weather, stuck in the blue maw of water... gone!

Темой фрагмента является вечное движение моря. Глобальный смысл текста, основная информация, которую он несет, заключается в проекции идеи вечного движения на постоянное движение волн, ритмично наплывающих на берег и отступающих вновь, пенящихся на покинутых берегах. Идея вечного движения прослеживается в движении лодок, которые исчезают за горизонтом прежде, чем их покроет тень берегов. Наконец, идея вечного движения заложена даже и в том, что обломки судов, выбрасываемых на берег, море опять уносит назад.

В цикличности движения, в непрерывности временного потока, складывающегося из отдельных дискретных компонентов, заключена основная идея, содержательно-концептуальная информация анализи­руемого фрагмента. Столкновение непрерывности временного потока и дискретности отдельных повторяющихся сегментов действия со­здает полифонию, которую автор уподобляет фуге.

Выявив смысл текста, сотканный из различных его компонентов, можно определить план содержания категории информативности, для чего следует обратиться к средствам формирования плана выражения этой категории.

На лексическом уровне актуализаторами идеи движения явля­ются имена одного тематического поля (в самом широком смысле этого слова):

momentum—quantity of motion of moving body;

cadence—rhythm, measured movement;

boil—bubble up, undulate, have wavy motion;

munch—eat with much action of jaw;

die—here disappear, fade away;

shadow—overspread with shadow;

wash up—carry along in specified direction.

He находясь в синонимических отношениях, приведенные выше лексические единицы передают понятия, связанные определенными зависимостями. Общим является семантический компонент, переда­ющий движение. Назовем его по существующей традиции гиперсе­мой — семой, передающей родовое значение. Наряду с гиперсемой, в каждой из этих лексических единиц есть, гипосемы, передающие

видовое значение — частное в понятии. Объединенные единой темой, они создают неповторимую картину моря, которое уподобляется огромному живому существу, зализывающему свои раны.

В приведенном выше отрывке в передачу смысла текста, в форми­рование плана выражения категории информативности вовлечены еди­ницы разных уровней. Empty cadences of sea-water licking its own wounds, sulking along the mouths of the delta, boiling upon those deserted beaches — эти единицы представляют собой случаи вторичной окка­зиональной номинации¹. Это экспрессивно-образное употребление, в основе которого лежит одновременная реализация двух значений слова, его семантическая двуплановость. Именно эти случаи окка­зионального обозначения (метафорический перенос значения) играют основную роль в передаче идеи вечного движения, в создании образа моря. Выше говорилось о том, что иерархия средств формирования полевой структуры категорий художественного текста отличается от иерархии средств функционально-семантических категорий, лежащих в основе теории. Для полевой структуры категорий художественного текста нехарактерно грамматикализованное ядро. Значительно чаще ядро бывает заключено в стилистических приемах, т. е. в элементах более высокого уровня.

В тексте реализуются не только системные значения языковых единиц. Как видно из приведенного примера, в результате взаимо­действия с контекстом происходит актуализация импликационных и коннотационных значений. Такие языковые единицы, как munch, lick, sulk, также включаются в передачу глобального смысла, внося новое в характеристику общей идеи вечного движения. Семантиче­ский сдвиг по аналогии, наблюдаемый в этих словах, создает уникаль­ный единичный образ.

Руководствуясь приведенными выше критериями отнесения средств выражения категорий текста к ядру—функциональная нагрузка, вы­сокая степень интеграции текстом его элементов, конвергенция сти­листических приемов,— можно отнести к ядру поля категории ин­формативности и разобранные выше случаи семантического сдвига.

На синтаксическом уровне идея вечного движения актуализирует­ся с помощью повтора: empty; forever empty under the gulls, и параллель­ных конструкций: licking its own wounds, sulking along the mouths of the delta, boiling upon those deserted beaches.

Ту же функцию выполняет и оппозиция причастий stuck/gone. Они включаются в моделирование цикличности, повторяемости со­зданной художником картины, подчеркивают смену состояний в при­роде: только что на берегу лежали остатки кораблей, изъеденные водой и выброшенные приливом, а в следующее мгновение вода по­глотила их.

Таким образом, смысл текста представляет собой сложное перепле­тение противоположных начал — статики и динамики, покоя и дви­жения.

¹ См.: Авнаурова Э. С. Стилистический аспект номинации словом как единицей речи.— В сб.: Языковая номинация. Виды наименований. М., 1977, с, 94 и далее.

Как же это воплощается в плане выражения категории информа­тивности? С одной стороны, анализируемый отрывок содержит опи­сание, и поэтому естественно ожидать наличия в нем языковых средств передачи идеи статичности. С другой стороны, предметом описания является вечное движение моря. Для его воплощения в языковую ткань нужны иные средства. Столкновение противоположных начал проявляется в определенном противоречии между характером синтак­сических структур и их лексическим наполнением. В отрывке ши­роко используются именные назывные предложения, с которыми обычно связывают представление о статичности. Однако лексическое наполнение этих структур — причастия, объединенные единым зна­чением движения: licking, sulking, boiling, противостоят этому.

Следуя предложенной выше процедуре анализа формирования категорий текста, можно убедиться в том, что языковые единицы, участвуя в формировании текстовых категорий, реализуют не только свое первичное, но и вторичное кодовое значение.

Языковые средства, как упоминалось выше, полифункциональны. Они могут одновременно служить планом выражения различных категорий. В одном и том же отрывке текста реализуются не одна, а несколько категорий текста. Так, точка зрения как один из основных текстообразующих факторов здесь находит свое выражение в первом предложении, наиболее чувствительной точке в структуре текста. Сигналами точки зрения, синхронизации позиции рассказчика и ав­тора служит временной указатель: these winter evenings и далее упо­требление настоящего индефинитного кратного. These winter evenings служит одновременно и средством выражения категории прединфор-мации, которая является основой начала коммуникации. Она создает-пространство общего знания, конструирует общий опыт, воспомина­ния о прошлом, то, что можно назвать вербальным содержанием со­знания.

Дистрибуция предложений свидетельствует о том, что здесь об­наруживается и категория инициальности/неинициальности. Одним из ее показателей является тот факт, что первое и второе предложения не могут быть взаимозаменимы. Подчиненность второго предложения первому в текстовой структуре подтверждает притяжательное ме­стоимение its.

Попутно отметим, что сказанное иллюстрирует системность от­ношений в тексте, дистрибуцию предложений, особенности инициаль­ной фразы, некоторые законы поэтики. В анализируемом фрагменте текста в первой фразе абзаца мы находим обычные сигналы концеп­туального времени и пространства. Обратимся к анализу другого текста и других категорий. Этим текстом будет известное стихотво­рение Р. Киплинга «Если» ("If").

If you can keep your head when all about you Are losing theirs and blaming it on you, If you can trust yourself when all men doubt you, But make allowance for their doubting too;

If you can wait and not be tired by waiting, Or being lied about, don't deal in lies, Or being hated, don't give way to hating, And yet don't look too good, nor talk too wise;

If you can dream—and not make dreams your master; If you can think—and not make thoughts your aim, If you can meet with Triumph and Disaster And treat those two impostors just the same;

If you can bear to hear the truth you've spoken Twisted by knaves to make a trap for fools, Or watch the things, you gave your life to, broken, And stoop and build 'em * up with worn-out tools;

If you can make one heap of all your winnings And risk it on one turn of pitch and toss, And lose, and start again at your beginning And never breathe a word about your loss;

If you can force your heart and nerve and sinew To serve your turn long after they are gone, And so hold on when there is nothing in you Except the will which says to them: "Hold on!"

If you can talk with crowds and keep your virtue Or walk with kings—nor lose the common touch, If neither foes nor loving friends can hurt you, If all men count with you, but none too much;

If you can fill the unforgiving minute With sixty seconds' worth of distance run, Yours is the Earth and everything that's in it, And—which is more—you'll be a Man, my son!

В стихотворении Киплинга ведущей текстовой категорией явля­ется категория образа автора. Она выступает здесь не только как организующая сила произведения. Те нравственно-этические нормы и философское кредо, которые излагаются в произведении, отражают авторскую точку зрения. По мнению писателя, они должны состав­лять сущность сильной личности. Естественно, нельзя отождествлять образ автора и писателя как человека. Тем не менее это произведение в наиболее открытой форме представляет образ автора.

Стихотворение содержит не просто заповедь следующим поколе­ниям. Это программное произведение, в котором звучит призыв к мужеству и стойкости, к умению презреть невзгоды, встать выше людской хулы и людской хвалы, призыв к осознанию тленности всех

¹ 'em=thera 108

тех ценностей, которые предлагает современное автору буржуазное общество. Стихотворение учит быть выше сословных различий, учит терпимости к человеческим слабостям.

Выше говорилось, что в иерархии категорий текста образ автора является ведущей категорией. Она определяет отбор и аранжировку языковых средств. Таким образом, средством формирования этой категории является весь план выражения текста. Однако можно отметить некоторые ведущие средства. Одним из них следует считать местоимение you.как компонент функционально-семантической кате­гории персональности. Оно характеризуется двуплановостью, как и все произведение. Это и средство индивидуализации и генерализации, обращение и к одному лицу, и к целому поколению. Местоимение you придает всему стихотворению атмосферу доверительного разго­вора и одновременно огромную обобщающую силу.

Многократный повтор местоимения you, множественное вынесе­ние его в сильную позицию способствует его полной смысловой и структурной интеграции текстом:

If you can keep your head...;

If you can wait;

If you can dream и т. д.

В последней строфе этому способствует и конвергенция стилисти­ческих приемов: поэтический апостроф (you'll be a Man, my sonl), графическое выделение, восклицательный знак.

Образ автора организует и другие категории, в частности кате­горию когезии —• внутритекстовые связи. Эта категория, с одной стороны, является характеристикой текста как лингвистического объекта, с другой — отражает глубинные связи и характер модели­руемой в тексте объективной действительности, где господствует все­общая связь явлений.

Композиционно-структурной формой реализации когезии явля­ется строение всего произведения, каждой строфы, каждого стиха. Основными принципами организации выступают параллельные струк­туры, антитетическое противопоставление, повтор на разных уровнях.

Идентичность семантического построения строф: «условие — след­ствие» тесно связана с композиционно-структурной организацией. В известной мере это есть отражение проективности литературного текста, который отражает связи и противоречия предметной дейст­вительности. В основе большинства строф лежит антитетическое про­тивопоставление:

If you can wait and not be tired by waiting;

If you can dream—and not make dreams your master;

If you can talk with crowds and keep your virtue.

Когезия проявляется и в однотипном построении первого пред­ложения большинства строф, нередко поддержанном хиазмом, который представляет собой повтор с инвертированным порядком слов!

If you can wait and not be tired by waiting, Or being lied about, don't deal in lies,

Or being hated, don't give way to hating,

And yet don't look too good, nor talk too wise...

Можно ли определить, какие средства создания когезии в тексте являются центральными, ведущими, то есть относятся к ядру поля, а какие являются периферийными, подчиненными? Прежде всего необходимо сказать, что эта категория является полицентричной. Другими словами, ядро полевой структуры выражается не одним ка­ким-либо средством, а их совокупностью. Анализ материала показы­вает, что в большинстве случаев полевая структура категорий текста является полицентричной. Однако возможна и иная организация. Например, в приведенном в главе II стихотворении Е. Евтушенко «Ревю стариков» метонимия, заключенная в слове «зал», является центральным средством выражения категории информативности.

Что касается стихотворения Р. Киплинга, то в нем, руководст­вуясь вышеперечисленными основаниями, к ядру поля следует от­нести ретардацию. Именно ретардация несет основную смысловую нагрузку. Все стихотворение строится таким образом, что только в последней строфе разрешается напряжение и выражается основная мысль автора: стать настоящим человеком можно только в том случае, если закалить волю и чувства и подчинить все единой цели.

Смысловая нагрузка поддерживается и на структурном уровне: ретардация занимает сильную позицию, сочетается с графическими средствами. Последняя строфа завершает цикл, разрешает напряже­ние и поэтому строится иначе. Именно в эту строфу вплетена метафора:

If you can fill the unforgiving minute With sixty seconds' worth of distance run...

К ядру поля, учитывая большую функциональную нагрузку и вы­ражение основных качественных свойств категории когезии, следует отнести и упомянутый выше синтаксический параллелизм. На уровне стилистических приемов его поддерживает повторяющееся антитети­ческое построение, на уровне лексики — антонимы: кеер one's head— lose one's head; trust — doubt; однокорневые слова: wait—waiting; to lie—lie; to dream—dreams; to think—thoughts. На уровне структу­ры его поддерживает симметрия в строении строф.

Очевидно, к периферийным явлениям следует отнести графические средства, рифму.

Ядром категории подтекста может быть цитата. Рассмотрим, например, следующее стихотворение Л. Ферлингетти.

The End of Various Affairs^l

What is that great crow doing

flying into my picture, flying into my various love affairs (with various "Lenores")

¹ Ferlinghetti L, Landscapes of Living and Dying. N. Y., 1979, 1.10

as if to mark the end

of my amores? This huge black crow floats through

the salty air

and lands on a branch by my window stretching and shaking its dingbat wings. The broken sky above the trees has birds for fishes

in its seas

(What waves what rocks what shores!) While this land-lubber crow lets out

a great lost cry as if to mock the end

of my amores and louder and louder cries and cries

Never never nevermore!

Это стихотворение построено таким образом, что отсылает читателя к другому тексту, каким является знаменитое стихотворение Э. По «Ворон» ("The Raven", см. главу II, § 1). Сигналом того, что автор опирается на пространство общего знания, являются имя собственное Lenore, упоминание that black crow, this huge black crow, this land-lub­ber crow, и последняя строка: Never never nevermore.

Стихотворение Ферлингетти носит пародийный характер. Об этом свидетельствует само название произведения, из которого читатель узнает, что речь идет не о единственном, неповторимом чувстве, а 6 многих любовных интригах. Снижению общего тона способствует и множественное число имени собственного, и выбор номинации: вме­сто внушающего страх ворона — большая неуклюжая ворона. Итак, вместо приподнятости тона, характеризующего стихотворение Э. По, сниженность, вместо возвышенной лексики — лексика со сниженной эмоциональной оценкой: quoth the Raven—lets out a great lost cry.

Выше приводились случаи, когда цитата привносила в произве­дение фон произведения-источника (см. раздел «Заголовок и эпиграф»). Анализируемое произведение дает блестящий пример того, как ци­тата вступает в конфликт с новым окружением. Последнее характерно для жанра пародии. К этому жанру принадлежит и стихотворение Ферлингетти. Создается смысловая двуплановость, определяющая подтекст произведения. Основным средством ее создания является цитата. Она имеет двоякую направленность — на исходный текст и на цитируемый текст. В стихотворении Ферлингетти новый текст* побеждает исходный. Вместо возвышенного сюжета возникает'пародия на высокие чувства. Доминантой эмоционального тона и выступает цитата, которая в соответствии с перечисленными выше критериями может быть отнесена к ядру поля категории подтекста.

Итак, мы сделали попытку применения теории поля к анализу; категорий текста. Основанием для этого послужили сущностный

особенности категорий текста — они формируются с помощью разно­уровневых элементов, объединенных функциональной и семантиче­ской общностью.

Категории научного текста (образец анализа одной из них — ка­тегории времени — был предложен выше) по своей структуре близки к функционально-семантическим категориям, лежащим в основе теории поля. Категории художественного текста обнаруживают иную полевую структуру. Неповторимость художественного произведения, уникальность создаваемых в нем образов и несущей их материальной формы проецируются на структуру категорий текста. В их формиро­вание втягиваются разнообразные средства, при этом устанавливается необычная иерархия этих средств. При определении ядра и периферии поля следует использовать иные критерии, чем при установлении иерархии средств категорий научного текста и функционально-се­мантических категорий. Так, для художественного текста оказыва­ются недействительными критерии частотности и регулярности упо­требления языковых средств. Ведущими оказываются другие кри­терии: функциональная нагрузка компонентов текста, степень их интеграции текстом, концентрация в них наиболее специфических признаков.

Если для категорий грамматики предложения характерна поле­вая структура с максимально грамматикализованным ядром и лек-сико-грамматической периферией, то для полевой структуры катего­рий художественного текста типично ядро из элементов более вы­сокого уровня.

Элементы, включающиеся в формирование категорий текста, на­ходятся между собой з определенных отношениях. Эти отношения связывают, с одной стороны, понятийную основу с ее языковой формой. С другой стороны, элементы формы также находятся, во взаимодей­ствии и взаимозависимости. Здесь действуют два принципа — семан­тической дискретности отдельных единиц и семантического конти­нуума.

ГЛАВА V. ЕДИНИЦЫ ТЕКСТА

§ 1. Понятие сверхфразового единства

Рассмотрение текста как особого единства, в котором нашла свое отражение двумерная структурно-семиотическая организация языка, в котором переплетаются различные аспекты — динамический и статический, структурно-коммуникативный и номинативный, оправ­дано в том случае, если единицы этого уровня характеризуются не только протяженностью, но и особыми свойствами, не сводимыми к простой сумме составляющих их элементов.

Как указывалось ранее, одним из актуальных направлений линг­вистики текста в настоящее время является выявление единиц, состав­ляющих текст, изучение моделей, образцов, по которым они форми­руются, рассмотрение многообразных отношений между ними.

Основные задачи при изучении единиц текста сводятся к следу­ющему: 1) выделение этих единиц из связного текста, нахождение критериев их вычленения; 2) определение их статуса, сущностных характеристик; 3) определение языкового оформления этих единиц, межфразовых связей и отношений между ними; 4) изучение прагма­тического аспекта, т. е. того, как проявляется отношение автора к объективной действительности и содержательному материалу в сег­ментации текста.

Сегментация всякого текста, а особенно художественного, есть сложный процесс, отражающий членение мысли и эстетико-философ-скую концепцию автора. Это есть членение реальной или идеальной (эстетической) действительности. Кроме того, сегментацию текста следует рассматривать в широком контексте глобальной связности текста.

Единицы текста, а их называют по-разному — сверхфразовое един­ство, сложное синтаксическое целое, прозаическая строфа и т. д. (эти термины будут рассмотрены ниже), представляют собой важное звено, связующее план выражения и план содержания художественного целого.

Членение текста связано с особенностями отражения окружаю­щего мира в сознании человека. Согласно марксистско-ленинской гносеологии, инвариантность отражения (определения реального мира) есть показатель независимости объекта познания от способа его познания субъектом. Однако вариант отражения, зафиксированный в языковой форме (в тексте) есть показатель субъективного восприя­тия внешнего мира. Он и определяет членение текста на составляющие.

Изучение сложного сверхфразового единства расширяет рамки

синтаксической науки, так как вводит в нее в качестве объекта изу­чения единицу большую, чем предложение.

Актуальность этого направления очевидна. В последние годы появилось большое количество исследований, в которых рассматри­ваются единицы текста. Это фундаментальные работы О. И. Москаль-ской, Е. А. Реферовской, Н. И. Серковой и многие др.

Изучение СФЕ способствует изучению системы речи, которая, по мнению многих языковедов, должна быть включена в систему общей теории грамматики. Механизм объединения смежных цельных предложений, актуализация связей между ними с помощью лексиче­ских, лексико-грамматических и других средств требует глубокого проникновения в текст для их выявления. Изучение СФЕ оказывается плодотворным при условии комплексного изучения их параметров, при выявлении разносторонних и диалектических связей между компонентами, при изучении модификаций, которые их элементы претерпевают при интеграции текстом. Такие изменения в языковой модели предложения при ее реализации в конкретной речевой ситуации, как порядок слов, интонационное оформление, актуальное членение, автосинсемантия составляющих предложения и пр., упоминались выше. Детальное изучение значений, возникающих у предложения в контексте (у предложения как части СФЕ), типизированных и инди­видуальных, системных и случайных (т. е. узуальных и окказиональ­ных) представляет значительный интерес.

Теория сложного синтаксического целого разрабатывалась в тру­дах А. М. Пешковского, Л. А. Булаховского, Н. С. Поспелова. Даль­нейшее развитие она нашла в работах И. А. Фигуровского, И. Р. Галь­перина, О. И. Москальской, Г. Я. Солганика и других. Накоплено значительное количество фактов, которые не могли найти объяснение в рамках теории предложения.

Значительный вклад в разработку теории ССЦ¹ внесли предста­вители пражской функционально-семантической школы, много и плодотворно занимавшиеся коммуникативным синтаксисом. Одним из важных положений, разработанных коммуникативным синтакси­сом, является положение о том, что актуальное членение предложе­ния не может быть адекватно описано в рамках грамматики предло­жения. Мысли о необходимости привлечения грамматики текста для объяснения актуального членения высказывания были высказаны в трудах Т. Ван Дейка и в работах отечественных ученых, например О. А. Лаптевой, В. 3. Панфилова.

Отметим неточность языка описания лингвистической науки в области исследования единиц больших, чем предложение. Здесь на­блюдается пестрота терминологии. Как синонимические используются такие термины, как сложное синтаксическое целое, сверхфразовое единство, прозаическая строфа, абзац, дискурс и др.

СФЕ (именно этот термин будет использоваться нами в дальней­шем) обычно включает несколько предложений, объединенных в смыс­ловом и структурном планах, и характеризуется относительной се-

¹ ССЦ — сложное синтаксическое целое. 114

мантической независимостью, большей, чем предложение. Относи­тельная самостоятельность предложения, его полная семантизация только в рамках более крупных единств в лингвистической литературе отмечалась • неоднократно. СФЕ — многокомпонентная единица. Она включает больше, чем одно предложение.

Каковы же критерии выделения СФЕ? Ведущим следует, по-видимому, считать смысловой критерий, который понимается неод­нозначно различными учеными. Предлагается в качестве основного принципа вычленения СФЕ наличие единой микротемы, общность смысла составляющих СФЕ предложений, согласование смыслов, вы­ражаемых предложениями, входящими в СФЕ, смысловое и коммуни­кативное единство. Другими словами, несмотря на различие в терми­нологии, критериями выделения СФЕ из потока речи является смыс­ловая дискретность, предполагающая определенную законченность и самостоятельность.

Можно учитывать комплекс критериев при вычленении СФЕ: смысловой, логический, синтаксический, ритмо-мелодический, эмо­циональный, прагматический. При этом доминирующей является относительная смысловая дискретность¹.

Надежность этих критериев не исключает привлечения интуиции исследователя для установления границ СФЕ. Следует упомянуть, что взаимно однозначные соответствия внутри перечисленных крите­риев отсутствуют. Наиболее перспективным многие исследователи считают коммуникативный подход к членению речевого потока, выде­ление единиц текста по принципу их коммуникативной целостности. Истоки этого подхода находим в трудах А. М. Пешковского, Л. В. Щер-бы, представителей пражской функционально-семантической школы.

Следует помнить, что отсутствие полиграфических критериев (ко­торые присутствуют при выделении композиционно-стилистической единицы — абзаца) затрудняет вычленение СФЕ и делает процедуру менее точной, тем более, что ритмико-мелодический критерий не всегда может быть использован, так как требует экспериментальной проверки или привлечения информантов.

К настоящему моменту языкознание накопило немало сведений относительно зачина и конца абзаца и СФЕ, развития темы, средств связи как внутри, так и за пределами СФЕ (движение видо-временных форм, повторы всех типов — от повтора на маргинальном, т. е. зву­ковом уровне, до повтора на уровне синтаксических структур), от­носительно дейктических элементов, субститутов, об анафорическом/ катафорическом построении СФЕ, о параллельных конструкциях, о симметричном расположении определенных компонентов, о ситуатив­ной синонимии слов одного тематического поля и пр.

При изучении СФЕ необходимо учитывать прагматический фактор, интенции автора при сегментации текста, функциональный стиль, жанр. Как отмечает Н. И. Серкова, основной водораздел проходит между художественными и нехудожественными текстами. В нехудожест-

¹ См.: Серкова Н, И, Предпосылки членения текста на СФ уровне,— ВЯ, 1978, N° 3, с. 75,

венном тексте СФЕ способствует членению объективной действитель­ности, отраженной в сознании и зафиксированной в языке. В худо­жественном тексте СФЕ способствует членению идеального мира эс­тетической действительности.

Различие в жанре можно проиллюстрировать противопоставлением четкого членения на абзацы, которые не всегда, но нередко совпадают с СФЕ в дидактическом морализующем романе эпохи Просвещения (расчлененность текста соответствует прагматической установке — стремлению преподать урок читателю). Здесь доминирует целевая установка — передать нерасчлененность сознания.

Подводя итог сказанному, можно отметить, что в основе членения текста на СФЕ лежит определенное членение экстралингвистической действительности (реальной или идеальной), связанное с обменом информацией и семиологически значимое. Из этого следует, что мы исходим из того, что текст не является закрытой системой, а является продуктом языкового творческого акта, для реализации которого необходимо наличие получателя.

Таким образом, можно принять следующее определение СФЕ: СФЕ есть отрезок текста (устного или письменного), характеризу­ющийся относительной смысловой и функциональной завершенностью, тесными логическими, грамматическими и лексическими связями, объ­единяющими его составляющие. СФЕ могут быть прозаическими и стихотворными, диалогическими и монологическими. При изучении СФЕ будем исходить из того, что смыслоразличительные, синтакси­ческие, прагматические и другие характеристики СФЕ взаимно обус­ловлены. На деление текста на СФЕ оказывают влияние и такие фак­торы, как цели отправителя сообщения, специфика участников акта коммуникации, их социальный, образовательный ценз и пр.

Граница СФЕ, вероятно, точка ослабления интенсивности меж­фразовых связей, т. е. уменьшение смысловой общности (смена мик­ротемы, введение новой).

Проанализируем следующий отрывок из книги Дж. Микеша "How to Be an Alien".

I believe, without undue modesty, that I have certain qualifications to write On 'how to be an alien'. I am an alien myself. What is more, I have been an alien all my life. Only during the first twenty-six years of my life I was not aware of this plain fact. I was living in my own coun­try, a country full of aliens, and I noticed nothing particular or irregu­lar about myself; then I came to England, and you can imagine my pain­ful surprise. [. . .]

It was a shame and bad taste to be an alien, and it is no use pretend­ing otherwise. There is no way out of it. A criminal may improve and become a decent member of society. A foreigner cannot improve. Once a foreigner, always a foreigner. There is no way out for him. He may become British; he can never become English.

So it is better to reconcile yourself to the sorrowful reality There are some noble English people who might forgive you. There are some mag-

nanimous souls who realize that it is not your fault, only your misfortune. They will treat you with condescension, understanding and sympathy. They will invite you to their homes. Just as they keep lap-dogs and other pets, they are quite prepared to keep a few foreigners.

The title of this book, How to Be an Alien, consequently expresses more than it should. How to be an alien? One should not be an alien at all. There are certain rules, however, which have to be followed if yau want to make yourself as acceptible and civilized as you possibly can.

Study these rules, and imitate the English. There can be only one result: if you don't succeed in imitating them you become ridiculous; if you do, you become even more ridiculous.

Первое СФ1 — интродуктивное. Оно вводит тему всего изучаемого пространства текста — эгоцентризма англичан. Сквозная антитеза — англичане/не англичане, построенная Микешем с блистательным юмором, определяет глубинный смысл текста. Давно ушла в прошлое освещенная веками убежденность островитян в их превосходстве, стало легендой убеждение в том, что земля покоится на Альбионе, где и проходит Гринвичский меридиан — та ось, вокруг которой для англичан и в прямом, и в переносном смысле осуществляется враще­ние Земли. По-видимому, можно полагать, что первое предложение I believe... I have certain qualifications to write on 'how to be an alien¹ содержит тезис. Далее следует синтез I have been an alien all my life, и, наконец, антитезис открывает следующее СФЕ, связанное с первым различными логическими, смысловыми, грамматическими и лексиче­скими средствами. Вводится оно с помощью противительного союза only. Конец второго СФЕ совпадает с концом абзаца. Оно развивает тему, делает еще более прозрачной прагматическую установку автора.

Что касается средств связи, действующих внутри СФЕ и за его пределами, то можно сказать следующее. Все три предложения, вхо­дящие в первое СФЕ, объединены тесной смысловой и логической связью и представляют развитие одного тезиса. На стыке двух СФЕ происходит некоторое ослабление связей. В первом СФЕ развитие темы поддерживается движением видо-временных форм: настоящее индефинитное актуальное передает действие, захватывающее сферы будущего и прошедшего. Настоящее перфектное инклюзивное способ­ствует включению в изложение еще одной временной плоскости за счет расширения временных границ. Присоединительная связь, уточ­няющая и конкретизирующая смысловые и логические связи, цемен­тирует слитность и относительную смысловую завершенность СФЕ. В целом первое СФЕ построено по принципу катафоры, зачин второго строится по анафорическому принципу. Ретроспективную ссылку осуществляет группа of this plain fact, выполняющая функцию свертки.

Чередование грамматических форм — прошедшего индефинитного (ПИ) единичного действия (I was not aware), прошедшего длительного (ПД) единичного действия (I was living), ПИ соотносительного (I no­ticed), ПИ единичного действия (then I came) и, наконец, НИ актуаль­ного (you can imagine) способствует выражению перехода в движении

мысли — от частного к общему. В структуре целого текста различные элементы связаны между собой. Так, вынесение обстоятельства вре­мени в начало предложения придает эмоциональность противопостав­лению тезиса антитезису.

Движение мысли, передача освещенного веками снобизма англи­чан прослеживается и на лексическом уровне. Важнейшее смысловое ядро — ключевое слово alien. В тексте происходит ситуативное сбли­жение этого слова со словами foreigner, particular, irregular. Alien и foreigner — синонимы в системе языка: alien — stranger, non-natu­ralized foreigner; foreigner — person born in foreign country. Второй ряд: irregular — contrary to rule, abnormal; particular — relating to one as distinguished from others; ridiculous — deserving to be laughed at, absurd, unreasonable. В результате актуализации значений в тек­сте они сближаются с первыми двумя. Ряд irregular, particular вовле­кает в сферу своего концептуального значения первый ряд: alien, foreigner, индуцируя в них окказиональные семы необычности, не­похожести, в целом — неполноценности. В широком контексте lap-dog тоже входит в круг этих понятий. В основе сближения слов на лексическом уровне лежит глубинный смысл текста.

Нельзя не отметить и своего рода переклички текста с заголовком книги, которая осуществляется с помощью рассредоточенного повтора слов одного тематического поля (даже если эта общность окказио­нальная). Возвращение к заголовку в конце отрывка актуализирует все те многообразные ассоциативные смыслы, на которых мы останав­ливались выше: The title of this book, How to Be an Alien, consequently expresses more than it should. How to be an alien? One should not be an alien at all.

Скрепами между предложениями или СФЕ служат и союзы, на­пример временной союз then. Важная роль в членении текста при­надлежит видо-временным формам. Так, в последнем абзаце видо-временные формы намечают переход от настоящего к прошедшему и наоборот: Study these rules, and imitate the English и тем самым ус­танавливают связь между панхроническими истинами и фактами, вводящими момент индивидуализации, конкретные биографические данные.

Можно высказать предположение, что движение видо-временных форм связано с информативной насыщенностью. Формы настоящего в данном тексте передают универсальные истины, обладают высокой степенью информативности. Формы ПИ прикрепляют текст к конкрет­ным событиям, передают меньшую степень информативной насыщен­ности (предикативности). Временная перспектива подкрепляется про­странственной (England).

В цементировании СФЕ, в усилении или ослаблении межфразовых связей определенную роль играет функционально-семантическая ка­тегория персональности. Местоимение you, сменяющее местоимение 1-го лица I, способствует реализации стилистической значимости по­следнего предложения ...you can imagine my painful surprise. Осу­ществляется как бы разрыв связи, изменяется и временная веха — then. Это переход к иному восприятию действительности, включение

противоположного взгляда, исключающего авторскую концепцию мира, сигнал перехода к новому СФЕ.

Таким образом, при сегментации текста и при анализе СФЕ сле­дует учитывать разноуровневые средства связи.

§ 2. Предикативно-релятивный комплекс

Существует точка зрения, согласно которой в иерархии СФЕ текст — промежуточная единица, предикативно-релятивный комп­лекс (ПРК), характеризующийся ббльшей, чем СФЕ, смысловой дискретностью и функциональной завершенностью¹.

В основу выделения ПРК положен информативный подход. ПРК рассматривают как многокомпонентную иерархическую систему ком­муникативных единиц, обладающих разной степенью информативной значимости. В ПРК сочетаются предикативные единицы (информатив­ная основа комплекса) и релятивные единицы (факультативные п& отношению к основным).

В связи с таким членением текста встает целый ряд проблем: определение и изучение категории предикативности в тексте, перерас­пределение функциональной и информативной значимости по мере движения мысли, система сцеплений, членение действительности — реальной, эстетической (идеальной).

Нельзя не отметить двусторонний характер ПРК: с одной стороны, эта единица есть часть текста, с другой — относительно самостоятель­ная завершенная речевая единица. Это определяет и двуплановый подход к ней как: 1) к части целого текста; 2) к макроструктуре.

В основе ПРК лежит оппозиция предикативность/релятивность. Критерием определения того, к какому разряду относится речевая единица, является ее сравнительная информативная значимость.

Вернемся к отрывку из книги Микеша. Предикативными едини­цами, которые нельзя убрать без разрушения смысла в первом абзаце, по-видимому, следует считать:

I have certain qualifications to write on 'how to be an alien';

I am an alien myself;

I have been an alien all my life;

I was not aware of this plain fact;

I was living in my own country... then I came to England.

Выше неоднократно говорилось, что художественный текст — объект высокой сложности. Изучение текста как воплощения мыс­лительной и творческой деятельности человека бесспорно перспек­тивно. Именно в этом направлении движется мысль исследователя при изучении ПРК. Привлекаются такие понятия, как категория орга­низации, субъективного и объективного, общего и конкретного, по­нятия активного центра и фона. Однако выделение ПРК сопряжено с рядом сложностей. Наименее разработанной стороной теории яв-

¹ См.: Баталова Т. М. Соотношение предикативных и релятивных отрезков текста (на материале английской поэзии и прозы). АКД. М., 1977, с. 2,

11»

ляется определение границ ПРК. ПРКрассматривается как единица текста, законченная в смысловом и функциональном отношении. В ос­нову ее выделения положен принцип смысловой дискретности. На основании смысловой соотнесенности объединяются в один комплекс разделенные значительным сюжетным пространством отрезки текста. Отсутствие четко выделенных формальных критериев размывает гра­ницы между ПРК и высшей единицей — текстом. Вычленение ПРК, определение того, где кончается один ПРК и начинается другой, также представляет значительные сложности. Если продолжать изу­чение ПРК, то оно должно быть направлено на нахождение формаль­ных критериев его выделения.

Другие виды членения текста

Текст отражает связи, существующие вне нашего сознания в ре­альном мире. Если в тексте преобладает принцип линейной связ­ности (т. е. представление… It was the middle of Friday morning. The sun shone gold-brown on the expanse… The furniture was to be delivered during the course of the following •week, some on Monday, some on Thursday, some on…

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Текст есть продукт речи. Речь, в свою очередь, есть воплощение процесса сознания. Речевой акт — это творческий процесс, в резуль­тате которого… Одним из принципиальных достижений современной лингвисти­ческой науки явилось… В результате интеграции текстом слова, грамматической формы, предложения, стилистического приема в этих единицах могут…