На материале текстов дипломатического протокола

Волгоградский государственный университет

 

На правах рукописи

Метелица Елена Викторовна

ЛИНГВОСЕМИОТИЧЕСКОЕ ПРОСТРАНСТВО ДИСКУРСА

ДИПЛОМАТИЧЕСКОГО ПРОТОКОЛА

На материале текстов дипломатического протокола

государственного департамента США)

Диссертация

кандидата филологических наук    

Глава I.

Лингвосемиотические характеристики ритуальной коммуникации

Поскольку задачи настоящего исследования решаются в тесном соприкосновении с теорией коммуникации, сочтено необходимым определить лингвосемиотические характеристики ритуальной коммуникации, исходя из данных современной науки о самом процессе коммуникации. Целесообразным представляется рассмотреть, что есть коммуникация в когнитивном представлении.

0.1. Процесс коммуникации с позиций когнитивно-коммуникативного подхода

В языкознании второй половины ХХ века начали интенсивно разрабатываться проблемы, связанные с коммуникацией. В центре внимания оказались такие характеристики коммуникативного процесса, как стратегии и тактики, порождение и понимание, накопление и передача знаний, влияние социальных норм и конвенций, субъекты общения и т.д. Перед исследователями возникла необходимость выделить единицу общения, а также модель, которой следуют партнеры в коммуникативном процессе.

Многогранность процесса общения обусловливает необходимость комплексного подхода к его анализу. Именно с таких позиций коммуникация изучается прагмалингвистикой, ставящей в центр внимания динамическое начало. Язык здесь рассматривается не как система абстрактных правил, а как компонент осмысленной, целенаправленной и познавательной коммуникации (Алпатов 1993).

Как любой вид деятельности, коммуникация имеет свое активное начало в лице субъектов текстовой деятельности, цель и результат. Субъекты обладают своими собственными знаниями, представлениями, своими индивидуальными характеристиками. Задачей современной лингвистики является «изучение не столько языка, сколько говорящего человека» (Леонтьев 1969: 3). Для решения этой задачи необходимо раздвинуть рамки лингвистической науки, включив в нее исследования в смежных областях, таких как социолингвистика, этнолингвистика, психолингвистика.

Предметом лингвистики общения, или коммуникативной лингвистики, является исследование собственно структуры языка, всеобщих закономерностей организации речевого общения - взаимодействие семантической и синтаксической структур высказывания, закономерности построения текста, соотношения интра- и экстралингвистических факторов (многозначность языковых единиц, пресуппозиция, паралингвистика), соотношение прагматических целей, структура высказывания и текста и ряд других вопросов (Колшанский 1984: 9).

Коммуникативный процесс включает в себя следующие признаки: тему, социальные нормы и конвенции, социальные схемы, интенциональность и модальность (Сухих 1998: 43). Через тему устанавливается контакт между партнерами, и в результате коммуникативной деятельности реализуются их интенции. Интенции сводятся в три группы – фатические, регулятивные и экспрессивные. Как правило, все они присутствуют в общении, но одна оказывается доминирующей, что определяется поводом, социальной сферой, степенью близости партнеров.

Сферы, в условиях которых происходит речевое общение, можно разделить на институциональную и семейно-бытовую. К первой следует отнести производственную сферу и сферу бытовых услуг, где взаимодействие строится по схеме начальник – подчиненный и работник – клиент. Интеракции строятся на принципе кооперативности совместно решаемой задачи. Во втором случае общение имеет место в кругу семьи или среди знакомых друг с другом людей. Оно носит личностный характер, и соблюдение норм и конвенций не является обязательным.

Конвенции предусматривают как знание грамматических норм, так и правил поведения. Они диктуют, какие темы могут быть затронуты, а также определяют лексический состав и возможные в данной ситуации жесты и мимику.

Под коммуникативной схемой следует понимать систему связанных в определенной последовательности интенциональных типов речевых действий партнеров. Коммуникативные схемы могут быть представлены в свернутом виде, но они легко восстановимы. Полнота их реализации зависит от типа межличностной модальности текста.

Ю.Н.Караулов различает три стороны процесса общения: коммуникативную, задачей которой является установление и развитие контакта между партнерами; интерактивную, ее задачей выступает обмен информацией и выработка единой стратегии взаимодействия в совместной деятельности; перцептивную, функция которой состоит в восприятии и понимании другой личности. Однако было бы неправомерно говорить о чисто коммуникативных потребностях. Более справедливо было бы вести речь о коммуникативно-деятельностных потребностях личности, которые определяются всей парадигмой ее социально-деятельностного поведения, интересами, мотивами, интенциональностями, целями и ценностями (Караулов 1987: 214).

С точки зрения функционально-прагматического подхода общение характеризуется структурностью и целенаправленностью и имеет три стороны: мотивационную, целевую и исполнительскую. Исходным моментом является мотив, интенция. Он стимулирует выработку плана конкретных действий и операций для достижения определенного результата, которым и завершается единичный акт деятельности. Коммуникация не является простой совокупностью речевых актов. Они структурированы определенным образом, с тем чтобы в итоге осуществить некоторую намеченную цель.

Для того чтобы общение было успешным, коммуниканты должны соблюдать принцип Сотрудничества Г.Грайса (1985). Такое общение считается кооперативным и охватывает преимущественно ситуации межличностного общения в их бесконфликтном протекании. Чтобы более полно отразить характеристики коммуникативного процесса, были выделены принцип Вежливости (Дж.Лич 1983), Конструктивизма (ван Дейк 1989) и Функционализма (А.Г.Баранов 1993б: 47-50). Незаслуженно обойденным вниманием представляется нравственный компонент, который наряду с истинностью и строгой упорядоченностью составлял идеал коммуникации «по Сократу» (Михальская 1996: 43 – 44). Поэтому мы считаем, что было бы уместно выделить постулат Нравственности если не самостоятельным принципом, то, по крайней мере, в составе принципа Вежливости.

В соответствии с коммуникативно-деятельностными потребностями и целями субъекты определяют стратегии и тактики речевого поведения. Типовым диалогическим общением, представленным в виде фреймового сценария, управляет глобальная стратегия, т.е. стратегия типового иллокутивного потенциала, которой подчинены другие стратегии тактического порядка. Объем последних и само их возникновение в типовой интеракции обусловливается конкретным положением дел на каждом этапе диалогического общения (Почепцов 1994). Собственно лингвистическая стратегия автора заключается в выборе языковых средств, которые с его точки зрения оптимально подходят для достижения полной успешности в понимании речевого акта реципиентом. Таким образом, говорящий решает сначала что сказать, а затем, как и где сказать намеченное (Голод, Шахнарович 1985).

Следуя лингвистическим стратегиям, автор отбирает, что сказать (собственно лингвистическая, вербальная стратегия) и о чем умолчать (долингвистическая стратегия). Долингвистическая стратегия строится с учетом знаний, входящих в индивидуальную когнитивную систему (ИКС: Баранов 1988: 10) коммуникантов, их фоновых знаний. Участники речевого общения находятся в мире, где уже кто-то жил и действовал. Мир как фон очевидности проявляется в повседневной деятельности человека и лежит в основе каждого возможного высказывания. Невысказанное в такой же мере является частью значения, как и то, что сказано.

Индивид осваивает новую информацию, поступающую из внешнего мира, не за счет ее простого дублирования. Эта информация пропускается через его ИКС, где содержатся декларативные и процедурные знания. Затем полученная информация оформляется в обобщенные схемы, инварианты и в таком виде хранится в сознании. Инварианты придают нашему восприятию стабильность и постоянство, они выполняют базовую когнитивную функцию (Rush 1987: 443-445). Когнитивные схемы представляют собой целое, построенное на сходстве множества типичных ситуаций (например, поведение в общественном транспорте или обращение к вышестоящему лицу). Схемы организуют знания о предметах, событиях, состояниях различного рода деятельности. Они ограничены тематически и стилистически, они конвенциональны и историчны.

Помимо когнитивности, схемы характеризуются и эмоциональностью. Знания об эмоциях также хранятся в памяти индивида и привязаны к ситуациям, составляя его обобщенный эмоциональный опыт. Так, неотъемлемой частью такого события, как экзамен является волнение, а день рождения у ребенка связан с приятными ожиданиями. Следовательно, более правильно было бы говорить об интегрированных эмоционально-когнитивных системах, которые выступают как сбалансированные программы чувств, мыслей и действий, и формируются на основании всего диахронического опыта индивида (Schmidt 1987: 378-379, Hauptmeier 1987: 401).

Эмоционально-когнитивные схемы довольно стабильны, что позволяет коммуникантам узнавать события и действовать в соответствии со схемой.

Эмоции и интеллект взаимодополняют и взаимообусловливают друг друга в эмоционально-когнитивных схемах, образуя гештальт. Отношения внутри гештальта организуются по принципу «часть –целое», когда по отдельным чертам можно восстановить всю ситуацию. Схемы, гештальты, фреймы и сценарии являются эмоционально-когнитивными инструментами для образования инвариантов.

На выбор той или иной речевой стратегии оказывают влияние социальный статус, роль, пол, возраст, жизненный опыт, образованность, психологические характеристики коммуникантов и некоторые другие параметры. Именно эти переменные определяют аккомодативные и нон-аккомодативные, или контрастивные формы речевого поведения (Haverkate 1984: 43).

0.2. Коммуникативная деятельность в свете взглядов современной науки на общую теорию деятельности.

Рассматривая коммуникативную деятельность с позиций общей теории деятельности, необходимо отметить, что этот тип деятельности не является, в общем смысле, независимым и не может рассматриваться как самостоятельный, вне связи с остальными типами деятельности, присущими человеку. Язык в понимании современной науки, в своей коммуникативной сущности, есть порождение общества, он формировался на всем протяжении истории человечества и продолжает свое формирование по сей день, не как нечто абстрактное, а как конкретный механизм, предназначенный для координации и, в какой-то мере, для регулирования отношений и взаимодействия внутри общества (А.Н. Леонтьев 1977, Г.Г. Матвеева 1984, Г.В. Колшанский 1984, и др.). Таким образом коммуникативная деятельность должна рассматриваться, по крайней мере, не в отрыве от социальной деятельности человека.

Общая теория деятельности может быть стратегической схемой, где достойное место занимают взаимодействие и коммуникация. “Деятельность” можно определить как действия, которые изменяют ситуацию таким образом, как не может произойти само по себе, или препятствуют изменениям в ситуации, происходящим сами по себе (А.А. Леонтьев 1969, А.И. Новиков 1983, T.A. van Dijk 1977, R. de Beaugrande 1994).

Коммуникативно-функциональная лингвистика определяет целый ряд специфических свойств и условий коммуникативной деятельности. Эти условия носят определенный социально-лингвистический характер и базируются на особенностях психической и практической деятельности индивида в обществе. В процессе коммуникации как особого рода человеческой деятельности, направленной на установление и поддержание связи и используемой для передачи информации между людьми, взаимодействуют две стороны: лингвистическая и социальная, поскольку любое высказывание, произведенное в конкретной ситуации общения, имеет за собой весьма широкий фон предварительных условий, влияющих на ее организацию (А.А. Леонтьев 1977, Л.П. Буева, 1978, T.A. van Dijk 1977, R. de Beaugrande 1980)

Коммуникативная деятельность, как и любая деятельность имеет три стороны: мотивационную, целевую и исполнительную. Она рождается из потребности, потребность выступает в виде макроинтенций, в которых синтезируется социальная активность субъектов. Макроинтенции выступают в диалоге чем-то объективируемым и выводятся из социальных мотивов (Сухих 1990, 20). Далее, используя социальные средства, знаки, мы планируем деятельность, ставя ее конечную цель и намечая средства ее осуществления. Наконец, мы осуществляем ее, достигая намеченной цели. Единичный акт деятельности есть единство всех трех сторон. Он начинается мотивом и планом и завершается результатом, достижением намеченной вначале цели; в середине же лежит динамическая система конкретных действий и операций, направленных на это достижение (А.А. Леонтьев. 1969а. 26).

Языковые средства используются с учетом ситуации общения и влияния на вербальную ситуацию и стратегию коммуникативного субъекта, то есть с учетом прагматического эффекта, исключая возможность существования изолированных высказываний, лишенных коммуникативных свойств. Акты выбора и организации языковых средств детерминированы, прежде всего, содержанием коммуникативного намерения, реализующегося в определенном социальном контексте (Пушкин 1990, 32).

Специфика человеческой деятельности определяется несколькими основными чертами: первая из них – целенаправленность, наличие с самого начала некоторой доминирующей цели. Анализ структуры деятельности субъекта должен начинаться с того момента, когда из числа актуальных потребностей выделяется доминирующая (Головахо 1979, 138). Деятельность организуется таким образом, чтобы достигнуть этой цели. Помимо цели акт деятельности характеризуется определенным мотивом: одна и та же деятельность может осуществляться, благодаря разным мотивам (А.А. Леонтьев. 1969б. 114).

Вторая черта – это структура деятельности. Деятельность состоит из последовательных действий – таких компонентов деятельности, которые характеризуются самостоятельной промежуточной целью.

Рассматривая коммуникативную деятельность, как совокупность речевых действий, можно сказать, что речевое действие составляет частный случай действия внутри процесса коммуникативной деятельности и должно подчиняться всем присущим ему закономерностям. Речевое действие отличается следующими особенностями:

а) характеризуется собственной целью или задачей (промежуточной по отношению к деятельности в целом и подчиненной совокупной цели деятельности);

б) определяется структурой деятельности в целом и, в особенности, теми действиями, которые предшествовали ему внутри акта деятельности;

в) имеет определенную внутреннюю структуру, обусловленную взаимодействием тех его характеристик, которые связаны со структурой деятельностного акта и общи для многих однотипных актов деятельности и тех конкретных условий или обстоятельств, в которых это действие осуществляется в данном случае и в данный момент (А.А. Леонтьев 1969б, 145).

Производя то или иное коммуникативное действие, мы определяем линию поведения следующими факторами.

Первый фактор, определяющий структуру речевого действия, – это доминирующая мотивация, или мотив деятельности в целом. (А.А. Леонтьев 1969б, 145) Мотив – это объект, который отвечает той или иной потребности и который, в той или иной форме, отражаясь субъектом, ведет его деятельность (А.Н. Леонтьев 1966, 5).

Вторым фактором можно считать то, что П.К. Анохин называет обстановочной афферентацией, иными словами совокупность всех внешних воздействий на организм от данной обстановки, которые, вместе с исходной мотивацией, наиболее полно информируют организм о выборе того действия, которое более всего соответствует наличной в данный момент мотивации. Роль обстановочной афферентации состоит в том, что она благодаря свойственному ей относительному постоянству действия создает в центральной нервной системе весьма разветвленную и интегрированную систему возбуждений, своего рода первичную модель обстановки (Анохин 1968, 83). Иными словами, это те ограничения на выбор действия (и речевого действия в частности), которые накладываются обстановкой, имеющейся к началу действия, другими словами – коммуникативная, или, точнее, социально-коммуникативная ситуация. Коммуникация осуществляется всегда в определенных условиях. Она является продуктом не только конкретного человека, находящегося в конкретных социальных условиях. Это обстоятельство и обуславливает свойство языка как индивидуально-социального явления (Колшанский 1984, 163).

Обстановка, в свою очередь, слагается из двух факторов:

а) это то в обстановке, что не зависит от данной деятельности, от предшествующих нашему действий, а лишь пассивно участвует в выборе способа осуществления речевого действия;

б) это то в обстановке, что связано с предшествующими действиями в рамках процесса деятельности.

Создавшаяся модель "прошлого-настоящего" не является самодостаточной для осуществления коммуникативного действия. Очевидно, что выбор возможных в данной ситуации действий, даже при учете доминирующей мотивации, остается чрезвычайно большим и определяется несколькими различными факторами: уровнем владения методом экстраполирования, уровнем обеспеченности информационными ресурсами (коммуникативная компетенция). Знания и компетенция коммуникантов, даже принадлежащих к одной профессиональной группе, редко бывают тождественны. Как правило, они различаются в большей или меньшей степени (В.В. Богданов. 1990. 14).

Следующим фактором, который влияет на выбор действия, является, в формулировке Н.А. Бернштейна, "модель будущего", иными словами те прогнозируемые изменения в коммуникативной или социальной ситуации, которые коммуникант планирует получить как результат своих коммуникативных действий, которые изначально мотивируют его деятельность. "Моделирование будущего" возможно только путем экстраполирования того, что выбирается мозгом из информации о текущей ситуации, из "свежих следов" непосредственно предшествовавших восприятий, из всего предшествовавшего опыта индивида, наконец, из тех активных проб и прощупываний, которые относятся к классу действий (Н.А. Бернштейн 1966. 290). Учет организмом вероятностного опыта, накопленного в прошлом и управляющего оценками вероятностей в "модели будущего", изучается как проблема "вероятностного прогнозирования" деятельности.

Рассматривая в процессе планирования речевой деятельности и речевого действия как одного из ее этапов, в свете построенной в процессе вероятностного прогнозирования "модели будущего", коммуникант выбирает тот исход, который наиболее соответствует доминирующей совокупной цели деятельности или промежуточной цели единичного действия. Именно исходя из этой прагматической предпосылки и выбирается алгоритм предстоящего действия и стратегические особенности деятельности в целом. Способы вербализации коммуникативного намерения и способы организации отдельных коммуникативных актов в целостный дискурс детерминированы дискурсивно-релевантными компонентами социального контекста и "внутренней структурой говорящего"(Т.А. ван Дейк 1989, 312).

С точки зрения самого акта деятельности, эти две составляющие (мотивационно-целевая и "модель прошлого-настоящего-будущего") могут явиться основой построения прагматической и содержательной стороны самого акта деятельности (в нашем случае – коммуникативного акта), исполнительная же его сторона будет обусловлена как стороной содержательной, так и стороной прагматической. Языковое оформление любого высказывания определяется экстралингвистическим содержанием: объективной реальностью и намерениями коммуникантов. С этими моментами соотнесен любой текст (Г.Г. Матвеева 1984).

Таким образом, мы видим, что коммуникативные действия (акты) производятся коммуникантами в коммуникативной ситуации с целью изменения состояний этой ситуации в соответствии с тем, насколько наличествующие состояния устраивают или не устраивают участников ситуации. Эти действия являются личностно обусловленными, так как совершаются субъектом в соответствии с личной мотивацией, осознанными, ибо проходят стадии анализа ситуации и сознательного планирования, и интенциональными, преследующими определенную цель.

В исследованиях коммуникативной деятельности под термином “коммуникативное действие” подразумевается, в основном, акт порождения высказывания, хотя многие авторы признают, особенно теперь, активность процесса понимания, (Колшанский 1984, Бахтин 1979, Г.И. Богин 1982, Morson and C. Emerson 1990, T.A. van Dijk 1977 и др.) Этот стереотип, по всей видимости, сложился из-за того, что процесс порождения имеет “на выходе” “материальную сущность” (R. de Beaugrande 1994). Однако процесс понимания тоже имеет и результат – изменение “субъективной картины мира” (Колшанский 1981), “индивидуальных концептуальных схем” (Павиленис 1983) и т.д., что, и не имеет материальных форм, однако есть явление немаловажное, так как влияет на совокупную деятельность субъекта.

Если мы примем понимание высказывания за равноправное коммуникативное действие, то в общей картине коммуникативной деятельности мы имеем два различных действия (понимание и порождение) и их материальный результат: высказывание (важно отметить, что если порождение высказыванием заканчивается, то понимание с него начинается), объединенные определенной коммуникативной ситуацией, включающей в себя (как минимум) двух коммуникантов: продуцента и реципиента, имеющих различные интенциональные намерения. В намерения продуцента входит произведение коммуникативного действия с целью изменения состояния коммуникативной ситуации (с возможными, планируемыми или не планируемыми последствиями для социальной ситуации), реализующегося в виде материальной знаковой структуры – текста. В намерения реципиента входит восприятие произведенной знаковой продукции с целью ориентации в изменяющейся коммуникативной ситуации, то есть с целью достижения ситуативного равновесия, нарушенного появлением высказывания.

По достижении равновесия, сложившиеся состояния коммуникативной ситуации могут индуцировать у реципиента определенные интенциональные состояния, которые потребуют от него совершения коммуникативных (или социальных – социально обусловленных или социально значимых) действий, – реципиент может стать продуцентом.

Попытки осмысления феномена человеческой коммуникации часто приводили исследователей к выделению двух основных типов коммуникации — упорядоченной, нормированной, формализованной, с одной стороны, и неупорядоченной, ненормированной, неформализованной, с другой стороны. В лингвистических и смежных социолингвистических, психолингвистических, этнолингвистических, риторических исследованиях данная оппозиция понималась по-разному, например: “конвенциональная коммуникация ~ неконвенциональная”; “книжная ~ разговорная”; “риторическая ~ нериторическая”; “тексты ~ не-тексты” и т. д. Так, “не-тексты”, по Ю.М. Лотману, используются в конкретной ситуации общения наличествующими, причем равноправными адресантом и адресатом. “Тексты” предполагают неравноправных участников: адресант в них авторитетен, адресат — неавторитетен и абстрактен. “Тексты” вносят вклад в культуру и строятся на особом “правильном” языке, который в разные эпохи развития языка понимался как ритуальный, государственный, литературный, письменный, кодифицированный и т. д. (Лотман 1970: 66-77; 1978: 113-115); ср. также: (Дымарский 1999: 40]). Наконец, названная оппозиция из двух основных типов коммуникации понималась как общее противопоставление нормативного (кодифицированного) и узуального начал в речи.

Представляется, что эти и другие оппозиции реализуют глобальную коммуникативную категорию, которая составляет предмет настоящей диссертации. Как базовая понимается оппозиция прямой и непрямой коммуникации (далее — ПК и НК).

Прямая коммуникация имеет место тогда, когда в содержательной структуре высказывания смысл = значению, то есть план содержания высказывания, выражаемый значениями компонентов высказывания (слов, граммем и т. п.), зафиксированных в словаре, совпадает с итоговым коммуникативным смыслом. Примером прямой коммуникации может послужить вопросно-ответное единство на экзамене: В какое море впадает Волга? — Волга впадает в Каспийское море, в котором не продуцируются или почти не продуцируются смыслы, не содержащиеся непосредственно в тексте реплик.

В основе прямой коммуникации, в отличие от непрямой, лежит система единиц и правил их организации, поддающихся исчислению (то есть замкнутая система, “код”). Можно сказать, что прямая коммуникация осуществляется средствами коммуникативных систем семиотического типа (в терминологии Э. Бенвениста), или формализованных систем (в терминологии А. Соломоника). Иными словами, прямая коммуникация организуется “аттракторами” (в синергетической терминологии) и не включает участков неаттракторового характера. Поэтому для описания прямой коммуникации оказывается достаточной информационно-кодовая модель коммуникации (Shannon, Weaver 1949).

Конечно, прямая коммуникация не то же самое, что язык (язык вообще не коммуникация). Сопоставление языка и НК также не есть сопоставление языка и речи (хотя классическая лингвистическая оппозиция “язык ~ речь” раскрывает некоторые особенности НК и ее отношений с языком — см. ниже). Нам думается, что при сопоставлении языка и НК следует прежде всего сопоставлять язык с другими типами аттракторов, то есть типами упорядоченности. Думается, не случайно описание языкового содержания осуществляется на основе фреймов и близких к ним структур. Мы полагаем, что особенности языка объясняются при помощи понятия формализации (степени формализации).

Сам язык, можно сказать, возникает как своеобразная борьба с непрямой коммуникацией, ее преодоление. Язык делает передаваемые и принимаемые смыслы более прямыми, то есть более точными и более “узкими”, снимая тем самым ряд степеней НК. Очевидно, что в языке есть разная степень точности выражения содержания. “Прямота” растет прямо пропорционально повышению формализации. Под формализацией знаковой системы мы, вслед за А. Соломоником, понимаем повышение ригидности (жесткости) системы, проявляющееся в следующих признаках: (1) ужесточение требований к правилам грамматики и метаязыка; (2) повышение строгости исполнения внутрисистемной логики; (3) знак такой системы становится всё более автономным по отношению к своему обозначаемому и всё более зависимым от системы в целом. Такой знак предлагается называть символом. Его точность, информационная плотность и однозначность (“прямота”) значительно выше, чем у слова — знака естественного языка (Соломоник 1995: 82). Таким образом, следующей ступенью формализации содержания после естественного человеческого языка является формализованная кодовая система (например, математический код). Формализация в таком понимании всегда направлена от смыслов ® к значениям. Так, в формализованном языке математики есть только значения и нет смыслов. Там у адресата не может возникнуть вопроса типа “что вы этим хотели сказать?”: “В мире безупречных искусственных языков нет ни экспрессии, ни связности и цельности речевого потока, ни неопределенности и размытости описаний и ситуаций и лиц. В этом мире нет также ни юмора, ни поэзии” (Ивин 1983: 108).

В естественном языке существуют единицы с разной степенью “прямоты”. Однако в целом значения, выражаемые единицами языка, являются гораздо менее прямыми, чем значения, выражаемые символами формализованных кодов. Отражением категории НК в языке является всё то, что не позволяет значениям, выражаемым единицами естественного языка, приблизиться по прямоте к значениям, выражаемым символами формализованных кодов — асимметрия, человеческий фактор, проявляющийся в организации и функционировании языковых единиц разных уровней, градуируемые единицы, образующие поля, и т. д.

Дополнительным языковым аттрактором выступает, конечно, письмо. Системы записи первичных коммуникативных систем выступают не только как дополнительный вариант уже существующей знаковой системы — они поднимают прежнюю систему на бoльшую высоту и снабжают ее дополнительными семиотическими возможностями: “В то время как количество знаков в первичной системе практически неограниченно (естественные знаки, образы, слова), количество знаков для записи стараются сократить до минимума. Правила их использования очень ригидны, значительно меньше энтропии наблюдается в операциях с буквами, чем, допустим, в операциях со словами (при записи мы не можем отклоняться от правил правильного письма, в разговоре существует масса возможностей для комбинаций с одним и тем же словом)” (Соломоник 1995: 102).

Давно было отмечено, что появление у языка письменности влечет за собой изменение этого языка — ср. известные положения А. Шлейхера о доисторическом и историческом развитии языка (Шлейхер 1960), а также положения современной лингвистики о литературном языке как особом “кодифицированном” языке, противостоящем речевому узусу (Виноградов 1967; Винокур 1959; Гавранек 1967).

Кроме языкового, в лингвистике и смежных науках выделяется очень большое число различных способов упорядочения коммуникации, преодоления энтропии в ней: различные жанровые и риторические правила и предписания ведения как вербальной, так и невербальной коммуникации, коммуникативные категории (Захарова 2000).

Так, в лингвосинергетике коммуникация понимается как “существенно нестабильная, пульсирующая структура” (Герман 2000: 54), в которой, однако, есть аттракторы — “отдельные области упорядоченности открытой, сильно неравновесной системы” (там же: 41). И.А. Герман считает важнейшим аттрактором в использовании языка метафору. По ее мнению, метафора противопоставляется всем остальным способам упорядочения представлений о мире, например, словообразовательным моделям, как “прорыв на поверхностный уровень языка “становящегося бытия” новой смысловой системы, когда концептуальная система индивида пытается освободиться от излишней энтропии смысла” (Герман 2000: 92). Тем самым И.А. Герман противопоставляет разные типы языковых аттракторов — узкосистемные парадигматические аттракторы инвариантно-вариантного типа и аттракторы полевого типа. В категориях традиционных системоцентрических исследований языка метафора как разновидность языковых структур полевого типа относится к явлениям языковой асимметрии. Отметим, что само поле с ядром и нечеткой, но тяготеющей к ядру и таким образом организованной периферией, несомненно, тоже аттрактор, причем аттрактор языковой.

В теории искусственного интеллекта, формальной логике развивается теория фреймов, которые понимаются как фрагменты знания о мире, содержащие информацию об обычном порядке протекания ситуации (Дейк ван 1989: 16-17, 69, 84; Филлмор 1983: 80, 111; Чарняк 1983; Чейф 1983: 43, 45; Шенк 1980; Eysenck 1993; Schank, Abelson 1977). Близка к теории фреймов теория речевых жанров, имеющая, в отличие от первой, подчеркнуто коммуникативный характер. Так, согласно Ст. Гайде, речевой жанр — это “горизонт ожидания для слушающих и модель построения для говорящих” (Гайда 1986: 24); ср.: (Долинин 1999: 10; Федосюк 1997а: 107).

В последние десятилетия в семантике развивается теория прототипов (Rosch 1977; Mervis, Rosch 1981), согласно которой, человек воспринимает любую семантическую категорию как имеющую центр и периферию и, следовательно, имеющую “более прототипических” и “менее прототипических” представителей, связанных между собой отношениями family resemblance. Теория прототипов развивается, по сути, именно как учение об аттракторах, альтернативных языковым — ср. известную статью А. Вежбицкой “Прототипы и инварианты” (Вежбицка 1996: 201-230), в которой, как нам кажется, наиболее четко сопоставляются эти два типа системности. Отметим, что само противопоставление прототипов и инвариантов связано с общим изменением представления о языковых категориях: на смену бинарному представлению (идущему от Аристотеля) приходит категоризация, которая связывается с выявлением характеристик по принципу “фамильного родства” (Taylor 1989; Кравченко 1999: 6).

Итак, прямая коммуникация опирается на аттракторы, и прежде всего — систему языка. Мы понимаем язык как один из типов аттракторов, а эволюцию языка — как повышение формализации, прямоты системы.

В понимании общей эволюции коммуникативных систем мы солидаризируемся с А. Соломоником, который выделяет пять стадий развития коммуникативных систем: естественные знаковые системы; образные знаковые системы; языковые знаковые системы; системы записи; кодовые системы. Именно в такой последовательности, по мнению А. Соломоника, эти системы кодирования реальной жизни появляются в онтогенетическом развитии человечества и в филогенезе отдельного индивидуума. При этом в основе всех особенностей знаковых систем лежит степень абстракции базисного знака и его “удаленности” от обозначаемого: естественным системам соответствует знак в виде материального реального предмета или явления (например, ярко-зеленая трава в определенных условиях может указывать на наличие в данном месте болота); образным системам соответствует образ; языковым системам — слово; системам записи — буква или иной аналогичный символ; кодовым системам — символ. Каждый тип знака отражает действительность следующим образом: естественный знак — указывает; образ — отражает; слово — описывает; буква — фиксирует; символ — кодирует (Соломоник 1995: 116-117).

Вместе с тем прямая коммуникация, разные аспекты и уровни которой гораздо более широко исследованы в лингвистике и смежных дисциплинах, чем НК, представляет собой лишь незначительную, более того — необязательную часть общего пространства коммуникации.

Непрямая коммуникацияохватывает целый ряд речевых явлений, при использовании и интерпретации которых как в повседневной речевой практике, так и во вторичных, книжных или официальных сферах общения оказываются недостаточными одни лишь правила языка. Часто использование данных явлений вообще осуществляется без непосредственной опоры на систему языковых значений и значимостей. Более того, многие типичные ситуации общения допускают и даже требуют от коммуникантов обращения к нестандартным (неформализованным, не принятым в данном коде) языковым средствам, грамматическим конструкциям, типам предложений, какие должны были бы быть использованы для оформления данного содержания в данном языке, требуют выбора “неподходящих” по стилю синонимов и т. д.

Явления, о которых мы говорим, с разных точек зрения привлекали внимание лингвистов и рассматривались в ряде научных дисциплин под разными наименованиями, например: имплицитность — как один из принципов передачи содержания текста; эвфемизмы — как стилистическое средство; косвенные речевые акты типа Не могли бы вы открыть окно?; тропы типа Дикая кошка — армянская речь Мучит меня и царапает ухо (О. Мандельштам); иронические высказывания типа А: Нет, мне ее лекции не нравятся. <…> Ну и что, что гладко говорит. <…> И вообще я ее не люблю. — Б: Несчастная М.И.! Она не переживет, если узнает (пример из: (Ермакова О.П. 1996: 69)); разновидности знакового общения, определяемые Э. Берном как “игры”, типа КОВБОЙ: Не хотите ли посмотреть конюшню? — ДЕВУШКА: Ах, я с детства обожаю конюшни! (Берн 1988: 25) и мн. др.

Исследователями давно уже отмечено, что в общем пространстве коммуникации велика доля такой коммуникации, которая не может быть осуществлена одними лишь средствами языка, в том числе доля невербальной коммуникации; в общем пространстве речевых актов — доля косвенных речевых актов. В пространстве реального общения “дискурсы”, в которых не предполагаются такие моменты стандартизации, как замысел, план, гипертема, существенно преобладают над собственно текстами и текстоидами (Сиротинина 1994). Существует необозримое множество смыслов, передаваемых имплицитным образом речевыми единицами самых разных уровней. Следует подчеркнуть, что к явлениям, которые, на наш взгляд, представляют собой различные разновидности, частные способы выражения НК, относятся не только косвенные высказывания, но и разнообразные косвенные компоненты содержания / импликатуры языковых единиц. Можно говорить также о некоторой общей непрямой тональности коммуникации.

В традиции, идущей от Э. Бенвениста, все эти явления понимаются как отражение общего несемиотического начала в языке, принадлежности языка к системам особого, “семантического” типа.

В “семиотических” системах нет интерпретации: изначально известный знак идентифицируется адресатом. В “семиотических” системах как парадигма, так и синтагма подчиняются специфическим правилам упорядочения: (1) конечный набор знаков, (2) правила их аранжировки (упорядочения) в фигуры, а также правила совместимости, избирательности, повторяемости / рекуррентности, которые (3) не зависят от природы и количества речевых произведений, которые данная система позволяет создавать (Бенвенист 1974: 80-81).

В “семантических” системах нет никаких ограничений ни для количества знаков, ни для порядка, частоты или протяженности их комбинаций (музыка — система скорее семантического типа, но никак не семиотического).

Язык, согласно Э. Бенвенисту, единственная коммуникативная система, являющаяся одновременно и семиотической, и семантической: “Привилегированное положение языка заключается в его свойстве осуществлять одновременно и означивание знаков и означивание высказывания” (там же: 88).

Данное свойство языка проявляется в том, что в интерпретацию знака включен человеческий фактор, делающий результирующий смысл в конечном счете непредсказуемым. Истоки семантического начала в языке лежат в огромном количестве и разнообразии знаков, в частности, в том, что существуют знаки трех типов: иконические, индексальные и символические (Peirce 1960: 161; ср. также: Кравченко 1999: 4; Кубрякова 1993: 26).

Такие разнообразнейшие явления, как косвенные речевые акты, эвфемизмы, окказиональные образования, речетворчество и мн. др., могут быть рассмотрены как содержательные единицы, единые по своей сущности, однако, по нашему мнению, их объединяет не языковая, а коммуникативная категория — категория НК. Принципиально важным при анализе речевого материала в аспекте категорий прямой и непрямой коммуникации является представление об осложненной интерпретативной деятельности адресата речи, необходимой при коммуникативном использовании неконвенциональных единиц, поскольку итоговый смысл высказывания выводится именно адресатом.

Итак, в настоящем исследовании речевая коммуникация рассматривается через призму коммуникации “вообще”, соответственно первым членением коммуникации является ее деление на вербальную и невербальную. Другим глобальным членением коммуникации оказывается ее деление на прямую и непрямую коммуникацию (независимо от того, является коммуникация вербальной или невербальной).

Мы полагаем, что категория НК является универсальным и необходимым условием функционирования и развития языка, что без НК не обходится никакая коммуникация, что человек обращается к прямой коммуникации только в случае, если средства непрямой коммуникации оказываются менее эффективными при достижении коммуникативных целей.

Отметим, что язык как наиболее универсальное средство концептуализации явлений и отношений реальной и социальной действительности, конечно, не может не отражать деления коммуникации на “прямую” и “непрямую”. Эта этносемантически маркированная понятийная система получает выражение в языковых и речевых средствах разных уровней (например, лексемы: неопределенный, приблизительный, двусмысленный, фразеологизмы: рус. Говорить без обиняков, Вокруг да около, В огороде бузина, а в Киеве дядька, англ. To say sweet nothings, It’s a cock and bull story, фр. Parler de la pluie et du beau temps, вводные слова, передающие неуверенность, типа рус. кажется, польск. chyba, показатели модальной неопределенности типа как бы (Арутюнова 1999: 853).

Повторим, что отношения непрямой и прямой коммуникации есть, скорее всего, не противопоставление, а взаимодействие и взаимопроникновение. Их объединяет отношение к коммуникации, при этом основным средством осуществления коммуникации выступает НК, а ПК ее лишь дополняет как более формализованная, семиотическая часть.

Системы средств и приемов НК обусловлены устройством данной языковой системы, в частности, лексикой, фразеологией, синтаксисом и т. д. Для НК значимо культурное своеобразие (национальная языковая, или “наивная”, картина мира, мифология, система ритуалов, правил, “табу” и подоб.) (см. Верещагин, Костомаров 1980). Разные человеческие языки накладывают на континуум коммуникативных смыслов, в которые вступает человек в течение своей жизни, разные сетки прямой коммуникации, оставляя неприкрытыми участки из смыслов, которые в пределах данного языка могут быть выражены исключительно посредством непрямой коммуникации.

 

 

* * *

В следующих разделах диссертации анализу будет подвергнут особый вид институционального общения – ритуальный. Деятельностный характер данного типа коммуникации свидетельствует о том, что его место в жизни Homo Sapiens весьма значимо и во многом определяет бытование человека на разных уровнях.

 

1.1. Место и роль ритуала в лингво-культурном пространстве коммуникации.

 

По определению В.И. Карасика, ритуал – это закрепленная традицией последовательность символически значимых действий (Карасик 2002:397). Символически регламентированные действия обозначены в языке как ритуал, церемония, обряд, этикет. А.К. Байбурин (1988) убедительно доказывает, что ритуал и этикет могут быть противопоставлены по признакам сакральности / обыденности, коллективности / индивидуальности, ригидности / вариативности, сюжетности / фрагментарности. Ритуальное действие – это особый символически нагруженный поступок, подтверждающий соответствие ритуальной ситуации ее сакральному образцу. Ритуал закрепляет постоянные характеристики представителей определенной группы – этноса, конфессии, малой группы, осознающей свою групповую идентичность, и в этом смысле ритуал не подвержен изменению. Ритуал сориентирован на некое действие в его сюжетной целостности; участники ритуала разыгрывают это действие вновь, осознавая и переживая свою принадлежность к исходному началу. Этикетное действие – это фатический акт поддержания общения в доброжелательной тональности между людьми, относящимся к различным группам общества. Сфера действия этикета – обыденное общение, этикет допускает индивидуальные отклонения в степени демонстрации доброжелательности и изящества в выполнении этикетных действий. Эмоциональное содержание этикетного действия варьирует от искренней доброжелательности до формального этикетного знака, в то время как ритуал связан с глубоким переживанием происходящего. Формализация ритуала ставит под вопрос глубинные ценности, объединяющие сообщество. В лингвистике этикет рассматривается с позиций формул речевого этикета (Формановская 1982), обращений (Гольдин 1987), этнокультурной специфики общения (Карасик 1992). Этикетные действия могут быть простыми и сложными, их фатическая природа имплицирует возможность переосмысления и легкого переключения в область дополнительного (парольного) осмысливания. Сложное этикетное действие, разворачивающееся по определенному сценарию, представляет собой церемонию. Вместе с тем, сценарный характер церемонии допускает рассмотрение и ритуала с позиций последовательности действий, имеющих высокую степень символизации (например, церемония официального подписания межгосударственных договоров или вручения наград). Трудно терминологически противопоставить ритуал и обряд, однако, если мы примем в качестве инвариантной основы этих понятий установленный традицией порядок действий, то ритуальность можно было бы трактовать как символическое осмысление и переживание специальных процедур, подтверждающих идентичность членов соответствующего сообщества, а обрядовость – как внешнюю условную форму ритуального действия.

Важную характеристику ритуального действия выделяет О. Розеншток-Хюсси (2000: 138): ритуал есть способ очеловечивания крика, перевода вопля в членораздельную речь. Сначала определенная драматическая ситуация рождает очень силуьную эмоцию, затем возникают ритуальные способы трансформации неконтролируемой эмоции в ритуальную речь. «Вызовет ли у нас доверие убитый горем человек, который в первую же минуту будет в состоянии произнести совершенную по форме траурную речь?» (Розеншток-Хюсси 2000: 138).

Н.И. Толстой пишет, что ритуал представляет собой культурный текст, включающий элементы, которые принадлежат различным кодам: акциональному (последовательность определенных ритуальных действий), реальному или предметному (действия производятся с некоторыми обыденными или специально изготовленными ритуальными предметами), вербальному (обряд содержит определенные словесные формулы), персональному (действия совершаются определенными исполнителями и могут быть адресованы определенным лицам или персонажам), локативному (действия приурочены к ритуально значимым элементам внутреннего и внешнего пространства), темпоральному (действия производятся в определенное время года, суток, до или после какого-то события), музыкальному (в сочетании со словом или независимо от него), изобразительному (изобразительные символы ритуальных предметов, пищи, одежды, утвари и т.п.) (Толстой 1995:167).

Типология ритуальных действий может строиться на специфике действий, ставших ритуальными (внешний ритуальный аспект), и на специфике собственно ритуальной тональности (внутренний ритуальный аспект).

Коммуникативные события, получающие ритуальный статус, являются циклическими (религиозные праздники, воинская присяга, посвящение в студенты, последний звонок, инаугурация президента и др.) и спорадическими (похороны, награждения, защиты диссертаций и др.). Ритуал тяготеет к цикличности, и поэтому в определенных культурах награждения и свадьбы имеют тенденцию происходить в определенные даты (известные формулы «в связи с ….» и «в ознаменование …»). В основу ритуального действия бывает положено значимое для всего коллектива событие, при этом тенденция цикличности распространяется на позитивные коммуникативные действия: невозможно запланировать поступки, подлежащие ритуальному осуждению, или неизбежные случаи ухода из жизни близких людей.

Определяя функции ритуала, В.И. Карасик отмечает, что назначение ритуала в том, чтобы 1) констатировать нечто, 2) интегрировать и консолидировать участников события в единую группу, 3) мобилизовать их на выполнение определенных действий или выработку определенного отношения к чему-либо, 4) закрепить коммуникативное действие в особой заданной форме, имеющей сверхценный характер (Карасик 2002: 399). Констатирующая, интегрирующая и мобилизующая функции выделяют некое событие, но еще не делают его ритуально значимым. Фиксирующая функция превращает нечто в ритуал. Внутренняя характеристика ритуального действия проявляется в степени жесткости фиксации тех или иных параметров исходной ситуации. В этом смысле можно противопоставить мягкую и жесткую формализацию ритуального действия. В первом случае содержательная суть ритуала (сверхценностная значимость) допускает вариативность форм выражения соответствующего действия, здесь имеет место реальная коммуникация «с оглядкой» на прецедентную ситуацию. Во втором случае форма становится приоритетной и приобретает собственную сверхценную значимость. Блюстители религиозных ритуалов хорошо знают, что жесткая формализация ведет к семантическому выветриванию содержания исходного действия, положенного в основу ритуала (это соответствует закону С. Карцевского об асимметричном дуализме языкового знака), поэтому жестко формализованный ритуал неизбежно приобретает сугубо эстетическую, декоративную ценность. Если мы обращаем внимание прежде всего на красоту ритуального действия, у нас есть все основания считать, что исходное содержание ритуала уже стерто. В узком смысле именно такие действия часто рассматриваются как ритуалы.

Ритуал и связанные с ним (но не тождественные ему) понятия ритуальных практик, ритуального пространства, обряда, церемонии и протокола, как некое универсальное явление прежде всех прочих дисциплин были описаны антропологией. Однако сегодня ритуал не является сугубо антропологическим понятием: оно задействовано всей когортой гуманитарных дисциплин.

Социология, религиоведение, этнография, культурная антропология, культурология активно пользуются понятием ритуала, но не владеют им: они способны выделять ритуалы, но не объяснять их. Как справедливо отмечает С.Э. Федорин, «Мы не обладаем такой устоявшейся дисциплиной, в которой понятие ритуала столь же прочно и необходимо было включено в концептуальную взаимосвязь, как понятие массы в физике, цены в экономике, глагола в лингвистике, причинности в философии. Быть может, это потому, что ритуалы – нечто несущественное, не имеющее важности для людей и недостойное стать предметом исследования? Скорее, наоборот, потому, что они слишком важны» (Федорин, 2001: 17).

Концептуальную оценку явление ритуала получает в философии: «…если дело антрополога – заметить явление (и тут он подобен оперативнику), то только у философа (в этой паре отношений он подобен следователю) это явление получает должную и истинную оценку, только он понимает масштабность того или иного феномена» (Дамберг, Семенков 2001:11). В последнее время пристальное внимание обратили на исследуемый концепт культурологи: это не в последнюю очередь связано с нарастающей тенденцией в современных культурах к определенной мифологизации массового сознания, к оформлению и упорядочиванию социальных процессов, направленных на установление некого нового переустройства мировой системы и выведение на мировую культурную поверхность новых коммуникационных систем и новых – глобальных или глобализованных - стилей общения.

Философская рефлексия прежде всего указывает на целый ряд характеристик ритуала и ритуальности действий Homo Sapiens, которые позволяют судить о важности роли этого концепта в качестве инструмента выживания человека как вида. Прежде всего, философия пытается объяснить, к какому кругу явлений ритуал может быть отнесен, в какой круг понятий он может быть по существу вставлен. Взятые из обычного языка подразделения «традиция», «обычай», «обряд», «церемония», «священное», «торжественное» и т.п. при внимательном рассмотрении вызывают множество вопросов касательно тех сущностей, к которым они отсылают. Например, мы закроем себе путь к существу дела, если пойдем за теми, кто считает несущественными различия смыслов, стоящих за такими понятиями, как «ритуал» и «обряд». Обряды принадлежат явно к религиозной сфере, без ритуалов же не может обходиться жизнь никакого, даже самого «безбожного» сообщества.

Ритуалы оправданы необходимостью, и с этой точки зрения они рациональны. В то же время, специфика ритуала в том, что он «содержит в порядке своих действий некий «довесок» к рациональным действиям, нечто «бессмысленное», не служащее ни для чего непосредственно, то, что следует воспринимать таким, как оно есть и не задавать вопросов, почему оно таково» (Федорин, 2001:18). Таким образом, ритуальное может быть отнесено к формам «священного», если понимать под последним «неприкосновенное».

Обычно ритуалы приурочены к определенному самостоятельному важному событию: парад – к празднику, подъем флага – к функционально целесообразному построению, тосты – к использованию искажающего обычное восприятие алкоголя, приветствие – к встрече людей. Такая событийность носит предписывающий характер: ритуалы предписывают некую процедуру, порядок и содержание действий в определенной ситуации, внутри события. Подсказываемое действие может быть прагматически удобным, но не в том причина, почему предписывается делать так, а не иначе. В случае с ритуалом, делать нужно так потому, что так нужно делать. Задача ритуала – принудительно освободить участников от собственных решений, собственного творчества. Тем самым внушается сознание важности происходящего, его надындивидуальной значимости.

Ритуалы нужны, чтобы упорядочить некие невидимые силы и напряжения внутри социума, которые не имеют пространственного выражения. Вместе с тем, ритуалы необъяснимы лишь как функция социального механизма. Ритуальное действие соотносится с некой центральной для смысла жизни человека сферой его бытия, апеллирует к чему-то важному в индивидуальном смысле, а не в социально значимом. Требования ритуала претендуют на то, чтобы не быть обременительными, напротив – восприниматься с энтузиазмом. Этих нерациональных действий обычно желают и наличие их воспринимают как известную насыщенность и интерес в жизни. Примечательно, что хотя зачастую ритуал осознается как некая условность, вовсе непросто учредить новые ритуалы: человек не чувствует себя в праве запросто взять и установить их.

Ритуал обладает двумя измерениями – условным и безусловным. Условное начало в ритуале, его символическая форма принадлежит общественному соглашению: словесные, деиктические, поведенческие и прочие возможные знаки образуют слой означающих в составе символического универсума ритуала. Безусловность ритуала связана с его трансцедентной стороной, «с вступлением посредством формальной стороны обряда в контакт с абсолютом, с силой, превышающей масштаб любого отдельного человека, с идеей, в общем случае превышающей разумение простого смертного» (Богатырев, 2001: 25).

Философская герменевтика открывает еще одну характеристику ритуального действия, связанную с самоидентификацией человека и накоплением гуманитарных ценностей, формированием культурной составляющей бытия. Речь идет о когнитивной функции ритуала. Как пишет М.В. Шугуров, «в ритуале сознание человека достигает особой точки самоорганизации…, ритуал конкретизирует самоопределение человека в бытии как самопознание. В связи с этим о ритуале нельзя говорить как об архаизме, но как о фундаментальном опыте понимающего (именно – понимающего, а не всего лишь рационально объясняющего) сознания. <…> Ритуал – преимущественно уже онтологически заданное как конституирующее, а именно – конструирующее место человека в мире – действие» (Шугуров 2001: 75-76). Иными словами, ритуал обладает также функцией смыслообразования или смыслополагания. В семиотическом смысле ритуальное действие глобально значимо, ибо указывает на некое бытийно важное для человека знаковое пространство, в котором он может комфортно существовать, сохраняя и приумножая некие гуманитарные и иные ценности.

Культурологический взгляд на ритуал позволяет выявить такую его характеристику, как способность к трансформации в процессе становления культуры. Культурология, наделяя ритуальное действие пространственно-временными характеристиками, отмечает их изменчивость в перспективе развития культурного опыта человека. «Говоря о ритуале как феномене культуры сегодня, в начале XXI века, перспективно при исследовании результатов культурно-генетического процесса развести стадиально-разные понятия – перворитуал, ритуал и ритуализацию» (Никонова 2001: 90).

Перворитуал – это первые зачатки порядка действий, направленных на выживание вида, на координацию действий охотящегося первобытного коллектива. С распадом первичной комплексности представлений и в процессе пересемантизации возникает новая система взаимосвязей между человеческим коллективом и окружающим миром. В эпоху развитого родового общества «старик» получает значение «старейшины», сохраняя прежнее значение вожака, однако, он приобретает и новое значение – «вождя, кровного владыки, жреца и судьи». Только в этом случае происходит становление и оформление ритуала в его устойчивых и многообразных формах. Архаическое мышление перестает быть отождествляющим и редуцирующим, изменяя все мироощущение (О.М. Фрейденберг). Старое претворяется в новое, и рождается традиция, медиатором которой и является ритуал. «Ритуальные действия как бы отрываются от человека и начинают функционировать самостоятельно, освобождаясь от прежнего содержания, изменяя равновесие между формой и смысловой значимостью» (Никонова 2001: 91).

Третья стадия маркирует распад ритуала или ритуализацию, в результате которой вычленяются автономные формы культуры, сохраняющие функциональную связь с перворитуалом и ритуалом (различные церемонии и торжества, религиозный культ, театр, спорт). Иными словами, строгий порядок ритуальных действий транспонируется на весь мир человека, проникая во все области его существования. Зона собственно ритуала сужается, локализуется: прежние смыслы ритуальных действий утрачиваются, сохраняется лишь частичная форма в виде обыденной ритуалистики (тосты, поцелуи, подарки, свадьбы и т.п.). Ритуал становится последовательностью действий, которые социум закрепляет в качестве представления, инструкции поведения или исполнения, требуя при этом от индивидуума четкого соблюдения этих последовательностей. Так создается некий стандарт поведения, который, безусловно, наделен определенным смыслом; однако, этот смысл глубоко закодирован и спрятан за презентационными рамками ритуализованного действия. Индивидуум исполняет последовательность действий, но он совершенно не обязан задумываться о том, почему и зачем он их исполняет. Ритуализация бытия вымывает этот смысл, при этом сам процесс такого семантического опустошения понятий поддерживается дискурсивно: вспомним клише - модализаторы типа «так принято», «так надо», «так делать неприлично», «считается, что…», «следует…», «так не поступают приличные люди», и т.п. Иными словами, конвенциональность поведения заменяется директивой, требующей беспрекословного соблюдения последователь-ностей и стандартов поступка.

 

Понятие ритуального пространства коммуникации.

В работе ритуальной «машины» сказывается та «существенная взаимосвязь временных и пространственных отношений», которую М.М. Бахтин назвал… Ритуальное пространство семиотикой трактуется как особый текст, запись и… Характерны и другие семиотопологические свойства ритуального пространства. Как и большинство семиотизированных…

Ритуализация событийного континуума.

Для того, чтобы стать ритуалом, событие должно пройти ряд стадий развития и иметь ряд параметров, которые должны сыграть роль эмотивных аттракторов… Во-первых, оно обязано быть жизненно важным для человека и воздействовать на… Закрепление события в социальной сфере Homo Sapiens возможно после того, как само событие им когнитивно…

Определение формата общения.

Format – n. The organization, plan, style or type of sth; disposition of coded information Таким образом, в понятие «формат общения» включается определение… Важной характеристикой формата общения в рамках ритуальной коммуникации оказывается его регулярная повторяемость в…

Выбор знаков и символов для семиозиса ритуальной коммуникации.

Как нам представляется, внутри ритуальной коммуникации сформировалась обширная и жестко фиксированная в ходе истории коммуникации система знаков и… Ø знаки-регулятивы; Ø знаки-процессивы;

Формирование последовательности ритуальных действий.

Во-первых, совершаются действия по определению семиотического пространства ритуальной коммуникации: ритуал локализуется и обрамляется временными… Во-вторых, происходит «расстановка фигур на доске» – совершаются действия по… В-третьих, семиотизируется дескриптивная сторона ритуала, т.е. выстраивается модель поведения каждого его участника,…

АКТ РИТУАЛЬНОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ В РИТУАЛЬНОМ

ПРОСТРАНСТВЕ

     

Выводы к главе I

Итак, плодотворность когнитивно-коммуникативного подхода к процессу коммуникации определяется следующими положениями, на которые мы предполагаем опереться в дальнейших рассуждениях о предмете и объекте нашей работы:

1.Онтологически удобной признается деятельностная модель коммуникации, поскольку именно через призму деятельности возможно типологизировать обмен информацией и структурировать коммуникацию как последовательность стратегических и тактических когнитивных схем общения.

2. Коммуникативный процесс характеризуется категориями, которые следует признать когнитивными - темой, социальными нормами и конвенциями. Он также включает в себя социальные схемы, интенциональность и модальность. Через тему устанавливается контакт между партнерами, и в результате коммуникативной деятельности реализуются их интенции. Интенции сводятся в три группы – фатические, регулятивные и экспрессивные. Как правило, все они присутствуют в общении, но одна оказывается доминирующей, что определяется поводом, социальной сферой, степенью близости партнеров.

3. Деятельностная модель коммуникации опирается на реализацию коммуникативных действий партнеров по коммуникации в определенных условиях. Иными словами, коммуникативная деятельность невозможна без определенной коммуникативной среды или коммуникативной ситуации, которая формируется самими коммуникантами.

4. В подразделении коммуникации на институциональную и бытовую сферы для нашего исследования релевантна институциональная сторона коммуникации.

5. Важной в онтологическом смысле характеристикой коммуникации является наличие у последней формализованных элементов, которые позволяют управлять процессом коммуникации, определяя такое ее качество, как рекурсивность (повторяемость).

6. При когнитивно-коммуникативном подходе к процессу общения следует учитывать наличие оппозиции «прямая – непрямая коммуникация», поскольку любое коммуникативное событие описывается средствами прямой и непрямой коммуникации.

7. Среди институциональных типов коммуникации особое место занимает ритуальная коммуникация, представляющая собой сложную совокупность ритуальных действий или поступков, призванных формализовать общение в определенную последовательность символически регламентированных деяний, обозначенных в языке как ритуал, церемония, обряд, этикет. Ритуал и этикет могут быть противопоставлены по признакам сакральности / обыденности, коллективности / индивидуальности, ригидности / вариативности, сюжетности / фрагментарности. Ритуал есть символическое осмысление и переживание специальных процедур, подтверждающих идентичность членов соответствующего сообщества, а обряд – внешняя условная форма ритуального действия.

8. Ритуал представляет собой культурный текст, включающий элементы, которые принадлежат различным кодам: акциональному (последовательность определенных ритуальных действий), реальному или предметному (действия производятся с некоторыми обыденными или специально изготовленными ритуальными предметами), вербальному (обряд содержит определенные словесные формулы), персональному (действия совершаются определенными исполнителями и могут быть адресованы определенным лицам или персонажам), локативному (действия приурочены к ритуально значимым элементам внутреннего и внешнего пространства), темпоральному (действия производятся в определенное время года, суток, до или после какого-то события), музыкальному (в сочетании со словом или независимо от него), изобразительному (изобразительные символы ритуальных предметов, пищи, одежды, утвари и т.п.).

9. В функции ритуала и ритуальности входит выполнение следующих задач: 1) констатировать нечто, 2) интегрировать и консолидировать участников события в единую группу, 3) мобилизовать их на выполнение определенных действий или выработку определенного отношения к чему-либо, 4) закрепить коммуникативное действие в особой заданной форме, имеющей сверхценный характер. Констатирующая, интегрирующая и мобилизующая функции выделяют некое событие, но еще не делают его ритуально значимым. Фиксирующая функция превращает нечто в ритуал. Внутренняя характеристика ритуального действия проявляется в степени жесткости фиксации тех или иных параметров исходной ситуации. Формализация ритуального действия может иметь как мягкую, так и жесткую степени.

10. Взятые со стороны своей формы, ритуальные действия – это значимые перемещения, совмещения и размещения людей и предметов в семиотизированном пространстве. в рамках семиокинематики ритуала могут быть вычленены хроносемиотический (временной) и топосемиотический (пространственный) его компоненты. Пространственные носители значений отличаются от временных своими специфическими структурами и функциями.

11. Социально значимые периоды коммуникативной деятельности есть не что иное, как события или вехи (пики) социальной активности, которые трансформируются в непрерывный, регулярный и повторяемый поток (континуум), с течением времени становящийся до определенной степени управляемым. Повторяемость становится той характеристикой, которая ведет к ритуализации событий, а затем – к формированию ритуала в разных его формах. Для того, чтобы стать ритуалом, событие проходит ряд стадий развития и получает ряд параметров, которые эмотивно провоцируют повторяемость (рекурсивность) события.

12. В результате процесса ритуализации событийный континуум приобретает разнообразные формы, в рамках которых протекает деятельность человека, в том числе – и коммуникативная. Такая деятельность есть не что иное, как ритуальная коммуникация. Целью ритуальной коммуникации является обеспечение регуляции социальной психики аудитории, сохранение традиций и формирование новых, создание положительного имиджа, поддержание договорных отношений в деловом мире. Ритуальная коммуникация протекает в рамках и условиях художественно оформленной пространственной среды, носит церемониальный характер акций, опирается на национальные, территориальные, профессиональные нормы и обычаи. Ритуальная коммуникация имеет место лишь только в том случае, если коммуниканты имеют общие когнитивные основания, понимают друг друга, говорят на одном языке и имеют общий социальный опыт – образуют когнитивную коалицию, в рамках которой успешная реализация ритуальной коммуникации обеспечивается подчинением всех действий определенному алгоритму, следуя которому коммуниканты осуществляют поиск и нахождение общего для обоих кода самой коммуникации, то есть обе общающиеся системы должны оказаться конгруэнтными – максимально совпасть по интересам, действиям и пр.

13.Процесс поиска кода складывается, во-первых, из определения формата общения, во-вторых, из осуществления выбора знаков и символов для семиозиса ритуальной коммуникации; выделяются три обширные группы знаков, которые номинируют коммуникативную ситуацию, характерную для ритуальной коммуникации. Эта коммуникативная ситуация отражает принадлежность субъектов к социальной конвенции и выполнение ими последовательности требуемых конвенцией правил идентификации такой принадлежности. К знакам же, номинирующим данную коммуникативную ситуацию и складывающимся в целую концепт-систему, относятся знаки-регулятивы, знаки-процессивы и знаки-классификаторы. В-третьих, поиск кода осуществляется путем структурации ситуации коммуникации. При определении общего кода ритуальной коммуникации ее участники должны ясно представлять себе, кто в ней участвует, как выглядят участники, что необходимо для успешной ее реализации, каковы действия и процедуры в коммуникативном пространстве; наконец, они должны ясно представлять себе ее границы (начало, ход и завершение) и результат. В-четвертых, нахождение общего кода предопределено структурацией ритуального поведения; структура ритуального поведения жестко привязана к трем поведенческим типам культур – моноактивному, полиактивному и реактивному. В–пятых, успешному определению общего кода в ритуальной коммуникации способствует интенсивный обмен прецедентными текстами, которые поддерживают лингвистическую (дискурсивную) составляющую ритуального общения. Наконец, в-шестых, успешность коммуникации предопределена формированием последовательности ритуальных действий.

14.Одной из важнейших характеристик ритуальной коммуникации является ее речеактовая природа, что подтверждается использованием в ходе такой коммуникации перформативных единиц. Эти единицы сопровождают и поддерживают ритуализованные и ритуальные перформативные действия, образуя по совокупности речевой ритуальный коммуникативный акт.

 

Глава II

Лингвосемиотическая категория ритуальности в дискурсе дипломатического протокола США

Современные подходы к изучению дискурса как коммуникативного феномена.

При рассмотрении дискурса дипломатического протокола мы полагаем необходимым вначале уточнить содержание самого понятия “дискурс” и выяснить, какие… В последние десятилетия направление, известное под названием “дискурсивный… Хотя историю междисциплинарного исследования дискурса Т.А.ван Дейк предлагает начать от античных трактатов по риторике…

Специфика ритуального дискурса.

Говоря о специфике ритуального дискурса, В.И. Карасик отмечает, что ритуализация в разной степени присуща различным типам дискурса, выделяемым на… Одной из важных характеристик ритуального дискурса является его…

Место дискурса дипломатии среди институциональных типов коммуникации.

В процессе деятельности субъект неизбежно вступает во взаимодействие с себе подобными. Это вытекает из его включенности, “вплетенности” в целостную… В настоящее время, как отмечает Т.Н.Астафурова, трудно обнаружить предмет… Интенсивный характер исследований проблематики общения создал множество подходов, точек зрения, многочисленных споров…

Ролевая структура дискурса дипломатического протокола

  Семиотическую «подкладку» в дискурсе дипломатического протокола составляют…  

Ритуальность.

а) процессуальность, понимаемая как совокупность действий рекурсивного характера, поддерживаемых дискурсионно и совершаемых в определенном порядке,… б) расстановка участников в том порядке, который требует ход церемонии для… в) жесткая последовательность исполнения ролей участниками протокольного события; за каждым участником закреплена…

Сценарность и драматургичность.

Принимая аплодисменты за элементы языковой системы, которая, по меткому определению Р.М. Фрумкиной, есть система, осуществляющая «функции знаковой… Рассмотрим механизм поддержки и типы эквивалентности на примере протокольного… Сама по себе коммуникативная ситуация была изначально нацелена на получение исполнительной властью одобрения всей…

Тип 1 – Апеллятивная эквивалентность

Mr. Speaker, Mr. President Pro Tempore, members of Congress, and fellow Americans, in the normal course of events, presidents come to this chamber… Апелляция к конкретным лицам, прямая и косвенная, с обращением, подобным…

Tonight we welcome two leaders who embody the extraordinary spirit of all New Yorkers, Governor George Pataki and Mayor Rudolph Giuliani.

Тип 2 – Символическая эквивалентность

В качестве символов, настраивающих на одобрительную реакцию аудитории, в речи используются абстрактные существительные типа leadership, friendship,… Speaker Hastert, Minority Leader Gephardt, Majority Leader Daschle, and… Whether we bring our enemies to justice or bring justice to our enemies, justice will be done.

Тип 3 – Семантическая эквивалентность

а) идентифицирующие образ врага - The evidence we have gathered all points to a collection of loosely affiliated… б) персонифицирующие образ врага –

Тип 4 – Когнитивная эквивалентность

По определению, понимание (cognition) представляет собой мыслительный процесс, направленный на обеспечение аудитории знанием, осознанием, логическим оправданием действий в связи и по поводу события, а также выражением суждения о событии (см. определение 1), как и процесс, синтезирующий все знания о событии таким образом, что оно предстает перед взором аудитории в его целостном виде (определение 2):

Cognition

2. That which comes to be known, as through perception, reasoning, or intuition; knowledge. Президенту удалось установить с аудиторией конгресса как раз такие отношения,… ¨ конкретизация образа врага с полной языковой (риторической) экспликацией этого образа (Osama Bin Laden, The…

Как показало исследование, они представляют собой знаки, имеющие как семиотический, так и полулингвистический статус. При этом одобрение, выражаемое такими знаками, заранее спланировано, запрограммировано на успешность и «драматизировано» с учетом манипулятивных целей достижения успешности реакции аудитории. Само протокольное событие при всей эмоциональности его внешней стороны оказалось жестко выстроенным в композиционном (драматургическом) отношении и подчиненным сценарному плану.

Локативность.

Во время проведения различных дипломатических процедур (ритуалов, церемоний, встреч, переговоров и т.п.) реализуются различные типы дискурса, при… Особый дискурс сопровождает встречу высокого гостя в момент его прибытия. Как… Особенно ярко признак локативности предопределяет протокольные церемонии, связанные с приемами и торжественными…

Темпоральность.

а) отражение и фиксация момента, который предопределяет происходящее протокольное событие (“Today, when our both countries have suffered the attacks… б) экскурс в историю дипломатических отношений между двумя странами (“Days of… в) очерчивание перспективы дипломатических отношений (“The dynamics of our collaboration targeted at reaching full…

Использование символов и артефактов (семиотизаторы дискурса).

Во-первых, это семиотизаторы национального характера, представляющие собой некие материальные ценности для нации, составляющие основу национальной… Во-вторых, к конститутивным следует отнести семиотизаторы сугубо протокольного… Наконец, к третьему типу представляется важным отнести такие протокольные семиотизаторы, как одежда, аксессуары и…

Перформативность.

В исследованном нами материале были отмечены три типа таких ритуальных перформативов. К ним относятся: 1) вердиктивы hold as a matter of Law – принять в силу закона

Выводы к главе II

1. Дискурс дипломатического протокола представляет собой особый вид речевой (коммуникативной) деятельности, имеющей институциональную природу и носящей ритуальный характер. Дискурс дипломатического протокола является подвидом ритуального дискурса, обладая всеми конститутивными признаками институционального дискурса (цель, участники, хронотоп, ценности, стратегии, жанры, прецедентные тексты и дискурсивные формулы) и специфическими характеристиками дискурса ритуального (осознание сверхценности определенной ситуации, инициация – переход одного из участников в новый статус, клишированность / неклишированность, целостная заданность, неизменяемость / вариативность).

2. Институциональность дискурса дипломатического протокола определяется соотнесенностью последнего с понятием социального института – дипломатии и межгосударственных отношений, который в сущности и определяет лингвосемиотическое пространство реализации дискурса дипломатического протокола. Дискурс дипломатического протокола представляет собой институциональную форму общения, так как организуется в рамках определенного социального института (дипломатический корпус, государственное учреждение межнациональных отношений), имеет определенную цель (установление отношений между государствами) и характеризуется статусно-ролевыми характеристиками участников общения (представители государств, стремящихся к установлению отношений).

3. Целью дипломатии является использование мирных и целесообразных средств и методов примирения различных интересов, укрепление дружественных связей с союзными правительствами, развитие дружественных отношений с нейтральными странами, а также стремление добиться уважения со стороны враждебных правительств. Функции глав дипломатических представительств при выполнении этой огромной по своему значению задачи – укрепление мира – могут быть классифицированы следующим образом: представительство, информация, переговоры, защита интересов своего государства.

4. Для того, чтобы отношения между правительствами суверенных государств и их должностными лицами различных рангов могли развиваться в мирной и дружественной атмосфере, дипломатия как социальный институт использует такой вид ритуального дискурса, как дипломатический протокол, понимаемый как совокупность правил, в соответствии с которыми в каждой стране официальные представители властей регулируют порядок различных дипломатических церемоний. Протокол кодифицирует и вводит в практику правила церемониала и наблюдает за их применением.

5. Главной характеристикой церемониала и протокола признается их ритуальный характер. Международная коммуникация всегда протекает в некотором ритуальном пространстве, внутри которого ранжированы как ее участники, так и их действия. Как всякая коммуникация, коммуникация дипломатическая, будучи облечена в некоторую ритуальную форму, т.е. форму ритуальной коммуникации, непротиворечиво проистекает в рамках лингвосемиотической системы, обозначаемой как лингвосемиотическая система ритуальности.

6. Дипломатический протокол в семиотическом представлении есть не что иное, как концепт-система знаков глобального порядка, планом содержания которого оказываются значимости неких действий, направленных на номинацию коммуникативной ситуации «принадлежность к социальной конвенции и выполнение последовательности требуемых конвенцией правил идентификации такой принадлежности», а планом выражения - его презентационные качества (собственно последовательность действий, визуализованные и вербализованные по необходимости). Протокол есть жестко детерминированная и ритуализованная система знаков, реализующих функцию визуальной презентации конвенционального согласия на контакт между социальными группами, поддержанной языковыми знаками соответствующей ритуальной природы.

7. Базовыми функций дипломатического протокола США, которые реализуются в рамках категории ритуальности, являются : 1) форма и порядок (rules); 2) детализация процесса (processes); 3) директивность и инструктивность (providing social framework and hierarchy to follow); 4) код поведения (good manners). Конвенциональная природа протокола (5) подчеркивается его определением как сущности, выполняющей функцию репрезентации в прагматических рамках: от наблюдателя «с другой стороны» ожидается подобное поведение и подобное отношение (ссылка на здравый смысл – common sense). Дипломатический протокол представляет собой также концепт контроля и управления процессом коммуникации (making relationships and interactions predictable).

8. Семиотическую систему дипломатического протокола США формируют символические знаки-культурные концепты ритуального характера, сведенные в три жесткие подсистемы – “International Culture”, “US-Mission Culture” и “Host Country Culture”. Первая подсистема (International Culture) аккумулирует в себе знаки конвенционального ряда, идентифицируемые и узнаваемые в плоскости межнационального (интернационального) общения, жестко структурированные в три соответствующих последовательности кодифицированного плана: 1) Addressing Others, 2) Introductions и 3) Titles. В этих последовательностях представлены знаки-персоналии, знаки-дескрипторы и знаки-роли. Второй подсистемой в семиотической системе дискурса дипломатического протокола является подсистема US Mission Culture, которая, в отличие от первой подсистемы, в диаде «свои – чужие» векторно развернутой в сторону чужих (international), является менее конвенциональной и более ригидной и директивной, поскольку ее семиотическое пространство векторно развернуто в сторону «своих», т.е. все регуляции поведения и регламентация пребывания в пространстве касаются только сотрудников миссии и их внутреннего ранжира и распорядка. Ригидность правилоустановления подчеркивается прежде всего обилием жесткой модальности. Третья подсистема семиотической системы протокольного дискурса – “Host Country Culture” – представляет собой весьма специфический конгломерат знаков, планом содержания которых является, с одной стороны, конвенциональное принятие чужой культуры поведения и правилоустановления, а с другой – адаптация к ситуации, чуждой собственным коммуникативным установкам; субъекты ситуации погружаются в чужеродное для них лингвокультурологическое и семиотическое пространство, учитывая специфику этого пространства и определяя для себя некий код поведения, который позволяет им успешно взаимодействовать с чужеродной культурой и обеспечивать при этом свою безопасность среди чужих.

9. Ролевая структура дискурса дипломатического общения представляет собой весьма ригидное иерархизованное образование, в котором роли, «разыгрываемые» участниками дипломатических церемоний строго совпадают с их социальным статусом, что типично для ограниченного круга коммуникаций. Семиотическое основание ритуального пространства дипломатического протокола США составляют знаки, ранжирующие роли ритуальных персоналий. К знакам персонификации прежде всего относятся титулы, лингвистически означенные обращениями и именованиями социального положения. Номинация ролевой принадлежности в дипломатическом протоколе США распределена между дескрипциями governmental titles, professional titles, ecclesiastical titles и traditional (royal) titles.

10. Базовой характеристикой дискурса дипломатического протокола США , оказывается жесткость его композиционной структуры. Она является основой для формирования основных конститутивных признаков дипломатического протокола, которыми признаются следующие: 1) ритуальность, 2) сценарность и драматургичность, 3) локативность, 4) темпоральность, 5) наличие семиотизаторов дискурса в виде символов и артефактов, и 6) ритуальная перформативность.

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

Предпринятое диссертационное исследование представляет собой попытку продолжить серию лингвистических работ, посвященных детальному освещению и изучению проблем коммуникативной теории и связанных с исследованием коммуникации проблем структурации, определения внутреннего устройства, функционирования и выявления механизма разного типа дискурса. Коммуникация была подвергнута изучению в рамках когнитивно-деятельностного подхода в исследовании процессов общения. Кроме того, отличительной чертой данной работы следует признать ее принадлежность к исследованиям лингвосемиотического плана, что предполагало, во-первых, определение ряда семиотических характеристик коммуникации и видов задействованных в коммуникацию знаковых сущностей, а во-вторых, выявление лингвистичности и апробированности в дискурсе этих знаковых сущностей.

В задачи исследования входило определить, что представляет собой лингвосемиотическое пространство человеческой коммуникативной деятельности как феномена планируемого, прогнозируемого, четко структурируемого на определенные последовательности конкретных действий и потому управляемого. Соответственно в поле зрения попала так называемая ритуальная коммуникация, в ходе которой когнитивно-коммуникативная деятельность человека протекает особенно формализованно, подчинена нормированию и стремится к регулярному повторению, т.е. является рекурсивной.

Изучению были подвергнуты концепты ритуала, обряда, церемонии, этикета и протокола как сущности, конституирующие ритуальную коммуникацию. Их сопоставление по целому ряду параметров позволило выявить их принадлежность целой лингво-семиотической системе ритуального общения; генерализующей основой такой принадлежности оказалось функционирование лингвосемиотической категории ритуальности, которая объединила эти концепты на основе таких параметров, как 1) соблюдение формы (т.е. стандарта) и 2) порядка (т.е. жесткой последовательности). Третьим параметром, является общим для всех концептов, оказывается директивность/инструктивность действий, связанных с реализацией концептов (prescription). Четвертым параметром для сопоставления служит конвенциональность, определяющая готовность соглашения о форме и последовательности действий и предусматривающая обоюдное соблюдение договоренностей сторон о некоем стандарте (conventional social gesture). Пятым параметром выступает код (кодекс) поведения (code of correct conduct), нарушение которого ведет к помехам в коммуникации. Наконец, шестым параметром следует признать тот, без которого не могут успешно функционировать жестко детерминированные системы – параметр детализации процесса (detailed method of procedure), ибо его роль, в случае его отсутствия, для функционирования всей системы равна роли одного недостающего звена в цепи, разрывающего всю цепь.

Как было установлено, наиболее ярким феноменом в ряду видов и типов ритуальной коммуникации и более всего поддающимся лингвосемиотическому описанию вследствие своей жесткой формализованности и регулятивности является дипломатический протокол. На англоязычном материале документов протокольной службы Государственного Департамента США была сделана попытка комплексного изучения закономерностей протокольного лингвосемиотического комплекса, состоящего из собственно семиотической церемониальной системы и дискурсионной ее составляющей (дискурс дипломатического протокола США).

На основе изучения закономерностей ритуала как культурологического и семиотического явления был осуществлен анализ ритуальной коммуникации в целом, выявлена ее семиотическая и речеактовая природа, а также определен алгоритм ее реализации в рамках событийного коммуникативного континуума. Была выявлена принадлежность дипломатического протокола к ритуальной коммуникации, очерчены границы дискурса дипломатического протокола и установлен институциональный статус этого феномена как принадлежащего социальному институту дипломатии.

Как представляется, удалось доказать, что основу коммуникации в рамках дипломатического протокольного события составляет наличие коммуникативных интенций, цель которых – формирование когнитивной коалиции. Последняя предполагает наличие готовности у обоих коммуникантов к сотрудничеству и понимания в процессе предполагаемой совместной деятельности. Главной задачей, стоящей перед коммуникантами, является намерение сделать такой когнитивный контакт постоянным, регулярным и традиционным, а стало быть, этот контакт должен приобрести черты повторяемости, четкой последовательности предполагаемых событий и действий, т.е. приобрести черты процедуры или ритуала. Общение приобретает характер ритуальной коммуникации.

Ритуальная коммуникация протекает в лингвосемиотическом пространстве, которое представляет собой семиотическое образование, детерминированное локальными, темпоральными, артефактными (предметно-символическими) и лингвистическими (дискурсионными) параметрами. Дискурсионный параметр ритуальной коммуникации в лингвосемиотическом пространстве, в свою очередь, поддерживается набором ритуальных речевых актов (ритуальных перформативов).

Определено, что ритуальная коммуникация подчиняется алгоритму, представляющему собой процесс реализации интенции коммуникантов к упорядочиванию коммуникации. Успешность реализации этой интенции складывается из нахождения общего кода коммуникации, который обеспечивает успешность достижения целей коммуникантов в самой коммуникации.

Выявлено также, что в ходе ритуальной коммуникации происходит языковая и сугубо семиотическая категоризация действительности, которая предопределяет развитие коммуникативной ситуации ритуала. В основе этой категоризации лежит механизм реализации лингвосемиотической категории ритуальности, который определяет сущность, содержание и цели ритуальной коммуникации как вербально, так и невербально.

Лингвосемиотическая категория ритуальности лежит в основе формирования дискурса дипломатического протокола, который, в свою очередь, характеризуется целым рядом конститутивных признаков, как общих, относящих этот дискурс к дискурсу инстуционального типа, так и специфичных, к которым относятся жесткость его композиционной структуры, наличие жесткой (фиксированной) ролевой структуры, сценарность, программируемость, драматургичность, ритуальность, локативность, темпоральность, использование символов и артефактов как семиотизаторов ритуального дискурса дипломатического протокола, ритуальная перформативность.

Предпринятое исследование, безусловно, имеет целый ряд научных перспектив. Прежде всего, научная парадигма исследований в рамках лингвосемиотики нуждается в пополнении и детализации знаний о прецедентных текстах, входящих в систему ритуальной (и в том числе дипломатической) коммуникации. Представляется также весьма соблазнительным получить более подробные факты, касающиеся соотнесенности ритуального дискурса с явлением перформативности в рамках теории речевых актов.

К перспективам исследования следует также отнести детальное лингвистическое описание жанров ритуальной коммуникации: как известно, речевые жанры представляют на сегодняшний момент весьма большой интерес для лингвистической науки. В этом отношении представляется чрезвычайно важным выявить, какова степень формализации и нормирования жанров, составляющих ритуальную коммуникацию, и насколько формализация свойственна речевым жанрам в целом.

Прикладным ресурсом работы следует, на наш взгляд, признать управленческий потенциал ритуальной коммуникации: знание об алгоритмах стандартизации общения, механизме формирования последовательностей действий в семиотизированном пространстве, которое является средой обитания человека, может существенно повлиять на формирование самой этой среды и способно смоделировать оптимальные условия для успешного дискурсионного обеспечения любой деятельности в рамках институционального общения.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

 

1. Абдулфанова А.А. Семиотика дискурса как воплощение творческой индивидуальности // Политический дискурс в России –3: Материалы раб. совещ. (Москва 27–28 марта 1999 года) / Под ред. Ю.А. Сорокина и В.Н. Базылева. – М.: Диалог-МГУ, 1999. – С. 5–9.

2. Агеева Г.А. Homo Religious // Языковая онтология семантически малых и объемных форм / Вестник ИЛГУ Сер. Лингвистика. – Иркутск: ИГЛУ, 2000. – Вып. 1. – С. 5-15.

3. Азнабаева Л.А. Принципы речевого поведения адресата в конвенциональном общении. – Уфа: Башк. ун-т, 1998. – 182 с.

4. Александрова О.В. Проблема дискурса в современной лингвистике // Когнитивно-прагматические аспекты лингвистических исследований. – Калининград, 1999. – С. 9-13.

5. Андреев Ю.П. Категория “Социальный институт” // Философские науки. - 1984. - №1. - С. 134-137.

6. Андреева Г.М. Социальная психология. - 2-е изд., доп. и перераб. - М.: Изд-во МГУ, 1988. - 432 с.

7. Андрющенко Е.В. Возможности экспертной оценки социального статуса говорящего по его речи / Редкол. журн.: Вестник ЛГУ им. А. А. Жданова, Сер.: История яз., лит. – Л., 1986. – 17 с.

8. Анисимова Т.В. Деловое общение: речевой аспект. – Волгогр. юрид. ин-т МВД России, 2000. – 176 с.

9. Апресян Ю.Д. Избранные труды, том I. Лексическая семантика: 2-е изд., испр. и доп. - М.: Школа “Языки русской культуры”, Издательская фирма “Восточная литература” РАН, 1995. - VIII с., 472 с.

10. Аристов С.А. Социально-коммуникативные аспекты мены коммуникативных ролей // Тверской лингвистический меридиан. – Тверь, 1999. – Вып. 2. – С. 22-31.

11. Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. - М.: Языки русской культуры, 1999

12. Арутюнова Н.Д. Дискурс // Лингвистический энциклопедический словарь. – М.: Сов. энцикл., 1990. – С. 136–137.

13. Арутюнова Н.Д. Жанры общения // Человеческий фактор в языке: Коммуникация, модальность, дейксис. - М.: Наука, 1992. - С. 52-56.

14. Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений: Оценка. Событие. Факт. - М.: Наука, 1988. - 341 с.

15. Арутюнова Н.Д.Фактор адресата. // Известия АН СССР. - Сер. лит. и яз. - Т. 40. - 1981. - № 4. - С. 356-367.

16. Арутюнова Н.Д., Падучева Е.В. Истоки, проблемы и категории прагматики // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 16. Лингвистическая прагматика. - М.: Прогресс, 1985. - С. 3-42.

17. Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках. – М., 1988

18. Астафурова Т.Н. Лингвистические аспекты межкультурной деловой коммуникации. - Волгоград: Изд-во ВолГУ, 1997. - 108 с.

19. Бабаева Е.В. Понятие нормы в системе культурно-языковых концептов // Основное высшее и дополнительное образование: проблемы дидактики и лингвистики. – Сб. научн. тр. – Вып. 2. – Волгоград: Политехник, 2001

20. Бабаян В.Н. Особенности диалога при молчащем наблюдателе: Автореф. дис. ...канд. филол. наук. - Ярославль: Изд-во ЯГПУ, 1998. - 16 с.

21. Багдасарян Т. О. Тональный компонент модальности в коммуникации (на материале английского и русского языков). - Дис. ... канд. филол. наук. - Краснодар, 2000.

22. Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре. Структурно - семантический анализ восточнославянских обрядов. СПб.: Наука, 1993. – 459с.

23. Байбурин А.К., Топорков А.Л. У истоков этикета: этнографические очерки. – Л., 1990

24. Бакумова Е.В. Ролевая структура политического дискурса. – Дисс. канд. филол. наук. – Волгоград, 2002.

25. Баранов А.Г. Дискурсивный портрет лидера (когнитивно-прагматический подход) // Политический дискурс в России – 2: Материалы раб. совещ. (Москва, 29 марта 1998 года) / Под ред. Ю.А. Сорокина и В.Н. Базылева. – М.: Диалог-МГУ, 1998. – С. 9-11.

26. Баранов А.Н. Очерк когнитивной теории метафоры // Баранов А. Н., Караулов Ю. Н. Русская политическая метафора. Материалы к словарю. – М.: Институт русского языка АН СССР, 1991. – С. 184–193.

27. Баранов А.Н. Политический дискурс: прощание с ритуалом // Человек. – 1997. –№6. – С. 108–118.

28. Баранов А.Н., Добровольский Д.О. Знаковые функции вещных сущностей // Язык – система. Язык – текст. Язык – способность. – М.: Институт русского языка РАН, 1995. – С. 80–90.

29. Баранов И. Г. Верования и обычаи китайцев. – М.: ИД «Муравей-Гайд», 1999. – 303с.

30. Бахнян К.В. Язык и идеология: социолингвистический аспект // Язык как средство идеологического воздействия. – М., 1983. – С. 34-58.

31. Бахтин М.М. Проблема речевых жанров // Бахтин М.М. Литературно-критические статьи. - М.: Худож. лит., 1986. - С. 428-472.

32. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – М.: Искусство, 1986. – 445 с.

33. Безменова Н.А., Белянин Н.Н. и др. Оптимизация речевого воздействия. Монография / АН СССР, Ин-т языкознания. - М.: Наука, 1990. - 239 с.

34. Безменова Н.А., Герасимов В.И. Некоторые проблемы теории речевых актов // Языковая деятельность в аспекте лингвистической прагматики: Сб. научн.-аналит.обзоров. - М.: ИНИОН АН СССР, 1984. - С. 146-196.

35. Беликов В.И., Крысин Л.П. Социолингвистика: Учебник для вузов. – М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 2001. – 439 с.

36. Белл Р.Т. Социолингвистика. Цели, методы, проблемы / Пер. с англ. - М.: Международные отношения, 1980. - 318 с.

37. Беллерт И. Об одном условии связности текста // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 8. Лингвистика текста. - М.: Прогресс, 1978. - С. 172-207.

38. Белова Е.Н. Структура и семантика аргументативного дискурса (на материале слушаний комитетов Конгресса США). Автореф. дис. ... канд. филол. наук. – СПб, 1995. –15 с.

39. Бережная Т.М. Президентская риторика в системе пропагандистского манипулирования общественным сознанием // Язык и стиль буржуазной пропаганды. – М.: Изд-во МГУ, 1988. – С. 135-166.

40. Березовчук Л.Н. Телевещание как средство ритуализации массового сознания // Ритуальное пространство культуры. – Материалы международного форума 26 февраля – 7 марта 2001г. – Спб.: Изд-во Санкт-Петербургского философского общества, 2001

41. Берн Э. Игры, в которые играют люди: Психология человеческих взаимоотношений; Люди, которые играют в игры: Психология человеческой судьбы / Пер. с англ. – М.: ФАИР-ПРЕСС, 2000. – 480 с.

42. Беспамятнова Г.Н. Языковая личность телевизионного ведущего. Автореф. дисс. … канд. филол. наук. – Воронеж, 1994. – 23 с.

43. Блакар Р.М. Язык как инструмент социальной власти // Язык и моделирование социального взаимодействия. М.: Прогресс, 1987. – С. 88–120.

44. Блондель Ж. Политическое лидерство // Психология и психоанализ власти. Т.1. Хрестоматия. – Самара: Издательский дом «БАХРАХ», 1999. – С.395-469.

45. Богданов В.В. Коммуникативная компетенция и коммуникативное лидерство // Язык, дискурс и личность: Межвуз. сб. науч. тр. - Тверь: Изд-во Твер. гос. ун-та, 1990b. - С. 26-31.

46. Богданов В.В. Коммуникативная компетенция и коммуникативное лидерство // Язык, дискурс и личность. – Тверь: Изд-во Твер. гос. ун-та, 1990a. – С. 26–31.

47. Богданов В.В. Речевое общение // Язык и культура: Сб. обзоров / АН СССР ИНИОН; Редкол.: Березин Ф.М., Садуров В.Г. - М.: ИНИОН АН СССР,

48. Богданов В.В. Речевое общение: прагматические и семантические аспекты. – Л.: Изд-во ЛГУ, 1990b. – 88 с.

49. Бодалев А.А. Личность и общение: Изб. тр. - М.: Педагогика, 1983. - 271 с.

50. Борботько В.Г. Общая теория дискурса (принципы формирования и смыслопорождения): Автореф. дис. ...д-ра филол. наук. - Краснодар: Изд-во КубГУ, 1998. - 48 с.

51. Борботько В.Г. Принципы формирования дискурса: Учебное пособие по спецкурсу для студентов лингвистических факультетов. - Сочи: Изд-во Сочинского гос. ун-та туризма и курортного дела, 1999. - 92 с.

52. Брагина Л.В. Обращения как отражение типов речевых культур // Языковая структура и социальная среда: Сборник научных трудов студентов / В.Б.Кашкин (отв.ред.). Воронеж: Изд-во ВГТУ, 2000, 45-48

53. Брагина Н.Г. Имплицитная информация и стереотипы дискурса // Имплицитность в языке и речи. – М.: Языки русской культуры, 1999. – С. 43–57.

54. Брайт У. Введение: параметры социолингвистики // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 7. Социолингвистика. - М.: Прогресс, 1975. - С. 34-41.

55. Булыгина Т.В. О границах и содержании прагматики // Известия АН СССР. - Сер. лит. и яз. - Т. 40. - 1981 - № 4. - С. 333-342.

56. Ван Дейк Т.А., Кинч В. Стратегии понимания связного текста // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 23. Когнитивные аспекты языка. - М.: Прогресс, 1988. - С. 153-211.

57. Васильев Л.Г. Языковое сообщение и человеческий фактор // Языковое общение: Процессы и единицы: Межвуз. сб. науч. трудов. - Калинин: Изд-во Калининск. гос. ун-та, 1988. - С. 29-36.

58. Вежбицкая А. Речевые акты // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 16. Лингвистическая прагматика. - М.: Прогресс, 1985. - С. 251-275.

59. Вежбицкая А. Речевые жанры // Жанры речи. - Саратов: Изд-во ГосУНЦ “Колледж”, 1997. - С. 99-111.

60. Вепрева И.Т. О социально-оценочной функции метаязыкового комментария в публичной речи // Политический дискурс в России – 3: Материалы раб. совещ. (Москва, 27-28 марта 1999 года) /Под ред. Ю.А. Сорокина и В.Н. Базылева. – М.: Диалог-МГУ, 1999. – С. 51.

61. Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Язык и культура: лингвострановедение в преподавании русского языка как иностранного. 4-е изд. – М.: Рус. яз., 1990. – 246 с.

62. Виноградов С.И. Выразительные средства в парламентской речи // Культура парламентской речи. – М.: Наука, 1994b. – С. 66-77.

63. Виноградов С.И. Слово в парламентском: функции и культурный контекст //Культура парламентской речи.– М.: Наука, 1994a. – С. 46–57.

64. Виноградова Л.Н. Новобрачная в доме мужа: стереотипы этикетного и ритуального поведения // Логический анализ языка: языки этики (Отв. Ред. Арутюнова Н.Д. и др.). – М.: Языки русской культуры, 2000. – С. 325-332

65. Винокур Т.Г. Говорящий и слушающий. Варианты речевого поведения. - М.: Наука, 1993. - 172 с.

66. Винокур Т.Г. К характеристике говорящего. Интенция и реакция // Язык и личность: [Сб. ст.] / АН СССР. Ин-т рус. яз.; Отв. ред. Д.Н.Шмелёв. - М.: Наука, 1989. - С. 11-23.

67. Водак Р. Язык. Дискурс. Политика // Пер. с англ. и нем.; ВГПУ. - Волгоград: Перемена, 1997. - 139 с.

68. Володина Л.В. Ритуальная коммуникация // Ритуальное пространство культуры. – Материалы международного форума 26 февраля – 7 марта 2001г. – Спб.: Изд-во Санкт-Петербургского философского общества, 2001

69. Гаджиев К.С. Введение в политическую науку. – М.: Изд. корп. «Логос», 1997. – 544 с.

70. Герасименко Н.А. Информация и фасцинация в политическом дискурсе (к вопросу о функционировании бисубстантивных предложений) // Политический дискурс в России – 2: Материалы раб. совещ.(Москва, 29 марта 1998 года) /Под ред. Ю.А. Сорокина и В.Н. Базылева. – М.: Диалог-МГУ, 1998. – С. 20–23.

71. Глаголев Н.В. Вычленение семантических элементов коммуникативной стратегии в тексте // Филологические науки. - 1985. - № 2. - С. 55-62.

72. Гойхман О.Я., Надеина Т.М. Речевая коммуникация. Учебник. – М.: Инфра-М., 2001. – 272с.

73. Гордон Д., Лакофф Дж. Постулаты речевого общения.// Новое в зарубежной лингвистике. М., 1985. Вып.16. с. 276–303.

74. Горелов И.Н. Социопсихолингвистика и проблемы управления обществом // Философия языка и семиотика. – Иваново, 1995. – С. 137-149.

75. Гофман Эрвинг. Ритуал взаимодействия. Пер. с англ. – М.: Рефл Букс, 2001. – 345с.

76. Грайс Г.П. Логика и речевое общение.// Новое в зарубежной лингвистике. М., 1985. Вып. 16., с. 207–238.

77. Гудков Д. Б. Настенные надписи в политическом дискурсе // Политический дискурс в России – 3: Материалы раб. совещ. (Москва, 27–28 марта 1999 года) /Под ред. Ю.А. Сорокина и В.Н. Базылева. – М.: Диалог-МГУ, 1999. – С. 58–63.

78. Гудков Д. Б., Красных В. В. Русское культурное пространство и межкультурная коммуникация // Научные доклады филологического факультета МГУ. Вып. 2. – М.: Диалог-МГУ, 1998. – С.124–129.

79. Гудков Д.Б. Для чего мы говорим? (К проблеме ритуала и прецедента в коммуникации) // Язык, сознание, коммуникация. – М.: Филология, 1997. – Вып. 2. – С. 26-40.

80. Гудков Д.Б. Ритуалы и прецеденты в политическом дискурсе // Политический дискурс в России – 2: Материалы раб. совещ. (Москва, 29 марта 1998 года) /Под ред. Ю.А. Сорокина и В.Н. Базылева. – М.: Диалог-МГУ, 1998. – С. 30–36.

81. Гусев С.С. Третий собеседник // Логика, психология и семиотика: аспекты взаимодействия. - Киев: Наук. думка, 1990. - С. 70-81.

82. Дейк Ван Т.А. Язык, познание, коммуникация. – М.: Прогресс, 1989. – 342с.

83. Дементьев В. В. Основы теории непрямой коммуникации. - Дис. ... д-ра филол. наук. - Саратов, 2001.

84. Демьянков В.З. “Теория речевых актов” в контексте современной зарубежной лингвистической литературы // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. Теория речевых актов. - М.: Прогресс, 1986. - С. 223-234.

85. Демьянков В.З. Доминирующие лингвистические теории в конце XX века // Язык и наука конца 20 века. - М.: РАН ИЯ, 1995. - С. 239-320.

86. Демьянков В.З. Прагматические основы интерпретации высказывания // Известия АН СССР. - Сер. Лит. И яз. - Т. 40. - № 4. - С. 368-377.

87. Добрович А.Б. Общение: наука и искусство. - М.: Знание, 1980. - 159 с.

88. Долинин К.А. Имплицитное содержание высказывания // Вопросы языкознания. - 1983. - № 6. - С. 37-47.

89. Дорожкина Т.Н. Речевой имидж политического лидера // Социс (Социологические исследования).– 1997. – № 8.– С. 30–35.

90. Дридзе Т.М. Текстовая деятельность в структуре социальной коммуникации. Проблемы семиосоциопсихологии. - М.: Наука, 1984. - 268 с.

91. Дубровская О.Н. Имена сложных речевых событий в русском и английском языках. - Дис. … канд. филол. наук. – Саратов, 2001 – 236 с.

92. Еремеев Я. Н. Директивные высказывания как компонент коммуникативного процесса: Дис. ... канд. филол. наук. - Воронеж, 2001.

93. Захаренко И.В., Красных В.В., Гудков Д.Б., Багаева Д.В. Прецедентное высказывание и прецедентное имя как символы прецедентных феноменов // Язык, сознание, коммуникация. – Вып. 1. – М.: Филология, 1997. – С. 82–103.

94. Захаров А.В. Народные образы власти // Полис. – 1998. – №1. – С.23–35

95. Зборовский Г.Е., Орлов Г.П. Социология: Учебник для гуманитарных вузов. - М.: Интерпракс, 1995. - 320 с.

96. Зернецкий П.В. Лингвистические аспекты теории речевой деятельности // Языковое общение: Процессы и единицы: Межвуз. сб. науч. трудов / Калининск. гос. ун-т. - Калинин: Изд-во Калининск. гос. ун-та, 1988. - С. 36-41.

97. Зернецкий П.В. Синтактико-, семантико- и прагматико-дискурсивные аспекты создания машинного книжного фонда обеспечения речевых взаимодействий // Высказывание и дискурс в прагмалингвистическом аспекте: Сб. науч. тр. / Киев. гос. пед. ин-т иностр. яз.: (Редкол.: Г.Г.Почепцов и др.) - Киев: КГПИИЯ, 1989. - С. 47-52.

98. Золотнякова А.С. Проблемы психологии общения (Социальный и личностный типы общения. Их профессиональные, познавательные и генетические аспекты): Учеб. пособие по спецкурсу. - Ростов н/Д.: Рост. н/Д. пед. ин-т, 1976. - 146 с.

99. Каган М.С. Мир общения: Проблема межсубъектных отношений. - М.: Политиздат, 1988. - 315 с.

100. Казарцева О.М. Культура речевого общения: теория и практика обучения: Учеб. пособие. - М.: Флинта, Наука, 1998. - 496 с.

101. Каменская О.Л. Текст и коммуникация: Учеб. пособие для ин-тов и фак-тов иностр. яз. - М.: Высш. шк., 1990. - 152 с.

102. Карасик В.И. Лингвистика текста и анализ дискурса: Учеб. пособие. - Архангельск - Волгоград: Перемена, 1994. - 36 с.

103. Карасик В.И. О категориях дискурса // Языковая личность: социолингвистические и эмотивные аспекты: Сб. науч. тр. / ВГПУ; СГУ. - Волгоград: Перемена, 1998. - С. 185-197.

104. Карасик В.И. Религиозный дискурс // Языковая личность: проблемы лингвокульторологии и функциональной семантики: Сб. науч. тр. / ВГПУ. – Волгоград: Перемена, 1999. – С. 5-19.

105. Карасик В.И. Язык социального статуса. - М.: Ин-т языкознания РАН; Волгогр. гос. пед. ин-т, 1992. - 230 с.

106. Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. – Волгоград: Перемена, 2002. – 476с.

107. Кашкин В.Б. Введение в теорию коммуникации. Воронеж, 2000.

108. Кибрик А.А. Когнитивные исследования по дискурсу // Вопросы языкознания. - 1994. - №5. - С. 126-139.

109. Китайгородская М.В., Розанова Н.Н. Речевые жанры и социальные роли // Русский язык в контексте современной культуры: Тез. докл. междунар. науч. конф., Екатеринбург, 29–31 октября 1998 г. – Екатеринбург: УрГУ, 1998. – С.73–74.

110. Клюканов И.Э. Единицы речевой деятельности и единицы языкового общения // Языковое общение: Процессы и единицы: Межвуз. сб. науч. трудов / Калининск. гос. ун-т.: (Редкол.: И.П.Сусов и др.) - Калинин, 1988. - С. 41-47.

111. Кобозева И.М. “Теория речевых актов” как один из вариантов теории речевой деятельности // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. Теория речевых актов. - М.: Прогресс, 1986. - С. 7-21.

112. Кожина М.Н. Речевой жанр и речевой акт (некоторые аспекты проблемы) // Жанры речи: Сб. науч. статей. – Саратов: Изд-во ГосУНЦ «Колледж», 1999. – С. 52-61.

113. Комаров М.С. Введение в социологию. - М.: Наука, 1994. - 317 с.

114. Кон И.С. Социология личности. - М.: Политиздат, 1967. - 383 с.

115. Конецкая В.П. Социология коммуникации. – М., 1997

116. Костенко Н.В. Ценности и символы в массовой коммуникации. – Киев: Наукова думка, 1993. – 129с.

117. Кох В. Предварительный набросок дискурсивного анализа семантического типа // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 8. Лингвистика текста. - М.: Прогресс, 1978. - С. 149-171.

118. Кравченко А.В. Знак, значение, знание. Очерк когнитивной философии языка. – Иркутск: Издание ОГУП «Иркутская областная типография №1», 2001. – 261 с.

119. Кравченко А.И. Социология. – М.: «Академ. проект», Издат. Корпорация «Логос», 1999. – С.86-109.

120. Крысин Л.П. Речевое общение и социальные роли говорящих // Социально-лингвистические исследования. – М.: Наука, 1977. – С. 42-51.

121. Лазуткина Е.М. Парламентские жанры // Культура парламентской речи. – М.: Наука, 1994. – С. 34-46.

122. Леонтьев А.А. Психология общения. - 2-е изд., испр. и доп. - М.: Смысл, 1997. - 365 с.

123. Леонтьев А.А. Речевая деятельность // Хрестоматия по психологии. - М.: Просвещение, 1977а. - С. 223-228.

124. Леонтьев А.А. Речь и общение // Общая психология. Учебник для студентов пед. ин-тов / П/ред. проф. А.В.Петровского. - М.: Просвещение, 1977b. -

125. Лисоченко Л.В. Высказывания с имплицитной семантикой (логический, языковой и прагматический аспекты): Монография. - Ростов н/Д.: Изд-во Рост. ун-та, 1992. - 160 с.

126. Личность. Культура. Этнос: современная психологическая антропология / Под общей ред. А.А. Белика. – М.: Смысл, 2001. – 555с.

127. Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке / Отв. ред. Арутюнова Н.Д. – М.: Изд-во "Индрик", 1999. – 424с.

128. Логический анализ языка. Язык и время / Отв. ред. Арутюнова Н.Д. – М.: Изд-во "Индрик", 1997. – 351с.

129. Логический анализ языка: Языки этики. – М.: Языки русской культуры, 2000

130. Ломов Б.Ф. Общение и социальная регуляция поведения индивида // Психологические проблемы социальной регуляции поведения. - М.: Наука, 1976.

131. Ломов Б.Ф. Общение как проблема общей психологии // Методологические проблемы социальной психологии / Отв. ред. Е.В.Шорохова. - М.: Наука, 1975. - С. 124-135.

132. Любимов Г.П. Семантика ритуала и повседневность // Ритуальное пространство культуры. – Материалы международного форума 26 февраля – 7 марта 2001г. – Спб.: Изд-во Санкт-Петербургского философского общества, 2001

133. Люшер М. Сигналы личности: Ролевые игры и их мотивы. – Воронеж: НПО «Модэк», 1993. – 160с.

134. Магун В.С. Потребности и психология социальной деятельности личности. - Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1983. - 176 с.

135. Майнхоф У. Дискурс // Контексты современности: Хрестоматия. – Казань, 1998. – с. 11-13.

136. Макаров М.Л. Интерпретативный анализ дискурса в малой группе. - Тверь: Изд-во Твер. гос. ун-та, 1998. - 200 с.

137. Маркович Д. Общая социология / Пер. с серб.-хорв. - Ростов н/Д.: Изд-во Рост. ун-та, 1993. - 242 с.

138. Масонство. – Минск: Плопресс, 2002. – 400с. : ил. – (По ту сторону)

139. Медведева Л.М. О типах речевых актов // Вестник Харьковск. ун-та. - 1989. - № 339. - С. 42-46.

140. Межличностное общение / Под ред. Куницыной В.Н. – СПб.: Питер, 2001. – 544 с.

141. Мечковская Н.Б. Социальная лингвистика. - 2-е изд., испр. - М.: Аспект Пресс, 1996. - 207 с.

142. Мирошниченко А.А. Лингво-идеологический анализ языка массовых коммуникаций. Автореф. дис. … канд. филол. наук. – Ростов-н-Д., 1996. – 16с.

143. Монтень Мишель. Опыты. – Пер. с франц. – В 3-х т., 4 кн. – М.- Харьков: АСТ-Фолио. – 2002.

144. Мыркин В.Я. Значение в дискурсе и смысл в речи // Языковая личность и семантика: Тез. докл. науч. конф. / ВГПУ: Редкол.: В.И.Шаховский и др. - Волгоград: Перемена, 1994. - С. 79-80.

145. Нещименко Г.П. Динамика речевого стандарта современной публичной вербальной коммуникации: Проблемы. Тенденции развития // Вопросы языкознания. – М., 2001. - №1. – С. 98-132.

146. Ночевник М.Н. Культура и этика общения. - Ташкент: Узбекистан, 1985. - 192 с.

147. Общее языкознание / Н.Б. Мечковская, Б.Ю. Норман, Б.А. Плотников, А.Е. Супрун; под общ. ред. А.Е. Супруна. – Минск: Вышэйш. шк, 1983. – 456 с.

148. Общение. Текст. Высказывание / Отв. ред. Ю.А.Сорокин, Е.Ф.Тарасов. - М.: Наука, 1989. - 175 с.

149. Орнатская Л.А. Ритуализм и проблема понимания // Ритуальное пространство культуры. – Материалы международного форума 26 февраля – 7 марта 2001г. – Спб.: Изд-во Санкт-Петербургского философского общества, 2001

150. Оссовская М. Рыцарь и буржуа: Исследования по истории морали. – Пер. с польск. – М.: Прогресс, 1987. – 528с.

151. Остин Дж. Слово как действие. // Новое в зарубежной лингвистике. М.,1986. Вып. 17., с. 22-131.

152. Паршин П.Б. Идиополитический дискурс // Труды Международного семинара "Диалог-96" по компьютерной лингвистике и ее приложениям, Пущино, 4-9 мая 1996 г. – М., 1996. – С. 192-198.

153. Пелипенко А.А., Яковенко И.Г. Культура как система. – М.: Изд-во «Языки русской культуры», 1998. – 376 с.

154. Петелина Е.С. Некоторые особенности речевых актов похвалы и лести // Синтагматический аспект коммуникативной семантики: Сб. науч. тр. - Нальчик: Изд-во Кабардино-Балкарск. ун-та, 1985. - С. 150-154.

155. Пищальникова В.А., Дмитриева Н.Л. Конвенциональный стереотип: сущность, структура, функционирование // Политический дискурс в России – 2: Материалы раб. совещ. (Москва. 29 марта 1998 года) /Под ред. Ю.А. Сорокина и В.Н. Базылева. – М.: Диалог-МГУ, 1998. – С. 66–71.

156. Плуцер-Сарно А. «Ритуал» и «миф» в современной политике // Logos. – М., 2000. - №2. – С. 14-21.

157. Почепцов Г.Г. О коммуникативной типологии адресата // Речевые акты в лингвистике и методике: Сб. науч. тр. - Пятигорск: Изд-во ПГПИИЯ, 1986. - С. 10-17.

158. Почепцов Г.Г. Теория коммуникации. – М.: Рефл Бук Ваклер, 2001

159. Протанская Е.С. Ритуальность в системе ценностного (нравственного) самоопределения культуры // Ритуальное пространство культуры. – Материалы международного форума 26 февраля – 7 марта 2001г. – Спб.: Изд-во Санкт-Петербургского философского общества, 2001

160. Прохоров А.И., Эдьбур Р.Э. Особенности ролевого общения в процессе управленческой деятельности. Учеб. пособие. – Рига, 1975. – 39с.

161. Пушкин А.А. Способ организации дискурса и типология языковых личностей // Язык, дискурс и личность: Межвуз. сб. науч. тр. / Редкол.: И.П.Сусов и др. - Тверь: Твер. гос. ун-т, 1990. - С. 50-59.

162. Ревзина О Г. Язык и дискурс // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. –1999. –№1. – С. 25–33.

163. Ритуальное пространство культуры. – Материалы международного форума 26 февраля – 7 марта 2001г. – Спб.: Изд-во Санкт-Петербургского философского общества, 2001

164. Родыгина Л.Н. Социально-психологические характеристики процесса принятия роли: (В ролевой игре взрослых). Автореф. дис. … канд. психол. наук / МГУ им. М.В. Ломоносова. – М., 1985. – 17 с.

165. Розеншток-Хюсси О. Бог заставляет нас говорить / Составл., пер. с нем. и англ., послесловие и коммент. А.И.Пигалева. - М.: Канон+, 1997. - 288 с.

166. Розеншток-Хюсси О. Речь и действительность / Пер. с англ. - М.: Лабиринт, 1994. - 216 с.

167. Романов А.А. Системный анализ регулятивных средств диалогического общения. - М.: Ин-т языкознания АН СССР, 1988. - 183 с.

168. Романова Е.Г. Ритуальные действия и ритуализованные перформативы // Ритуальное пространство культуры. – Материалы международного форума 26 февраля – 7 марта 2001г. – Спб.: Изд-во Санкт-Петербургского философского общества, 2001

169. Свойкин К. Б. Смысловая диалогическая конвергенция текста в научной коммуникации (на материале английских текстов). – Дисс. … канд. филол. наук. – Саранск, 1998

170. Седов К.Ф. Внутрижанровые стратегии речевого поведения: “ссора”, “комплимент”, “колкость” // Жанры речи. - Саратов: Изд-во ГосУНЦ “Колледж”,1997. - С. 188-195.

171. Седов К.Ф. Становление структуры устного дискурса. Прагмалингвистический аспект // Филология: Сб. науч. статей. - Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1996. - С. 105-110.

172. Семьянова А.Ю. История дипломатического права России до конца XIX века. – Автореферат диссертации кандидата юридических наук. – Казань, 2001. – 16с.

173. Серль Дж.Р. Классификация иллокутивных актов// Новое в зарубежной лингвистике. М.,1986, Вып.17.

174. Серль Дж.Р. Косвенные речевые акты // Новое в зарубежной лингвистике. М.,1986, Вып.17.

175. Серль Дж.Р. Что такое речевой акт? // Новое в зарубежной лингвистике. М.,1986, Вып.17.

176. Серль Дж.Р., Вандервекен Д. Основные понятия исчисления речевых актов // Новое в зарубежной лингвистике. М.,1986, Вып.18.

177. Смолякова В.В. Имидж политического лидера в структуре коммуникативного пространства // Вестн. Моск. Ун-та. Сер. 18. Социология и политология. 2000. – №2. – С.102-108.

178. Соловьева А.К. О некоторых общих вопросах диалога // Вопросы языкознания. - 1965. - № 6. - С. 103-110.

179. Сорокин Ю.А. Статус факта (события) и оценки в текстах массовой коммуникации // Политический дискурс в России – 4: Материалы раб. совещ. (Москва, 22 апреля 2000 года) // Под ред. Ю.А. Сорокина и В.Н. Базылева. – М.: Диалог-МГУ, 2000. – С. 89–101.

180. Сорокин Ю.А., Тарасов Е.Ф., Шахнарович А.М. Теоретические и прикладные проблемы речевого общения. – М.: Наука, 1979. – 328с.

181. Степанов Ю.С. Закон // Константы: Словарь русской культуры. – М.: Академический проект, 2001

182. Степанов Ю.С. Между системой и текстом - дискурс // Степанов Ю.С. Язык и метод. К современной философии языка. - М.: Языки русской культуры, 1998. - С. 655-688.

183. Стернин И.А. Понятие коммуникативного поведения и проблемы его исследования // Стернин И.А. (ред.) Русское и финское коммуникативное поведение. Вып.1 Воронеж, 2000, 4–20.

184. Стросон П.Ф. Намерение и конвенция в речевых актах// Новое в зарубежной лингвистике. М.,1986, Вып.17.

185. Сусов И.П. Деятельность, сознание, дискурс и языковая система // Языковое общение. Процессы и единицы: Межвуз. сб. науч. тр. / Калининск. гос. ун-т. - Калинин, 1988. - С. 7-13.

186. Сухих С.А. Аспект отношения в диалоге // Высказывание и дискурс в прагмалингвистическом аспекте: Сб. науч. трудов / Отв. ред. Г.Г.Почепцов. - Киев: КГПИИЯ, 1989. - С. 89-94.

187. Сухих С.А. Структура коммуникантов в общении // Языковое общение. Процессы и единицы: Межвуз. сб. науч. тр. / Калининск. гос. ун-т. - Калинин, 1988. - С. 22-29.

188. Сухих С.А., Зеленская В.В. Прагмалингвистическое моделирование коммуникативного процесса. - Краснодар: Изд-во КубГУ, 1998. - 160 с.

189. Сухих С.А., Зеленская В.В. Репрезентативная сущность личности в коммуникативном аспекте реализаций: Учеб. пособие. - Краснодар: Изд-во Кубан. гос. ун-та, 1997. - 72 с.

190. Тайлор Э.Б. Первобытная культура. (Библиотека атеистической литературы) Пер. с англ. – М.: ИПЛ, 1989. – 574с.

191. Таранцей Ю. Средства установления контакта в русском, английском и американском общении // Cтернин И.А. (ред.) Речевое воздействие. № 1(1). Воронеж,1998, 15–17.

192. Тарасов Е.Ф. К построению теории речевой коммуникации // Сорокин Ю.А., Тарасов Е.Ф., Шахнарович А.М. Теоретические и прикладные проблемы речевого общения. - М.: Наука, 1979. - С. 5-147.

193. Тарасов Е.Ф. Социологические аспекты речевого общения. – М., 1969. – 245 с.

194. Тарасова И.П. Структура личности коммуниканта и речевое воздействие // Вопросы языкознания. - 1993. - № 5. - С. 70-82.

195. Тер-Минасова С.Г. Язык и межкультурная коммуникация. – М.: Слово, 2000. – 264с.

196. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. (Исследования в области мифопоэтического). – М., 1995

197. Трескова С.И. Язык и массовая коммуникация в США // Язык как средство идеологического воздействия. – М., 1983. – С. 183-204.

198. Трошина Н.Н. Тема национально-культурной идентичности в дискурсе масс-медиа // Этнокультурная специфика речевой деятельности: Сб. обзоров / РАН. ИНИОН. Центр гуманит. науч.-информ. исслед. – М., 2000. – С. 64-89.

199. Ушакин С.А. Речь как политическое действие // Полис. – 1995. – №5. – С. 142–153.

200. Ушакова Т.Н., Павлова Н.Д., Зачёсова И.А. Речь человека в общении. - М.: Наука, 1989. - 192 с.

201. Федорин С.Э. Роль философской методологической рефлексии в исследованиях ритуальных действий // Ритуальное пространство культуры. – Материалы международного форума 26 февраля – 7 марта 2001г. – Спб.: Изд-во Санкт-Петербургского философского общества, 2001

202. Фёдорова Л.Л. Типология речевого воздействия и его место в структуре общения // Вопросы языкознания. - 1991. - № 6. - С. 46-50.

203. Федосюк М.Ю. Исследование средств речевого воздействия и теория жанров речи // Жанры речи. - Саратов: Изд-во ГосУНЦ “Колледж”, 1997a. - С. 66-88.

204. Федосюк М.Ю. Нерешенные вопросы теории речевых жанров // Вопросы языкознания. - 1997b. - № 5. - С. 102-120.

205. Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. – М., 1997

206. Фрэзер Дж. Золотая ветвь: исследование магии и религии. – М.: ИПЛ, 1980. – 832с.

207. Фурманова В.П. Межкультурная коммуникация и преподавание иностранных языков // Россия и Запад: диалог культур. - М.: МГУ, Центр по изучению взаимодействий культур, 1996. - С. 236-242.

208. Фурмановская Н.И. Речевой этикет и культура общения. – М., 1989

209. Хейзинга Йохан. Homo Ludens (Человек играющий). – М: ЭКСМО-Пресс, 2001. – 340с.

210. Хомяков В.А. Теория речевых актов и социальная лингвистика // Прагмалингвистическая интерпретация и планирование дискурса: Тезисы совещания-семинара. - Пятигорск: Изд-во Пятигорск. пед. ин-та ин. языков, 1991. - С. 11-14.

211. Цивьян Т.В. К некоторым вопросам построения языка этикета // Труды по знаковым системам. – Тарту, 1965

212. Чертов Л.Ф. Ритуал как форма семиотизации пространства // Ритуальное пространство культуры. – Материалы международного форума 26 февраля – 7 марта 2001г. – Спб.: Изд-во Санкт-Петербургского философского общества, 2001

213. Шаманизм. – Минск: Плопресс, 2002. – 416с. – (По ту сторону)

214. Шаховский В.И. Категоризация эмоций в лексико-семантической системе языка. - Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 1987. - 192 с.

215. Шаховский В.И. Эмотивный компонент значения и методы его описания: Учеб. пособие к спецкурсу. - Волгоград: Изд-во ВГПИ им. Серафимовича, 1983. - 96 с.

216. Шаховский В.И. Эмоциональные культурные концепты: параллели и контрасты // Языковая личность: культурные концепты: Сб. науч. тр./ ВГПУ, ПМПУ. - Волгоград - Архангельск: Перемена, 1996. - С. 80-90.

217. Шмелёва Т.В. Кодекс речевого поведения // Русский язык за рубежом. - 1983. - № 1. - С. 72-77.

218. Шмелёва Т.В. Модель речевого жанра // Жанры речи. - Саратов: Изд-во ГосУНЦ “Колледж”, 1997. - С.88-98.

219. Шмелёва Т.В. Речевой жанр: опыт общефилологического осмысления // Collegium. - 1995. - № 1-2. - С. 57-65.

220. Шрейдер Ю.А. Ритуальное поведение и формы косвенного целеполагания // Психологические механизмы регуляции социального взаимодействия. – М., 1979

221. Шугуров М. В. Ритуальное трансцендирование: герменевтическое измерение // Ритуальное пространство культуры. – Материалы международного форума 26 февраля – 7 марта 2001г. – Спб.: Изд-во Санкт-Петербургского философского общества, 2001

222. Элиас Норберт. О процессе цивилизации: социогенетические и психогенетические исследования. – ТТ. I-II. – М.-Спб.: Университетская книга, 2001. –Т. I – 332с.; Т. II – 382с.

223. Ястрежембский В.Р. Ритуальная коммуникация // Проблемы эффективности речевой коммуникации. – М., 1989

224. Austin J. How to do things with words. Oxford,1962.

225. Ballmer T., Brennenstuhl W. Speech Act Classification: A Study in the Lexical Analysis of English Speech Activity Verbs. - Berlin: Springer, 1981. - 274 p.

226. Bourdieu P. Language and Symbolic Power. – Cambridge (Mass.): Harvard Univ. Press, 1991. – 301 p.

227. Brown G., Yule G. Discourse Analysis. - Cambrige: Cambrige Univ. Press,

228. Brown P., Levinson S. Universals in language usage: politeness phenomena // Goody E.N. Questions and Politeness. Cambridge,1978.

229. Burke K. Language as Symbolic Action. – Berkeley, CA: Univ. of California Press, 1966. – 514 p.

230. Chaika E. Language: the Social Mirror. – Cambridge: Newbury, 1989. – 274 p.

231. Chomsky N. Language and Politics. – Montreal and New York: Black Rose Books, 1988. – 638 p

232. Clark H.H. Four Dimensions of Language Use // The Pragmatic Perspective: Selected Papers from the 1985 International Pragmatics Conference. J.Verschueren et al. (Eds.). - Amsterdam, 1987. - P.9-25.

233. Clark H.H., Carlson T.B. Hearers and Speech Acts // Language 58. - 1982. -

234. Coffre Marguerite du L'Art de la table. - Editions de l'Homme, 1975, 190 pp.

235. Cohen А. D. Speech Acts. //Sociolinguistics and Language Teaching (edit. by S. L. McKay, N. H. Hornberger) – Cambridge University Press – 1996. – 484p. – P.383-420

236. Coser, R.L. In Defense of Modernity: Role Complexity a. Individual Autonomy/ – Stanford (Cal.): Stanford univ. press, 1991. – 199p.

237. Crystal D. The Cambridge Encyclopedia of the English Language. – Cambridge University Press, 1995. – 489 p.

238. Dance F.E. The Concept of Communication // Journal of Communication. –№ 2. - P. 332-371.

239. Diamond J. Status and Power in Verbal Interaction: a Study of Discourse in a Close-knit Social Network. – Amsterdam, Philadelphia, 1996. – 182p.

240. Dijk T.A. vanStudies in Pragmatics of Discourse. The Hague,1981.

241. Diplomatic and Consular Relations and Protocol, US External Affairs. -1984, 35 pp.

242. Dournon J.Y. La correspondance pratique. - Le livre de poche, Hachette, 1974, 437 pp.

243. Dussault Louis Le Protocole Instrument de communication. - Protos et Louis Dussault, 1er trimestre 1995

244. Edelman M. Constructing the Political Spectacle. – Chicago: University of Chicago Press, 1988. – 137 p.

245. Edelman M. Political Language: Words that Succeed and Policies that Fail. – New York: Academic Press, 1977. – 164 p.

246. Edelman M. The Symbolic Uses of Politics. – Urbana: University of Illinois Press, 1964. – 164 p.

247. Evans D.A. Situations and Speech Acts. Toward a Formal Semantics of Discourse. – NY, London, 1985. – 211p.

248. Fairclough N. Critical Discourse Analysis: The Critical Study of Language. - London: Academic Press, 1995.

249. Fairclough N. Discourse and Social Change. - Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1992.

250. Ferris Shem.Global Village Etiquette. - In: Protocol Professionals, Inc. – Collection of Articles. - N.Y., 2001. – pp. 78-89

251. Ferris Shem. Observing Proper Protocol in Morocco. - In: Protocol Professionals, Inc. – Collection of Articles. - N.Y., 2001. – pp. 213-256

252. Ferris Shem. Observing Proper Protocol in France. - In: Protocol Professionals, Inc. – Collection of Articles. - N.Y., 2001. – pp. 205-214

253. Fortin-Jacques Marcelle, Le savoir-vivre d'aujourd'hui. - Editions de l'Homme, Montr&eacute;al, 1977, 187 pp.

254. Fraser N. Rethinking The Public Sphere. // C.Calhoun (ed.) Habermas and the Public Sphere MIT Press,1992, 109–142.

255. Fraser N. Unruly Practices: Power, Discourse and Gender in Contemporary Social Theory. Polity Press,1989.

256. Freska Ede, Kulcsarz Zsuzsanna.Social Bounding in the Modulation of the Psychology of Ritual Trance // Ethos, 17:1, March. – 1989. – P. 70-87

257. Gandouin Jean Guide du protocole et des usages, Stock Editions, 1972, 491 pp.

258. Goffman E. Frame Analysis: An Essay on the Organization of Experience. – Cambridge: Harvard Univ. Press, 1974. – 586 p.

259. Grice H.P. Meaning // Philosophical review. N.Y.,1957, No.66.

260. Guidelines on Diplomatic Courtesy in Geneva. – United Nations Office at Geneva (UNOG): http://www.unog.ch/protocol/guide/htm

261. Gutenberg N. Orality and Public Discourse/ On the Rhetoric of Media and Political Communication // Aspects of Oral Communication. – B.; N.Y., 1995. – p. 322-339.

262. Harris Z.S. Discourse analysis // Language. - 1952. - Vol. 28. - P. 1-30; 474-494.

263. Hatim B., Mason I. Discourse and the Translation. L.,1990.

264. Haverkate H. Speech Acts, Speakers, and Hearers: Reference and Referential Strategies in Spanish. – Amsterdam, Philadelphia: Benjamin, 1984. – 142 p.

265. Horner W.B. Text Act Theory. L.,1975.

266. Horrocks, J.E., Jackson D.W. Self and Role. A Theory of Self-process and Role Behavior. – Boston, Mifflin, 1972. –227 p.

267. Kreckel M. Communicative Acts and Shared Knowledge in Natural Discourse. - London: Academic Press, 1981. - 316 p.

268. Lahiff James M., Penrose John M. Business Communication: Strategies and Skills. – 5^th Ed. – Prentice Hall, Upper Saddle River, N.J., 2001. – 680p.

269. Language and Power/ Ed. by Cheris Kramarae et al. – Beverly Hills etc.: Sage, cop. 1984. – 320p.

270. Lewis Richard D. When Cultures Collide: Managing Successfully across Cultures. – London: Nicholas Brealey Publishing, 1996. – 450p.

271. McCassree Mary Jane, Innis Pauline The Complete Handbook of Diplomatic, Official and Social Usage. - Prentice Hall Inc., 1998. – 450pp.

272. McQuail D. Mass Communication Theory. – London: Sage Publications, 1996. – 345 p.

273. Measures Howard Styles of Address (A Manual of Usage in Writing and in Speech). - MacMillan Co. of Canada, 1969, 161 pp.

274. Millet Joyce. Chinese Etiquette and Protocol. – In: Protocol Professionals, Inc. – Collection of Articles. - N.Y., 2001. – pp. 34-58

275. Munch R. Die Struktur der Moderne, Grundmuster und differentielle Gestaltung des institutionallen Aufbaus der Modernen Gesellschaften. - Frankfurt: Suhrkamp, 1984. - 319 S.

276. New Complete Book of Etiquette (The Guide to Gracious Living), Amy Vanderbilt's Double Day and Company, Inc. N.Y., 1972, 929 pp.

277. Olson Nancy J. Protocol – An Essential Guide. – EDC Publications, Jacksonville, Florida, 2002. – 300pp.

278. Personality, Roles, and Social Behavior. / Ed. by Ickes W. a. Knowles E.S. – N.Y. etc.: Springer-Verb, 1982. – 362 p.

279. Plutchow Herbert. An Anthropological Perspective on the Japanese Tea Ceremony. – In: Anthropoetics. – Issue 5. – Vol. 1 (Spring/Summer), 1999.

280. Post Elizabeth L. Emily Post's Etiquette, A Guide to Modern Manners. - Harper and Row Publishers, N.Y. 1984, 982 pp.

281. Pragmalinguistics: Theory and Practice / Ed. by Jacob L. Mey. – The Hague etc.: Mouton, cop. 1979. – 444 p.

282. Rehbein J. Ausgewälte Aspekte der Pragmatik // Sociolinguistics - Soziolinguistik. An international Handbook of the Science of Language and Society. U.Ammon et al. (Eds.).- Vol. 2. - Berlin: der Gruyter, 1988. - S. 1181-1195.

283. Robinson W.P. Language and Social Behavior. – Harmondsworth, 1972. – 223 p.

284. Role Theory: Concepts and Research / Ed. by Biddle B.J. a. Thomas E.J. – Huntington (N.J.): Krieger, 1979. – 453 p.

285. Ross R.S. Speech Communication: Fundamentals and Practice. - 2^nd Ed. – Englewood Cliffs (N.Y.), 1970. – 567p.

286. Satow Ernest A Guide to Diplomatic Practice. - Longman's Green and Co. Limited, London, 1964, 510 pp.

287. Schaefer R.T. Sociology. - New York: McGraw-Hill, 1989. - 694 p.

288. Schiffrin D. Approaches to Discourse. - Oxford; Cambridge Mass: Basil Blackwell, 1994.

289. Schiffrin D. Conversational Analysis // Linguistics: The Cambridge Survey. - Vol.4. - Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1988. - P. 251-276.

290. Schiffrin D. Discourse markers. - Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1987.

291. Searle J.R. Indirect Speech Acts // Syntax and Semantics 3. Speech Acts. - New York: Academic Press, 1975. - P. 59-82.

292. Serres Jean Manuel pratique de protocole. - Editions de l'Arquebuse & Eacute, Vitry-le-Franccedil; ois, 1965, 543 pp.

293. Sharp Paul. Modern Diplomacy: The Problem of Diplomatic Representation. – DiploBooks, N.Y., 2002. – 450pp.

294. Sociology: Contemporary Readings, 2nd ed. / Ed. by J.Stimson and A.Stimson. - Itasca, IL.: F.E.Peacock Publishers, 1986. - 402 p.

295. Spolsky B. Sociolinguistics / Series Editor H.G.Widdowson. - Oxford: Oxford Univ. Press, 1998. - 128 p.

296. State Protocol of the Russian Federation. – The Protocol of the President of the Russian Federation. – http://www.gov.ru

297. Status Generalization: New Theory and Research / Ed. by Webster M., Jr., Foschi M. – Stanford (Cal.): Stanford univ. press, 1998. – 536 p.

298. Stubbs M. Discourse Analysis: The Sociolinguistic Analysis of Natural Language. - Oxford: Blackwell, 1983. - 272 p.

299. Tabari Keyvan. The Legal Context of International Commerce. - In: Protocol Professionals, Inc. – Collection of Articles. - N.Y., 2001. – pp. 22-30

300. Troubridge Laura, Clay Richard The Book of Etiquette, (The Chaucer Press), Limited, Suffolk, Great Britain, 1965, 475 pp.

301. Van Dijk T.A. Principles of critical discourse analysis // Discourse and Society, 1993. - Vol. 4(2). - P.249-283.

302. Visser Margaret The Rituals of Dinner. - Harper Collins, Toronto 1991, 432 pp.

303. Widdowson H.G. Linguistics, 3d ed. / Series Editor H.G.Widdowson. - Oxford: Oxford Univ. Press, 1997. -134 p.

304. Wierzbicka A. Lingua Mentalis: The Semantics of Natural Language. - Sydney: Academic Press, 1980. - 367 p.

305. Wood John, Serres Jean Diplomatic Ceremonial and Protocol: Principles, Procedures and Practice. - Columbia University Press, 1974. – 546pp.

306. Wunderlich D. Metodological Remarks on Speech Act Theory // Speech Act Theory and Pragmatics. J.R.Searle (Ed.). - Dordrecht etc: Reidel, 1980. - P. 291-312.

307. Yule G. Pragmatics, 2nd ed. / Series Editor H.G.Widdowson. - Oxford: Oxford Univ. Press, 1996. - 138 p.

308. Zurcher L. A. Social Roles: Conformity, Conflict and Creativity. – Beverly Hills etc.: Sage publ., 1983. – 295p.

Лексикографические источники

2. The Random House Dictionary of Contemporary English. – The Unabridged Edition. – Ed. By J. Stein. – N.Y.: Random House, 1973-1997. – 2059p. 3. Англо-русский дипломатический словарь (под общим руководством В.С.… 4. Русско-английский дипломатический словарь (под общим руководством В.С. Шах-Назаровой и др.). – М.: Русский язык,…

Интернет-источники дипломатических документов

И примеров протокольной коммуникации

1. www.usgovernment.gov

2. www.diplomat.com

3. www.usatoday.com

Приложения

Схема I

АЛГОРИТМ РИТУАЛИЗАЦИИ СОБЫТИЙНОГО КОНТИНУУМА

  Схема II

АЛГОРИТМ РЕАЛИЗАЦИИ РИТУАЛЬНОЙ КОММУНИКАЦИИ

                                    … Схема III

СЕМИОТИЧЕСКАЯ СТРУКТУРА ДИСКУРСА ДИПЛОМАТИЧЕСКОГО ПРОТОКОЛА США

  PROTOCOL FOR THE MODERN DIPLOMAT