Кубанские сказы: Краснодарское книжное издательство; Краснодар; 1968

Василий Алексеевич Попов

КУБАНСКИЕ СКАЗЫ

 

 

 

Кубанские сказы: Краснодарское книжное издательство; Краснодар; 1968

Сканирование и вычитка: Syrchik (syrchyk@rambler.ru), 10.01.2013

 

 

Василий Алексеевич Попов

КУБАНСКИЕ СКАЗЫ

 

 

Сказы деда Афанасия

Верный путь Чабрец Лебяжий остров

Сказы деда Аслана

Джедал Своенравная гуаше Сказ о шапсугских девушках

Сказы деда Афанасия

 

 

Сказ о хитром пане

Было это, когда казаки снаряжали свои челны в далекий путь к кубанской земле. В ту пору на Днестровском лимане целый казачий городок вырос. Сотни… Весело было на сердце у казаков. Разведчики, что побывали на далекой Кубани,… Вечерами долго засиживались казаки у костров и вслух мечтали о будущей жизни…

Верный путь

Было это очень давно, когда только-только причалили узкогрудые казацкие челны к кубанским берегам. Вышли казаки на берег, оглянулись по сторонам, и… — Здесь, видать, станицу будем ставить! — сказал дед Тимофей, старый сечевик,… Рядом с Тимофеем стояло трое молодых казаков-побратимов — тоже храбрых бывалых воинов.

Чабрец

 

Казак Иван Чегода покидал берега родной Кубани. Все дальше и дальше уносил его конь, и топот копыт погони замолк в знойной полуденной тишине. Впереди синели горы, под ногами коня стлался яркий ковер цветущей степи, а позади… Позади осталась Кубань, развалины родного хутора, дым и пламя пожара. Как горячий ветер-суховей, налетели на хутор турецкие орды. Вспыхнули казацкие мазанки, засверкали кривые сабли… Увидел Иван Чегода, что все казаки легли под турецкими саблями, попытался пробиться на север. Но когда целая сотня турок преградила ему путь, он повернул своего коня и поскакал на юг, к далеким горам.

Вот уже кончается степь. Хмурые дубовые леса неласковым шепотом встречают казака. И тогда придержал Иван Чегода коня, нагнулся с седла и сорвал кустик степного чабреца — низкой скромной травки с алыми цветочками и сладким запахом. Такой же чабрец рос на берегу Кубани, у родного хутора, и мать-старуха часто посыпала им чистый глиняный пол хаты. А хуторские девчата любили вплетать пахучий чабрец в венки, когда шли под вербы, на гулянку. Понюхал казак траву, бережно положил ее за пазуху и въехал в лес. И начало казаться Ивану, что и великаны-дубы, и скромная травка шепчут одно и то же:

— Казак! Негоже оставлять родную землю. Почему ты здесь, а не с товарищами. Трус!

— Я не трус! — закричал казак. — Смотри: моя сабля в турецкой крови! В пороховнице не осталось пороху, я его в бою с врагами извел!

Но дубрава шептала:

— Негоже бросать родную землю врагу! Трус!

Замолчал казак, низко к гриве коня опустил свою голову, и тоска жесткой рукой сжала его сердце.

Так всю ночь ехал он по лесам и ущельям, поднимаясь все выше в горы. А когда утренняя заря кровью залила белые вершины гор, за перевалом встретил Иван Чегода воинов в бурках и черных, как ночь, папахах. Впереди ехал седой длинноусый старик с зоркими глазами и горбатым носом. Ярко-красная бархатная шапочка, осыпанная самоцветными камнями, прикрывала седые кудри, расшитый золотом плащ вился по ветру, дорогая сабля билась о стремена.

— Кто ты? — крикнул старик Ивану.

Ничего не ответил казак, только остановил коня и взглянул на старика тяжелым свинцовым взглядом. Тогда выехали вперед два рослых воина в бурках и, выхватив шашки, закричали:

— Кто ты? Отвечай нашему полководцу или сейчас твоя голова скатится с плеч!

Молчал казак. Черная тоска сковала его тело, и все равно было ему — жить или умереть.

— Кто ты?! Отвечай, о трус, от страха растерявший слова! — снова крикнули воины.

— Я не трус! — простонал казак и, выхватив саблю, пришпорил коня.

Вскинул усталую голову резвый кубанский конь, захрапел и рванулся навстречу воинам. Скрестились и засверкали сабли. Умело и ловко владели клинками люди в черных папахах, но не было в их руках отчаянной силы и ярости. Долго звенели, скрещиваясь, клинки… Но вот широко взмахнул саблей казак, выбил оружие из рук воинов и остановил коня — мрачный и могучий, как горная гроза. Закричали от негодования остальные воины в бурках, сверкнули в лучах молодого солнца десятки клинков, но старик засмеялся и велел спрятать сабли.

— Добрый воин! — сказал он Ивану. — Мне нужны острые сабли и крепкие руки, чтобы бить турок… Спрячь саблю, пришелец, и садись с нами на ковер! Пусть кубок доброго карталинского вина разгонит твою печаль…

Иван Чегода слез с усталого коня и присел на мягкий ковер, развернутый воинами. Смуглолицый юноша поднес ему окованный серебром турий рог, наполненный душистым вином.

— Может быть, теперь, за дружеской трапезой, ты поведаешь нам, кто ты и откуда? — ласково спросил старик.

— Я — кубанский казак Иван Чегода… Была у меня земля родная, любимая, была мать-старушка, была дивчина кареглазая, а сейчас ничего нет, бобыль я! Сожгли мое счастье проклятые турки!

— У нас общая дорога и одни враги, — сказал старик. — Русские воины и воины солнечной Картли не один раз плечом к плечу стояли против турок. Езжай с нами в Картли — там найдешь себе вторую Родину. Там собирается войско на борьбу с турками…

То ли от сладкого крепкого вина, то ли от ласковых слов седоволосого военачальника, но повеселел Иван Чегода.

…Как янтарные зерна в четках, один к одному вязались дни. И вскоре далеко по турецкой земле, вплоть до голубого Трапезунда, гремело грозное имя Ивана Чегоды. Самые отважные турецкие воины бледнели и поворачивали назад коней, когда на них мчался хмурый, светлоусый воин в богатой одежде и золоченом шлеме. Много побед одержал молодой сотник грузинского войска. Он научил подчиненных ему воинов змеями красться в кустах к вражьему стану. Он первый несся на коне в атаку, и никто не мог остановить его. Богатые одежды, лихих арабских скакунов, дворец, украшенный алыми багдадскими коврами, подарил герою-кубанцу грузинский полководец. Но никогда не улыбался Иван Чегода, всегда холодны и страшны были его ледяные глаза. И слуги не раз видели, как богатырь, уединившись в дальней комнате своего дворца, открывал золотой ларец, доставал оттуда пучок сухой, невиданной в этих краях травы, шептал тихие, ласковые слова о кубанской земле и плакал над сухим кустиком:

— Почему он не пахнет? Куда девался его степной медвяный запах?

И не могли понять люди: зачем было нужно нюхать сухую траву, когда кругом столько ярких, пахучих цветов!

И опять луна и солнце отсчитывали сутки и месяцы.

Однажды в тихий весенний вечер, когда воздух был сладким от дыхания роз, Иван Чегода, запершись в дальней комнате своего дворца, снова открыл золотой ларец. Оттуда пахнуло крепким, густым, горячим запахом весенней кубанской степи. И тут впервые заметили слуги радостную улыбку на лице грозного Ивана Чегоды. Они широко раскрыли глаза от удивления, когда любимец старого князя сорвал с себя драгоценные одежды, надел синие выцветшие шаровары, рубашку, расшитую скромным узором, и заломленную назад старую шапку. Потом он снял со стены шашку в черных потертых кожаных ножнах, взял длинное ружье, палочку свинца и рог, полный пороха. Веселый, улыбающийся, он сам пошел в конюшни и, пройдя мимо дорогих арабских скакунов, заседлал кубанского косматого коня. А когда Иван Чегода выехал за ворота дворца, слуги услышали, что он поет громкую песню, широкую и бурную, как горная река…

Вот и опушка дубравы. Вековые дубы шепчут молодыми листьями что-то ласковое и приветное. Яркая, зеленая, усыпанная разноцветными искрами цветов, дымится под солнцем весенняя степь. Жадно всматривается в нее казак, нагибается с коня. Но нигде не видно низкой пахучей травки-чабреца. Только старый сухой кустик шелестит под рубахой у сердца и дарит пьянящий аромат.

У степной балки навстречу казаку выехало трое людей в оборванных свитках и облысевших папахах.

— Куда едешь, хлопец?! Там турки! — угрюмо сказали они.

— Еду на Кубань, на родную землю… Зовет она нас, чтобы освободили мы ее от врага, — ответил Иван Чегода и достал из-за пазухи сухой чабрец.

Жадно вдохнули казаки родной запах и молча поехали за Иваном. И один из них сказал:

— Уж год я не видел чабреца! Не растет он больше в нашей степи…

Все ближе и ближе берега бурной Кубани. Все новые и новые люди выходят из плавней, из степных балок, из развалин сгоревших хуторов.

— Куда путь держите? — спрашивают они.

— Отбивать родную землю идем!

И все больше и больше коней ступают по следам Иванова скакуна.

Вечер махнул синим крылом, когда почуяли казацкие кони сладкую кубанскую воду. Впереди на берегу забелели шатры турецкого войска.

— Не отдохнуть ли перед боем, Иван? — спросил один из казаков. — Кони шли целый день и устали!

— Нет! Кони чуют кубанскую воду и рвутся вперед!

— Не отдохнуть ли нам, Иван? — спросил другой. — Притомились казаки, ведь целый день под солнцем ехали!

— Нет! Прохладный ветер кубанский освежит нас!

— Не остановиться ли нам, Иван? Темнеет уже! — сказал третий.

— Нет! Скоро месяц взойдет, и Кубань, как зеркало, его лучи на берег отразит!

Загудели трубы в турецком лагере. Выбежали янычары, вскочили в седла делибаши, замелькали факелы. Но не видны им были в сумрачной степи казаки, только топот копыт слышался. А Кубань своими волнами, как серебряной чешуей, отразила лучи молодого месяца и осветила турецкий лагерь. Свежий ветер примчался с реки и сырым туманом до костей пронизал турок.

Грозой налетела казачья лава.

— Чегода-паша! — закричали турки, увидев переднего всадника, и сабли начали падать у них из рук.

Напрасно турецкий паша пытался грозными окриками воодушевить своих воинов. Напрасно с визгом бросались на казаков разъяренные делибаши. Ничто не могло остановить казаков. Молниями сверкали их сабли, гремели ружья, все теснее сжималось казачье кольцо вокруг турецкого лагеря.

— Вперед! С нами аллах! — вскричал турецкий паша и с отборными воинами ринулся на казаков.

Казалось, еще один момент — и прорвет паша смертоносное кольцо казачьих сабель. Но вдруг вырос на его пути хмурый всадник с обнаженной шашкой.

— Вперед, казаки! С нами Родина! — громким голосом крикнул всадник, и турок узнал в нем Ивана Чегоду.

— Вот тебе, гяур! — взвизгнул паша и опустил кривую саблю.

Но Чегода ловко отвел удар, размахнулся и срубил турецкому паше голову.

Завыли турки от отчаяния, повернули назад и стали бросаться в Кубань…

В ту ночь тысячи их навсегда полегли на кубанской земле, а остальные потонули в бурных водах реки.

После боя усталые казаки сладко уснули на зеленой траве, у родной Кубани.

А утром, когда горячее солнце начало лить росу и умылось в холодной реке, они проснулись от жаркого медвяного запаха. Тысячи кустиков невысокой травки с мягкими листиками и красноватыми мелкими цветочками расцвели вокруг них, слали свой нежный аромат и ласковый шорох.

С тех пор, отправляясь в поход, всегда берут с собой казаки сухие пахучие веточки родного чабреца.

 

Лебяжий остров

Молодой казак Петро Сероштан первый раз шел в разведку. Утром заметили девчата турецкий челн в плавнях, сообщили атаману, а тот велел Сероштану… — Берегись, — шептали камыши. — Не ходи, — чавкала под ногами земля.

Сказ о Цветке-Дождевике

О молодом казаке Грицко Коломийце и чудесном Цветке-Дождевике до сих гор поют на Кубани добрые песни и рассказывают задумчивые сказы. Но правда это… Сказывают, жил в одной кубанской станице молодой казак Грицко Коломиец, смелее… Жил Грицко один-одинешенек в маленькой хатке на самом краю станицы. Всех родственников его — и отца, и мать, и братьев…

Знатный дядюшка

Думается мне, что земля не знала более вредного человека, чем Тихон Лихолуп, который когда-то атаманствовал в нашей станице. Собой он был маленький,… Когда наступала пора выбирать станичного атамана, надевал Лихолуп на себя… — Когда же ты мне долг отдашь? Или ждешь, чтобы я худобу твою описал да надел забрал?

Кочеты генерала Суворова

Душно летом в кубанской степи. Никнут, клонятся к земле тяжелые пшеничные колосья, опускает листы подсолнух. Горячей серой лентой тянется дорога, и… И вдруг встречается тихая речка, точно задремавшая от жары. По ее берегам… — Что за станица? — спросит отдохнувший путник, напившись в какой-нибудь хате холодного молока, смыв с себя дорожную…

Как казак Наполеона в плен брал

Маленькая тихая речка, как серебряный наборный пояс, протянулась через луг. Она блестела под солнцем, но там, где падали тени редких облаков, на… Молодой казак Семен Чепега еще раз посмотрел на березку и вздохнул. Далека… А здесь, на севере, все еще весна — нежная, пугливая, застенчивая. Ой, непохожи вы, подмосковные края, на кубанские!…

Чертов колодец

Жил на хуторе пан по фамилии Борзик. На кургане, над тихим Бейсугом, стоял его большой дом, крытый белым железом. До самой реки опускался панский… Да и выгон пан грозился отобрать. — Съезжу в Екатеринодар и высужу его у вас, — говорил пан. — Докажу, что этой землей деды мои владели… Лучше сейчас…

Правильный поручик

Было это в те годы, когда пытались заморские английские господа да султан турецкий прикарманить кубанскую землю. Как гадюки подлые, наползли в… В то время пришел сюда, на берега студеной Лабы, Тенгинский полк и начал… Строили солдаты хаты и мечтали о том, как хмельной весенней зорькой пройдут они с сохой по этой нетронутой степной…

Как Илья Журба казаком стал

Растет у нас на Кубани такой кустарник — лозняк. Как подует ветер, он ниже любой травы кланяется, а в тихую погоду — выпрямится, поднимет ветки и… Надо вам еще сказать, что был Убийвитер, как говорится, казак с головой и умел… В станице он делал все, что захочет, и страшился только одного — смеха. Стоило при атамане каким-нибудь казакам…

Девичьи слезы

Между нашей станицей и хутором Советским, в глубокой балке звенит и переливается холодный светлый родник Девичьи слезы. Выбегает родник из-под… И мало кто помнит, почему этот веселый холодный родничок зовется грустным… Старики рассказывают, что в давние времена была эта балка мертвой, сухой, поросшей седой полынью да колючим…

Как школа у нас была построена

До прихода Советской власти было у нас в станице три церкви, два трактира и одна школа на три класса. Да и ту школу построили с великим трудом.… — Не треба нам школы! Лучше божий храм обновить! А было в те годы так: как старики решат — так тому и быть. Если кто с ними спорить начнет — то растянут такого…

Сказ о пане Крикуне

Привольные, веселые у нас места. Хутор наш весь в садах утопает. А вокруг него, точно зеркала в зеленой оправе, тянутся рисовые чеки, дальше —… Станица наша чуть подальше, на буграх расположилась. А здесь — вековые камыши… Наверное, на всей Кубани не было станицы беднее и непригляднее нашей. Каждый год казачьи наделы затопляла рыжая едкая…

Сказ о пластунах

У самого въезда в нашу станицу, на крутом берегу Кубани, как часовой на посту, стоит Пластунский курган. По весне буйно цветут на нем степные травы… Похоронен в этом кургане простой казак-пластун Николай Недилько, о котором до… Было это в те годы, когда командовал русскими войсками на Кубани Александр Васильевич Суворов. Станица наша тогда…

Сказ о человеке, победившем Смерть

Бессилен человек перед смертью, — говорят люди. Были полководцы грозные, полмира они покоряли, а со смертью справиться не могли. Были богачи,… Но есть на свете Человек, который победил злую, беспощадную старуху —… С детских лет начал тот Человек бороться против насильников-угнетателей, что сидели на народной шее. Всего себя — и ум…

Сказ о казаке Иване Кочубее

Вырвавшись из душных горных теснин на широкий степной простор, ревет и пенится Кубань-река. Цветной скатертью степь расстилается, а далеко-далеко… Затерялся в этой степи небольшой хуторок. Хутор как хутор, каких немало на… На этом хуторе родился и вырос казак Иван Кочубей — казак как казак — стройный, яркоглазый, прокаленный щедрым…

Теплый камень

Рассказывают, что еще лет сорок тому назад не было здесь этих розовых скал. Был тогда на этом месте брод через реку Белую, а за ним горная дорога на… Когда сражались кубанские партизаны в гражданскую войну за нашу Советскую… Знали враги, что на хуторах живут семьи советских бойцов, что там помещается партизанский госпиталь, что оттуда идут…

Сказ о комиссаре Беликове

Это сейчас наш хутор стал большим, как станица. А лет сорок назад было в нем всего десятка три турлучных хат да в самом центре большой, крытый… Даже когда Советская власть пришла на кубанскую землю, мало что переменилось в… Правда, перерядился хищник в овечью шкуру, поджал хвост, хитрить начал, но повадке своей волчьей не изменил.

Михаил Иванович

Станица наша в бескрайних степях затерялась, как пшеничное зернышко на просторном току. И прямо надо сказать, ничем она знаменита не была — ни… Потому, наверное, в нашей станице мало было кулаков-мироедов: ведь кулаки, как… Много было в станице казаков, что числились середняками, хотя и трудно давалось им это самое середнячество — часто…

Заветный колос

Хутор наш на самом берегу Кубани-матушки стоит. Весной, когда идет с гор вода, река под самые сады подходит. Тогда яблоньки наши колхозные прямо в… И вот говорят самые древние деды, что есть у нас где-то на берегу Кубани… Рассказывают, что когда-то на месте хутора и там, где сейчас поля колхозные раскинулись, шумел лес, такой густой, что…

Добрая память

По пологому косогору до самой Лабы тянется наш колхозный сад. Растут в нем самые лучшие мичуринские сорта яблонь, крупные шпанские вишни, груши… В жаркую летнюю пору не успеваем мы возить из сада всякие фрукты, хотя в… Весь этот богатый сад посадил и вырастил наш колхозник Савелий Ивко. Раньше земля эта зарастала диким терновником и…

Сказ о неизвестном скрипаче

Случилось это, когда черной бурей налетели на родную Кубань лютые вороги — фашисты. Унылой, чужой, неузнаваемой стала тогда наша веселая станица.… В колхозном каменном амбаре устроили вороги тюрьму. Здесь на цементном полу… Кормили фашисты арестованных гнилыми бураками, даже воды давали не вволю, издевались над людьми, как им вздумается. А…

Командир пчелиного войска

На всей Кубани, пожалуй, не найти места лучше, чем то, на котором наш хутор стоит. Примостился он на теплом южном склоне, а кругом, куда ни глянь,… Когда зацветут кругом наши заповедные леса и травы, голова кружится от их… Чудесный цветок эта медуница. На высоком прямом стебле тянутся к солнцу крупные белые цветы с таким сладким запахом,…

Сказ о заповедном кладе

Щедра и богата наша кубанская земля. Родит она и пшеницу, и рис, и подсолнух, и плоды разные. Что ни посеешь — всего богатый урожай получишь. И в горах прикубанских большие богатства скрыты. Есть там и железо, и уголь, и… А распоряжается всеми этими богатствами старик Горовик, из себя маленький, сгорбленный, седые брови на глаза нависли,…

Сказ о славе-доблести

Жили в одной станице четверо подруг неразлучных — Маруся, Дуся, Наташа и Паша. Вместе они в школу пошли, в один день галстуки красные надели,… Посмотрела Маруся на подружек чистыми глазами цвета неба весеннего и… — Никуда я, милые, из родной станицы не поеду! Пойду я в колхоз, — буду хлеб для народа растить. Любы мне поля…

Сказ о деде Всеведе

Правда это или небылица, я не знаю. Но только говорят люди, что лет сорок тому назад жил в одной кубанской станице старик, которого прозвали дедом… Задумал как-то станичный атаман удивить казаков и прикатил из Екатеринодара в… — Эка невидаль! Пророк Илья давно на колеснице без коней ездит.

Чудесное лечение

Видели ли вы, какую больницу в этом году у нас в станице построили? Такую больницу не во всяком городе найдешь. Двухэтажная, с большими окнами, полы… Знатная больница! А при ней двенадцать врачей работает. Молодые все, а ученые,… Не слыхали вы, как он бабку Аграфену от душевной болезни вылечил и деда Афанасия, заведующего колхозной пасекой,…

Казак и черт

Говорят люди, что есть у нас на Кубани один комбайнер, которому довелось встретиться с чертом. Известно, сейчас на нашей советской земле никакой… А последний черт на нашей земле уцелел только потому, что много лет назад за… И вот однажды поехал один комбайнер в горы на охоту. Дело ранней весной было — пахать еще не время, комбайны уже…

Огненный всадник

Глубокой ночью окружил матросский красногвардейский отряд станицу. Потом процокали конские подковы к ревкому и по всей станице поднялся злой и… — Плохо работаете, бдительность потеряли! Есть данные, что в станице вашей… К рассвету усталые матросы-красногвардейцы стали сносить в ревком найденные винтовки, пулеметы, наганы и приводить…

Остров Доброго Деда

Хороша в низовьях наша родная Кубань — широкая, могучая, неукротимая. Словно силу свою пробуя, играет она крутыми мускулами волн — то, шутя,… И вдруг налетает Кубань на остров. Островок этот — не скала гранитная, не кряж… Налетит яростная Кубань на островок. И словно смирит свою буйную силу, точно ласкаясь, бережно, осторожно трется в…

Максимычева круча

Места у нас тихие, глухие — горы, спящие под зеленой, косматой буркой лесов, да синее, пустое море, по которому только далеко-далеко, там, где небо… Все у нас знают Максимычеву кручу. И мы, старики, когда еще были ребятишками,… А назвали ее так в ту пору, когда строилась дорога от города Новороссийска, через горы, к далекому грузинскому городу…

Сказ о русском солдате

Много горячей кровушки пролилось на нашей земле Кубанской в те далекие годы, когда пришли русские солдаты на Кавказ. Говорят, что и поныне растут на… Много лет тогда горел Кавказ в пожаре войны. Может быть, и затухла она, если… Вот и это дело, о котором рассказ пойдет, случилось в ту пору, когда пришел к кавказским берегам английский корабль…

Сказы деда Аслана

 

 

Злобный Каз-бек

Давно это было. Так давно, что если считать годы, прошедшие с тех пор, как зерна на четках, то не хватит на счет человеческой жизни… Ровной и гладкой была в то время наша земля. Там, где сейчас высятся горы,… Но народы, жившие тогда на кубанской земле, забыли, что такое счастье жизни. И землю, и воды, и поля, и людей…

Джедал

 

Разные люди родятся под щедрым, горячим солнцем. У одних — солнце в сердце, а другие только греются под солнечными лучами. Одни — весь жар своего сердца отдают людям, а другие живут, как скользкие улитки, закрывшись ото всех и никому не принося пользы. Одни живут в веках, а другие — исчезают бесследно, как сизая плесень на скалах.

В далекие, древние годы, когда люди еще не знали благостной силы огня, в одном племени, от одной матери родилось двое сыновей — Джедал и Абдель. Хотя были они родными братьями и одна материнская грудь вскормила их, были они непохожими, как день и ночь.

Джедал был рослым и стройным, как молодой тополь. Сильный и добрый, он охотно делился со всеми своей охотничьей добычей, помогал старикам и слабым женщинам. Абдель был приземистым и мрачным. Он никогда не смотрел в глаза людям. Когда ему удавалось убить своей стрелой серну или горного тура, он прятал их среди скал и съедал один, даже если его мать была голодной.

В то время властелином племени был угрюмый одноглазый иныж, живший на горе, в доме, сложенном из огромных каменных плит. Иныж был очень силен и злобен, а самое главное — он владел огнем — чудесным живым цветком, который разгонял ночной мрак и делал теплыми самые морозные зимние ночи.

Когда в горах бушевали зимние метели и холод сковывал тело, люди шли к жилищу одноглазого и просили его пустить их погреться. Иныж щурил на пришедших свой единственный красный глаз, гладил сидящего около него большого злобного коршуна и улыбался своим безобразным жабьим ртом.

— Что вы дадите мне за тепло моего очага? — спрашивал он, всматриваясь в дрожащих замерзших людей, и сейчас же начинал сам назначать плату. — Ты, женщина, будешь каждый день носить пищу для моего очага — чудесный огненный цветок нужно кормить… Ты, девушка, будешь мне жарить мясо… А вы, охотники, принесете мне каждый по туру! Тогда я, может быть, пущу вас немного погреться у моего очага.

И люди покорно выполняли все повеления одноглазого, потому что слишком страшно и холодно было в горных теснинах, когда ночами в них свистел и бился ледяной зимний ветер.

Но как-то случилось так, что охота была плохой, все горные тропы замело глубоким снегом и охотники не смогли добыть для иныжа обещанных ему туров. И когда вечером люди пришли к жилищу иныжа, тот не пустил их к своему очагу.

— Пошли вон, лентяи! — закричал Одноглазый. — Вы плохо служите мне, и я не пущу вас к моему огню! Пошли вон!

— Смилуйся, о повелитель! — начали просить женщины. — Наши дети погибают от холода! Мы сами уже два дня ничего не ели и кровь застывает в наших жилах…

Единственный глаз иныжа засверкал злобой.

— Какое мне дело до ваших детей? — захохотал он. — Пошли прочь!

— Смилуйся, о Одноглазый! — стали просить мужчины. — Клянемся тебе, что первая добыча будет твоей!

— Вон! Вон! — крикнул иныж и, схватив свою тяжелую дубину, бросился на людей. — Вот вам, лодыри! Вот вам, обманщики!

Он бил своей дубиной и женщин, и стариков, и детей. А его коршун хлопал крыльями и вырывал из человеческих тел куски трепещущего мяса.

Люди бросились бежать от жилища великана. А Одноглазый еще долго хохотал и грозил им вслед тяжелой дубиной. Потом он вошел в свою каменную хижину и заложил двери огромной скалой.

Всю долгую зимнюю ночь люди дрожали от холода в своей пещере и ждали восхода солнца. Но настал день, а тепла не было. По-прежнему неслись над горами низкие темные тучи, и выл ледяной ветер, и кружился колючий снег.

Мужчины ушли на охоту, но к вечеру вернулись с пустыми руками — им не удалось разыскать ни туров, ни диких коз.

Сбившись в кучу, согревая друг друга своими телами, люди лежали в самом дальнем углу пещеры, хмуро наблюдая, как сизые сумерки спускаются с гор, и вслушиваясь в дикий рев ветра…

Когда совсем стемнело, вдруг протяжно и горестно закричала одна из женщин. Ее ребенок умер у нее на руках.

— О-эй! Моя девочка, мой ясная звездочка! — плакала женщина, прижимая к груди закоченевшее тельце.

И тогда Джедал порывисто вскочил с земли и сказал:

— Мы все не доживем до утра, если будем дрожать здесь, как шелудивые волчата! Эй, мужчины, собирайте в пещеру ветки деревьев! Я принесу огненный цветок! Я достану его у Одноглазого!

Он выбежал из пещеры, а мужчины отправились собирать пищу для огненного цветка. И каждый из них думал:

«О, если бы Джедал принес чудесный цветок! А если Одноглазый рассердится, то я буду ни при чем — ведь не я ходил к его хижине!»

Скользя по обледеневшим камням, задыхаясь от ветра, Джедал добежал до хижины иныжа. Каменная плита неплотно прикрывала дверное отверстие, и в щели пробивался яркий и теплый золотистый свет. Джедал заглянул внутрь жилища великана.

Одноглазый спал возле пляшущего огня на медвежьей шкуре. Над ним, на каменном выступе, дремал его злобный коршун.

Джедал хотел окликнуть Одноглазого и попросить у него частицу огненного цветка. Но, взглянув на свирепое, безобразное лицо иныжа, он решил:

«Нет! У такого ничего не выпросишь! А наши люди умирают от холода! Надо достать огненный цветок так, чтобы иныж не видел!»

Он бесшумно отошел от жилища иныжа и разыскал большую, старую пихту, которую вместе с корнями повалил ветер. От этой пихты он отломил длинный смолистый корень и вернулся к каменной хижине великана.

Одноглазый громко храпел на медвежьей шкуре.

Тогда Джедал осторожно просунул в щель пихтовый корень и коснулся им огненного цветка. Немного погодя на конце корня появилась небольшая алая звездочка.

Джедал вытащил корень. Налетел ветер, и звездочка вдруг расцвела в живой, сияющий, горячий огненный цветок.

Высоко вздымая факел, Джедал побежал к пещере своего племени. Сердце его наполнилось радостью.

«Теперь моему народу будет тепло! — ликовал он. — Чудесный цветок высушит слезы на щеках наших женщин, согреет детей, оживит мужчин и стариков!»

Неподалеку от пещеры Джедал вдруг провалился в какую-то расщелину, занесенную мягким снегом, и почувствовал под ногами что-то упругое.

Он осветил расщелину своим факелом и увидел почти целую тушу серны.

«Как хорошо! — подумал Джедал. — Теперь мой народ не только согреется, но и будет сыт!»

С ярко пылающим факелом и тушей серны, радостный и юный, вбежал он в пещеру.

— Вот огненный цветок! Теперь всем будет тепло! А вот мясо — все будут сыты! — закричал он.

Мрачные лица мужчин просветлели. Женщины с восторгом смотрели на молодого храбреца, и дети с благодарностью тянули к нему свои руки…

Только Абдель бросил на брата недобрый взгляд и, стиснув кулаки, торопливо отошел в темный угол пещеры. В принесенной Джедалом серне он узнал свою добычу, которую прятал в каменистой расщелине. Каждый день, когда мужчины уходили на охоту, Абдель отрезал от серны кусок мяса, утолял свой голод, а затем возвращался в пещеру.

Джедал сам разрезал серну на куски и роздал их, следя, чтобы ни одна женщина, ни один ребенок не остались голодными. Себе он взял только маленький кусочек мяса.

Вскоре все наелись и уснули, наслаждаясь живительным теплом, льющимся от чудесного огненного цветка.

Не спал только Абдель. Взгляд его, словно змея, шарил по спавшему у костра красавцу Джедалу.

«Почему каждый приветливо улыбается ему? — думал Абдель. — Почему он так строен, и лицо его тонко и красиво? Почему его любят люди, а меня нет? — Абдель, прикусив свои тонкие губы, продолжал рассматривать спящего брата, и взгляд его становился все более мрачным. — А ведь если я сообщу Одноглазому о том, что у него похитили огонь, то мне, пожалуй, всегда найдется место возле очага иныжа и кусок мяса от его обеда…»

Немного погодя Абдель поднялся и выскользнул из пещеры.

Буря утихла, но стало еще холодней. Большая луна мелькала среди клочьев разорванных ветром туч и целовала белую, холодную землю.

Абдель совсем замерз, пока добрался до жилища великана. Одноглазый не спал. Он достал из своих тайных запасов тушу большого тура, жарил куски мяса на костре и жадно поедал их, бросая объедки своему коршуну.

— О могучий иныж, пусти меня к себе, я хочу рассказать тебе об одном негодяе, обокравшем тебя, — сладким голосом прошептал Абдель, заглядывая в щелку.

Великан нехотя немного отодвинул тяжелую каменную дверь своего жилища.

— Входи! — буркнул он. — Мне скучно и я охотно послушаю тебя, ничтожный обломок жалкого человеческого племени.

— О да! Ты прав, великий иныж! — проговорил Абдель, усаживаясь у костра и грея над ним свои длинные волосатые руки. — Я — жалкий обломок, а ты — могучая скала Ты — прекрасен, а я безобразен.

Единственный глаз иныжа уже ласково взглянул на пришельца.

— Ты мне нравишься, ты не глуп! — милостиво сказал великан и бросил Абделю кусок мяса.

— О, спасибо тебе, могучий богатырь великого племени иныжей! — воскликнул Абдель, принимаясь за еду.

— Твои слова, как сладкий мед. Если хочешь, оставайся у моего очага, — раздобрился иныж. — Мне нужно, чтобы кто-нибудь кормил огненный цветок.

— Спасибо тебе, повелитель гор! — поклонился Абдель. — А знаешь ли ты, что во время твоего сна тебя обокрали, что у тебя похищена частица огненного цветка.

— Что?! — вскричал великан, бешено вертя своим единственным глазом.

— Да, о могучий! Огненный цветок сейчас согревает и освещает пещеру, где спит Джедал и другие люди.

Иныж вскочил на ноги и схватился за свою тяжелую дубину.

— Веди меня в пещеру! Я должен отобрать у людей огонь, иначе они перестанут слушаться и кормить меня. А похитителя я покараю страшной карой! Веди!

Когда Одноглазый и Абдель бесшумно прокрались в пещеру, все еще спали. Среди камней весело прыгал по веткам животворный огонь.

— Вот он, похититель, о гордость иныжей! — чуть слышно прошептал предатель, указывая на спящего Джедала.

— О, месть моя будет ужасна! — скривив свой жабий рот, прошипел Одноглазый. — Я оглушу его ударом дубины, а ты свяжешь похитителя вот этими веревками из оленьих жил и отнесешь его в мое жилище.

Дубина иныжа поднялась и с глухим стуком опустилась на темя юноши. Словно судорога пробежала по телу Джедала. Абдель ловко и крепко опутал веревками бессильное тело брата, взвалил его на плечи и вынес из пещеры. Одноглазый завалил огонь камнями и, злобно плюнув на землю, вышел.

А люди спали, отдыхая после нескольких бессонных ночей, и ничего не слышали. Проснулись они только на рассвете от леденящего холода.

— Огонь погас! — горестно вскрикнула одна из женщин.

— Он не погас, а убит! — хмуро ответил один из мужчин, разбрасывая обломки камней.

И вдруг под одним из камней он нашел маленький красный уголек. Мужчина нагнулся и осторожно положил на него несколько тонких веточек. Маленький язычок желтоватого пламени поднялся над веточками.

— Жив, жив наш огненный цветок! — воскликнул мужчина.

— Жив, жив! — подхватило все племя, протягивая руки к костру.

Когда яркое, веселое пламя озарило пещеру, самый старый человек племени тряхнул своею седой головой и спросил:

— А где же Джедал?

— Он, наверное, ушел на охоту! — ответили мужчины. — Он смел, наш Джедал.

— Он спас все племя, наш Джедал! — сказал седоголовый.

— Он мудр и справедлив! — подхватили женщины. Про Абделя никто и не вспомнил, потому что ни мужчины, ни женщины, ни дети не любили этого мрачного и злого человека.

Утром над горами поднялось сияющее, горячее солнце. Сразу стало тепло, и с гор побежали говорливые, веселые ручьи. Дикие козы вышли из горных тайников и начали разыскивать пищу.

— Сегодня будет добрая охота! — уверенно проговорил самый старый человек племени, окидывая еще зорким взглядом горы, покрытые белым снежным ковром. — Эге! Что это чернеет на скале, возле жилища иныжа? — удивленно воскликнул он.

Все племя отправилось посмотреть на живое черное пятно, мелькающее на заснеженной скале.

Когда люди подошли ближе, они увидели, что на скале распростерт человек. Крепкие веревки из оленьих жил охватывали его раскинутые руки и ноги, привязанные к скале. Человек шевельнулся, поднял бледное окровавленное лицо, и люди узнали Джедала.

— Сын мой, Джедал! — закричала его мать, бросаясь к связанному.

Но Одноглазый выскочил из своего каменного жилища и оттолкнул женщину.

— Прочь! — свирепо выкрикнул он. — Этот негодяй похитил у меня огонь и должен умереть! Он погибнет от жажды и голода. Или мой коршун вырвет у него сердце.

— Но разве огня у тебя стало меньше? — спросил самый старый человек племени. — Ты пьешь воду из реки, — разве ты обкрадываешь реку? Тебя греет ласковое солнце — разве от этого его свет становится слабее? Ты дышишь этим чистым горным воздухом — разве его меньше становится?

— Молчи, старик! — прикрикнул Одноглазый. — Я сказал, что он должен умереть — и он умрет! Пусть все знают, что это же будет с каждым, кто осмелится похитить у меня огненный цветок.

Из жилища иныжа вылетел его коршун. Взмахнув крыльями, он опустился на плечо Джедала и острым, изогнутым клювом вырвал из груди юноши кусок живого мяса.

— Сын мой! — застонала мать Джедала, снова бросаясь к нему.

Одноглазый взмахнул своей дубиной и ударил женщину по голове. Не вскрикнув, мать упала на камни с размозженной головой.

Джедал сверкнул глазами и рванулся изо всех сил. Но веревки глубоко врезались в его тело, и он со стоном, бессильно опустил голову.

Люди убежали от скалы, пораженные и испуганные страшной расправой иныжа.

А Абдель, выйдя из жилища великана, спокойно взглянул на мертвую мать и покачал головой:

— Глупая женщина! — проговорил он. — Разве можно идти против повелителя иныжей?

В этот солнечный, весенний день мужчины племени убили трех коз и одного оленя. Самую жирную и большую козу они отнесли Одноглазому.

— Вот тебе, иныж, наша добыча! — сказали они. — Пусть нежное мясо козы смягчит твое сердце! Освободи нашего Джедала!

— Нет! — сверкнул единственным глазом великан. — Он умрет…

В пещере племени ярко пылал огонь. Обильная добыча лежала у входа. Все были сыты. Солнце за один день согнало снег и на склонах гор появилась зеленая молодая травка и расцвели нежные, крошечные фиалки.

Но люди были грустны и молчаливы. Они думали о Джедале — ведь всегда так бывает: если человек любит свой народ, то и народ любит его.

— Мы должны освободить нашего Джедала! — сказал самый старый человек племени. — Или в наших жилах течет не горячая кровь, а мутная болотная вода?

— Всем племенем мы не справимся с Одноглазым! — грустно покачал головой один из мужчин. — Он могуч и свиреп.

Глубокой ночью один самый смелый юноша бесшумно подкрался к жилищу иныжа. Одноглазый и Абдель спали на медвежьей шкуре.

Юноша подобрался к Джедалу и хотел перерезать веревки. Но тут его заметил коршун, охранявший пленника, и хриплым клекотом разбудил своего хозяина. Великан выскочил из своего жилища, и юноша еле-еле спасся от его дубины.

Утром снова взошло ласковое солнце. С моря примчался теплый ветерок и гладил набухшие, мягкие почки на деревьях.

Люди пошли посмотреть на Джедала.

Лицо юноши потемнело, ясные глаза потускнели, и голова бессильно опустилась на грудь. Хищный коршун теперь уже безбоязненно терзал его тело и глотал кровавые куски мяса.

Люди плакали, глядя на умирающего Джедала, а Одноглазый, стоя в дверях своего каменного жилища, хохотал, оскалив безобразный рот.

Когда люди вернулись в свою пещеру, самый старый человек племени сказал:

— Мы должны спасти Джедала! Если нельзя одолеть Одноглазого злодея силой, нужно победить его умом и хитростью.

Когда над горами снова спустилась ночь и из ущелий поползли белесые туманы, старик вывел из пещеры все племя.

Бесшумнее осторожных серн, люди подобрались к жилищу иныжа. Сквозь щели между огромных каменных плит доносился храп Одноглазого.

— А ну-ка, все мужчины! Навалитесь разом на эту каменную стену! — сказал старик.

Мужчины напрягли все свои силы, но огромная плита даже не покачнулась.

— Женщины, помогите! — позвал старик.

Мужчины и женщины вместе нажали на стену жилища Одноглазого. Она покачнулась, но устояла.

— Дети! Помогите нам спасти Джедала! — проговорил старик.

Маленькие детские ручонки тоже уперлись в скалистую плиту.

Под дружным натиском людей каменная стена качнулась и с грозным грохотом обрушилась внутрь жилища, прямо на спящего злодея и его прислужника-предателя.

Когда смолкло пугливое горное эхо, и наступила тишина, старик сказал:

— Теперь Джедал — наш Джедал — спасен!

И люди с веселыми криками побежали к скале освобождать юношу. Мужчины перерезали веревки, впившиеся в тело Джедала, женщины подавали ему мясо и свежую воду…

Хищный коршун попытался броситься на людей. Но что он мог сделать, если его хозяин лежал раздавленный тяжелой каменной плитой! Коршун ударил клювом одного из мужчин, но мальчики убили злобную птицу палками и камнями.

С радостными криками люди понесли освобожденного Джедала в пещеру, где ярко пылал огонь.

А над горами разгоралась золотистая заря. И казалось, что и горы, и небо, и земля улыбаются людям.

 

Своенравная Гуаше[1]

 

Случилось это очень давно, в те времена, когда жило на земле могучее племя волшебных богатырей — нартов. Повелителем одной земли был старый, мудрый князь-нарт, которому было столько лет, что никто не помнил, когда он родился и как его имя. Звали все его просто Пшиз, что значит старый князь.

Старый князь и его народ жили спокойно и мирно. Долгие годы, точно бурная река камни, сточили и сгладили ярость, гнев и буйство княжеского сердца. Время дало старику великую мудрость и умение видеть далеко вперед. И Пшиз заботился о том, чтобы на его земле не лились слезы, чтобы каждый имел кусок мяса и кукурузную лепешку, чтобы гордецы-орки не обижали пахарей и не грабили их.

Так продолжалось до тех пор, пока Пшиз не побывал на одном джегу[2]у соседнего племени нартов. Там он увидел дочь князя, смуглолицую и тоненькую Зарницу. По приказу своего отца девушка танцевала перед гостями древний танец огня. В широкой желтой шелковой одежде, она то пригибалась к самой земле, то вдруг устремлялась вверх. Взлетали и развивались ее легкие одежды, трепетали тонкие руки, взметались черные косы. И вся она, вкрадчивая и стремительная, показалась старому князю ярким и манящим язычком пламени. И с той поры покой покинул сердце старика. Днем и ночью перед ним стоял образ маленькой девушки с тонким лицом и злым, но манящим изгибом алых губ…

Говорят, что любовь — это самая великая волшебница. Она может некрасивого сделать прекрасным, глупому дать разум, а у умного отобрать его…

Так и случилось со старым князем. Он забыл о своих годах и сединах, потерял свою мудрость и посватался к Зарнице. По всем землям, среди всех нартских племен шла слава о мудрости и силе Пшиза. Всякому было лестно породниться со старым богатырем. И отец Зарницы приказал дочери стать женой Пшиза. Да и самой Зарнице надоело выполнять все прихоти отца. Ей хотелось поскорее стать гуаше — полноправной хозяйкой в доме. Властность, честолюбие, жестокость, словно змеи, сплетались в ее сердце и не давали ей спокойно спать. Она видела, что Пшиз потерял разум от любви к ней, и надеялась превратить его в послушную игрушку своих гибких рук.

— Я буду не просто гуаше, хозяйка… Я стану полновластной головой всего княжества старика, я стану головой — княгиней — Шхагуаше[3], — с самодовольной усмешкой хвалилась она своим прислужницам.

И вот маленькая княжна вошла в старый замок Пшиза. Брезгливо скривив тонкие губы, она осмотрела простое убранство каменной твердыни своего мужа. А потом заявила старому князю:

— Мой дорогой, я не могу спать на простых войлоках — они пахнут овечьей шерстью и от этого запаха у меня болит голова. Я не привыкла есть с простых блюд и пить из медных кумганов и чаш.

— О, солнце моей души, разве шепси или баранина, положенные на серебряное блюдо, вкуснее, чем на медном? — осторожно возразил влюбленный Пшиз.

— Вкуснее! — топнула маленькой ножкой Зарница. — Раз я говорю, значит, вкуснее… И вообще, мой дорогой муж, я плохо чувствую себя. И излечить меня могут только хорошие ковры и серебряная посуда!

И молодая княгиня скрылась в своих покоях.

Напрасно старый князь пытался помириться со своей женой. Она словно не замечала мужа и отказывалась от пищи и питья. Старый пши приказал своим слугам достать дорогие ковры и дорогую посуду.

И тогда княгиня улыбнулась, нарядилась в одежду из желтого шелка и сама пришла к нему.

— Теперь я вижу, что ты действительно любишь свою маленькую гуаше, — нежным голосом проговорила она, обнимая князя, и тонкими пальцами стала ласкать его седую длинную бороду.

Несколько недель мир и счастье царили в старом замке пши. Но плакали женщины и хмурились мужчины, у которых княжеские дружинники-орки отобрали последних овец и кукурузу, чтобы купить в чужих землях ковры и дорогую посуду для молодой княгини. Счастливый Пшиз не замечал этих горестных слез и гневных глаз под нахмуренными бровями.

Но как-то, когда князь вошел в покой к своей молодой гуаше, он увидел, что Зарница лежит на коврах и лицо ее сумрачно, словно гора, окутанная туманом.

— Что с тобой, моя княгиня, радость моего старого сердца? Почему грустен взгляд твоих ясных глаз, о моя любимая? — ласково спросил князь.

— Так ты вправду любишь меня? — недоверчиво спросила красавица.

— Больше собственной жизни! — воскликнул пши. — Больше солнца!

Он хотел обнять жену, но гуаше, изогнувшись, как змейка, выскользнула из его рук.

— Я хочу, чтобы ты доказал свою любовь! — капризно улыбаясь, сказала она.

— Как, моя солнцеликая? Я все сделаю, что ты захочешь!

— Все? — переспросила гуаше. — Тогда иссуши все родники и речки, дающие воду людям в твоих владениях…

— Зачем? — поразился Пшиз. — Вода дает жизнь полям, которые возделывают люди. А люди кормят нас.

— Я хочу увидеть, как будут плакать люди.

— Для чего тебе их слезы? Чужое горе не может дать настоящую радость, ведь слезы всегда рождают только слезы!

— Я так хочу! — топнула ножкой гуаше. — И пока ты не выполнишь моего желания, я не желаю тебя видеть.

Несколько дней колебался старый пши. Разум и мудрость предупреждали его, что не следует выполнять каприз княгини, который принесет много горя людям. А любовь и нежность приказывали сделать так, как хотела желанная и любимая гуаше.

И сердце победило разум.

Старик вышел во двор, взял в руку горсть мелких камней, прошептал над ними волшебное заклинание и бросил камни в небо. В полете крошечные камушки превратились в огромные скалы. Каждая из этих скал упала на то место, где рождались родники, ручьи или реки. Каменные громады загородили путь воде.

Горе охватило землю старого князя. Иссякли все реки и ручьи. Люди и скот изнывали от жажды. Желтели и сохли буйные травы и кудрявые деревья.

Молодая княгиня взбегала на плоскую кровлю замка и жадно вслушивалась в людской плач и рев погибающих животных. Прикрыв глаза от солнца ладонью, гуаше всматривалась вдаль, наблюдая за тем, что происходит в селениях. Злая улыбка скользила по ее красивому лицу.

— Ну, теперь ты довольна, о счастье моего сердца? — спросил ее старый Пшиз. — Я поступил так, как ты пожелала. Но я прошу тебя разрешить мне вновь вернуть людям воду.

— Нет! — засмеялась гуаше. — Это очень интересно смотреть, как они мечутся по своему селению. Слушай, как забавно они воют! А недавно одна мать, чтобы напоить своего жаждущего ребенка, вскрыла себе жилы. Все это очень интересно и весело! Я довольна тобой. Только… — Гуаше надула губки. — Только, если ты меня по-настоящему любишь, — потуши солнце…

— Как потушить солнце?! — поразился князь. — Как лишить землю животворного солнечного света?

— Солнце слепит мне глаза и мешает наблюдать за тем, что творится в селении. Потуши его или закрой тучами… Я так хочу!

— Нет, княгиня, этого я не сделаю! — решительно проговорил старый князь. — И люди больше не будут страдать от безводья!

Пши протянул вперед руки и стал перебирать пальцами, словно призывая кого-то. Губы его шептали таинственные заклинания.

И скалы, загораживающие путь воде, снова стали крошечными камушками. Прозрачные холодные водяные потоки устремились по пересохшим руслам. Весело зажурчали ручьи и родники.

Вянущие травы расправили свои поникшие стебельки. Люди и животные бросились к желанной воде, и никогда еще она не казалась им такой освежающей и вкусной.

— Ах, так?! — в гневе выкрикнула гуаше. — Вот как ты меня любишь! Для тебя жалкие людишки дороже твоей жены, твоей гуаше! Тогда я и часа не останусь в твоем замке. Я уезжаю обратно к своему отцу. А ты оставайся один в твоем каменном гнезде! И знай — я не вернусь к тебе, пока ты не исполнишь оба моих желания.

Князь понурил седую голову. И снова в нем сердце вступило в борьбу с разумом…

Слезы заволокли глаза пши, когда он увидел внизу оседланных лошадей и свою гуаше. Не взглянув на мужа, княгиня вскочила на коня и, в сопровождении своих слуг, поскакала на юг, туда, где среди величавых гор стоял дом ее отца…

Несколько дней боролся старый пши со своей лютой тоской. Он не спал ночей, не ел и не пил. Сердце властно требовало: «Уступи», а разум приказывал: «Будь тверд в своем решении!», глаза пши запали, могучие плечи сгорбились, а лицо стало желтым, как у мертвеца.

И как-то старый князь позвал к себе своего верного слугу — унаута[4].

— Собирайся в путь, — не поднимая глаз, приказал пши. — Скачи к моей гуаше и скажи ей: пусть возвращается! Все будет так, как она захочет.

— Но великий пши! — в страхе воскликнул слуга. — Без воды и солнца погибнет вся твоя страна! Прости за дерзость твоего верного унаута, но ведь это — гибель всему живому!

— А что же делать, если она для меня дороже всех и всего, — с тоской проговорил Пшиз. — Без нее я не вижу солнца.

— Но если она вернется, солнца не увидят тысячи людей!

— Без нее иссыхает мое сердце.

— Но если она будет с тобой, о пши, тысячи сердец погибнут от жажды.

Князь вскинул голову, и огонь гнева сверкнул в его потухших глазах:

— Скачи, скачи сейчас же или я прикажу снять твою голову! Гуаше для меня дороже всех и всего!

Опустив голову, унаут выбежал из покоев князя. Оседлав быстрого коня, он помчался на юг, и князь слышал, как топот копыт смолк в отдалении…

Но по дороге к княгине унаут останавливался во всех попутных селениях и сообщал людям страшную весть.

И снова во всех селениях заплакали женщины, и уныние черным покрывалом окутало сердца мужчин.

— Что делать, чтобы предупредить беду? — думали люди.

Горячие головы советовали подкараулить злую гуаше и сразить ее заветными стрелами.

— Тогда Пшиз в гневе и горе истребит всех нас! — качали головами мудрые старики.

Самые тихие и приниженные уговаривали пойти к князю с покорной просьбой.

— Его разум отуманен любовью, и он равнодушно отвернется от нас, — вздохнули мудрецы.

И тогда кто-то предложил пойти к старому нарту-усарежу[5], Гучипсу, который жил один в далеком ущелье.

— Пусть самые мудрые пойдут к Гучипсу! — закричал народ. — Усареж поможет нам!

Четыре дня затратили старики на путь к мудрецу — Гучипсу. Когда они вошли в пещеру старого нарта, Гучипс работал. Раскалив добела кусок железа, он голой рукой вытащил его из огня и стал бить по нему тяжелым молотом. Изумленные люди видели, как железо превращалось в кинжал. Закончив ковку, Гучипс опустил раскаленный кинжал в кувшин с маслом, вытер руки о свой кожаный фартук и спросил:

— Что надо вам, о сыны рода человеческого?

Старики рассказали мудрому нарту о своей беде.

— Неужели мудрый Пшиз так околдован этой женщиной? — удивился Гучипс и нахмурил свои косматые сросшиеся брови. — Хотя чары женщины всесильны. Любовь хорошей женщины может плохого человека сделать прекрасным, а злая сумеет добряка превратить в злобного шайтана… Но потушить солнце и иссушить землю — это может сделать только безумец. Сейчас я узнаю, о чем думает Пшиз.

Нарт бросил в свой горн щепотку какого-то порошка. Вспышка зеленого огня осветила суровое, худощавое лицо старого мудреца.

— Да, вы правы, о старцы из рода людей! — проговорил Гучипс и вздохнул. — Старый Пшиз утратил свой разум и свою мудрость. Но я не позволю ему умертвить нашу землю! Идите домой! Солнце не потухнет и реки не иссякнут!

Поблагодарив мудреца, люди пошли обратно. Снова четыре дня по узким горным тропам шли они, возвращаясь в свое селение.

Когда солнце четвертого дня стало спускаться за горы, с гребня последнего горного перевала они увидели родное селение и каменную громаду замка Пшиза. Как мрачный утес, высился этот замок над долиной.

— Скоро мы будем дома! — радостно проговорил самый старый из людей, ходивших к Гучипсу. — Лишь бы мудрый нарт выполнил свое обещание.

И вдруг земля задрожала под ногами у людей. Тяжелый грохот прокатился по горам и долинам.

— Смотрите, смотрите! — закричал один из людей, указывая вниз.

Замок Пшиза исчез. Вместо горного хребта, на котором он стоял, образовалась долина, из которой с ревом и грохотом катился могучий поток вспененных вод, седых, как борода старого Пшиза.

Люди спустились к потоку. И когда они стояли на берегу новой реки, им показалось, что из пены метнулась вверх белая рука и хриплый голос старого пши выкликнул с болью и нетерпением:

— Зар-ни-ца! Гу-а-ше!

В этот час злая красавица вместе со своими слугами выезжала из ворот отцовского дома.

— Ну вот! — горделиво улыбаясь, оказала она своей служанке. — Теперь все будет по-моему! Теперь я буду настоящая Шхагуаше — голова — княгиня! Я уничтожу всех людей! Я отомщу им и…

Она не смогла закончить свою угрозу. Грохот потряс горы.

И красавица гуаше превратилась в яростную, буйную и свирепую, но прекрасную реку. А слуги ее и служанки — Дах, Сахрай, Курджипс, Пшеха, Киша стали ее притоками.

— Все равно будет по-моему! Все равно! — яростно шипела река. — Я — Шхагуаше! Я — голова, я — хозяйка! И старый Пшиз все равно будет делать то, что я захочу!

Извиваясь в стремительном танце, гибкая и неудержимая, одетая в белопенную одежду, Шхагуаше помчалась к Пшизу. Если на пути попадался несокрушимый утес, река быстрым движением огибала его, если дорогу ей преграждала горная гряда, она, побелев от ярости, бросалась на нее… Так, то ласкаясь, то царапаясь, то отступая, то нападая, Шхагуаше добежала до Пшиза и слилась с ним…

И с тех пор почти каждый год, а иногда даже два раза в год капризная Шхагуаше — Белая побуждала Пшиза — Кубань штурмовать человеческие поселения. Нежданно-негаданно своенравная Шхагуаше выбрасывала в Пшиз столько своих вод, что величавая река вдруг теряла свое мудрое спокойствие, становилась неукротимой и яростной. Пьяная от злобы, кидалась она на прибрежные города и станицы, смывала хаты, выкорчевывала деревья…

Только советские люди, построившие Тщикское водохранилище, надели прочные оковы на коварную и злобную горную красавицу Шхагуаше.

 

Сказ о шапсугских девушках

Говорят, что у многих народов в старых песнях и сказах рассказывается о могучем племени воинственных женщин, поражавших своих врагов меткими,… А на самом деле племени такого не было, но мой народ хранит в своей памяти… Когда-то очень давно на том месте, где сейчас раскинулся чудесный город Туапсе, был шапсугский аул, тоже называвшийся…

Живая вода

Среди звезд — всех ярче Утренняя звезда, среди кавказских долин — всех лучше долина Псекупса, — так говорят на Кубани. Горы здесь мохнатые от… Но было время, когда люди бежали из этой долины. Поселился тогда на берегах… Конечно, сам по себе Карабатыр не страшен был молодым и сильным джигитам. Но владел пришелец великой волшебной силой —…

Башня Пылающего Факела

Острым кинжалом врезаясь в тело Кубани, высится серый утес Старый Нарт. Тысячи лет яростно бросаются на него кубанские волны, лижут его желтыми… Если подняться по узкой каменистой тропинке, что серой змеей-полозом вьется… Много сотен лет тому назад была построена эта башня. Черкесский народ до сих пор зовет ее Башней Пылающего Факела и…

Сказ о завете предков

Говорят, что в далекие прошлые времена где-то возле гор на берегу моря был аул, который народ прозвал Счастливым. Люди в этом ауле никогда не имели… Но как-то дошли до Счастливого аула черные вести. Говорили, что откуда-то… — Что нам делать? — заволновались люди, живущие в Счастливом ауле.

Лаго и Наки

Там, где суровый белопенный Дах, бушуя, несет по ущельям свои злые волны, жил когда-то старый князь-пши. Вся его жизнь проходила в кровавых битвах с… Как-то весной грозный князь отправлялся в поход. Сдвинув мохнатые брови,… Князь остановил коня и приказал всем женщинам выпрямиться. Жадно, ненасытно всматривался он в тонкое девичье лицо, в…

Хитрец Каймет

Бывают люди, у которых вся сила не в руках, не в ногах, а в разуме. И разум ведет их на подвиги, каких не может совершить самый могучий человек. Таким вот и был Каймет. Родился он слабым, хилым, с тонкими руками и ногами.… Но худой и жалкий заморыш цепко держался за жизнь, как хрупкое и тоненькое деревцо, выросшее среди скал, цепляется за…

Говорящий осел

Это произошло, когда князья, обозленные насмешливыми песнями певца Каймета, сговорились убить его. Бжедухский князь, которого Каймет прозвал «лысым… Друзья, — а их было у певца немало среди простых тфокотлей, — сообщили певцу о… — Ни одна из смертей, обещанных князьями, мне не нравится! — засмеялся Каймет. — Пусть сами князья умирают таким…

Мудрость Каймета

У доброй славы широкие крылья, и она далеко летит по земле. Певец Каймет был простым крестьянином — тфокотлем, но многие князья-пши завидовали его… Родной аул Каймета гордился своим сыном, и каждый аульчанин считал, что луч… Конечно, этот простой дом со стенами, сделанными из турлука, с камышовой крышей, не был так роскошен, как каменные…

Золотая сула

Там, где бурная горная речка Зеленчук вливается в широкую Кубань, в стародавние годы поселился молодой казак Павло — могучий и стройный, как юный… Не было вначале у соседей никаких споров-раздоров. Жили они дружно и… Но не понравилась эта соседская дружба хитрому бесленеевскому князю-паши и его друзьям-туркам.

Сказ о сбывшейся мечте

Трудно увидеть солнце сквозь туманную пелену слез. Нельзя быть радостным, если на сердце горе. Много лет наш адыгейский народ не видел солнца и не… Наши юноши с детских лет пасли бесчисленные княжеские стада, а сами жили… Но рассказывают старики, что жил в племени свободолюбивых шапсугов отважный джигит Мхамат. Был он могуч телом, горяч…

Айдамир

Велика сила Кубани-реки. Когда весной, в половодье, мчит она свои воды к морю, кажется, что нет преграды, которая могла бы остановить или задержать… Но наш человек — сильнее весенней Кубани и степных непокорных ветров!… Жил у нас в ауле юноша. Айдамиром его звали. Был он таким же, как все. Так же бегал в школу, такой же красный галстук…